Ясинский Анджей : другие произведения.

Старик

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 7.14*17  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Рассказ, который я писал два года по чайной ложке в месяц. Не знаю, что я хотел сказать этим рассказом - не спрашивайте, он писался чисто на ощущении, что так надо. Сейчас, чтобы размяться перед началом работы над седьмой книгой Ника, решил добить рассказ.
  Старик
  
   Дрянь день. С самого утра у деда Никифора было неспокойно на душе. Как он чувствовал всеми костями, всем нутром наступающее изменение погоды, так и сегодня подобное чувство поселилось внутри. Ожидание беды. В груди неприятно тянуло, пальцы подрагивали, дыхание останавливалось, будто организм прислушивался к природе, пытаясь определить угрозу. Дед внимательно смотрел на небо, наблюдал за дворовой птицей, кошками, собакой Циркой, но ничего беды не предвещало. Все также носились по двору куры, Мриска спокойно умывалась, сидя на верхней ступеньке лестницы, ведущей на чердак. Цирка выкусывал блох из хвоста и ухом не вел. Но было, было что-то такое в воздухе...
   Никифор наконец вспомнил - точно также он себя чувствовал летом четырнадцатого года, когда германцы неожиданно ударили с запада и полностью разгромили вторую армию генерала Самсонова. Никифор, уже тогда будучи в летах, один из немногих уцелел. И даже в плен не попал - помогли пластунские навыки, хоть и стар он уже был для них. Это же чувство его посетило той весной пятнадцатого года на восточном фронте в сражении под Праснышем, когда они смогли откинуть германцев на довоенную границу Восточной Пруссии. Вот только в том бою разрыв шрапнельного снаряда поставил точку на военной "карьере" Никифора. Стальной шарик перебил кость бедра и только чудо в виде не растерявшегося однополчанина, перетянувшего ногу и остановившего фонтаном бьющую кровь из бедренной артерии, спасло его жизнь. Ногу-то ему потом оттяпали, но Никифор не помер, удивляя врачей своей живучестью. А ведь от такого ранения и молодые, крепкие парни отдавали Богу душу.
   Никифор, опираясь на костыль, проковылял к выходу со двора, оставляя за собой в пыли борозду от палки, заменяющей ему ногу, круглые отпечатки от костыля и размазанный след большой ступни. За спиной остались веселые голоса детворы - правнучки Оленьки с соседским пацаном Мишкой, и строгий голос внучки Серафимы - матери Ольки, что-то выговаривающей детям. Стук топора, выходящий из-под рук сына Семена, что-то делающего на заднем дворе, будто вторил внутреннему состоянию старика. "Беда...Бе-да.... Б-е-д-а..."
   За спиной тихо скрипнула калитка, ветер дунул в лицо, растрепав расчесанную с утра бороду. На горизонте собирались тучи, но не они вызывали беспокойство. Через дорогу переходил большой черный кот. Никифор внимательно посмотрел на него. Вот котяра неожиданно замер с поднятой передней лапой. Аккуратно опустил ее и, повернув голову вправо вдоль улицы, прислушался. Снова дунул ветер и кот недовольно дернул ухом. А спустя мгновение быстро, но не теряя достоинства, добежал до противоположного забора и перепрыгнул его. Тут и Никифор услышал далекий мотоциклетный треск и взрыкивания моторов техники посерьезней.
   - Семен! - Крикнул он через плечо, повернув голову, но не отрывая взгляда откуда доносились тревожащие старика звуки. Топор во дворе перестал стучать.
   - Отец?
   Никифор посмотрел на сына. Высокий, статный даже сейчас. Когда-то жгучие черные волосы, давно уже припорошены сединой, и глаза, взгляд которых может забивать гвозди - настолько он остр и одновременно тяжел. Если б не возраст - под шестьдесят, то давно бы уже воевал на передовой. Но не взяли, а жаль - парень покрепче отца в его годы вышел.
   - Уводи женщин и детей. Как договаривались.
   Семен склонил голову и прислушался.
   - Ты уверен, отец?
   - Да.
   - Может, пойдешь с нами?
   - Мое слово неизменно, Сеня. - Никифор ласково посмотрел на своего единственного сына. Хотел еще что-то сказать, но передумал.
   - Они уже близко. Торопись. - Глядя в спину с неохотой уходившего сына, перекрестил его и начал шептать молитву...
  
