Закончив учебный год, мы уехали, как бы в отпуск, и не вернулись. На душе было тревожно, страх не покидал нас, и не зря. Имели мы большие неприятности, но об этом потом. А пока я расскажу о некоторых людях, живших вместе с нами в Крыму, об их судьбах, особо тяжёлых, запомнившихся на всю жизнь. Сначала о местных жителях, родившихся там или давно приехавшим, считавшим себя коренным населением.
Лысаковы. Было их 3 брата и сестра, люди пожилые, младшему перевалило за 40 лет. Он был на фронте, вернулся по ранению, остался хромым. Женат не был, но и без "жён" не жил. Его назначили заведовать мельницей, маленькой, построенной на быстрой с обрывом речушке Бельбек. Его мы переходили по камням круглый год. У среднего брата была очень большая семья: десять детей и все дочери. Девочки учились в каждом классе, не считая тех, что не доросли до школы. У третьего была жена и сын. Дочь умерла от тифа во время оккупации. Сестра жила одна, её мужа, который был при немцах старостой, арестовали и увезли неизвестно куда. Их выросшие дети жили отдельно, ещё до войны. О них я ничего не знаю.
***
Их примечательность состояла в том, что все они жили материально по тому времени очень хорошо. Ходили разные слухи о происхождении их достатка. Но слухи и есть слухи, а вот факт, который произошёл уже при нас. Алексей, заведовавший мельницей, принял к себе на работу капитана в отставке. Я уже упоминала, что некоторые демобилизовавшиеся воины остались на месте, обзавелись семьями. Вот и капитан женился на молодой женщине, приехавшей с Украины весте с нами. Муж её погиб на фронте, осталась маленькая дочка, а через положенный срок родился мальчик, сын капитана. Жили они дружно, были счастливы, что после всех испытаний суровым временем обрели семью. В скором времени и завмельницей и капитана арестовали, т. к. поймали в момент продажи муки "налево", она ведь подлежала строгому учёту и распределению. Вскоре Лысакова отпустили, а капитан получил срок - 15 лет. Все были просто потрясены, но "потрясать" в то время (ещё шла война), даже воздух, было очень опасно. Все были уверены, что Лысаковы как-то откупились, а ведь тогда это не теперь! Сестра Зинаида тоже не бездействовала, выручала своего мужа, куда-то ездила, куда-то писала, очевидно, кому-то что-то давала и добилась изменения приговора и в скором времени ждала мужа домой, но к нашему отъезду его ещё не было, а о дальнейшем не знаю. Верно то, что теперь процветает - коррупция, взятки - зарождалось уже тогда, а скорее всего, существовало всегда, менялись лишь форма и размеры, ну а теперь, к слову сказать, они стали "безразмерными".
***
Очень трагическая судьба постигла хорошую, трудовую семью Кравцовых. И дядя Андрей, и тётя Настя, как их все звали, работали на почте: он заведующим, она почтальоном. Почтовое отделение после войны, вернее, в конце войны, как только выгнали немцев, было маленьким, но работы хватало. Почту надо было забирать и отвозить за 15 км, это если по дороге, но транспорта никакого не было, поэтому носили на себе через высокую гору, это не более 3 км, но ведь в высокую гору! И тётя Настя носила ежедневно в любую погоду даже посылки, хотя их тогда посылали редко, но всё же посылали. Дядя Андрей был сильно больным человеком, поэтому работал на месте, в помещении. Было у них 3 дочери. Старшая Елена давно замужняя (муж её был очень крупным морским офицером), имела двух дочек. Старшая училась у нас в 5 классе. Вторая Лидия тоже была замужем ещё до войны, жила на Урале. Младшая Маша училась в школе в 7 классе, хотя ей было уже 17 лет, но таких было несколько, война прервала их учёбу, а как только открылась школа, они все пришли учиться.
***
Но девочки эти и мальчики, а было их в 7 классе всего 14 человек, никак не выглядели взрослыми. Отстали они не только в обучении, но и в физическом развитии из-за плохого питания и других причин, связанных с тем временем. Я помню их всех поимённо и пофамильно. Мы - учителя, ученики, технические служащие - составляли одну семью, дружную, сплочённую. Поддерживали друг друга, помогали, чем могли. К весне, однако, все как-то подросли, посвежели, стали входить в пору расцвета. В нашем селе "Красный Мак" стояли попеременно различные воинские части, ещё не демобилизованные и вновь призванные мальчики 18 - 19 лет. После окончания школы Маша познакомилась и подружилась с одним из этих пареньков. Весна, молодость и любовь при любых обстоятельствах и исторических событиях однозначны. В деревне всё на виду, да они и не прятались, отношения их не нуждались в маскировке, в хитростях. Серёжа часто бывал в семье Кравцовых. Принимали его хорошо, угощали, чем было, все вместе решили, что после окончания службы Сергей приедет к ним, и они с Машей поженятся. Своей семьи у него не было - вырос в детдоме.
