Бегила вернулась во дворец около середины дня. От подворья Ам-лита до Города дорога брала меньшее время, но сестру провожала Нивела, и охранявшему их невольнику приходилось часто задерживаться.
Дорожный разговор был продолжением вчерашнего - поздневечернего. Та же, выстраданная Бегилой, откровенность, то же стыдливо жадное внимание со стороны сестры - то же всё, и всё по-другому. Во-первых - невольник. Он шёл сзади, на достаточном расстоянии, но отдельные громкости достигать его всё же могли, поэтому разговор вёлся на особом, непонятном мужчинам "женском наречии". И этот древний полузабытый язык обладал удивительным - очень удобным! - свойством: определяя многие вещи грубее и проще, чем обыкновенная речь народа бад-вар, он, как ни странно, снимал с них всякий оттенок стыда. Сомнительные вольности Бегилы даже при свете слушались Нивелой много спокойнее, чем те же по смыслу и в темноте, но сказанные общедоступном на языке.
Расстались сёстры в Священной Роще, у алтаря Аникабы. В Город, а тем более во дворец, Нивела идти не решилась. Самое короткое пребывание во дворце Повелителя Молний ей казалось зазорным. Увы, Нивела не могла знать о постыдной, вполне в ней созревшей слабости; созревшей, и скоро лопнувшей - от лёгкого удара о хитро изогнувшийся, перегородивший дорогу корень: на возвратном пути, там, где лесная зелень, сгущаясь особенно, претворяет солнечную силу в отнимающий рассудок знойный, густой полусвет.
И о чём только думал Ам-лит, поручая охрану сестёр красивому молодому невольнику? Или возможная из-за этого неловкость казалась ему совершенным пустяком? Как бы то ни было, после случившейся с нею слабости Нивела перестала осуждать непристойные речи и легкомыслие сестры.
В шумном, многолюдном дворце Бегила уединилась. Благо, у Вин-ваша была отдельная комната, и из всех наложниц сына Повелителя Молний одной Бегиле позволялось её занимать в любое время. В сейчасошнем состоянии - неоценимое благо. После тоже, конечно, не тихого, но доброжелательно оживлённого отчего дома, суетливая - завистью, похотью, муками, злобой окрашенная - шумность дворца особенно раздражала женщину.
Всем и всему на данный момент чужая, Бегила хотела и не могла вернуть недавнюю (утреннюю) уверенность - проснулись уснувшие было после долгого разговора с Нивелой и свидания с Ам-литом страхи и опасения. Утром казалось: ну можно ли нескладную худышку предпочесть ей, Бегиле - её юной (но и вполне созревшей!) победительной красоте. Казалось недавно... там, в доме отца... во дворце, к сожалению, вывернулась и всё заслонила пугающая неясность Великой Ночи. Конечно, в эту ночь с Лилиэдой возляжет почти не Вин-ваш. Но самую малость (капельку! крохотулечку!) всё же - и он. Тайна воплощения для смертных непроницаема, и нельзя знать, что в Великую Ночь явится от Че-ду, а что останется от Вин-ваша. Да, Бегила надеется: Грозный бог вытеснит все мысли юноши и вдребезги расколотит хрупкую человеческую память... если, однако, захочет! А если Великому Че-ду Лилиэда совсем не нравится?! Мало ли чем непостижимым, выбирая эту девчонку, он мог руководствоваться?! Ведь рождение младенца Ту-маг-а-дана своей громадностью обращало в ничто не только хотения жалких смертных, но, вполне возможно, волю и страсть Грозного бога!
А если до конца - наивно думать, будто богам и смертным нравится схожее. Ещё вчера, в Священной Роще, об этом помнила и этому удручалась Бегила, а вот сегодня, после освежающего посещения родного дома, будто забыла и снова вспомнила только в постылой пустоте Вин-вашевой комнаты. Вспомнила, тихонько заплакала, ненадолго легла, встала, выпила глоток вина, немного походила, машинально передвинула столик, посидела на низкой скамеечке, легла опять. Вчерашние невесёлые мысли назойливо требовали всё новых слёз.
Зря возвратилась она сегодня! И Нивела уговаривала, и самой хотелось задержаться ещё, но после разговора с сестрой, после ободряющих слов отца ей показалось: Лилиэда - вздор, сердце Вин-ваша - безраздельно её! К тому же: явилось вдруг тревожное нетерпение - словно её возлюбленный вот-вот возвратится. Конечно, глупость, но допустить, чтобы Вин-ваш, не застав её, утешился с другой - нет уж! С тех пор, как она во дворце, ни разу после опасной ловли чужие поцелуи не врачевали его ободранные локти и колени, чужие ласки не согревали усталое тело. Нет уж! Допусти Бегила подобное хоть однажды, и никакого колдовства не надо всякой, пожелавшей овладеть его сердцем!
