Аннотация: Он много раз представлял себя отцом, но не думал, что это будет ощущаться так странно.
Иссин отряхнул с корней букета комья земли и поправил галстук. Купить цветы может любой дурак, а вот попробуй залезть на охраняемую территорию и сорви розы, высаженные к открытию нового торгового центра! А штаны Масаки зашьет.
Иссин расправил плечи, выпятил грудь и толкнул дверь.
В холле было темно, только сверху из приоткрытой двери пробивалась тонкая полоска света.
Он прислушался - Масаки напевала колыбельную их сыну.
Их сыну.
Иссин сжал кулак и опомнился, когда по пальцам потекла кровь. Спохватился, рванул в ванную, тряся рукой. Криво налепил пластырь, пригладил волосы и пошел наверх.
Масаки утопала в кресле-качалке и медленно покачивалась. Золотистый свет ночника вспыхивал на волосах, когда она вплывала в желтый круг. Иссин замер, сглотнув комок. Масаки вскинула глаза - Иссин каждый раз ждал этого момента с замиранием сердца - и улыбнулась широко, как умеет только она. От этой улыбки холодок, засевший под ребрами, растворился без следа. Масаки перехватила ребенка под головку, наклонилась, прижимаясь губами к лобику - Иссин видел, как рыжий пушок золотится на свету - и встала.
Пока она укладывала ребенка, Иссин любовался ее движениями. Улыбаясь, она потыкала пальцем в сторону двери, и Иссин послушно отступил, делая большие глаза и помахивая веником.
Масаки подоткнула одеяло, оглянулась на ночник, помедлила и вышла из комнаты.
Иссин подхватил ее на руки, обнимая - в эти моменты он чувствовал их связь как никогда остро. Только та, другая ниточка, что тянулась от них обоих - совсем тонкая, но всегда заметная, царапала раздражающе, омрачая счастье.
Он спустился и торжественно поставил Масаки на пол; отстранился, вглядываясь в ее лицо:
- Как ты умудряешься становиться все красивее?
Она легонько щелкнула его по носу и ухмыльнулась:
- Не завидуй. Это все хороший сон и здоровая еда.
Иссин торжественно отряхнул розы - с бутонов упала пара лепестков - и вручил букет.
- Ого! - Масаки с интересом воззрилась на корни, - ты совершил ради меня подвиг? Это так мило, - она засмеялась, подхватив букет, и рысцой пробежалась по комнате, заглянув сначала под столик, потом сунув нос в бар.
Иссин почесал в затылке.
- Если ты ищешь вазу, то мы ее, кажется, разбили, когда изображали семейный скандал.
Масаки замерла, потом посмотрела скептически:
- Думаешь? По-моему, мы угрохали тетин сервиз, а вазу я решила приберечь на следующий раз.
Иссин задумался - ему казалось, что они перебили всю идиотскую посуду, выданную родственниками Масаки в подарок к свадьбе. Он вообще считал, что это была изощренная месть и попытка сказать, каким дерьмом они считают их брак. Потому что ни один человек в здравом уме и твердой памяти не будет держать рядом с собой этот ужас. Рюкен, когда увидел подарки, даже переменился в лице, а Масаки хохотала, спрашивая, все ли ненужное барахло сплавила милая тетя.
- Тогда надо посмотреть в гараже.
Иссин недавно получил права, и Масаки сказала, что это очень круто - осталось купить машину.
Ваза действительно обнаружилась в гараже - вместе с парой уцелевших тарелок и сосудом непонятного назначения, в котором Масаки в свое время заподозрила предмет культа жертв-девственниц. Выудив из коробки красно-белое чудовище, размером с годовалого теленка, скрученное спиралью и такое тяжелое, что им можно было зашибить пару немаленьких Пустых, Иссин задумался, почему они вообще решили, что это ваза? Впрочем, цветы там определенно поместятся.
Набирая воду, Иссин слышал, как Масаки танцует по кухне, вновь что-то напевая.
Вазу пришлось ставить на пол. Иссин смотрел, как Масаки устраивает в ней букет, разглаживая пальцами лепестки, и подмечал круги под глазами, усталую морщинку между бровей - она не пропадала, даже когда Масаки засыпала. Она давно не спала нормально.