***
И тут, трудно себе представить, что случилось. Елена этого паренька в полном смысле слова совратила, хоть и старше его была вдвое. Конечно, пытались скрывать свои отношения, но неоспоримые доказательства, в виде разбухшего живота, сделали всё явным. Родители были убиты горем. Приезжал муж Елены во всём своём блеске, при орденах и медалях. Он готов был всё простить, отправить с детьми, девочки-то были его родными, и тем, кто должен родиться, в другое место, признав и третьего ребёнка за своего. Но Елена отказалась, буквально выгнала у многих на глазах. Что он мог сделать? Даже детей забрать не мог, ведь он был на войне. Маша сильно стала болеть, а Сергей вместе со своей частью был переведён в Симферополь - в 20 км от деревни. Вскоре Маша была отправлена в больницу в Бахчисарай и через 3 дня умерла. Невозможно описать горе родителей. Парню тоже как-то дали знать о случившемся. И он ночью, безо всякого разрешения, прибежал на похороны. Еле-еле успел, ведь была жара, значит, надо было хоронить скоро.
***
Что было с ним, тоже описать не берусь, его едва удерживали, думали, что парень ума лишится. Но присутствующие здесь военные поняли, что парня ждёт большая беда, ведь он уехал без разрешения, значит, дезертир. Его быстро отвёз один лейтенант на мотоцикле в часть. Но всё равно был ревтрибунал, и срок 10 лет. А Елена тем временем родила сына, едва только оправилась и исчезла в неизвестном направлении. Трое детей остались у бабушки и дедушки. Возможно, это их удержало, не дало погибнуть с горя. Они продолжали работать. Тётя Настя теперь разносила почту с малышом на руках. Вся почернела, поседела. Стала дряхлой старухой. Дядя Андрей прожил ещё около года. Он тоже умер, так и не оправившись. Можно ли представить состояние тёти Насти? Очень трудно. Даже теперь, по прошествии стольких лет, при нашей криминальной, ужасной действительности, когда преступления стали серийными, обычными, забыть эту трагедию я не могу, всё в памяти и перед глазами, как будто всё происходило совсем недавно. Все мои воспоминания, за очень редкими исключениями, горькие, печальные Упомяну об одном таком исключении.
***
Дед Баглай.
Он цыган. Попал в Крым вместе с переселенцами с Украины, но не как переселенец, т. е. ничего положенного переселенцам не получил, а как случайный попутчик доехал вместе с нами до Крыма. В Войну погиб почти весь его табор, к цыганам оккупанты были беспощадны. Он как-то уцелел, был уже стар, сед и по внешнему виду не выдавал своей национальности, сходил за украинца. Было Баглаю же 70 лет. Его определили сторожем в колхозный сад. Получал трудодни, но на них выдавали мало, особенно в неурожайный 46-й год. Приходилось деду выкручиваться. Он охотно участвовал в художественной самодеятельности. Хорошо пел украинские и цыганские песни, вовсю плясал, показывал фокусы. Другие участники его подкармливали, хотя и самим было трудно. Кроме этого он ворожил, лечил, привораживал, конечно, тайно, но знали об этом все. Конечно, и приворовывал по мелочам, где что плохо лежит.
***
Однажды он пообещал местным девушкам приворожить хороших женихов, но потребовал выполнить все его условия, иначе ворожба не поможет. Набралось желающих человек 15. Он приказал им явиться километров за семь от своего села возле речки, где через неё был мост, конечно, ночью. На мосту они должны были раздеться догола, сложить одежду на мосту, а самим идти под мост, на самый край речушки. Он же на мосту заворожит их одежду, и когда подаст сигнал, они выйдут, оденутся и пойдут домой, и женихи им обеспечены, кто какого хочет. Они всё выполнили. Он на мосту что-то бормотал, стучал, а потом стих. Девушки ждали сигнала долго, но терпеливо. Ночи были уже прохладными, и когда они окончательно замёрзли, начали звать, ответа не было. Вышли на мост: ни деда, ни одежды. А тем временем начало светать. Пришлось идти домой, пробираясь по садам, в чём мама родила. Весть об этом быстро разлетелась, все смеялись, а Баглай, как ни в чём не бывало, сидел и сторожил в саду. Одежду - старенькие платьица, косынки, тапочки - всё-таки вернул, побоялся, что заявят в милицию. Всё обошлось, только долго смеялись над происшествием, а дед Баглай жил по-прежнему.
***
Прожили мы в Крыму около пяти лет, а всё не чувствовали себя, как дома. Да и не только мы. Некоторые начали убегать вскоре после приезда. Потом этот процесс продолжался, не смотря на все строгости, на постоянный страх, порою даже и без причины. Опасались новой войны. И эти опасения были не безосновательными. В области было много военных частей разных родов войск. Из газет и радиопередач было ясно, что не всё благополучно в отношениях стран-победительниц, антагонизм обострялся. А однажды в школу зашли крупные военные чины и стали, ничего нам не сказав, подсчитывать, сколько коек можно будет разместить, если понадобится в школе разместить госпиталь. Кроме этой возможной беды, была беда реальная. Начала свирепствовать малярия, говорили, что тропическая. Я, Тоня и годовалый Лёня сильно от неё страдали. Вот тогда-то и мы решились бежать из Крыма. Бежать, потому что легально уехать из Крыма было невозможно. Ещё не истёк пятилетний договорной срок, правда, оставалось несколько месяцев. Но и в Районо, и в Облоно категорически отказали в нашем увольнении по собственному желанию.
