Мой отец - граф из рода Дэ Тэйро, одного из самых древнейших и почитаемых эльфийских Домов, но это не означает, что всю свою жизнь я провела в роскоши и достатке. До сих пор задаюсь вопросом, почему всё ещё живу? Почему не умерла, хотя причин множество.
Моя матушка - Эрика Фиорель, чистокровная фея, ставшая второй женой графа Эдуарда, учила, что мы рождены защитниками жизни... Однако в чём смысл существования защитника, когда он теряет свои силы?
Говорят, все феи своенравны, горды и упрямы, будто никто не может угодить их капризным желаниям. Это ложь. Моя матушка являлась добрейшим и светлейшим существом. Воплощением чистоты и порядочности. Отец полностью подчинялся ей во всём. Любил безумно, повторяя, что её чары свели его с ума, хотя мама никогда не применяла своих сил во вред живым существам. А после того как появились мы, и вовсе дала обет бессилия и ни разу не нарушила его, но обучала нас использовать эту силу.
Они оба души в нас не чаяли и позволяли делать всё, что только вздумается. Мы были неразлучны и являлись центром внимания всей Трианоны, не смотря на то, что от первого брака у графа осталось двое детей - мальчик и девочка, которые стали нашими игрушками. Мы заставляли их выполнять наши приказы, и они боялись возражать. Иногда я сожалела об этом, потому что мне всегда было интересно, накажет ли их тогда отец и каким образом - запрёт в комнате, лишив игрушек и обеда, или выпорет.
В то время нас увлекало многое - шелка и бархат, дорогие картины, изысканная музыка, верховые прогулки и фехтование. Лекции профессора по философии, истории, уроки поэзии и практические занятия шаманством. Помню, мама говорила нам: 'Учитесь читать письмена дождя, как читают его птицы, звери и травы. На птичьем, зверином и травяном языке бегут с неба на землю дождевые письмена. Кто прочтёт их, тот узнает тайны исцеления. Будут ему ведомы волшебные заговоры. Откроет он тайну каждой былинки и каждого корня, и листа и ягоды, и всех соков и плодов на деревьях, и станет он врачевателем смертных племён. Только знаки лучей не таятся в дожде. Язык солнца и звёзд - иной. Он - для бессмертных. Кто прочтёт знаки лучей, тот откроет тайну вечной жизни'.
Нам было всё любопытно. А ещё мы обожали капризничать. Нас никогда не наказывали за это. И многие, а особенно старики из прислуги, вздыхали, что у маленьких графинечек нет сердец.
Мы с сестрёнкой стали ярким примером гетерозиса , но я, будучи первенцем, получила физическую силу, а она - ментальную, поэтому была болезненной, зато мамины уроки ей давались легче. А я всегда выигрывала в спаррингах и скачках. После каждой победы мы неслись хвастаться отцу, и он хвалил нас и весело смеялся, подхватывая на руки. Однако со временем я заметила, что моими победами он был более доволен и только меня он называл 'своей дочуркой'...
Возможно, это заметила и Сирион и, видимо, с тех пор мы и начали ссориться. Она требовала от меня уступить ей право 'быть папиной невестой', а я не знала, что ответить, ведь старшинство крови нельзя по прихоти выкупить. Помню, однажды Сирион отлупил наш двоюродный братец Киббирион. Мама тогда промолчала, но отец очень рассердился и продал его в монастырь серокрыльцам. Мне было искренне жаль брата, он был таким весёлым и добрым, всегда умел внимательно выслушать нас и помирить. Единственным самым справедливым судьёй во всех наших спорах. И я ничего не сделала. Умолчала о том, что он справедливо наказал Сирион, ведь она ради забавы подстрелила из рогатки молоденькую куропатку. А мама учила нас, что феи должны оберегать всё живое. И Сири наврала о птице. Я тогда очень растерялась, не зная как правильно поступить. Но я навсегда запомню глаза Барри, когда отец объявил о своём вердикте. Только в тот миг я поняла, что приняла неверное решение, встав на сторону сестры, ведь в моих силах было спасти его...
Из-за этого случая мы серьёзно поссорились и оборота три не разговаривали друг с другом. А потом Сирион заболела. Слегла, поражённая страшным недугом и даже не могла разговаривать. Уже после её смерти мы узнали, что во время утренней прогулки она упала с лошади, но никому не стала говорить. И о том, что её беспокоят головные боли и судороги... После отец ворвался в конюшню и насмерть забил бедное животное. Мама долго горевала по Сирион. Мы были близняшками, и достаточно было бросить на меня взгляд, как она начинала тихо всхлипывать. Я старалась поменьше попадаться ей на глаза. Кто бы мог подумать, что её любовь будет причинять такое страдание. Не только мне. И ей самой, и отцу.
В конце концов безысходная тоска убила её. Умерла она так же тихо, как и жила - сидя в своём любимом кресле и глядя на цветущий сад. Никогда не забуду выражение её лица, когда тайком прокралась в её комнату и увидела сидящей на балконе... Отец открыто не заявлял о том, что я виновата в её смерти, но иногда в его глазах я видела невыразимую печаль, когда он брал меня на руки и шёпотом просил поскорее подрасти. Это убивало меня. Я стала избегать его ласк и встреч с ним.
Вскоре он женился в третий раз. Я готова была возненавидеть её, но он поступил весьма разумно, в первый же день оставив меня наедине с новой госпожой Дэ Тэйро. Изольда да Фирис оказалась женщиной добродушной и отзывчивой. И если бы я пошла ей навстречу, она бы с радостью одарила и меня своей любовью. Но после смерти мамы и Сири мне не нужна была ничья любовь, кроме отцовской, а он совсем перестал замечать меня. Зои взяла под опеку старших детей графа. Вскоре она призналась, что бесплодна и не способна дать графу наследника, но думаю, именно поэтому отец и взял её в жёны. Она полюбила детей графа, как собственных, а они ненавидели меня, потому что, несмотря ни на что, я оставалась любимицей отца.
Мы постоянно враждовали, но никому не рассказывали про свои 'детские' забавы. Для нас стало нормальным расставить медвежий капкан на беговой дорожке с расчётом на то, чтобы упавший всадник свернул себе шею. Подпилить верхнюю ступеньку на старой лестнице, ведущей на чердак или в погреб. Подрезать ремни упряжи перед выездом кареты в Центр. Однако мне нравилась эта игра с её жёсткими правилами. Подстраивая гадкие сюрпризы, я ожидала от них того же. Меня это увлекало и на время позволяло забыть о той леденящей пустоте в душе, которую раньше заполняли образы мамы и Сири.