- Ты его не любишь, - вдруг сказала она.
Иссин вздрогнул.
Он мог бы сказать ей, что это неправда. Он мог бы сказать, что ей все это кажется. Он мог бы даже перевести разговор, как это было много раз до сегодняшнего дня.
- Нет, - признался он и прислушался к себе.
Масаки смотрела печально и понимающе, так понимающе и светло, что если бы Иссин мог, он набил морду сам себе.
- Я не знаю.
Вздрогнул, когда шею обвили такие теплые, такие родные руки. Когда-то он сказал, что будет защищать ее. Но сейчас Иссину казалось, что это она ограждает его от бед.
Он коснулся губами ее шеи, чувствуя биение пульса, вдыхая легкий аромат кожи.
Масаки взъерошила ему волосы и бодро спросила:
- Ну, ты собираешься ужинать?
Иссин молча притянул ее к себе. Напряженные плечи Масаки медленно расслаблялись, и она прижалась щекой к груди.
Раньше, чем наверху захныкал ребенок, Иссин почувствовал натяжение связи - тот проснулся и требовал внимания. Иссин уже научился отпускать Масаки, не пытаясь ни на секунду задержать. Он теперь умел заставить себя оставаться на месте, когда она мчалась на детский плач или шум.
Медленно подошел к плите, на которой подогревался рыбный суп, вывернул огонь, так же медленно, контролируя каждое движение, разлил по тарелкам. Все нормально. Все хорошо. Масаки знает, что делает.
Плач затих, и Иссин пошел переодеваться. Натягивая футболку, он услышал грохот. Ноги сами понесли прочь из комнаты, наверх. Взлетев по лестничному пролету одним прыжком, Иссин ворвался в детскую...
Масаки сидела на полу, прижимая ребенка к груди отчаянно-защитным жестом. Кроватка была перевернута, одна из стенок выломана, и пластик с обвисшим одеяльцем торчал, словно обломок ребра.
- Эй, милая, - Иссин присел на корточки и коснулся лица Масаки: - Все хорошо?
"Он ничего тебе не сделал?" - мог бы спросить Иссин.
Масаки молча прижимала ребенка к груди и смотрела так отчаянно, что у Иссина перехватило горло. Потом она медленно кивнула, а ребенок заплакал.
- Тиши, тише, маленький, - Масаки прижалась губами к белокурой голове и начала укачивать ребенка. - Это папочка, видишь? Он прибежал нас спасти.
Чернота уже уходила из склеры, кожа порозовела, а волосы начали наливаться золотом. В этот раз превращение было очень недолгим. Значит, будет еще.
Ребенок хмурился настороженно, словно не очень верил словам. Сколько же он на самом деле понимает? Пальцы Масаки дрожали. Иссин знал, что это от усталости и недосыпа.
- Эй, - вдруг произнес он. - Хватит. Тебе нужно отдохнуть. Я посижу с ним.
Масаки смотрела на него долго, очень долго. Потом медленно кивнула. Иссин с облегчением улыбнулся - он боялся отказа. И тогда пришлось бы настаивать - а он не любил давить на Масаки. Но сейчас ей нужно было поспать. Помогая ей подняться, он принял на руки мальчика. Тот захныкал, его глаза начали наливаться слезами.
- Папочка тебе защитит, мой хороший, - Масаки коснулась носом маленького носика и потерлась, играя. - А мамочка немного поспит, ладно?
Ребенок взмахнул ручкой и ухватился за прядь, потянув на себя. Масаки засмеялась, разгибая пальчики и высвобождая волосы.
- Поспит на диване. Или в коляске, а завтра закажем все, что нужно. Ложись. Все будет хорошо.
Он улыбнулся, и Масаки просияла.
- Еда...
- Я знаю.
- Памперсы...
- Помню.
- Ужин...
- Поем, не волнуйся. Иди.
Масаки пошла, у двери обернулась и вдруг подмигнула:
- Спасибо за цветы, самурай. И тебя с годовщиной.