***
В марте мы отправили родителей и Лёню в Казань, на нашу с мамой родину, а мы с трёхмесячным Сашей остались и доработали до отпуска. Уехали в отпуск и не вернулись. Шаг этот был отчаянный, т. к. в случае "разоблачения" нам с Ваней грозила тюрьма и надолго. Наличие у нас крошечных детей и стариков родителей никакой роли не играло. Так закончился крымский период нашей жизни, закончилась юность и начало молодости, мы уже становились людьми среднего возраста, (мне 29, а Ване 33).
Прежде, чем приступить к дальнейшему повествованию, вернусь в юность, в школьные годы и расскажу о 4 своих подругах. Дружба началась на школьной скамье и длилась всю жизнь, хотя судьба и разбросала нас, как листья, сорванные бурей с деревьев, в разные стороны страны. Не могу даже объяснить и теперь, что нас, таких разных по всем параметрам, сплотило, сделало даже больше, чем родными сёстрами. На переменах, на различных мероприятиях, на работе мы всегда были вместе, всё время о чём-то разговаривали, часто вместе учили уроки. А это тогда было главным в нашей жизни.
***
Четверо из нас были местными. В начальных классах учились в разных школах. Трое вместе учились с 5 класса, когда поступили, как тогда называлось, в школу второй ступени. Одна не училась несколько лет вообще по семейным обстоятельствам: умерла мать, отца арестовали, а был он всего лишь ветеринарным фельдшером. Осталась Надя, так звали одну из нас, с старшей сестрой, мужа которой тоже арестовали. Была у этой сестры маленькая дочка. Надя и нянчила её, т. к. сестра стала работать в колхозе, чтобы как-то существовать. Но через несколько лет отец вернулся, и Надя снова пошла в школу. В 10-м классе ей исполнилось 22 года. Внешне она от нас не отличалась, т. к. была маленького роста, худенькая, коротко подстриженная. Итак, продолжу рассказ о подругах, начиная с Нади, т. к. кое-что уже сказала.
Надя.
Учиться ей было трудно из-за большого пропуска, да и обучение за несколько лет изменилось очень сильно. Но все мы ей очень помогали в учёбе. Особенно не ладилось с русским языком, т. к. она в начальных классах попала под украинизацию, да и грамматику в школе не преподавали вообще, начиная с 8 класса.
***
Как много ей приходилось трудиться, чтобы окончить десятилетку. Ведь домашняя работа лежала тоже на ней. Отец после "курорта" стал слабым, больным человеком, да и возраст - ему было уже за 60. Дом, огород, сад, кое-какая живность - всё на ней. Отец продолжал работать по специальности, на большее у него не оставалось сил. Не смотря на все усилия и старания, Надя провалила экзамен по литературе письменно. Сделала всего на 2 ошибки больше нормы. Все мы это очень переживали. Готовились к вступительным экзаменам сами и ей всё время помогали. По возрасту Надя не могла снова идти в 10 класс, а поступила на подготовительные курсы в пединститут, а через год и в институт на биофак. Потом работала всю жизнь учительницей в той же школе, где раньше учились все мы. Замуж вышла поздно за вдовца с двумя детьми и сама родила ещё двоих: сына и дочь. Муж умер рано. Дети, уже почти взрослые, остались с ней, получили образование, и всю жизнь относились к ней, как к родной матери. Свои дети тоже выросли. Сын стал врачом, а дочь учительницей. Умерла Надя раньше всех нас, только выйдя на пенсию.
***
Болела долго, больше года. Сначала лечилась на месте, в своей больнице. Но становилось всё хуже и хуже. Сын уже работал в клинике в Краснодаре. Он устроил Надю в свою клинику. Исследовали многие врачи, но так и не могли определить болезнь, а значит, и найти соответствующее лечение. Только вскрытие обнаружило в её горле давно застрявшую рыбную косточку, которая постоянно вносила гнойную инфекцию, и организм не смог с ней справиться. Об этом я узнала при встрече после многолетней разлуки со своими подругами. С тех пор связь с ними не прерывалась, хоть и жили мы в разных местах. Регулярно переписывались, изредка встречались друг с другом, а однажды все вместе в Славянске. Тогда ещё были все мы живы, кроме Нади. Когда встречали меня, то возле приехавшего автобуса они стояли все трое и кричали меня по фамилии. Я к ним буквально бросилась, а они ко мне. С автовокзала пошли к Ане Петровой. Её мать всё время жила в Славянске, всё в том же домике, в каком часто сходились мы, тогда девчонки, чтобы вместе учить уроки и помогать Ане по хозяйству, т. к. Аня была старшая, а младших ещё четыре человека, они учились в школе, которую закончили мы.
