Пучков Евгений Андреевич
Живая история. Сентябрь 1904

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:
  Сентябрь
  
  1904
  
  
  
  У мещанина Федора Акштейна украли саквояж. Как мещанка Степанида Малышева стала жертвой бури. Разрешена велосипедная езда по Москве. Драка из-за клочка земли. Бой у Ляояна. Задержание арестанта Семена Шапкина. Наследника Цесаревича зачисляют в Беломорский полк. Рахманинов дирижирует в опере "Жизнь за Царя". Русские оставляют Ляоян, Алексей Суворин об этом поражении. Вооруженное нападение на почту. Дачи для раненых в Кусково. Теодор Рузвельт обратился к астрологу. Сюрприз. Опоздавший спектакль по пьесе Шиллера. Евреи молятся за Николая Второго. У дочери французского посла в Москве украли золотые часы. Японцы отказываются от немедленного шторма Порт-Артура. Нищий ограбил крестьянина Василия Сальникова. Скачка ослов. Японцы празднуют взятие Ляояна. Столкновение велосепидистов. Наши войска отступают к Мукдену. Пропавший воск. Экзамены в Московскую консерваторию. Население покидает Мукден. Японский император поздравляет войска. Карантинная станция в Балтийском море. Баталия в ресторане. Хлеб с премией. Пленные японцы в Москве. Ложный слух о ранении генерала Куропаткина. Японская колонна взорвана первой русской фугасной бомбой. Из дневника Ольги Баумгартен. Святополк-Мирский - новый министр внутренних дел, из дневника его супруги. Новый ректор университета. Триумф Шаляпина в "Борисе Годунове".
  
  Благодарственное молебствие в Зарядье. Образцовая мостовая. Трамвайная линия по Большой Дмитровке. Московские зеваки любуются на пленных японцев. Японская флотилия в Ночном Порт-Артуре. Петербургские студенты освобождаются от взносов. Морское торжество. Чистоплотность в народе. Новая конка. Эскадра контр-адмирала Рождественского отправляется на Дальний Восток. Аквариумы в зоологическом саду. Холодильный поезд в Харбине. Вечера для фабричных девушек в Ростове - на - Дону.Поджог дома в деревне Тарасовка. Физиолог Мечников читает свой реферат в Берлине. Памяти 1812 года. Вор в магазине Мейера. Кража у Ивана Поддубного. Белая горячка у крестьянки Марии Ивановой. Тревожная обстановка в Мукдене.
  
  Японцы закупают канадских лошадей. Оригинальный способ рекламы. Наглый грабеж. Много трески во Владивостоке. Малолетний громила."Дачники" - новая пьеса Максима Горького. Капитан Пири планирует экспедицию на Северный Полюс. Бой близ Мукдена. Генерал Стессель грозит повешением за предложение о сдаче Порт-Артура. Опасная прогулка Ольги Баумгартен. Кража в тюрьме. Ход Кеты в Хабаровске. Колокол в честь рождения Цесаревича Алексея. Покушение на одесского градоначальника. Французский офицер и китайские солдаты. Открытие новых трамваев. Слоны в московских цирках. Скульптор Гинзбург в Ясной Поляне. Новая слониха в зоологическом саду. Открытие памятника Екатерине Второй в Вильно. Малолетние похитители голубей. Крупный дар барона Шадуара. У артиста Зайцевского украли бриллиантовый брелок. Вежливость дворникам и швейцарам! Неудавшееся мошенничество. Взрыв трамвая. Проделки карманников. Питание травой и водой. Молебствие о ниспослании победы. Взрыв газов. Именинницы. Беглецы из Рязани. Из речи нового министра внутренних дел. Шаляпин поет в "Князе Игоре".
  
  Александра Федоровна прислала ответную телеграмму Стесселю. Первые симптомы гемофилии у Цесаревича Алексея, поездка Николая Второго на юг, из личной переписки Николая и Александры. Из дневника священника Митрофана Сребрянского. Боевое крещение Федора Шикуц. Николай Японский о публикациях "Japan Daily Mail" и Порт-Артуре. Алексей Суворин в своем дневнике откровенно о самодержавии и наших военных неудачах. Иоанн Кронштадтский видит сон о Л.Н.Толстом. Лев Толстой о старческой доброте людей и животных и о короткой жизни растений; разговор писателя о духовной жизни с Н.Н. Гусевым. Сергей Есенин идет в школу.
  
  
  
  Газеты: "Московский листок", "Новости дня", "Русское слово", "Русь", "Русский листок".
  
  
  
  Дневники и воспоминания: "Дневник императора Николая Второго", Святополк - Мирская Екатерина "Дневник", "Дневник А.С. Суворина", Монахиня Нектария: "Дивный свет", жизнеописание императрицы Александры Федоровны; Лилье М.И. "Дневник осады Порт-Артура", Баумгартен О.А. "В осажденном Порт - Артуре", о. Митрофан Сребрянский "Дневник полкогого священника", Шикуц Ф. "Дневник солдата в русско-японскую войну", "Дневники Святого Николая Японского", т. 5; Иоанн Кронштадтский "Неизданный дневник", Толстой Л.Н. "Дневники 1847-1910",Гусев Н.Н. "Два года с Л.Н. Толстым, из Ясной Поляны в Чердынь", "Жизнь Есенина, рассказывают современники", "Воспоминания о Есенине" (Сборник под редакцией Ю.Л. Прокушева), "Есенин в воспоминаниях современников".
  
  
  Кражи 17 августа
  
  Квартирующий в доме Бутюгиной на Долгоруковской улице, мещанин Федор Максимов Акштейн, находясь в камере мирового судьи Долгоруковского участка, в доме Юшкевич, в Косом переулке, обнаружил, что у него кем-то похищен саквояж с 1000 руб.
  
  
  
  Жертва бури
  
  17 августа во время сильной бури, мещанка Степанида Андреева Малышева, проходя по Кладбищенскому переулку, в Даниловской слободе, была придавлена рухнувшей на нее железной крышей, сорванной с дома Тимофеева, и получила тяжкие ушибы и поранения головы, рук и ног. Пострадавшую отправили в больницу.
  
  
  
  
  Существующие правила велосипедной езды предполагается изменить, разрешив езду по городу по всем улицам и во всякое время; исключение делается только для Сухаревской площади во время торга. Значки на право езды будут выдаваться исключительно после экзамена в особой комиссии, в состав которой войдут представители управы и обер-полицмейстера.
  
  
  
  МИНСК. ГУБ., 19-го августа. В Борисовском уезде крестьяне двух деревень, поссорившись из-за спорного участка земли, вступили в драку, во время которой 14 человек ранено; из них трое тяжело.
  
  
  
  
  
  ЛАОЯН, 18-го августа. Третий день под Ляояном идет сплошной громадный бой с трех сторон. Соединенные армии Куроки и Оку обложили нас с востока и юга и большим отдельным отрядом двинулись на запад. [...]
  
  
  
  
  
  
  
  Бой у Ляояна
  
  МУКДЕН, 19-го августа (1-го сентября). По слухам в ночь на 18-е августа японцы, предполагая, что наши войска сильно утомлены боем, продолжавшимся целый день, неожиданно произвели атаку, но были отбиты с большим уроном. [...]
  
  
  
  
  
  Задержание арестанта
  
  19 августа в Симоновской слободке задержали подозрительного человека, который оказался арестантом, крестьянином Семеном Петровым Шапкиным, бежавшим в первых числах апреля текущего года из Коломенского тюремного замка. Беглеца отправили в участок.
  
  
  
  ПЕТЕРБУРГ, 20-го августа. Наследник Цесаревич зачислен в списки 89-го пехотного Беломорского полка.
  
  
  
  
  МОСКВА, 20 августа.
  [...]Известный композитор господин Рахманинов приглашен дирижером в Большой театр. Впервые он будет дирижировать в опере "Жизнь за Царя", идущей в новой постановке.
  
  
  
  
  
  4 сентября (22 августа). Всеподданейшая Телеграмма генерал-адъютанта Куропаткина на имя Его Императорского Величества
  
  Ночью на сегодняшнее число противник перешел в наступление и овладел большей частью занятых нами у Сыквантуня, в 16-и верстах на восток от Ляояна, на правом берегу реки Тайцзыхе, позиций. [...]
  При таких условиях мною предписано очистить Ляоян и отходить на север.
  
  
  
  
  Из дневника Алексея Суворина: "21 августа.
  
  Вчера была годовщина Седана. Вчера же и наш Седан у Лаояна, Куропаткина разбил Куроки, и наша армия очищает Лаоян, оставляя там все орудия, все запасы. Кампания кончена. Флот уничтожен, армия наполовину уничтожена. Наши потери, вероятно, доходят до 30 т. Сегодня говорили в городе, что два корпуса сложили оружие. Если это так, то чего лучше! Режим показал себя с самой блестящей стороны. Какие же теперь потребны условия для того, чтоб придти в какое нибудь равновесие? А возможно, что Англия не пустит нашу эскадру или поставит перед нами такие придирки, что мы заключим позорный мир. Довоевались, нечего сказать! Куропаткин стоял за Лаоян, как за каменную гору, а его взяли чуть не в один день. Как-то он, бедный, теперь себя чувствует, когда мы здесь не можем найти себе места (от) сопереживаемых событий. Целый день, как в лихорадке. В городе самые зловещие слухи. Не уснешь ночью".
  
  
  
  
  
  ТВЕРЬ. 21-го августа. В 15-и верстах от Старицы совершено вооруженное нападение на почту. Выстрелом из револьвера неопасно ранен почтальон Новиков. Почта цела. Преступник бесследно исчез.
  
  
  
  
  
  В Кускове, в имении графа С.Д.Шереметева, отделываются три дачи, в которые будут приняты раненые воины, пребывающие с Дальнего Востока. Раненые будут находиться на полном содержании графа Шереметева.
  
  
  
  
  Американские газеты сообщают, что президент Рузвельт так озабочен вопросом о своем переизбрании в президенты, что обратился даже к египетскому астрологу, занимающемуся предсказаниями. Ответ был следующий: "Судя по звездам, обстоятельства складываются благополучно для судьи Паркера, но луна благоприятствует Рузвельту".
  
  
  
  
  Сюрприз
  
  К присяжному поверенному Е.Н.Шевелеву, проживающему в д. Плевако, по проезду Новинского бульвара, явилась третьего дня прилично одетая женщина, якобы за советом, а затем, улучив удобный момент, оставила мальчика и ушла. Младенец взят г. Шевелевым на воспитание.
  
  
  
  
  
  Вчера в "Аквариуме" давали "Разбойников". Франц - Горев, Карл - Чарский. Спектакль опоздал на 25 лет. В 1879 году это было бы очень хорошо.
  
  
  
  
  
  Вчера во всех московских еврейских молельнях было совершено молебствие о здравии Государя Императора по поводу Высочайшего указа - об изменении некоторых постановлений о праве жительства евреев.
  
  
  
  
  
  Третьего дня на Сухаревской площади у дочери французского посла в Петербурге Марии Бомпар, шедшей в сопровождении французского вице-консула в Москве В.С.Вотье, карманники срезали золотые часы, стоящие 500 франков.
  
  
  
  
  
  
  
  Порт-Артур, Япония
  
  ЛОНДОН, 22-го августа (4-го сентября). Из Чифу сообщают в "Daily Telegraph", что японцы отказались от плана немедленного штурма Порт-Артура и устанавливают на своих позициях 400 орудий для беспрерывной бомбардировки крепости с целью заставить умолкнуть русские орудия, прежде чем пехота возобновит наступление. [...]
  
  
  
  Из книги Михаила Лилье "Дневник осады Порт-Артура": "22 августа
  
  Погода отличная.
  
  По городу японцы днем не стреляли, но зато фланкировали шрапнельным огнем долину, лежащую сзади Заредутной батареи, выбирая как раз те моменты, когда в ней появлялись наши двуколки.
  
  Ввиду этого доставка материалов и пиши для этой части позиции сделалась очень затруднительной.
  
  Сегодня на Заредутной батарее тяжело ранен лучший ее наводчик.
  
  Комендант генерал Смирнов заболел дизентерией.
  
  От китайцев слыхал, что к японцам прибыли подкрепления и подвезены 18 больших орудий.
  
  Штурма ожидают около 26 августа.
  
  Ночь темная".
  
  
  
  
  
  
  
  Наши нищие
  
  Вчера, проживающий в доме Косичкина в Таганке, крестьянин Василий Константинов Сальников сидел на скамейке Чистопрудного бульвара. Здесь к нему подошел какой-то незнакомец и стал просить милостыню, причем в этот момент похитил зонтик и часы, стоящие 50 рублей, и кошелек с деньгами, после чего намеревался скрыться, но был задержан и отправлен в участок.
  
  
  
  
  
  Скачка ослов
  
  Оригинальное зрелище устроили господа железнодорожные инженеры и техники в Нахичевани, Эриванской губернии: скачку ослов.
  Скачка происходила в центре города, вокруг городского сада. <...>Участвовавших в скачке ослов было около 30.
  "Лучшие ослы получили, - сообщает корреспондент - по 2, по 3 р., а остальные по 1 р. 50 к.". <...>
  
  
  
  
  
  ВОЙНА
  
  ЯПОНИЯ
  
  ТОКИО, 24-го августа (6-го сентября). ("Central News"). Известие о взятии Ляояна встречено с громадным энтузиазмом во всей Японии. Город расцветился флагами. Толпы народа дефилируют по улицам, оглашая воздух криками "банзай". Руководящие газеты с самоуверенностью объявляют, что война должна продолжаться до тех пор, пока все намерения Японии не будут осуществлены. <...>
  
  
  
  
  
  
  
  Столкновение велосипедистов
  
  24 августа купеческий сын К.К.Шольц, катаясь на велосипеде по Петербургскому шоссе, налетел на велосипедиста цехового Осипа Васильева Королева. Последний был сброшен на мостовую и тяжко расшибся, а велосипед его разбит в щепы.
  
  
  
  
  
  В Манчжурии
  
  БЕРЛИН, 25-го августа (7-го сентября). Наша армия отступает к Мукдену. шаг за шагом, беспрестанно сражаясь с неприятелем, который продолжает преследовать и стягивать свою обходную фланговую линию в северном направлении.
  
  
  
  
  ИЗ-ПОД МОСКВЫ
  
  Со двора воскобелильного завода Московского епархиального ведомства неизвестно кем похищено воска около 7 пудов, на сумму 200 руб.
  
  
  
  В настоящем году наблюдается громадный наплыв желающих поступить в московскую консерваторию. Подано до 400 прошений о приеме. Экзамены уже начались.
  
  
  
  
  
  ЛОНДОН, 26-го августа (8-го сентября). ("Рейтер"). Как сообщают "Daily Mail" из Купанцзы Куропаткин достиг вчера Мукдена, из которого выезжает гражданское население. К северу от Ляояна бой еще продолжается.
  
  Из дневника священника Митрофана Сребрянского: "21 августа Ляоян в огне и дыме: станция, церковь, в которой я молился, - все разрушено, горит! Убило на платформе двух сестер милосердия, доктора, офицера... Китайцы с плачем бегут по линии железной дороги; тянутся обозы, на мостах - Вавилон! Я с командиром полка влез на маленькую сопку, в которую еще не попадали снаряды, и оттуда смотрели. Бой на двадцать пять верст вокруг - подковой: грохот пушек, ружей, дымки, огни... Ужасное зрелище!.. Ночью с 20 на 21 августа японцы внезапно напали на наши полки в пяти верстах от нас. Произошла паника, но наши скоро оправились и сбили японцев. Эскадроны нашего полка очень хорошо держат себя в бою и панике не только не подверглись, но даже сдерживали бегущих и возвращали назад. 3-й и 4-й эскадроны наутро ходили осматривать позиции и захватили японскую амуницию: одежду, семь винтовок, перевернули их котлы с варившимся мясом. Полковник Ванновский подарил мне на память японский штык-тесак в металлических ножнах на прекрасном ремне; когда окончится война, привезу его домой. Все атаки отбиты. Японцы понесли огромные потери, да и у нас с 12 по 22 августа выбыло из строя не менее пятнадцати тысяч человек. Пришло известие, что японцы пошли спешно к Мукдену; значит, и нам, дабы не быть отрезанными, нужно идти туда же. Действительно, генерал Куропаткин приказал отходить, и мы оставили Ляоян, идем на Мукден. Лошадь моя заболела, сел в лазаретную линейку, но в ней так трясет, что не выдержал, вышел и последние три версты до Латотая шел пешком с саперным батальоном. Ночевали в фанзе покойно.
  
