- Да благословят вас боги, - повторил старик. Подступил поближе к покойнику, нагнулся и поводил носом над телом, будто принюхиваясь.
- Да вы его совсем убили, - сказал старик, с трудом распрямив спину и подслеповато щурясь на Ромку.
Глюк отряхнул руки и выбрался на берег. Он был ещё зеленовато бледен, с мокрых волос капала вода.
- А как ещё можно убить, дед? - спросил он.
Дед неожиданно сложился пополам и поклонился отшатнувшемуся Ромке и глюку в ноги.
- Избавили нас от злодея, сынки, избавили, благослови вас боги!
- Что ты несёшь, дед? - сурово спросил Ромка, с отвращением глядя на потную, шишковатую лысину старика, которая подобострастно качалась вверх-вниз у его коленок.
- Сколько лет проклятый разбойник тут безобразничал, честных людей убивал и грабил, достойным женщинам проходу не давал, - тянул дед, тычась носом в гальку. - Удостойте чести, посетите мой скромный дом, преломите со мной хлеб...
Ромка оглянулся на своего двойника. Тот смотрел на елозящего у ног деда, и Ромка узнал на его лице собственную, брезгливую гримасу.
- Где твой дом, дедушка? - спросил Роман.
Дед проворно выпрямился.
- Да вон, по тропинке в гору, там у меня пещерка, - старик взмахнул тощими руками, тыча куда-то вбок. - В пещерке живу, беден я совсем, в скудости обретаюсь...
Старик подобрал повыше свою простынку, открыв жилистые ноги в потрёпанных сандалиях, и проворно засеменил прочь от озера. Обернулся и приветливо замахал рукой.
- А этого куда? - Ромка мотнул головой в сторону тела.
Двойник глянул на покойника и отвернулся. Видно было, что возиться с телом ему совсем не хочется.
- Потом уберём. Не убежит.
Старик опять махнул рукой, и они двинулись за ним.
Серая галька сменилась выгоревшей под солнцем, в редких пучках травы, каменистой почвой. Потом трава стала гуще, а дорога ощутимо пошла в гору. Появилась узенькая тропка, она извивалась вверх по склону горы, густо поросшей зарослями ежевики. Ромка с двойником едва поспевали за шустро перебиравшим ногами по тропе дедом.
Солнце пекло отчаянно, но на высоте дул лёгкий ветерок, и Ромка с наслаждением подставил ему горящее лицо. Нагретые полуденными лучами листья ежевики, и заросли фиолетовых и алых цветов вдоль тропинки источали густой аромат, превратив воздух в пьянящий коктейль. Низко гудели толстые пчёлы, и большая стрекоза пронеслась над тропинкой, сверкнув металлически зелёным телом.
Тропинка вильнула несколько раз, и они потеряли деда из виду. Потом он вынырнул из-за куста и поманил их за собой. Ромка отодвинул шуршащие ветки, и вышел на крохотную каменную площадку, посыпанную свежим песком. Здесь камни горы выходили на поверхность, и, облепленные усами ежевики, нависали козырьком над входом в пещеру. Вход представлял собой овальную дыру, слегка закопчённую поверху. Должно быть, старик готовил себе на открытом огне.
Старик нырнул в дыру. Роман согнулся почти вдвое, чтобы пролезть вслед за ним. Воздух в пещере был прохладный, камень горы не пускал сюда дневной зной. Сквозь невидимую щель в потолке пробивался солнечный луч и перечёркивал золотой полоской посыпанный песком пол пещеры.
Дед засеменил куда-то в темноту, и вернулся с тощим бурдюком и свёртком из грубой ткани.
- Присаживайтесь, дорогие гости, у очага, отдохните с дороги, - дед встряхнул бурдюком. В глубине кожаного мешка звонко булькнуло. - Глоток вина, хлеб, сыр - вот и вся моя пища. Угощайтесь, не побрезгуйте.
Очаг, сложенный из грубых камней, почерневших от жара, возвышался над полом, и был ещё выложен по периметру плоскими камнями, явно принесёнными от озера. Старик положил тряпичный свёрток возле очага и опять скрылся в углу пещеры. Повозился там и принёс несколько глиняных кубков и кувшин с широким горлом.
Дед поставил кувшин на плоский камень. Булькнула вода, выплеснувшись на золу.