  ***
  
   На лицо упала капля. Никифор очнулся, но глаза сразу открыть не смог. Болела левая сторона лица, в особенности висок. Снова капнуло. Полежал немного, приходя в себя. Лица коснулось дуновение ветра и в ноздри ударил едкий запах гари. Во рту что-то мешалось. Пошевелив языком, Никифор нащупал отломавшийся зуб и вытолкнул его изо рта. По щеке потекла тягучая слюна и повисла на бороде. Дед с трудом поднял руку и издав стон, уронил ее обратно на землю...На землю? Ну да, точно - вон пальцы нащупали камешек и сгребли немного сена, пучки которого иногда попадались на земле. Что произошло? Почему он лежит на земле, да еще в непотребном виде? И тут он вспомнил и застонал. Не от боли, нет. От горя.
  
  ***
   Немцы собрали всех жителей перед зданием колхозного управления. Немецкий офицер расположился перед входом на улице за спешно вынесенным бывшим председателем Петровичем с помощниками из домины столом. Фашист долго разбирал какие-то бумаги, вынутые из сумки, общался со своими помощниками. Петрович в полусогнутом положении стоял рядом и отвечал на редкие вопросы офицера, переданные через переводчика. Немцы явно никуда не торопились, окружив площадь и чего-то ожидая.
   Никифор устал стоять. Казалось, костыль скоро оторвет руку, и, кажется, он уже начал это делать - боль все сильнее и сильнее разгоралась подмышкой. Присесть, пусть и на землю, он не решался - недавно Инокентий, дальний сосед, тоже старик, попытался сесть, так один из охраны побежал и пинками заставил его встать.
   Солнце уже давно спряталось за тучами, ветер крепчал. Не пройдет и пары часов, прикинул Никифор, как ударит хороший ливень. Тяжело стоять да прохладный воздух бодрит, не дает скиснуть. Будь жара, туго пришлось бы...
   Жители села стояли молча, осмеливаясь только переминаться. Даже дети, которых не успели спрятать, чувствовали что-то и молчали, только иногда похныкивая, но им родичи закрывали рот ладонью, если шиканья не хватало. Все же, кажется, Никитка Сагамоновых не выдержал и заплакал. Один из немцев, стоящий недалеко, поднял свой автомат стрельнул поверх голов. После легкого шума в толпе, ошарашенной грохотом, стало совсем тихо.
   Внезапно к офицеру подбежал солдат и что-то пролаял по-своему, вернее протяфкал как тяфкает щенок перед большущим злющим псом.
   - Вас? - До Никифора донесся возглас офицера. Он резко вскочил и стал быстро что-то говорить. Видать отдавал распоряжения. Часть немцев уселась на свои мотоциклы и резво, туманя воздух выхлопом, снялась с места. Никифор обеспокоено проводил их глазами - отправились они в ту сторону, где должно было прятаться его семейство. Оставшиеся солдаты вскинули автоматы и внимательно оглядывали жителей деревни, уже не спуская с них глаз. Скоро где-то вдалеке зазвучали выстрелы, но так слабо, что можно было обознаться и принять их за раскаты далекого грома. Только привычному уху трудно перепутать...
   Через час, когда уже казалось все конечности отвалятся за ненадобностью, ибо зачем руки и оставшаяся нога, если они ничего не чувствуют и не работают, затарахтели возвращающиеся мотоциклы, а за ними следовал броневик. Он остановился на площади и солдаты стали сами, не боясь испачкаться, сносить на землю привязанные к броньке матерчатые кульки, похожие на куколок бабочки, только в отличие от тех пропитанные кровью.
   Это были изрубленные тела немецких солдат. По всей видимости - топором. Сердце Никифора сжалось - такие раны: одним ударом отрубленные руки, головы, у кого-то вскрытая грудина, мог сделать только такой сильный человек как его сын. Да и откуда тут среди стариков, старух да молодняка взяться богатырю? А Сеня был такой... По всей видимости, не успел Сеня увести своих далеко. А может это была облава и те солдаты заранее окружили деревню? Кто знает...
   А потом Никифор увидел их. Все свое семейство. Раньше не заметил за остановившимися по бокам бронетранспортера мотоциклистами. А теперь увидел... Привязанные к железному чудищу тела от соприкосновения с землей изуродованы, но все равно узнаваемы. Семен был почти без головы - скорее всего уже мертвому в нее выпустили в упор очередь из автомата. Наверно сильно он испугал ворога. А вот дети...
   Никифор будто умер, оцепенел, но жили только его глаза, перебегающие с тела на тело. Поднявшуюся вокруг суету он не замечал. Не видел, как всю толпу стали сгонять в здание управы, как Петрович бухнулся на колени перед офицером, а тот достал пистолет и стрельнул ему в голову. И уже тем более Никифор ничего не видел, когда солдат, подгоняющий людей заметил, что старик не реагирует ни на что и вдарил его прикладом карабина в лицо. У того солдата был карабин вместо автомата, а не лице - маска страха, будто бы он боялся этих старых и немощных дикарей и их совсем малых детей, способных справиться с солдатами Великого Рейха с помощью простого плотницкого топора.
  