***
Аня Петрова
Её судьба намного сложнее, чем у Нади, и жизнь намного дольше. Отец Ани болгарин, он остался в русском плену после Первой Мировой войны. Не знаю как, но многие его земляки, такие же пленные, поселились на Кубани, работали батраками, многие женились на местных казачках, в том числе и отец Ани. Она рассказывала, как он получил фамилию Петров, хотя своя у него совсем другая - Куважев. Ещё во время войны их, пленных, выстроили в шеренгу, приказали рассчитаться на первый, второй, третий. Потом объяснили: все первые номера теперь будут Ивановы, вторые - Петровы, третьи - Сидоровы. Потом скомандовали: "На Иванов, Петров, Сидоров рассчитайсь!" Так Куважев стал Петровым. Им выдали документы на новые фамилии и отправили на все четыре стороны. Некоторые стали пробираться на родину, но многие остались. Они поселились на улице, близкой от реки Протоки, постепенно начали строиться, заводить семьи. Сразу же стали разводить огороды. Воду для полива и питья возили с реки в больших бочках. Покупали в складчину лошадей и возили по очереди.
***
Климат на Кубани жаркий, засушливый. Без полива овощи росли плохо и не долго, к августу выгорали. У болгар же поливные овощи росли прекрасно, они очень много трудились, но много и зарабатывали. Особенно процветали в период НЭПА. Когда же началась сплошная коллективизация, они не сопротивлялись, подчинились.. Но дела шли всё хуже и хуже. С начала тридцатых годов, когда начались репрессии, забрали и Аниного отца. Якобы кто-то донёс, что он на базаре в пьяном виде ругал новые порядки, ругал власть. И с тех пор о нём и других, взятых ночью, никто ничего никогда не узнал. У матери осталось 6 детей, Аня старшая, но все учились до голода 1932 года. Голод был ужасный. Хлеб не уродил, овощи сгорели от засухи, в колхозе дела шли из рук вон плохо. Аня рассказывала, что ходили по домам особые уполномоченные и забирали всё: кур, овощи, фрукты у тех, кто сумел их кое-как сохранить. Дети ходили по полям, огородам, собирали всё, что можно было хотя бы с трудом съесть: колоски, корни трав, ветки кустарника, тёрн с ягодками. Вот здесь-то и Аня пропустила 2 года. Десятилетку кончила в 19 лет. Но постепенно жизнь улучшилась, в колхозе начали выдавать хлеб, овощи, фрукты. Да и свой огород, куры, а после корова, которую вырастили с телёночка, позволяли жить не плохо.
***
Училась Аня средне, но в Ленинградский институт холодильной промышленности поступила с первого захода. Я уже говорила, что все наши одноклассники поступили в институты в Краснодаре, Ростове, Москве, Ленинграде. Ни о каких обходных путях или взятках не было даже и в помине. Только труд помог всем нам "выйти в люди". Закончив четвёртый курс, Аня поступила в какую-то геологическую партию, чтобы заработать себе на одежду, обувь к окончанию института. 20 июня партия выехала на северо-восток. Война застала их в пути. Все растерялись, не знали, что делать, связались с Москвой, им приказали продолжить путь и приступить к своей работе. Задержись на пару дней, и поездка бы, конечно, сорвалась! Оставшись в Ленинграде, Анна попала бы в блокаду и, конечно, погибла бы, т. к. у неё, как у студентки, ничего не было, никакого запаса ни пищи, ни одежды. Пробыла она там всю войну. Вышла замуж за начальника их партии, родила дочь.
***
О родных с Кубани ничего не знала, т. к. и Кубань через год была оккупирована. Родные о ней тоже ничего не знали. Думали, что она погибла в блокаду. Однако, слава Богу, все остались живы, после Победы встретились, но Аня навсегда уехала в Ленинград с мужем и дочерью. Семейная жизнь не очень сложилась, муж был намного старше, но жили до самой его смерти. Выросла дочь, которая дважды побывала замужем, родила сына и дочь. Анна, выйдя на пенсию, посветила всю жизнь внукам. Вспоминая своё тяжёлое детство, она делала всё и даже слишком, чтобы дети росли в достатке и радости. Каждый год ездила на море в Анапу с одним, а потом и с двумя внуками. Там мы и встречались несколько раз, т. к. одна из наших подруг, тоже Анна по фамилии Лосатинская, выйдя на пенсию в 50 лет (как геолог) поселилась в Кабардинке. Переписывались мы с ней долго, посылали друг другу посылки, поздравления. Но уже несколько лет связь порвалась. Я звонила ей, писала, но никто не отвечал. Ведь с её дочерью я никогда не встречалась, она меня не знала, на письма не отвечала, а последнее письмо пришло назад. К сожалению, я ничего не смогла узнать. А тут навалились эти проклятые "реформы" - настоящая чума. Связи стали прерываться, даже среди родных людей.
***
Дуся Немиря.