  22 августа Сегодня скорбный день - день отступления целой армии!.. Вчера мы и не подозревали, какой опасности подвергались. Японцы могли прорваться, и тогда... меня бы, вероятно, не было на свете. Была критическая минута, но наши удержались. Утром встали рано; нужно проехать до Янтая шестнадцать верст, но, когда идет армия, эти версты будут равны шестидесяти. Я ехал
  
  на козлах двуколки, а завтра поеду на Китайце! Боже мой, какие картины видел я! Ввек не забуду! Наш корпус назначен охранять отступление всей армии, поэтому наш обоз идет почти последний. Приятно сознавать, что сзади близко японцы?.. Подъезжаем к железной дороге. На пути стоят два товарных поезда. Они наполнены пушками, ранеными, но всех не поместили, и потому рядом с поездом идет обоз из китайских арб, на которых по два страдальца. Как взглянул я на них: кровь, воспаленные глаза, бледные лица, раны, стонут - не выдержал и слезы полились из глаз. Ах, война, война!.. Несут, кроме того, на носилках; здоровые солдаты везут раненых в ручных китайских тележках. Батальон пехоты охраняет поезд. За поездом несколько вагонеток, наполненных солдатскими вещами, их подталкивают пехотинцы. Кругом пути ужасное пламя: горят станционные постройки, склады, будки, рвут мосты; по дороге валяются убитые лошади, быки... Ужас!.. Внутри какая-то дрожь, на устах молитва! Тяжело... Ксенофонт рядом одно твердит: "Ох, хоть бы раз посражаться, а то на позиции были, а и выстрелить разу не пришлось!" Подъехали к станции Янтай, на которой 17 июля высадились. Все вокруг буквально кишит, кипит от войска; масса обозов и войск. Думаю, что в одном этом месте было не менее ста тысяч человек, да еще лошади, быки! Кое-как выбрались и стали биваком на огороде какого-то китайца, разбили палатки, немного отдохнули от десятидневного грома; рады, мечтали выспаться... Вдруг... бум, бум, бум... Опять пушки, ружья, снова несется на позиции артиллерия, шагает туда же пехота. В восьми верстах от нас снова бой. Значит, японцы идут за нами и параллельно нам. Думал немного отдохнуть ночью, но гром пальбы из пушек, пулеметов и ружей, а также сознание, что враг близко-близко, не дали забыться. Японцы напали на наш арьергард, чтобы прорвать его и уничтожить русские обозы, но наши удержались, и мы спаслись. Сегодня я из себя представлял довольно воинственную фигуру: подрясник подпоясал японским ремнем, на котором висит японский штык.
  
  23-27 августа. В 6 часов утра мимо нашей палатки проехал с конвоем генерал Куропаткин, а в 8 часов выступили и мы из Янтая по направлению к Мукдену. Выехали на большую Мандаринскую дорогу и втянулись в массу обозов, движущихся по ней. Армия, более двухсот тысяч людей, несколько десятков тысяч животных, движется сразу; обозы идут в восемь рядов. Крики, брань: обоз каждой части хочет пройти вперед и потому старается сбить соседний; подолгу стоят. А что творится, когда эта масса подходит к какому-либо мостику!.. Уму непостижимо!.. Я ехал на своем Китайце - чудная лошадка, быстро бежит и, как мышь, шныряет между повозками. Переехали вброд две широких реки; сапоги мои были в воде. Весь день ничего не ел, кроме одного сухаря, голова от солнца разболелась. Наконец наступила темнота, и в 8.30 вечера мы остановились ночевать на пашне, в бороздах которой еще стояла вода - дожди замучили. Лошади прямо падают. Палатки разбивать некогда: завтра уходим в 4 часа. Солдаты нарезали гаоляну, постлали его на пашню, поставили на него походную кровать, и я, завернувшись в бурку, забылся часа на три. В 2 часа уже встал, дрожа от холода и сырости; всю ночь обозы шли; конечно, я не раздевался.
  
  24 августа. Это великое переселение народа продолжалось. Картины те же, только гораздо больше встречалось павших животных. Китайцы разбежались, деревни почти пусты, а что осталось, солдаты берут, едят, жгут. Это китайцам невольная отплата за то, что так ужасно дорого драли раньше с нас. 24 августа мы без остановки ехали с 5 часов утра до 6.30 вечера, остановились в деревне и ночевали в фанзе.
  
  25 августа к вечеру прибыли в Мукден и остановились биваком около городской стены под деревьями, разбили палатку, устроились, сварили кое-что поесть и, кажется, отдохнем несколько дней, а затем или далее в Телин, или снова на Ляоян. Не могу описать этого
  
  отступления; пишу кратко - некогда; хочется, хотя что-нибудь записать, а главное, недостает слов изобразить пережитые картины. Одно скажу, что несколько раз, глядя на солдат, на муки их и животных, я вдруг начинал рыдать. Конечно, это не было бегство наше: под Ляояном наши хорошо сражались, но перейти всей армии на новые позиции с обозами - очень трудно! Через реку Хуанхэ, что у Мукдена, перекинуто два моста. По ним идут только войска, а обозы бегущих китайцев с женщинами, детьми, имуществом должны искать брода. И вот они со страхом лезут в воду; ослы и мулы их почти плывут; колеса все под водой; крики... Одно время мы ехали около линии железной дороги. Лежат кучи брошенных пушечных гильз; рядом с ними отдыхающая пехота раскладывает костры; солдаты роются в гильзах... и в одной куче нашли девять нестреляных снарядов. Еще минута - и они могли разорваться! Бог спас.
  
  26 августа просидел на биваке. Видел Ляоян. Хотел поехать в эскадроны, да поднялась такая гроза, что в жизни я такой не переживал. Мы окопали палатку и отсиделись благополучно.
  
  27 августа - день для меня счастливый: я ездил в 5-й и 6-й эскадроны, также посетил 1-й и 2-й эскадроны. Везде подолгу беседовал с солдатами: просил их быть мужественными, терпеливыми, поддерживать друг друга и утешать себя тем, что удостоились защищать отечество. Везде служил молебны под открытым небом; все пели... Спокойствие и твердость ясно виделись у всех. О, как я рад!.. Теперь полк наш снова идет в первую боевую линию. Помоги нам, Боже! Вахмистра 6-го эскадрона Бурбу в разъезде ранили в ногу, и в темноте он заблудился в гаоляне; до сих пор, шестой день, его нет - вероятно, взят в плен или добит японцами. Жаль, я очень любил его!"
  
  
  
  
  
  Япония
  
  ТОКИО, 25-го августа (7-го сентября). Японский император в приказе по войскам поздравляет их с победой, одержанной, несмотря на громадные трудности. Император присовокупляет, что окончание войны все еще в отдаленном будущем, и увещевает войска действовать предусмотрительно и терпеливо.
  
  
  
  
  
  
  
  На одном из островов Балтийского моря решено устроить карантинную станцию для коммерческих судов, идущих в наши порты из-за границы.
  
  
  
  
  
  
  
  Баталия в ресторане
  
  26 августа в буфете ресторана "Аквариум" на Садовой улице, французский гражданин Пьер Метро, во время ужина был ушиблен запущенной в него косточкой от пожарской котлеты. Полагая, что кость пущена в него напротив сидящим посетителем, оказавшимся впоследствии мещанином Михаилом Шибалиным, Метро вошел в азарт и запустил в Шибалина стулом. Инцидент повлек за собой составление полицейского протокола.
  
  
  
  
  
  Хлеб с премией
  
  26 августа титулярный советник З.И.Роговицкий купил в булочной Е.Е.Емельянова на Кудринской улице, черного хлеба, в котором оказалась запеченной пачка папирос. Хлеб представлен в участок.
  
  
  
  
  
  Пленные японцы в Москве
  
  Вчера в Москву по казанской дороге прибыл из Пензы первый транспорт пленных японцев. (28 пленных офицеров).<...>
  В Москву предполагалось еще привезти 500 нижних чинов японцев, Но пока для них нет помещения <...>.
  
  
  
  
  
  Ложный слух
  
  В петербургском бюро печати при особой комиссии по цензуре военных сообщений сегодня вывешено следующее объявление: "Распространяемый слух о том, что генерал-адъютант Куропаткин ранен - совершенно ложен, ничем не подтверждается и, очевидно, пущен недоброжелательными людьми".
  
  
  
  
  
  
  
  Порт-Артур
  
  ЧИФУ, 27-го августа (9-го сентября). ("Рейтер"). Японская колонна человек в 700, шедшая по долине между двумя холмами, была истреблена 19-го августа электрическим фугасом, который русские тщательно заложили 3 недели назад. Фугас тянулся почти на целую милю вдоль дороги и его стерег русский отряд. <...>
  
  
  
  Из дневника сестры милосердия Ольги Баумгартен "В осажденном Порт-Артуре": "19-го августа. Говорят, что с судов снято несколько морских орудий и поставлено на суше.
  
  На днях в Старом городе разорвался снаряд, пущенный с нашей же батареи Золотой горы.
  
  Днем еду в 7-й госпиталь; там оказывается столько же раненых, сколько и у нас.
  
  "Сестрица", - рассказывает мне один из больных, - "японец-то проклятый не соблюдает неприкосновенность Красного Креста! Я санитар, подбирал раненых, а они в меня стреляли, стреляли, пока не ранили. Да и убитых не дают хоронить, также стреляют".
  
  Вечером идет усиленная перестрелка; за горами не переставая раздаются ружейные залпы и временами ночную мглу уничтожают высоко разрывающиеся в воздухе ракеты.
  
  
  
  26-го августа. (...) Вечером подхожу к окну. Сегодня что-то необыкновенно сильно пахнет разложившимися трупами.
  
  - Сестра Маршнер, - говорю ей, - что же с нами будет? Ведь мы в этой невыносимой вони наверняка задохнемся.
  
  - Что же делать, сестра Баумгартен! На все воля Божия.
  
  - Да, прекрасно! Но я не понимаю, отчего в остальных палатах нет подобной вони, а только в нашей комнате? Подумаешь, что все штурмы происходили под нашим окном!
  
  С этими словами обе входим на балкон и - о ужас!
  
  - Вот вам и воля Божия, сестра Маршнер! Взгляните же, вот откуда несет покойниками!
  
  Что же оказывается? На балконе лежат сотни полторы тухлых яиц. Недавно в госпиталь пожертвовали яйца; они оказались все тухлыми. Сестра Маршнер приказала нашему вестовому их выбросить, а он понял, что надо принести их к нам и поспешил исполнить столь превратно понятое приказание.
  
  
  
  28-го августа. Вот уже третий день, как японцы не бомбардируют.
  
  - Сестра Маршнер, - говорю я, - вероятно Куропаткин близко, идет к нам на выручку!
  
  - Да, странно, очень странно, - отвечает сестра Маршнер, - что так вдруг притихли. А вы знаете, сестра Баумгартен, мне сегодня снился ужасный сон.
  
  - Так лучше, - говорю, - его не рассказывайте.
  
  - Но ведь то был только сон, поймите! Так слушайте же: я видела Артур и видела его падение. И всюду господствовала тишь; мертвая, сердце сжимающая, тишь... Батареи, наши и неприятельские, все молчали. Всюду развевались белые флаги, слишком явно обозначающие сдачу, падение Порт-Артура...
  
  Я видела, как мимо нашего госпиталя проходило торжественное шествие японских победоносных войск... Впереди ехали их трубачи, а позади тянулась вереница наших солдат и матросов, взятых после страдания в плен...
  
  Я видела, как в наш госпиталь входили японцы, радостно прогуливаясь по палатам больных; я слышала горькое рыдание последних, да и мы все были в слезах... Да, я видела падение Артура; даже по сию минуту мне больно и тяжко на душе. (Сбудется - Е.П.)
  
  - Нет, сестра Маршнер, - отвечаю я, - позабудьте ваш сон: он никогда не сбудется. Россия слишком могучая держава по сравнению с Японией; разве она допустит падение Артура? Верьте мне; генерал-адъютант Куропаткин нас выручит, да притом в скором будущем!"
  
  
  
  
  
  Высочайший приказ
  
  Числящийся по генеральному штабу, виленский, ковенский и гродненский генерал-губернатор, генерал-адъютант, генерал-лейтенант князь Святополк-Мирский назначается министром внутренних дел с оставлением в звании генерал-адъютанта.
  
  Из дневника Николая Второго: "25-го августа. Среда. Чудный тихий день. Утром был довольно большой прием. Виделся с Мирским, предложил ему мин-во внутренних дел". (...)
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Вот как это назначение в дни августа-сентября 1904г. описывала в своем дневнике жена министра, Екатерина Святополк-Мирская:
  
  
  
  "23 августа (10 августа).
  
  Гиевка. Третьего дня получила письмо от Пепки, (Так нежно и интимно называет жена в дневниках своего мужа - П.Д.Святополк-Мирского - Е.П.) в котором он говорит, что государь, при представлении по случаю П. в генерал-адъютанты, сказал ему, что ему, государю, нужно будет видеть П. по делу до крестин, т. е. до 11 августа (это было 5-го). (Имеется в виду до крестин Наследника - Е.П.) В тот же день при представлении Марии Федоровне она сказала: "Si l"empereur vous demande quelque chose, je vous supplie de ne pas refuser"( "Если государь вас будет о чем-нибудь просить, я умоляю вас не отказываться". (франц.) - Е.П.) и при этом прибавила многое очень лестное для П. Очевидно, дело идет о Министерстве внутренних дел. П., по письму, видимо, очень смущен, говорит, что после двух убитых министров отказываться трудно, а все его воззрения диаметрально противоположны существующим порядкам. Он сказал Марии Федоровне, что если государь ему что-нибудь скажет, то он должен высказать ему свой взгляд на вещи. Я на это и надеюсь. Думаю, что государю это не понравится. Если же нам суждено это, то будем надеяться на бога. Я начинаю писать свой дневник для того, чтобы в случае, если это несчастие случится и П. будет назначен министром, то чтобы истина сохранилась. В существующем положении России, при таком государе, мне кажется, никакой министр ничего не может сделать; кроме того, всякие петербургские дрязги могут погубить репутацию святого, а не то что простого смертного. П. никогда не думает о том, что о нем скажут, и слишком простодушен, чтобы бороться с интригами, поэтому, по крайней мере, для нашего потомства, хочу вести точную запись.
  
  Отличительная черта П. - доброжелательность как в частной жизни, так и в общественной деятельности, а также добродушие и простодушие. У него тоже очень развито чувство долга и законности, вот почему его так возмущает теперешнее направление правительства, в котором нет ни законности, ни доброжелательства, а только злобный произвол. Вместе с тем традиционная преданность государю слишком глубоко засела у него, чтобы ему легко было идти прямо против желания государя.
  
  
  
  25 августа (12 августа).
  
  Сегодня получила телеграмму, что предположение не оправдалось. Слава богу, большое облегчение.
  
  
  
  4 сентября (22 августа).
  
  Сегодня два грустных известия: в газетах прочли донесение Куропаткина об оставлении Ляояна, а вечером телеграмма от государя, в которой он вызывает его [П. Д. Святополк Мирского]. Я все-таки надеялась, что этого не будет, хотя тетя Елена и говорила П., что этот разговор государя предвещает назначение.
  