  ***
  
   Два дня Никифор хоронил дорогих ему людей. Ни отсутствующая нога, ни постоянно кружащаяся голова не остановили его. Долго копал он яму в саду своего дома. По чуть-чуть, по немногу, с передыхами, со спаленным дыханием и не просыхающими слезами на бороде. Вроде бы всего в этой жизни повидал, сколько смертей видел, да смерть своих детей с мясом оторвала корку с сердца, обнажив все чувства.
   Снова набежали тучи и опять заморосил дождь - точь в точь, как на душе плакало, так и природа горевала о своих неразумных детях, убивающих друг друга. Крест, сколоченный на скорую руку, смотрелся на могилке свежо, неестественно выделяясь в серости. Казалось, он тут по ошибке установлен. Из руки старика выпал костыль, Никифор упал на колени, зарылся лицом в мокрую землю могилки и заплакал навзрыд.
  
  ***
  
   Еще день Никифор слонялся по бывшей деревне. Не все сгорело: кого смог из бывших сельчан - стащил в почти целый амбар рядом с управой. Остался целым и амбар соседа Егорыча - прадеда того Мишки, друга правнучки Оленьки, что сгорел вместе со всеми. Никифор с трудом расчистил пол амбара от хлама и открыл крышку в подпол. Егорыч, завзятый рыбак, как-то хвастался, что у него там припрятана самая лучшая снасть для добычи рыбы. Никифор не знал, почему вспомнил об этом сейчас, но что-то его толкало посмотреть. Лучина давала плохой обзор, но все же старик все, что надо рассмотрел. Удивление лишь слегка пошевелилось в омертвевшей душе: по центру подпола стояла тачанка времен гражданской войны. При этом сзади нее красовался любовно смазанный и замотанный тряпками, но не снятый со станины пулемет Максим. Максимка, как любили в его время называть эту машинку для шинковки свинцом врага. Однако это чудо военной техники прошлых времен явно не годилось для рыбалки и старик, стуча палками по твердому как камень полу, продолжил обзор и вскоре нашел. Четыре ящика, замотанные в пропитанный дегтем брезент со старинным изображением черепа и скрещенных костей.
  