Потом старик распрямил спину и неожиданно громко гаркнул, озирая пещеру:
- Козочка!
Ни козы, ни другой животины на зов не явилось, и дед махнул рукой:
- Всё сам, да сам...
Он поворошил угли очага, подложил хворост, и заалевшие угли выпустили язычки огня. Хворост затрещал, разгораясь. Старик развернул тряпицу и выложил по углам импровизированной скатерти плоский хлеб, сыр и пригоршню оливок.
- Мяса нет, дорогие гости, чем богаты, - пробормотал дед, привычным жестом откупорив бурдюк и наклонив его над кувшином.
- Что же вы, дедушка, вино так сильно разбавили, - спросил глюк, тоскливо глядя, как вода в кувшине поглощает живительную влагу. - Это уже не вино будет, а кошачья мо... а вода одна!
- Что же мы, дикари, неразбавленное вино пить? - изумился старичок.
Они жадно осушили свои кубки, и старик налил ещё. Кисленькая жидкость хорошо утоляла жажду, и Ромка быстро допил второй кубок.
Плоский, наломанный ломтями хлеб с сыром быстро исчезли. Дожёвывая последнюю оливку, Ромка благодушно посмотрел на гостеприимного старичка и улыбнулся. Тощий дед с его блестящей лысиной уже не казался ему противным старикашкой.
- Дедушка, спасибо за угощение. Не знаю, чем тебя отблагодарить. Мы сами не местные, у нас нет ничего в подарок...
Старик замахал руками:
- Что вы, гости дорогие, ничего не надо! - он поднялся и посеменил к выходу из пещеры. - Побудьте тут, гостюшки, а мне надо до ветру сходить. Старость, что поделать!
Дед исчез из вида, а Ромка тихо сказал двойнику:
- Надо бы подобрать тебе имя. Не могу же я тебя "эй, ты!" называть?
- Тебе надо, ты и подбирай, - лениво ответил двойник. Слабенькое вино, как видно, ударило ему в голову. Лицо его покраснело, глаза блестели в свете костра. Глюк удобно привалился к стене пещеры и оглядывался вокруг с добродушной улыбкой.
- Нет уж, - возразил Ромка. - Ты ещё предложи нам таблички нацепить: Роман-один и Роман-два! Давай сделаем, как в телефонной книге. Какая следующая буква после "о"?
- "П"? - лениво предположил глюк.
- Да нет, гласная!
- Тогда "и".
Ромка задумался.
- Это будет Римка. Женское имя! И вообще, это не по порядку.
- По порядку будет "У", - глюк противно захихикал. - Румка! А если дальше, так ещё смешнее - Рюмка! Сам бери себе такое имя.
- Ну почему, - обидевшись, сказал Ромка. - Там ещё "Э" есть. Рэмка.
- Собачье имя, - прокомментировал двойник.
- Тогда я буду звать тебя Чипполино, - злорадно заявил Ромка. - Простенько и со вкусом!
- Чёрт с тобой, - согласился двойник. - Пользуйся моей добротой. Рэмка так Рэмка. Помнится, у старика Адольфа был соратник по имени Рэм. Так что не обижайся, если я тебя по ошибке фюрером обзову.
- Ага, - ехидно ответил Ромка. - Рём. Он ещё очень плохо кончил. Учи историю, студент!
Новоявленный Рэмка махнул рукой и засмеялся. Ромка тоже фыркнул, и они оба покатились со смеху.
- А вот и я, гости дорогие! - пропел нырнувший в пещеру старик. Он положил на пол свёрток, в котором Ромка с удивлением узнал мохнатую шкуру убитого ими громилы. - Вот, принёс вашу добычу. Не пропадать же добру.
Рэм развернул свёрток. Внутри оказался свёрнутый ремешок с прицепленной к нему кожаной фляжкой и длинный предмет в меховом чехле. Двойник развязал тесёмки чехла и вытянул на свет странного вида дудку.
Дудка была длиной в локоть взрослого мужчины, имела неширокий раструб на конце и несколько отверстий. Рэмка повертел её в руках и тихонько подул в неё, вызвав свистящий звук.
- Да это свирель, - он опять приложил дудку к губам и сыграл несколько нот.
- Ты умеешь играть на свирели? - спросил старик, жадно взглянув на дудку. Он облизнул губы и уставился на Рэмку блестящими, выпуклыми глазами.