Местная, казачка она была самая крупная из нас по росту и весу, самая сильная и решительная, самая умная - круглая отличница все 10 школьных лет. Если кто-либо позволял себе какое-то непочтительное слово, какую-то дерзость, она отвешивала такую оплеуху, что валила с ног, не взирая на пол и возраст. Отец её, будучи казацким офицером, женился против воли родителей на шестнадцатилетней очень красивой, но бедной девушке-сироте. Дуся, к сожалению, походила не на мать, а на отца. Фотографию его мы видели тайно, т. к. он сразу стал "белым", воевал против Советов, вместе с казачьим войском отступил до моря и бежал с ними, хотя точно этого никто не знает. Возможно, и погиб в последних боях при отступлении. В 18 лет мать её осталась вдовой с годовалой дочкой на руках. Её, правда, не трогали, т. к. по происхождению батрачка и сирота. Но Дусе приходилось трудно: всё равно отец белый офицер, бежал. В пионеры, конечно, не приняли, а о комсомоле не только она, но и я и многие другие даже и не мечтали, т. к. туда принимали только "чистых", а все мы, хоть слегка, но были замараны ещё до рождения.
***
По этому поводу сделаю маленькое отступление. Когда нас в 1-ом классе принимали в октябрята, то заполняли на нас анкеты, т. к. сами писать мы ещё не умели. Но на вопросы: год, место и время рождения и т. д. отвечали. Когда меня спросили о социальном происхождении, я растерялась. Спросили тогда, кто мои отец и мать, хоть это всем было известно. Я ответила: папа учитель, а мама акушерка. Тогда мне объяснили: это социальное положение, а не происхождение, я совсем растерялась. Тогда один из принимальщиков сказал: "Пиши, мещане". Я очень обиделась, т. к. "мещанин" было тогда ругательное слово, но смолчала, боялась, что не примут. Далее в анкете следовал вопрос: чем занималась до Великой Октябрьской Революции? Тут я не растерялась и ответила: "А меня тогда ещё не было". Все рассмеялись, но в октябрята приняли, прикололи красную звёздочку. В своё время приняли и в пионеры. На этом моя партийная карьера и закончилась. Всё это случилось потому, что анкеты были единого образца для всех, а принимальщики были сами мальчишками старшими пионерами 5-6 классов. Все мы, принятые, были счастливы и горды своим званием. Дусю в октябрята не приняли, она сильно плакала, но ничего не помогло. Отец - белый офицер.
***
Надо мне упомянуть, что со мной учились и другие дети без отцов, а то и без матерей. Отцы, как и отец Дуни, исчезли вместе с белыми войсками, а наиболее богатые семьи, особенно из дворян и духовенства, сами бежали за границу, а детей, иногда ещё грудных младенцев, оставляли у бабушек и дедушек и других родных. Ведь все надеялись, что покидают Родину временно и не рисковали брать малюток в неизвестно куда, Боялись, что дети погибнут, но получилось, что оставили детей навсегда. Когда бабушек и дедушек не стало, дети сделались сиротами. Правда, их всё равно брали другие, даже дальние родственники, а то и совсем чужие люди. Вот как было. А теперь, когда младенцев выбрасывают в мусорники, а то и убивают? Но это совсем уже другая тема. Я пока излагаю исторические перипетии давно минувших дней, хотя для истории это малость - жизнь всего одного поколения. Да и нас уже осталось очень мало. Продолжу о Дусе. После школы она вместе с двумя Анями поступила в Ленинград в горный институт, но не на один факультет, однако она и Аня Лосатинская жили вместе, в одном общежитии.
***
Вот тут-то и случилось неожиданное: Дуся такая сильная, смелая и решительная оказалась совсем беспомощной. И вот почему: мама её, женщина малограмотная, совсем молодая и привыкшая к труду, растила дочку, как настоящую барышню. Ничего ей не позволяла делать, только учиться и учиться. Оберегала от всякого труда и забот, всё брала на себя. Она её даже купала и одевала сама, даже когда Дуся стала больше матери. Мать на неё чуть только не молилась, ведь у неё в жизни больше ничего и никого не было. Жизнь в общежитии оказалась для Дуси сложной, трудной. Она даже грязное бельё и платья посылала посылками домой, мама стирала, где надо зашивала, собирала кое-какие гостинца и отправляла дочке. Конечно, такое поведение вызывало насмешки других девушек, а Дуся была очень гордая, всё переживала, стала замкнутой, какой-то странной. Но училась по-прежнему очень хорошо, получала повышенную стипендию, много читала. Обо всём этом я узнала от Ани Лосатинской, когда мы снова собрали друг друга. К тому же Дуся, как это и положено по природе, влюбилась в одного парня. На их факультете в основном и были парни, девушек всего две-три из группы. Но взаимности не получила, т. к. была мало привлекательной внешне, да ещё и без мамы одевалась небрежно, неопрятно. Дуся даже заболела, но выстояла, институт закончила тоже благополучно, вернее, успешно. Последний курс заканчивала уже после войны.