Когда мне исполнилось двенадцать, а Ванессе шестнадцать, отец решил отправить нас на обучение в Пансионат благовоспитанных девиц. Да, поздновато он взялся воспитывать из нас настоящих леди.
Моя сестра не была особо одарённой и не блистала красотой, но голубоглазые блондиночки быстрее других детей завоёвывают расположение окружающих, особенно наставников, которые видят в них невинных ангелочков. Ванесса из кожи вон лезла, чтобы доказать всем, что она настоящая дочь графа. Еще бы, ведь она, как и её брат, были не родными, а усыновлёнными детьми графа Дэ Тэйро, так что формально я, хоть и являлась грязнокровницей и третьим ребёнком, обладала большими правами на Трион, чем они. Не говоря уже о Законе 'Шестой крови', тем более после смерти мамы. Это всегда бесило Ванессу, и она стремилась во всём стать лучше меня. По её скромному мнению раз она являлась самой старшей, значит главной!
И вот она увлеклась вышиванием, уроками танцев и сольфеджио, а меня назвали исчадьем ада и почти каждый день запирали в старом тёмном подвале, где возились крысы и пахло плесенью. Но подвал был несравнимо приятнее их невыносимо-надменных физиономий: 'Леди Ирилион, вам никогда не стать настоящей благопристойной дамой!', 'Леди Ирилион, вы отвратительно вели себя за завтраком!' А я всего-то подшутила и насыпала Ванессе в молочный коктейль соли. Она выплюнула его прямо на старшую наставницу, вот была потеха! Если честно, общество крыс и пауков радовало сильнее, чем сидение в четырёх стенах и выход на прогулки один раз в день, чтобы покопаться в садике. Остальные воспитанницы находили в этом особое удовольствие. Я же рассыпала на своих грядках семена сорняков и за ночь, укреплённые специальными чарами, они прорастали. Больше на моей клумбе ничего не росло и это ужасно расстраивало наставницу Миру, ответственную за садоводство и преподающую нам ботанику. Она повторяла, что с моими феноменальными способностями я могла бы стать великолепным садовником. Я прощала ей столь нелепые слова, потому что эта женщина действительно любила растения.
Книг в библиотеке было много, но в основном справочники и пособия по воспитанию 'благовоспитанных девиц'. А так же многочисленные пухлые томики с лирическими поэмками и сентиментальными романчиками. Душещипательные истории, способные растрогать самое чёрствое сердце. Я обратила внимание только на один трактат, автором которого был великий летописец ушедших оборотов Николас Ксенклауд. Уж не знаю, каким образом он оказался на полке. Должно быть, принадлежал кому-то из преподавателей, наверняка уволенного за свободомыслие и маргинальность. И когда на очередной лекции наставница Луиза сказала, что известный историк погиб от рук своей же банды, что является ярким примером того, как опасно доверять 'уличным отбросам', то есть всем второуровневым расам, я не смогла промолчать. Наверное, наставницы Пансионата благовоспитанных девиц не привыкли, что им делают замечания. А наставница Луиза своим ответом, к тому же, дала понять, что она далеко не так благовоспитанна, как хочет казаться. Мне пришлось объяснить ей, что я из образованной семьи и читала исторические хроники реальных событий, опирающиеся на достоверные факты, в отличие от тех, кто придумывает их сам.
Меня высекли. Я плакала, но лишь после того, как за спиной заперли подвал. Очевидно, они думали, что сумеют запугать меня своей властью, но даже после наказания ничего не изменилось. Я осталась при своём мнении, только ещё больше ожесточилась. В конце концов, старшая наставница решила отселить меня, чтобы своим видом и дурными манерами я не развращала её невинных овечек. И только один раз в оборот мне дозволялось общаться со всеми остальными - в обеденный час за общим столом, когда зала оживлялась шепоточками и строгими замечаниями наставниц. Специально для меня из центра пригласили новую наставницу. Четыре оборота спустя она отказалась обучать меня и поспешно выехала. Вторая приехала на следующий же оборот, но только и она долго не задержалась. Я выяснила, что она боится пауков, и подложила ей в постель огромную волосатую самку прядильщика. Создание настолько же безобразное, насколько безобидное. У наставницы случился приступ, но её откачал целитель, живший при Пансионате.
В любой момент я могла сбежать из этой дыры, но меня удерживала гордость и чувство собственного достоинства. Я считала это чем-то вроде очередного испытания. К тому же мне не хотелось лишний раз расстраивать отца, а если бы я сбежала из Пансионата, они бы раздули грандиозный скандал.
Третьей моей наставницей оказалась милая барышня, недавно окончившая Педагогический Университет. К тому же на четверть фея. С ней мы быстро поладили, когда оказалось, что ей нравится лепить из грязи домики для муравьёв, висеть вниз головой, общаясь с летучими мышами и часами строить из облаков воздушные замки.
В нашем райском саду росло много деревьев, но самой старой выглядела груша у дальней стены, именно поэтому я и решила покорить её. А усевшись на ветку, обнаружила, что у нас есть соседи! Раньше я как-то не задумывалась об этом. Сад был громадным, мне вполне хватало его, но стоило увидеть постороннего, и я заинтересовалась тем, что может быть там, за стеной. Моё внимание привлёк чей-то свист. Не резкий, а тихий и мелодичный. Мелодия была довольно интересной и даже знакомой. Какой-то гимн. Пошарив взглядом, я увидела мальчишку с беспечным видом стоящего под деревом. Груша была очень большой, поэтому, когда строили забор, стену не стали возводить вокруг дерева, а использовали ствол в качестве естественной ограды... В общем, этот нахал стоял под моим деревом и лениво ковырял ножом кору, что-то вырезая на стволе! Нужно ли говорить, как возмутило меня его поведение! Я запустила в него огрызком и он, тихо охнув от неожиданности, выронил нож. Подняв его, огляделся. Хотел продолжить своё хулиганское занятие, но я запустила в него уже надкушенным плодом. К моему великому изумлению, он не только ловко увернулся, но и сумел поймать грушу. Хмыкнув, осмотрел её, обтёр об рукав и с довольным видом откусил!
- Эй, ты! - не выдержала я. - Сейчас же прекрати! Ты же делаешь ему больно! Немедленно оставь в покое моё дерево!