  ***
  
   По старой сельской дороге, меся подсыхающую грязь, медленно ковылял старик. Позади осталось несколько километров дороги от родного села и два дня. Порой Никифора обгоняла немецкая техника, но старику было все равно. Он молча переставлял костыль, переносил ногу, останавливался, выдыхал, а на вдохе снова переставлял костыль. Один раз рядом остановился грузовик, из открытого окна которого веселый ломанный мальчишеский голос что-то спросил. Старик даже не понял, о чем его спрашивал этот совсем еще молодой немец, управляющий пустой полуторкой. Он только глянул на водителя и тот будто ожегся о взгляд старика. Еще что-то спросил, но Никифор просто не слышал, а молча смотрел. Мальчишка выскочил из машины, что-то протараторил, потоптался рядом, снова заскочил в машину, выскочил, неуверенно протянул Никифору бутылку, под горлышко наполненную молоком. Потом, видя, что старик никак не реагирует, поставил ее рядом с ним, заскочил в машину. Хлопнула дверь и взревев мотором, грузовик рванул по своим делам. Старик проигнорировал подарок и побрел дальше. Потом мимо промчался мотоцикл. Сидящий в люльке немец вдруг закричал водителю - "Хальт!" и постучал его по плечу. Слегка проскользнув по грязи, мотоцикл замер впереди старика. Никифор спокойно стоял, глядя на выскочившего немца с какой-то металлической бляхой, что болталась на цепочке на груди. Немец пошел в сторону Никифора, но почему-то прошел на несколько шагов мимо, странным взглядом оглядывая окрестности и скользя пустым взглядом сквозь старика. Потоптавшись рядом, все так же удивленно оглядываясь, он спросил что-то у своего водителя, тот пожал плечами. Еще раз обведя взглядом окрестности, немец пошел к мотоциклу, напоследок дохнув на старика запахом колбасы и чеснока.
   Когда звук мотоцикла затих вдали, из Никифора будто выдернули стержень - настолько сильную слабость он вдруг почувствовал. Старик повернулся и медленно побрел в сторону редкого леса, тянущегося вдоль дороги. Сколько он брел среди деревьев, старик не знал, но вдруг оказался на полянке с большим пнем посреди. Доковыляв до него, старик с облегчением сел, вернее упал, вытянул в сторону палку, заменяющую ногу, оперся подбородком о ручку на костыле и замер.
  
  ***
  
   Посреди поляны древнего леса, на пне дерева сидел старик. Дерево, от которого остался только пень, уже было большим и раскидистым в те времена, когда предки сидящего на нем старика гнали прочь французов с родной земли и несмотря на то, что о былом напоминали только многие кольца на срезе, все еще помнило свою молодость. Это простые деревья теряют память, как только их срубят, а вот такие великаны, патриархи леса, помнят до тех пор, пока есть хоть один росточек, связанный с его корнями. Для старика время будто замедлилось, по крайней мере он не шевелился несколько часов. А вот вокруг него стало оживленней - ветви молодых деревьев будто шептались о чем-то, раскачивая свои ветви и шелестя листьями. В тон им раскачивалась борода старика, будто втайне от своего хозяина, о чем-то общаясь с ними. Слетались птички и усаживались на пень рядом со стариком, а то и прямо на него, видно принимали за странное, но все же дерево. Потом пришел волк и долго стоял перед стариком, глядя на него внимательным взглядом. Потом ушел. А спустя некоторое время вернулся, только вот диво! Рядом с ним, тихо ворча, переваливался косолапый. Он тоже долго смотрел на старика, обнюхал даже. Хотел потом лапой откинуть палку, на которую опирался головой старик, но сверху что-то мелькнуло, ударило по морде крылом и на плечо старика сел старый филин. Он укоризненно у-укнул на медведя и тот покаянно опустил голову и сделал вид, что совсем тут ни причем. Улегшись слева и справа от старика, животные замерли и почти не отводили свои взгляды от человека. Лишь филин на него не смотрел, он спокойно сидел на плече старика и все время крутил головой по сторонам, лупая своими огромными глазами. Так прошла ночь.
  