***
Нас война застала после 4-го курса. Я успела получить диплом, т. к. в пединституте срок обучения 4 года. Девочек из мединститута мобилизовали в армию, отправили на фронт, ускоренно выдав им дипломы. Меня война застала во время государственных экзаменов. Сперва мы с преподавателями растерялись, но приказали экзамены продолжить. Даже мужчин, сразу же разъехавшихся по своим военкоматам, вернули на время экзаменов назад. Дуся как раз была на каникулах дома. Там она и осталась, ведь в Ленинграде сразу же обстановка стала очень острой. Дуся поступила в школу учительницей физики и работала так до конца оккупации Кубани, потом вернулась после войны в Ленинград. Закончила институт и до самой пенсии работала горным инженером в Зверево. Так на всю жизнь и осталась одна. Жила с мамой, которая прожила долго, больше 90 лет. Когда мы в последний раз в Славянске съехались все подруги вместе, мама, совсем уже старенькая, сухонькая, тихая, всё время переживала, что будет делать, как сможет жить Дуся, когда её не станет. Так они и прожили всю жизнь вдвоём, мама до последней возможности ухаживала, опекала Дусю, хотя та уже и сама, как и все мы, стала старухой.
***
Дуся к старости стала совсем беспомощной, очень мнительной, неопрятной. Мы старались как-то её подбодрить, давали разные полезные на наш взгляд советы, но она ими не воспользовалась. Выйдя на пенсию, она двухкомнатную квартиру просто бросила, вернулась вместе с матерью в свою хату, которую мать, следуя всюду за Дусей, сдавала внаём. Так они две старушки и доживали свой век в старой, вросшей в землю хате, крытой гнилой соломой. Переписывалась я с Дусей долго, писала письма часто, о многом вспоминали. Я её много раз приглашала к нам в гости, но она никуда со своего двора не выходила, только на базар, который рядом. Я же к ней съездить не могла, т. к. последние годы жизни Ваня был прикован к постели и без меня абсолютно не мог существовать, хотя сын Саша всё время жил с нами, но у него свои дела, свои заботы, часто отлучался из дома на несколько дней, а я могла отлучаться лишь на несколько часов и всё меньше и меньше, т. к. состояние здоровья у Вани всё время ухудшалось. На последние письма ответов не было. Скорее всего, Дуси уже нет на этом свете, а сообщить об этом некому, она ведь абсолютно одинока. Запросы я не посылала. Какая в этом польза. Только новая печаль, а в жизни их и так хватает.
***
Аня Лосатинская.
Такой кристальной чистоты человека я больше не встречала за всю свою жизнь. О судьбе Ани можно написать большой роман, но мне этого не дано. Расскажу о ней, как смогу. Отец её поляк попал в Россию и остался в ней в Первую Мировую войну. Женился на местной казачке, бедной сироте. Богатые за бывших пленных замуж не выходили, т. к. у тех абсолютно ничего не было, кроме изношенного солдатского обмундирования. Но большой двор и маленькая хатёнка были. Всё, что имели потом, создавали постоянным тяжёлым трудом, хотя богатыми не стали. И хорошо, а то бы в начале тридцатых раскулачили и выслали. Подрабатывал отец писанием икон, оказалось, он из династии богомазов, хотя в эпоху господствующего атеизма спрос на иконы был маленький. Но это в период НЭПА, до вступления в колхоз. После вступления они всю жизнь проработали рядовыми колхозниками. Детей в семье рождалось много, но выжили четыре сестры. Аня была предпоследней.
***
Самая старшая умерла уже взрослой, невестой перед самым венцом. Все остальные учились. Ксения закончила Тимирязевскую с/х академию. Всю жизнь проработала вместе с мужем агрономом. Аня стала горным инженером, а младшая Поля - врачом. Как бы теперь ни поносили советский период - иногда справедливо, но чаще нет - а вот учиться мог каждый сколько хотел и где хотел. Для этого не требовалось никакого ловкачества, хитростей и подлостей. Требовалось только одно: хорошо учиться и пройти конкурс. Подтверждением этого являемся мы, окончившие сельскую школу и поступившие, как один, в институты. В разных городах нашей тогда огромной страны, в том числе и в Москву. Тогда во всех институтах был предмет "военное дело". В горном девушек готовили на медсестёр, правда, ускоренно, т. к. началась война... Анна могла и не пойти на фронт. У неё с детства, после страшного голода 1932 - 33 г.г. получились язвы на кишечнике и остались на всю жизнь. Но она, комсомолка, патриотка в самом высоком смысле этого слова, скрывала свою болезнь и сразу же отправилась на войну. Её, конечно, взяли.
***
Мы ничего о ней не знали всё это время, даже думали, что её нет в живых. Ведь война разбросала нас всех. Нашли друг друга уже через много лет после войны. Тогда и узнали всё друг о друге. Анна сразу попала на фронт в полевой госпиталь. Работать ей было трудно, т. к. медицинские познания были небольшие, опыта никакого и очень жалостливое сердце. Страдания раненых делали её саму больной, заторможенной, что, конечно, не способствовало её успешному труду. Но огромное терпение, любовь к людям, наконец, привычка помогли ей войти в число лучших, к чему она привыкла с детства. Имела награды: орден и много медалей, но никогда ими не хвасталась, не носила, но нам показала. На фронте уже ближе к окончанию войны в 1944 г. вышла замуж. Была она очень красивой, но и очень строгой. Замуж вышла только по любви. В 1945 г. родила сына и демобилизовалась, а муж погиб в мае 1945 года! Мальчика она оставила у родителей, а сама опять вернулась в госпиталь, её приняли в память о погибшем муже. И вот там-то, в госпитале, и решилась её дальнейшая трагическая судьба. Это повествование считаю нужным выделить особо.