- Кто сказал, что оно твоё? - смачно чавкая, поинтересовался он, но нож спрятал и только потом поднял голову. Я была уверена, что меня невозможно разглядеть в густой листве, но его глаза нашли меня мгновенно. Он прищурился. Я впервые видела живую личность, принадлежащую к роду вампиров. Живя на удалтеррии в Трианоне, я, откровенно говоря, вообще не встречалась с личностями второуровневых рас. Мама, конечно, не в счёт. Ну, и наставница Диммия тоже. Они феи - такие же, как и я. А эта особа!.. Я невольно прижалась к ветке, пытаясь укрыться от его пристального взгляда, но не тут-то было! Казалось, он может видеть сквозь предметы!
- Ты чего, дикая? - насмешливо спросил он, сверкнув красными глазами.
- Отстань, - растерянно буркнула я, смущённая его напором. Раньше никто не смел смотреть на меня так.
- А ты грушкой ещё угостишь? - он проглотил её вместе с огрызком!
- Вот ещё! - фыркнула я. - Наглость какая!
- От хамства слышу! - передразнил он. - Не хочешь делиться, тогда я сам возьму!
Он ловко подпрыгнул и легко уцепился за нижнюю ветку. Наблюдать за ним было одно удовольствие. Похоже, ему не первый раз приходилось взбираться на это дерево. Он уселся на ветку надо мной и сорвал спелый плод.
- Ну, кто ты такая?
- А ты кто?
- Я первый спросил! - возразил он.
- А я первая залезла на дерево!
- Ха! Да в прошлом году я эту грушу всю вдоль и поперёк излазил! - фыркнул он.
- Но в этом году ты же на ней впервые!
- Вовсе нет! Я был здесь вчера!
- Но сегодня ведь я первая!
Он замолчал, задумчиво вгрызаясь в сочный плод.
- Ладно. Пока что твоя взяла... Меня зовут Марьен.
- А меня Ирилион, - хихикнула я.
И он, подозрительно прищурившийся, не смог разобрать то ли я рада знакомству, то ли смеюсь над тем, что мальчишку назвали женским именем.
- Откуда ты?
- А ты?
- Я первый спросил! - сквозь зубы процедил он.
- А я первая угостила тебя грушей!
- Да я и сам мог взять!
- Но ведь не взял же!
- Чтоб тебе! - он сплюнул то ли от досады, то ли грушка попалась червивая. - Ладно, дикая, снова твоя взяла.
- Я всегда получаю то, чего мне хочется, - с достоинством ответила я. - Почему ты называешь меня дикой?
В моём голосе не было и нотки обиды, только интерес. Это понравилось ему.
- Потому что из таких, как ты, благовоспитанные леди хреново получаются! - усмехнувшись, он засадил огрызком в кусты репейника, росшего под окнами сарая, в котором меня поселили. Когда-то там жил садовник, от него даже остался кое-какой инструментарий.
- Так откуда ты здесь взялся? - напомнила я ему, и он скривил кислую мину.
- Родом я из Корпорации, - пожал он плечами, - но каждый сезон фламинго мать тащит меня сюда. Здесь похоронена вся её родня. Твоя очередь!
- А я из Трианоны, - нехотя сообщила я, и он присвистнул. Свесившись с ветки головой вниз, уставился на меня.
- И ты так запросто об этом говоришь! - возопил он с восторженным блеском в глазах.
- Да что тут такого? - настала моя очередь пожимать плечами.
- Да ты что! - завопил он и в следующее мгновение уже сидел рядом со мной на ветке. - Она же самая крутая, ну, после Локханани, конечно... Но мне бы очень хотелось побывать там! Говорят, там потрясающе красивые леса!
- Скукотища, - как можно равнодушнее заявила я, хотя сердце заныло, напомнив, что пустота в нём царила не всегда.
На минуту повисла пауза, каждый задумался о своём. Потом вампир, тоскливо вздохнув, поднялся.
- Ладно, мне пора, а то мать будет ругать... Она у меня такая...
Я проводила его молчаливым взглядом. Спрыгнув на землю, он оглянулся.
- Ты завтра придёшь?
- А ты?
- Я первый спросил!
Я хотела придумать что-нибудь поехиднее, но вместо этого пожала плечами и кивнула.
- Я буду ждать, - крикнул он и скрылся в непроходимых зарослях, что буйно зеленели по ту сторону высокой ограды.
Почти всё следующее утро я просидела на груше, но Марьен так и не появился. Слезая с дерева, подумала, что больше ни за что не подойду к нему! Что все вампиры предатели и обманщики.
За обедом я сидела тихо и ни с кем не припиралась, хотя поводов для этого было предостаточно. Ванесса плюхнула мне в сок чернильных ягод, которые, попадая в организм, окрашивают все жидкости в ярко-синий цвет. Её пакости отличались оригинальностью, не то, что Вильям. Уж он бы никогда не додумался измыслить что-нибудь столь же остроумное. Мысли плавно перетекли на воспоминания о доме, о том, как раньше всё было прекрасно.
- Что с тобой, сестрица Ири? - Ванесса озабоченно заглянула мне в лицо. - Ты сама на себя не похожа, выпей коктейля!
Я фыркнула, давая понять, что вполне здорова. Ее заботливость не дала мне обмануться, ведь чем внимательнее и ласковее она была, тем большую гадость замышляла!
- У тебя, может, голова болит? Может, позвать наставницу Коару?
- Ничего у меня не болит, не нужно никого звать, я просто не хочу есть, - процедила я и оттолкнула тарелку.
- Да? А вот у папочки голова болит, - театрально вздохнула она, состроив траурную опечаленность.
- О чём ты? - нахмурилась я, стараясь не подать вида как нужны мне эти новости.
- Да ни о чём, собственно, - отмахнулась она и продолжила обед, весело перемигиваясь и перешёптываясь с соседкой.
Я стиснула зубы, про себя ругая сестру. Она, наверняка, получила письмо от Зои. Что-то случилось с отцом, но что? Расспрашивать Ванессу бессмысленно, она обрадуется любой возможности унизить меня. А Зои не догадается, что нужно написать два письма, она ведь уверена, что мы любящие друг друга сёстры, разделим и горе, и радость! Оставалось только одно - изъять письмо, если, конечно, Ванесса не уничтожила его сразу же после прочтения.