  ***
  
   Никифор открыл глаза и удивился. По всему выходило, что проспал он ночь, но супротив ожидания, тело не ломило и даже чувствовалась какая-то легкость. Впрочем, это ненадолго заняло его мысли: отдохнул, не помер и ладно. Встал, некоторое время смотрел на медвежьи и волчьи следы рядом с пнем, потом побрел в сторону дороги.
  
  ***
  
   По дороге медленно ковылял старик. Сколько таких стариков бродит по дорогам страны, воюющей в страшной войне? Не много, наверно, смерть от голода и холода настигает таких в первую очередь. На него не обращали внимания, а если бы остановились, да посмотрели-послушали, наверно удивились бы. Может быть. Хотя чему удивляться? Ну, бормочет старик что-то, видать разумом двинулся, да и пойдут дальше. А старик занимался странным делом: остановится, приглядит какой-нибудь ориентир впереди и начинает считать. Дойдет до него, недовольно поводит бровями, пошевелит бородой и снова ищет впереди ориентир и снова считает.
  
  ***
  
   Село Игорянка, местный райцентр, встретило Никифора суетой. Повсюду ходили немцы, ездили машины, мотоциклы. На въезде стоял шлагбаум, а рядом будка, в которой стоял солдат. Он проверял у въезжающих машин, вернее их водителей, документы, а другой солдат, которому не хватило место в будке, проверял пеших. Ходили там не только немцы, но и местные жители - их в первую очередь ожидала проверка. Никифор посмотрел, вздохнул и понурился. Потом махнул рукой и побрел к въезду. Все одно круголями не пройдешь с его-то ногой, а так, мож и получится что. На удивление старика, на него не обратили внимания. Ну, совершенно! И он спокойно прошел в село, про себя дивясь такому событию. Долго бродил он по селу, пока не нашел большое здание, в котором обустроилось начальство немцев. Вздохнув, он сел на скамейку недалеко и положил голову на ручку костыля. На тихо сидящего старика почему-то никто не обращал внимания. Так прошел день, пошел другой. Никифор сидел и ни о чем особо не думал, его мысли уплыли в прошлое, когда и трава была зеленее, и деревья выше, и дети живые. Он просто просматривал всю свою жизнь, видя ее как бы со стороны, как ангел-хранитель самого себя из-за своего же плеча, но молодого. Потом стали появляться мысли о том, правильно ли он жил? Всегда ли поступал по совести? Есть ли ему чего стыдиться? И с легкой гордостью за самого себя понимал, что все он делал по совести. Может где-то не правильно, но лишь по причине своего незнания, молодости или обуревавших его чувств. Да и как может человек прожить жизнь, ни разу не согрешив?
   Судьба будто специально дала время старику, чтобы оценить свою жизнь, чтобы подвести черту. Ибо, когда черта была подведена, Никифор очнулся и увидел проезжающую мимо открытую машину. И в той машине сидел тот офицер, что сжег его деревню.
   Никифор ждал. Ждать он умел. Ждать - главное качество пластуна, пусть он давно уже перестал им быть. Он ждал. Офицер вышел из машины, скрылся в доме. Через полчаса вышел и встал рядом с машиной, прикуривая сигарету, которую достал из золотого портсигара. Судя по всему, минуты три-четыре у Никифора есть. Он достал заранее приготовленную козью ножку, проверил табак и закурил. Курить он не любил, но сейчас надо было для дела. Козья нога была большая, так, на всякий случай, чтобы хватило по времени. Сжав зубы, старик встал, напоследок огляделся, посмотрел на небо и прошептал:
   - Раз!
   Шаг, перестук костыля и протеза. Шаг.
   - Десять!
   Остановился, прикинул расстояние до цели. Шаг.
   - Восемнадцать!
   Остановился, вдохнул дым и коснулся торчащей из рукава веревочки. Та вспыхнула, загорелась, и невидимый огонь горящего бикфордова шнура, выплескивая жар, дым и шипение скрылся в рукаве. Запахло опаленными волосами и жареным мясом. Старик лишь слегка поморщился.
   - Двадцать пять!
   Шаг, перестук костыля и протеза. Шаг. Из-под воротника запахло гарью, рукав старого изношенного полушубка прогорел насквозь, рука почти отнялась, но... Шаг!
   - Пятьдесят два!
   Офицер, до этого не замечавший старика и с улыбкой о чем-то мечтавший, забеспокоился и огляделся. Внезапно его взгляд наткнулся на старика и немец вздрогнул. Откуда он тут взялся? Ведь никого не было! А старик, не сводя равнодушно-ненавидящего взгляда с офицера, что-то шептал и ковылял к нему. Офицер поежился, вроде и бояться нечего, а веет от старика чем-то страшным, потусторонним. Смерть давно не страшила немца, особенно чужая, но сейчас он чувствовал что-то страшное, непонятное. Волосы на холке просто встали дыбом. Обжегшись огнем догоревшей до пальца сигареты, офицер ругнулся, очнулся и быстро стал доставать пистолет из кобуры. Страшное или неземное там - потом разбираться будет, а вот то, что старика окружал дым, вырывающийся из прорех на одежде и на подсознательном уровне вызывающий опаску, было непонятно-опасно. Пистолет уже смотрел на старика, когда тот остановился шагах в пяти от немца, криво улыбнулся и сказал:
   - Восемьдесят!
   Выстрел из пистолета раздался одновременно со взрывом, которым разорвало старика. Откуда-то со стороны и сверху, немец видел и свое тело, сломанной куклой лежащее метрах в тридцати от старика и опрокинутый автомобиль и вылетевшие стекла из окна и сорванную дверь здания. Краем взгляда он еще успел ухватить легкое сияние, клубящееся на том месте, где раздался взрыв и то, как оно быстро полетело в сторону леса, а потом его сознание засосала какая-то черная воронка и его путь на земле закончился.
  