  7 сентября (25 августа). (...) П. приехал из дворца после двенадцати и объявил, что все решено. Он очень был расстроен, но насколько может быть хорошо, все хорошо, т. е. государь во всем согласился с П. Государь начал с того, что сказал, что хотел в тот раз говорить об этом, но был слишком засуечен и что, несмотря на то, что он знает, что П. больной человек, он никого не может найти на место министра внутренних дел и что как военного, как своего генерал-адъютанта и как преданного ему человека просил не отказываться. П. ответил, что он не считает себя вправе отказываться в такое время, если государь считает, что он может принести пользу, но: "Вы меня мало знаете, может быть, вы считаете меня единомышленником с двумя предшествующими министрами; но я, наоборот, совершенно противных воззрений; несмотря на мою дружбу с Сипягиным, я ведь должен был уходить из товарищей министра по несогласию с политикой Сипягина. Положение вещей так обострилось, что можно считать правительство во вражде с Россией, необходимо примириться, а то скоро будет такое положение, что Россия разделится на поднадзорных и надзирающих, и тогда что?" Далее П. говорил о веротерпимости, о необходимости наибольшего расширения самоуправления, о признании политическими преступниками исключительно тех лиц, которые участвуют или подстрекают к терроризму и политическим убийствам, о перемене политики по отношению к окраинам, о предоставлении больших прав печати. Государь на все соглашался и только обрадовался, когда П. заговорил о веротерпимости и свободе совести, сказал, что это всегда были его воззрения. Когда П. сказал, что он - то, что называется земский человек, что он до сих пор состоит уездным гласным и считает своей обязанностью бывать на собраниях, государь очень одобрил. Когда П. сказал, что он враг новых земств, т. е. управления земским хозяйством, то государь сказал, что в русских губерниях, конечно, нужно вводить настоящее земство, но на окраинах нужно подождать несколько лет, чтобы посмотреть, как пойдет. Когда П. говорил о речи Стаховича про свободу совести и что он удивляется, что это многих напугало и возмутило, а что, в сущности, он сказал только то, что всякий здравомыслящий человек думает, и совершенно то же самое, что государь высказал в манифесте, государь сказал: "Конечно". Но когда П. сказал, что не следует преследовать за сходки рабочих, и т. д., то государь сказал, что, конечно, это так, но кажется как-то странным. П. возразил, что это только кажется, что в Англии социальное движение совершенно не стесняется, а права собственности несравненно лучше охраняются, чем у нас. Государь тоже согласился. Об общине П. говорил раньше, так что тут не говорил. Потом Пепка сказал, что он не умеет говорить и что он боится, что в Государственном совете и т. п. случаях это будет мешать. Государь только сказал: "Я тоже не умею говорить". Главным образом П. напирал на развитие самоуправления и призыв выборных в Петербург для обсуждения как на единственное средство, которое может дать возможность России правильно развиваться. В заключение Пепка сказал, что если государь найдет, что П. предпринимает что-нибудь рискованное, то он очень просит, чтобы государь советовался с кем-нибудь, но государь сказал: "Нет, я уж лучше с вами буду иметь дело". П. кончил тем, что сказал, что самый счастливый день его жизни будет, когда государь его освободит от этой должности. Государь его поцеловал, сказал, что он очень рад, и прибавил: "Поезжайте к матушке, обрадуйте ее". Пепка поехал, и когда он вошел к комнату, Мария Федоровна взяла его за голову и поцеловала и сказала: "Vous voyez, je tiens ma promess" ("Видите, я выполняю обещание" (франц.) - Е.П.) (она тот раз, что П. был, сказала: "Je suis prête à vous embrasser si vous acceptez. ("Я готова вас расцеловать, если вы согласитесь" (франц.) - Е.П.)(...)
  
  9 сентября (27 августа).
  
  Сегодня приказ о назначении П. появился. Все очень сочувственно относятся". (...)
  
  
  
  Святополк-Мирская Екатерина Алексеевна
  (В девичестве Бобринская)
  
  24 сентября 1864 - 22 апреля 1926
  
  
  
  Княгиня, фрейлина императрицы Марии Федоровны. Супруга министра внутренних дел (1904-1905) П.Д. Святополк-Мирского.
  
  
  
  
  
  А вот что писал о назначении Святополк - Мирского в своем дневнике АлексейСуворин:
  
  "27 августа. Министр внутренних дел - Святополк-Мирский. 17 сентября.
  
  (...) Святополк-Мирский, говорят, благородный и хороший человек. Но именно поэтому он ничего не сделает. Надо быть умным и дальновидным".
  
  
  
  
  Князь (1861) Пётр Дми́триевич Святопо́лк-Ми́рский (1857, Владикавказ - 1914, Санкт-Петербург) - русский государственный деятель из рода Святополк-Мирских, генерал-адъютант (30 июля 1904), генерал от кавалерии (14 апреля 1913). Занимал должность министра внутренних дел Российской империи (1904-1905).
  
  
  
  Святополк-Мирский в должности министра внутренних дел
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Новый ректор университета
  
  Из Петербурга телеграфируют: Назначается помощник ректора и ординарный профессор Императорского московского университета доктор чистой математики статский советник Лахтин ректором сего университета на 4 года.
  
  Нам сообщают по телефону из Петербурга, что вчера на прощальном спектакле с участием Ф.И.Шаляпина (шел "Борис Годунов") артисту была устроена такая шумная, восторженная овация, какой Петербург еще не видел. <...>
  
  
  
  Вчера в Зарядье близь церкви св. великомученицы Варвары, что на Варварке, было совершено, по желанию местных торговцев, первое в нынешнем году благодарственное молебствие по случаю благополучного окончания Нижегородской ярмарки. <...>
  
  
  
  
  
  Образцовая мостовая
  
  Вчера комиссия под председательством М.Н.Грудистова осматривала у Старых Триумфальных ворот образцовую мостовую, устроенную на бетонном основании. Комиссия нашла мостовую вполне удовлетворительной. По такому образцу будет делаться мостовая на Большой Дмитровке.
  
  Вчера приступлено к постройке трамвая по Большой Дмитровке. Стали свозить рельсы, ломать мостовую и устраивать заграждения, для прекращения проезда в нижней части Дмитровки. <...>
  
  
  
  
  
  Вчера масса публики собралась у "Железнодорожной" гостиницы, чтобы посмотреть на пленных японцев. Пока к ним свободного доступа нет, они находятся под надзором; прогулок тоже не совершают, и вчера их только выпустили, чтобы поехать в баню, и то в сопровождении полицейских.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Порт-Артур
  
  БЕРЛИН, 28-го августа (10-го сентября). В "Lokalаnzeiger" сообщают из Лондона, что, как передают из Чифу о последних боях под Порт-Артуром,18-го августа, ночью, русские прожекторы открыли японскую миноносную флотилию, сопровождавшую судно, закладывавшее мины. Последнее было потоплено береговыми батареями. <...>
  
  
  
  Но это за 18е число. А в конце августа - начале сентября в Порт-Артуре было затишье. Обратимся к "Дневнику осады Порт - Артура"Михаила Лилье: "28 августа
  
  Погода стоит прекрасная. (...)
  
  Получено известие о Царской Милости: с 1 мая сего года месяц службы в осажденном Порт-Артуре будет считаться за год.
  
  Весть эта принята гарнизоном с большой радостью и значительно приподняла его настроение.
  
  Около 1000 раненых выписалось из госпиталя и стало в строй.
  
  
  
  
  
  29 августа
  
  Тихо. Погода чудная.
  
  Сегодня генерал-адъютант Стессель был на Лесном редуте, посетил помещение офицеров и очень любезно с ними беседовал. Самого же укрепления не осматривал.
  
  Новостей нет. Да и трудно чего-либо толком добиться. Издание единственной нашей газеты "Новый край" приостановлено, и ввиду этого в городе сразу возросло число самых невероятных слухов.
  
  Отношения между нашими генералами продолжают оставаться крайне обостренными.
  
  Провизии мало. Солдатам начали давать конину. Запасы консервов в магазинах иссякли.
  
  Цены растут небывало: так, сегодня за 2 цыпленка пришлось заплатить 7 руб.
  
  Вечером была сильная зарница, которую многие приняли за отблеск боя на Цзиньчжоусской позиции.
  
  Около часу ночи японцы предприняли наступление вблизи бухты Луизы. Говорят, им удалось овладеть еще одной впереди лежащей деревней".
  
  
  
  
  
  
  
  Студенты петербургского университета, не внесшие плату за право слушания лекций, освобождаются от взноса по случаю рождения Наследника Цесаревича.
  
  
  
  
  
  Морское торжество
  
  Вчера в 3 часа дня в присутствии Его Императорского Высочества Августейшего Генерал-Адмирала Великого Князя Алексея Александровича и управляющего морским министерством генерал-адъютанта Ф.К.Авелана в Новом адмиралтействе состоялась закладка мореходной канонерской лодки "Хивинец" и спуск на воду минного транспорта "Волга".
  
  
  
  Чистоплотность в народе
  
  Московское земство подняло вопрос о приучении сельского населения к чистоплотности. Последнее совещание участковых земских врачей, происходившее в губернской управе третьего дня, главным образом на этом вопросе и остановилось. Оказывается, обыкновение посещать баню не одинаково прочно укоренилось в различных местах губернии. Как сделать, чтобы посещение было регулярным и одинаково всюду распространенным?
  Определенного ответа на этот вопрос совещание не дало.
  
  Новая конка
  
  С нынешнего дня открывается движение по вновь проложенной линии от Пресненской заставы до Ваганьковского кладбища. За проезд по новой этой линии пассажиры будут приплачивать по 2 к. <...>
  
  
  
  
  КРОНШТАДТ. Сухопутные крепостные части подносят уходящей на дальний Восток эскадре контр-адмирала Рождественского адрес с иконою Владимирской Божией Матери.
  
  Зино́вий Петро́вич Роже́ственский (30 октября [11 ноября] 1848, Санкт-Петербург - 1 [14] января 1909, там же) - военно-морской деятель Российской империи, вице-адмирал и генерал-адъютант
  
  
  
  
  
  
  
  
  Устроенное в Зоологическом саду на средства графа Орлова-Давыдова здание аквариума уже готово. Поставлены аквариумы и теперь наполняются рыбою. На этих днях будут доставлены в аквариум тропические рыбы и водные животные.
  
  
  
  
  Вчера в Москве получено сообщение, что лёдоделательный поезд, отправленный из Москвы для нужд армии на Дальний Восток, прибыл в Харбин и приступил к отправлению своих функций.
  
  
  
  
  РОСТОВ-НА-ДОНУ, 28-го августа. Для фабричных девушек обществом попечения о молодых девицах открываются вечера для обучения грамоте и разумных развлечений.
  
  
  
  
  
  Из Московского уезда
  
  27 августа в 10 час. вечера какие-то злоумышленники в деревне Тарасовка подожгли дом, в котором живет полицейский урядник Богомолов. К счастью, пожар был вскоре замечен и потушен.
  
  
  
  БЕРЛИН, 31-го августа (13-го сентября). Заседающим здесь дерматологическим съездом устроены овации русскому ученому И.И.Мечникову, директору парижского Пастеровского института, читавшего реферат о своих опытах прививки сифилиса обезьянам.
  
  Илья́ Ильи́ч Ме́чников (3 [15] мая 1845, Ивановка, Купянский уезд, Харьковская губерния - 2 [15] июля 1916, Париж) - русский и французский биолог (микробиолог, цитолог, эмбриолог,
  
  иммунолог, физиолог и патолог).
  
  
  
  Памяти 1812 года
  
  Вчера в церкви Покрова Пресвятой Богородицы, что на Филях, в память военного совета, бывшего 1-го сентября 1812 года, была отслужена литургия, а перед литургией была отслужена панихида по Императорам Александре I, Николае I, Александре II и Александре Третьем и по князе М.И.Кутузове-Голенищеве и его сподвижникам. <...>
  
  
  
  Церковь Пресвятой Богородицы в Филях
  
  
  
  
  
  
  
  1 сентября в магазине резиновых изделий Мейера, в доме Захарьина, на Кузнецком Мосту, явился какой-то незнакомец, который стал приценяться к разным вещам и надел на себя для примерки непромокаемое пальто, а затем, ничего не купив, в этом пальто намеревался скрыться, но был на улице задержан и отправлен в участок.
  
  
  
  
  Кража у господина Поддубного
  
  Вчера известный борец Поддубный заявил о крупной краже у него 1168 руб. По словам г. Поддубного, накануне вечером, когда он проходил по Тверской, к нему начала приставать какая-то незнакомая женщина "с лестными предложениями", а когда, наконец, она отстала, г. Поддубный обнаружил пропажу бумажника из бокового кармана с паспортом, визитными карточками и 1168 руб. денег. Так Самсон пострадал от Далилы.
  
  
  
  
  
  ГОРОДСКИЕ ПРОИСШЕСТВИЯ
  
  Третьего дня в доме Панина на Долгоруковской ул. крестьянка Марья Иванова, 39-и лет, в припадке белой горячки, увидала "зеленого змия" и, спасаясь от его преследования, выпрыгнула из окна второго этажа. Пролетев 8-ми аршинную высоту, она получила ушибы всего тела и в особенности головы.
  
  
  
  
  
  МУКДЕН, 2-го сентября. [...] В Мукдене - полная неизвестность ближайшего даже будущего. Цены растут на все. Настроение напряженное. Хунхузы настигают одиночных всадников в окрестностях Мукдена. [...]
  На днях бесследно исчез казак 2-го Аргунского полка Килин вместе с лошадью и вооружением. Другой (казак) избит до бесчувствия и обезоружен.
  
  
  
  
  
  БЕРЛИН, 3-го (16-го) сентября. В "Localanzeiger" сообщают из Лондона, что по сведениям из Оттавы, японское правительство ведет переговоры о закупке в Канаде лошадей для манчжурской зимней кампании. Лошади эти отличаются большой выносливостью и в самую холодную погоду не нуждаются в конюшне.
  
  
  
  
  
  
  Сухаревский рекламист
  
  Московский купец Т-в, имеющий торговлю на Сухаревской площади, придумал оригинальную рекламу для своего магазина. Чтобы собрать у своего магазина побольше публики, Т-в обыкновенно выходит из магазина на тротуар и начинает внимательно смотреть вверх. Это глядение вверх иногда продолжается добрых полчаса, пока публика не начнет также смотреть вверх и мало - помалу не превратится в огромную толпу, совершенно заполняющую собою площадь перед магазином. Собранная таким образом толпа продолжает затем собираться и глядеть вверх уже без Т-ва.
  На такой оригинальный способ рекламы магазина на днях обратила, наконец, внимание полиция, совершенно запретив торговцу применять его оригинальный способ рекламы.
  
  
  
  
  
  Наглый грабеж
  
  4 сентября легковой извозчик крестьянин Андрей Давыдов привез к Курскому вокзалу седока. - "Давай сдачи полтинник", - сказал седок. Извозчик достал свой кошелек с деньгами около 10 руб. Седок вырвал кошелек. Все это произошло на глазах публики, которой грабитель был задержан и отправлен в участок.
  
  
  
  
  
  5-го (18-го) сентября.
  
  ВЛАДИВОСТОК. Прибывшие из поста св. Ольги передают, <...> что ход трески в этом году необычайный. Площадь хода рыбы занимает несколько квадратных верст. Ощущается сильный недостаток соли, цена которой достигает 5 рублей за пуд. <...>
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Малолетний громила
  
  Вчера у церкви св. Бориса и Глеба, что у Арбатских ворот, задержали какого-то громилу, который только что начал взламывать висевшую на стене храма церковную кружку. Громила назвался крестьянином Сорокиным 12 лет и в краже сознался.
  
