Работать я начала в 19 лет (после учительского института), а Ваня в 23 года. Считали мы тогда себя очень взрослыми и много знающими. Длинный и тернистый учительский путь начался в ст. Славянской, где я закончила десятилетку, но не в своей школе, а на окраине. Там только открыли пятые классы в начальной школе, таких растущих семилеток в станице было несколько. Директор и многие учителя не имели надлежащего образования, и нас, молодых, приняли недружелюбно, хотя старались этого не показать. Ваня устроился на работу в вечернюю школу, не хотел возиться с "младенцами", как он сам сказал.
***
Обычные дела и заботы.
***
Однажды нас послали на открытый урок в среднюю школу к очень "знатной" учительнице. Была он среднего возраста, работала в школе давно, имела большой опыт. На уроке было нас человек 10. Сначала внимательно следили за ходом урока, а потом начали переглядываться: урок был плохой, хотя явно отрепетированный. Руки поднимали все, но отвечали часто невпопад, перепутали очерёдность. Да и при изложении нового материала были допущены ошибки и неправильно произносились отдельные слова. Начался разбор урока. Мне бы помолчать, ведь только начинала работать. Я же попросила слова, и всё выложила, что записала и запомнила. Меня удивило, что больше никто не выступил. Только один молодой учитель сказал: "Вам нечего больше добавить". Получилось всё очень неловко: "ирония", сильно покраснела и молча вышла из класса. Моя коллега, по пути в школу, сказала: "Разве ты не знала, что урок вела жена первого секретаря райкома: Теперь жди неприятностей". И они очень скоро начались.
***
Последний день марта, а никаких изменений в сторону весны.
***
Ко мне начали ходить на уроки очень часто и директор, и завуч, и инспектора РОНО. Но найти что-либо существенное не могли, т. к. я очень тщательно готовилась к урокам, да и с детьми взаимоотношения были хорошими, дисциплина высокая. Однако замечания, часто не справедливые, очень меня огорчали, всё время была в нервном напряжении. Конечно, ничего особого против меня сделать таким путём было невозможно: ведь я только начинала работать и не плохо. Тогда устроили мне опоздание на 20 минут. А за это полагалась тюрьма: 6 месяцев. Вот как это устроили: постоянного расписания ещё не было. Его вывешивали ежедневно только на один день, а к концу рабочего дня на следующий. Я провела 2 урока, дальше у меня было "окно", я сидела в учительской и проверяла тетради. Через 20 минут в учительскую вошёл директор (выдвиженец, почти малограмотный), председатель профкома и ещё 2 старых учительницы. Они заменили прежнее расписание на новое, на клочке бумаги, конечно, я этого не видела. А чтобы дети не шумели, их прежняя учительница стояла у двери и успокаивала. Составили материалы в суд и до работы меня не допустили. Хорошо, что я сразу же побежала в РОНО к заведующему. Был он уже старый, лет под 60, красный партизан и вообще заслуженный человек. Всё рассказала, расплакалась. Он сразу же отправился в школу, запретил относить материалы в суд. Видно, он был плохого мнения и о директоре, и об отдельных учителях. Мне же он сказал: "Слушай, оставь ты этих волков, всё равно они тебя загрызут. Я тебе напишу рекомендацию в другую школу, среднюю со всеми классами". К слову: "ты" зав. РОНО говорил всем, к кому хорошо относился.
***
Вот и первое апреля. Его теперь узаконили, как день шутки. Раньше он был днём розыгрышей. Хочется пошутить: "Не верю, что сегодня первое апреля". Погода вполне соответствует шуткам: до сих пор холодно, почти нет зелени.