  ***
  
   На границе леса стоял волк и медведь. Волк стоял спокойно и неподвижно, глядя в сторону людского поселения, медведь же недовольно сопел носом, переминался на лапах и тихо ворчал. Над ними на ветке сидел филин и моргал своими огромными глазами. Когда в селении раздался взрыв, медведь всхрапнул и от неожиданности сел на задницу, волк же только дернул ушами. А филин только повернул голову в другую сторону и снова замер. Внезапно зашевелились деревья. Просто так, без ветра. Затрещали ветками, зашуршали листьями. Филин сказал "у-у". Медведь громко зарычал, а волк завыл как на луну, хотя был светлый день. Лес замолчал. Филин замер. Волк посмотрел в небо, а медведь почесал лапой нос. В небе раздался клекот "пи-пи-пи" и на дерево рядом с филином упала скопа. Хищная птица с белой грудью и головой и черными крыльями. Видно было, что птица ошарашена и как-то странно поджимает под себя одну ногу, будто боится на нее наступать. Филин повернул в ее сторону голову и сказал "у-у". Волк вздохнул, развернулся и побежал в лес. Остановился, посмотрел на скопу, тяфкнул и продолжил свой путь. Медведь тоже попрощался, почесав спину о дерево, на котором сидела птица и ушел.
   Дав немного оклематься новичку, филин сказал "у-у" и взлетел. Скопа посмотрела на него, на деревню, снова на удаляющегося филина и... Взлетев с ветки, отправилась вслед своему новому учителю.
  
  
Оценка: 7.14*17  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"