Мне с детства не было ведомо, что есть высшие силы, что существуют ангелы, и что наш мир был создан Богом. В моей семье имя Бога упоминала лишь мать, по большей части лишь тогда, когда нас настигала крайняя нужда. Надо сказать, что мы никогда не были богаты и каждый день родителям приходилось добывать кусок хлеба, чтобы прокормить троих детей, из которых самым старшим был я. Лет в десять от роду я начал бегать на рынок, едва занимался рассвет. Там я предлагал свои скромные услуги цветочницам, разносил цветы, либо нанимался таскать овощи или муку. Поработав до темноты, я возвращался очень гордый и жутко усталый. Иной раз я приносил домой испорченные овощи или же мешочек муки, вот в такие дни у нас был праздник.
Но повесть моя вовсе не о злоключениях бедного мальчишки, каким я был когда-то, а о событиях, более страшных, нежели ежечасная дума о хлебе насущном.
Не скажу с точностью, что именно послужило тому, что подрастая, стал я приобретать дурные наклонности. Мне было без малого пятнадцать, когда подгоняемый дружками и шальными мыслями, я бродил из кабака в кабак, вливая в себя содержимое толстых бочек, которые казалось и не думали опустошаться. Помимо этого, в том же нежном возрасте я познал женщину. И настолько мне понравилось сие занятие, что во многих домах терпимости меня почитали за постоянного посетителя.
К тому времени я давно уже не жил в отчем доме, уйдя из которого без сожаления и гроша, я тут же позабыл о заботах и ласках моей доброй матушки, будто и не было ее в моей жизни никогда. Все же не переставал я слышать новости из дома, но меня они уже совсем не волновали. Ни единой слезы не проронил я, услышав весть о смерти отца. Ничуть меня не опечалило то, что следом за ним последовала и мать. И не подумал я вернуться в опустевший дом, чтобы позаботиться о младших брате и сестре. Так и умерли они, наверное, всеми позабытые и никому ненужные. А я все погружался в бездну разврата, пьяных оргий и докатился до того, что вздумал преступить закон. Однажды мы с дружками отправились по адресу, который указал нам надежный сообщник. Там проживала богатая престарелая вдова. Дело было к вечеру и мы шли уверенные в том, что в доме, кроме старухи будет только ее такая же дряхлая служанка. А так как час был довольно поздний, то мы надеялись, что дамы давным-давно уснули.
Чрезвычайно обрадованные отсутствием какого-либо освещения во всем доме, мы подошли к двери заднего входа. А так как эта дверь выходила прямиком на огромный цветущий сад с высокими яблонями и густыми кустами шиповника, то мы совсем расслабились, утешаясь мыстью, что в таком укромном местечке нас точно не увидят с улицы. А в случае бегства по причине бодрствования кого-либо из домашних, мы с легкостью укроемся в их же саду. Как видно, план наш был безупречен и мы не мудрствуя лукаво принялись его осуществлять. Мой друг Гимон, с заранее припасенной отмычкой устроился у двери. Его младший брат Перим стоял в сторонке, являя собой довольно жалкое зрелище. В свои двадцать пять лет он, рожденный в трущебах и так же как и я привыкший к жизни впроголодь, боялся, что его поймают! Во мне страх этот если и был когда-то, то я уж и не упомню, когда именно! Я всегда рассуждал так: родился нищим, надеяться не на что, сам себе хозяин, а значит, никому и не должен ничего - ни родителям, ни обществу ни даже дружкам своим. А по сему если поймают то пенять я буду только на себя. А раз жизнь у меня не сахар, то и помирать не страшно!
Тем временем Гимон профессионально и ловко открыл дверь, отделяющую нас от приличной наживы. Мы буквально на цыпочках вошли в дом и рассредоточились, как было обговорено заранее. Гимон, как самый старший взял на себя смелость (еще при обсуждении сего плана) подняться наверх, туда, где почивала старая миллионерша. Перим остался у входа и должен был особым звуком оповестить меня, остававшегося на нижнем этаже, о том, что кто-то может нас обнаружить. Я же должен был обшарить столовую и кухню в поисках серебряных приборов. Начал я со столовой. Исполинского размера сие помещение заставило мою челюсть отвиснуть секунд на десять! Но, собравшись и вспомнив первоначальную свою миссию, я аккуратно начал открывать изящные дверцы премиленьких шкафчиков, в коих, конечно же, обнаружил то, что искал. Занятый этим делом, стараясь не создавать никакого шума, я не сразу услышал тихие шаги у себя за спиной. Но обернуться я не успел. Сильный и болезненный удар обрушился на мой затылок...