***
Так я в 19 лет стала завучем средней школы и учителем старших классов. Наверно, потому что тогда учителей с высшим образованием и особенно советским было очень мало. С тех пор моя профессиональная деятельность наладилась и на всю жизнь, до самой пенсии. Конечно, было всякое, но, в основном, хорошее. Работали мы в ст. Славянской до войны, а я и в первый год войны. Продолжали учиться заочно теперь уже трое. Ванин брат Григорий тоже поступил сначала на одногодичные курсы, а потом заочно вместе с нами. Проработали 2 года и подготовились к сдаче госэкзамена за пединститут. Это был 1941 год. Приехали в Краснодар 15 июня, много занимались: с утра и допоздна. 20-го сдали первый экзамен. Усиленно готовились ко второму, который должен быть 24-го. 21-го легли спать очень поздно, в 2 часа ночи. Мужчины уснули сразу, а мне почему-то не спалось, было какое-то предчувствие, тревога. И вдруг сообщение по радио из чёрной тарелки, которая висела на улице на столбе как раз возле нашей квартиры. Трудно описать чувства, охватившие меня. Я не стала слушать до конца, а начала будить мужчин.
***
И сегодня никаких изменений ни в чём. Решила было записывать хоть то интересное, что услыхала где-нибудь. Но никуда не хожу, кроме базара, да и то бегом, т. к. холодно, сыро, ветрено.
***
Ваня вскочил сразу, а Григория мы еле-еле разбудили, облив его холодной водой. Он сначала не поверил, думал, что мы это выдумали, чтобы его быстрее разбудить. Но тут по радио снова повторили это ужасное сообщение. Ужасное не только по тому, что война сама по себе ужасна, а потому, что мы этого никак не ждали. Ведь недавно был заключён мирный договор с Германией, во всех газетах появились снимки Сталина и Риббентропа при подписании договора. Да и вообще всё кругом было тихо, спокойно. Страна, охваченная трудовым энтузиазмом, занималась строительством "вся страна ликует и смеётся, и весельем вся озарена". Песни, кинофильмы, концерты, джазы - всё внушало уверенность в счастливой, спокойной жизни. Для нас она только начиналась, да на этом и кончилась.
***
Всё ещё ходим в зимних пальто. Снега становится мало, но он не растаял дружно, а подтаивает и испаряется. По ночам морозы до 10 градусов.
***
Рано утром собрались в институте. Мужчины почти все разъехались по домам, чтобы скорее явиться в военкомат. Однако всех отправили назад сдавать экзамены. И мы их сдавали по расписанию. Настроение у всех - полное замешательство. Сначала, конечно, думали, что война продлится недолго. Сравнивали по карте размеры Германия и СССР и возмущались наглостью Гитлера и его свиты. Безусловно знали, что потери будут, но их размеры даже и представить не могли. Получили дипломы и разъехались по домам.
***
Всё одно и то же, только для разнообразия простудилась и болею, как теперь называют ОРЗ. Состояние скверное, приходится лежать.
***
Первые сводки с фронтов были не очень вразумительные. Больше упирали на то, сколько сбито самолётов, какие потери понесли немцы, а наши после тяжёлых и продолжительных боёв отступили на новые рубежи. Где были эти рубежи неизвестно. Начался новый учебный год 1941 - 1942. Немцы продвигались стремительно. Теперь на карте ставили на булавках флажки и перемещали их ежедневно. Жили под лозунгом: всё для фронта, всё для победы. Почти все учителя мужчины были взяты в армию, пришлось перемещать оставшихся, в основном женщин и стариков, так, чтобы во всех школах могли идти занятия. Меня назначили завучем средней школы в отдалённой от ж. д. станице. До станицы было 20 км и никакого транспорта. Ваню назначили инспектором районо совсем в другом месте, от меня более, чем за 100 км. Тогда никто не считался с семейным положением, тем более, что детей у нас не было.
***
Погода без изменений. Продолжаю болеть. Сегодня воскресенье. Все дома, боюсь, чтобы не заразились. Весны всё ещё нет.
***
Ваню не взяли потому, что во время прохождения действительной службы он очень сильно заболел, его освободили "по чистой". Но, конечно, в любое время могли переосвидетельствовать и отправить на фронт, ведь руки и ноги были целы. Так война всех нас разбросала. Ванины родители уехали к старшему сыну на Дон. Там было надёжнее, семья жила оседло уже несколько лет. А отцу ещё не было и 50, он тоже подлежал призыву. Мы же все оказались в разных местах, и остаться им было не с кем. Моя мама жила со мной, работала в той же станице, перевелась со старого места, чтобы быть со мной. Брат Вася со своей семьёй переехал жить в Мурманск, оттуда и был мобилизован. Начинал он войну уже лейтенантом и прошёл её от первого до последнего дня, от Мурманска до Берлина, да ещё и после войны был оставлен в Германии ещё на 5 лет. Не виделись мы 16 лет. Своих детей он оставил совсем маленькими: четырёх и двух лет. Конечно, когда вернулся, не узнал.
