Эти воспоминания абсолютно субъективны, мало связаны с реальной исторической действительностью, вся хронология повествования, скорее всего, будет безнадежно хромать, более того, я специально не пользовался никаким дополнительным справочным материалом, поэтому легко могу путаться во време-ни и последовательности тех или иных знаковых со-бытий. Я не помню ни точную дату, ни даже год смерти Брежнева (тем более Андропова и Черненко), возможно, приезд в наш маленький провинциаль-ный городишко члена политбюро ЦК КПСС товарища Соломенцева, и его мистическая связь с благород-ным разбойником Зорро - миф, а выход на экраны легендарного телесериала "Семнадцать мгновений весны" произошёл гораздо раньше. Повторяю - это просто детские воспоминания мальчика, чье детство и юность пришлись на странное, неповторимое вре-мя - 80-е годы прошлого столетия.
Итак, я родился в небольшом южном шахтёрском го-родке в 1973 году, в 1980 пошёл в школу и окончил её в 1990. Именно этому отрезку времени и посвя-щён данный опус.
Мои родители - обычные советские служащие. Отец - инженер-проектировщик в проектно-конструкторском бюро, мать - сметчица там же. Отец получал 150р. в месяц, мать - 90. В общем нормаль-ная, вполне благополучная среднестатистическая со-ветская семья.
Я был поздним ребёнком, и в дошкольные годы счи-тался чуть ли не вундеркиндом - в четыре года уже умел читать, писать (правда, квадратными, часто пу-тая Я и R, буквами), считать до тысячи (чем нередко доводил стоящую у плиты мать монотонным бубне-нием - семьсот девяносто четыре, семьсот девяносто пять, семьсот девяносто шесть...). За шалости меня ставили в угол, где висела маленькая (потом я по-черному завидовал другу, у которого висела боль-шая, на всю стену) карта мира, и ещё до школы я наизусть знал все обозначенные на ней государства, их столицы и крупнейшие города. Фантазия бурлила, но не находила должного информационного выхода, поэтому я начал придумывать свои собственные страны. На самом деле советская пропаганда, рас-считанная на среднего, взрослого обывателя, кото-рый мог, сопоставляя доступные ему факты, личный опыт и откровенную идеологическую ложь, нарисо-вать себе более-менее объективную картину мира, на детскую, неокрепшую психику оказывала совер-шенно непредсказуемое влияние. С одной стороны - загнивающий запад, с другой - социалистические страны, летящие в неизбежный коммунизм - мир аб-солютного благополучия. В моей детской голове по-добный, как сейчас говорят, двухполярный мир, был самым естественным состоянием земной (или, если надо, и любой другой внеземной) цивилизации. Смущали две вещи - иностранные (западные) филь-мы, иногда, пусть даже напрочь зацензуренные, но все-таки выходившие на советские экраны, и нали-чие на карте мира огромного количества государств неясной политической направленности. Особенно это бросалось в глаза уже в школе, в начальных клас-сах, после достаточно бестолково проведенных уро-ков политинформации. В западных фильмах не было даже намека на то, что безработные, умирающие от голода и холода, угнетенные расовой дискримина-цией негры вповалку лежат на улицах сверкающих неоном капиталистических городов, а немытые ба-стующие рабочие роются в кишащих крысами мусор-никах в поисках хлеба. Хотя нечто подобное в наши детские головы навязчиво пытались вдалбливать ещё с первого класса. Не вру - была даже идея соби-рать продукты и старую поношенную одежду, чтобы послать все это несчастным американским рабочим. Кроме того, я смотрел телевизионные новости и пы-тался читать газеты, что вносило ещё большую сумя-тицу в мою незрелую психику. Второе - порождало обилие стран, ну никак нигде в политических сводках не упоминающийся, причем, судя по карте, крупных, либо по территории, либо по населению - Китай, Япония, Бразилия, Аргентина, Австралия, Индия, Ин-донезия, Канада. А ещё была Африка, с единствен-ной враждебной Советскому Союзу страной - ЮАР с жестоким апартеидом. Краем уха я слышал что-то про войну в Афганистане, и про то, что против нас якобы воевал Пакистан, так что эту страну я тоже воспринимал, как однозначного врага. Далее оста-валось только фантазировать. Поэтому я заселил мир множеством нейтральных государств, которые в той или иной степени склонялись либо к социализму, ли-бо к капитализму. Это вносило в игру дополнитель-ный интерес. Во многом я промахивался, считая, например, Японию и Канаду нашим (в смысле СССР союзником), а Индию и Индонезию почему-то - вра-гом. Однако недостаток какой-либо информации об окружающем мире быстро надоел, и я начал приду-мывать свои собственные страны.
Первая придуманная мной страна называлась Мы-шия. Откуда название? Из каких-то глубин моего со-всем уж бессознательного детства однажды всплыло имя - мышонок Пик. Скорее всего это была какая-то сказка, или мультфильм, потом, во взрослом уже возрасте это словосочетание, мне, даже, кажется, встречалось, но факт, что тогда, в дошкольные годы это имя производило на меня фантастическое воз-действие. Многие верили, например, в деда Мороза, а я верил в мышонка Пика. Для меня это был напрочь положительный персонаж, живущий где-то в парал-лельном мире, и помогающий маленьким детям. Лет в пять я даже написал ему самое настоящее письмо (повторяю - квадратными буквами и совершенно безграмотное), вложил в настоящий конверт, и, не зная тогда, куда бросать, кинул его в собственный почтовый ящик. Это казалось мне логичным - если почтальон бросает туда письма и газеты, он же дол-жен и забирать оттуда корреспонденцию. Откуда мне, мальцу, было знать, как работает почтовая служба. На конверте я даже написал какой-то адрес, типа - Мышия, мышиная улица, дом 1, мышонку Пику. Мои родители потом показывали мне это письмо. Они его, кстати, и сохранили для истории, я, уже взрослым, читал его и хохотал до слез. Написанное детским корявым почерком, с чудовищными грамма-тическими ошибками, оно гласило примерно следу-ющее - " Мышонок Пик падари мне пажалуста на день раждения папе сломаный телевизор маме сто рублей, а мне машинку с открывающимися дверка-ми".
Небольшое отступление. Мой отец - советский (то есть высокообразованный и высококвалифициро-ванный) инженер-технарь, был мастером на все руки. Советская система высшего образования, несмотря на то, что там, как и сейчас, процветали блат, знаком-ства и взятки, была настолько мощной, что создавала своеобразный фильтр, барьер для идиотов. Ни день-ги, ни высокие связи не гарантировали откровенно-му дураку поступить, тем более закончить ВУЗ. И наоборот - безродный, безденежный, но смышле-ный и способный студент-сирота вполне мог полу-чить высококлассное образование. Блестящую карь-еру это не сулило, было такое понятие - номенкла-турная обойма, в которую входили избранные, выс-шая советская каста. Эта обойма пронизывала все общество снизу-вверх, однако социальный лифт все же существовал и исправно работал. Никаких плат-ных "вузов", факультетов и купленных дипломов. Диплом и знания тогда были синонимами.
Мой отец легко мог починить любое техническое устройство, будь то телевизор, магнитофон, холо-дильник, стиральная машина, часы, радиоприемник или карбюратор в старом "запорожце". Возможно, разобравшись в чертежах, он смог бы отладить даже атомный реактор или пульт управления космически-ми полетами. Не имея возможности приобрести соб-ственный автомобиль (в Советском Союзе с этим бы-ли большие проблемы), он изобретал на бумаге свои собственные эксклюзивные модели, досконально обдумывая каждую деталь, каждое крепление, со-здавал сложнейшие чертежи, и, наверное, даже пре-творил бы эту мечту в жизнь, если бы практичная, лишенная подобного полёта фантазии мать умело не сбивала его изобретательской пыл. Отец даже начер-тил экспериментальную модель самодельного одно-местного вертолета, с кучей не запатентованных изобретений и смелых технических решений. Зная его, я уверен, - это был бы лучший в мире вертолёт подобного класса. За всю свою жизнь отец не прочи-тал ни одного художественного произведения (как он сам шутил - последней такой книгой была детская сказка "лисичкин хлеб", прочитанная в семь лет), од-нако полки его шкафа ломились от технической ли-тературы самой разной направленности. Конечно, это была просто шутка - уж в школе-то обязательную программу он, скрипя сердцем, наверняка осилил. К слову, сказка с таким названием действительно су-ществует. А вот мать, в отличие от отца, была заяд-лым книголюбом, не представляющем себе вечера без детектива, любовного или исторического романа. С учётом чудовищного советского дефицита на по-добные книги - это был подвиг. Какой-нибудь по-держанный, потрепанный томик Дюма или Конан Дойла на чёрном рынке мог стоить 10-20-30 рублей - треть её зарплаты.
Впрочем, я отвлекся. Отец, в отличие от прагматич-ной (чтение книг и трата ни них изрядной части се-мейного бюджета - не в счёт), умеющей отстаивать свои права, даже где-то жёсткой матери, обладал мягким, спокойным, рассудительным и безотказным характером. Этим вовсю пользовались соседи, дру-зья, родственники и сослуживцы. Если у кого-то что-то ломалось - все шли к нему. Никаких денег за свою работу он не брал - в Советском Союзе это было не принято, хотя от небольших магарычей типа пивных посиделок все-таки не отказывался. Однако делал он все долго, медленно и скрупулёзно, придавая значе-ние каждой мелочи, каждой детали, каждому штриху. Благодаря этому вся его комната и кладовка с ин-струментами было завалена всевозможной поло-манной радиоаппаратурой и механическими изде-лиями, назначение которых, в разобранном виде даже не угадывалось. У него годами могли пылиться чьи-то часы, бобинный магнитофон, деталь мотоцик-ла или детской коляски, до которых просто не дохо-дили руки, и о которых забывали даже сами хозяева вещей. Нередко дело заканчивалось неподдельным изумлением, когда отец вдруг возвращал кому-то взятый лет пять назад радиоприемник - работающий, как новенький. Это все приводило к жуткому захлам-лению его комнаты, превращённой в мастерскую ка-ких-то немыслимых раритетов, и, как следствие, яростному негодование моей, всегда стремящейся к чистоте и порядку, матери, однако, во многом пота-кавший, и даже подчиняющийся ей отец, в своё лич-ное пространство её не допускал, проявляя неожи-данную твердость.
К чему это пространное отступление? Просто я считал возню отца со всевозможными сломанными аппара-тами своеобразным хобби, любимым занятием, от которого он получает удовольствие, и, возможно, не слишком сильно ошибался. Но чинить чужую технику казалось мне делом совершенно непродуктивным - куда лучше отремонтировать подаренный волшеб-ным мышонком телевизор, и тогда у нас их будет це-лых два! Один, допотопный черно-белый - там, где и был, в комнате отца, и новенький (в смысле - честно починенный, а значит наш) - в комнате, где спали мы с матерью. Мне считалось это верхом крутизны - два телевизора на семью. Я полагал, что даже в Америке такое бывает только у взбесившихся с жиру сверх бо-гачей. Две комнаты, два телевизора, две телевизи-онные программы (а в Советском Союзе было всего два канала - Первый и Второй) - недостижимый иде-ал.
(Как ещё одно отступление - с помощью собственной оригинально сконструированной антенны, отец ухитрялся ловить ещё и несколько зарубежных кана-лов. Пару, абсолютно точно, на арабском языке с арабской вязью на субтитрах, и ещё несколько евро-пейских - без звука и с отвратительнейшим качеством изображения. Если бы не это, для меня надолго оста-валось бы загадкой, почему при всего двух советских каналах на рукоятке переключения программ теле-визора имелось целых 12 делений).
Вот почему я попросил мышонка Пика подарить отцу сломанный телевизор - просить совсем новый даже мне, пятилетнему пацану казалось верхом наглости и цинизма. Один-то работающий у нас уже есть! Не уподобляться же проклятым буржуям-капиталистам! А так, если отец починит сломаный, да к тому же ни-чейный, все будет по-социалистически честно.
Матери я попросил у волшебного мышонка сто руб-лей. Сколько конкретно зарабатывали мои родители я, разумеется, тогда не знал. С пятилетним ребёнком денежные вопросы семьи, естественно, не обсужда-лись, но, умея читать и считать, я имел некоторое представление о ценах на всякие вкусности - моро-женое, пирожные, шоколадки, кстати, реально доро-гие - полтора рубля за плитку! За тот же советский рубль с полтинником отец мог запросто посидеть в парке после работы с друзьями и попить пивка. Вы-просить у матери такую шоколадку удавалось только по очень большим праздникам. Именно мать вела весь бюджет семьи, отец безропотно отдавал ей всю свою получку, оставляя себе только небольшую зана-чку. Так что сто рублей - были для меня нереально фантастической суммой, на которую можно было позволить себе все, что угодно.
Себе я пожелал так называемую модельку. Под этим словом подразумевались малюсенькие игрушечные модели автомобилей с открывающимися дверками, капотом и багажником. Они были размером при-мерно с детскую ладошку. В свободной продаже мо-дельки практически не встречались, на моей памяти был только один такой случай (в нашем городе) - красный микроавтобус РАФ (Рижская Автомобильная Фабрика) - единственный в Советском Союзе произ-водитель микроавтобусов, которыми оснащались маршрутные такси, бригады скорой помощи и мили-ция, так называемый "рафик". Это собирательное название для всех видов микроавтобусов сохраня-лось ещё долго даже после крушения Советского Союза и появления иномарок. Эта моделька стоила целых шесть рублей, она была железная, увесистая, и у неё, к сожалению, не открывался капот и боковая дверь. Почти все модельки упаковывались в краси-вые, полупрозрачные с одной стороны коробочки. Ребёнком я был, в принципе, не капризным, но, что-бы уговорить маму купить мне эту игрушку, при-шлось долго и клятвенно обещать ей, что я буду са-мым хорошим и примерным мальчиком на свете.
Считается, что в Советском Союзе не было неравен-ства. Ложь! Оно существовало, причём, думаю, даже ещё в более уродливой форме, чем сейчас. В ны-нешнее время богатые и бедные, обычные и крутые, четко разделены заборами, мигалками, охраной и прочими атрибутами обособленной жизни. Тогда этого не было. Мы посещали одни и те же школы, дружили, ссорились, ходили друг другу в гости, виде-ли кто как живёт, завидовали каким-то мелочам, ко-торые, в общем-то, ещё больше отдаляли нас друг от друга. У одного из таких знакомых, друзей моих ро-дителей, была коллекция из более, чем ста моделек автомобилей. Когда я это увидел, я не мог поверить своим глазам. Там был целый шкаф машинок, запер-тый на ключ, ему, кстати, редко разрешалось играть ими, даже брать их в руки, но все равно - какое бо-гатство! Сотня разных, отечественных и иностранных, современных и старинных моделей, да я и не думал, что в мире существует столько разновидностей авто-мобилей. У другого, его мать работала то ли дирек-тором магазина, то ли товароведом, то ли занимала ещё какую-то серьезную должность в сфере торговли, машинок было поменьше, штук 20-30, но ими можно было играть, они были лёгкие, пластмассовые, все иностранные и красивые. На этом фоне я, со своим единственным железным "рафиком", у которого по-стоянно отваливались дверцы (чинил их, разумеется, отец), выглядел совершеннейшей нищетой. Впрочем, у многих других ребят не было и этого.
Вру. Еще у меня была зеленая "тойота" спортивного типа, купленная неизвестно, когда, и украденная со-седскими ребятами еще в дошкольном возрасте. Позже появилась и третья - какой-то малоизвестной иностранной фирмы, но у нее, к сожалению, откры-вался только капот, зато под ним угадывались очер-тания самого настоящего двигателя.
Вернёмся к Мышии. Не слишком мудрствуя, я поме-стил её на огромном острове в самом центре своей детской карты. Рядышком, в противовес, я нарисовал другой остров - Крысию. Разумеется, Мышия была хорошим социалистическим государством, а Крысия - плохим, капиталистическим. Для разнообразия я вы-думал ещё несколько стран-островов, никакой роли, первоначально, не игравших - Жукию, Паукию и, по-чему-то Червякию. Потом добавились Хомякия, Туш-кания, Муравьиния, Комария и прочие. Откуда взя-лась подобная грызуновско-насекомовская тематика, даже не знаю. Просто как-то спонтанно родилась, и все тут.
Однако весь сценарий крутился вокруг войны глав-ных противников - Мышии и Крысии, мышей и крыс. В те времена, когда не было компьютеров, настоль-ные игры фактически нигде не продавались, а дела-лись вручную, вся детская неуемная энергия расхо-довалась во дворах, однако я был больше домашним, чем дворовым мальчуганом, и, после беготни, мне хотелось посидеть и поиграть в спокойной, уютной обстановке. Тогда я изобрел комиксы. В Советском Союзе такого понятия не было вообще, так что меня можно смело называть первооткрывателем жанра. Аналогия абсолютная. Я расчертил обычный лист ученической тетради на несколько полос, которые, в свою очередь, поделил на фрагменты, где помеща-лись рисунки. Первоначально там не было словесных комментариев и диалогов, они появились позже. Потом в игру подключился мой двоюродный брат - ровесник. Сценарий был прост - крысы (большие че-ловечки с мышиными головами) захватывали мышей (маленькие человечки с мышиными головами), те, после череды приключений, освобождались, и навешивали крысам ...люлей. Эта игра продолжалась недолго и закончилась уже в первом классе. Брат, чуждый мышино-крысиной тематике, ввёл кучу раз-нообразий, мы даже изрисовывали целые тетради, соревнуясь друг с другом, у кого круче получится. По-том мы с братом пошли в разные школы, стали реже видеться, и игра сошла на нет.