  
  
  
  
  Новая пьеса
  
  На днях М.Горьким была прочитана в товарищеском кружке новая пьеса его "Дачники". Пьеса рисует жизнь кружка интеллигентов, живущих на даче вблизи города. <...>
  Обрисован ряд лиц, ноющих и стонущих по поводу житейских неурядиц личного и общественного характера. Сюжета в собственном смысле слова в пьесе нет. <...>
  
  
  
  
  
  Новая экспедиция
  
  Из Нью-Йорка телеграфируют, что знаменитый капитан Пири готовится к новой экспедиции.
  Он заявил на днях в географическом обществе, что сооружает новый мощный пароход, на котором летом отправится к Северному полюсу. <...>
  
  
  
  
  
  В Маньчжурии
  
  ЛОНДОН, 5-го (18-го) сентября. ("Рейтер"). По сведениям "Daily Express" из Токио, близ Мукдена начался ожесточенный бой со всей русской армией. Японцы сильно бомбардируют русские позиции, выдвинув предварительно пехоту. По полученным сведениям эта битва будет самой серьезной изо всей кампании, если не самой кровопролитной.
  
  
  
  
  Порт-Артур
  
  Согласно последним телеграммам из Чифу, полученным берлинскими газетами, японцы возобновили бомбардировку Порт-Артура, особенно усиленно в последние два дня. На предложение, сделанное генералу Стесселю о капитуляции, доблестный вождь порт-артурской защиты ответил угрозой предать смертной казни через повешение того, кто бы он ни был, - который явится с подобным предложением.
  
  Из дневника Ольги Баумгартен: "4-го сентября. Вот уже который день как Артур не подвергается бомбардировке, как его мирным жителям не угрожает смерть!
  
  Теперь мы уже убедились, что японцы сняли, да, вероятно, и увезли свои тяжелые осадные орудия.
  
  К часу дня из Седьмого госпиталя пришли навестить нас сестра Андроникова и сестра Никонова.
  
  "Вероятно", - говорит сестра Андроникова, - "японцы скоро совсем переберутся в Корею; теперь нет сомнения, что на днях мы увидим свободу.
  
  Значит, скоро распрощаемся с Порт-Артуром; ведь наши госпиталя переведут в Корею, а там, говорят, красиво; вот и работать хорошо будет, а главное то, что мы уже больше не будем в осаде!
  
  - Сестра Баумгартен, не пойдете ли вы к нам в госпиталь? Вы уж давно у нас не бывали.
  
  - С большим удовольствием, - отвечаю я, и мы идем.
  
  - Неправда ли, - говорит сестра Адронникова, - и гулять приятно, когда не стреляют?
  
  - Сглазили, - замечает сестра Никонова, - я только что ясно слышала полет осколка.
  
  - Да неужели? Вы, вероятно, ошиблись!
  
  - Нет, сестры, не ошиблась!..
  
  Правда, правда! Вот и второй летит; уж слишком рано замечтали о свободе!..
  
  Вслед за второй гранатой слышится полет третьей, четвертой и т. д.
  
  Пришли на квартиру сестер; садимся на веранду и наблюдаем за пальбой: кругом рвутся снаряды, рассылая по всем направлениям свои тяжелые осколки...
  
  Часа в четыре, сестра Андроникова и я едем в лавку за покупками. Оттуда она возвращается в свой госпиталь, а я беру направление к моему.
  
  Невесело идти под ливнем чудовищных снарядов!
  
  Навстречу мне едет китаец. "Что, мадам", - говорит он, - "пуф, пуф японец! А, мадам, русски шанго, шанго, а японец не шанго, мадам; плохо, плохо!" Вероятно, он этими отрывистыми словами хотел разъяснить мне, что дела японцев в плохом состоянии.
  
  "Что, сестра Баумгартен", - спрашивает меня в госпитале сестра Маршнер - "какова вам была прогулка? Вероятно, по вкусу. Я все это время наблюдала за перелетами и недолетами.
  
  Вот вам и убрали японцы свои осадные орудия, да и увезли их в Корею!"
  
  
  
  
  
  
  
  Кража в тюрьме
  
  Около трех недель тому назад из цейхауза московской губернской тюрьмы была совершена кража различного платья на сумму около 1000 рублей, принадлежащего начальнику названной тюрьмы надворному советнику Сычеву. Кража эта была совершена посредством взлома замков у дверей цейхауза. <...>
  
  
  
  
  
  ХАБАРОВСК. Высокая вода в реках Амурского бассейна содействует судоходству, но вредит рыболовству. Ход кеты начался. Все прибрежное население занято на промыслах, долженствующих снабдить соленой рыбой население Приморской области и действующую армию, от которой получены колоссальные заказы.
  
  
  
  
  
  На днях на колоколо-литейном заводе братьев Самгиных был отлит колокол в 311 пудов в ознаменование рождения Государя Наследника Цесаревича Алексея Николаевича, ко храму села Старого Покрова, Владимирской губ., Покровского уезда, московскими купцами бывшими прихожанами этого села П.И. и Л.П. Пахомовыми и Д.А.Бусуриным. На колоколе имеется соответствующая надпись.
  
  
  
  
  
  
  Покушение на жизнь одесского градоначальника
  
  ОДЕССА. Сегодня, в 9 ч. утра, на Николаевском бульваре произведено покушение на жизнь одесского градоначальника Нейдгарта, осматривавшим совместно с находящимся в Одессе флигель-адъютантом кн. Оболенским некоторые сооружения на бульваре, близ памятника Пушкина. В это время показался неизвестный молодой человек в синей блузе, лет 19-и, и в шагах шести произвел выстрел в градоначальника. Пуля пролетела мимо, с левой стороны, не причинив никакого вреда. <...>
  Злоумышленник упорно отказывается назвать себя.
  
  
  
  
  
  Китай
  
  БЕРЛИН, 9-го (22-го) сентября. Из Пекина телеграфируют, что сильнейшее впечатление произвело там столкновение французского офицера с китайскими солдатами. Французский майор Ларибэ, в сопровождении слуги фотографировал с крыши дома татарский квартал в запретной части города. Китайские солдаты, заметив французов, напали на них, хотя они были одеты в мундиры, и избили их. Пострадавшие укрылись в католическом соборе. Французский посланник потребовал удовлетворения от китайского правительства.
  
  
  
  
  
  Со вчерашнего дня в цирке обновлена программа. Пять огромных слонов с видимым даже удовольствием проделывают различные эволюции, танцуют кадриль и даже вальс; последний с такой стремительностью, что образующимся при вальсе ветром задувает пламя рожков. В публике слоны имеют успех.
  
  
  
  Только что прибывший из Ясной Поляны скульптор Гинзбург рассказывает, что Л.Н.Толстой вполне здоров, бодр и усиленно работает.
  
  
  
  
  
  
  Зоологический сад приобрел в Харькове в зверинце за шесть тыс. рубл. слониху, которая и поставлена в слоновник на месте погибшего слона "Мавлика".
  
  
  
  
  Открытие памятника Императрице Екатерине II
  
  ВИЛЬНА, 10-го сентября. Сегодня состоялось торжественное освящение памятника Императрице Екатерине II. (В присутствии Его Императорского Высочества Великого Князя Михаила Александровича и министра внутренних дел кн. Святополк-Мирского.
  
  
  
  
  
  Малолетние воры
  
  10 сентября проживающий в доме Берга в Швивогорской улице крестьянин Николай Никитин Борисов задержал двух малолетних громил, крестьянских детей Егора Панина, 8 лет, и Сергея Смирнова, 8 лет, которые по взломе замков, обокрали у него голубятню и похитили 15 голубей, стоящих 150 рублей. Задержанные, сознавшись в краже, заявили, что они похитили только 7 голубей и продали по 30 коп. за штуку.
  
  
  
  
  
  Крупный дар
  
  Проживающий в г. Житомире известный собиратель древностей и книг барон Шадуар принес в дар московскому Историческому музею ценное собрание книг количестве до 40 000 томов, собрание гравюр и многочисленные исторические коллекции.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Кражи 11 сентября
  
  В меблированных комнатах Носальского, в доме Белоярцева, на Каретной-Садовой улице, у артиста В.М.Днепрова (Зайцевского) похитители унесли поднесенный ему публикой бриллиантовый брелок, стоящий 200 руб.
  
  
  
  
  
  12-го сентября. Приказом по полиции градоначальник предписывает приставам внушить всем дворникам и швейцарам, чтобы они были вежливыми и предупредительными с жильцами.
  
  
  
  
  
  Неудавшееся мошенничество
  
  12 сентября на заводе Бромлея, на Калужской ул., конторщик крестьянин Платонов получил для раздачи рабочим 864 р. Спустя некоторое время он заявил, что, проходя двором, он споткнулся и упал, причем рассыпал все золото, а когда стал подбирать деньги, то не нашел 135 р. Этому заявлению не поверили. После долгих поисков похищенные деньги были найдены запрятанными в конторе. Уличенный в краже, Платонов сознался в своей проделке.
  
  
  
  
  
  
  
  В г. Мельроз, в окрестностях Бостона, электрический трамвай на всем ходу налетел на пакет, упавший из специального вагона и содержавший 50 фунтов динамита. Из 22 пассажиров, 9 убиты на месте, остальные тяжело ранены. Трамвай разлетелся на мелкие кусочки; осколки разбитых стекол попадались на расстоянии 400 метров от места катастрофы.
  
  
  
  
  
  
  
  Проделки карманников
  
  13 сентября в храме Христа Спасителя во время всенощной у одного из богомольцев Н.П.Сороки карманники похитили бумажник с разными документами и деньгами, более 300 руб.
  
  
  
  
  
  В Нью-Йорке появилась новая оригинальная мания - питание исключительно травой и водой. Начало этому положил некто Ейсебион Сантос, который в скором времени приобрел массу последователей. Каждый день они собирают на открытых местах сочные травы, которые и употребляют в пищу. <...> Сторонники травяной пищи собираются и зимой не изменять своего режима, прибавив только ради разнообразия немного клевера.
  
  
  
  
  
  
  
  Молебствие о ниспослании победы
  
  Вчера на Сухаревской площади, в проезде Сухаревой башни, по инициативе местных торговцев, отслужено было молебствие о скорейшем ниспослании победы русскому воинству на театре войны. Службу совершал высокопреосвященный Владимир, митрополит московский и коломенский в сослужении с многочисленным духовенством. Молящихся была масса.
  
  
  
  
  
  Взрыв газов
  
  Вечером 1 сентября публика, гулявшая по Чистопрудному бульвару, была встревожена оглушительными выстрелами, несшимися с конца бульвара. Громадная толпа в несколько тысяч человек стала собираться на Чистопрудном проезде. Оказалось, что в доме на Чистопрудном бульваре в трубе нефтяного двигателя произошли взрывы скопившихся газов.
  
  
  
  
  
  
  Именинницы
  
  Софьи, Веры, Надежды и Любови сегодня именинницы. С ангелом!
  Нет почти дома, где не было бы именинницы, и уж решительно нет человека, который не пировал бы в этот день у одной из Сонечек, Верочек, Наденек или Любочек. А сколько будет куплено, презентовано и скушано конфект и тортов!.. Сколько цветов!.. <...>
  
  
  
  
  
  Вчера в Москве получены две телеграммы с просьбой задержать бежавшего из Рязани от родителей гимназиста местной гимназии Андрея Силкина, 14 лет, с тремя товарищами, бежавшими на Дальний Восток. Молодежь имеет при себе 300 р. игимназиста Василия Бутникова, из города Калуги, 13-и лет. Все юные беглецы отправляются на Дальний Восток.
  
  
  
  
  
  Речь министра внутренних дел
  
  ПЕТЕРБУРГ, 16-го сентября. Сегодня в 2 часа дня министр внутренних дел принимал старших чинов министерства и обратился к ним со следующими словами: " <...> Административный опыт привел меня к глубокому убеждению, что плодотворность правительственного труда основана на искренно благожелательном и искренно доверчивом отношении к общественным, сословным учреждениям и к населению вообще. Лишь при этих условиях работы мы получим взаимное доверие, без которого невозможно ожидать прочного успеха в деле устроения государства. <...>
  
  
  
  
  
  Сегодня в Большом театре первый выход Ф.И.Шаляпина. Идет "Князь Игорь". Спектакль представляет тем больший интерес, что дирижирует оперой С.В.Рахманинов; это третий дебют нового дирижера казенной оперы.
  
  
  
  
  
  
  Теперь вновь обратимся к дневнику Михаила Лилье: "17 сентября. (...) Сегодня японцы особенно усиленно обстреливали не только Город, но и наши суда, стоящие в Западном бассейне.
  
  Три их снаряда попало в броненосец "Победа".
  
  Полное отсутствие каких-либо известий из внешнего мира действует угнетающим образом на настроение гарнизона.
  
  Порции конины снова сильно уменьшены.
  
  Съестные припасы вздорожали до невероятной степени: за курицу на базаре просят 12 руб., за гуся - 25 руб.!..
  
  ПРИКАЗ
  
  по войскам Квантунского укрепленного района
  
  17 сентября 1904 года. Крепость Порт-Артур
  
  No 664
  
  17 августа я имел счастье отправить телеграмму ее Императорскому Величеству Государыне Императрице Александре Федоровне. В телеграмме этой я всепредданнейше принес поздравление от войск с рождением России Наследника Престола его Высочества Великого Князя Цесаревича Алексея Николаевича. На сию телеграмму сегодня я имел счастье получить следующую телеграмму от Матушки Государыни:
  
  "Генерал-адъютанту Стесселю в Порт-Артур.
  
  Глубоко тронута вашей телеграммой.
  
  Сердцем и мыслью переношусь к славным защитникам, страдальцам Порт-Артура. Усердно молю Бога, да поддержит (Он) их в самоотверженном их подвиге.
  
  Александра ". 1 сентября Петергоф - Александрия.
  
  Счастлив, что могу вновь объявить сей знак высочайшего внимания.
  
  Да поддержат молитвы Царицы славные войска.
  
  Генерал-адъютант Стессель".
  
  
  
  А у самих Романовых стряслась беда, которая будет сопровождать их до конца жизни. У маленького Алексея появились первые симптомы гемофилии. Обратимся теперь к дневнику Николая Второго: "8-го сентября. Среда. В 11 час. поехал к обедне с детьми. Завтракали одни. Аликс и я были очень обеспокоены кровотечением у маленького Алексея, которое продолжалось с перерывами до вечера из пуповины. Пришлось выписать Коровина и хирурга Федорова; около 7 час. они наложили повязку. Маленький был удивительно спокоен и весел! Как тяжело переживать такие минуты беспокойства! День простоял великолепный.
  
  9-го сентября. Четверг. Утром опять на повязке была кровь; с 12 час. до вечера ничего не было. Маленький спокойно провел день, почти не плакал и успокаивал нас своим здоровым видом! (...)
  
  10-го сентября. Пятница. Сегодня целый день у Алексея не показывалась кровь; на сердце так и отлегла щемящая забота. (...)
  
  11-го сентября. Суббота. Слава Богу, у дорогого Алексея кончилось кровотечение уже двое суток. Так и просветлело на душе! (...)
  
  12-го сентября. Воскресение. День простоял чудный, солнце пекло, как летом. Ездил с Аликс и детьми к обедне. (...) По случаю чудной погоды Алексея тоже вывозили кататься. После чая ездил в море в байдарке. Много занимался. Читал вслух.
  
  15-го сентября. Среда. В час простился с дорогою Аликс и детьми и отправился с Мишой в поездку на юг. Едем в прежнем составе. Гуляли на некоторых станциях.
  
  16-го сентября. Четверг. Ночью было холодно, и поэтому хорошо спал. День стоял чудный, ясный. Утром в Барановичах и вечером в Ровно были депутации. Читал целый день; ухитрился на ходу написать душке Аликс. (Это письмо приведено ниже - Е.П.) Ехали по Полесью, все хорошие леса и болота. Сухомлинов и Клейгельс сопровождали некоторое время и обедали с нами.
  