***
Погода и болезнь без изменений. Очень тоскливо, потому что даже домашние дела выполнять трудно.
***
Вот сейчас и начинается самое трудное для описания время. В основном всё, ранее мною описанное, пришлось на период детства и ранней юности, там я была как бы свидетелем событий, всеми моими действиями и поступками руководили старшие: мама, брат, учителя. А в 41 году мне уже было 22 года, два из них работала, четыре - была замужем, значит, совсем взрослая, значит, за всё написанное отвечаю в полной мере. Я же взяла обещание говорить только правду, описывать только то, что пережила и видела сама. А это не легко: пережитое мною, да и теми, кто был рядом, не умещается в рамки истории, идеологии, воспитанной с малых лет. Позже много приходилось читать о войне и художественных произведений и документальных, и не всегда прочитанное соответствовало тому, что пришлось пережить самой, родным и близким.
***
Сегодня немного лучше, ходила на базар и в магазин, но холодно, сыро и неприятно. Немного работала по дому.
***
Итак, начался третий учебный мой год, год уже военный. Расскажу о том месте, куда я попала жить и работать. Школа средняя, раньше была гимназией. Гимназии до революции были во многих кубанских станицах. Расположена станица в плавнях: кругом заболоченные камыши, летом пересыхали, осенью и зимой опять наполнялись водой, застойной, болотной. Зелени было мало. Но кругом было много хорошей чернозёмной земли, километрах в 3 - 4 от станицы. Колхоз был богатый, кроме хлеборобства занимались скотоводством. Много было коров, лошадей, свиней и другой скотины. Работы было много, много и зарабатывали. Но это до войны. С началом войны почти всех мужчин мобилизовали в армию на войну. Остались женщины, дети, старики да калеки. Значит, работать приходилось гораздо больше, работали и все мы, учителя с учениками, начиная с 5 класса, с ранней весны и до поздней осени. Подсолнухи убирали, когда уже шёл снег. Но занятия в школе не прекращались. С утра шли в поле, а с обеда в школу, после маленького перерыва. Топить было нечем. Дровами там не топили никогда, делали кизяки, да заготавливали камыш. Это было в мирное время, а в военное некому было заниматься такой заготовкой. Школа не отапливалась совсем. В морозные дни замерзали чернила, писали карандашами.
***
Ничего существенного не произошло. Весны нет, дела всё те же.
***
Расскажу о некоторых людях, с которыми меня свела судьба. Стояла я на квартире у старой женщины. Было ей уже за 70. Дом очень большой, когда-то принадлежал местному богачу, а после "ликвидации нетрудовых элементов" стал государственным. Хозяйка, Васильевна, происходила из бедняков, росла сиротой, батрачила. Замуж вышла тоже за батрака, но он был красным партизаном и имел некоторые преимущества, работал много. Было у них несколько детей. Муж рано умер от какой-то болезни, и осталась Васильевна одна с детьми. Жили в ветхой хатёнке. Дети росли, немного учились и работали в колхозе. Старшего сына и дочери я не знала, они жили в других местах. С Васильевной была только младшая дочь Ира и внучка - дочь старшего сына. Она жила у бабушки, потому что там, где жили родители, была только начальная школа. Ира, не за долго до войны, вышла замуж за комсомольца-активиста, присланного откуда-то во время коллективизации. Вот ему-то и дали большой кулацкий дом, правда, с условием, что в самой большой комнате будет "дом колхозника", т. е. место, где останавливались приезжие. Васильевна числилась уборщицей и получала за это сколько-то трудодней, а на них тогда получали немало. Опять-таки, так текла их довоенная жизнь, а с началом войны всё изменилось.
***
Сегодня много ходила по улице, чтобы немного окрепнуть, подышать свежим воздухом. Дома всё однообразно. Что говорить обо мне. Даже молодые живут скучно и однообразно. Только Женя вносит бодрость, веселье и заботы, как и положено его возрасту.