После обеда меня терзала только одна мысль - как добыть письмо. Она же, наверняка, таскает его с собой, а на ночь положит под подушку! Пришлось вспомнить мамины уроки шаманства. Разрезать палец, обернуть рану стеблем сонной травы, нашептать наговор, требуя, чтобы сестра откликнулась на зов Старшей Крови, и сдуть пушистые семена. Подхваченные лёгким ветерком, они полетели в сторону общежития, взвились к распахнутым окнам второго этажа и проскользнули между колышущихся штор. В Стражу Матиеля, ровно в половине двенадцатого, точно лунатик, явилась Ванесса. Волосы растрепались, ночная рубашка облеплена репейником, босые ноги исколоты терновником. Но она пришла и даже не пискнула. В протянутой руке несла письмо. Я забрала конверт и отправила сестру обратно в постель. Проспит она дольше обычного, только и всего.
Я забралась на узкую лежанку и зажгла все три огарка от свечей, которые имелись в моём распоряжении.
'Дорогие мои девочки, Ванесса и Ирилион!
Для нашей семьи настали нелёгкие времена, вы должны быть мужественными. Ваш отец, граф Дэ Тэйро смертельно болен. Целители утверждают, что помочь ничем не могут, и что жить ему осталось несколько циклов, а то и уделов. Вследствие своей разрушительной болезни граф совершенно лишился памяти, твердит, что встретил прелестную девушку и хочет на ней жениться. Имя девушки Эрика Фиорель. С этим именем он засыпает и встаёт по утрам...'
Я зажала рот ладонью, кусая пальцы. Слёзы упали на розовый лист, исписанный мелким торопливым почерком.
'Каждый день граф требует, чтобы всё было готово к свадьбе и приглашает гостей и священника. На правах хозяйки Триона я взяла на себя ответственность составить завещание. Мне бы очень хотелось, чтобы вы обе приехали и присутствовали при его оценивании, но целители запретили. Заверяют, что малейший стресс добьёт графа. А этим стрессом может стать даже встреча с вами. Надеюсь, ко времени вашего возвращения графу станет лучше и мне не придётся оценивать завещание.
С любовью и надеждой мама...'
- Мама, - простонала я, - мамочка! - и уткнулась носом в грязную подушку, глотая слёзы собственного бессилия. Я здесь, а он там и умирает, и я ничего не могу сделать, потому что даже встреча со мной может стать последним мгновением его жизни!
В те минуты я благословляла небеса за то, что нахожусь не в общей спальне, потому что мои вопли переполошили бы всех спящих и бодрствующих.
А на следующий день Ванесса закатила истерику, заявив, что я украла у неё письмо. Я хотела возразить, сказать, что сестра сама принесла его мне, что письмо адресовано нам обеим, а значит, не может считаться её личной собственностью, но кража - очень серьёзный проступок. Никто не стал бы меня слушать. И только Диммия тихонько всхлипывала, не в силах даже кивнуть, соглашаясь с правомерностью наказания.
Так жестоко меня ещё не драли. Конечно, когда наказывают за шалости - это одно, но когда в назидание другим - это неимоверно больно. Так больно, что я обломала себе все ногти, до крови искусала губы, едва не ослепла, изо всех сил удерживая слёзы. Так больно мне не было никогда, потому что физическая боль слилась с болью сердечной, истязая не только тело, но и душу.
Мне запретили впредь посещать обеденный зал. Притихшие девочки, те, кто не упал в обморок, плакали, комкая платочки. Возможно, даже некоторые из наставниц уже готовы были меня простить, но мне уже не нужно было их прощение.
Целых два оборота я неподвижно пролежала в сарайчике. Наставница Диммия всё это время просидела рядом со мной. На утро третьего я смогла открыть глаза. Её бледное осунувшееся лицо с тёмными кругами вокруг глаз ясно дало понять, насколько ужасно я выгляжу. Она стала меня утешать, но её слова только сильнее распаляли во мне ярость.
- Я же их всех!... - хрипела я упрямо, - в бабочек!.. Нет, в гусениц! В скользких слизняков...
Не хотелось изливать злобу на ни в чём не повинную наставницу Диммию, поэтому, как только она уснула, я сбежала в заброшенную часть сада, к старой груше. Ярость требовала выхода и, взбешённая, я набросилась на заросли колючих сорняков. Ладони обжигало крапивой, руки полосовало терновником, но они порхали так, как учила мама - под корень! Вниз, по стеблю и под корень! Стебли усыхали на глазах, и тогда я топтала их ботинками, как мерзких паразитов.
Я выдохлась, но остановили меня не слабость и боль, а посторонний звук. Кто-то хлопал в ладоши. Я обернулась, готовая придушить любого, кто осмелится подойти ко мне.
Марьен спрыгнул с нижней ветки и, лениво сорвав мятную травинку, сунул стебелёк в рот.
- Браво, я восхищён твоей техникой! Она безупречна!
- Не будь такой злюкой, - хмыкнул он медленно приближаясь.
В глазах загорелся какой-то странный огонёк, который мгновенно превратил его в притаившегося зверя.
- Проваливай, урод! - прохрипела я.
Он неожиданно оказался рядом и влепил мне оплеуху с такой силой, что я не устояла на ногах. Раньше я никогда ни перед кем не становилась на колени. И не плакала... Но слёзы покатились по щекам и я бессильна была сдержать их.
Но жалким был вовсе не он, и я отчётливо сознавала это. Вместо того чтобы презрительно фыркнуть и уйти прочь, он зачем-то медленно присел рядом со мной. Осторожно прикоснулся к моей руке и ещё аккуратнее перевернул ладонью вверх. На его лице отразилась мука. Я стала упираться, но он крепче стиснул запястье, не позволяя сжать кулак.
- Дай!... дай мне...
У меня уже не было сил ни сопротивляться, ни сдерживать себя. Упав в траву, я разрыдалась, как последняя дура. Он прилёг рядом, не выпуская ни на миг моей руки, и вдруг прикоснулся к ладони губами. Потом начал целовать и облизывать мои пальцы.
- Ты чего?! - вспыхнула я и хотела оттолкнуть его или хотя бы вырвать руку, но он шикнул на меня.
- У вампиров в слюне содержится анестетик и регенирациты... сейчас всё пройдёт...
Я сквозь слёзы смотрела на него, а он выглядел очень серьёзным, сосредоточенным и почему-то показался взрослее. Когда ожоги и кровоточащие царапины действительно сошли, я смущённо протянула ему вторую руку. Он не восторжествовал и не стал подначивать, принял, как подобает настоящему воину, мою молчаливую капитуляцию.
- Извини, что не смог прийти, как договаривались... - пробормотал он между поцелуями, - мать не отпустила...
- Ерунда, - выдохнула я, млея от его прикосновений.
- Нет, не ерунда! Ты прождала меня до самого обеда!...