Ещё одним ярким дошкольных воспоминанием была олимпиада в Москве. Это был праздник, не сопоста-вимый, наверное, ни с каким другим событием 80-тых. Вся, без исключения, страна, прильнув к те-леэкранам, наблюдала за состязаниями наших и за-рубежных атлетов. Я, конечно, тогда не знал, что американцы и другие западные страны бойкотиро-вали эту олимпиаду, а следующую, в Лейк-Плэсиде (США) в 1984 году бойкотировали уже мы, поэтому та прошла совсем уж незамеченной, будто её не было вовсе. Но тогда это воспринимались, как всепланет-ный праздник. Ещё бы - в эпоху тотальной изоляции, наша страна вдруг открылась всему миру! Я, как и мои родители, как и весь Советский Союз, не пропус-кал ни одного состязания, хотя в памяти они, увы, не сохранились. Я даже не помню, сколько медалей мы тогда заработали и выиграли ли вообще эту истори-ческую олимпиаду. Зато прекрасно помню её закры-тие. Феноменальное зрелище! Душераздирающая музыка, надувной мишка, улетающий в небеса (по-том долго ходили легенды, где же он приземлился), все мы реально плакали. Даже я, шестилетний пацан, понимал, что этот праздник уникален и никогда бо-лее не повторится.
Потом я пошёл в школу. Первый учебный год ничем особенным мне не запомнился, разве что суета пер-вого звонка, какие-то речи учителей, линейка, на фоне общего хаоса все это пролетело как-то очень быстро и не замечено. Ещё помню - портфель, точнее ранец. Сначала он был у меня в руках, затем родите-ли повесили его мне на плечи. Всех запускают в шко-лу, у всех в руках портфели. Забыв, что он у меня на плечах (тогда, кроме одной тетрадочки и пенала с ручкой и карандашами, там ничего не было), я в па-нике заметался - где мой портфель? Все с портфеля-ми, а я свой где-то посеял!!! Как меня в школу без портфеля-то пустят? Все дети заходят, держа друг друга за руки, родители где-то в стороне, а я, в слезах и соплях, бегаю по школьному дворику в поисках злополучного портфеля. Меня, конечно, потом оста-новили, долго смеялись, но впечатление от первого звонка было безнадежно испорчено.
Школа привнесла в мой мир две новые игры - фан-тики и закрутки. Фантики - обертки от иностранных жевательных резинок, особенно из них ценились, так называемые вкладыши с мини-комиксами, они были большой редкостью. Это приводило к вопиющему социальному детскому неравенству. Были дети, у ко-торых фантиков было несправедливо много (кто-то, удачливый, их просто выигрывал, кому-то их приво-зили из-за рубежа). В этом смысле я тоже однажды неслыханно разбогател, когда после первого класса съездил по нереальной тогда турпутевке с мамой в Болгарию. Но об этой фантастической истории я да-лее расскажу отдельно.
Мои 80-е.
Ценились, повторяю, только иностранные фантики. Советский пищепром тоже выпускал жевательную резинку для детей, два-три вида, не более. Я допод-линно помню только апельсиновые пластинки по пятьдесят копеек и крутые, редко встречающиеся с магазинах квадратные "Ну погоди!". С учетом того, что на школьные завтраки обычно выдавалось 10-15 копеек, даже они были многим не по карману. И все же советскими фантиками играла только совсем уж сопливая малышня, дети постарше их не признавали, они считались не игральными. Игра строилась так - сначала били ладошкой по своему фантику, если он переворачивался, то по чужому. Если и чужой фантик переворачивался, его забирали себе. В любом дру-гом случае ход переходил сопернику.
Баталии были страшные. Проигрывались целые со-стояния. Иной игрок мог выйти с большущим пакетом фантиков, а уйти ни с чем. Разыгрывались драмы по-чище, чем в капиталистических казино. Переплюнуть фантики могли разве что закрутки, но о них позже.
Мы, малышня, за неимением настоящих иностран-ных фантиков (играть в советские было все-таки за-падло), рисовали собственные, вымышленные. У ме-ня была фора - даже в первом классе (спасибо отцу) я неплохо знал латинский алфавит. Имитация ино-странных фантиков вырезалась из листов обычной ученической тетради в клеточку и разрисовывалась совершенно произвольно. Фантазия бурлила, созда-вались целые серии. Я точно помню свою пиратскую - с кораблями, какими-то пальмами, черепами со скрещенными костями и обязательной надписью - pirat. С этим бы неуемным талантом - да в наше время! С безудержной фантазией голозадого совет-ского ребенка не смог бы соревноваться ни один продвинутый западный дизайнер - мы бы их просто уничтожили! Альбомчик с этими рисованными фан-тиками я долго, даже во взрослом возрасте, хранил для истории, но сейчас он, к сожалению, уже утерян.
Старшие ребята над нами, конечно, смеялись. Даже миллион поддельных фантиков не могли сравниться с одним настоящим.
В игре разные фантики имели разную стоимость. Сейчас я многого уже не помню, так как фантики, в отличие от пресловутых закруток, сходили на нет классе в четвертом-пятом. Вспоминается, что самым дешевым разменным фантиком была, так называе-мая "белая стрелка" - единственная из тех времен, которая продается и сейчас в наших современных магазинах под названием "double spearmint".
Пытались играть в значки, марки, и крышки от буты-лок. Игра в марки, почему-то, совершенно не прижи-лась, хотя многие, и я в том числе их активно собира-ли. Возможно они просто плохо переворачивались при ударе ладошкой. В значки и крышки игралось так - в земле выкапывалась лунка, куда надо было их за-гонять на манер гольфа, только не клюшками, а щелчками пальцев. Заранее оговаривалось, можно ли щелкать с колена или с ладошки. Точно так же иг-рали в монеты, но карманных монет у малышни, как правило, не было, а у старших детей существовали свои собственные варианты игры на деньги, напри-мер, от стенки. Играть стандартными крышками от бутылок было удобнее, чем разноразмерными и разнофигуристыми значками, однако Советский Со-юз не баловал изобилием рисунков, размещенных на бутылочных пробках, а иностранных было днем с огнем не сыскать. Запомнилась только крышечка от какой-то отечественной минералки, с красиво выби-тым на ней орлом, да пепси с фантой, написанные русскими буквами, а значит всерьез иностранными не воспринимающиеся. Фанта вообще долгое время считалась у нас чисто советским, только очень ред-ким, напитком. Ни пепси-кола, ни фанта в нашем ма-леньком городке тогда не продавались, однако часто привозились из Москвы или с морей и такой уж большой редкостью не являлась. Как отступление, уже тогда был культ всего иностранного, не важно латинскими ли буквами оно написано, греческими (фантики с необычными греческими буквами цени-лись даже больше американских), арабской ли вязью или восточными иероглифами. Ценились даже ки-тайские изделия - китайцы выпускали тогда не де-шевый отвратительный ширпотреб, а вполне доб-ротную фабричную продукцию, куда круче советско-го г...на. Впрочем, чтобы совсем уж не унижать совет-скую промышленность, кое-какие вещи, вполне кон-курентоспособные на мировом рынке мы все-таки производили.
В общем, в пробки играли редко. Значки были попу-лярнее, однако их истинную ценность никто не знал. Априори считалось, что самые ценные - с иностран-ной надписью. Случайно найдя у отца старые дедов-ские военные ордена, я начал было выменивать их во дворе на всякое фуфло с надписью типа "baseball club 1978", однако отец быстро это обнаружил, пре-сек и провел серьезную воспитательную беседу.
Другое дело закрутки. Это было настолько эпохаль-ным явлением, что я даже до сих пор помню все их названия и игральную стоимость. Закрутками назы-вались пластмассовые крышечки от всякого рода со-ветского парфюма. Они были игральные и не играль-ные. Все мягкие крышечки изначально считались не игральными, большинство твердых, пластмассовых - игральными. Было два типа игры - детсадовская, ко-гда играли в лунку, как в значки, классическая и взрослая. В классической, каждый игрок выставлял к стене закрутки, согласно их стоимости, отходил на заранее оговоренное расстояние, и пытался сбить их своей собственной закруткой (битой). Если он не по-падал, ход переходил к другому. Сбитые закрутки иг-рок забирал себе. Был нюанс - если бита становилась цоком, то есть не лежа, а стоя, игрок совершал по-вторный бросок с того места, где она упала. Сбитые закрутки, не упавшие, а также ставшие цоком, не за-бирались и ставились назад к стенке. Во взрослой иг-ре цок не считался, а бита, для массивности залепли-валась изнутри пластилином. Такая бита не считалась закруткой и поставить ее на кон было уже нельзя.
У малышни закруток почти не было, а если они и по-являлись, то тут же проигрывались более старшим и опытным ребятам. Игра в закрутки продолжалась строго до седьмого класса. С восьмого это считалось позорным и непацанским, поэтому каждое 31-го ав-густа будущие восьмиклассники выходили во двор, и, на глазах плачущей детворы, подбрасывали вверх все выигранные за карьеру закрутки, и топтали их но-гами. Это был целый ритуал, освященный временем, он назывался - колоть закрутки. Мы, первоклашки, потом собирали осколки наиболее ценных, зачастую легендарных закруток и хранили их, как реликвии. К слову, попадались и альтруисты, которые, вместо то-го, чтобы колоть драгоценные закрутки, отдавали их нам, малышам, но это было огромной редкостью.
Ажиотаж вокруг закруток был страшный! Я знавал ребят, которые клянчили у родителей деньги на, ска-жем, мороженое, а скопив нужную сумму, покупали в универмаге одеколон с особо ценной закруткой, скажем, за рубль или за два. Одеколон тупо выбра-сывался или выливался, а закрутка тут же проигры-валась. Куда уж там современным игроманам с их игральными автоматами.
Закрутки делились по типам и цветам. У каждой был свой редкий цвет придающий ей стоимость. Самой дешевой считалась белая "простуха", она стоила од-но условное очко. Выглядела она примерно так.
Простуха синего и зеленого цветов шла за два очка, столько же стоил и "малек" - белая про-стуха вдвое меньших размеров. Синяя простуха называлась в обиходе "синюхой", а зеленая, соответ-ственно - "зеленухой". Красных и черных простух не было, точнее они существовали лишь в легендах, из цикла - "я однажды слышал от кого-то, кто якобы ви-дел чувака, который знавал парня с красной просту-хой". Возможно, за давностью лет, я где-то могу ошибиться, но легендарные закрутки, которые никто из моего окружения и в глаза не видел, реально су-ществовали. Я столкнулся с этим, когда один из более взрослых сыновей сослуживцев моей матери, кото-рый не стал, по обыкновению, колоть закрутки, а от-дал их мне (целлофановый пакет - штук пятьдесят). Среди нескольких редчайших, заработанных за мно-голетнюю карьеру первоклассного игрока, там была одна, поначалу я даже не счел ее игральной, однако во дворе, в среде старших ребят, она вызвала насто-ящий переполох. Называлась она, извиняюсь за не-литературное слово, - "красная сиська", пошел спор об ее стоимости, сговорились о цене в 62 очка, хотя, подозреваю, я сильно продешевил. Проиграл я ее, естественно, в первый же день.
Об остальных закрутках. Простуха, имеющая два и более цветов или прожилки, называлась, почему-то "семицветкой", и шла за семь очков. Остальные мальки, кроме белых, приравнивались в цене к раз-ноцветным простухам. Точно не помню, но, кажется, желтых, розовых и оранжевых простух тоже не было. Следующим по стоимости шел "скельтон". Он был только маленьким, хотя о больших скельтонах леген-ды тоже ходили. Белый скельтон шел за два очки, си-ний и зеленый - за четыре, черный - за шесть. Других цветов они не имели, хотя ходили легенды о желтых, красных, розовых и оранжевых скельтонах, и, даже, о скельтонах-семицветках. Факт - уже в постзакру-точном возрасте я реально видел в магазине одеко-лон с настоящим скельтоном-семицветкой.
Далее шел, так называемый, "грузинчик", прозвание, как я полагаю, произошло от оригинальной верхуш-ки. Грузинчики были большие и маленькие. Большой белый грузинчик шел за два очка, синий и зеленый - за шесть, розовый и оранжевый - за девять, желтый и черный - то ли за двенадцать, то ли за шестнадцать, красных - не существовало (или их просто никто не видел), грузинчик-семицветка - за двадцать четыре. Стоимость маленьких грузинчиков по цветам не-сколько различалась, я точно не помню, но, кажется, черных и желтых не было вовсе, а остальные цвета, кроме синего и зеленого, ценились дороже.
Следующая закрутка - королек. Они были только большие. Белый оценивался в три очка, синий и зе-леный, как и грузинчики - в шесть, (в некоторых шко-лах и дворах - в девять). Красных я не видел в глаза, хотя они, судя по всему, все-таки существовали. Во всяком случае, многие говорили о них, как о реаль-ном факте. Оранжевый - 12, розовый - 16, желтых и черных не было даже в легендах.
Далее по возрастающей кабанчик. Они были боль-шие и маленькие. Маленькие, естественно, ценились дороже. Большой белый кабанчик шел за шесть, ма-ленький - за двенадцать. Цветные, в силу их редко-сти оценивались по-разному - от двенадцати до два-дцати четырех. Был, помню, у меня еще большой желтый кабанчик (из того же подаренного кулька), который я оценивал в тридцать два, и этого никто не оспаривал. Потом была закрутка под названием "ро-зочка", слишком редкая, чтобы я помнил ее цену, и упомянутая выше "сиська", попавшаяся мне един-ственный раз в истории. Розочку, в силу скромных художественных способностей, я изобразить не смо-гу, скажу лишь, что ее навершие напоминало коро-левскую корону, или, скорее - папскую тиару.
Скельтон.
Грузинчик.
королек.
кабанчик.
Мы, малышня, не имея по-настоящему ценных за-круток нередко пытались мошенничать. Даже сейчас помню, как я маминым красным лаком для ногтей раскрашивал дешевые белые закрутки, превращая их в особо редкие и дорогие. Получалось топорно - лак ровно не ложился, и обман быстро раскрывался, хотя подобная афера производилась, обычно вече-ром, под покровом темноты. Морду за это не били, но фальшивые закрутки тут же кололись на твоих гла-зах. Лишь однажды мне повезло - краску с плохо окрашенной закрутки я пытался смыть маминой жидкостью для снятия лака. Получился неплохой натуральный розовый цвет. Я даже честно проиграл эту фальшивую закрутку, и никто подвоха так и не заметил.
Хватит о закрутках. Еще до школы я пытался писать сказки. Где-то до сих пор валяется тонкая учениче-ская тетрадь с желтой обложкой, куда я, в силу ни-чтожных литературных способностей шестилетнего мальчугана, вносил свои убогие этюды. Никакого ин-тереса она не представляет, а вот уже в школе я разошелся - начал писать настоящий приключенче-ский боевик. Назывался он - "приключения двадцати каскадеров". Почему именно каскадеров? Видимо я перепутал их с каратистами, либо не видел особой разницы - и те, и другие - крутые, как сейчас бы ска-зали (тогда такого слова не существовало), парни, умеющие классно драться, защитники слабых, и во-обще супер-пупер герои. Понятия каратэ в Советском Союзе не было, но от старших ребят в школе и во дворе, я, краем уха что-то такое все-таки слышал.
К делу я подошел всерьез. Герои романа были лока-лизованы и помещены в наиболее подходящую для этого страну на карте мира - Японию. Очень долго я выдумывал им имена и фамилии. Поначалу все шло гладко - Хиросака Наякузи, Кюрююка Натахара, Суд-зиками Моракумо (приблизительно так, точно не помню), но дело вскоре застряло. Выдумать от фона-ря столько японских имен, самому запомнить, чем пресловутый Хиросака отличается от какого-нибудь Хирокимы было даже для меня, автора, весьма про-блематично. Однако решение все-таки нашлось. Я начал давать им английские (какие тогда знал) имена, типа Майкл Шукуюка, Джон Курасюра, или Джек Хи-томато. Но на целых двадцать каскадеров и этого не хватило. Пошли псевдо-среднеазиатские имена (Азия - есть Азия) - Нормулды Рахат-лукумов, Алалай Бах-тыр-Бахтыров и т.д. Кое-как на двадцать человек я имен все-таки наскреб.
Героев я поместил в город Осака (повторяю - на той маленькой карте мира, что висела у меня на стене, японских городов было штук пять-шесть, которые ле-пились чуть ли не друг на друга, помимо Токио - Нагоя, Саппоро, Хиросима, Нагасаки, Осака, и все, пожалуй).
Первым событием был переезд всей толпы в Токио. О том, как живут западные (развитые капиталистиче-ские страны, какой в принципе являлась и Япония), я не имел ни малейшего представления, думал, все как у нас, только масштабнее. Из рассказов отца, которо-го часто отправляли в командировки, я слышал о проблемах с гостиницами, он постоянно жаловался, что мест нет, ночевать приходится чуть ли не на вок-зале. По моим представлениям, в Японии дела должны были обстоять еще хуже, поэтому, по приез-ду в Токио, мои герои столкнулись со схожими труд-ностями. В гостиницах мест не было, и они через крышу залезли во дворец какого-то богача (в Совет-ском Союзе считалось - богатый, значит плохой), об-чистили его, отнять деньги у богатого - геройство, насвинячили, и улеглись спать.