***
Зять ушёл на фронт, и ни одного письма от него они не получили. Так и жили втроём. Мне рассказали, как погиб её старший сын комсомолец. Он участвовал в сносе церкви (когда я начала там работать, церкви не было в помине), снимал колокола с колокольни и оттуда упал. Разбился насмерть. Сама Васильевна об этом не говорила. Как она восприняла гибель сына, трудно сказать, но религиозной не стала, во всяком случае, по ней это было незаметно.
***
Сегодня так же холодно и сыро. Когда же наступит тепло? Что будет в природе: уже пора работать в поле, саду, огороде, а нет возможности. Приехала, вернее, заехала Тоня - младшая сестра Вали. За разговорами и делами время идёт быстрее.
***
Я занимала отдельную узкую и длинную комнату, рядом с залом. Хозяева жили в средней части дома: там была большая комната и кухня. В задней части дома жили эвакуированные старик со старухой. Они бежали с Украины, т. к. были евреями, и оставаться там было нельзя. Очень старые. Бабушка еле-еле передвигалась. Всё делал дед, довольно ещё крепкий и общительный. Вот такие обитатели населяли этот большой дом. Был и большой двор, на нём остатки прежних хозяйственных построек, росли небольшие деревья, кустарники и сплошная трава и бурьян. Потом подселили ещё 2 эвакуированных. Вообще, их было в станице много и из Польши, и из Западной Украины. Местные жители принимали эвакуированных в свои дома, делились тем, что у них было. Никакой национальной розни, вражды не было и в помине, дети учились в нашей школе без всяких проблем, вместе же с ними и работали. Шёл 41 - 42 учебный год.
***
Ходили по магазинам, пытались достать билет ей (Тоне?) на обратную дорогу, но это оказалось невозможным, только зря потеряли время.
***
Расскажу о некоторых коллегах моих. Среди них были очень своеобразные, с богатым прошлым. Например, супруги Нелидовы. Граф и графиня по происхождению. Он кончил Царскосельский лицей и Берлинский университет. Разумеется, это было ещё до Октябрьской революции. До какого оскудения они дошли, трудно даже описать. Оба пили, особенно он. Пропивали всё, что только можно. Одеты были в рваные лохмотья, сами грязные, неопрятные. Граф был почти слепой. "Преподавал" арифметику в 5-х классах. Графиня вела начальный 4 класс. Ученики на уроках у них устраивали настоящий кавардак. Я работала завучем, поэтому вынуждена была наводить у них хоть какой-то порядок. Трудно представить, почему их держали в школе. В основном из-за жалости директора школы, женщины сильно пожилой. Звали её Мария Максимовна Максимова. Была она депутатом Верховного Совета СССР, имела награды различные, даже орден Красного Знамени за заслуги и в революцию, и в Гражданскую войну, и за строительство новой жизни. Но это в прошлом, а в настоящем была очень толстой, больной и очень доброй женщиной. Она-то и опекала семью Нелидовых. Ведь у них было пятеро детей. Один только старший сын работал учителем, но его, как и всех молодых, взяли на войну в первую очередь. Двое детей учились в 8 и 9 классах, а двое были совсем маленькими 4 и 5 лет. Удивительно, конечно, как при такой жизни можно было заводить ещё детей. Но ведь они были ещё не очень старыми, немного за 50 лет, а на вид вообще невозможно было определить их возраст. Мария Максимовна часть их зарплаты, конечно, с их согласия, отдавала в столовую, и их целый месяц кормили. Правда, еда была примитивная - затирка. Это скатанные в мелкие шарики из муки и сварённые в кипятке изделия заправлялись луком и постным маслом.
***
Сильный ветер, холодно. Проводили Тоню, взяли билет перед отходом поезда. Дома всё, как и всегда.
***
Сильный ветер, похолодание. Много приходится тратить времени в очередях, т. к. стало затруднительно с продуктами, даже за картошкой приходится выстаивать часами у частников, по 70 коп. за 1 кг. Это тоже портит настроение, а значит, и здоровье.