- Откуда ты знаешь? - удивилась я. Он, наконец, отпустил руки, осторожно вытер слёзы с моих щёк и неожиданно тепло улыбнулся.
- По запаху...
- Чего?! - пролепетала я, совершенно сбитая с толку.
- Ты очень приятно пахнешь, - пробормотал он придвигаясь почти вплотную, - удивительный аромат... Так пахнут все феи?
- Мёдом и цветами... ландышем... - его руки опустились по моим плечам вниз, к локтям, потом скользнули, обхватывая в кольцо. Коснулись спины, и я невольно вскрикнула. Он испуганно вздрогнул, отшатнулся, потом заглянул мне в глаза и молча заставил развернуться к нему спиной. Не стал ничего спрашивать, а я ничего не объясняла. Он просто задрал моё платье.
- С-сволочи! - хриплый полустон вырвался даже не из горла, а откуда-то из глубины его груди. - Какие же они сволочи!
Я закрыла глаза, почувствовав тёплое прикосновение его губ. Постепенно боль ушла, рубцы разгладились, но он всё продолжал гладить мою спину, словно пытался убедиться, что кожа вновь стала шёлковой. Медленно-медленно, то самыми кончиками пальцев, то всей ладонью, очищая от запёкшейся крови, гнойной корки и грязи. При этом дыхание его ни разу не сбилось. Оно было ровным и глубоким, но с каким-то присвистом. Словно он втягивал воздух сквозь крепко стиснутые зубы, пытаясь сдержать рвущийся наружу гнев. После лёг рядом, не разжимая крепких объятий.
- За что же... - вытолкнул он из пересохшего горла, - за что тебя так, дикая?
- Зачем ты это делаешь? - спросила я вместо ответа. Наша обычная игра. Кто кого переспорит. Мне нравилась эта игра. Мне нравилось лежать вот так рядом с ним, в его объятиях, вдыхать запах травы, щекочущей лицо.
- Я же первый спросил, - шепнул он без тени раздражения, даже без укоризны во взгляде.
- Про это неинтересно говорить, - ответила я.
- Прости... - выдохнул он, - я как-то... даже не подумал...
- Так зачем ты делаешь это?
- Что именно? - уточнил он, с тихим едва различимым стоном наслаждения, смело зарываясь лицом в мои волосы.
- Зачем помогаешь мне?
- А было бы лучше оставить, как есть? - он заглянул мне в глаза. - Позволить тебе мучиться и страдать?
- Я уже привыкла.
- И я привык, - он упрямо поджал губы, - что если кто-то страдает, а я могу помочь...
- Странно... - пробормотала я. - Ты странный. Ты же вампир. Разве вы питаетесь не страданиями других?
- А я вегетарианец, - усмехнулся он, нарочно оскаливая клыки. В глазах загорелся тот самый хищный огонёк. Я хотела тоже обнять его, но не осмелилась. Перед мысленным взором пронеслись ужасные картины - жертвы вампирских пиршеств, растерзанные, расчленённые тела. Одна большая свалка, в которой невозможно понять, где мужчины, где женщины, а где дети. Вспомнилась кровавая охота, которую устроили люди, узнав, что в Трианоне появился вампир. И жестокая расправа над нелюдем, который оказался почти таким же, как и я сама, ребёнком. Загнанный до полусмерти, напуганный до безумия, истекающий кровью... от него осталось мало, я запомнила его ручонку с тонкими, судорожно скрюченными, выломанными когтистыми пальчиками, которые бессильно царапнули край глубокой ямы. Мы с Сири никому не рассказали про то, что видели в лесу...
- Не нужно, - задыхаясь, мучительно выдавил Марьен, - пожалуйста!.. Не нужно думать об этом!..
Я растерялась. Неужели он мог читать мои мысли? Это ведь по части магов. И тут же поняла, что наши тени слились в одну на траве, и сейчас он мог питаться моими чувствами.
- Прости... - не зная зачем, извинилась я.
- Знаешь... - он на миг запнулся, будто взвешивая, стоит ли ему продолжать, - однажды утром я залез на это дерево и увидел тебя... Ты принимала ванну и...
- Так ты шпионил за мной?
- Да, извини... В то самое утро я и поклялся себе, что обязательно поцелую тебя!..
Я взглянула на него сквозь ресницы.
- И в тот день... на дереве я хотел вырезать наши имена...
- Это что, у вампиров так принято признаваться в любви?
Он нахмурился.
- Я... и вообще не знаю, что делаю тут и зачем рассказываю тебе всё это! - он неожиданно откатился и резко сел. Мотнув головой, вскочил и через мгновение уже был на груше. Его гибкое тело скрыло густой листвой.
- Марьен! - крикнула я, едва опомнившись, но он уже бесследно исчез.
А потом, просыпаясь каждое утро, стала находить на подушке медовые пряники в форме зверушек. Не знаю, где он их доставал, может, пёк сам, и это было очень приятно.
На девятый оборот он пришёл ко мне. Вошёл без стука и шороха посреди ночи в Стражу Аниеля и лёг рядом на пол. Проснувшись, я открыла глаза и первое, что увидела - его белое почти бескровное лицо и дрожащие губы.
- Ирилион, - выдохнул он, умоляюще глядя на меня, - помоги мне... ты же можешь... ты же умеешь исцелять всяких тварей...
- Так то ведь... тварей, - выдавила я.
- Ну, чем... чем я отличаюсь от них, - с мукой простонал он, прижимаясь лбом к моим коленям.
- Что с тобой?!
- Это всегда случается... Всегда, когда луна... - его трясло. - Мне так страшно... я не хочу... становиться таким, как отец...
Я осторожно обняла его. Жажда. Потомственный вампир, он не имел достаточной власти над тенями, но как и все вампиры испытывал голод. И если сделает хотя бы один глоток, ему уже никогда не стать прежним. Он превратится в чудовище, алчущее утоления извечной жажды. И будет убивать. Чем я могла ему помочь, если за столько лет даже учёным-генетикам в самых лучших лабораториях не удалось разгадать этой тайны. Избавить очередное гениальное 'творение' от порочного изъяна. Ведь у всех нелюдей есть проклятие, определяющее их участь. Для магов - сумасшествие, для оборотней - звериное бешенство, для вампиров - жажда, для нас, зависимых от стихий, иссушение... Я могла только обнять его и шептать какую-то бессвязную чушь про то, что скоро всё пройдёт и ему станет лучше. Он стонал, и в голосе было столько невыразимой муки, что я едва не рыдала от отчаяния.
