Она сидела, укутавшись в провода от наушников, он сидел рядом и читал книгу. Оба спали. И каждому снилось метро, пустой вагон электропоезда и двое пассажиров, сидящих рядом: она слушала плеер, он читал книгу. Она выключила плеер, он закрыл книгу, и они познакомились. Ее звали Она, его - Он. Затем поезд остановился на станции, вагон заполнился людьми, у нее почему-то заиграл плеер, а у него оказалась открытой книга. Но они не обратили на это внимание и обменялись телефонами.
Они стали гулять вместе, ходили на Чистые Пруды и на Арбат, сидели на скамейках, и тогда она слушала плеер, а он читал книгу, и им снилось, что они разговаривают друг с другом. Потом ей снилось, что они кормили двух лебедей, а он утверждал, что только одного - но на эти неточности они тоже не обращали внимания: лебедем больше, лебедем меньше, какая разница.
Как-то раз ей приснилось, что он купил ей чупа-чупс, но, проснувшись, она его не обнаружила. Он сказал ей, что он его съел, потому что ему приснилось именно это. Она на него обиделась. Но он же знал, что она сама отдала ему конфету, и она поверила, что просто забыла. В конце концов, какая разница, раз он уже купил ей еще один!
Они вместе ходили в кино, им обоим нравились ужастики. Возможно, поэтому, задремав в креслах, они видели один и тот же фильм, хотя иногда и не тот, что шел на экране.
Один раз у них получилось вырваться на неделю в Италию, и эта неделя запомнилась им как сказочная пора счастья, потому что они всю неделю почти не спали... А когда они засыпали, им снилось, что они не спят, так что вся неделя была потрачена на получение нового опыта.
Именно в Италии они впервые заспорили, где и что было: ей фонари виделись красными, ему - оранжевыми, Она насчитала на лестнице на одной из улиц шесть ступенек, а Он вообще никаких лестниц не помнил, Она знала, что взяла у него деньги на оплату счетов, а Он говорил, что таких купюр у него с собой не было.
Они были слишком счастливы, чтобы придавать значение всяким чудесам. Большинство воспоминаний, надо сказать, совпадало. Сны были общие, а наяву они вели себя как лунатики, и поэтому воспоминания у них были в основном друг о друге и по определению не могли вызвать споров, если вы понимаете, что я имею в виду.
Как-то раз в парке, в тот момент, когда с очередного клена падал очередной красочный лист, ровно пятимиллионный желтый в тот год, они встретились, запыхавшиеся от долгого бега, и одновременно выпалили: "Я тебя люблю!". Дело в том, что каждому накануне приснилось, что второй подошел и сказал: "Я люблю тебя". По счастливой случайности, оба решили на завтра ответить не "Я тоже", а просто поменять местами слова в этой магической фразе.
Они присели на лавочку и тут же заснули. Во сне они долго гуляли по парку, ели "последнее летнее мороженое", собрали букет красных листьев и где-то его потеряли... Они проснулись под конец дня на этой же скамейке совершенно счастливыми, и, хотя никто из них не помнил, как они опять здесь очутились, ни один не стал об этом спрашивать, и деталь забылась, как будто ее и не было.
Второй тревожный сигнал - после Италии - подал кошмар. Он приснился обоим через полтора года после знакомства, и даже не суть, что за кошмар. Страшнее всего было то, что в конце этого кошмара ему приснилось, что умерла Она, а ей - что Он погиб. Два или три дня в их душе вызревало страшное горе, но потом они встретились, столкнулись в парке, и несказанно обрадовались. Они стояли рядом, держались за руки и смотрели друг другу в глаза, и в этот момент к ним в душу закралось странное подозрение. Но оно осталось очень смутным и почти потерялось в ярком круговороте реальности и снов.
Они были вместе около двух лет, когда у нее заболела мама. Мама заболела в реальности и очень серьезно, поэтому Она не переставала думать о маме и во сне. Он о несчастье сначала не знал. И вот в очередном ее сне появилась мама, они сидели втроем: Он, Она и мама, и пили чай. Ему же приснилось, что они пили чай вдвоем, но Она постоянно отвлекалась. Это доказывает, что их мысли шли в одном направлении, но это расхождение было третьим тревожным знаком. Расхождение было выявлено, и оба опять сильно встревожились. Но ему пришла в голову гениальная мысль, что ему приснилось возможное будущее. После этого оба страшно перенервничали за маму, но все обошлось. Чем-то необычным осталась только фраза, которую Она сказала ему, когда мама пошла на поправку: "Больше не пугай меня так".