Проснувшись утром, они отправились в аэропорт (то-гда в СССР авиаперелеты стоили копейки, даже я, несмышленый пацан, это знал), и полетели в китай-ский город Урумчи. Зачем-то им понадобилось в Америку, а о том, что можно просто пересечь на са-молете Тихий океан, я как-то не сообразил (карта-то плоская, растянутая от Аляски до Камчатки, это не глобус, в котором легко можно было сориентиро-ваться), поэтому им требовались пересадки. Я и обо-значил на карте несколько таких точек-пересадок. По замыслу, траектория их перемещений не должна была включать в себя территорию Советского Союза и одиозных, с моей точки зрения, стран, типа Паки-стана. В Советский Союз, по сюжету, мои герои должны были попасть только в конце своих злоклю-чений. Как вы, наверное, поняли, эпос до конца до-писан не был - меня привлекли другие игры и инте-ресы.
До Америки мои каскадеры с некоторыми происше-ствиями все-таки добрались, где их вызвали некие мрачные люди в некий тайный кабинет. Там им предложили какую-то непонятную работу, и только выйдя оттуда, они сообразили, что их завербовало злобное ЦРУ. Не смейтесь - для семилетнего пацана тех времен с минусовым уровнем информированно-сти об окружающем мире и полным отсутствием ли-тературных навыков подобный поворот событий был вполне логичен.
Первым делом герои отправились в Гондурас вое-вать с повстанцами из Никарагуа. Опять же, не смей-тесь. Информационная каша в моей голове сформи-ровала три основных врага СССР - Пакистан, краем уха, (в официальных СМИ об этом как-то скромно умалчивалось), я слышал про войну в Афганистане, и про то, что именно Пакистан, то ли снабжал врагов оружием, то ли сам непосредственно воевал против нас.
Второй враг - ЮАР с его апартеидом. Не знаю, как было не самом деле, но преподносилось это очень жестко. Проклятые белые расисты унижали хороших черных парней, как им заблагорассудится - убивали прямо на улицах, отнимали еду, не пускали в школы.
Враг номер три - Гондурас. В прессе и на телевиде-нии тогда очень много говорили о никарагуанских повстанцах, против которых воевали гондурасские наемники. Никарагуанцы хотели жить при социализ-ме, то есть хорошо и справедливо, а злобные гонду-расцы, поддерживаемые деньгами подлых амери-канцев, за это их убивали.
Даже США и страны западной Европы (в самый раз-гар холодной войны!!!) настоящими врагами для ме-ня не считались. В конце концов я смотрел телевизор и слышал репортажи наших корреспондентов оттуда, читал в газетах о том, что какой-то посол прибыл ку-да-то с особым визитом. В моей детской голове не укладывалось, как враждебные страны могут обме-ниваться посольствами, пускать друг к другу корре-спондентов и т. д. Я воспринимал эти страны (прежде всего США и ФРГ), просто как соперников в политиче-ской игре, которые втихаря помогают нашим насто-ящим врагам, типа Гондураса или Пакистана.
Своим детским умом я никак не понимал, почему мы, великая держава, одним единственным могучим ударом не можем сокрушить эти зловредные мер-зопакостные государства, которые и на карте-то не сразу сыщешь.
Вернемся к отважным каскадерам. Естественно они сразу же перешли на сторону хороших никарагуан-цев. При этом проклятое ЦРУ ничего даже не заподо-зрило (???), и, по возвращению, каскадерам дали новое задание - убивать негров в ЮАР.
На этом мой творческий пыл иссяк. Появились новые игры, темы и фантазии. Весь опус занял у меня две трети одной тонкой тетрадки, и уже по этому факту можно судить о качестве повествования.
В Советском Союзе с интересными игрушками было туго, ничего практически не продавалось, кроме пу-чеглазых пупсиков для самых маленьких девочек. Нам же, мальчишкам, хотелось играть в космонавтов, солдатов, отважных путешественников, полярников, на худой конец - в сыщиков или шпионов. Преслову-тые оловянные солдатики (чудовищного качества с плохо обработанными краями, которые приходилось обрабатывать дома напильником) в магазинах ино-гда встречались, но редко, и стоили недешево. Отча-сти их заменяли пластмассовые фигурки - воины разных эпох, и, почему-то, индейцы. Это были целые наборы из нескольких фигурок, которые разбрасы-вались, терялись, обменивались на те же закрутки, валялись по всей комнате, и, ввиду этого, родители покупали их нам крайне неохотно.
Зато мы, пацанва, нашли выход - пупырчатые мишки. Они продавались во всех ларьках, и стоили, реально - три копейки за пару. Изначальный их смысл - та-лисманчики на машину в честь олимпиады, но насто-ящие счастливые обладатели личных автомобилей брезговали этой чепухней, зато нам, малышам, ку-пить за три копейки сразу две игрушки - счастье. Продавались такие же парные космонавтики, но по-чему-то подобным спросом у нас они не пользова-лись. Возможно, слишком уж топорно и неуклюже они были сделаны. Мишки бывали разных цветов, но в основном синие и зеленые - какой-то чертовски популярный цвет в Советском Союзе. Мы давали им разные имена, всегда англо-американские - еще один штрих к поклонению всему западному. Мишек по имени Михаил или Степан не существовало, зато были Майклы, Джоны и Джеки. У меня их было штук шесть. Любимые - зеленый (или синий) Джон, и, со-ответственно, синий (или зеленый) Джек. Они были братьями, и, естественно, супершпионами. Из очень доступного тогда пластилина я лепил им амуницию и прочий реквизит, типа мечей, щитов и маленьких пи-столетиков. Под эту тему даже начала писаться оче-редная книга, однако ни ее названия, ни содержания я уже не помню.
В школе у меня появилось два друга - Серега и Леха. Потом добавился Вовчик. С Серегой мы дружили до самого окончания школы и даже после нее. С Лехой я разругался классе в третьем, причем стопроцентно по моей вине, мы даже подрались, и он мне навалял. А тогда нас называли три мушкетера - Вовчик, плот-ного телосложения был Портос, Серега (спокойный и меланхоличный, как удав) - Арамис, а мы с Лехой спорили, кто из нас Атос, а кто Д"Артаньян. Настоя-щую книгу "Три мушкетера", тогда еще, разумеется, никто не читал (мы были слишком маленькие), да и кино вряд ли смотрели, но и так было всем ясно, что Д"Артаньян - главный. Именно Леха придумал для нашей компашки интересное словцо - шайка. Что означает это слово, никто из нас даже не знал, по причине бедности детского лексикона, но звучало оно красиво и таинственно. Неподалеку от школы была аллея с огромными разлапистыми елками (сей-час там все заасфальтировано, и ютятся торговые па-вильончики - спасибо Борьке Ельцину и его бандю-ганам-коммерсантам), но тогда, заползая под это ел-ки, мы попадали в целый мир - волшебный и не-предсказуемый. Кто-то, не помню уже кто, принес неполную пачку сигарет "космос", и мы пытались ку-рить, не в затяжку, а просто так, для крутизны. Наша шайка быстро спалилась, подозреваю, что заложил нас именно Вовчик, хотя прямых доказательств этому нет.
Скандал был страшный - гудела вся школа! Нас даже вызвали на педсовет, не знаю, как сейчас, но тогда это считалось высшей формой наказания учеников. В школу вызывали родителей, собирался весь педаго-гический коллектив, какие-то представители школь-ного комитета, еще кто-то, нас поставили в классе у доски, задавали провокационные вопросы, на кото-рые мы, первоклашки, в силу малого умственного багажа, могли ответить только одно - я больше так не буду. Смысла обрушившихся на меня обвинений я не понимал. Про злополучные сигареты никто так и не узнал, речь шла лишь о невинной, с моей точки зрения, игре в некое тайное сообщество. Серьезные дядьки и тетки обвиняли нас в асоциальном поведе-нии - словцо, которое я и не знал тогда-то, в антисо-ветчине и склонности к криминалу. Мы краснели и бледнели. Блин!!! А ведь это была абсолютно невин-ная игра четырех друзей-малышей. Шайка распалась.
Еще одна фишка. В школу мы все ходили в единой форме - дурацкого покроя синий костюм с классиче-ской рубашкой для мальчиков и сарафан (не помню уж какого цвета) с белым фартучком и белыми же бантиками для девочек. На костюме еще были белые алюминиевые пуговицы с точечками. Боже, как я ненавидел эту форму! Если на первоклашках она хоть как-то смотрелась, то в более поздних классах этот мундир с чудовищно огромными идиотскими пупырчатыми пуговицами выглядел просто анекдо-тично. Он вызывал у нас настоящую аллергию.
Но фишка в другом. Директриса нашей школы пыта-лась ввести правило - в понедельник, среду и пятни-цу ребята должны были ходить в рубашках голубого или синего цвета (девочек это не касалось), а во вторник, четверг и субботу (тогда была шестидневка) - в зеленых рубашках военного образца. С синими рубашками проблем не было. А вот с зелеными...
Это должен был быть не салатный или иной другой оттенок зеленого, а настоящий армейский цвет хаки. На семилетнего ребенка!!! Такие вообще нигде не продавались, текстильная промышленность Совет-ского Союза их попросту не производила. Некоторые законопослушные родители все-таки нашли выход - кто-то обратился в ателье по пошиву одежды (инди-видуальный пошив даже для тех времен - удоволь-ствие не из дешевых), одна мамаша по случаю при-обрела такую рубашку где-то в Киеве, в местном во-енторге, так назывались магазины, торгующие всякой военной атрибутикой. Когда на каком-то родитель-ском собрании эту мамашу привели всем в пример, моя мать громогласно возмутилась - Я, ЧТО ТЕПЕРЬ СПЕЦИАЛЬНО ПОЛЕЧУ В КИЕВ ЗА РУБАШКОЙ ДЛЯ МАЛЬЧИКА!!! Начался настоящий родительский бунт, и нелепое начинание сошло на нет, хотя изначально планировалось, что дети без рубашек соответствую-щих цветов вообще не будут допущены к занятиям.
Ближе к концу первого класса, где-то в мае, моей ма-тери вдруг выдали на работе путевку на двоих в Бол-гарию. Немыслимое для советских времен чудо. От-пуска у моих родителей никогда не совпадали, хотя они работали вместе в одной конторе, и отдыхать я ездил или с мамой, или с папой.
Для выезда за границу, кроме кучи других бумаг, требовалась характеристика с места работы или уче-бы. Мать на работе характеризовалась положитель-но, а вот со мной, первоклашкой, неожиданно воз-никли проблемы. Характеристику должна была написать классная руководительница, а подписать завуч и директриса. Все трое вдруг уперлись - "вер-телся на уроке, зимой играл в снежки, ездил с горки на картонке, бегал на перемене, а однажды потерял карандаш". Такого хулигана нельзя отправлять в дружественную социалистическую Болгарию. Он же опозорит перед иностранцами весь Советский Со-юз!!! Господи, какой маразм - характеристика на се-милетнего пацана для выезда за рубеж!
Возможно, но не факт, они просто вымогали у моих родителей взятку, и, в итоге, получили ее (что, опять же - не факт, в те времена это не особо практикова-лось), скорее всего им просто хотелось поиграть на наших нервах и показать свою власть. Положитель-ную характеристику, после долгих злоключений, мне все-таки выдали.
Перед поездкой я прочитал детскую книгу Носова (имя автора я подзабыл, но фамилию помню точно) - "Незнайка на луне". Это было продолжение другой книги - "Незнайка в Солнечном городе", которую я прочел гораздо позже. Повторяю, по-настоящему ин-тересные книги, хоть детские, хоть взрослые, были в Советском Союзе чудовищно недоступны, читалось то, что удавалось урвать - покупалось за немысли-мые деньги на черном рынке, обменивалось на что-то или совершенно случайно выкидывалось в книж-ном магазине. Был такой термин - выкинули или вы-бросили, то есть ни с того, ни с сего вдруг завезли де-фицит в заштатный магазинчик. Товар моментально раскупался, а завмаг обязательно притыривала для себя несколько экземпляров (рядовым продавщи-цам тоже кое-что перепадало), чтобы потом обме-нять их на что-то другое или преподнести в подарок нужному человеку - гаишнику, директору школы, ректору института, главврачу поликлиники. Подоб-ная ситуация происходила с любым дефицитным то-варом в любом магазине, поэтому торговые профес-сии тогда были невероятно престижны.
Где мать нашла эту книгу, я не знаю. У нее полностью отсутствовал переплет и несколько первых и послед-них страниц. В конторе, где она работала, был пере-плетный отдел, в котором сшивали документы, по-этому книга приобрела более-менее достойный вид, пусть и без яркой обложки.
"Незнайка на луне" сильно повлиял на мою детскую психику. Сюжет книги таков - коротышки (маленькие неопределенного возраста человечки) из некоего идеального коммунистического мира, где царит аб-солютное равноправие, на космической ракете от-правляются на луну (ракету они по глупости просто-напросто угнали, случайно нажав на какую-то кноп-ку). А на луне царил мир капиталистический, карика-турно показанный - с правом частной собственности, продажными чиновниками и полицейскими, мо-шенниками всех мастей, нищетой пролетариата, ло-пающимися банками и акционерными обществами, грубыми, попирающими человеческое достоинство, законами, но почему-то чертовски привлекательный. Там было что-то правильное, логичное, но моему детскому уму непостижимое. Я вдруг понял, если от-бросить весь негатив, существующий в обоих мирах, и взять все лучшее, получится идеальное государство, где каждый сможет реализовать свои возможности и удовлетворить свои потребности. Тогда, конечно, я таких формулировок не знал, и правильно выразить свои детские мысли не мог, но были некие неосо-знанные ощущения своей правоты.
Простой пример - акционерное общество. По моей логике выходило, если у одного человека не хватает средств на реализацию какого-то проекта, скажем, постройки детского кинотеатра, почему бы не ски-нуться всей толпой, и не выпустить акции, на которые этот кинотеатр будет построен, тогда счастливый об-ладатель этих акций, мог бы ходить туда совершенно бесплатно, а все остальные - уже за деньги. Эта идея казалась мне абсолютно естественной и социалисти-ческой, но, когда я озвучил ее в присутствии взрос-лых, меня назвали антисоветчиком, антикоммуни-стом, и чуть ли не чуждым элементом. Было обидно, тем более, что я тогда не понимал - ЗА ЧТО? ПОЧЕМУ?
Сейчас понимаю. Я посмел отобрать у государства его основные функции и отдать их в руки индивиду-ума.
Игра в выдуманные мной страны приобрела новые оттенки. На выпрошенном у отца листе ватмана я начертил настоящую карту. Она почти не отличалась от реальной, однако существенные изменения в ней все-таки были. Правильную, социалистическую Мы-шию (абсолютный аналог СССР), я почему-то поме-стил в западное полушарие, примерно в район США Напрочь же выдуманную полусоциалистическую-полукапиталистическую, идеальную с моей точки зрения страну - на место нашего Советского Союза. Это была Червякия, никаких существенных ролей раньше, в дошкольные годы, не игравшая. Отчего страна с таким отвратительным названием стала вдруг ведущей и самой сильной в мире, я сейчас да-же не представляю. Просто какие-то невнятные игры детского подсознания.
Рядом с Мышией я поместил еще несколько остро-вов-государств социалистической направленности, так сказать, братьев наших меньших по Варшавскому договору. В числе прочих были Крысия - страна-ренегат, втихую предававшая социалистические нормы и склоняющаяся к проклятому капитализму (из разных источников я знал, что не у всех соцстран все было так уж гладко, и у Советского Союза тоже были какие-то разногласия с той же Югославией или Албанией), маленькая и пушистенькая Хомякия - страна-ничто, и Тушкания. В моем выдуманном мире обязательно должна была существовать страна по-бедившего коммунизма - полное равноправие, ни-каких денег, каждому - по потребностям, от каждого - по труду. Или как-то так. Ей и стала небольшая ост-ровная Тушкания.
К северу от Мышии, на месте Канады была Паукия, по замыслу - плохая капиталистическая страна, слишком слабая, чтобы играть серьезную роль в ми-ровых процессах, но гадившая всем подряд и заис-кивающая перед более сильными. К югу, на месте Мексики, была еще какая-то страна, ничего из себя не представляющая, а дальше шла Муравьиния - то-же капиталистическая страна, но с трудолюбивым и изобретательным населением. Она снабжала весь мир разными диковинными вещами.
Южную Америку я поделил между несколькими ни-чего не значащими странами, типа - просто Жукия, Жукия-Носорогия, Жукия-Оления, еще какая-то Жу-кия, Стрекозия или Стрекозиния, и так далее. Когда моя фантазия иссякла, половину континента я отдал, так называемому СОС - Соединенные Отсталые Страны. В дальнейших играх и вновь начатой и недо-писанной книге, это СОС превратилось вдруг в серь-езное государство, играющее не последнюю роль в мировой политике. Книга называлась - "Приключе-ния летчика Кассия Кая". Оговорюсь - из детских вос-поминаний выплыло только название, сюжет уже забыт, а рукопись не сохранилась.
Европы, как таковой, на моей детской карте не было. Почти всю ее занимала некая Широкия (запас насе-комо-грызуньих названий иссяк), покрытая дев-ственными лесами, и населенная образцово-показательными крестьянами. Была еще Локория, со столицей Ло - некий прообраз Италии, Гения и Тания (Греция и Турция). Севернее, на месте скандинавских стран, располагались три острова - Токия, Кория и Шумакия (или Шуматия, как-то так). Серьезные, с мо-ей точки зрения государства, а Шуматию (или Шума-хию) я вообще сделал самой богатой страной мира, где каждый житель имеет личный автомобиль, само-лет, и миллион местных шуматийских долларов. Именно там летчику Кассию Каю, когда тот потерпел воздушное крушение, местный крестьянин подарил свой вертолет - мол, ерунда, у меня их несколько, сколько захочу, столько и куплю.