  17-го сентября. Пятница. Проснулся в 8 ½ чудным утром, но довольно прохладным. Читал все утро. Завтракали в 12 ½. В 2 часа прибыли к платформе в девяти верстах до Одессы. Сел на лошадь и поехал к войскам 15-й пехотной дивизии, стоявшей фронтом к жел. дор. Объехав и пропустив эти чудные части, простился с ними и благословил их иконами. На смотру участвовали: 57-й пех. Модлинский, 58-й п[ехотный] Прагский, 59-й п[ехотный] Люблинский, 60-й п[ехотный] Замосцский полки и 12-й Саперный баталион. У платформы были выстроены: Одесский кадетский корпус и Одесское юнкерское училище. Сел в поезд и через 20 мин[ут] приехал в Одессу. Большая встреча, почетный караул от 16-го стрелкового полка. Прием в городе был удивительный, порядок также. Посетив собор, проехались по бульвару и вернулись на станцию около 6 час. Видели мельком Черное море. Обедали на ходу и около 9 ч. остановились на ночлег у станции Ново-Савицкая. Сделали хорошую прогулку по полотну.
  
  18-го сентября. Суббота. Великолепный солнечный день. В 9 ч. тронулись и через полчаса, проехав Тирасполь, остановились. На платформе стоял почетный караул от Астраханских драгун и депутации. Сел тут же на лошадь и отправился к 14-й пехотной дивизии и ея обозу. 53-й п[ехотный] Волынский, 54-й п[ехотный] Минский, 55-й п[ехотный] Подольский и 56-й п[ехотный] Житомирский полки представились великолепно. При отъезде они успели стать вдоль полотна, приятно было еще раз их увидеть. После завтрака на ст. Раздельной вышли из поезда Каульбарс и ком. 8-го корп. Мылов. Опять сделалось жарко в вагонах. На ст. Жмеринка была встреча от Подольского дворянства и губернии на огромном новом вокзале. Ночь была лунная.
  
  19-го сентября. Воскресение. Спал отлично и очень долго. Утром на станции Лунинец была встреча. В 3 часа в Барановичах видел железнодорожные баталионы и 3-й резервный, укомплектованный до военного состава. В Лиде и в Вильне были тоже депутации. Приближаясь к дому, получал бумаги, кот. пришлось читать целый день. Погода стояла отличная, было совсем тепло в вагонах. Везли хорошо, но на Варшавской [железной дороге] трясло больше, чем на других.
  
  20-го сентября. Понедельник. Хорошо выспался. Около Гатчины пошел дождь, с которым приехали в Петергоф в 12 ½ час. Огромная радость быть снова вместе с дорогою Аликс и детьми. Наш сынок вырос на глаз и здоров, слава Богу". (...)
  
  
  
  А какая переписка во время этой поездки шла между Николаем и Александрой? Что было в этих письмах? Обратимся к книге монахини Нектарии "Дивный свет": "Петербург, 15 сентября 1904 года, письма А-193, А-194. Мой родной, бесценный, Тебя снова нет рядом, да благословит тебя Бог и да хранит, и вернет благополучно назад. Прости меня за то, что не сдержалась, но я не могу сдержать эти ужасные слезы, чувствуя себя такой измученной после такого испытания на прошлой неделе...(Имеется в виду, первые проявления гемофилии у Алексея 8го и 9го сентября, описанные в дневнике у Государя - Е.П.) О, такая боль, и нельзя, чтобы другие это видели... Слава Богу, сейчас он вполне здоров! Это похоже на то, как будто его нам снова вернули, хотя я и не верила, что он уйдет. Я знаю, что тебе не нравится уезжать от него, мне тоже лучше, когда он рядом - я уверена, что его маленькая душа молится за тебя. Мой милый Ники, я люблю тебя все глубже и глубже, мне кажется, что здесь осталось только мое тело, а душу мою ты забрал с собой. Я покрываю тебя поцелуями, мое сокровище, и вижу, что тебе больно расставаться. Я буду писать тебе ежедневно, утром и вечером, буду посылать телеграммы обо всех нас. Даст Бог, в понедельник мы снова будем вместе. Целую тебя, благословляю, молюсь о тебе больше, чем когда-либо. Твоя, Женушка.
  
  В поезде, 16 сентября 1904 года, письмо Н-149. Любимое мое Солнышко, Какую радость мне доставило твое милое письмо. Мой "старик"(очевидно, речь идет о бароне Фредериксе - Е.П.) положил его в моем купе на стол, где я и нашел его после обеда, а вечером перед тем, как лечь спать, такой приятный сюрприз от нашего Малыша. Крохотный башмачок и перчаточка так сладко им пахли, а фотография, которую я прежде не видел, очаровательна, и сходство большое. Много-много раз благодарю тебя, дорогая, за твою предусмотрительность, которая так меня тронула. Только женушка может придумать такое, чтобы доставить удовольствие муженьку, когда он в отъезде. Твои телеграммы меня очень успокаивают, чувствуешь себя ближе к вам, дважды в день получая от вас известия. Тяжело было вчера уезжать от вас. Я должен был собрать всю свою волю... Я был так изумлен и тронут поведением Ольги, я даже предположить не мог, что она плачет из-за меня, пока ты не объяснила мне причину. Я начинаю сейчас чувствовать себя без детей более одиноким, чем раньше - вот что значит опытный старый Папа!
  
  Ночь была чрезвычайно холодной, и мы в поезде все это почувствовали. День солнечный и теплый, точно такая же прекрасная погода, как была дома. Я так рад, что она сохраняется, и надеюсь, так будет до моего приезда. Мы проезжаем мимо красивых лесов в очень болотистой местности. То, что ты показала нашего малыша (офицеру), произвело большой эффект не только на него, но и на тех, кого он после этого видел. Должен сказать, что путешествовать в комфортабельном поезде и целый день не видеть никого - это, в конце концов, отдых. Если бы только мы были вместе, это был бы и отдых, и счастье, но увы... дом, дом, ничего не поделаешь. Сейчас до свидания, благословляю тебя, любовь моя, мое Солнышко, и наших милых детей. Очень нежно поцелуй за меня нашего сына. Твой муженек, Ники.
  
  Петербург, 16 сентября 1904 года, письмо А-195. Мой дорогой, любимый Ники, Горячо тебя благодарю за телеграмму, которую получила с такой радостью. Ну, я выезжала с Ольгой... мы ехали, 8 минут прошли пешком (больше бы я не выдержала) через английский парк мимо фонтанов к домику, где я оставила ее на чай и уроки танцев. Остальные присоединились к ней там. Я вернулась к Бэби и он, убаюканный мною, уснул у меня на коленях. У него была очень хорошая прогулка... В 5 часов я поспешила в коттедж на чай, в 6 пришла домой, поцеловала детишек, приняла ванну и нырнула в постель. Чувствую себя довольно усталой, морально и физически. Бэби лежал у меня на руках, не ел, спал. В 9 часов положила его в постельку, рядом с моей, и приготовилась на ночь; лампу унесли. В 11 часов он проснулся, и я его покормила. В 12 часов положила, спящего, в кроватку в его комнате. У него была хорошая ночь, и у женушки тоже, но она очень устала. Утром он был у меня с 8 часов до 10.30, потом кормилица его попоила и в 11 часов отнесла вниз в детскую и уложила спать. Горячо благодарю тебя за письма и телеграммы. Я рада, что вещички ребенка доставили тебе столько счастья. Я попросилась поехать с Мамой, если она будет выезжать в 10 часов. Я не знаю, как успею с нашим ангелом. Он так же мил, как всегда, и я уверена, думает о тебе; он был спокоен и, я надеюсь, в карете будет спать. Скучаю по тебе, в доме, кажется, так ужасно тихо, нет людей, не подъезжают кареты. До свидания, и да благословит тебя Бог. Нежно целую. Твоя, Аликс.
  
  Петергоф, 18 сентября, 1904, Письмо А-197. Мой дорогой Ники, Я пишу тебе карандашом, так как я все еще в постели. Милый малыш лежит у меня на коленях, не спит и слушает музыкальную шкатулку. После того, как я покормила его, он спал очень долго этой ночью, и я счастлива видеть это. Перед тем, как пить, он улыбался и ворковал... тебе бы это так понравилось. Слава Богу, что в Одессе все прошло так хорошо. Твоя телеграмма меня очень успокоила, и я благодаря этому спала прекрасно... Я выезжала на долгую прогулку одна, так как старшие катались верхом, а две младших в саду - на твоих пони. Наш сын за неделю набрал 200 граммов, очень хорошо. Сейчас до свидания, мое сокровище, и да благословит тебя Бог - нежный поцелуй от твоего Солнышка,
  
  Аликс".
  
  
  
  
  Из дневника полкового священника Митрофана Сребрянского: "28 августа 28-е число просидел на биваке, ( Бива́к бивуак, нем. biwak, фр. bivouac - лагерь), походный военный лагерь - походное расположение войск на отдых или ночлег под открытым небом, вне населённых пунктов.) только в городе на почте был, получил письма и так был доволен! Сам же как-то раскис: писать и то не хватает силы воли заставить себя! Пришел приказ из корпуса: завтра в 9 часов утра отслужить обедницу. К нам на бивак только два входа. Недалеко от нашей палатки у штандарта стоит часовой, а по коновязям кругом день и ночь ходят дневальные. Посторонние, не только китайцы, но и солдаты, не пускаются. Хунхузы грабят в городе, и около стен снаружи нужно быть очень осторожным. Смотрю я на эти мукденские стены и невольно вспоминаю уроки из истории о стенах Ниневии, Вавилона, Египта. Без всякого преувеличения скажу, что это циклопическая постройка: ширина стен такова, что по ним свободно может ехать четверка, высота же их, думаю, не меньше шести сажен - каменные, с башнями, сделаны необычайно тщательно, но их никто не ремонтирует. Я катался верхом с Ксенофонтом по городу: огромный, богатый, есть памятники, но в общем тип точно такой же, как и Ляоян, только женщин на улицах больше. Пошел я гулять по биваку, зашел прежде всего и осмотрел кладбище, очевидно древнее и богатое: обнесено оградой, прекрасные ворота, могилы - это целые курганы... Пред воротами кладбища снаружи лежит каменная черепаха; на спине ее стоит огромная каменная доска аршин в семь высотой с надписью; на верху доски высечены переплетающиеся между собою драконы. Все чудной работы. Черепаха и драконы свирепо разинули пасти: очевидно, не пускают злых духов на кладбище, которое должно быть местом "успокоения". Наблюдая религиозную жизнь китайцев, ясно видно, что они верят в богов добрых и злых, признают грех, необходимость добродетели, очищения от грехов людей не только живых, но и умерших, почему и приносят умилостивительные очистительные жертвы. Китайцы горячо верят в загробную жизнь и общение между живыми и умершими. Например, садясь обедать, они ставят на гроб своего покойника тоже чашку рису, веря, что он духом с ними, громко молятся за умершего, "чтобы он услышал"!
  
  Все пространство нашего бивака покрыто деревьями. Если бы не дожди, то отдых был бы полный. Вышел на дорогу и долго стоял, наблюдая мимотекущую жизнь: китайцы бегут из деревень в Мукден и "все свое имущество несут с собою". Вот на коромысле тащат огромную живую свинью, которая визжит на всю вселенную, - это спасают ее от "сольдата"; несут целый огромный шкап с рухлядью, богов, стулья, окна, двери, стропила с крыш, сухой гаолян, детей за спиной!.. Здесь же с утра до ночи купезы ходят по дороге и орут немилосердно: "олеха (орехи)", "табак - махола (махорка)", "папилоса", "спичка", "леба (хлеба)". Торгаши они страшные: запрашивают впятеро, торгуются, и, чуть только солдат, по их мнению, поступил с ним неправильно, сейчас же кричит во все горло: "Капетана, капетана!" Торгуют все: старые и молодые, даже дети шести-семи лет, держа в руке две коробки спичек, кричат: "Спичка, спичка!" Стащить что-либо у нас они тоже не прочь. Пришлось, однако, встретить между ними и хороших. В городе Ляояне я очень подружился с семьей нашего хозяина: он, жена и две дочери, одна тринадцати лет, другая - десяти, очень сердечные люди; ежедневно приходили девочки поздравлять меня с добрым утром, приносили винограду, яблок и упорно отказывались от денег. Мысленно одну я называл Сашей, другую Милицей и очень утешался, глядя на них и вспоминая моих дорогих деток. (Имеется в виду прихожан, у отца Митрофана с женой детей не было - Е.П.) Хозяин очень любил со мной поговорить, конечно, больше догадками. Все исполняли, что я желал или советовал. Например, вся семья курит, и дети. Однажды я говорю девочкам: "Кули, кули худо есть, ну шанго", - они сейчас же бросили папиросы и трубки и больше при мне никогда не курили. Они прямо ужасались, что я еду туда, где "бум, бум", то есть пушки. Тяжело было прощаться с этой семьей. Они все вышли провожать нас скучные. Все наши их любили. Несчастные, через неделю Ляоян горел уже от снарядов... Что с ними?! Жалея одну семью, наполовину разоренную, я дал старику рубль. От радости он стал на колени. Конечно, со слезами на глазах я поднял его, и что же? Проходит минут двадцать, и он приносит маленького цыпленка, дает мне в подарок, денег ни за что не взял. Наступила холодная, тихая, звездная ночь... Господи, как необычайно красиво темной ночью небо, как ярко горят звезды! Поднимешь глаза вверх, да так и не сводил бы оттуда! Кроме красоты, каким миром веет с неба, так тянет туда, без слов душа с Кем-то говорит! О, если бы не ужас войны, не разлука с близкими сердцу и родиной!.. Но и при этом небо так прекрасно, так успокаивает тоскующую, усталую душу. А внизу? Оглянулся: земля пылает - море костров, фонарей, факелов, шум: движутся обозы, орудия, несется волною в одном конце священное пение молитвы Господней, в другом - удалая русская военная песня; доносится откуда-то издали музыка, "ура"; кричат "ку-ка-ре-ку" петухи на повозках; мычат коровы, перекликаются приветливым ржанием лошади. У костров оживленные группы солдат: пьют чай, варят картошку в котелках. Силуэты ложатся: получаются оригинальные и смешные фигуры... Вспыхивают трубочки. Люблю я подойти к костру и послушать незаметно солдатские разговоры. Сколько в них юмора и правды, веры в начальство! Само начальство частенько критикует друг друга, сомневается, а солдаты глубоко убеждены, что все так и нужно, что делается: начальство, мол, знает. А Куропаткина боготворят, хотя многие его ни разу не видали!
  
  4 и 5 сентября. 4 сентября. Завтра именинница великая княгиня Елисавета Феодоровна; через генерала Степанова послал ей поздравление. (...)
  
  В 12 часов дня, за обедом, я получил от ее высочества следующую телеграмму: "Сердечно благодарю за поздравление и благословение, рада, что здоровы; уповаю: Господь Вашими молитвами будет охранять моих дорогих черниговцев; утешительно, что скоро можете начать служить в церкви; помогай Вам Господь; вчера видела Вашу жену в кремлевском складе в полном здоровье. Елисавета".
  
  До чего врут телеграммы, особенно Рейтера! Пишут, что "население Мукдена все бежало при нашем приближении". Ложь. Мукден кишмя кишит жителями, как муравейник, и жители даже в выгоде, так как удвояли и утрояли цены на все и отлично торгуют. (...)
  