- Когда-то умел, - нехотя ответил двойник, бросив быстрый взгляд на Ромку. Музыкальная школа была одним из нерадостных воспоминаний детства. Гобой, от которого болели усердно раздуваемые щёки, и фортепиано, за которое Ромку усаживали с рёвом, сменились домрой и аккордеоном, и через несколько лет мучений благополучно ушли в небытие. Зато умелая игра на гитаре снискала Ромке заслуженную славу у девчонок.
- Сыграй что-нибудь, - попросил дед, не отрывая глаз от держащего дудку Рэма. - Порадуй старика!
Рэмка пожал плечами, на пробу вывел несколько дрожащих тактов. Пожевал губами, приложил свирель к губам и заиграл. Вначале мелодия не давалась ему, но вскоре Ромка узнал песню и подпел в такт:
- О, мами, о, мами мами блю, о мами блю...
- Что это вы поёте? - беспокойно спросил старик, заёрзав на песке.
- Да ты слушай, дед! - бесшабашно махнул рукой Ромка. Ему стало весело. Дед уже вызывал у него умиление своими тощими ногами и загорелой лысиной. Ромке захотелось сделать что-нибудь приятное всему миру. Двойник играл, и Роман затянул тенорком:
- Я дом покинул в двадцать лет
И потеряла ты мой след
Вернувшись, с грустью я узнал -
Тебя уж нет...
Старичок внимательно слушал, переводя блестящие глаза с играющего на свирели гостя на певца. Голова его мерно кивала в такт песне.
Ромка закончил петь и жадно отпил разбавленное вино прямо из кувшина.
- Как хорошо ты поёшь, славный гость, - выговорил старик, схватив бурдюк и торопливо долив вина в кувшин. - Спой ещё!
Ромка откашлялся. Что же, надо отплатить деду за гостеприимство. Он сделал хороший глоток из кувшина, и кивнул двойнику. Тот проиграл несколько тактов.
- Выпей - может, выйдет толк
Обретёшь своё добро
Был волчонок - станет волк
Ветер, кровь и серебро... * (* группа Мельница, песня "Оборотень")
Старик слушал, тощая нога его непроизвольно постукивала по полу пещеры в такт Ромкиной песне. Обхватив руками коленки, дед покачивался, шмыгал покрасневшим носом и помаргивал увлажнившимися глазами. Потом он неожиданно вскочил, просеменил вглубь пещеры и вернулся с музыкальным инструментом, похожим на арфу. Поставил его перед собой, уселся, скрестив ноги калачиком, и проворно забегал пальцами по струнам. К удивлению Ромки, дед сразу попал в мелодию, и песня обрела дивную красоту.
- Не ходи ко мне, желанная
Не стремись развлечь беду
Я обманут ночью пьяною
До рассвета не дойду... - напевал Ромка, и голос его, хриплый от волнения и выпитого вина, разносился по пещере, отражаясь диковинным эхом.
- Пряный запах темноты
Леса горькая купель
Медвежонок звался ты
Вырос - вышел лютый зверь...
Тени, отбрасываемые Ромкой от костра, качались вместе с ним, то вырастая, то уменьшаясь. Дым от потрескивающих веток поднимался к потолку пещеры и уползал прочь серым волчьим хвостом.
- Выпей - может, выйдет толк
Обретёшь своё добро
Был волчонок - станет волк
Ветер, кровь и серебро... - последние слова песни Роман то ли пропел, то ли прошептал. Музыка свирели смолкла, и только арфа бренчала, затихая, позванивая всеми семью струнами.
Он вдруг увидел себя со стороны, сидящего на песке у догорающего очага. Этот Ромка сонно покачивал головой, упираясь в пол руками. Глаза его неестественно блестели под набухшими веками.
Он видел и своего двойника, тот полулежал, привалившись к стене пещеры, раскинув руки по сторонам. Выпавшая из вялых пальцев свирель лежала на песке.
Затуманенным взглядом Ромка еще успел заметить, как старик деловито отставляет в сторону свою арфу и поднимается на ноги. Как разматывает обёрнутый вокруг пояса узкий длинный ремешок и подходит к лежащему у стены Рэму. Как, сложив ему руки на животе, проворно связывает ремешком двойнику запястья, и затягивает двойным узлом.