***
Кормили всех желающих за очень небольшую плату. Эвакуированные и этому были рады. К вечеру всё оставшееся, целое ведро, а то и больше, отдавали Нелидовым. Тем они и жили. Оставшиеся деньги пропивали. Дети ходили оборванные, грязные. Все мы очень жалели старшую дочь Тамару. Она училась в 9 классе, была очень красивой и училась хорошо, но в её прекрасных глазах всегда была грусть. Тугая светло-русая коса спускалась ниже пояса. Так вот, отец взял её последнее платье, когда девушка спала, и пропил его. Выручила соседка, тоже учительница: дала Тамаре своё платье, конечно, не новое. Тогда с одеждой у всех было туго, лишнего не было. Сам граф ходил в старой, рваной шинели и постолах (самодельная обувь из свиной кожи, вроде лаптей). На графине зимой было старое ватное пальто, надетое на голое тело и подвязанное верёвкой, пуговиц на нём не было. Младшие дети ходили по дворам, просили покушать, да ещё и махорки для отца. Никогда больше мне не приходилось видеть ничего подобного. Как бы трудно и бедно ни жили люди, но до такого состояния не доходили. Я, да и многие другие, очень жалели детей, а к ним относились с пренебрежением и даже отвращением. Конечно, таких в учителях держать нельзя. Но что было, то было.
***
Небывалое явление, повалил снег, как и в декабре здесь не бывало. Настоящая метель и пурга. Даже за хлебом сходить трудно.
***
Прежних учителей осталось в школе мало, были мобилизованы на войну. Пополнили школу новые, в основном, вернее, только женщины. В том числе и я. Из мужчин остался только учитель математики Николай Герасимович, человек умный, образованный - средних лет. Остался, т. к. он калека от рождения - одна нога намного короче другой, роста не высокого, а в остальном обыкновенный человек. Имел жену и четырёх маленьких детей. Старшей было 10 лет, и звали её странно: Смарагда. Очевидно, поэтому я и запомнила её имя. Учителем он был хорошим, строгим, но справедливым. Ещё руководил драматическим кружком, имея, конечно, к этому талант. Как потом выяснилось, ненавидел советскую власть и, вообще, всё советское. Родители его и другие родственники были репрессированы, а он как-то уцелел, да ещё и получил образование. Все свои обиды держал внутри, никогда не говорил о политике, о власти. И всё равно было заметно его пренебрежение всем сущим. И всё-таки был под подозрением у соответствующих служб. Всё это выяснилось впоследствии.
***
Снегопад не прекращался до вечера, т. е. целые сутки. Выпала за эти сутки месячная норма. Намело сугробы, началась усиленная уборка снега населением, а техники почти нет, т. к. никто не мог предположить подобного, и технику отправили в северные районы. Нарушены ритмы работы аэропорта, железной дороги и городского транспорта. И это в середине апреля.
***
В станице не было электричества, клуба, даже избы-читальни. Собрания проводили в большом бывшем амбаре, оборудовав его скамейками и трибуной, да ещё в правлении колхоза. Длинными зимними вечерами мы собирались в доме учителя географии, который тоже не был взят в армию, т. к. болел туберкулёзом. Потом, правда, его всё-таки взяли. Время проводили за игрой в карты и в лото. Была эта семья местная, у них имелись корова, куры, огород. Нас обязательно угощали тыквенной кашей с тёрном, которого там вообще росло много. Заранее готовили в большом чугуне, а мы по мере желания ели. Засиживались долго, т. к. дома совсем нечего было делать. У нас даже керосину было еле-еле, а у них был запас.
***
Температура положительная, снег тает, раскисает, превращается в грязь и холодное месиво. Дома всё, как всегда. Разговоров только о погоде. Даже те, кто много старше нас, такого не помнят. Сегодня ходили с Сашей и Валей в театр на мюзикл "Кабаре". За столько времени выбрались. Билеты им продавали на работе. Конечно, не роскошь, но посмотреть можно, хотя бы для знакомства с современным искусством.