  6 сентября.(...) Опишу порядок дня нашего бивачного, так сказать мирного, когда целый день дома сидим, не двигаемся. Встаю в 6.30 (по-вашему в 23.30) - другие немного позже, - одеваюсь, беру умывальные принадлежности. За умываньем почти всегда у нас происходит беседа о родине и близких наших, о сновидениях, куда во сне ездили... "Вот, батюшка, вы уже несколько раз были в Орле, а я только раз во сне там был... А что, к Новому году вернемся в Россию?" - говорит Ксенофонт. "Нет, - говорю, - и к Пасхе-то не попадем!" Умывшись, иду гулять, а Ксенофонт или кофе варит мне в котелке, или готовит кипяток. Гуляя, иногда дохожу до городской стены. Смотрю на это сооружение, вообще на всю эту старую китайскую цивилизацию и невольно задумываюсь. Да, старые, прежние китайцы сумели создать религию, искусство, все эти храмы, стены, дворцы, а теперешние нового не создали и старое не поддерживают: стены осыпаются, дворцы Мукдена покрыты плесенью, пылью, тоже рушатся; никто не думает поремонтировать: не дорожат! Искусство, наука, жизнь?.. Застой, нет движения вперед, ничего нового. Нынешний Китай замкнулся в "старое" и кое-как ему, этому "старому", подражает. Религия?.. Сколько я видел храмов! Все в пыли, нет ухода, и архитектура столь оригинальна - не насмотришься, особенно хороши работы из камня и черепицы. И что же? С удовольствием отдают их под постой. И стоит казаку или хунхузу стащить дверь или что-нибудь из храма, как жители преспокойно довершают ограбление родной святыни! Религиозность выродилась в культ предков; все церемонии к этому и направлены: например, на похоронах в процессиях не несут предметов религии, а чучела арбы, мула, коня, стула, то есть все, что принадлежало покойнику, и это сжигается. Верят китайцы в бога-небо, в загробную жизнь, но все это смутно и сбивчиво. Суеверий же масса. Может быть, мои наблюдения поверхностны, но мне так кажется. Струю живой религии нужно бы вдохнуть в эти сотни миллионов людей... А то сейчас еще держится нравственность по преданиям. То же и у японцев. И у них, говорят, религия еще больше пошатнулась, но они заполняют внутреннюю пустоту своей жизни погоней за цивилизацией, которую они стараются скорее ввести в свою жизнь, но духа жизни, истинной религии, могущей заполнить ту внутреннюю пустоту, не взяли. И вот пройдут десятилетия, изживут они всю внешнюю цивилизацию, надоест и... и тогда заговорит дух их. Где же найдет он себе тогда ответы? В кумирнях у старых
  
  богов, которых и теперь уже китайцы и японцы секут розгами за неудачи? Плохой ответ. В философии? Но духу нужна не часть истины, открываемая философией, а вся истина, могущая осветить своим светом все темные уголки души, обосновать стремление духа к добродетели, ответить на все запросы. Мне кажется, после, когда они достаточно поплатятся за принятую внешнюю цивилизацию, очень возможно, что протест духа покажет себя! Вот вам и раз: хотел описать порядок "мирного" нашего дня, да и заговорил о другом, а сосед мой уже спит: время и мне прилечь.
  
  7 сентября. Ночь прошла благополучно. Продолжаю описание порядка повседневной "мирной" нашей жизни. После чая сейчас же пишу дневник, готовлю письма на почту. Затем люблю пройтись по обозу посмотреть солдатское житье-бытье. Как только станем на бивак, солдаты сейчас же начинают устраивать себе помещение: одни ставят повозки по несколько в ряд, покрывают сверху брезентами, а с боков заставляют гаоляном; другие роют в земле большую широкую яму, сверху из ветвей устраивают подобие крыши, все это плотно застилается гаоляном и травой, и получается довольно теплое помещение; а некоторые спят прямо на земле, подостлавши попоны. Затем, вся команда давно уже по духовному, вероятно, сродству разделилась на кружки, человек по пять-шесть. Каждый кружок имеет свой костер и промышляет себе завтрак и полдник, так как солдатские желудки не довольствуются одним казенным котлом. На этом поприще, конечно, лучше всех отличается Ксенофонт: он и толченый картофель, и гаоляновую кашу, и суп с салом умудряется приготовлять. В его кружок входят он, Михаил Галкин, Мозолевский и Рыженко - это неразлучные друзья. В последнее время этот кружок стал брать свой паек натурой, то есть сырое мясо, картофель, крупу, сало, и Ксенофонт в большом старом ведре варит на свою компанию чудный обед и ужин, даже ухитряется в кружечке поджаривать лук. На этом же костре кипятится большой чайник воды, из которого Ксенофонт в тазу стирает мне белье; таз возим, привязав его под телегой. Интересно обойти посмотреть, послушать солдатские беседы; в общем, солдаты безропотны и веселы, несмотря на невзгоды и наступивший холод. Возвращаюсь в палатку. У командира узнаешь что-нибудь новенькое о полке и вообще о военных действиях: к нему присылают донесения командиры эскадронов с передовых линий. Два часа дня... На сколоченном из старых досок и деревяшек столе, под полотняным навесом, уже накрыт обед; берем каждый свою походную скамеечку и кушаем с аппетитом "бивачного" жителя что Бог послал, смотря по месту: стоим в городе - хорошо, то есть горячее с мясом и жаркое из мяса, иногда курицу или яичницу; а если в деревне или поле, то и одно мясо, а были времена, что ели консервы или доедали орловскую колбасу. За обедом оживленные разговоры: родина, родные, политика, война - все перетолкуется основательно. После обеда расходимся по палаткам: кто спать ложится, кто в город едет, а я что-либо читаю, а главное, с великим трепетным нетерпением ожидаю почту, за которой пошел уже писарь и придет в 4 часа. Несут... Бегу, сам разбираю, кладу в карман и ухожу куда-либо под дерево, читаю... Какое наслаждение! Как будто повидаешься, поговоришь с родными писавшими!.. Ну, а если ничего нет, то не знаешь, как и дожить до завтра. Это, конечно, тогда, когда почта корпусная от нас близко, а то получаем в несколько дней один раз. Прочту письма, иду в палатку; кипяток готов уже; пьем вечерний чай, после которого часов в шесть я снова иду по своей дорожке (на каждом биваке выбираю). И так отрадно бывает смотреть на небо: ведь оно одно у вас и у нас (хотя, когда у нас ночь, у вас светло), да там и нет ни сражений, ни биваков, а мир и божественный покой. Молитвы читаю до ужина, так как
  
  после бывает очень темно, и ходить невозможно, а в палатке неудобно. В 7 часов вечера подается сигнал, и наша команда выстраивается в две шеренги; прихожу я, провозглашаю "Благословен Бог наш", и начинается общая вечерняя молитва, поем все "Царю Небесный", "Отче наш", "Спаси, Господи" и "Достойно"; после этого люди ужинают; перед началом они поют: "Очи всех на Тя, Господи, уповают". Часов в восемь ужинаем и мы, по большей части по куску жаренного в сале мяса; масла здесь не достать; китайцы понятия не имеют о молоке и масле. За время с 17 июля мы были на биваках: Янтай, Латотай, Ляоян, Цзюцзаюаньцзы, снова Ляоян, Цовчинцзы, снова Лятотай, снова Янтай, Сахепу, Вандяпу, Мукден, не считая передвижений. Когда упоминаются города Ляоян и Мукден, то это не значит, что мы живем с удобствами: кроме Ляояна, "скорпионного" и гнилого, все равно располагаемся биваком где-нибудь на огороде, а теперь под стеною. Это "мирная" жизнь наша, будничная; в праздник прибавляются богослужения, хотя и в будни иногда служу в эскадронах, пользуясь военным затишьем".(...)
  
  
  
  
  
  
  
  А солдат Федор Шикуц в конце сентября 1904го едет на фронт. Обратимся к его книге "Дневник солдата в русско-японскую войну": "22 сентября 1904 года, в 6 часов вечера, к вокзалу станции Мукден прибыл наш воинский поезд. Поезд остановился, и солдаты начали, было, выскакивать из него, но немедленно же получился приказ: не выходить из вагонов, так как нас переведут сейчас на запасный путь. Все выскочившие вновь заняли свои места, и поезд тронулся. Поманеврировав взад и вперед, он, наконец, остановился у платформы.
  
  Воспользовавшись свободной минутой, я, прежде всего, поспешил осмотреть стоявшие невдалеке санитарные поезда. Приблизившись к ним, я услышал стоны раненых. Тяжело было слушать эти жалобные, исполненные страданий и муки, стоны и вопли... Волей-неволей каждому из нас приходила в голову мысль, что, быть может, через несколько дней и нас так же повезут, израненных и изувеченных, и другие люди так же, как и мы сейчас, будут смотреть и жалеть нас и так же затем покорно пойдут на поле битвы, как и мы в настоящее время... С тяжелым душевным настроением вернулся я к своему вагону, а стоны раненых все время не выходили из моей головы...
  
  Но вот вскоре раздалась команда выгружаться. Быстро стали выносить и вытаскивать все из вагонов. Я приказал запрягать лошадей в коляску, денежный ящик в лазаретную линейку и в патронную двуколку, а также оседлать всех верховых лошадей. Когда все было сделано, я подошел к заведующему хозяйственной частью и доложил, что все готово; он, в свою очередь, доложил об этом командиру полка.
  
  Командир полка скомандовал 1-й роте: "Слушай, на караул! Под знамя!" Музыка заиграла, и, когда знамя заняло свое место, мы тронулись походным строем со станции Мукден прямо на поле брани.
  
  Стало очень темно, и пришлось зажечь фонари. Пехота пошла впереди, а мы - за ней следом.
  
  Я ехал с ординарцами во главе обоза. Вдруг, слышу, сзади передовые номера кричат: "Стой! Стой!...". Я подъехал и вижу, что лазаретная линейка свернула с дороги влево и попала в глинистую вязкую грязь; лошади не в силах были сдвинуть ее с места, и только при помощи народа нам с большим трудом удалось вывезти ее на дорогу. Мы тронулись дальше. Продвинулись немного вперед, как вновь раздался крик: "Стой!" Оказалось, что у той же линейки в темноте зацепился за тумбу валик и обломился. Сейчас же заменили другим валиком, пристегнули постромки, и мы опять тронулись в путь. Но не успели мы проехать и нескольких сажен, как опять кричат: "Стой!" На этот раз оказалось, что на пути стоял солдат, который остановил нас и объяснил, что он поставлен тут для того, чтобы никого не пропускать по этой дороге, так как из-за ям, канав и невылазной грязи по ней нельзя ездить. Волей-неволей пришлось повернуть, и мы поехали вправо, по другой, указанной солдатом, дороге. Я выехал вперед, чтобы осмотреть дорогу. Вдруг вижу, навстречу мне бежит оседланная лошадь; я ее поймал, и оказалось, что это была лошадь нашего полкового казначея. Вскоре, прихрамывая, подошел и сам казначей, который объяснил, что в темноте он наехал на какую-то канаву, лошадь прыгнула, но неудачно, и он полетел в канаву, а лошадь убежала назад. Казначей вновь сел на свою лошадь, и мы повели за собой обоз и ординарцев дальше. Дорога и тут была невыносимая: приходилось в темноте срывать бугры и заваливать канавы, и неоднократно помогать лошадям вытаскивать из грязи застрявшие повозки. Наконец, с горем пополам, мы добрались до бивака. Обоз разбили в ветлах, лошадей привязали к коновязям, по порядку NoNo, справа и слева поставили дневальных, и я пошел к командиру полка доложить о благополучном прибытии; но оказалось, что командир полка еще не возвратился от генерала Куропаткина, и поэтому адъютант первого батальона приказал мне ехать навстречу командиру, чтобы указать ему дорогу и место нашего расположения.
  
  Я сел на коня и поехал. В темноте сбился с дороги и, вдобавок, попал в какую-то яму; конь повалился набок, а я, хотя и соскочил с него, но сильно выпачкался в глине. После этого я повел уже коня в поводу, скоро вышел на дорогу, где встретил командира, и вместе с ним вернулся на бивак. Кухня приготовила ужин, мы поужинали, напились чаю и легли отдыхать. Ночью было очень холодно и сыро.
  
  
  
  23 сентября.
  
  - Утром поднялись чуть свет. Вскипятили чай, попили его с сухарями, напоили и накормили лошадей.
  
  Мне было приказано назначить ординарцев в командировки: одного - в штаб корпуса, двух - в штаб дивизии, двух - бригадному командиру и по одному - в каждый батальон нашего полка, так что при командире полка осталось со мной еще 5 человек и полковой штаб-горнист.
  
  Все это было мной скоро исполнено, и я, подседлав лошадей себе и командиру, подвел их к палатке. Было часов восемь утра. Командир полка вышел, поздоровался с солдатами, поздравил с первым походом и скомандовал полку: "Под знамя". Сняв фуражки, мы перекрестились и пошли под звуки походного марша на юго-запад.
  
  Пройдя несколько верст, сделали маленький привал; отдохнули немного и опять двинулись в путь. Перешли полотно железной дороги, повернули влево и через 4 версты пришли на бивак, где уже стоял Мценский полк, одной с нами дивизии.
  
  Солдаты поставили рядами палатки, а мы, конные ординарцы и обозные, разбили за полком коновязи, расседлали коней и поставили их в высоком гаоляне. Вскоре поспел обед; мы пообедали, напились чаю, а через 2 часа напоили лошадей и задали им корм; вместо овса, кормили ячменем, который был куплен еще дорогой до Мукдена, а за неимением сена, накосили чумизы и риса.
  
  После обеда я объезжал командирских лошадей, готовя их к завтрашнему дальнему походу. К вечеру из гаоляна построили себе шалаш, в котором и легли спать. Ночью опять было холодно, и все спали, не раздаваясь.
  
  24 сентября.
  
  - Утром, еще до рассвета, мы все уже были на ногах; напоили и накормили лошадей, затем для себя согрели чай, напились чаю и стали седлать лошадей. Я пошел к командиру полка, чтобы узнать, какую лошадь приготовить для него, но он сказал, что лошадей седлать не надо, так как сегодня будет дневка. Я приказал расседлать лошадей и почистить снаряжение и оружие. Вскоре нам выдали сухари, крупу, сахар и пр., что нам полагалось, а для лошадей в последний раз дали овса, так как во всей Манчжурии его нигде не сеют, и добыть его уже негде было.
  
  После обеда мне приказали ехать к генералу Б., объездить новокупленную им в Сибири лошадь. Я поехал, объездил его лошадь, а, вернувшись, объездил еще по разу и командирских лошадей. Затем я позвал кузнеца подкрепить подковы некоторым лошадям, с чем и провозился до темной ночи. После ужина мы легли спать в своем шалаше, только на этот раз я лег уже, раздевшись, даже сапоги снял. Но лишь только я заснул, как меня разбудили и позвали к полковому адъютанту. Он сказал, что нужно назначить двух конных ординарцев в пешую охотничью команду, которая выступает в 3 часа ночи для осмотра впереди лежащей местности. Вернувшись, я назначил ординарцев и лег было опять спать, но через несколько минут меня вновь позвали передать полковнику маленький электрический фонарик; я передал и опять лег, поспал немного, как вдруг опять будят, чтобы выдать ординарцам, которые поедут с охотниками, продовольствие и фураж на двое суток. Я выдал и опять лег. Уснул я очень крепко и вдруг слышу, кричат, что поздно и надо вставать. Оказалось, что приехал заведующий охотничьей командой и сердился, что ординарцы проспали. Так и не дали как следует уснуть; устал ужасно...
  
  25сентября.
  
  - Утром согрели чай, попили с сухарями и только что оделись, как послышался сигнал собираться и строиться в походную колонну; я стал седлать сперва лошадь полковника, а затем - свою. Подседлав свою лошадь, я хотел подъехать к лошади командира, но ее уже не оказалось на месте: пока я седлал свою лошадь и садился на нее, кто-то раньше меня увел ее к командиру; видя это, я поспешил туда, и, когда подъезжал к командиру полка, он уже садился на лошадь. Но лишь только он поднялся на стремя, как вдруг лошадь взвилась на дыбы, дала свечку и свалилась вместе с полковником на землю, причем придавила ему ногу.
  
  Я сейчас же подбежал к нему и помог подняться. Поднявшись, командир выругал меня за то, что лошадь опрокинулась, но я туг не был виноват, так как конюх, пехотный солдат, подал лошадь без меня, причем так туго подтянул ей заднюю подпругу, что лошадь и дохнуть не могла, почему и упала.
  
  Полковник рассердился и не сел на свою лошадь, а сел на мою, а я - на его.
  