Перемещения Кассия Кая по выдуманному мной ми-ру были совершенно хаотичны и бессистемны - сю-жет не клеился. Он спасал кого-то, совершал какие-то героические поступки, но в его действиях не про-сматривалось ни логики, ни последовательности. Просто глупая игра.
На месте Африки располагалось с десяток государств, самые значительные - Северная Мокка (Египет), Южная Мокка (ЮАР) и Центральная Мокка (где-то посередине). Еще были - Пальма, Пальмира (даже не припомню, откуда в моей голове всплыло это краси-вое название), и другие. Среднюю Азию занимали отсталые и недоразвитые Япия и Джеул. Вместо Ин-дии было государство со странным названием Спрут, абсолютно нейтральное и не подчиняющееся ника-ким законам. К Спруту я прилепил еще несколько не-внятных стран с позабытыми уже названиями. Китай я обозвал Кюсю, но никакой политической направ-ленности ему так и не придумал, японские острова - Ялейкой (высокоразвитая страна, тоже абсолютно нейтральная).
Требовался враг всему миру, что-то типа фашистской Германии, полностью милитаризированной и стре-мящейся к тотальной гегемонии - разжигательнице всех мировых войн. Без такого государства игра те-ряла всякий смысл. Паукия на эту роль не тянула - она граничила только с Мышией, а значит любая война закончилась бы слишком быстро. Ей стала Ро-тия, помещенная на последний незанятый участок карты - на место Австралии. Не знаю, откуда взялось подобное название, но точно не от слова рот. Подо-зреваю, что это как-то связано с наименованием из-вестной тогда восточногерманской шоколадной фабрики "Рот фронт" (красный фронт), звучащей, не-смотря на вкусности, очень уж угрожающе. К Ротии я присоединил мелкий зловредный полуостров - Ко-марию, ее вечную союзницу.
Интересно, что бы сказал современный детский пси-холог, ознакомившись с этими фантазиями.
Эта карта висела у меня на стене класса до четверто-го-пятого, за это время я выдумал целых четыре ми-ровые войны, где Ротия завоевывала почти всю пла-нету, но Червякия, в конце концов, неизменно по-беждала.
Вернемся к поездке в Болгарию, полностью пере-вернувшую мое детское мировоззрение. Прямых рейсов туда не было, сначала мы полетели (или по-ехали на поезде, реально не помню) в Киев. Там нас расселили в какой-то гостинице на отшибе, за ней начинался дремучий лес, гуляя по которому я впер-вые увидел настоящий гриб-лисичку, в наших краях не встречающийся, красивый, яркий и сочный, точно такой, как на картинке.
Скорее всего в Киев мы ехали все-таки на поезде, по-тому что именно авиаперелет Киев-Варна оставил в моей памяти первое впечатление о самолетах и аэровокзалах. Обидное отступление - пока мы жда-ли регистрации, мать сновала туда-сюда, оформляя какие-то документы, мне захотелось по-маленькому, если вы понимаете, о чем я. Хотелось не то, чтобы сильно, но когда мы зашли на трап и загрузились в салон захотелось уже по-серьезному. Однако во время взлета и посадки ходить в туалет строжайше запрещалось. Я терпел, сколько мог, но в итоге все-таки уписался. За время перелета штаны подсохли, но позор остался навсегда.
Болгарский городок, в который мы прибыли, назы-вался Албена, а гостиница - Нона. Гид что-то объяс-нял нам о происхождении названия, о древней бол-гарской легенде, связанной с этим именем, но я, по-раженный открывшийся красотой, его почти не слу-шал. В нашем заштатном городке тогда не было ни одного строения, выше стандартной хрущевской пя-тиэтажки, а тут гостиница, этажей в двадцать! Нас по-селили на каком-то надцатом этаже, откуда с балко-на открывались море и пляж.
В первый же день мы пошли с мамой в город. Такого изобилия я не мог себе даже представить - на каж-дом углу продавалась супер дефицитная пепси-кола и (немыслимо!!!) кока-кола в фигурных бутылочках. В Советском Союзе о ней ходили только легенды. Еще там был напиток под названием "Швепс", долгие го-ды я реально считал его чисто болгарским продуктом, пока он не появился у нас в стране где-то в нулевые, когда мне было уже лет под тридцать. Швепс прода-вался в четырех вариантах - апельсиновый (как сей-час помню - Златен Портакал), грейпфрутовый, ли-монный и горький тоник. Последний мне почему-то нравился больше всего, хотя мать говорила - ну и дрянь, кислятина.
Везде продавались бананы, хотя у нас, даже в Москве, за ними душились в многокилометровых очередях. Я, повторяю, очень образованный для сво-их лет мальчик, знал, что в Болгарии бананы не рас-тут, не тот климат, их привозят откуда-то из Африки, но почему они без всяких очередей продаются по-всюду??? До этого, в дошкольные годы, я однажды попробовал вкус бананов, их привез из Москвы отец, он еще долго матерился, что простоял в очереди за ними четыре часа. Их было три, я даже написал на эту тему сказку - "три банана". О чем она, я уже не помню, но факт остается фактом - это была дикая эк-зотика.
Здесь же они продавались на каждом шагу, хуже того, на местном рынке я увидел самый настоящий, а не нарисованный на картинке ананас. Шок!!! Я тогда думал, что ананасы - привилегия обожравшихся буржуев, и подаются они только президентам или большим капиталистам в честь какого-нибудь нацио-нального праздника или юбилея, мысль о существо-вании подобного фрукта в СССР даже не рассматри-валась. Мы, дети, даже спорили, кушает ли Брежнев ананасы, и сходились во мнении - откуда же он их возьмет? А тут, на самом обычном рынке, среди кар-тошки и морковки, дьявольски вызывающе лежит АНАНАС! Стоил он пять левов (один болгарский лев приравнивался к советскому рублю) - дороговато, и все мои мольбы купить его мать проигнорировала. Зато она не жалела денег на книги. Книги на русском языке продавались в лавке рядом с рынком и стоили адекватно - один лев со стотинками (копейками) за экземпляр. Продавец сносно говорил по-русски, и, когда мама с ним разговорилась, я испытал еще один шок. Выяснилось, это был частный торговец, и лоток тоже принадлежал ему! Все на законных основаниях. В СССР подобного даже представить себе было не-возможно, а тут, в нашей напрочь дружественной социалистической Болгарии - совершенно офици-альный частный бизнес.
Еще - огромное количество иностранных автомоби-лей. У нас в городке первая иномарка появилась году в 1988, и вызвала настоящий переполох. Здесь же они были припаркованы на каждом шагу - всех цве-тов и моделей. Оказывается, в Болгарию приезжали туристы из всей капиталистической Европы - Герма-нии, Франции, скандинавских стран, отдых здесь, при сопоставимом сервисе, стоил значительно дешевле.
Однако, некие разграничения все-таки были. Для ту-ристов из Западной Европы существовали валютные магазины - аналоги нашей "березки". Нас беспро-блемно пускали туда поглазеть, вроде как в музей, но назначение большинства ярких и красивых упако-вок оставалось для меня полнейшей загадкой.
Зато рядом с этим магазином валялось неимоверное количество фантиков от иностранных жвачек. Я оду-рел от подобного богатства, ребятам с нашего двора подобное даже не снилось. Сначала я подбирал все подряд, как птица-падальщик (прохожие смеялись, мать бранилась), и распихивал их по карманам, за-тем, поумнев, начал выбирать наиболее ценные и завел специальный пакетик. Потом, вернувшись до-мой, я произвел настоящую дворовую революцию с этим пакетиком, обесценив все имеющиеся у осталь-ных ребят вклады, и проиграв, в итоге, все за месяц.
Болгария поражала своим изобилием. То, что в СССР считалось немыслимым дефицитом, здесь свободно и без всяких очередей продавалось в любом мага-зинчике. Любые сорта сыра и колбасы. Вспоминаю наши, заметные даже ребенку, пустые прилавки. По-зор Советскому Союзу - мать, в числе прочего, везла домой из Болгарии сыр и колбасу! Я это абсолютно точно помню! Как все это прошло через таможню, не знаю, возможно процедура тогда была проще, но несколько головок сыра и палок колбасы она дей-ствительно привезла.
Я тогда осторожно поинтересовался у матери - неужели в Болгарии наконец-то построили настоя-щий коммунизм, к которому наша страна идет уже много лет? Мать огляделась, кивнула на какого-то дядьку из нашей группы, и попросила больше не го-ворить на эту тему.
Было несколько экскурсий, в том числе в знаменитое своим юмором Габрово, там действительно стоит памятник посреди речки. Речушка, правда, так себе - ручеек, но - факт. Еще мы поднимались на какую-то башню, где должно было быть ровно сто ступенек, все считали, и ни у кого никогда не получалось оди-наковой цифры - мистика. С этой башни (кажется, она называлась Плевна или Плевен) когда-то русские войска спасли Болгарию от турок. Но более всего ме-ня, и, в особенности, мою мать поразила деревушка Попово, куда мы попали проездом, по пути, кажется, в это самое Габрово.
Там располагался двухэтажный магазин русской кни-ги. Попав туда, мне кажется, мама вообще перестала адекватно воспринимать действительность, я тоже ошалел. Полное собрание Конан Дойля на русском языке, весь Дюма, Дрюон. В Советском Союзе за по-добное сокровище оторвали бы голову. Мать набила книгами целый чемодан, который мы (она была очень хрупкой и субтильной женщиной), еле дота-щили до ожидавшего нас автобуса. Набрать больше, просто не хватало сил, тем более, что я постоянно просил - "Чиполино", "Карлсон". Этих книг в Совет-ском Союзе не хватало даже в библиотеках, за ними выстраивались сумасшедшие очереди. Помню биб-лиотекаршу в нашей городской библиотеке - на "Чи-полино", вы сто двадцать восьмой в очереди, а "Карлсона" получите лет через десять, если очень повезет.
Тут это продавалось совершенно свободно. Именно тогда, я, семилетний мальчик, понял, что СССР - са-мое несправедливое государство в мире, где все - ложь. Меня могут порицать за эти слова, но с тех пор я тихо возненавидел свою страну, дико радовался в свое время краху КПСС, и, с восторгом идиота, голо-совал за развал советской империи. Великая ошибка советского руководства - пускать детей и подростков за рубеж, пусть даже в дружественные социалисти-ческие страны. Слишком ярким был контраст, по-рождающий желание уничтожить этого монстра, под названием СССР. В итоге, мы своего добились.
Сейчас, конечно, я поумнел, перестал воспринимать все слишком эмоционально, и многие вещи карди-нально переосмыслил.
Возвращаться в тусклый серый родной городок ката-строфически не хотелось, я даже написал на бумажке клятвенное письмо самому себе обязательно вер-нуться, запечатал его в бутылочку из- под "Швепса", и замуровал ее в трещине фундамента гостиницы. Не вернулся. Скорее всего никогда уже и не вернусь.
Отъезд сопровождался переполохом и нервотреп-кой. Мать везла на родину восемь (!!!) мест неподъ-емной ручной клади дефицитнейшего товара. Одеж-да, обувь, книги, продукты, консервы - зеленый го-рошек, фасоль, еще что-то, АНАНАСЫ в кусочках, ко-торые стоили гораздо дешевле натуральных, и мама все-таки решила меня побаловать. Вещи мы перетас-кивали по очереди, каждый раз метров на двадцать, чемодан с книгами - вдвоем, потея и чертыхаясь. Еще был огромный тюк с шерстяной основой для накрывания кресел и диванов - огненно-красный, почему-то напоминающий мне о вымерших мамон-тах, мать потом частично распродала его среди сосе-дей и сослуживцев, за неслабые, как я понял, деньги, которые чуть ли не окупили всю поездку. А путевка, со всеми скидками, стоила тысяча двести рублей - ее годовая зарплата. Плюс семьсот, кажется, рублей разрешали обменять на левы. В приведенных циф-рах я могу серьезно ошибаться, мать упомянула об этом как-то вскользь, что-то в моей голове могло и перепутаться.
Последнее воспоминание - в один из дней был сильный шторм, и с балкона сдуло ветром надувной резиновый детский круг - тогда я еще не умел пла-вать. Было обидно до слез, и мама отправила меня на пляж искать его. Круг я, естественно, не нашел, за-то обнаружил на берегу смятую бумажку в пять ле-вов. С учетом того, что круг стоил один или два лева - неплохой улов. Деньги я естественно отдал матери, и она накупила на них мне всяких вкусняшек.
Возвращались мы вновь через Киев. Там нас встре-чал отец. Воспользовавшись случаем (бесплатные рабочие руки), мать на оставшиеся деньги понабрала там еще кучу дефицита, уже по-советски, в очередях, увеличив багаж до размеров, совсем уж неприлич-ных для железнодорожных перевозок. Вообще, меня до сих пор удивляет черная неблагодарность наших бывших союзных республик. По-моему, хуже, чем в РСФСР (Российской Советской Федеративной Социа-листической Республике) не жилось ни в одной и них. Дефицит был везде, но дефицит дефициту - рознь. На Украине, в Закавказье или в Прибалтике свободно продавалось то, чего в России днем с огнем было не сыскать. Я знаю, о чем говорю. Мать частенько спе-циально ездила на Украину за продуктами и одеж-дой (граница была недалеко), тем более в Вороши-ловграде (Луганске) у нее были какие-то дальние родственники. Отец, совершенно непрактичный и равнодушный к вещам, привез однажды из тур по-ездки в Армению, на озеро Севан, огромное количе-ство умопомрачительного дефицита. Когда он пове-дал матери, что он мог еще привести, но не привез - пожалел денег (в конце концов это была все-таки ту-ристическая поездка вырвавшегося из семейных оков мужчины, а не шоппинг, как бы сейчас сказали, тур), она просто взбесилась. Когда-то давно они оба побывали в командировке в Литве, что-то вроде кур-сов повышения квалификации, и рассказывали о та-мошней жизни совершенно фантастические вещи. Кстати, мать (отец на подобное никогда не обращал никакого внимания) уже тогда отмечала крайне неприязненное отношение литовцев к русским.
В августе этого же года отпуск выпал уже у моего от-ца. Мы вновь поехали на море, на этот раз в Сочи, точнее в Хосту (я могу ошибаться, возможно это все-таки произошло годом позже). Там жила бабулька, у которой мои родители останавливались дикарями чуть ли не каждый год. Ее дом находился на горе, да-леко от моря, но брала она за свой флигелек бук-вально копейки. Поездка на поезде (или перелет на самолете) стоили в Советском Союзе столь дешево, что подобные вояжи были доступны абсолютно всем. Дикий отдых в Сочи тогда был по карману каждому, вне зависимости от толщины его кошелька.
У бабульки жила еще одна семья с сыном - моим ро-весником. В первый же день мы игрались, разбало-вались, разбегались, а под моей кроватью бабуся по-ставила кипятить электрический чайник без крышки. Спрыгивая с кровати, я угодил своей маленькой нож-кой прямо в него. Боль была неописуемой - врачи потом диагностировали ожог второй степени. Меня мгновенно поместили под струю холодной воды из колонки, страшно вспоминать - кожа слезала с ноги вместе с носком, и я это видел собственными глаза-ми! Вызвали скорую помощь, которая так и не прие-хала, меня отвезли в больницу на такси, кое-как об-работали ногу, дали необходимые рекомендации и отправили восвояси. В море я так и не искупался, точнее, обмотав ступню каким-то кульком, пару раз зашел в воду приблизительно по колено. Даже не зашел - наступать на ногу я не мог. Отец весь отпуск проносил меня на руках или на плечах. Держа меня за подмышки, он легонько окунал меня в воду, типа купал. Нога загноилась, и отпуск пришлось прервать.
Позитивные воспоминания все же остались. В саду у бабульки я поймал громадного, с мою ладошку, если не больше, будто бы выточенного из темно-коричневой полированной древесины жука. Это был то ли жук-олень, то ли жук-носорог, изумительно красивый, похожий на вырезанную искусным умель-цем статуэтку. Я всегда со страхом и брезгливостью относился к разного рода насекомым и паукам (со страхом - к паукам, с брезгливостью - к насекомым), но это существо было приятно на ощупь и совсем не страшное, несмотря на размеры. Сначала я поместил его в стеклянную банку, пытался кормить, играться, но потом, по просьбе отца, все-таки выпустил на во-лю.
Дома папу ждал скандал. Мать кричала - один един-ственный раз я отпустила тебя с сыном, и ты привез домой инвалида!!! Меня, по инициативе матери мо-ментально госпитализировали - нога реально гнои-лась. В больнице я провалялся около месяца - повяз-ку на ноге регулярно меняли (жутко болезненная процедура), первые две недели школьных занятий мне пришлось пропустить.
В палате я был самым маленьким. Остальным ребята было лет по тринадцать-четырнадцать. В свободное от процедур время, а его было предостаточно, они играли в новую, неведомую, изумительную по внеш-ней красоте и сложности, игру под названием - "мо-нополия".
На большом листе бумаги, один из этих парней - не-заурядный, на мой взгляд художник, расчертив лист на множество квадратиков (шедевр рождался прямо на моих глазах), поместил там названия западных фирм (некоторые, за неимением достаточной ин-формации, выдумывал прямо на ходу) и снабдил их нереально красивыми рисунками. Еще были купюры, выполненные столь качественно, что им позавидо-вал бы Центробанк, акции, еще какие-то фишки. От-куда это взялось в то время, остается только догады-ваться. Меня, малыша, естественно, к этим играм не пускали, я смотрел со стороны и жутко завидовал.