Черт! Серьги! Он не подарил Масаки серьги! А та засмеялась, погрозила пальцем и сказала:
- Я знаю, у тебя что-то есть! Отдашь утром, - ухмыльнулась через плечо и упорхнула.
Иссин погрузился в их связь - Масаки стояла, прислонившись плечом к стене, и кусала губы. Все будет хорошо, милая. Обещаю. То, что Масаки, зная о его отношении к ребенку, доверила его, значило для Иссина больше, чем она могла представить. Сегодня он попробует что-нибудь изменить. В очередной раз. Ради нее.
Он прислушивался, как Масаки медленно идет по коридору, открывает дверь.
- Мы потом убедимся, легла ли она, - шепнул он скорее самому себе, но ребенок вздохнул так серьезно, словно понял, о чем идет речь.
***
Первый приступ случился в первый день жизни Ичиго - так они решили назвать своего сына. Это в честь тебя - смеялась Масаки, обнимая большой живот. Роды оказались сложными.
"Крупный плод, неправильное предлежание, будет тяжело", - объяснил врач, ведший ее беременность. Тогда Иссин понял две вещи - это еще не конец. Если они с Масаки решатся на еще одного ребенка, он обзаведется собственной клиникой. Он все будет делать сам. Его вторая специализация - лечебное кидо и годы, угроханные на обучение - да он банкай меньше осваивал! - позволит без труда вести практику.
А потом случилось это.
Иссин смотрел на сморщенный розовый комочек с золотистым пухом на голове, а в душе мешались недоумение и восхищение. Он много раз представлял себя отцом, но не думал, что это будет ощущаться так странно. Как будто не с ним. Наверное, поэтому он заметил изменения. Когда розовая кожа словно выцвела, пушок на голове побелел, сморщенные кулачки вытянулись, превращаясь в клешни с длинными цепкими пальцами, а голову оплела тонкая белая маска. Тварь на руках Масаки извивалась, клацая челюстями. А потом все смешалось. Вбежавший Урахара, поставивший щит, очнувшаяся Масаки, закрывающая собой ребенка, собственный крик и отбитое в стену родильного люкса серо.
"Он инфицирован", - так сказал потом Урахара.
Иссину было плевать. В тот день их с Масаки связь натянулась так сильно, что едва не разорвалась. Он нырнул в алое и белое марево ее внутреннего мира и заметался в поисках знакомой фигурки. Но теперь там, внутри, царил хаос. Откуда-то сбоку извергался дождь, вымачивая до нитки, черно-белое пространство шло трещинами, угрожающе раскачиваясь.
Масаки он нашел посреди мертвенно-черного ничто, освещаемого вспышками молний. Дождь лил, стуча по плечу, бедру, ноге. Маленькая фигурка, свернувшаяся клубком, плыла в темноте. Между ладоней у нее покоился белый свет. Он подрагивал, все время меняя форму - белое, рыжее, снова белое.
Иссин потихоньку потянул за ниточку, связывавшую их с Масаки, но не получил отклика.
За то время, что они были вместе, они приноровились к этой связи. Научились понимать друг друга с полуслова и чувствовать настроение лучше, чем свое собственное. Иссин быстро стал распознавать, когда нужно было нырять во внутренний мир Масаки, когда ее Пустой бунтовал, выходя из-под контроля. Иссин проскальзывал в ее сознание между сном и явью, выравнивал баланс и возвращался в свое тело. У них было несколько кризисов - о каких-то предупреждал Урахара, что-то оказалось опасной неожиданностью, но Иссин научился справляться со всем. Масаки тоже училась, и Иссину больше не проходилось бдить ночи напролет, боясь, что ее поглотит Пустой.
И сейчас она уходила.
Он чувствовал это так отчетливо, как если бы видел, как проворачивается нож в ее сердце. Она уходила вместе с ребенком, которого родила, и причиной появления которого был Иссин.
Опять.
Почему она должна мучиться? Почему она должна мучиться из-за него? Он рвался, пытаясь достучаться, пытаясь крикнуть, чтобы она вернулась.