Первом серьезным событием, которое стало шоком для него и осталось неизвестным ей, была его бессонница. Сама по себе бессонница не была для него открытием; ему часто снилось, что он гуляет по ночам, и Он решил, что это и есть бессонница. Вроде похоже. Но теперь он впервые в жизни лежал в постели и пялился в потолок. Скоро ему надоело, но прогулка прошла уныло, потому что Она не явилась. На следующий день они долго спорили, что же было на самом деле. Она рассказывала ему подробности их совместной прогулки, а Он с несчастным видом доказывал, что ее там не было. В конце концов он сказал: "Тебе, это, наверно, приснилось", но Она не поняла, что он имеет в виду, и ответила: "Но мне ведь никогда не снятся сны". Под конец дня у него разболелась голова, и он ушел домой. Придя домой, он лег в постель и лежал, пока посреди ночи не позвонила Она. Подняв трубку, Он выяснил, что под конец вечера он решил исправиться и пришел к ней с букетом роз, и они отлично провели еще два часа. Он не стал ничего говорить, только попросил ее пересказать события этого вечера. Сказал, что было так здорово, что он хочет услышать все еще раз из ее уст. На протяжении всего рассказа, наполненного мельчайшими подробностями, он молчал, потом искренне поблагодарил ее и попрощался: "До встречи". Всю ночь он провел в раздумьях, и, хотя он сразу, в общем-то, понял, в чем дело, ему потребовалось двенадцать часов, что осознать, что Она провела вместе с ним вечер, который оказался ее сном.
Утром у него болела голова. Он как тень ходил по квартире и не хотел ничего. Она не звонила весь день. Всю ночь. Под следующее утро она позвонила выяснить, почему он не пришел, они ведь договорились пойти вечером в театр, а она так долго ждала, что, наверно, заснула, и уже раннее утро. Он вежливо сказал, что не смог, и попросил пересказать ему все, что происходило с того памятного вечера, под предлогом, что ему нравится ее голос. Он слушал и понимал, что ему, в сущности, пересказывают некое "продолжение" его жизни, как если бы у него сломался телевизор, а Она пересказывала бы ему следующие серии сериала, который они оба смотрят. В этот момент для него стала очевидной разница между словами "оба" и "вместе". Он молча вырубил телефон и пошел в кровать. Он лежал и обдумывал ее слова, пробуя на вкус каждое из них, как если бы весь ее рассказ был отчасти связанным набором слов, и он пытался найти эти связи. Он лежал без движения, и ему становилось все хуже, от тяжелых мыслей начало стучать в висках, как бывает, когда поднимаешь тяжести там, где мало кислорода. По счастью, человеческий организм не может долго обходиться без сна, и тут уж бессонница или не бессонница, но в определенный момент от усталости он просто отключился. Ему приснилось, что он позвонил ей, объяснил, что телефон сломался, и ей приснилось то же самое, потому что оба этого страшно хотели. На утро он пошел, купил новый телефон, а старый выбросил, и память об этих жутких днях постепенно стерлась, как память о кошмаре. Он зажил своей обычной жизнью и был опять совершенно счастлив, только осталось ощущение, что солнце на какой-то момент закрыла туча.
Еще через год у них родился ребенок. Ребенок родился здоровым, но у него были проблемы с пищеварительной системой, потому что у мамы были затруднения с грудным кормлением, и он недополучил те ферменты, которые младенец получает за первые две недели только с молоком матери. Вернуть пищеварение в норму удалось за две недели. Однако все эти две недели мать и отец были вынуждены дежурить у кровати ребенка. Ребенок был в реальности, поэтому, хотя им и снилось первое время, что они встали и все сделали, им приходилось все равно вставать и все делать.
Папа не выдержал такой жизни и сдался на пятые стуки. Он заснул. Она же пробовала спать, но не могла, потому что материнский инстинкт будил ее каждый раз в нужную минуту. Около полутора суток ей пришлось бодрствовать непрерывно, потому что это был самый тяжелый для ребенка период. За эти полутора суток муж встал только один раз, и они пошли на кухню пить чай. Он спросил, не нужно ли ему сегодня повставать к ребенку. Она сказала, что не нужно, пускай папа поспит. В ответ папа со счастливой улыбкой стал ей рассказывать, как они замечательно провели последние сутки, как они пили шампанское при свечах в детской, бегали по очереди за хлебом и стиральным порошком, как они ели мороженое, растаявшее, пока они переодевали ребенка. Она слушала и улыбалась ему со странным ощущением, что все как-то не по-настоящему. Последующие двенадцать часов она следила за ребенком и думала. Она была совсем не готова даже к мыслям о снах, поэтому пыталась выяснить (ну или, на худой конец, выдумать), почему она не помнит то, что он рассказывал. Она пришла к выводу, что ей просто привиделось, что она долго-долго сидела с ребенком, а на самом деле она сидела с ним вовсе не так долго, просто хочет спать, и память путается. Незадолго до того, как она заснула после этих полуторасуточных мучений, встал Он, принял дежурство и успокоил ее своей улыбкой, а потом ребенок пошел на поправку, и она забыла свои сомнения, потому что хотела их забыть. Только смутная тревога поднялась в ее душе, как ил со дна пруда, и не хотела оседать обратно.