  Полк уже ушел, но мы его сейчас же нагнали. Командир полка послал меня к бригадному, спросить, кто охраняет обоз 2 разряда и через какое время обозу двигаться за боевыми частями. Я поскакал и передал, что мне было приказано. Генерал ответил, чтобы обоз держался в 6 верстах от своего полка, а охрана назначена от второй бригады. Получив ответ, я полевым галопом поскакал обратно; вдруг мой конь споткнулся, и я, полетев через голову, угодил прямо в лужу и весь выпачкался. Поймав коня и обтерев, насколько возможно было, грязь, я стал продолжать прерванный путь, а в голове моей проскользнула мысль: "Ну и не везет же мне: на первых же порах все попадаю в ямы; видно, не миновать мне и настоящей ямы, т. е. могилы". Подъехав к полку и доложив ответ генерала командиру полка, я присоединился к своим товарищам ординарцам, и поехал дальше с ними. Прошли мы верст 5, и перед нами открылось непроходимое болото: вода разлилась по оврагам и по дороге. Мы сделали привал. Солдаты натаскали гаоляновых снопов и загрузили ими воду, чтобы можно было проехать артиллерии и пройти пехоте. Все это было сделано быстро, и мы благополучно перебрались через эту грязную желтую лужу и пошли дальше.
  
  Проехали какую-то лужайку, а за ней - небольшую возвышенность с кустами и китайскими могилками. Начальство сошло с коней. В это время проезжала 10 артиллерийская бригада. Спускаясь с возвышенности, лошади побежали рысью; вдруг одна лошадь, на которой сидел ездовой солдат, упала; солдат успел соскочить в сторону, но на лошадь наскочило орудие и переломило ей обе задние ноги. Ее быстро заменили другой лошадью и поехали дальше. Дойдя до деревни Пендиандза, остановились биваком на ночлег. К вечеру поднялся сильный ветер, пошел дождик, стало очень холодно; лошади не стоят спокойно, вертятся во все стороны. Пехотные солдаты поставили для себя палатки, но у нас их не было, и мы кое-как, с трудом, соорудили для себя шалаш и переночевали в нем.
  
  26 сентября.
  
  - Воскресенье. Утром встали, по обыкновению, очень рано, - чуть светало; напоили и накормили лошадей и позавтракали сами. Нам объявили, что будет дневка, и всем людям православного исповедания приказано было исповедоваться и причаститься. Я тоже пошел на исповедь, но меня вскоре позвали к полковнику. Он приказал мне подседлать лошадей, себе и мне, и его коня подать к палатке бригадного командира, что я немедленно же и исполнил.
  
  Но полковник поехал не верхом, а в коляске, а я повел его лошадь вслед за ним, в поводу. Мы направились к тому месту в поле, где собралось много высших начальников. Когда мы приблизились, все сели верхами на лошадей и поехали осматривать впереди лежащую местность, чтобы выбрать подходящие боевые позиции, на случай появления противника.
  
  Командир нашего полка был нездоров и, кроме того, у него болела нога от ушиба, полученного им 25 сентября, когда упала лошадь и придавила ему ногу; поэтому наш бригадный генерал предложил ему остаться на первой же выбранной позиции и ждать их возвращения. Мы остались и принялись рассматривать карту этой местности.
  
  Спустя немного, полковник и говорит мне:
  
  - Шикуц, как ты думаешь, не разбегутся наши солдаты при первой встрече с японцами?
  
  Я ответил, что русские войска никогда не уступят японским, а он мне отвечает на это:
  
  - Да ведь разбежался же полк 54 дивизии, когда ранили командира полка; так и побежали все назад.
  
  Тогда мне захотелось пошутить, и я сказал:
  
  У нас не разбегутся, ваше высокоблагородие, так как нас с вами не убьют: я такое "слово" от вражьих пуль знаю.
  
  Полковник усмехнулся и проговорил:
  
  - Ну, дай Бог, если ты правду говоришь.
  
  Через несколько минут после этого разговора вернулись все начальники, и мы поехали к своим частям. Тем и кончился день нашей дневки.
  
  Вечером легли спать уже с охраной кругом: везде были поставлены сторожевые посты.
  
  27 сентября.
  
  - Утром поднялись по обыкновению рано, убрали палатки, подседлали лошадей и через несколько минут услышали команду: "Под знамя! На молитву! Шапки долой!" Все сняли шапки, помолились, и затем полк двинулся в боевом порядке: охотники и дозоры - впереди и по бокам, так как все предполагали, что сегодня же придется встретиться с нашим врагом.
  
  Мы дошли до деревни Шиулиндзя и, остановившись тут, услыхали первый сильный гул орудийных выстрелов.
  
  Скоро последовало распоряжение занять позиции и укрепить их. Мы быстро принялись за работу и нарыли окопов, редутов, а также и закрытий от вражеских снарядов для орудий.
  
  Китайцы в своих фанзах, все, как один человек, тотчас же затопили свои печи, и дым от них очень высоко стал подниматься над деревней. Это они делали для того, чтобы японцы издалека видели, что у этой деревни находятся русские войска. Таким образом, враг знал, где у нас расположены боевые военные силы и наверняка наводил свои орудия, если только было близко до цели. Но на этот раз, несмотря на сигналы, ничего не произошло: мы всю ночь простояли наготове, без сна, а если кто и прикорнул в окопе, то был залит водой, так как ночью пошел дождь, и все окопы наполнились водой.
  
  28 сентября.
  
  - Утром, часов в 9, получен был приказ выступить вперед, к дер. Сандиандза. Мы быстро собрались и двинулись в путь. Впереди слышалась канонада и, по-видимому, шел сильный бой. Пройдя несколько верст, нам навстречу стали попадаться кое-где идущие и едущие раненые; иногда встречные солдаты вели в поводу раненых артиллерийских и казачьих лошадей; мимо нас, отступая, прошел какой-то полевой госпиталь. Словом, видны были следы жаркого боя.
  
  Дошли мы на место поздно, когда солнце было уже на закате. Лишь только мы остановились, как к нам подскакал офицер с просьбой о помощи генералу Г., говоря, что они уже два дня дерутся без отдыха и без пищи; наш командир обратился к бригадному за разрешением послать подкрепление, но тот без разрешения корпусного командира не мог сделать никакого распоряжения. В это время другой офицер был послан к 285 Мценскому полку. Командир того полка погорячился и сам послал один батальон на помощь, о чем и доложил генералу Б., но тот за это страшно рассердился: "Как, - говорит, - вы осмелились это сделать без моего приказания?! Пошлите вернуть ваш батальон назад!". Но вернуть было уже поздно, так как батальон успел вступить в бой и отлично выручил товарищей.
  
  Наш полк стал рыть окопы. За работу принялись усердно, несмотря на то, что сегодня не получали обеда; при выступлении, кухни не пошли за нами, так как предполагалось вступить в бой, и им велели доставить обед только вечером, когда будет достаточно темно; но в темноте они сбились с дороги и попали в другую часть, где не ели уже два дня; там, конечно, проголодавшиеся солдаты набросились на наши кухни, и к нам прибыли одни порожние котлы; но так как кухни накормили голодающих товарищей, хотя и другой части, то виновникам ошибки ни от начальства, ни от солдат нашего полка неприятностей не было. Одна только офицерская кухня прибыла к нам с пищей; но большинство офицеров было занято в разных местах, и только некоторые свободные, а также и командир полка поели из кухни, остальное же докончили мы. Ночью никто не прилег до самого рассвета, а мы, ординарцы, и лошадей всю ночь в руках продержали.
  
  29 сентября.
  
  - Утром все были готовы к бою и с большим напряжением ждали японцев. Командир полка собрал батальонных и ротных командиров и передал им распоряжение, что нам велено наступать на впереди стоящую деревню. Он объяснил всем, кому и как двигаться, какого держаться направления, и стал показывать на карте соответственные места. В это время раздался оглушительный орудийный выстрел. Все вздрогнули, перекрестились и подумали, что вот, началось, быть может, роковое для каждого боевое дело. Но, оказалось, что это была ошибка: бомбардир, наводчик 10-й артиллерийской бригады, разряжая орудие, нечаянно произвел выстрел. К счастью, все обошлось благополучно, и только двух солдат воздухом с ног сшибло.
  
  Командир полка приказал начать наступление. Было часов 9 утра. Охотники и дозоры вышли вперед, четвертый батальон рассыпался в цепь, а остальные пошли колоннами позади. Только что успели мы подойти под деревню и стали окапываться, как по передовым частям открылась ружейная и пулеметная пальба японцев, и в это же время, как на грех, на горизонте появились и наши кухни, и патронные двуколки. Некоторые из нас подумали: "Ну, слава Богу, кухни едут! Поедим как-нибудь!". Но не успели мы и глазом мигнуть, как японцы их тоже заметили и открыли по ним убийственный артиллерийский огонь. Ужас, что было тогда! Рев, стон, свист, гул, земля столбами пыли кверху поднималась. Все снаряды летели над нашими головами, как из наших 16-ти орудий, так и из японских, потому что японцы, приняв наши кухни и патронные двуколки за нашу артиллерию, направили на них огонь. Вскоре, однако, кухни скрылись, кто куда, и благополучно вернулись обратно. Тогда противник начал брать цель ближе и ближе и почти моментально перенес огонь к нашим окопам. Полковник сошел с лошади и отдал ее мне, а сам сел в окоп. В это время около него, не далее как шагах в десяти, разорвался снаряд, лошади вырвались и разбежались, а я от сотрясения воздуха упал на землю. Когда я вскочил на ноги, то увидел, что полковник поднялся из окопа и смотрит на меня: в это время, как нарочно, возле него ударился в землю и взорвался другой снаряд. Полковник упал в окоп, у меня зашумело в ушах, но я скоро овладел собой и бросился к окопу; смотрю, полковник сидит на земле и только изумленными глазами смотрит на меня:
  
  - Ты, - говорит, - жив?
  
  - Жив, - отвечаю я.
  
  - Да как же это? У твоих ног снаряд разорвался!
  
  А я ему в ответ:
  
  - Да ведь и у ваших ног тоже разорвался снаряд!
  
  После этого враг перенес огонь на нашу батарею. Воспользовавшись затишьем, наши войска стали наступать на деревню и завязали с неприятелем горячую перестрелку.
  
  Когда войска наши вошли в деревню, то японцы опять перенесли весь свой огонь на нас. Ужас, что было тогда! Полковник послал меня передать приказание 14 роте зайти влево за деревню, и я попал в адский огонь. Удивительно, как меня не убило и не ранило тогда!..
  
  В деревне поймали одного хунхуза, который флагами показывал японцам, где находились наши солдаты, и они наверняка разбивали наших. После уничтожения хунхуза враг не стал так метко стрелять по нас.
  
  Стало темно, а за темнотой в скором времени прекратился и сам бой. Я вернулся к полковнику и доложил обо всем, что видел.
  
  Вскоре, после прекращения боя, полил дождь. Раздались оглушительные раскаты грома, молния прорезывала темный покров ночи, и после ослепительных вспышек ее темнота казалась такой непроглядной, что в двух шагах ничего не было видно.
  
  Часов в 11 было приказано всем командирам полков явиться к бригадному генералу Б. Наш командир и я поехали к тому месту, где должен был находиться бригадный генерал.
  
  Дождь не унимался, гром и молния и оглушали, и ослепляли нас, и в этой непроглядной тьме командиру почему-то показалось, что мы едем не туда, куда нужно. "Да знаешь ли ты дорогу?" - спрашивает он меня; я отвечаю, что знаю. Едем дальше. Вдруг он останавливается и начинает меня ругать: "А еще разведчик 1-го разряда, и значок носишь на груди, а сам ничего не понимаешь". Я ответил, что мы едем верно, но он закричал: "Врешь, дурак! Молчи, если не знаешь!.. Болван". Я замолчал. Командир повернул коня и поехал влево; я, конечно, за ним. Ехали-ехали и доехали до деревни, в которой дрались.
  
  При блеске молнии мы увидели разбросанные по земле вещи, винтовки и трупы наших товарищей. Тогда полковник и говорит: "Да, Шикуц, ты прав, не ты, а я сбился с дороги". На обратном пути мы наехали на наши первые окопы и уже отсюда еле добрались по невылазной грязи до генерала Б. Здесь все уже были в сборе и ожидали приезда нашего командира.
  
  Генерал получил приказ, чтобы ночью, незаметно от японцев, отступить, и стал показывать на плане, где и как кому двигаться; чтобы лучше рассмотреть карту, зажгли фонарики; кроме того, некоторые солдатики закурили китайские трубки; я тоже забрался в канаву и закурил папироску из китайской махорки. В это время неприятель заметил свет от фонарей или от неосторожно зажженной спички (ночью свет папироски и то виден далеко), да как запустит по нас орудийный залп! Хорошо еще, что случился перелет, и снаряды упали в озеро, но и без этого залп произвел у нас полнейший переполох. Лошади повырватись из рук, а стоявшие солдаты и начальствующие лица попадали кто куда: иные в канавы, иные попали прямо в озеро, так как было темно, и ничего не было видно.
  
  Японцы выпустили по нас три залпа, не причинив нам, однако, большого вреда, так как поранили только двух наших ординарцев и убили одну лошадь.
  
  По прекращении пальбы мы сейчас же разъехались по своим частям и начали отступать. Шли всю ночь, а дождик не переставал и без милосердия лил, как из ведра.
  
  В начале сегодняшнего боя произошел у нас и комический эпизод. Когда охотники пошли вперед, то прапорщик запаса, бывший помощником пешей охотничьей команды, шел очень бодро и неоднократно говорил: "Мы их разобьем вдребезги! Эй, вестовой! Давай-ка сюда мою бутылочку, я хвачу для смелости". Так повторялось несколько раз и с обязательным прикладыванием к бутылочке "для смелости". Но когда японцы открыли сильный артиллерийский огонь, то прапорщик, закричав: "Да ведь это не война, а смертоубийство!" - моментально сорвал с себя погоны, шашку, фуражку и, бросив все на землю, убежал за бугорок. Все думали, что он помешался.
  
  30 сентября.
  
  - Утром мы дошли до деревни Шиулин-зы. Здесь нас встретил командир корпуса, поздравил с боевым крещением и поблагодарил за первую отличную боевую службу. Мы остановились за деревней. Там уже были построены походные госпитали, и было в них много раненых и умерших от тяжелых ран; им же мы сдали и наших раненых. После сдачи мы пошли дальше, и нам объявили, что мы будем теперь в резерве. Когда мы дошли до деревни Пендсанд-зы, остановились и расседлали лошадей, я немедленно же сварил два котелка чая: один себе, а другой - полковнику и адъютанту; вскоре же подоспели и кухни с обедом. Подали сигнал к обеду, и наши солдатики бросились с бивака к кухням; я тоже побежал туда, но не успел набрать в котелок борща, как ко мне подбежал полковой горнист и говорит: "Беги скорее к командиру полка". Я сейчас же передал свой котелок артельщику, чтобы он оставил мне борща, и побежал к командиру полка. Не успел я добежать до него, как раздался сигнал тревоги. Солдаты начали ругаться, так как 3 дня уже не ели ничего горячего, да и теперь, как говорится, из-под носа обед увертывался; но на их ругань никто не обращал внимания: и здесь и там раздавалась команда: "Стройся в колонну!".
  
  Солдаты спешно бегут, кто порцию в зубах держит, кто котелок с борщом торопливо несет, кто уже сел на землю и спешит на скорую руку поесть, но, на его горе, борщ очень горяч, и есть его быстро невозможно.
  
  Я скоро подал коня полковнику, и мы поехали вперед, а за нами двинулся и полк.
  
  Пошли немного вправо от той дороги, по которой сюда шли. Долго мы двигались в боевом порядке, и стало уже темно, когда, наконец, остановились и сделали привал. Через несколько времени подвезли кухни, и тут уж мы успели поужинать. Моего котелка я уже не нашел и поел с товарищами. Но только что мы поужинали, как подъехал казак с распоряжением, чтобы мы повернули влево к какой-то деревне и дожидались там нового распоряжения.
  
  Мы поднялись и пошли в указанном направлении, но в темноте пробродили всю ночь и не нашли искомой деревни; перед рассветом остановились привалом, так как все сильно устали. Каждый ткнулся в землю, кто как мог, не выпуская из рук винтовок, а мы еще и лошадей в руках держали. Было очень плохо, сыро и холодно, и мы еле дождались белого дня. Когда же рассвело, то оказалось, что мы всю ночь кружились около той самой деревни, которую искали, и остановились недалеко от нее".
  