Только под утро мне удалось его убаюкать, и я задремала вместе с ним. Разбудил меня взволнованный шёпот наставницы Диммии:
- Леди Ирилион, проснитесь! Скорее вставайте...
- Что случилось? - я резко распахнула глаза. Марьен к тому времени, конечно же, бесследно исчез.
- Скорее собирайтесь, за вами приехали!
- Кто приехал? - спросонья я ничего не могла понять.
- Они ждут вас, леди Ирилион!
- Да кто ждёт-то?!
- Ваш отец умер...
Похороны состоялись в тот же оборот. Очень скромные и тихие. Наверное, средств на большее уже не хватило... Вильям, новый граф Дэ Тэйро, произнёс сухую речь и гроб был утоплен. Отец так часто обещал маме, что изменит законы рода и по новым правилам наследником сможет стать и женщина, но не успел. Он очень многого ещё не успел в своей жизни!
Глядя на Вильяма, я понимала, что он, хоть и является чистокровным человеком, молодым и энергичным, но был таким остолопом, что временами мне казалось, овца соображает больше, чем этот кретин! Вообразив из себя невесть что, он пытался руководить всем сразу, как это делал отец. Естественно, у него ничего не получалось. Он был слишком юн, неопытен и вспыльчив, особенно когда разговор заходил о том, что при прежнем хозяине дела шли значительно лучше. К тому же состояние бюджета было чудовищным. За последний год правления отца Трион лишь чудом не обанкротился. Изольда всё-таки оказалась неглупой женщиной.
Улучшив момент, я решила вернуться в Пансионат. Хотелось попрощаться с Марьеном. Однако, прибыв туда, пожалела, что вообще вспомнила о нём. Воздух пропитался смрадным запахом ужаса и ненависти. Всегда чувствуется, когда живое существо погибает насильственной смертью. Я нашла его там, где и ожидала - в старом сарайчике садовника. Он спал на грязной лежанке, закутавшись в рваное покрывало, которое когда-то служило мне одеялом.
- Марьен?
Он сразу же вскинулся и в красных глазах вспыхнул тот самый огонёк, который придавал им хищный блеск. Но на этот раз в них появилось что-то ещё... Действительно неприятное, даже отталкивающее. Он стал тварью.
Глаза его вдруг потеплели.
- Ирилион, ты всё-таки вернулась...
- Конечно, вернулась.
- Я ждал тебя.
- Скучал? - я так и не переступила порог убогого сарайчика, и он понял, что мне всё известно. Не важно, каким образом, но известно. О том, что он не выдержал. После моего внезапного исчезновения сломался, впал в тоску и поддался Зову.
- А ты?
- Я первая спросила, - покачала я головой, не сводя с него взгляда.
Он вдруг рассмеялся. Жутким, бессердечным хохотом.
- Брось, я больше не играю в эти детские игры! - заявил он, вскакивая на ноги. Слишком проворно, ужасающе быстро. В каждом жесте сквозила неприкрытая угроза.
- А я играю, - спокойно ответила я. - Помнишь, ты как-то сказал, что поклялся меня поцеловать?
- Забудь об этом, - томная улыбка коснулась его губ.
Он стал совсем взрослым этот худой, встрёпанный мальчишка с ослепительной улыбкой.
- Это была глупость, к тому же я больше не верю тебе, дикарка. Ты обманула меня! Почему ты не рассказала мне про силу и эту божественную сладость?! Ты ничего не рассказала мне про кровь!
- А, по-моему, тебе до сих пор этого хочется, - возразила я, и взгляд его полоснул, точно бритва. Потом он медленно оскалил клыки и взгляд стал зовущим, тоскливым.
- Надо же... ты права... - чуть растягивая слова, проговорил он. Скользящей походкой хищника двинулся ко мне. - Все, кого я целовал, были такими пресными... Совершенно отвратительными... Без вкуса, без запаха... Только ты... всегда приятно пахла мёдом и ландышем, - он подошёл так близко, что чуть ли не прижался ко мне всем телом. И замер, вдыхая аромат моих волос.
- Да, я ждал тебя, - пробормотал он, не смея поднять руки, чтобы обнять меня. На его одежде застыли пятна чужой крови.
- Прости, что заставила ждать так долго...
- Но я рад, что ты вернулась ко мне... - он склонился ещё ниже. Его губы осторожно, очень нежно прикоснулись к моим, но я почувствовала вкус крови на них.
- Я вернулась попрощаться.
- Вот как, - пробормотал вампир с мучительным полувсхлипом. - Моя Ирин, я так скучал по тебе!..
Я сделала то единственное, что оставалось. Он видел оружие в моих руках, понимал, что если осмелится подойти, умрёт, но всё же выбрал мой поцелуй. Нож вошёл глубоко в его сердце и застрял. Марьен пошатнулся и рухнул на спину, широко раскрытыми глазами гладя на меня. В них застыло искреннее удивление и печаль, будто он до последнего мгновения не верил, что я сделаю это, и огорчился, когда моя рука обрекла его на смерть. После я никогда больше не вспоминала о нём, но в тот оборот проплакала над телом мёртвого вампира до самого заката, до окончания Стражи Венаеля.
В Трианону я возвращалась с ещё более опустошённой душой и заледеневшим сердцем, чем когда уезжала.
Графиня Дэ Тэйро, нужно отдать ей должное, очень скоро поняла, что существует лишь одно средство, способное спасти графство от разорения - замужество. Власть по закону перейдёт к её новому мужу, а потом, когда Вильям достигнет совершеннолетия, станет полноправным хозяином Триона. Шутка ли, пятнадцатилетний граф Дэ Тэйро. Его никто не воспринимал всерьёз. Однако Зои недооценила горячей крови Вильяма. Однажды испробовав власти, он уже не желал отказываться от неё. Ведь ему так долго пришлось быть игрушкой в чужих руках! И теперь, когда представился шанс отомстить за все унижения, он не желал ничего слушать. Многие стали опасаться за жизнь графини. Замок превратился в змеиное гнездо, где на каждом шагу были слышны злобное шипение, яростный рёв и крики ужаса. И всё было, как бывает обычно в первоуровневом обществе - колкие замечания, едкие насмешки в глаза, трепание нервов двусмысленными намёками, презрительные улыбки и высокомерное умалчивание. Игра в сильных и слабых. Жизнь в Трионе стала невыносимой.
Но графине Дэ Тэйро мудрости было не занимать. Ей ничего не стоило созвать бал-маскарад и пригласить всех желающих. Претендентов оказалось не так уж и много, но выбрать было из кого.