***
Жена его, тоже учительница, очень красивая и милая женщина, уложив детей спать, присоединялась к нам. Все эти события, конечно, незначительные, но значимые, и вот почему: нас по ночам начали вызывать в с. совет (с. - сельский?) для допроса. Приказывали никому ничего не говорить и не менять своих занятий. Я это узнала, когда меня саму ночью вызвали. Два человека были в военной форме без знаков отличия. Давили на то, что я совсем молодая, остальные были гораздо старше, поэтому должна говорить всю правду, быть честной к своей Родине. А спрашивали обо всём, кто собирался вместе, о чём говорили, чем занимались. Я сказала, как было: играли в карты, лото. О чём говорили? Конечно, о войне, о родных и близких. А анекдоты рассказывали? И анекдоты рассказывали. "Какие"? Я ответила, что всякую ерунду не запоминаю, но, конечно, не политические. Старалась говорить спокойно, но внутри всё трепетало, горело. Я же поняла, с кем имею дело.
***
Снег почти исчез, но много грязи и воды. Дома занимаемся генеральной уборкой, как всегда перед Пасхой. Это старая и добрая традиция, от которой отказываться не следует: надо хоть как-то держаться за свои корни.
***
А фронт неумолимо продвигался вглубь страны, наши войска всё время отступали. Потом меня спросили, что, если при мне будут говорить что-либо антисоветское, пораженческое, буду ли я молчать, или сообщу, куда следует. Сказала, что, конечно, сообщу, но уверена - таких разговоров не будет, мы все советские учителя и понимаем, какое сейчас время. Под утро отпустили. Умылась, покушала и пошла в школу на уроки. Только после узнала, что вызывали всех, но с каждым вели особый разговор.
***
Очень рано ходила на базар, т. к. позже купить ничего невозможно. Перед праздником особенно чувствуется нехватка продуктов. Заканчивали уборку, вечером отдыхали у телевизора. Погода плохая, холодно, ветер. Все на субботнике работали, я тоже убирала около дома, но ветер вырывал сор из-под метлы.
***
Самое интересное, что узнала, кто на нас доносит, но об этом хочу рассказать подробнее. Выдавала всех и уже давно, задолго до войны, скромная школьная библиотекарша. Женщина средних лет, довольно симпатичная Мария Васильевна. Мужа её, колхозного бухгалтера, мобилизовали в первые дни войны. Осталась она с двумя хорошенькими девочками 8 и 10 лет и очень старой матерью. Была она местной, казачкой, и муж тоже. Оба они оказались агентами НКВД. Узнала я об этом вот как: немцы приближались быстро, как лесной пожар, уже слышались выстрелы из орудий, а самолёты немецкие кружили постоянно, часто бомбили. Все мы очень боялись, т. к. уже год шла война.
***
Сегодня воскресенье. Пасха. Молодые ушли в гости к Валиной сестре. Отдыхали вдвоём с Ваней. Погода лучше, чем вчера, но не совсем хорошая: переменная облачность, но осадков пока нет. А ведь в это время должны цвести и благоухать сады! Начинают еле-еле распускаться почки. Не начинали даже сажать огороды. Невозможно предвидеть, что из этого получится, но не хочется сегодня думать о плохом. Как людям, так и нам.
***
О зверствах немцев много писали в газетах и сообщали по радио. Известие о казни Зои Космодемьянской просто потрясло всех. Ведь она была ещё совсем девочка, школьница. И мы, молодые учителя, комсомольцы и просто активисты пошли пешком в ст. Красноармейскую - наш райцентр. Там нас в исполкоме испугали, стали обвинять в том, что мы сеем панику, вместо того, чтобы успокаивать население. Чуть ли не изменниками обозвали и приказали идти и работать, и доказывать, что немцы сюда не придут никогда. Пошли домой, а стрельба всё слышнее и слышнее. При появлении самолётов прятались в плавнях в камышах, они были вокруг, вода из-за жары высохла вся, но влажность сохранилась и комаров были тучи.
***
Снова заболела гриппом, поэтому сижу дома, самочувствие скверное, да, в таком возрасте любая болезнь тяжела! По-прежнему холодно, был дождь и снег, кое-где - сильный (в нашем городе).