Какие-то моменты этой игры я все же подглядел и запомнил, но попытки внедрить ее во дворе или в школе потерпели крах. То ли я был неважным ху-дожником, то ли не учел каких-то деталей, составля-ющих ее главный смысл.
Осенью 1981 года умер Леонид Ильич Брежнев. Это была катастрофа вселенского масштаба. Многие лю-ди, не исключая взрослых и вполне разумных, по-настоящему плакали, я же рыдал до истерики. Конец эпохи, конец всей нашей жизни, конец Советского Союза. Жизнь без вечного, великого Брежнева никак не укладывалась в моей детской голове. Хотя анек-доты, подслушанные где-то на кухне ходили даже среди нас, малышей.
Вообще, наверное, зря называют Советский Союз злым тоталитарным государством с суровым неумо-лимым и все слышащим КГБ, от которого нет никако-го спасенья, и где сажали в тюрьму за невинную по-литическую шутку в трамвае. Я как-то этого не заме-чал. Напротив, анекдоты про Ленина и Брежнева хо-дили чуть ли не открыто (оба были Ильичами, и эта тема вовсю муссировалась в обществе). Мы, малыши, смысла большинства анекдотов не понимали, но охотно пересказывали их друг другу, даже смеялись. Ведь анекдот - есть анекдот, над ним положено сме-яться. Вообще это было время какого-то обществен-ного раздвоения личности, общественной шизофре-нии. При чудовищном уважении к Брежневу и, осо-бенно, к Ленину, над ними потешались все, кому ни лень.
При этом Брежнев был для нас фигурой вселенского масштаба. Собственно, мы знали только двух совет-ских вождей - великого Ленина и Брежнева. Про Сталина советские средства массовой информации говорили мало, неохотно, и только в связи с победой в Великой Отечественной Войне. Поэтому и нами он воспринимался не как вождь (ни о каких репрессиях "вождя народов" никто и не заикался, даже на кухнях, изрядно подвыпив), а как гениальный военачальник, каким представляли его советские фильмы - мудрый старик в застиранном до дыр мундире, с неизменной трубкой, склонившийся над картой военных дей-ствий. Хрущев не упоминался вовсе, как будто его и не было, эту фамилию знали только самые продвину-тые и эрудированные, такие, как мой друг Серега. И то в плане - вроде был такой генсек когда-то, между Сталиным и Брежневым, больше ничего о нем не знаю.
Смерть Брежнева потрясла всех, люди недоумевали - как жить дальше, что будет со страной без ее един-ственного и неповторимого лидера.
Ничего не изменилось, пленум ЦК КПСС выбрал но-вого генсека - никому из нас не известного Андропо-ва. В отличие от заметного, узнаваемого Брежнева, мне он запомнился какими-то худосочным непри-метным очкариком, никак не тянувшего на настояще-го полноценного лидера государства.
Еще - после смерти Брежнева, был объявлен всесо-юзный государственный траур, нас на целый день освободили от занятий в школе. По причине скорби, эта "халява" прошла незамеченной. Мы не играли во дворе, а тупо плакали, уткнувшись носом в подушку. Настоящие, чистые и наглые школьные прогулы, без медицинской справки или объяснительной записки родителей начались у нас классе в шестом-седьмом, так что лишний будний день без занятий восприни-мался, как подарок небес.
Чем запомнился Андропов? Практически ничем. Помню, взрослые его не особенно уважали и чуть ли не в открытую ругали за что-то. При Брежневе такого не было - шутки шутками, анекдоты анекдотами, но откровенно оскорблять и материть вождя никто не решался. Впрочем, возможно, я просто тогда был слишком маленьким, и не все разговоры взрослых влетали в мои уши.
За что ругали Андропова? Кажется, это было что-то связанное с алкоголем и увеселительными заведе-ниями. Он ввел какие-то ограничения - то ли начал прикрывать пивнушки, то ли запретил продавать вы-пивку с какого-то по какой-то час, не знаю. Просто помню постоянные жалобы отца, типа, - "ну вот, те-перь и пива спокойно в парке ни попьешь. Сволочь!" Мне мальцу все это было абсолютно равнодушно. Возможно я что-то и путаю, но ругали его зверски - факт.
Когда умер Андропов, мы, дети, как бы кощунствен-но это ни звучало, немножко даже обрадовались - еще один день траура, день без занятий, можно с утра до вечера гонять в футбол, играть в закрутки, чи-тать увлекательные приключения или просто без-дельничать.
После второго класса я впервые отправился в пио-нерский лагерь. Вообще-то в пионеры принимали классе в четвертом, до этого мы все были октябрята-ми, однако любые летние лагеря для малышей тогда традиционно назывались пионерскими. Октябрятами тоже становились не автоматически, был особый ри-туал посвящения - на торжественной линейке стар-шие пионеры прикалывали нам на грудь значки с изображением молодого Ленина. Волнительный момент, сродни папуасской инициации - мы приоб-щались к миру и духу взрослых. Позже, уже став пио-нером, я тоже посвятил в октябрята какую-то девочку - от волнения значок на ее груди прикололся криво и кое-как. Но гордость я испытал неописуемую - вот этими руками просто девочка стала девочкой-октябренком!
Пионерский лагерь располагался неподалеку от го-рода - километров в пятидесяти, на берегу неболь-шой живописной речушки, впадающей в Великий Дон. Реально красивое место - противоположный берег состоял из древних скал, словно нарисованных на картинке. Плавать я тогда не умел, да мне бы и не разрешили - наш детский "лягушатник" ограничи-вался несколькими метрами, речушка была бурной и опасной.
Мы делились на три группы - младшая, средняя и старшая, но, за неимением достаточного количества койко-мест нас всех свалили в одну кучу, в общее помещение. Ребята постарше перестукивались через стенку с девчатами, передавали им какие-то запи-сочки, мы, малышня, жили своей жизнью.
К пионерскому лагерю примыкали холмы, в которых попадались интересные камушки, под названием кремень. Они слоились на тонкие пластушки, из ко-торых вытачивались разные фигурки, в основном - сердечки с дырочками, они потом надевались на шею. Считалось, что из кремня можно было высечь огонь, однако никому никогда не удавалось извлечь даже искорки.
Был, еще помню, праздник Посейдона - красивое и прикольное зрелище с настоящими профессиональ-ными артистами, они поливали всех нас водой из ка-кого-то ведра, мы визжали, и пытались укрыться от экзекуции. Но в целом отдых в пионерском лагере мне не очень понравился, какая-то стадность, ску-ченность в одном месте множества разных по воспи-танности и менталитету парней и девчат.
Примерно в это же время, возможно несколько раньше, по телевизору мелькнул супер культовый фильм - "Не бойся, я с тобой". Это была бомба! На моей памяти его никогда больше не показывали, или я просто прохлопал последующие показы, но по-вторно он попался мне совсем недавно на одном из многочисленных сейчас телеканалов. Это несколько смажет нарочитую субъективность изложенного, ибо я теперь помню сюжетную линию, фамилии актеров и, прочие нюансы.
Но тогда на сюжет внимания обращалось мало. Главное - изумительные драки. Фильм повествовал о том, как опытный цирковой артист (Сан Саныч) по просьбе своего ассистента-кавказца отправился к тому на родину с некой определенной целью - речь шла то ли о кровной мести, то ли о наследстве, то ли о чем-то еще в стиле кавказских традиций. Там этот самый ассистент влюбился в местную красавицу - дочь какого-то полукнязя-полубандита, который от-казал безродному приблуде в руке своей дочери. Меня, малыша, любовная линия не интересовала со-вершенно - дурацкие заморочки взрослых дядей и тетей. Меня завораживали драки! Я никак не мог по-нять, как один человек может противостоять целой толпе. Дворовые и школьные драки проходили стро-го один на один, часто по правилам - до первой кро-ви или если кто-то упадет, пусть даже поскользнув-шись. За этим наблюдало куча сверстников-рефери, которые не позволяли нарушать четкие законы по-единка. По сути это была дуэль с официальным вы-зовом и секундантами. Врать не буду, спонтанные драки без правил тоже случались, но это были еди-ничные, хаотичные случаи. Они не зачитывались в суммарный коэффициент силы и крутизны. Речь, ого-вариваюсь, идет лишь о малышне лет до десяти-одиннадцати. У ребят постарше были свои правила и законы.
Дальнейший сценарий фильма строился на возник-шем конфликте - перестрелки, драки, побег из тюрь-мы. Все это сопровождалось изумительной музыкой, четко встроенной в ритм разворачивающихся на экране действий.
Хватит об этом. Пересказывать сюжет увиденного в более зрелые годы фильма - никому не интересное забава.
Еще одно явление эпохи Советского Союза - автома-ты с газированной водой. Вода с сиропом стоила три копейки, без сиропа - одну. К автомату прилагался классический граненый стакан, который нужно было мыть в специально предназначенной для этого нише - ставишь стакан вверх ногами, нажимаешь на него, и его кое-как опрыскивает струя воды. Стаканы по-стоянно воровали местные алкаши, поэтому их нача-ли привязывать прочной веревкой.
Суть не в этом. Безвкусная вода за одну копейку ни-кому не нравилась. Тратить три драгоценные копей-ки на вкусную воду с сиропом было жалко, особенно ребятне, неугомонно игравшую во что-то и носив-шуюся туда-сюда. Пить хотелось. Родители выделяли нам десять-пятнадцать копеек в день на школьные пирожки (обед в столовой был бесплатный, но, по сравнению с домашней пищей, жутко несъедобный, к тому же плохо вымытая посуда на километр воняла грязной половой тряпкой). Но даже при тотальном советском дефиците, кое-какие вкусности в магази-нах все же продавались. Те же апельсиновые жевач-ки (я знаю, что правильно писать - жвачка, но для со-хранения натурального антуража, отступаю от этого правила. Как слышится, так и пишется.) за пятьдесят копеек. Еще была кулинария с изумительными по вкусу пирожными. Больше всего мне нравилась шо-коладная "картошка". Она стоила двадцать четыре копейки - мой "заработок" за два школьных дня. Еще было заварное пирожное за шестнадцать копеек и куча других соблазнов. Пирожок, кстати, стоил то ли три, то ли шесть копеек, в зависимости от начинки.
Тратить лишние драгоценные три копейки еще и на воду, которую, запыхавшись в горячке игр, мы вы-хлебывали в один глоток, решительно не хотелось. Выход нашелся. В нашем городе располагался один из крупнейших на всю страну комбинатов (в целях анонимности я его название не разглашаю), который в постперестроечные времена нещадно разворова-ли и обанкротили. Но тогда там была охрана, КПП, все по серьезному. Однако, разве нас, малышню, можно было остановить подобной ерундой? В забо-рах имелось множество дыр куда и проникали неугомонные исследователи. На территории комби-ната была огромная свалка, которая давала нам сы-рье для множества развлечений. Остановлюсь на од-ном.
Любопытная изогнутая жесткая стальная проволока с колечками на обоих концах предназначалась для ка-ких-то комбинатовских станков. По неизвестной при-чине, возможно брака, истекшего срока службы или обычного советского разгильдяйства, они кучами ва-лялись на местной свалке - просто подходи и бери.
Фишка в чем? Если умело вставить эту проволочку в автомат, он принимал ее за трехкопеечную монету, и выдавал вожделенную газировку. Потом проволока, одетая одним колечком на палец, извлекалась.
Это называлось - "доить автоматы", и требовало не-заурядного мастерства - у кого-то получалось в се-кунду, с первого раза, кто-то ковырялся несколько минут. Эти проволочки - доилки были, по-моему, у всех ребят младшего и среднего школьного возраста. Какой ущерб мы таким образом наносили государ-ству, даже не представляю.
Главное было - не засыпаться. Один, обычно, доил автомат, остальные стояли на шухере. Взрослые за это дело могли запросто надавать подзатыльников, а то и отвести за уши в детский отдел милиции - страшнейший позор. Для тебя лично, для родителей, для школы, для учителей. Тогда часто встречались та-кие не в меру сознательные, блюдущие свой граж-данский долг советские товарищи.
В школе у учителя было право в любой момент сде-лать обыск у тебя в портфеле или в карманах на предмет наличия подозрительных вещей, такие до-илки время от времени обнаруживались, изымались, но по причине полной недоказуемости (ну нашел где-то интересную изогнутую проволочку), наказания мы все же избегали.
Еще несколько слов о социальном неравенстве. Со-ветские люди неформально делились на несколько категорий - не имеющих вообще никаких нужных знакомств, имеющих ограниченный круг нужных знакомств (к ним относилась и моя семья), имеющих связи в серьезных непартийных гражданских струк-турах (торговля, медицина, образование и т. д. ), имеющих возможность выехать за рубеж (не в соцстраны, а за настоящий железный занавес, пусть не в Европу или Америку, то хотя бы в Азию или Аф-рику), и имеющих связи в высших партийных органах - поселка, города, области, республики, в конце кон-цов всей страны. Существовали, разумеется, люди и вне данной классификации.
После поездки в Болгарию я заразился еще одной болезнью - нумизматикой. Мать привезла в качестве сувенира несколько мелких монет - стотинок. У отца тоже была мини-коллекция из маленького пакетика с чехословацкими, румынскими, польскими и восточ-ногерманскими (ГДР) монетками. В пору моего со-всем уж пеленочного детства (два-три года) ему по-счастливилось урвать путевку по соцстранам - Румы-ния, Венгрия, Чехословакия, ГДР и, транзитом - Польша. Более подробно об этой фантастической "кругосветке" я узнал уже в юношеском возрасте. Отец не давал мне играться с этими монетами, раз-решал лишь смотреть и трогать, хотя сам был чужд коллекционированию, скорее всего он просто хотел сохранить их для истории. Шанс еще раз вырваться за пределы СССР был минимален. Хотя позже, году в 1987 или 1988 такой шанс ему вновь, в последний уже раз представился в виде черноморского паро-ходного круиза с заездом в Румынию и ту же Болга-рию. Больше ни я, ни мои родители за границей ни-когда не были, даже несмотря на падение "железно-го" занавеса и последующую относительную деше-визну турецких и египетских курортов.
В коллекции были чехословацкие кроны и геллеры, какие-то несерьезные восточногерманские алюми-ниевые марки и пфенниги, румынские и польские мелкие монетки.
К чему все это? У моего друга по начальным классам Алексея отец был профессором, ректором института, мать тоже занимала какую-то неслабую должность, дядька - мореплаватель, исколесивший весь земной шар. Я часто бывал у него в доме и поражался их не-реальному изобилию. Книжные полки ломились от полных собраний супер дефицитных в СССР авторов, но более всего меня поразил огромный пакет с мо-нетами всяких разных экзотических стран, лежащий в выдвижном шкафу. Они завораживали. Их было столько, что я, приходя к другу в гости, вместо игр мог целый час сидеть и рассматривать каждую - круглую, квадратную, с волнообразным гуртом, с дырочкой посередине, с арабской вязью, иероглифами, непо-нятными алфавитами неведомых стран. Этот пакет, никакой реальной нумизматической ценности не представляющий, просто любопытная коллекция, со-вершенно свободно лежал в незапертом шкафу. Ни-кто в семье даже не знал сколько каких монеток там находится. Тогда я решился на постыдный поступок - спер несколько штучек. Просто запустил руку в пакет, и достал первые попавшиеся. Оправдание я нашел себе простое и, по-советски, логичное - неправильно, если у одного есть чего-то много, а у другого мало. Я провел еще несколько подобных "операций", никто даже ничего не заметил.
Попался глупо. Одна малюсенькая, неприметная мо-нетка случайно выпала у меня то ли из кармана, то ли из дырки в портфеле. Скандал замяли на уровне ро-дителей, все украденные монеты я вернул, однако в тот дом дорога мне была закрыта навсегда.
Об инциденте, правда, в виде слухов, узнали многие мои одноклассники, начались пересуды и ничего общего не имеющие с реальным положением дел сплетни. Как итог - нас с Алексеем стравили на драку.
Как я уже упоминал, драки тогда более походили на дуэль. Мы отошли куда-то за школьные мусорные контейнеры. В качестве зрителей собрался весь класс. Какой-то активист, взяв на себя обязанности рефери, объяснил нам правила драки, в случае их нарушения, мы оба получали по шее. Запрещалось бороться, пи-наться ногами, разрешались только удары кулаком. С Лехой мы были примерно одной комплекции, оба - совершенно не умеющие драться домашние мальчи-ки, но он мне все-таки изрядно навалял. Резюме - "В чем сила, брат? В правде." Я был неправ и получил совершенно заслуженно.
Вернемся к повествованию. Новым генсеком избра-ли престарелого Черненко. Это был огромный дрях-лый старик, внешне немножко напоминающий неза-бвенного Брежнева. Его правление прошло и вовсе незамеченным. Он царствовал от силы год, и вообще ничем не запомнился. Даже взрослые на кухнях его не обсуждали и не ругали - человек-тень.
Примерно в то же время по телевизору начали пока-зывать феноменальный по всем статьям телесериал - "Семнадцать мгновений весны". В прокат этот су-перфильм, кажется, вышел гораздо раньше, но для совсем уж маленьких ребят он показался бы слиш-ком нудным и затянутым. Для десятилетнего ребенка - самое то.
Советское телевидение вообще редко баловало нас чем-то интересным. Вспоминаю телепрограмму тех лет - художественные киноленты шли только в ве-чернее время, да и то не каждый день. Иногда в про-грамме даже не печаталось название фильма - про-сто х/ф (художественный фильм). Оставалось только гадать, что нам покажут на этот раз.