Очнулся я и понял, что нахожусь в больнице для бродяг. К слову, этих самых бродяг здесь было не менее, а то и более полсотни. И каждый лежал тут с какой-либо травмой. Ко мне подошел пожилой добродушного вида мужчина. В его печальнейших глазах прочел я свой приговор. Он сообщил, что с такой травмой головы, как у меня, долго не живут. Я поинтересовался, что за травма. Признаться, не из личных побуждений дерзнул я отнять время у занятого доктора, а с тем лишь, чтобы удовлетворить свое врожденное любопытство. Он отвечал мне, что удар был такой силы, что я лишился немаловажного кусочка черепа. А без него считай покойник! Я поблагодарил(!) его и пустился искать своих собратьев по несчастью. Я был уверен, что и им досталось, уж раз меня так сильно долбанули! Искал недолго я, уж лучше б не искал. Их уже повесили и похоронили!
Немало не расстроенный, пошел я в свой подвал, который по праву считался моим жилищем. И тут на меня навалилась страшная дремота. Не помню, как прилег, думаю, что упал и уснул там же где стоял. Проснувшись, я подумал, что ослеп. Минут эдак десять я лежал и соображал, что бы могло означать полное отсутствие света. А точнее, кромешная тьма. Ведь я прекрасно помнил, что в моем подвале светло круглые сутки - то вывески на другой стороне улицы зазывают праздношатающихся очень ярко и соблазнительно.
Я попытался встать и вдруг почувствовал ужасное стеснение по бокам и голова моя уперлась в дерево. Я в ящике! - подумалось мне. Но почему? - продолжил я свой мысленный диалог с самим собой. Объяснения я не нашел. Повернувшись набок и попытавшись вытянуть руки, я уперся в стенку. Проделав то же самое в другом направлении, убедился, что упираюсь в точно такую же стенку! Обследовав свой ящик, я понял, что он вырезан из дерева как-будто для меня! Он отлично подошел к моим пропорциям. Ни дать ни взять как костюм подобран замечательно! Ха-ха!
Я подумал: если это ящик, значит, у него должна быть крышка. На поиски этой самой крышки ушло немало времени, но поиск успехом не увенчался. Тогда я стал колотить что есть силы по стенке, что нависла надо мной. Как видно, крышку эту мне не открыть.... Я попытался крикнуть.... И обнаружил, что рот мой не открывается! Я стянул повязку, удерживающую мою челюсть уж незнаю от чего, и постепенно начал понимать....
Злополучные стенки окружили меня со всех сторон - эти стенки гроба! А повязка.... Такой подвязывают покойника! Меня похоронили! Это означает, вероятно, что я умер! Почему же я говорю, двигаюсь и, наконец, дышу?! Страшная догадка осенила мою бедную голову.... Меня похоронили заживо! Необходимо трезво узреть сию ситуацию. Я должен вспомнить все, что предшествовало моему появлению здесь. Здесь... В этой узкой темнице, глубоко под землей.... Без надежды на спасение.... Ох, вот оно, возмездие за все мои грехи! Постойте, я же неверующий! Возмутительно с моей стороны уповать на Бога в такую минуту, когда отчаяние переполняет мою душу.... Ну, хватит! Все эти религиозные бредни ни в коей мере не собьют меня с пути рассудка и логики! А по сему, я сейчас успокоюсь и логично рассуждая, соображу, как же так получилось, что я живее всех живых лежу в гробу.
Воспоминания давалися с трудом. Как-будто стерли половину мыслей, что накопил я за всю жизнь. Но вдруг в мозгу моем промелькнуло лицо, очень знакомое, оно мне что-то печально говорило... Доктор! Я вспомнил! Он сказал, что у меня травма... Но что за травма? При коей я оказался между жизнью и смертью?