Сразу же после венчания я решила, что немедленно соберу вещи и уйду куда-нибудь подальше, чтобы не принимать участия в дальнейшем спектакле. Однако новый граф Дэ Тэйро оказался человеком умным и проницательным, что было, в общем-то, не удивительно для личности его возраста и характера. Я бы удивилась, окажись иначе. Он не собирался жить долго, лет десять. К тому времени Вильяму исполнилось бы двадцать пять - как раз подходящий возраст для того, чтобы взвалить на плечи бремя ответственности за такой огромный и роскошный замок! Саймон отлично понял, почему Изольда выбрала именно его, поэтому не стал строить иллюзий и тешить себя мечтами о любви и власти. Нет, он сразу же с умом взялся за свои обязанности.
В первую очередь тут же изловил меня и в сопровождении почётного караула вернул в замок. Хотел оформить в какой-нибудь приличный колледж, но я отказалась. Заявила, что 'науками' сыта по горло.
- Ирилион, ты же понимаешь, что я должен позаботиться о его семье. И ты не исключение, - он принимал меня в отцовском кабинете, где всё осталось по-прежнему. Даже мои фотокопии, расставленные в определённом порядке на его столе.
- Конечно.
- Ты славная девочка, - он взял одну из фотокопий, где нам с Сири было по шесть лет, некоторое время разглядывал её. Потом вздохнул и поставил на место. - И я не хочу, чтобы ты страдала взаперти, тем более, когда молодой господин изволят сходить с ума и кидаться на всех подряд.
Он задумчиво нахмурился, теребя перстень на правой руке, перстень нашего рода.
- Давай заключим сделку, - наконец сказал он. - Я отошлю тебя подальше, пусть Вильям перебесится. А если вдруг что-то случится, тебя непременно уведомят и, если понадобится, доставят в Трион.
- Всю жизнь мечтала, - буркнула я, и он воспринял этот ответ как положительный.
Другого выбора у меня ведь и не было.
- Да, и тебе... - он запнулся и опустил взгляд, - придётся остричь волосы...
- Я знаю, - раздражённо перебила я.
Обряд острижения означал, что я добровольно соглашаюсь на изгнание. Эта традиция была такой же древней, как и наш род. Если же стригли налысо, означало, что изгнанник виновен в чём-то непростительном. Это касалось всех одинаково. Но лучше ведь потерять косы, чем голову!
Вторым делом он составил новое завещание, узаконив право наследования женскими особами. Вильям был в бешенстве, но старик Саймон быстро поставил его на место. Новые правила означали, что после смерти нынешнего графа Дэ Тэйро все трое наследников будут обладать совершенно одинаковыми правами на Трион!
В-третьих, он укрепил подступы к замку и набрал личную гвардию. Не просто гвардию, а элитных воинов-наёмников. Потому что и сам, как выяснилось, был когда-то псом войны.
Оказалось, что прежде чем мой отец стал графом Дэ Тэйро и осел в Трионе, он служил в Антитеррористическом Крыле в чине капитана, а его лучшим другом был никто иной, как Саймон Донел де Линн. Тот самый старик Саймон, который стал новым графом Дэ Тэйро. В далёкой молодости в одной из передряг они поклялись друг другу, что после смерти одного из них другой позаботится о его семье. Эта клятва распространялась на служебные годы, но со временем переросла в традицию. Как же иначе - дело чести. Я даже не подозревала, что мой отец в своё время полностью оплатил расходы во время похорон жены и сына Саймона, которые погибли в авиатрагедии на семьдесят восьмой аэрострали. А когда тяжело заболела дочь, тратил бешеные кредиты, взяв на себя оплату сложного аппаратного лечения и фармаки редкого происхождения. Саймон никогда бы в жизни не сумел погасить таких долгов! Девочка прожила недолго и похороны, опять-таки были финансированы моим заботливым отцом. Саймон с горя едва не спился. И протрезвел, лишь когда узнал о смерти друга и о том, что Изольда ищет кандидата на 'роль' графа.
Итак, я покинула Трион - место, где провела лучшие годы своего детства. Странно, но печали я совсем не ощущала. Была только затаённая ненависть и гулкая пустота внутри. И проклятая высокородная гордость, которая никогда бы не позволила показать своих истинных чувств.
Я отправилась на пограничные земли, где никто бы не смог узнать, кто я и откуда прибыла. Остановилась в первой же точке. Сонная, затхлая деревенька, насквозь пропитанная скукой, как затянутое тиной зловонное болотце. Кривые хатки окраины с покосившимися окнами, заросшие крапивой и хмелем дворы и подгнившие заборы. Сараи, забитые догнивающим хламом и недогрызенными крысами объедками. Ленивые собаки, которым невмоготу даже вильнуть хвостом, не то, что залаять. Несколько десятков купеческих домов, гостиница, она же трактир, 'Большие холмы' на главной улице, множество лоточников, даже не слоняющихся по рыночной площади, а, подобно разленившимся дворовым собакам, обсевшим её укромные уголки, и обветшалая церквушка на вершине холма. Глухой голос её одинокого колокола навевал ещё более невыразимую тоску. От всего этого веяло упадком и разложением.
По всему чувствовалось, что в эти места приезжие не часто захаживали, поэтому меня сразу заметили. И хотя я была похожа на обыкновенного странника в запылённых одеждах и добротных сапогах, в перешёптываниях за спиной я отчётливо расслышала удивление и даже некую враждебность.
Остановившись у колодца, столкнула ведро и взялась за отполированную до блеска деревянную ручку, когда ко мне подошёл пироженщик.
- Не желает ли-ть младой господин горячего пирога? Наверняка, ведь-ть, дорога загнала...
- Не желает, - пропыхтела я, проворачивая ручку и налегая на неё всем телом.
- Отчего же-ть? Лучшее моих пирогов не сыскать во всём-ть селении!
- Если бы меня мучил голод, почтеннейший, тогда ваши пироги пришлись бы кстати, но я хочу пить! - заявила я, достав полное ведро и, умывшись холодной водой, зачерпнула горсть.
- Эка речь у вас мудрёная, - пробормотал старик, - надо ж те-ть - 'почтеннейший'! Вы никак, младой господин, из Центра к нам пожаловали. Ну, дак ежели-ть оголодаете, подходите!
- Обязательно, - буркнула я и закинула суму на плечо.
Так вот в чём дело. От таких одиночек всегда ждут только неприятностей. Такие либо за кем-то охотятся, либо сами являются жертвами. Причём ещё не известно, что хуже.