***
Так вот, в этот же день поздно вечером прибежала ко мне Мария Васильевна и стала предлагать немедленно бежать из станицы. Сказала, что подвода есть, стоит у её дома лошадь. Я очень удивилась, т. к. подвод не давали никому, даже станичному начальству, коммунистам. Я сначала колебалась, со мной была и мама, она звала нас обеих. Тогда я её спросила: "Как же так, мы только что пришли из райцентра, там нас уверили, что немцы к нам не придут, почему же она так взволнована?" Она ответила, что немцы будут здесь через 2 - 3 дня, это ей точно известно. В таком случае, возразила я, мы никуда не успеем уйти, ведь до переправы через реку 70 км, доехать не успеем и тем более переправиться через реку, там же множество угоняемого скота, огромное скопление людей, идут непрерывные бомбёжки. А ещё сказала, что при появлении немцев ей грозит меньшая опасность, чем нам, она уже пожилая женщина и только библиотекарь. А мы молодые учителя, некоторые комсомольцы. И вот тут-то Марья Васильевна "раскололась". Достала из кармана и показала мне красную книжечку сотрудника НКВД.
***
Стало легче, спала температура, т. к. принимаю лекарства, а они тоже угнетают организм. Дома, без выхода, день кажется длинным и скучным. Женечка тоже заболел. Был дома, скучал. Вечером все смотрели телевизор. Во дворе холодно. Невозможно было и подумать, что такое может случиться в природе. К чему приведёт, неизвестно?
***
Я была в шоке. Так вот, кто на нас доносил, вот почему нас начали вызывать на допросы. Однако время было очень тревожное, не до эмоций, да и дочек её мне было очень жалко. Я ответила, что с ней не поеду, но спросила: "Почему вы мне это рассказали, и если никто другой не знает, то лучше пусть остаётся на месте". Она сказала, что кое-кто знает и о ней, и о её муже. "А зачем я вам нужна?" Она ответила, что одной страшно и трудно, что она слаба здоровьем и дети малые, а я молодая и сильная. Вместе мы выберемся, а на новом безопасном месте она меня отблагодарит и поможет хорошо устроиться.
***
Первый раз вышла на улицу, сходила на базар, в магазин. Настроение плохое: везде очереди, а стоять нет сил, не оправилась ещё от болезни. Немного поработала во дворе, но лучше бы не делала этого - обострился радикулит.
***
Если бы не её "откровения", мы с мамой согласились бы на отъезд. Но после её "исповеди" она стала мне отвратительна, и я отказалась от предложения. Ей же всё-таки дала совет, ехать не к переправе, а в противоположную сторону, устроиться где-либо в незнакомом месте и разделить участь нас всех. Она поехала одна, а как потом стало известно, что на переправе авиация устроила настоящее кровавое месиво, вряд ли кто-либо переправился.
***
Снова болею, снова дома. Неприятности одна за другой. Сильно заболела Валя гриппом. Обидно, что из-за меня - заразилась. Я же совсем почти не могу ходить. Сильные боли. На улице холодно, ветер, дождь. В довершение ко всему, погас свет, значит, новые затруднения и скука, т. к. нет даже телевизора.
***
Ранним утром мы снова побежали в райцентр просить эвакуационные удостоверения и бежать, куда глаза глядят, на чём придётся: по ж. д., на автомашинах и пешком. Пришли в ст. Красноармейскую, а всех начальников и райком (а?), и райисполком (а?) и след простыл. Тогда мы решили взять в сельсовете просто какие-либо справки, захватить кое-что и бежать, бежать. Пришли в сельсовет, а нас огорошили: председатель ночью застрелилась из охотничьего ружья мужа, который давно был на фронте. О председательнице расскажу особо, т. к. знала её с раннего детства.
***
Сегодня то же, что вчера - болеем. Приходится одному Саше обо всём хлопотать, но и он не совсем здоров. Сидим без света, на дворе холодно, пасмурно. Хорошо, что хоть дома тепло, продолжаем топить.
***
Суббота. Саша дома. Ходили на базар. Кое-что купили, но на базаре всего мало, а цены бешеные. Кое-как с Ваней вместе сготовили обед. Ваня болеет сильно. К вечеру дали свет, немного стало веселее и радостнее. Погода сырая. Днём потеплело, выглянуло солнце, но к вечеру снова пасмурно и сыро.