Потом Урахара сказал, что Иссин пробил стену, которой окружила себя Масаки в попытке инстинктивно защитить дитя. И только после стало возможно протягивание еще одной связи - от ребенка к матери и отцу. Сказал, что Иссин едва успел.
Но с того дня Иссин знал - Масаки снова чуть не умерла. И виноват в этом был опять он. Ему - им обоим - слишком хотелось жить обычной жизнью, строить семью и рожать детей. Они - он! - окунулись в эту жизнь, в череде забот и узнавания друг друга стараясь забыть о том, что было раньше. И в своем эгоизме, в попытке уйти от реальности Иссин едва не потерял Масаки снова. И если когда-то давно необходимость спасти ее казалась внутренним долгом, стержнем, на который нанизывался характер, тем пониманием, как должно поступать, вдолбленными поколениями и годами воспитания, а смерть принесла бы печаль и легла на плечи грузом невыплаченного долга, то сейчас возможность потерять Масаки наполняла его липким, первобытным ужасом, от которого рушился мир и холодели руки. Иссин всегда думал, что страх - это нормально. Он позволяет лучше сражаться, осмотрительнее действовать. Но только тогда, чувствуя, как между пальцев скользят нити ее души, он познал настоящий ужас.
Первые дни после родов Иссину казалось, что мир вокруг него - хрустальная башня на тонкой ножке. Чуть тронешь - и разлетится миллионом сияющих осколков. Масаки жила и улыбалась, а он с трудом дышал от счастья, глядя на нее.
О ребенке он не думал.
Это было живое доказательство его вины, то, из-за чего Масаки опять чуть не погибла.
"Ичиго. Это в честь тебя". Сейчас имя казалось еще одним символом, дурным предзнаменованием, а Масаки с ребенком на руках была жертвой на заклании у чудовища.
Еще Урахара рассказал, что для ребенка это нормально - такое превращение. Он родился с генетическим отклонением. Неизвестно, что он такое - дитя шинигами и квинси, инфицированной Пустым. Одно было ясно - это не болезнь, которую можно вылечить. Просто он родился таким. Чудовищем. За девять месяцев - Иссин иногда, сгорая от боли и презрения к самому себе, думал, что за это время можно было родить еще одного - было три приступа, во время которых ребенок превращался в Пустого. Урахара развесил по всему дому датчики, которые бы реагировали на изменения в теле малыша и следили за его самочувствием. Благодаря этому Иссин и Масаки узнавали о приступах заранее.
Неделю назад Урахара прислал очередное сообщение - надо было готовиться. Но дни шли, и ничего не происходило. Урахара считал, что у ребенка слишком спокойная жизнь, ему бы не помешало немного стресса, который всегда выступал катализатором превращения. Но на его предложение спровоцировать выброс Пустой реяцу, хорошенько напугав младенца, Иссин пообещал спустить Урахару с лестницы. Поэтому они ждали. Масаки всю неделю почти не смыкала глаз, нить внутренней связи с ребенком нестабильно колебалась, обещая - вот-вот. Но ничего не происходило.
Сегодняшнее превращение было тем внезапнее, как бывали внезапны вещи, которые очень долго ждешь. И то, что ребенок превратился ненадолго, Иссина настораживало. Это было главной причиной, из-за которой Иссин вызвался заняться малышом. Раньше он этого никогда не предлагал - боялся. Боялся, что не сумеет сдержать силу. И сделает что-нибудь непоправимое.
Иссин посадил ребенка на локоть, удерживая вертикально, и пробормотал:
- Эй, парень, мы сегодня один на один, а? Сразимся, как подобает мужчинам?
В ответ тот сонно нахмурился и хныкнул.
- Но сначала мы поедим, да?
Иссину казалось, что пока он говорит, между ним и ребенком выстраивается стена из слов. Прислушался к собственным ощущениям - сознание Масаки окутывала дрема; беспокойство сейчас колыхалось на поверхности ее души, не позволяя провалиться в сон глубже.
- Так дело не пойдет.
Иссин сунул малыша под мышку и зашагал к спальне. Приоткрыл дверь, заглянул ребенку в лицо и серьезно приложил палец к губам.
- Тихо, понял?
Малыш насупился, но хныкать не стал.