Ребенок успел чуть-чуть подрасти и спал в люльке, когда они одновременно пришли на кухню пить чай. Они и раньше делали многое одновременно. Но раньше казалось, что они делают многое вместе. А теперь они даже не стали включать свет, только сидели, пили чай и блестели друг на друга глазами. Потом они молча встали и пошли спать.
В ту ночь ей приснился кошмар, а он мирно смотрел очередное "продолжение" их жизни. Она уже перестала быть общей, но он все еще хотел ее видеть, такую жизнь, и смотрел ее, безмятежно, как кошка на солнцепеке.
Ей же приснилось, что его убили. Она проснулась от собственного крика с невнятным, но нарастающим ощущением страха, поняла, что сон закончился, и обернулась рассказать ему об этом кошмаре, как вдруг увидела, что Он лежит рядом, убитый в точности так, как это было во сне...
На этот раз она заорала так, что разбудила мгновенно и мужа, и ребенка. Она повернулась к нему, ища у него тепла и поддержки, но Он спросонья ничего не понял, и даже не разглядел, что у нее в глазах уже не страх, а панический страх, настоящий ужас. Она видела, что он совсем не понимает ее, что он не стремится помочь ей. Он обнял ее и забормотал слова успокоения, но его объятия показались ей холодными. В ее мозгу стучала мысль о том, что Он ее не понимает и не может защитить ее от ее страхов. Она лежала в его крепких и надежных объятиях и была страшно одинока: впервые за столько лет она поняла, что одинока, и эта истина показалась ей светом во тьме. Одиночество закрепилось в ее душе и начало расти, и росло с каждой секундой и минутой. В ослеплении истиной она не учла тот факт, что он не мог знать о ее сне: он же совершенно точно его не видел...
Как только отчуждение появилось, оно могло только нарастать. Их мысли пошли вразброд, они стали видеть разные сны, затем - спать в разное время. Ребенок плохо спал и вскоре заболел. Ухаживая за ним бок о бок, они узнавали все больше друг о друге, наблюдая за всем исподтишка, а спали без снов или с короткими кошмарами. В какой-то момент взаимная тревога и подозрительность достигли апогея, они не смогли друг друга больше видеть и тихо, тяжело, с горем расстались.
Обоим было трудно. Оба разучились видеть сны, слишком много думали и так и шли вниз по наклонной - казалось бы, неспеша, но остановиться не могли. В какой-то момент они начали переписываться, сначала смсками, потом по электронной почте: таким образом они нашли способ вести длинные монологи и диалоги, не слыша голоса друг друга и не усиливая тоску, как им казалось. Но разговоры, без которых они просто не могли нормально жить, велись о чем угодно: о жизни и смерти, о здоровье, о работе и о ребенке, но только не по делу.
Прошло три месяца, хотя, возможно, это был один месяц, но их могло быть и пять, когда они вновь оказались в метро, в одном поезде, в первом вагоне, на одном сидении на соседних местах. Он читал книгу, Она спала. Ей снилось, что по туннелю едет пустой поезд, и в одном из вагонов видно молодую женщину, которая спит там совершенно одна. И в этот момент Она испытала неописуемое ощущение кристального, ледяного одиночества. Поезд остановился на станции, потом на другой и на третьей, вагоны заполнялись народом, люди входили и уходили, рядом с женщиной садились разные люди, но Она чувствовала, что женщина все так же нестерпимо одинока.
В какой-то момент вагоны начали вновь пустеть, и Она не выдержала. Она проснулась усилием воли и, все еще в страхе одиночества, затеребила за плечо одного из своих соседей. Тогда Он закрыл книгу и поднял на нее глаза.
Может быть, поезда иногда должны уходить в депо, чтобы люди, заснувшие в них, поняли, что эта станция была конечной лишь условно, и что им выходить на следующей, вместе? Хотя, это, наверно, неправильно, - уходить в депо вместе в поездом, засыпать на последней станции, - неправильно и больно... Но ведь вместе спать в депо гораздо лучше, чем вообще по отдельности, так какая разница, где спать, какая разница, спать ли?..