  
  
  
  
  Из дневника Святого Николая Японского:
  
  "22 сентября / 5 октября 1904. Среда.
  
  "Japan Daily Mail", не перестающая в каждом номере оплевывать Россию, должно быть, по некоторому застою ныне военных дел, начинает поносить ее с религиозной точки зрения. В сегодняшнем номере, например, угощает ее такими отборными фразами, как: "Россия еще в веке крестовых походов; ее религия - религия Ислама, распространяемая мечом"... "бесполезно рассуждать о таких проявлениях свирепогоханжества (ferocious bigotry)" - и подобное.
  
  Бессовестней клеветать невозможно. А Порт-Артур все еще не сдается. Японцы испепелились от нетерпения; даже и "гогвай" (На японском языке означает "экстренный выпуск газеты", "продавец этой газеты" - Е.П.) перестали выкрикивать; вот уже несколько недель город почти совсем спокоен от этих неистовых криков".
  
  
  
  
  
  
  Из дневника Алексея Суворина:"16 августа.
  
  Покупка флота у Аргентины не состоялась, потому что для вел. кн. Александра Михайловича просили взятку в 500 т. руб.
  
  Там проливают кровь, а великие князья взятки берут! Россия - это поместье Романовых, и они наживаются всячески.
  
  21 августа.Область права, правомерного существования - вот что необходимо для всех. Самодержавие стало давно фикцией. Государь сам находится во власти других, во власти бюрократии и не может из нее вырваться. Если семья гнетет иногда своего бессильного главу, то глава империи, в которой произволу столько, и подавно находится под этим гнетом. Бедовое у нас дело. А что такое печать? Сегодня Булгаков вычеркнул из фельетона Меньшикова о бесполезности отсылки в Манчжурию табаку, потому что табак посылает императрица. Дело не в императрице, а в той стадности, которая подражает ей.
  
  
  
  * * *
  
  До 4 утра все говорили в редакции, изучали карту, приходили в отчаяние, бранили Куропаткина, называли его бездарным, и проч., и проч. Все были бледны, измучены. Боялись больше всего того, чтоб армия не была отрезана. А это, вероятно, случится. Телеграммы уже это предсказывают. Может, теперь, когда я это пишу, в пятом часу утра, трагедия уже закончена. Мы, может быть, потеряли армию.
  
  
  
  27 августа. Тот силен, кто познал в себе силу человечества. Кто не предан всей душой пользе отечества, тот никого и ничего не может любить, кроме своей выгоды. Милость царская дороже общей пользы (льстецам придворным). Народ устрашить невозможно, а привязать к себе легко. Государь, станьте частным лицом в государстве нашем и спросите самого себя, что бы вы произвели на нашем месте, когда бы подобный вам человек мог располагать вами по своему произволу, как вещью?
  
  В войну с Наполеоном, что цари не обещали, и кто же из них что исполнил?
  
  Служба заменилась прислугой.
  
  11 сентября.
  
  Вчера вечером я приехал в Псков, где в этот вечер давалась моя пьеса "Царь Дмитрий Самозванец и царевна Ксения", с Глаголиным в главной роли. Я обещал ему быть на этом представлении. Оно было в деревянном и, конечно, холодном летнем театре, которым управляет Драмат. Кружок. Во главе его Александр Андреевич Коропчевский, управляющий отд. дворянского и крестьянского банка. Играли, конечно, плоховато и с сокращениями. Глаголин 3 д. сыграл хорошо. Театр был полон, меня вызывали. Я рад, что приехал в Псков, где я никогда не был. Сегодня мне 70 лет, и я в первый раз в этой древней республике, отстоящей всего на 5 часов от Петербурга. Живописное положение. Красивый собор. Музей в Погашенных палатах. Музей Плюшкина, где множество всяких вещей, и хороших и плохих. Особенно много монет. 83 ящика. Есть монета Приама. (...) Устал я ужасно. Уеду завтра. Спал скверно. Встал в 4 ч. на 12-е сент. и написал это. Чернил не было. Очевидно, в нумерах чернила не полагаются.
  
  
  
  17 сентября. (...) Евреи получат конституцию, т.-е. снимут их черту оседлости, Русские ни шиша не получат, будучи холопами и болванами.
  
  Из всех революционеров русских, самые прекрасные и дальновидные люди были декабристы. Недаром они пользуются таким почетом и уважением".
  
  
  
  
  
  
  
  Из книги Святого Праведного Иоанна Кронштадтского "Неизданный дневник": "13 сентября 1904 г.Сегодня утром, часа в четыре, во сне как наяву очутился я будто бы в Ясной Поляне; ко мне приходит от графа Толстого какой-то его родственник и говорит: "Граф Толстой очень болен и зовет Вас к себе помолиться". (Лев Толстой был отлучен от церкви, об этом у меня подробно рассказано за 1901 год - Е.П.)Я с удивлением спрашиваю: "Неужели?" - "Сейчас иду". И думаю: "Как с ним встречусь и что буду говорить?" Впрочем, думаю, Бог научит, что говорить, на Него я надеюсь, Источника Премудрости. И стал собираться к нему. Но жаль, что проснулся... Что это значит?"
  
  
  
  
  А о чем думал в эти сентябрьские дни сам Лев Николаевич? Давайте посмотрим, обратившись к его дневнику: "1 сентября 1904.Ясная Поляна. (...) 2) Не только люди к старости, но животные добреют. Добреют ли растения? Что делается в них, мы не знаем, но то, чем проявляются их жизни в старости, имеет свойства добра: они роняют свои плоды, семена, служат другим и перестают бороться (гниют), уступают место другим. [...]
  
  15 сентября 1904.Ясная Поляна. (...) Здоровье не дурно. Душевное состояние - хочется похвалиться, но боюсь; все-таки скажу, что очень радостно. Записать надо много: [...] 8) Прекрасная сказка Андерсена о горошинах, которые видели весь мир зеленым, пока стручок был зеленый, а потом мир стал желтый, а потом (это уже я продолжаю) что-то треснуло, и мир кончился. А горошина упала и стала расти. (...)
  
  11) В старости отмирают способности, внешние чувства, которыми общаешься с миром: зрение, слух, вкус, но зато нарождаются новые не внешние, а внутренние чувства для общения с духовным миром, - и вознаграждение с огромным излишком. Я испытываю это. И радуюсь, благодарю и радуюсь". [...]
  
  
  
  
  
  Из книги Н.Н. Гусева "Два года с Л.Н. Толстым": "Я приехал ко Льву Николаевичу в сентябре. Из того, что на этот раз Лев Николаевич говорил мне, самое важное было - о смерти. Не скажу - неясно, но сомнительно было для меня одно место из его книги "О жизни", в котором говорится о том, что каждый человек умирает только тогда, когда это нужно для его блага. Не успел еще я, в разговоресо Львом Николаевичем, как следует напомнить ему это место, как он воскликнул: - Это моя фантазия! И затем, в объяснение этой своей "фантазии", сказал: - Мне казалось, что если телесная жизнь имеет свои законы, тем более должна иметь свои закопы жизнь духовная. Я сказал, что если взять не отдельные случаи, а массовые явления смертей, то причины их слишком человеческие, как, например, войны...
  
  - Как сказать, - возразил Лев Николаевич. - Зачем нам было лезть в эту Маньчжурию... Он сделал еще несколько пояснений своей мысли о зависимости смерти каждого человека от духовных, а не материальных причин, из чего я заключил, что он только по скромности назвал эту дорогую для него мысль "своей фантазией". Запомнились мне еще следующие его слова: - Что для одного - мрак, то для другого может быть просветлением". (...)
  
  
  
  
  
  В 1904м году Сергей Есенин возвращается от бабушки с дедушкой в родительский дом, в Константиново, и идет в школу. Из книги "Жизнь Есенина, рассказывают современники". Вспоминает сестра, Александра Есенина: "Небольшая деревянная школа стояла среди села недалеко от нашего дома. Она была разделена на две половины: одну половину занимали учителя - Иван Матвеевич и Лидия Ивановна Власовы, муж и жена, во второй половине размещались друг против друга два класса- маленький и большой. В большом обычно занимались первый и третий классы вместе, в маленьком занимались второй и четвертый. После революции учились в две смены. Переоборудовали под класс помещение, которое раньше было учительской кухней. В 1904 году, когда Сергею исполнилось 9 лет, он начал учиться в этой школе.Учился он хорошо, но за шалости в третьем классе был оставлен на второй год".
  
  
  
  
  
  Школа в селе Константиново, где учился Есенин с 1904 по 1909г.г.
  
  
  
  
  
  Предоставим теперь слово одноклассникам Сергея, Из книги "Воспоминания о Сергее Есенине", вспоминает Н.И. Титов:
  
  "Сергей Есенин - мой троюродный брат. Егодед Федор Андреевич и мой дед Матвей Андреевич Титовы были родными братьями и жили по соседству... В 1904 году мы с Сергеем стали ходить в школу, в первый класс. Наша школа была деревянная, одноэтажная. Широким коридором она делилась на две неравные половины. В одной, большой, половине помещались первый и третий классы вместе. В другой - второй и четвертый, тоже вместе. Один и тот же учитель обучал в классе то одну, то другую группу ребят. В первый класс ежегодно поступало не менее сотни ребят, а оканчивало четвертый около десятка. Среди выпускников редко бывали одна-две девочки, чаще их совсем не было. В школе учили читать, писать, проходили грамматику, арифметику, включая простые дроби, а также изучали закон божий. Учебный день в школе начинался с пения "Отче наш". Пели всей школой. Во время великого поста школьники говели. Отец Иван отпущение грехов производил очень быстро. Мы по одному подходили к батюшке, он покрывал нам голову епитрахилью, быстро задавал несколько вопросов и тут же подсказывал ответ - только успевай повторять. Спрашивал он у всех одно и то же: - В бога веруешь? Говори - верую. Отца с матерью почитаешь? Говори - почитаю. Еще несколько вопросов, и мы уходили с миром...
  
  
  
  Сергей Есенин был среди школьников коноводом. Я как сейчас помню его во главе большой ватаги мальчишек. Сергей чуть сутулый, в темном пальтишке и с палкой в руках. Ватага делала набеги на чужие сады и огороды, играла или просто балагурила, катясь темной массой по улице села в сумерки... Летом 1904 года мне и Сергею стали доверять лошадей - мы ездили в ночное на луга и в очередя. Ездить в очередя приходилось в петровки, когда лошадей на луг не пускают перед покосом, а пасут на полях. Чтобы лошади не потравили рожь или овес, в помощь конюхам отправлялось ежедневно больше сотни мальчишек. Помогать конюхам было очередной обязанностью всех, кто имел лошадей. Отсюда и название - очередя. Приведя на луг свою лошадь, мальчишки часто оставались там ночевать. Спали прямо у костра или в землянках конюхов, которые находились неподалеку от кургана. Этого места крестьяне избегали, о конюхах шла дурная слава конокрадов. Выезд в ночное, несмотря на утомительность, мальчишкам нравится. Потому что им, как взрослым, доверяют лошадей. А ведь в ночном и волки нападают на скот, и лихие люди могут угнать хорошего коня. Привлекательна и мальчишеская сплоченность, и самостоятельность. В первый день выезда в ночное мальчишки выбирают атамана. Он будет за старшего. Но чтобы атаман не зазнавался, каждый мальчишка сразу после выборов должен ударить его в спину кулаком и локтем. Нам, мальчишкам, запрещалось общаться с конюхами. Но это еще больше притягивало к их таинственным землянкам. Мы часто бывали там. Катались на самых резвых, конечно чужих, лошадях, слушали рассказы конюхов у костра, помогали пасти лошадей... Около костра мы особенно любили слушать сказки. Рассказывали многие, но чаще всех и наиболее интересно рассказывал сказки сосед Сергея Есенина Алешка Гришин.
  
  Сидим мы вокруг костра обычно на коленях и слушаем, не шелохнемся, когда рассказывает Алешка. Природный сказитель был Гришин, мог рассказывать свои удивительные сказки без конца, а мы - без конца их слушать...
  
  С окончанием школы образование константиновских подростков завершалось. Дальше большинство из них отправлялось в город мальчиками в купеческие лавки или учениками на фабрики. Так и я в 1908 году попал на московский завод, и мы с Сергеем расстались".
  
  Из книги "Жизнь Есенина. Рассказывают современники".
  
  Вспоминает И. Копытин: "Я на год старше его, и учились мы в разных классах, но дружили, как же. Артельный он был парень, веселый, бедовый! Много друзей имел, ну и я среди них.
  
  Любили мы раков ловить. Соберемся ватагой - шум, гам - и за Оку, в луга. Так в протоке, между старицами, раки просто кишели. Трава в воде высокая росла, сунешь в нее руку и уж непременно рака схватишь. Большие, черные, они висели на траве, как яблоки на дереве. Набросаем их вон какую кучу, распалим костер, наварим ведерко и пируем... И домой, конечно, приносили. В глазах все стоит, как будто вчера это было...
  
  Благодатью заокской я редко наслаждался, так как рос без матери, а мачеха помыкала мной, как хотела, да и с отцом недружно жила. А он, когда я еще в начальной школе учился, в лесу замерз. Кончилось мое ученье, и трудовая жизнь началась. Разошлись наши стежки-дорожки с Сергеем".
  
  
  
  Рассказывает К. Воронцов: "В то время, когда он учился в сельской школе, учился в ней и я. Здесь и завязалась у нас с ним дружба, которая прервалась лишь с его смертью. Среди учеников он всегда отличался способностями и был в числе первых учеников. Когда кто-нибудь не выучит урока, учитель оставлял его без обеда готовить уроки, а проверку проводить поручал Есенину.
  
  Он верховодил среди ребятишек и в неучебное время. Без него ни одна драка не обойдется, хотя и ему попадало, но и от него вдвое. Его слова в стихах: "средь мальчишек всегда герой", "И навстречу испуганной маме я цедил сквозь кровавый рот", "забияки и сорванца" - это быль, которую отрицать никто не может. Помню, как однажды он зашел с ребятами в тину и начал приплясывать, приговаривая: "Тина-мясина, тина-мясина". Чуть не потонули в ней. Любимые игры его были шашки, кулючки (хоронички), городки, клюшки (котлы). Увлекаясь разными играми и драками, он в то же время больше интересовался книгами. В последнем классе сельской школы была у него масса прочитанных книг. Если ону кого-нибудь увидит еще не читанную им книгу, то никогда не отступится. Обманет - так обманет, за конфеты - так за конфеты, но все же выманит".
  
  А. Зимина: "Родилась я в 1909 году в селе Константинове и училась там в сельской школе вместе с сестрой Есенина Александрой. С детских лет слышала я много разговоров среди односельчан о Сергее Есенине. От своей тетки Аграфены Васильевны Зиминой я узнала, что Есенин сочинял стихи, когда ему было всего восемь или девять лет. Придут к Есениным в дом девушки - Сережа на печке. Попросят его: "Придумай нам частушку". Он почти сразу сочинял и говорил: "Слушайте и запоминайте". Потом эти частушки распевали на селе по вечерам".
  
  
  
  Из воспоминаний сестры поэта, Екатерины Есениной: "Утром я редко видела Сергея дома. Скучно тянулся день. Я играла в куклы, забавлялась с кошкой - матери некогда было интересоваться мною, она даже в избе мало бывала. Подруг у меня еще не было. Если я выходила гулять, то только около избы, недалеко от матери.
  
  Каждый день я ждала Сергея из школы: тогда мать придет в избу собирать обед, будет разговаривать с ним, и мне веселее будет. Сергей никогда не играл со мной, он всегда дразнил меня, и все-таки я любила, когда он был дома. Весной и летом Сергей пропадал целыми днями в лугах или на Оке. Он приносил домой рыбу, утиные яйца, а один раз принес целое ведро раков. Раки были черные, страшные и ползали во все стороны. Рассказывал, где и с кем он их ловил, смеялся, и мать становилась веселей".
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"