Иссин шагнул через порог спальни, прислушиваясь к неглубокому дыханию, подошел к кровати и присел на корточки, глядя Масаки в лицо.
Ребенок радостно булькнул при виде матери, и Иссин поспешно зажал ему рот рукой. Выскочил за дверь, и зашипел, чувствуя, что совершенно по-идиотски возмущен:
- Мы же договорились, тихо. Мама спит, понимаешь?
Ребенок моргнул, глядя огромными, в пол лица глазами. А потом чувствительно куснул за палец, тот самый, залепленный пластырем из-за многочисленных уколов о розовые шипы.
- Ах ты засранец!
Иссин поволок его на кухню - малыш деловито курлыкал подмышкой, о чем-то разговаривая сам с собой на ему одному понятном языке.
Усаживая ребенка за обеденный стульчик, Иссин смерил его суровым взглядом, вытащил из шкафа пакет с соком, налил в поильник, поставил перед сыном и еще раз строго посмотрел.
- Пей.
Тот постучал ладошкой по поильнику, схватил за ручку и постучал еще раз - на этот раз основательно.
Если забыть о том, кто он, можно подумать, что это обычный ребенок. Иссин вздохнул.
- Ради мамочки нам надо подружиться, все понял?
И тут же получил метко пущенным поильником в глаз, да так, что посыпались искры.
Иссин почти ожидал услышать смех - малыш часто смеялся, когда они с Масаки играли в кидание вещей, к слову, играть потом в собирание вещей почему-то приходилось Иссину и было совсем не так весело - но малыш настороженно молчал, смотрел недоуменно и растерянно, словно он было забыл, с кем имеет дело, а сейчас вспомнил.
- Знаешь, - Иссин наклонился, потянувшись за поильником, - знаешь, я сегодня соврал твоей маме.
Он облизал соску, торчащую из поильника, как это делала обычно Масаки, поставил его на столик и потер глаз - похоже, будет фингал.
Ребенок притянул поильник к себе, присосался к нему и довольно булькнул.
Иссин рассеянно почесал подбородок, думая, чем они займутся после ужина. Попробовать уложить его спать, но не уснуть самому - задача не из сложных. Особенно если вспоминать часы патрулирования, пришедшиеся на годы его обучения и службы в Готее. Сам Готей казался далеким и чужим. Как всегда он мысленно потянулся к Масаки, черпая успокоение в ее душе. Обычно это помогало.
Опустил глаза и наткнулся на внимательный, изучающий взгляд сына. Иссина передернуло.
- Так вот, - бодро продолжил он, - я не считаю, что не люблю тебя, понял? - ребенок смотрел, казалось, скептически. - Ты, засранец, у младенцев не должно быть таких взглядов, - Иссин наставил на него указательный палец в обвиняющем жесте. - Мне иногда кажется, пожаловался он, - что ты подсматриваешь за мной в сортире.
Малыш склонил голову, посасывая сок из кружки.
- Эти идиоты на всяких курсах считают, что с ребенком надо сюсюкать. Мы же будем говорить, - Иссин уперся кулаками в столик и навис над сыном, - как мужчина с мужчиной!
Столик жалобно хрустнул и начал заваливаться на бок. Иссин едва успел подхватить малыша.
- Гм. Мы скажем маме, что это ты сломал - ну, когда был не в себе.
Малыш выронил кружку и хныкнул. Иссин запаниковал - это сильно походило на преддверие очень больших слез.
- Ты будешь мужиком! - рявкнул Иссин, приподнимая сына за шиворот. Тот смотрел ошарашено, в глазах застыли слезы. - Понял?
Ребенок моргнул.
- Я тоже буду мужиком, - шепнул Иссин, поднося его близко-близко к лицу - там близко, что видел крошечные золотистые крапинки на радужке. - Я научусь тебя звать по имени.
Ичиго - имя отозвалось на языке какой-то странное нелепой болью, словно Иссин отворил дверцу, прежде крепко запертую. И сейчас оттуда выходило, вываливалось, выпадало что-то, о чем он давно забыл или хотел забыть. Сожаление и надежда, горечь и раскаяние, вина и прощение.