***
Рассказ о Евдокии Михайловне, председателе сельсовета.
История её жизни напоминает истории Любови Яровой. В революцию они оказались по разным сторонам баррикады: он - белоказак, хорунжий, она комсомолка, активистка, делегатка, а потом и коммунистка. Он исчез вместе с белой армией, она ринулась в гущу революционных событий. Всю гражданскую войну была на фронтах, в партизанах, в трудовой армии, когда военные действия прекратились. Там она сошлась с бойцом из своего отряда, прожила с ним несколько лет, родила троих детей. Он погиб при облаве на бандитов, которые скрывались в плавнях. Впрочем, теперь их считают не бандитами, а, напротив, героями, но я пишу так, как считалось тогда, в то бурное время. А то, что одни и те же события описываются неоднозначно, является нормой в историческом процессе. Вот тогда-то в начале 20-х годов судьба, а вернее, случай свела нашу семью и семью Евдокии Михайловны. Отец мой, как я писала ранее, как раз и был послан на борьбу с бандитизмом в ст. Красноармейскую, тогда она называлась Полтавская. Он был секретарём партячейки и учителем в школе, а Евдокия Михайловна была зав. женотделом там же. По работе она постоянно общалась с отцом, а по женским медицинским вопросам с мамой. Воспитанием собственных детей заниматься ей было некогда, они воспитывались очень старой бабушкой и улицей, впрочем, в то время так воспитывалось большинство детей.
***
Воскресенье. Все дома. Но, к сожалению, почти все больны. У меня очень сильные боли, никакие домашние средства не помогают. Приходят грустные мысли. Конечно, жизнь прожита, остаются только болезни, но не думалось, что это (беспомощность) могут наступить в одночасье. Надеюсь, что ещё поправлюсь, и уж тогда буду осторожней: нельзя забывать свой возраст и преждевременно создавать осложнения для всех. Саша с Женей ходили на футбол. Хоть это отвлекло их от домашних неурядиц. Вечером смотрели телевизор. Погода плохая: пасмурно, срывался и шёл дождь. Весны всё нет.
***
Старший сын после скарлатины стал глухонемым, учился в спецшколе, потом где-то работал, женился на такой же глухонемой девушке. Они жили где-то отдельно. Младшая девочка рано умерла от дифтерии, а средний сын Виктор, мой ровесник, учился первые три года со мной в одном классе, но уже в ст. Славянской, куда переехали и мы, и Е. М. со своей семьёй. Потом мы переменили много мест жительства, я об этом уже рассказывала, а когда из Мурманска снова вернулись в Славянскую, Е. М. была замужем уже в третий раз за колхозным бригадиром в той станице, куда попала на работу и я. Вот так нас свела судьба снова.
***
Продолжаю болеть. Дело серьёзнее, во всяком случае, затяжнее, чем я думала. Очень сильные боли, особенно при движении. Ваня тоже болеет. В домашнем хозяйстве сбои, но кое-как выходили из положения.
***
Я работала учительницей, мама акушеркой, а Е. М. председателем сельсовета. Её самоубийство потрясло всех и нас в особенности. Ведь мы были знакомы столько лет. Довелось мне узнать и причину такого поступка. Мария Васильевна призналась, что она донесла на Е. М., что та, испугавшись приближения немцев, утопила сельсоветскую печать в колодце. Когда утром приехал "чёрный ворон" за Евдокией Михайловной, её уже не было в живых. Мы узнали про всё это, как я уже сказала, когда прибежали из района в сельсовет за справкой. Итак, деваться было некуда. Остались с ужасом и страхом ждать своей судьбы. Остались и все сельские коммунисты. Правда, это были в основном женщины, а мужчины только старые или калеки, остальные были на фронте. Прежде, чем приступить к описанию самого страшного периода своей жизни, отвлекусь, чтобы рассказать о судьбе ещё одной очень славной, пережившей много трудного и страшного женщины.
***
Весь день лежала. Конечно, мысли только грустные. Пью различные таблетки, но толку мало. Ваня тоже болеет. Приходится хоть и с трудом, но подниматься и что-то делать. Вечерами спасает телевизор.