***
Анина послевоенная судьба.
Война закончилась, но только-только. Раненых в госпитале было много. Но Аня стала уже опытной медсестрой, пользовалась любовью раненых и уважением медперсонала. Работал с ними рентгенолог. Жил он с женой и четырёхмесячным ребёнком при госпитале. И вдруг, ночью, как это всегда бывало в таких случаях, пришли сотрудники известных органов и забрали его жену. Она, очень молоденькая восемнадцатилетняя спросила: "А как же ребёнок, его брать?". Ей сухо ответили: это ваше дело, но не советуем, т. к. ничего хорошего вас не ожидает. И она положила ребёнка на кровать и вышла вместе с "гостями". Муж, конечно, был в шоке, но ему ничего не объяснили, но велели прийти утром в особый отдел. Что оставалось ему делать? Он зашёл в госпиталь. Анна дежурила в эту ночь. Он сразу же к ней обратился с просьбой посмотреть за ребёнком, пока он будет в особом отделе. Конечно, Аня была потрясена случившимся, но малыша взяла к себе на дежурство.
***
Мальчик плакал с голоду, не спал. Аня, будучи сама матерью, справилась с ним. Напоила с ложечки сладким чаем, а утром достала молока. Отец пришёл к вечеру. Ему рассказали, в чём обвиняется его жена. Оказывается, она немка по рождению, но российская, саратовская. В начале войны всех немцев Поволжья выслали, т. е. эвакуировали в Сибирь. А его жена, тогда ещё совсем девочка, спряталась у своей школьной подруги. Родителей у неё не было, жила у родственников, жилось ей трудно, поэтому и не захотела с ними уезжать. Так она и жила в семье подруги, ходила в школу, начала работать. Там в краткосрочном отпуске был её будущий муж. Они познакомились и поженились. Тогда подобное случалось не редко. Он её увёз с собой, даже не зная, кто она по национальности. Паспорт она как-то тоже сумела получить с национальностью "русская". Да она даже и не знала родного языка, и привязанностей к родне у неё не было. А вот спецслужбы докопались до истины. Её арестовали и осудили на 10 лет. Его уволили из армии. Ребёнок всё время был у Анны. Она тоже уволилась из госпиталя, и они уехали вместе. Так свела их судьба.
***
Аня взяла у родителей своего сына, и получилась новая семья. Оба они устроились в Саратове, каждый по своей специальности. Сначала жили в барке, но в отдельной комнате. Аня по своей работе всё время была в разъездах. Дети ещё маленькие. Пришлось взять няньку, молодую девушку. Потом появился ещё один мальчик, их общий сын. Всех троих Аня очень любила, нисколько не разделяла их, но воспитывала довольно строго, т. к. сама была очень дисциплинированной. Годы шли, дети росли, начали ходить в школу. Да, упустила. Нянька тоже ухитрилась родить мальчика. Тогда и такое встречалось не редко. Все четверо росли вместе. Аня буквально заставила няньку ходить в вечернюю школу. Она закончила семилетку, поступила в техникум и его закончила, стала мастером-маслоделом, но жили пока все вместе, пока эта девица не вышла замуж, а Аннины дети подросли, и она с ними справлялась сама. Брала летом с собой, и они рано начали ей помогать, привыкать к труду.
***
Свела Аню с мужем судьба, нужда, но со временем появилась и любовь, не юношеская романтическая, а зрелая, спокойная, ровная. Но годы шли, и вот через 10 лет, отбыв срок заключения, вернулась в Саратов первая жена... Трудно описать, что было дальше. Все три мальчика считали себя родными братьями. И мама, и папа были родными для каждого из них. Однажды на улице к ним подошла незнакомая женщина, схватила одного из них, стала плакать, кричать, тащить ребёнка к себе, а он в ужасе, в слезах вырывался, кричал: "Мама, спаси меня, отними...". Аня, конечно, догадалась, кто это, но от шока сначала не могла ничего сказать, а потом, немного оправившись, сказала: "Не шумите, видите, собираются люди. Оставьте детей в покое, мы сами, взрослые, решим, что нам теперь делать". Дома она рассказала мужу об этом случае. Он тоже был в шоке, но сказал, что из семьи не уйдёт. Сказать-то сказал, но, видно, сердце говорило другое, ведь на Ане он женился по необходимости, а на первой жене - по горячей любви. Жизнь становилась всё сложнее и труднее, мальчику она сказала правду, т. к. была безупречно честным и светлым человеком.