Мои друзья.... Гимон и Перим.... Я вспомнил их... Закоптелые лица, на которых ясно написано: негодяи. Ох, они ж мертвы! Какую приняли смерть эти бандиты? Какой, право, глупый вопрос! Конечно же, их повесили! Ага! Я ж сам ходил на место, где теперь покоятся они.... Так это то же кладбище! И здесь, быть может, лишь на расстоянии вытянутой руки, лежит Гимон иль его брат! Но только не услышат братья мои вопли. В отличие от них я жив! А сколько дней отделяет мою хрупкую заточенную в темнице жизнь от вечных объятий смерти? И что страшнее - сама смерть или неизвестность? Нет, смерти никогда я не боялся. Но заживо сгнить в гробу я тоже не мечтал! Вот ведь повезло! Хе-хе! О, что это? Ах, это мои слезы... Я в жизни ни одной не проронил, а тут захлебываюсь ими. Понять меня несложно. В такой вот ситуации нелепой расплакался бы кто угодно!
Бурчание в желудке - признак нехороший. Ох, как же скоро я сойду с ума?! Воды.... Хоть маленькую каплю... Нет, такой роскоши я более не увиже никогда. Но что это? Какой-то звук! О, кто-то ползает по мне! Чтоб провалиться мне на этом самом месте! Хе-хе! Черви! Ну уж нет! Живого вы меня не получите! Да где ж они? Вот были, ползали и жрали, а тут вдруг все исчезли как один! Мой мозг играет со мною злые шутки. Проклятье! Дерево мне не победить. Уж ногти все ободраны и пальцы все занозил. И пахнет кровью теперь в моем унылом маленьклм жилище.
Ох, должно быть я уснул. А, какая разница теперь, ведь время больше мне не нужно. Ни день ни ночь вовек мне не увидеть. Ах, как же жажду я воды! И пустота внутри меня снедает, сосет безумный голод мой желудок и не дает покоя ощущение умирания....
О, что же сделать мне, чтоб все это прекратить? Как вынести столь жестокую муку? Никто не в силах мне ответить, никто не сможет мне помочь... Конец мой близок, скоро, очень скоро закончится и это испытание.
Вот бы узнать, что там творится наверху? Не думать об этом сложно, трудно, НЕВОЗМОЖНО! Ведь там остался воздух, который я не замечал; вода, о, боги, все бы отдал сейчас за каплю; еда , что наполняла мое брюхо и хоть не каждый день бывал я сыт, все же душу бы отдал я без сомненья, чтобы жить. Наверно помрачнился мой рассудок, ибу слышу я присутствие кого-то, здесь, под ухом у меня.
- Отдать готов ты душу, человек? - шепчет мне какой-то хриплый голос.
- Да, да, да! - кричу ему в ответ.
- Ну чтож, смотри не пожалей. Иди во тьму....
И я пошел. Тьма отступала и стенки гроба моего рассыпались и вот я уже стою. И вижу, что я все же под землей, но то не могила, а скорей, пещера.
Повсюду огонь во всяком виде: будь то свечи в количестве ста тысяч миллионов, или шары, похожие на шаровые молнии, а тут костры и прочее...
Из звуков только треск и стоны. Я шествую, не думая о том, кто же там стонет. Как вдруг, ну прямо передо мной возник какой-то черный парень. Нет, я непротив африканцев, но что-то в нем меня насторожило. Должно быть, несуразные со всем общим видом белые волосы, или, возможно, то, что вместо ног у него копыта. Право, не берусь я утверждать. И вот он выскочил и корчит мне какие-то рожи. Я малый терпеливый, поэтому стою смотрю. А он вдруг посерьезнел и говорит:
- Ты, человек, что готов отдать свою душу?
Я как-то неуверенно весь заморгал.
- Твои слова: "Да, да, да!"? - спросил этот субъект.
- Мои, - всегда я был правдив, как ни парадоксально.
- Тогда душа твоя отныне вся моя! - воскликнул он и захохотал. И хохот этот был так мерзок, громок и пугающ, что я невольно содрогнулся и поник.
И тут я ясно понял, где нахожусь и кто этот мерзавец! Он тот, кто есть обман, он тот, кого боятся люди, он только с ведьмами брататься может - он Дьявол, а я сейчас в аду! От этой мысли стало мне тоскливо. Конечно, думал я все это заслужил... Но, постойте! Как интересно! Если он и в правду Дьявол, так значит есть и Бог! И , значит, есть и ангелы и свет... Я вдруг почувствовал опустошенье и... заплакал, понимая, что моя жизнь прошла.