"Семнадцать мгновений весны" произвели настоя-щий фурор. Во время его показа улицы города будто вымирали, все без исключения следили за смелым героем-разведчиком Штирлицем и его тайной борь-бой со все еще не переставающей интриговать фа-шистской элитой, дни которой были уже сочтены.
Режиссер, правда, допустил серьезный промах. Кра-сивый, серьезный, немногословный Штирлиц (Тихо-нов) - мечта любой женщины среднего возраста, для нас, пацанвы, выглядел каким-то скучным, неесте-ственно правильным и, даже в чем-то, занудным. За-то окружающие его фашисты - шеф гестапо Мюллер (Броневой), начальник всего отдела Шелленберг (Та-баков) казались более живыми, и вызывали даже некую симпатию. Конечно, мы понимали, что это враги, страшно переживали за нашего Штирлица, но все равно они возбуждали какой-то нездоровый ин-терес, перешедший, в итоге, в наши детские игры.
Кто-то притащил в школу маленькую брошюрку, в конце которой расшифровывались воинские звания СС. Так мы поняли, что штандартенфюрер Штирлиц - на самом деле был полковником, а группенфюрер Мюллер - генерал-майором. Мой не по возрасту эрудированный друг Серега, рассказал всем прибли-зительную структуру и иерархию фашистской вер-хушки.
Вновь отступление. Отец Сергея был убежденным, фанатичным коммунистом - редкая даже по тем временам вещь. Свои идеи он пытался привить и сы-ну, что, впрочем, не мешало ему расти раздолбаем и пофигистом. Однако какие-то плоды это все-таки да-ло. Серега в совершенстве разбирался в политиче-ской системе советского государства, знал, например, чем политбюро разнится от Верховного Совета, по-чему самый главный вождь называется у нас гене-ральным секретарем и чем он отличается от номи-нального главы правительства - председателя совета министров. Всем остальным до этого не было ника-кого дела. Ну, висит в школе на стене картонка с фо-тографиями престарелых членов политбюро, распо-ложенных в неведомой нам иерархической после-довательности, еще какие-то рожи то ли министров, то ли фиг знает кого - нас это вообще не интересова-ло. Однако рассказы Сергея навязчиво выводили нас на некие аналогии в политической структуре СССР и фашистской Германии (если кто-то прочтет мои бредни, пусть не ругается, ибо - факт).
Естественно начались детские игры в шпионов, Штирлицев, тайных агентов, благо телевизор иногда все-таки подкидывал огня в топку интересными шпионскими фильмами.
Кстати, почему-то всех толстых ребят автоматически стали называть борманами, а тщедушных очкариков - геббельсами, хотя в реальности все было как раз наоборот - Геббельс был большой и тучный, а Бор-ман имел среднее телосложение.
Ходили легенды, что существует, якобы настоящая книга Юлиана Семенова, по мотивам которой и был снят фильм (на это указывалось и в титрах), но никто никогда не видел ее в глаза, хотя байки типа - одна-жды я встречал человека, который знал кого-то, брат которого читал эту книгу - были не редкость. Впер-вые книга "Семнадцать мгновений весны" встрети-лась мне в продаже только в девяностые годы, и то не в начале, а где-то в середине. Только тогда я ре-ально поверил в ее существование.
Из-за отсутствия в кармане наличности и уже угасше-го интереса я ее тогда так и не купил, хотя в те дои-сторические годы любой пацан, даже самый оголте-лый неуч, двоечник и хулиган продал бы душу за возможность прочесть эту книгу. Советский Союз действительно, без всяких шуток, был самой читаю-щей страной в мире.
Тогда же, или несколько раньше, появилась потреб-ность в шифровании. Сначала речь шла о подсказках на уроках. Был выработан целый язык жестов. Имел ли он какое-то отношение к реальному языку глухо-немых, не знаю, но каждая буква обозначалась либо сочетанием пальцев, либо прикосновением к лицу. Например, нос - означал "н", а глаз - "г". Главное было скрыть эти жесты от учителей, которые, разу-меется, тоже не были идиотами и легко могли про-честь нашу обезьянью мимику.
"Семнадцать мгновений весны" внесли свои коррек-тивы в систему шифрования - секретные записки. Шифр был прост - буквы русского алфавита или за-менялись порядковыми цифрами или элементарно сдвигались на одну позицию, вместо "а" писалось "б", вместо "б" - "в", и так далее. Никакого труда для де-шифрования эта система не представляла, поэтому я (до сих пор горжусь изобретательностью десятилет-него мальчугана) усложнил задачу. Я разбил алфавит на группы - гласные буквы, звонкие согласные, глу-хие согласные, шипящие, каждая из которых шифро-валась отдельно. Не зная алгоритма, прочитать такой текст было совершенно невозможно.
Суперфильм "Семнадцать мгновений весны" даже натолкнул меня на написание серьезной шпионской книги. Сюжет опять крутился вокруг противостояния хорошей Червякии и плохой Ротии. Тошнотворно со-циалистическая Мышия отошла на второй план. По замыслу, смелый герой-разведчик из свободолюби-вой Червякии, после череды приключений, должен был попасть в фашистскую Ротию и внедриться в ло-гово врага. Повествование не клеилось, герой поче-му-то завис в нейтральном государстве под названи-ем Спрут, на чем книга, собственно, и оборвалась. Писательского дара у меня никогда не было, однако я разработал целую систему воинских званий, долж-ностей и орденов. Я даже начертил эскизы мундиров, погонов и петлиц - по замыслу все население в мили-таризованной Ротии ходило в военной или полуво-енной форме.
Это был уже последний, и, как обычно, неудачный опыт сочинительства. Усложненная до мельчайших деталей красивая карта выдуманного мной мира из-рядно надоела и перестала быть вдохновителем мальчишеских фантазий.
Я заинтересовался реальной географией. Неподале-ку от нашего дома был книжный магазин (потом, уже в 90-е он закрылся, туда въехал филиал какого-то банка, затем, когда банк лопнул - контора по про-даже пластиковых окон и так далее). Книжный мага-зин торговал обыкновенной советской макулатурой - сочинениями никому не интересных писателей, ка-кими-то идеологическими брошюрами, научно-техническими изданиями узкой направленности. Но некоторые любопытные вещицы там все же попада-лись. Например - настоящий глобус, которого у нас не было даже в школе, в кабинете географии. Сколь-ко он стоил, вспоминать не хочу, очень дорого, инте-рес был чисто эстетическим, тем более, что все на нем изображенное я и так знал с закрытыми глазами. Другое дело - толстенный подробнейший атлас мира в солидном красном переплете. Его цена была - ровно десять советских рублей. Выпросить подобную нереальную сумму у матери, на, как она сама выра-жалась, дурь и ерунду (иди лучше делай уроки, дво-ечник), было делом совершенно безнадежным. Я каждый день после уроков заходил в магазин, брал в руки атлас и листал его, пока продавщицы не начали узнавать меня в лицо и гнать взашей. Мать, к слову, после полугода бесконечного нытья, я все-таки уло-мал - атлас она мне купила.
Когда в школе мы играли в "города", мне долго никто не верил, обвиняли в выдумках и мошенничестве - нет такого города!!! Уже позже, во время увлечения футболом (об этом ниже) я на спор вызвался назвать по памяти ровно сто английских городов и проиграл вспомнив то ли девяносто семь, то ли девяносто во-семь. Отыгрался на Бельгии, где умудрился припом-нить двадцать городов, потом принес в школу атлас и доказал, что я не вру.
Примерно в то же время у нас, детворы, появилось новое, по-настоящему серьезное стрелковое оружие. На смену примитивным рогаткам пришли "воздуш-ки". На том же комбинате, где мы находили пресло-вутые "доилки" для автоматов с газировкой, изредка попадались замысловатые трубочки - широкие алю-миниевые с одного конца и тонкие железные с дру-гого. Эти трубочки приматывались к деревянному прикладу, в широкой, алюминиевой части просвер-ливалось небольшое отверстие, куда ртом вдувался заряд - пластилиновый шарик или свинцовая дро-бинка, закатанная в тот же пластилин. Последний ва-риант был экстремальный - он мог нанести серьез-ную травму. Пневматический эффект достигался с помощью выточенного из дерева поршня, обмотан-ного специально просмоленными нитками. С другого конца поршень имел крестовину, удобную для взве-дения двумя пальцами, она цеплялась за край при-клада, и, одним движением большого пальца, про-исходил выстрел. В качестве приводящей силы ис-пользовалась, так называемая, бинт резина - тонкая широкая эластичная полоска, свободно продающая-ся в аптеках.
Создание "воздушки" - было целым искусством и за-нимало уйму времени. Мало того, что необходимые трубки штабелями на дороге не валялись, чтобы отыскать их на комбинатовской мусорке приходи-лось совершать не один опасный рейд, где запросто можно было получить по шее от местных ребят, охраняющих свою законную территорию, но еще и приклад, втихаря от родителей, кухонным ножиком вытачивался не один и не два дня. Просверлить пра-вильное отверстие в нужном месте и точного диа-метра - тоже задача не из простых. Не одна дефи-цитная трубка браковалась из-за этого. Плюс - под-гон, калибровка. Кроме того, "воздушка" должна была выглядеть эстетично и эргономично. Коряво и некрасиво сделанные, они попросту позорили свое-го владельца.
Но так или иначе, пресловутые "воздушки" имели почти все парни, и я - не исключение. Друг в друга стреляли редко, били в основном по разного рода мишеням, нередко по живым - птицам и кошкам. Я этим, правда, не занимался - животных было жалко. Впрочем, убить из "воздушки" птичку, не говоря уж о кошках и собаках, обычным пластилиновым шари-ком было практически невозможно, но боль они причиняли нешуточную.
Попасться в школе с "воздушкой" - гарантированный привод в детский отдел милиции, педсовет и испор-ченная репутация на все школьные годы, поэтому в школу мы их, как правило, не носили. Впрочем, по-падались и такие отъявленные хулиганы-отморозки, которым все было, что называется, по барабану. Но и во дворе было небезопасно. Бдительные советские граждане, как говорится, бдили. Отнятые такими блюстителями социалистического порядка "воздуш-ки" ломались или изымались, что, с учетом энергоза-тратности их изготовления, сильно удручало.
Даже удивляюсь, как эта эпопея с "воздушками" не привела к какой-либо серьезной трагедии, по край-ней мере на моей памяти таких случаев точно не бы-ло.
Еще мы делали "ракеты". Никаких петард тогда не было и в помине, самыми крутыми пиротехнически-ми изделиями были новогодние хлопушки, да бен-гальский огонь. Однако "бабахнуть" хотелось. Конеч-но, можно было просто лупить куском кирпича по пистонам от игрушечного пистолета, но душа жаж-дала большего.
Голь на выдумку хитра. В советских хозяйственных магазинах продавалась копеечная селитра - кажется, в качестве удобрения. Эту селитру мы разводили во-дой в определенной (не помню уже какой) пропор-ции и вымачивали в ней старые газетные листы. По-том их сушили, конечно, не дома, а на батареях в подъезде. Иные подъезды все были завешаны жел-товатой, едко пахнущей газетной макулатурой. Взрослые, как мне кажется, в большинстве своем не понимали в чем суть явления, и с вопиющим анти-общественным фактом никак не боролись. Хотя учи-теля об этой совсем не невинной забаве были пре-красно осведомлены.
Эти газетные листы назывались - селитрованная бу-мага. При поджигании они быстро тлели с грозным шипением, но, помещенные в замкнутый объем, взрывались. Сила взрыва была, конечно, невысокой и не травмоопасной, чего не скажешь о температуре горения. Потушить селитрованную бумагу было ой как непросто и ожог она давала нешуточный.
Прикол заключался вот в чем - бумага закатывалась в фольгу, оставался лишь хвостик, который затем и поджигался. Такая "ракета" со свистом взлетала на приличную высоту, и, если повезет, громко взрыва-лась. Обычно она просто взлетала, описывая не-предсказуемые пируэты в воздухе, возвращаясь иной раз в исходную точку, словно бумеранг. То есть игрушка все-таки таила в себе определенную угрозу, что и подчеркивало ее прелесть. В наших, разумеется, мальчишеских глазах.
Фольгу мы воровали в пункте приема цветных ме-таллов. Медь и алюминий тогда ничего не стоили и эти пункты практически никак не охранялись - про-сто перепрыгивай через забор и тащи все, что только захочешь. Фольга была только одного вида - та, из которой делали пробки для советских молочных бу-тылок - жесткая, прочная, идеально подходящая для "ракет". Она валялась целыми катушками, бобинами, я до сих пор не представляю себе, откуда в цветмете собиралась фольга в таком несметном количестве. Возможно, местный молочный завод просто сдавал туда брак.
Игрались мы и с негашёной известью, которой полно валялось на советских стройках-долгостроях. Это бы-ло уже по-настоящему опасно. Известь засыпалась в пустую стеклянную бутылку, заливалась водой, и быстро закупоривалась. Через несколько секунд бу-тылку рвало в клочья. Диаметр поражения составлял два-три метра. Мало кто отваживался баловаться этой штукой, но - пацаны, есть пацаны. Показушная полудетская крутизна того стоила.
Еще к этому времени мы потихоньку стали интересо-ваться противоположным полом, правда, поначалу чисто эстетически. Для чего нужны девочки, мы дога-дывались с трудом, однако чем-то они нас все же привлекали. Сделать признание девочке, что она те-бе нравится - было смерти подобно, поэтому эти те-мы всплывали в чисто мальчуковой компании, и то только среди лучших друзей. До сих пор помню, как мы с другом Сергеем ходили по парку и сравнивали деревья с понравившимся нам девочками. Чем больше дерево, тем больше нравится девочка.
Далее. Легендарный фильм - Зорро. По телевизору его не показывали, он шел только в кинотеатрах, причем детей туда не пускали - строго после шестна-дцати лет. Кто-то, естественно, проникал (контролле-ры в Советском Союзе часто смотрели на это сквозь пальцы), но большинство ребят, в том числе и я, его не видели, хотя и хвастались в узком кругу. По сюже-ту, благородный разбойник Зорро оставлял после себя особую метку - Z, обведенную кружком. В игру включились все, без исключения, дети.
Все стены, тротуары, дороги были изрисованы мелом - ZORRO, или просто Z в кружочке. В противовес по-явилась другая команда, которая стирала или зама-зывала эти знаки и рисовала собственные, некие за-гадочные "ОРОРО". До сих пор, кстати, не знаю, что означало это странное слово. Между противобор-ствующими командами даже вспыхивали настоящие драки.
Именно к тому времени и был запланирован визит в наш городок члена политбюро товарища Соломен-цева, закончившийся страшным скандалом. Кого-то из городского партийного начальства даже сняли с должности. Директриса школы выстроила нас, па-цанят, во дворе на линейку, и, чуть ли не со слезами на глазах произнесла речь, примерно следующего содержания - "Вы - будущие строители коммунизма, строители новой светлой эпохи, наша надежда и гордость. Но как же вы смогли опозорить наш город, нашу руководящую партию, в конце концов - себя. На город выпала неслыханная честь - его посетил сам член политбюро ЦК КПСС великий товарищ Со-ломенцев. И что же он увидел при въезде? Ваши ду-рацкие ZORRO! Какой невиданный позор! Сам това-рищ Соломенцев - и ZORRO! Как вы, будущие ком-мунисты, могли опуститься до такого?".
Мы стояли, оплеванные и опозоренные, и... ни шиша не понимали. Благородный разбойник и член полит-бюро ЦК КПСС в наших детских наивных и невинных умах ну никак логически не связывались. На что кон-кретно обиделся наш видный великий деятель - была для нас огромная неразрешимая загадка.
Смерть Черненко мы встретили с восторгом и лико-ванием - еще один день без занятий. О том, кто при-дет ему на смену, никто и не догадывался. Коммуни-стическая партия и власть к тому времени уже ском-прометировала себя настолько, что превратилась в посмешище. Мы даже не втайне, а в открытую меч-тали, чтобы новым генсеком стали дряхлые Устинов или Громыко - настоящие аксакалы политбюро. Че-рез год или полгода они тоже помрут, и нас вновь на целый день освободят от нудных школьных занятий.
Этот день я помню до сих пор. Мы до вечера гоняли в футбол, пока какой-то малец на велосипеде не со-общил нам новость - избран новый генсек. Мы об-ступили его - кто? Тот заныл - не знаю, не помню, кто-то на букву "Г". Ликованию не было предела - Громыко! Никой другой фамилии, начинающуюся на эту букву, мы попросту не знали. Ура, еще один ста-рец, который через полгода помрет!!! Серега рванул домой за новостями.
Вернулся он с лицом столь траурным и безнадежным, что мы поняли - произошла катастрофа. "Это не Гро-мыко, это Горбачев - самый молодой член политбю-ро. Пока он, сволочь, подохнет, мы успеем уже шко-лу закончить" - трагически произнес он.
Мы приуныли. Фамилию Горбачев никто из нас не знал, во всяком случае в телевизионных новостях на первых ролях она не звучала, но Сереге поверили безоговорочно. Череде смертей и халяве траура пришел конец.
Поначалу, правление Горбачева ничем особенным не запомнилось, кроме того, мы взрослели, появля-лись новые интересы, в том числе все возрастающий интерес к девочкам. Вся эта дурацкая политика шла по боку.