***
Аня видела, поняла, как страдает муж, и сама ему предложила развод. Он какое-то время колебался. Ведь у него был и Анин родной сын, да и старшего он любил, они часто вместе занимались хозяйством, спортом, ходили на охоту, и мальчик считал его, конечно, родным отцом. Но семья распалась, Аня не хотела счастья, построенного на страданиях и без того сильно пострадавшей женщины. Стала она жить с двумя сыновьями. Мужу разрешила встречаться с детьми, и он это делал довольно часто. Помогал и материально, хотя Аня на суд не подавала, алиментов не требовала. И вот, на фоне такой сложной ситуации, произошла ужасная трагедия. Общий сын, которому было уже 17 лет, он только закончил школу, готовился к поступлению в институт, погиб в переполненном троллейбусе, загородив собой маленькую девочку. Девочка почти не пострадала, а юноша погиб. Но не сразу. Ещё целую неделю он мучился в больнице, Аня не отходила от него, и он умер у неё на руках. За эти дни Аня полностью поседела, почти лишилась рассудка, но оставался ещё сын, и она нашла в себе силы дальше жить.
***
Работать больше не смогла, вышла на пенсию по стажу, а вскоре и по возрасту, т. к. по её работе на пенсию уходили в 50 лет. Через какое-то время женился старший и теперь единственный сын. Он тоже прекрасно учился и, окончив институт, получил красный диплом и хорошую работу. У него стала своя семья, свои заботы. Но Анна ещё помогла: вырастила внучку, т. к. невестка напрочь отказалась от всяких забот о ней, даже грудью не кормила - совсем не было молока. И новый удар: сын с женой, вернее, жена с её сыном развелись, найдя себе другого, уже сильно пожилого, но богатого человека. Ане запретили даже иногда встречаться с внучкой Леночкой. Этот удар был уже последним в бесконечной цепи всех бед и несчастий. Она решила навсегда уехать из Саратова. Стала срочно искать обмен, и нашла его в пос. Кабардинка. Этим летом она часто бывала у нас в поисках нового места на юге, жила по нескольку дней. Вот в это время она и поведала мне свою трагическую судьбу. Ваню она знала ещё с юных лет, когда мы на каникулах съезжались в Славянск, поэтому относилась к нему, как к родному брату. И он её считал за нашу сестру.
***
В кабардинке Аня опять устроилась на работу, медсестрой на пляж. Там часто была нужна её помощь. Мы, подруги, иногда ездили к ней с внуками, отдыхали на море, а главное - наше общение. Теперь, в старости, мы были ещё ближе, ещё роднее. Но что-то в Ане сильно изменилось, и изменения становились всё заметнее: и физические, и психические. Осенью, в ноябре 1986 года, Аня написала, что очень болеет и попросила приехать к ней. Ваня тогда ещё был на ногах, да и сын Саша жил с нами. Я их оставила вдвоём и поехала. Нашла я милую мою Аничку в очень тяжёлом состоянии. Она ходила, всё делала по дому, но уже плохо соображала, совершала странные поступки. Сын её, конечно, знал о состоянии матери, поэтому сам подыскал обмен квартиры снова на Саратов. Должен был вскоре приехать к ней. Я и её соседка, добрая, хорошая женщина, помогли собрать, упаковать вещи, следили, чтобы Аня ела, т. к. сама она об этом забывала. Когда я уезжала, она даже пошла меня провожать, невозможно было её отговорить. Сын в это время оформлял документы в Геленджике, а то бы он, конечно, пошёл с ней и со мной. Это была наша последняя встреча на этом свете. Так я её и запомнила - стоящую на платформе, старую, беспомощную и не совсем вменяемую.
***
И передо мною, как из тумана, возник образ юной красавицы и умницы, великой праведницы. Через некоторое время пришло письмо из Саратова от младшей сестры Раи. Она написала, что Аня очень больна, лежала в больнице, но теперь её выписали и она живёт у Раи, а свою обмененную квартиру подарила выросшей внучке, с которой её когда-то разлучили так жестоко. Леночка сказала Ане, что она всегда знала, кто для неё Аня, а не дальняя родственница, как объяснила ей когда-то мать. А ещё через некоторое время пришло письмо от Раи, где она сообщила о смерти Ани, о её последних днях, сознание она потеряла полностью, а причина смерти - белокровие или лейкемия. Я послала Рае и всей родне глубокое соболезнование. На этом всё и кончилось, но любовь моя ко всем моим подругам-сёстрам осталась со мной до конца дней моих! Вечная им память и вечный покой, все они заслужили этого.
***
Снова о себе
Итак, мы переехали жить на мою и мамину родину. Родные наши приняли нас хорошо. А нас было 5 взрослых и двое совсем маленьких детей: Лёничке исполнилось 2 годика, а Сашеньке 6 месяцев. Устроились на работу мы недалеко (12 км) от Казани в деревне Большие Отары.
КОНЕЦ
(На этом обрываются дневниковые записи и мемуарные заметки моей мамы. По какой причине она прекратила записывать свои воспоминания где-то в 1992-ом году - прожив ещё двенадцать лет, не менее десяти из которых пользуясь относительно хорошим здоровьем, не знаю, а гадать не хочу. Л. П.)