А он все прыгал, корчился и отвратительно смеялся, потом вдруг встал как вкопанный и пристально уставился на мою душу. Я похолодел, предчувствуя мученья, а он обнял меня и дружески сказал:
- Не бойся, малый, я не так страшен, как меня молюют. Я всегда правдив и всегда справедлив. И я люблю людей, они такие милые... Ну вот что, возвращайся-как ты к жизни. И если, зная то, что знаешь, сможешь найти Бога, то буду я безумно рад, но если нет, то ты сюда вернешься. И тогда, мой друг, познаешь муки ада....
Я долго еще слышал эхо его слов. Потом очнулся у себя в подвале. А рядом стоял мешок, с которым я ходил на дело. Внутри сверкали серебром приборы. Не долго думая, пошел я их сдавать. Пришел я в церковь. Да, да, вы правельно услышали, друзья! Пожертвовав свою добычу, я с чистой совестью отправился гулять.
На мир я посмотрел глазами цвета неба и слезы утирая, рассмеялся вдруг. Я понял, осознал - так жить нельзя, и зашагал по улице, ища родимый дом. И я нашел тот дом - пустой, заброшенный, убогий.... Любезные соседи подсказали, что брат мой и сестра давно здесь не живут. Я дальше зашагал и предо мною выросла больница, та самая, в которой я оставил косточку себя. Я шел мимо калек, споткнулся о безногого, упал и вляпался в кровавое пятно. И вдруг под носом у меня возникли чьи-то ноги. Я посмотрел наверх - печальное лицо смотрело на меня. Все тот же доктор, с которым был я удивительно любезен, сказал:
- Вот неожиданная встреча! Не думал я, что ты задержишься на этом свете!
Немного поболтав, мы разошлись. Я направился уж было уходить, как вдруг заметил странное лицо. Оно смотрело на меня родными, слезными глазами и будто умоляло вновь его не покидать. Я кинулся и обнял милое и хрупкое созданье, расцеловал я обе бледные щеки и весь в слезах остался в сих объятьях. Сестра моя с глазами из сирени была так искренне обрадована встречей, что я сконфузился от горечи, стыдясь. И я поклялся сам себе, наверно, что окружу заботой последнее родное существо и жизнь отдам за благополучие ее.
Прошло лет десять, может чуть поболее, сестренку выдал замуж я за богача, она там счастлива и страдать не будет больше никогда. А я лет пять назад стал инвалидом, попав небрежно под бегущий экипаж. Теперь прикован я к постели безвозвратно, но жизнь моя отнюдь не так грустна. Мне носят сытый завтрак, вкусный ужин и обед роскошный, меня все холят и лелеют, как-будто я король. И чем я заслужил вниманья столько? И книг я сотни две уже прочел и понял, уразумел немного из того, что Дьявол мне когда-то говорил. Я понял, что не хозяин я жизни своей, а лишь ее носитель, и ежели она мне дорога, то должен я блюсти законы божьи, что я старался делать до заката своих дней.
Но вот предсмертное дыханье... И тело более не служит мне, а я смотрю на небо и радуюсь своей беде.
Почил я в этот раз благополучно и сразу же оправился куда-то вдаль. Я видел ангелов и был уверен, что увижу Бога... но вдруг стремительно меня втянуло вниз. Я оказался вновь в той огненной пещере со стонами и свечами вокруг. Я ждал, что черт появится вот-вот, но он, зараза, все не выходил. А я решил тут осмотреться и встретил мальчика, он был взамен бараньей ножки на вертеле. Его измученные серые глазенки были единственным нормальным местом во всем теле. Все остальное закоптилось и стало черным. Он вымолвил:
- Беги отсюда, пока можешь...
И вдруг услышал я как кто-то дышит мне в затылок. Я обернулся и узрел его персону. Он улыбнулся мне и тотчас заскакал. Кривляний сих терпел я добрую минуту, затем он закричал:
- Ну неужель же ты, душа несчастная, поверил, что отпустить тебя я рад в тот мир живых? У нас с тобою сделка состоялась, будь так добр, на вертел залезай!
Мораль, я думаю, выходит такова: хоть верь ты в Бога, хоть не верь, а жить пригодно правельно и грех не нужно на душу искать.