А еще был чемпионат мира по футболу в Мексике 1986-го года. Отец Сереги - яростный фанат футбола, пристрастил к игре и сына. Мой папа к футболу был абсолютно равнодушен, поэтому весь мой интерес к этому виду спорта ограничивался пинанием мяча во дворе. Играл я очень слабо, забивал мало и мои функции на поле чаще всего сводились к обороне и тупому отбою мяча подальше от ворот, на авось.
Чемпионат мира все перевернул вверх ногами. Я буквально заболел футболом. Большинство игр транслировалось слишком поздно по нашему вре-мени и мне не разрешали их смотреть - завтра в школу. Но те, которые все же удавалось посмотреть, завораживали. Это было чудо, праздник! Когда наши вылетели в одной восьмой финала от бельгийцев, мы рыдали от подобной несправедливости. Кстати, эту игру тоже показывали очень поздно, и я ее не смот-рел. Сергею, несмотря на поздний час, смотреть поз-волили. Потом он долго рассказывал нам о судейских ошибках, не назначенных пенальти, положениях "вне игры", повлиявших на исход матча. Потом сбор-ная Бельгии, позорно проиграла в четвертьфинале, кажется, Дании, хотя я могу и ошибаться, а Дания, в свою очередь - Испании. Мы ликовали - наши обид-чики отомщены!
Чемпионат мира быстро закончился, и мы переклю-чились на первенство СССР. Но там все было как-то скучно, буднично, а наша областная команда прозя-бала в первой лиге без всяких шансов на выход в высшую. Городской клуб и вовсе играл где-то во вто-рой лиге первенства области, состязаясь со сборны-ми колхозов и совхозов. Отец Сергея выписывал га-зету - "Советский Спорт", которая после прочтения доставалась и нам. Нас интересовали прежде всего иностранные чемпионаты с интригующими и заво-раживающими названиями клубов - Барселона, Ва-ленсия, Севилья, Сарагоса, Манчестер Юнайтед, Тот-тенхэм Хотспур, Вест Хэм Юнайтед, Глазго Рэйнджерс. Более всего привлекали именно английские (это по-нятно - в школе мы изучали английский язык), и по-чему-то испанские, наверное, благодаря красивому для русского слуха звучанию. "Советский Спорт" не баловал нас - таблицы и обзоры игр иностранных чемпионатов появлялись там совершенно хаотично и бессистемно. Итоговые результаты, скажем, чемпио-ната любимой нами Англии могли вообще напрочь проигнорировать, зато дать пространную, на полга-зеты, оценку какого-нибудь ничего не значащего одиннадцатого тура. Судя по всему, иностранный футбол появлялся там строго по остаточному прин-ципу - когда нечем было заполнить пустые полосы.
Примерно в то же время, возможно позже, а может быть наоборот раньше появился еженедельник "Футбол-Хоккей". Появился, подчеркну, именно в ки-осках нашего городка. Не исключено, что в стране он издавался и до этого. Стоил еженедельник дорогова-то и покупался редко, вскладчину, зато половина его была полностью посвящена футболу (преимуще-ственно отечественному, хотя краткие обзоры веду-щих зарубежных чемпионатов там тоже присутство-вали), вторая половина - менее интересному для нас хоккею, видимо потому что край у нас южный, не хоккейный. Нет, хоккей мы тоже любили и смотрели, там более, что сборная СССР была ведущей на плане-те, но с футболом он не шел ни в какое сравнение. В общем, еженедельник обозревал чисто ключевые футбольные и хоккейные события, никакими другими видами спорта мы вообще не интересовались.
"Советский Спорт" же чрезмерно увлекался местеч-ковыми заурядными первенствами мало популярных спортивных дисциплин, спартакиадами, универсиа-дами, массовыми забегами за и против чего-то или кого-то, физкультурным движением, часто игнорируя по-настоящему интересные события. Кроме того, он нередко публиковал на передовицах всякую чепухню, например - доклады со съездов ЦК КПСС, речи генсе-ков, открытые обращения каких-то официальных лиц. Раздражало страшно. Мы, подростки искренне счи-тали - назвался "Советским Спортом", так и пиши о спорте, а не лезь во всякую идиотскую политику.
В газетных киосках еще продавалась английская (на английском, разумеется, языке) коммунистическая газета "Morning Star". Она стоила недорого - не-сколько копеек. Иногда мы ее покупали, чтобы по-практиковаться в английском языке, хотя упорства в этом предмете нам не хватало - скорее для интереса. Перспектив в изучении иностранных языков нам не виделось, разве что закончить специализированный институт и стать переводчиком. Преподаваемый в школе английский, большинством учеников игнори-ровался - кому он нужен был в Советском Союзе? Никому и в голову не приходило, что знание языка может когда-то кому-нибудь реально понадобиться.
Однако в этой газете, в отличие от "Советского Спор-та", регулярно печатались таблицы чемпионатов Ан-глии и Шотландии, включая все низшие дивизионы. Названия даже мелких, полупрофессиональных клу-бов завораживали и сводили с ума.
Тогда же я начал вести что-то вроде журнала. Назы-вался он - "Тетрадь для важных дел по футболу". Сначала я тупо, от руки переписывал все самое инте-ресное, касающееся футбольных событий - крупицы информации, которые удавалось выудить из того же "Советского Спорта", потом догадался делать вырез-ки и наклеивать их в тетрадку. Записывались там и собственные эмоциональные оценки увиденных матчей, а также слухи, прогнозы и многое другое. Эту тетрадь я регулярно вел с 1986 по 1988 год, потом меня увлекли другие интересы, в итоге тема перио-дически забрасывалась, вновь возобновлялась, опять забывалась, потеряла хронометраж, нити и це-ли, однако благополучно просуществовала аж до 1990 года. Кипа ученических тетрадей (больше два-дцати штук) до сих пор валяется у меня дома.
Чуть позже мы с Сергеем даже начали издавать соб-ственный футбольный журнал на вырванных из тет-ради страницах. Назывался он, почему-то "Бегемот", наверное, по аналогии с известным журналом "Кро-кодил", и существовал в единственном экземпляре. Оформлялся он красочно, с помощью фломастеров, имел постоянные рубрики, аналитические статьи (пи-сал их более продвинутый в этом плане Серега), по-добие концепции, на последней странице был отдел юмора и собственноручно составленный мной фут-больный кроссворд, на предпоследней - итоги несу-ществующего тотализатора.
Футбольный тотализатор выдумал я. Идея была ге-ниальной - за одну копейку можно было приобрести лотерейный билет, где, в специальной строке, следо-вало указать исход или счет матча. Победитель или победители, если их было несколько, в равных долях забирали себе все деньги. О том, что часть призового фонда можно оставлять себе, я как-то не додумался. Это была просто игра. Но и в нее играть никто не за-хотел. Красиво и любовно оформленные лотерейные билеты с индивидуальными порядковыми номерами ни один человек так и не купил, даже за одну копей-ку.
Горбачевские перемены пришли в наш городок до-статочно поздно. Пресловутый "сухой закон", нас, 13-ти летних подростков никак не касался, алкоголь ни-кто не употреблял, хотя на Новый год (класса с треть-его-четвертого) родители позволяли сделать мне не-большой глоток шампанского. Первый раз я попро-бовал водку только в шестнадцать лет, остальные мои сверстники - ненамного раньше или позже.
Взрослые и старшие парни Горбачева, конечно, ру-гали, ходило множество шуток, анекдотов и сатири-ческих стишков, но наш возраст это поначалу никак не затронуло.
Горбачева считали болтуном. Все эти слова - "пере-стройка, ускорение, демократия, гласность", какое-то время на нашей жизни вообще никаким образом не отображались. Это было где-то в Москве, в Кремле, на другой планете.
Впрочем, для нас политика находилась тогда при-близительно на двадцать пятом месте по важности, в каком-то параллельном мире. Мы все больше и больше интересовались противоположным полом.
Сейчас проще. Существует интернет, эротические сайты, чаты, форумы, социальные сети, телесериалы о взаимоотношении полов. Современные подростки куда более информированы и раскрепощены в об-щении. Тогда ничего этого не было.
Не было, не смейтесь, даже такого понятия - секс. Во всяком случае это слово широко не употреблялось. Его обычно заменяло всем известное матерное вы-ражение либо более мягкие формулировки, типа - бах, трах, чпок. Для нас, в любом случае, это была чи-стая теория, подслушанная из хвастливых разговоров старших парней, достоверность которых тоже была весьма сомнительна. В целом, механика процесса была нам понятна, хотя и вмещала в себя множество смешных на сегодняшний день мифов и суеверий, останавливаться на которых я не буду.
Мы совершенно не знали, как вести себя с девочка-ми, они - как вести себя с нами. Хотя могу серьезно ошибаться. Девчонки взрослели и созревали гораздо раньше парней, и, подозреваю, могли дать нам се-рьезную фору в этом вопросе.
Сначала (с первого по шестой-седьмой класс) мне нравилась одна девочка. Назовем ее, условно, Ма-рина. Она не считалась самой красивой в классе, но в ней была изюминка - светлые волосы, нетипичная для школы короткая стрижка-каре и симпатичные веснушки. Почему ей разрешили ходить без тради-ционных косичек и бантиков - для меня загадка. Она была невысокого роста, хрупкая, нежная. С тех пор мне до сих пор нравятся женщины ее типа.
Подойти к ней и пообщаться - душа уходила в пятки. При одной только мысли об этом меня ожидал сер-дечный приступ. Я поделился проблемой с Сергеем и, оказалось, его заботит тот же вопрос. Ему нравилась другая девчонка - первая красавица класса. В нее были влюблены, по-моему, все наши ребята, кроме меня. Назовем ее, предположим, Юля. Она жила в соседнем подъезде, и наши родители не то, чтобы близко дружили, но, скажем так, тесно общались. Парни с нашего класса часто просили меня переда-вать ей любовные записочки - написанные красны-ми чернилами (цвет любви и страсти) и без подписи. Подписываться боялись - вдруг засмеет. В "реале" пацанские страсти выражались по-другому - дернуть за волосы или за одежду, отнять на уроке ручку или тетрадку, запустить на улице снежком.
Снежки - отдельная тема. У нас это называлось - ма-зать девок. Набираешь полную ладонь снега, под-крадываешься к понравившейся тебе девчонке, и со всего маху размазываешь снег ей по лицу. В одну из зим это приобрело такой масштаб, что девочки все-гда уходили из школы стайками - легче отбиться от очередного назойливого озабоченного влюбленного "маньяка".
Летом мы за ними следили - шли в отдалении, пря-тались за углы и деревья, девчонки быстро вычисля-ли нас, специально кружили по городу, оглядывались, шушукались и хихикали. Тогда это еще имело форму игры.
Летом, приблизительно, 1985 или 1986-го года я научился плавать. Это произошло совершенно спон-танно, хотя отец, прекрасный пловец, раньше тщетно пытался научить меня этому во время поездок на море или на речку. Напрасно - я барахтался, шлепал по воде руками и ногами, и шел ко дну, как топор.
Случилось это на Азовском море близ славного горо-да Таганрог. Мать во время отпуска, который, как обычно не совпадал с отпуском отца, приобрела пу-тевку на местную заштатную турбазу. Это была клас-сическая советская дыра - деревянные домики на две семьи без удобств, столовая общепита, клуб. Еще там была похожая на армейский плац танцплощадка - место проведения дискотек под официальную эст-радную музыку тех лет. Тогда я впервые, по-взрослому, пытался танцевать (точнее- кривляться) под популярные тогда хиты супергрупп, типа "Зем-ляне". Романтика, я не шучу.
Море там было удивительное. Дно опускалось настолько плавно, что, зайдя в воду, можно было пройти несколько сотен метров, чтобы достичь настоящей глубины. Именно там, вдалеке от берега, стоя по грудь в воде, я оторвал ноги от дна, и по-настоящему поплыл.
С тех пор я прекрасно плаваю, не боюсь ни воды, ни глубины, ни волн, могу запросто заплыть в шторм на немыслимое от берега расстояние, чем во взрослом уже возрасте пугал покойную сейчас мать, подружек и пляжных спасателей, а вот нырять всерьез так и не научился. Погружаться в воду с головой боюсь до сих пор.
В местном сельском магазинчике, совершенно слу-чайно, мать оторвала (еще один советский термин - оторвать, то есть в неожиданном месте вдруг наткнуться на свободно продающийся сверх дефицит) настоящую подростковую канадскую куртку-аляску. Вообще советское распределение товаров, мягко го-воря, удивляло. Дефицитные в городах кроссовки "Адидас" могли свободно лежать в каком-нибудь де-ревенском сельпо, где им там самое место - месить колхозный навоз, а в городском универмаге прода-вались необходимые колхозникам тяпки и вилы.
Эта куртка - двусторонняя, черно-оранжевая, с пластмассовой застежкой-молнией вызывала потом зависть всего класса. Когда я вырос из нее, мать пе-репродала ее кому-то. Кстати, новую, в магазине, она купила, как сейчас помню, за 49 рублей, а изрядно поношенную, но все еще модную - за 100.
Эх, иметь бы тогда предпринимательскую хватку и толику фантазии, можно было бы заколачивать ре-альные деньги, не взирая даже на жестокий закон о спекуляции, грозивший немалым тюремным сроком. Улизнуть от этого закона, если подойти к делу с умом, как мне сейчас кажется, вообще ничего не стоило.
Еще, в классе у нас училась девочка с невероятно красивым именем - Виолетта. Она была дочерью ка-ких-то очень влиятельных родителей, сама из себя - яркая, дерзкая, независимая. Возможно именно из-за этого парни в нее и не влюблялись - было страшно. Она сидела за одной партой с Мариной, и вместе они смотрелись необычайно красиво и стильно, рез-ко выделяясь из общей серой школьной массы. Все изменилось после одного инцидента, доказывающе-го, что в Советском Союзе не было неприкасаемых. Какая-то учительница чуть-чуть опоздала на урок. Прождав в классе несколько минут, мы уже были в полной уверенности, что урока не будет. Тогда Вио-летта (это официальная версия, точных подробностей я не помню) подбила нас на дерзкую и отчаянную авантюру - прогулять этот и все остальные уроки. Ис-кра зажглась, все дальнейшее произошло совер-шенно спонтанно. Всем классом мы отправились в городской парк. Над нами витал дух свободы - мы вырвались из клетки, из обыденности, нам было наплевать на все и на всех.
Опять соврал - несколько особо сознательных (ка-жется, среди них, был и мой друг Сергей) все-таки остались в школе. Авторитет они на какое-то время потеряли, но их свидетельские показания серьезно повлияли на ход последующего расследования. Без-оговорочно верили им, а не нам.
В парке была горка, на вершине которой располага-лась небольшая беседка - место встречи романтич-ных влюбленных, но утром она почти всегда пустова-ла. Мы поднялись на нее (несколько десятков ступе-ней с пролетами) и встретили лишь одну парочку - школьников куда старше нас или даже студентов-первокурсников. Расположившись на скамейках напротив, кто-то из наших осмелел и подошел к ним - сигареткой не угостите? Те усмехнулись - малень-кие еще, чтобы ТАКОЕ курить. Сигарету, заправлен-ную какой-то хренью, они нам все же дали, и быстро куда-то ушли. Курить мы ее не стали, просто разво-рошили и нашли там какие-то зернышки. Не думаю, что там была настоящая наркота, скорее всего парни, косившие под взрослых, просто понтовались. Такого понятия, как наркомания, тогда еще не существовало, оно появилось гораздо позже, уже в 90-е, и приоб-рело поистине чудовищные масштабы.
Отрезвление от нашей неслыханной свободы про-изошло на следующий день. Был создан педсовет, на котором единственной виновницей безобразия назначили Виолетту. Ее перевели в другую школу, но она снискала у нас образ отважной героини, проти-вопоставившей себя системе.
Годом раньше или позже меня в последний раз от-правили в пионерский лагерь, на этот раз настоящий, почти элитный - под Анапу. Этот супер лагерь поче-му-то вспоминается мне с отвращением, будто роди-тели в наказание за что-то зашвырнули меня на дру-гую планету, с чужой жизнью и чужими законами. Я тогда так и называл его - концлагерь. Возможно сыг-рала роль атмосфера непривычной несвободы - ли-нейки, построения, походы строем и с песнями даже в столовую, все это отдавало какой-то казарменной армейщиной, совершенно мне, домашнему мальчи-ку чуждой, даже противоестественной.
Отправка и посадка на поезд сопровождались суетой, чехардой, тщетными попытками пионервожатых со-брать воедино разбегающиеся группы малышей. Мы, уже взрослые ребята, наблюдали за этим делом со скукой и раздражением - быстрей бы все кончилось. Потом были какие-то напутственные речи каких-то серьезных дядек и тёток, одним словом - белиберда и унылая тягомотина.
В лагере нас четко разделили на несколько возраст-ных групп, которые практически не пересекались. Мальчиков и девочек тоже разделили, пытаясь све-сти к нулю наше взаимное общение, что, кстати, по-чти удалось. Однако, не стоит забывать, что даже ро-весники-одногодки взрослели и развивались по-разному, в разной среде - одни еще ковырялись в песочнице с игрушечными солдатиками и играли в "войнушку", другие уже вовсю целовались с девчон-ками и просачивались на школьные дискотеки для старшеклассников. К тому же все мы были из разных городов и республик Советского Союза. Подобное общение, возможно, давало некий положительный эффект, в моем же случае оно приносило, в основ-ном, негатив.
Тогда же я более подробно узнал о войне в Афгани-стане. Среди нас был мальчик очень восточной внешности, который жутко переживал по этому по-воду. Он говорил, что его старшего брата послали в "афган" именно из-за этого, мол туда отправляют только парней, внешне похожих на азиатов, а славян, наоборот, совсем не берут, чтобы не выделялись. Этот мальчик понарассказывал еще множество жут-ких историй об этой войне, которых я уже не помню, да и грош им, как вы понимаете, цена. Но страху на нас напустил - факт.