Далеко от колодца отойти не удалось. Мимо меня промчалась отара белоснежных резвых овечек, и старуха сердито прошипела мне вслед:
- Гляди, куда идёшь, не-то примеришь у меня овечью шкуру!
Я пожала плечами, уступая ей дорогу. Хорошо, что не все люди были такими же озлобленными и раздражительными. Чтобы остаться здесь жить, мне нужно было найти работу. Пойти на ночь в гостиницу я не могла, стоит местным увидеть золото, и они живо поймут, кто к ним пожаловал. Лучше пусть думают, что я нищая бродяжка. Работу найти будет трудно, наверняка мастера берут себе помощников из местных ребят, те и выполняют всю работу по дому, хозяйству и прочее. Пойти к кузнецу - кто меня возьмёт? Откажут ведь с порога, не глядя на то, что я довольно хорошо разбираюсь в металлах и ловко управляюсь с огнём. В доярках и пекарях здесь так же, наверняка, не нуждаются. И что же мне остаётся? Знахарство? Но как знать, может быть, они здесь сжигают ведьм по большим праздникам перед Великим Постом.
Полдня бесцельно проходив по рыночной площади, я вновь вернулась к колодцу. Заметив того самого пироженщика, который утром нахваливал свой товар, подозвала его.
- Младой господин никак оголодал? - веселясь, прищурился старик.
- Есть немного, - ответила я, - а ещё желает найти какую-нибудь работу.
- Это-ть в нашей-то деревне? - фыркнул недоверчиво старик.
- Это возможно? - настойчиво гнула я.
- Само собой, - заулыбался старик, когда я извлекла из внутреннего кармана куртки туго набитый кошель. - Утром подходила сюда-ть старая вдовица с овцами. Слыхал я, будто-ть она привечает всех охочих ейных овец пасти. Работёнка непыльная, да и кормит она до отвала.
- И где её можно найти?
- Дак на самой-то крайне и живёт. Как выйдите на тропу, что-ть на тракт ведёт, младой господин, там-ть старый колодец будет. Дак идите прямо-ть к старому дубу, а там-ть уж и недалеча. Ейную хибару сразу-ть заприметить можно.
- Благодарю за пироги.
- Только осторожны будьте, младой господин, - пробормотал старик, - слишком часто к ей наниматься-то ходют, а только ещё никто в обрат не вертался!
- Учту, - кивнула я, вложив ему в ладонь золотую монету, - не знаю, как у других, но ваши пироги и в самом деле изумительны на вкус! - и пока он не успел опомниться, подхватила суму и зашагала прочь.
Дом разыскать оказалось несложно, старик достаточно точно описал дорогу, и выглядел он неожиданно прилично, не вписываясь в общую картину навозной кучи. Стены увивал розовый плющик, под окнами белели ромашки. Во дворике располагался 'скромный' садик, где росли лечебные травки и специальные растения для серьёзных травяных заклятий. Даже пестрянка и красница, которые считались довольно редкими растениями и не плодоносили без особых крепких чар.
Бабка возилась у ограды, загоняя последних овец. Когда я подошла, она, не оборачиваясь, проворчала:
- Ну а тебе чего ещё?
- Работу ищу, бабуля, мне посоветовали вас спросить.
- Какая я тебе 'бабуля'! - резво развернувшись, она зыркнула на меня из-под капюшона и я заметила алый огонёк, блеснувший в зрачках. Потомственная целительница. С такими личностями нужно быть поосторожнее, их прокляты способны в могилу свести. Зато вот если приглянёшься им чем-нибудь, тебе всюду будет сопутствовать удача. Проклятов я не боялась, мама научила, как их разрушать, поэтому смело взглянула ей в глаза.
- Простите, но вы же не представились, - заметила я спокойно. - Меня вот Ириком кличут.
- Ириком? - старуха, скривив губы, хмыкнула.
Так очень часто меня называла мама. Ирик - это детёныш дикой горной кошки, снежный котёнок.
- А ведь не врёшь, плутовка, - буркнула старуха, и я пожала плечами.
- Зачем мне врать?
- Ладно, оставайся. Будешь за моими овечками присматривать. Они у меня норовистые, пошалить любят. Коли узнаю, что обижаешь их, псам своим скормлю. Спать будешь в сарае или гуляй, где вздумается. Прежний пастушок ограничений не терпел.
- Спасибо, ба...
Она строго зыркнула на меня, обернувшись на пороге, и я закрыла рот.
- Зовут меня Вильджемиль, лучше тебе сразу запомнить, - она захлопнула дверь и я, оперевшись на ограду, внимательнее пригляделась к её овцам. Было в них что-то странное. Шестнадцать голов, все беленькие и пушистенькие, словно облачка. В загоне они вели себя очень смирно, мне показалось, что с ними не будет никаких проблем.
Первая ночь прошла спокойно, никто меня не побеспокоил. Я просидела в пабе, где подавали лососину. Это оказалось единственное заведение, в меню которого входили рыбные закуски. Стоило это удовольствие не так уж и дорого, но люди почему-то нечасто им угощались. И не удивительно, что хозяин сразу приметил и запомнил меня. А на следующий оборот, на рассвете, я вывела отару из загона. Как только овцы оказались на свободе, стали разбредаться в разные стороны, и мне стоило невероятных усилий довести их до лугов на берег реки. На них не действовала даже моя сила хранителя леса! Упрямые животные вели себя так, словно меня и вообще рядом не было!
К полудню я валилась с ног от усталости и, дойдя до реки, села на траву, уронив пастушью сумку. Я не чувствовала ни рук, ни ног, в голове гудело. Но только прикрыла глаза, как послышался шепоток:
- Не спи, Ирик... проснись, Ирик...
Удивлённая, я открыла глаза. На берегу у самой воды возле камней сидела девочка лет восьми. Её светло-голубые, почти прозрачные глаза глядели сквозь меня. Она приветливо улыбнулась и кивнула.
- Стало быть, ты новая пастушка колдуньина?
- Если ты про целительницу, что живёт на окраине, то да, - медленно ответила я.
- Конечно, бери, - я протянула ей флягу, отмечая, что на девочке надета только ночная рубаха до пят, причём насквозь мокрая.
Девочка выпила всё и вернула мне пустую флягу.
- Спасибо. Вкусная у тебя водица. А остальные меня всё чаще винцом да брагой угощали, но я такого не пью, - она замолкла, глядя на речную воду.
Я тоже молчала, слушая журчание реки. В этой части она была мелкой, а дно каменистым и вода неслась через многочисленные порожки с красивыми переливами.