Больше всего раздражали ежедневные утренние ли-нейки, когда нас, полусонных, то ругали за что-то, то хвалили, то зачитывали какие-то указы, приказы. Как же мне хотелось послать их всех в дьяволу и вновь завалится спать.
В море нас заводили группами, по расписанию. Ма-люсенький "лягушатник" был огорожен красными буйками, чтобы никто, не дай Бог, не утонул, однако там мы все-таки пересекались с девочками-ровесницами. Наши симпатии выражались своеоб-разно - надо было поймать в воде маленькую скользкую медузку, и ухитрится засунуть ее девчонке в трусики купальника. Те визжали от ужаса и омер-зения, однако поступок считался геройским, почти донжуанским.
Существовали и пионерские вечерние дискотеки, под понятно какую музыку, они несколько раскре-пощали, хотя открыто подойти и пригласить девочку на танец большинство парней все равно стеснялось. Боялись отказа, равносильного смертному приговору, хотя хотелось жутко. Иногда девчонки сами проявля-ли инициативу, зарождались даже некие подобия отношений, но меня это не касалось. Девочки врож-денным женским чутьем выбирали парней более зрелых и опытных. Они за километр чуяли парня, ко-торый никогда ни с кем не целовался и обходили его стороной. Он был для них просто обычным сопляком, мальчишкой.
Единственный позитив - прощальный костер. Вожа-тые и лагерное (что за дурацкое, попахивающее уго-ловщиной слово) начальство дали нам вольную. Они тоже расслабились, возможно даже выпили, и мы были предоставлены сами себе. Горел громадный костер, приятно пахнущий смолой и дымом, послед-ние прощальные разговоры ни о чем. Я даже взял девочку, которая мне нравилась, за руку и, черт возьми, был готов поцеловать ее в щечку, но робость все-таки пересилила. Мы тогда все еще были детьми. Я не решился, хотя до сих пор помню это прикосно-вение. На следующий день мы разъехались по домам, по разным городам и республикам.
Шел разлом между детством и юностью - любопыт-нейшее время. Закрутки, всякие мышии-червякии были заброшены, хотя временами я порывался написать очередной "великий" роман, который за-канчивался, обычно, на первой же странице. Но по-требность в играх еще никуда не делась.
Мы с Сергеем изобрели свою. В ее основе лежал футбол. Регулярные матчи чемпионата СССР прохо-дили не так часто, как нам хотелось и отмечались изобилием малоинтересных, проходных игр. Шли массовые слухи о договорных ничьих (тогда за побе-ду давали два очка, за ничью - одно, то есть две ни-чьи равнялись победе). Ничьих действительно было безобразно много, был введен даже лимит - один-надцатая и последующие ничьи в чемпионате очков не приносили. Впрочем, сейчас, наблюдая совре-менный футбол, я прихожу к выводу, что на самом-то деле чемпионат СССР был по-настоящему сильным, интригующим и достаточно чистым.
Иностранные первенства, как я уже говорил, осве-щались из рук вон плохо, и мы с Серегой выдумали свой собственный чемпионат. Взяли названия улиц нашего городка, районов, иные городские топонимы, прилепили к ним английские окончания, типа - Сити, Юнайтед, Рейнджерс, Хотспур и т.д. Набралось ко-манд сорок - на два дивизиона. Взяли обычный уче-нический листок в клеточку и расчертили настоящую турнирную таблицу. Чем только не играли - теннис-ными мячиками на полу, пробками от бутылок, пуго-вицами на картонке. Таблица заполнялась медленно, нерегулярно, интрига чемпионата не клеилась, по-этому мы упростили задачу - счет матча определялся бросанием обычных игральных кубиков (костей). Иг-ра пошла повеселее (за пару часов можно было про-вести целый чемпионат), однако шестигранные ку-бики выдавали совсем уж нефутбольные счета, тем более, что на них не было цифры ноль. Выход был найден. Вместо кубиков начали использоваться пу-стые спичечные коробки. На самых плоских гранях рисовались ноль или единица, на боковых, где рас-полагалась чиркалка для спичек - двойку или тройку, а на самых узких, откуда доставались спички - чет-верку или пятерку. При подбрасывании этих короб-ков срабатывала четкая статистика и счета получа-лись близкими к футбольным. Кроме того, можно было смошенничать - подбросить коробок так, что-бы любимая команда имела фору.
Удалось ли нам довести наш совместный виртуаль-ный чемпионат с двумя лигами по двадцать команд - хоть убейте, не помню. А вот несколько скоротечных чемпионатов мира и Европы с реальными команда-ми - совершенно точно. Сергею забава вскоре наскучила, а я какое-то время (наверное, с год) играл самостоятельно, развивая лиги и увеличивая количе-ство команд, исчеркав целую толстую тетрадь. Увы, она не сохранилась, а так было бы интересно взгля-нуть на ту неописуемую ерунду, которой я посвятил столько драгоценного времени.
Становилось точно уж не до этого. Мы взрослели.
Сторона Б.
Более или менее романтические отношения с девоч-ками начали складываться после первой поездки всей школой в колхоз. Было такое понятие, повин-ность, что ли - пару недель во время летних каникул отрабатывать в колхозе. Там мы не столько приноси-ли пользу, сколько вредили. Колхозное руководство, наверное, еще долго с ужасом вспоминало о нашем катастрофическом нашествии бесцеремонных извер-гов-вандалов.
Наша работа заключалась в прополке грядок с кол-хозной картошкой или сборе урожая огурцов и по-мидоров (невозможно даже подсчитать, какой урон мы в итоге наносили сельскому хозяйству Советского Союза). Работать по жаре, согнувшись в три погибели, не хотел никто. Норматив для нас, городских ребят и девчат, был нешуточный - прополоть в одиночку грядку картошки, край которой терялся за горизон-том. Причем тот, кто справлялся с задачей быстрее других, вместо отдыха должен был помогать отстаю-щим. Сколько часов в день на это отводилось, не помню, не очень много (все-таки мы были еще деть-ми, и заставлять нас работать дольше положенного срока никто не имел права), поэтому грядки чаще всего бросались недопрополотыми. Попадались вир-туозы, которые не доходили и до середины, хотя хо-рошие мальчики и девочки грядку все-таки заканчи-вали. Нас практически не никто не контролировал, так что даже самые правильные и примерные пио-неры-отличники относились к работе спустя рукава. Тяпки летали не глядя, картошка нещадно уничтожа-лась вместе с сорняком, а в особо заросших случаях, выкорчевывалась прямо с корнями, на которых едва-едва, зарождались клубни, ждущие попасть в закро-ма родины. Не лучше обстояли дела и со сбором урожая. Ладно еще огурцы, хотя после нас можно было вновь пройтись по тем же грядкам и собрать в пять раз больше. А вот нежные помидоры... Нам вы-давались деревянные ящички, из которых мы потом пересыпали томаты в один большой. Помидоры швырялись туда не глядя, давились, превращаясь в томатную пасту, ими кидались друг в друга, играли в футбол. Короче, на один килограмм нормально со-бранных, готовых отправиться на прилавки помидо-ров, приходилось килограммов десять безнадежно испорченных. И это еще оптимистическое предпо-ложение, с учетом того, сколько мы, как в том анек-доте, если не съели, то понадкусывали.
Всего было две поездки в колхоз - в 1987 и 1988 го-дах, но они настолько слились в моей памяти, что я буду рассказывать о них, ка об одной - собиратель-ной.
Еще в автобусе, не успев выехать за город, один неудачник умудрился разбить окно стеклянной (пла-стиковых тогда еще не существовало) бутылкой из-под какой-то газировки. Просто он хотел выбросить пустую допитую бутылку в полуоткрытое окно, а ав-тобус как раз качнуло на каком-то ухабе (советские дороги - отдельная тема). Озверевший водитель, ко-торому потом предстояло самостоятельно менять стекло, вместо того, чтобы пить пиво с корешами, его чуть было не убил. Вмешался вожатый.
Это был наш учитель черчения, с соответствующей кличкой - Черчилль. Иные, правда, называли его иначе - Крокодил. Для него эта поездка была еще большей повинностью, чем для нас. Он нам казался серьезным солидным мужчиной, хотя в реальности ему не было и тридцати. Возиться с нами, сопливыми подростками, у не него не было ни малейшего жела-ния, поэтому он предоставил нам полнейшую свобо-ду действий, вмешиваясь только в исключительных случаях.
В первый же день пресловутый неудачник вновь от-личился, разбив окно уже в колхозном бараке, где мы жили. Как ему это удалось, даже не припомню, но он надолго стал мишенью для наших острот и подначек.
Главной страшилкой колхоза, переходящей из поко-ления в поколение был наезд, и последующая драка с "местными" - так называли коренных жителей де-ревни. Молодежи там насчитывалось от силы чело-век двадцать - от десяти до восемнадцати лет, про-тив сотни наших (несколько классов из разных школ), но боялись их реально. Страх перед "местными" - очередной подростковый миф, развенчался очень быстро. Трогать нас никто не собирался.
По легенде, в первую же ночь "местные" должны были ворваться в наши спящие бараки, избить всех пацанов и облапать, а то и сделать кое-что похуже с нашими девочками (мальчишки и девчонки жили, разумеется, отдельно).
Эту ночь никто не спал, однако в мерах предосто-рожности мы устроили настоящую супер сигнализа-цию - подперли дверь шваброй, на которую нацепи-ли тазик с чем-то громыхающим, сверху подвесили ведро с водой. Девчонки тоже, кажется, соорудили нечто подобное, хотя им это и не требовалось - сво-им визгом они и так могли всполошить весь район.
Попался Черчилль, опрометчиво решивший прове-рить, как мы спим. Облитый с головы до ног, полу-чивший ведром по голове, тазиком по животу, а шваброй - точно в промежность, он устроил нам настоящий разнос, долго объясняя "политику пар-тии".
"Местные", к слову так и не появились. Думаю, они боялись нас еще больше, чем мы их.
Еще была идея мазать девчонок зубной пастой. Для этого надо было проникнуть в их палату, застать спя-щую, и выдавить на ее лицо тюбик. Ага, сейчас!!! Девчонки, как я уже упоминал, взрослели и созрева-ли гораздо раньше пацанов. Все наши планы они знали наперед, просчитывая возможные шаги и их последствия куда дальше и глубже, чем мы. Одни безропотно сдавались, позволяя измазать противной пастой свое лицо, другие проявляли агрессию и сами проникали в палату пацанов с тюбиком зубной пасты, благо разбитое упомянутым раньше неудачником окно вполне это позволяло. Появлялись какие-то по-добия отношений.
Мне вдруг понравилась девчонка из другой школы, огненно-рыжая, как бы сейчас сказали, отвязная, с вызывающе антисоветским именем - Жанна. Она мне реально снилась по ночам, в юношеских мечтах я представлял ее в самых соблазнительных ракурсах и моментах, однако дальше фантазий дело не дошло. То ли я был ей совсем неинтересен, то ли слишком юн и глуп, чтобы проявить хотя бы толику инициати-вы. Как и во все времена, девчонки всегда ценили смелых и решительных ребят.
Тогда же появился супер ультрасовременный танец - брейк-данс. Из каких заморских краев он прибыл, и как залетел в наши степи, неведомо, но это было сверх круто. Существовало два варианта танца - сложный акробатический, так называемый нижний брейк, когда танцоры крутились чуть ли не на голове, никто из нас, разумеется, так не умел, и верхний - надо было, четко попадая в такт, изображать из себя робота. В этом мы преуспели. Еще один нюанс - для танца требовались специальные солнцезащитные очки, так называемые "лисички" - неестественно уз-кие, с белым пластмассовым ободком. Стоили они не слишком дорого, и чудовищным дефицитом не явля-лись, хотя продавались далеко не везде. Мне, например, мои "лисички" в свое время привез дво-юродный брат откуда-то из Питера, но факт - они были, если не у всех, то у большинства.
Кто-то захватил в колхоз древний советский магни-тофон (советские магнитофоны - отдельная тема, ими можно было играть в футбол, швырять с пятого этажа, потерять половину деталей, и все равно они кое-как ухитрялись работать, правда нещадно рвали и жевали магнитную пленку. Импортная техника, хо-тя и была предельно нежной, такого хулиганства се-бе не позволяла) и несколько кассет с модной тогда зарубежной музыкой - брейк, Modern Talking, Sandra, какая-то позабытая уже группа со смешными муль-тяшными голосами.
Советский дефицит касался и музыки. Магнитофон-ных кассет, даже чистых, было днем с огнем не сыс-кать. Виниловые пластинки стоили дорого - два руб-ля пятьдесят копеек за любых отечественных и три с половиной - за иностранных исполнителей. Даже не знаю, чем было вызвано подобное ценовое нера-венство. Записи на виниле разнообразием не пора-жали - официальная, как бы сейчас сказали, отстой-ная советская эстрада (имен не называю, чтобы ни-кого не обидеть - иные из них до сих пор в строю) и не менее отстойные иностранцы, чаще всего из соцстран. У родителей и их друзей были другие, бо-лее серьезные дефицитные пластинки таких групп, как Boney M или ABBA, но для нас, и они считались дремучим отстоем.
Кстати, примерно годом раньше, родители приобре-ли где-то удивительную стереосистему - виниловый проигрыватель и кассетный магнитофон в одном корпусе. Стильная по тем временам штучка, даже с прообразом некоего эквалайзера, подавлением шу-мов и тон компенсацией - совместное производство с поляками (то есть проигрыватель пластинок был польским, а магнитофон - нашим). Польский проиг-рыватель бесперебойно проработал лет пятнадцать, пока там не порвался пасек - резинка, приводящая механизм в движение. Замену ему я так и не отыскал. Отечественный магнитофон начал косячить в первый же год. Клавиша "play", повинуясь неведомой даже для моего отца - гениального инженера-электронщика причине, постоянно вырубалась. Отец исчертил множество схем, проверил каждую деталь, каждый узел, убил уйму времени, и, вероятно, един-ственный раз в своей жизни сдался перед чудо-изделием советской промышленности. Регулярно он возвращался к этой проблеме, но так и не смог ре-шить ее.
Решил ее я. С помощью системы из молотка, не-большой наковальни и деревянных брусочков (отве-чаю - НЕ ВРУ!!!) я заставил-таки эту штукенцию рабо-тать.
Это было небольшое лирическое отступление. Бла-годаря стереосистеме потихоньку начала собираться кое-какая фонотека.
Советской попсы, типа "Ласкового Мая", тогда, по-моему, еще не существовало. Они появились где-то через год и сразу же стали позиционироваться, как девчачьи, совершенно непацанские сопли. Слушать эту музыку считалась западлом, хотя сама музыка и тексты были вполне качественными, и подавалось все очень мощно. Но это я уже забежал вперед.
О советском (как и о мировом) роке мы тоже тогда ничего не слышали и не знали. Какие-то слухи о су-пер пацанском тяжелом металле и хард-роке вроде бы ходили, но настоящих записей ни у кого не было, они ворвались в нашу жизнь чуть позже.
Были еще блатные песни, но они пелись под дворо-вую гитару более старшими парнями, каждый на свой лад, магнитофонных записей тоже не существо-вало, а на виниле Советский Союз их не издавал. Единственное исключение - Владимир Высоцкий. Он умер еще в далеком 1980-ом году, когда мы были маленькими сопливыми дошколятами, и, естествен-но, ничего о нем не слышали. Однако в конце, если не в середине, 80-тых его начали возводить в культ. Была даже издана коллекция из семнадцати (!!!) его пластинок, которые распространялись по почте, в виде посылок. Мои родители, прежде всего, по ини-циативе отца, который, в принципе, никогда мело-маном не был (просто это была деталь нормального советского быта) в итоге собрали их все.
Не знаю, насколько я ошибаюсь в хронологии, но, мне кажется, эти пластинки начали собираться еще до поездки в колхоз, то есть году в 1986-ом или 1987-ом. Поначалу мне нравились только юмористические и сатирические песенки, лирические и взрывающие душу бунтарские песни оценились чуть позже. Впро-чем, настоящим фанатом Высоцкого я так и не стал. Другое поколение. Другие песни. Другие пережива-ния.
Вернемся к колхозу. Каждый вечер мы врубали маг-нитофон на полную катушку, танцевали злополучный брейк-данс, к нам подтягивались девчата. Завязыва-лись какие-то подобия связей, хотя реальную пару я припоминаю только одну - наш лучший танцор брейк-данса, двоечник и хулиган Рома (нормальный, кстати, парень, мы с ним потом и после школы пере-секались) и красавица из нашего же класса Ира. Пара просуществовала около года, потом по какой-то причине распалась. Возможно, капризная красавица и отвязный шалопай-раздолбай так и не нашли об-щего языка.
Кипели какие-то страсти, но в целом мы еще не были готовы к настоящим серьезным отношениям - общая инфантильность, робость, неосведомленность и пол-ное незнание женской натуры делали свое дело. Ни сальные непристойные шуточки или анекдоты, быто-вавшие среди нас, ни возвышенно-романтические истории из книг никакого эффекта на девчат не про-изводили. Хулиганы и хамы, равно, как и пылкие книжные влюбленные герои, готовые отдать жизнь за даму своего сердца, их не интересовали. Они же-лали чего-то нормального, естественного и адекват-ного, чего мы, недозревшие юнцы, ну никак не могли им предоставить.