Уже во дворце, особенно ближе к вечеру, то страдательно вздыхая, то потихоньку плача, Бегила осуждала своё глупейшее утреннее нетерпение - которое обрекало её на несколько одиноких, холодных, пустых ночей. К тому же - отравленных томительным сомнением.
А что если сейчас потихоньку встать и, никому не сказавшись, покинуть и комнату, и дворец, и Город - и, пробежав по лесной дороге, через недолгое время поцеловать Нивелу, обнять отца? Если поторопиться - можно успеть до заката. Без охраны, конечно, боязно, но не боязнь отвратила Бегилу от легкомысленного поступка. Нет, за этой сумасбродной мыслью опять вернулось утреннее тревожное нетерпение; вернулось предчувствие скорого - вопреки здравому смыслу! - свидания с Вин-вашем. Предчувствие - разом стирающее верные, прочерченные рассудком, линии и заменяющее их непонятным, но очень привлекательным и, главное, очень желанным узором.
Спокойствие и ясность опять вернулись Бегиле. А что предчувствие часто лжёт - нисколько её не смущало. Не смущало и то, что ядовитое сомнение осталось. Осталось - да: но им порождённая боль, при мысли о скором возвращении возлюбленного, утихла, и опостылевшая за день комната сразу стала вполне терпимой. Бегила впервые за сегодняшний день немного поела, поудобней устроилась на ложе и, кажется, задремала. Во всяком случае, был уже поздний вечер, если не ночь, когда она очнулась от громких ликующих криков. А через несколько мгновений, словно подожжённый этими криками, полыхал уже весь дворец. Растерянная и смущённая Бегила, ничего ещё толком не понимая, стала принимать поздравления многих, неожиданно к ней ворвавшихся и сразу захлестнувших невыносимо тесную для стольких восторгов комнату.
* * *
Гонцы из Священно Долины донесли до Города весть об удивительном, ни с чем не сравнимом Подвиге сына Повелителя Молний.
Юношу ждали назавтра к вечеру, но, разумеется, приготовления к предстоящему торжеству затеялись сразу же. Сразу же верховные жрецы всех Старших и некоторых Младших богов и богинь собрались во дворце Повелителя Молний.
Много заковыристых сложностей возникло перед ними - и первая среди прочих: кому привечать Победителя? Казалось бы: жрецу Легиды - он при стечении народа возлагал руку на темя удачливого зверолова и торжественно произносил: отныне у Великой богини стало на одного охотника больше - казалось бы... но легендарный Градарг не был Зверем Легиды! Давным-давно, во времена Великих Героев, он являлся Зверем Ужасной. Во времена размытые памятью поколений до пусть разноцветного, но всё равно густого, съедающего всё тумана. Во времена, о которых единственное, похожее на правду, предание гласило, что земли народа бад-вар тогда находились за неприступными вершинами поднебесных гор - в стране холодной, но обильной разнообразным, зачастую диковинно нелепым зверьём.
Впрочем, древние ритуалы временем разъелись слабее, чем человеческая память - Люди Огня ещё не забыли: Героя, Победителя Градарга, встречать и привечать должна Ужасная. Должна - да, только вот уже много поколений Она не имела даже имени, а не то что бы там жрецов и алтарей. Ужасная - это ведь не имя, а прозвище Той, Чья (когда-то беспредельная) тёмная власть до сих пор ещё повергает в трепет всех юных женщин накануне трёх предпраздничных ночей. Правда, немногие, избранные из избранных, знали Её настоящее имя, но чтобы произнести вслух - на это не отваживался никто. И не потому, что такую безответственность могли покарать немедленной смертью - нет, в узком кругу старших жрецов произносить Её имя не возбранялось - но страх, внушаемый Ужасной, связывал значительно крепче, чем жалкие людские запреты и позволения.
В конце концов долгое топтание вокруг да около надоело Повелителю Молний: злорадно заметив, что нет Му-ната, он - для пущего унижения через невольника - призвал ненавидимого Первого друга. Как-то хитрющий и осторожный жрец поведёт себя сейчас? Ведь, кажется, события последних дней сулят ему многие осложнения?
На церемонии торжественного сожжения тела Великого Воина домыслами о причинах сверх подозрительности вождя Му-нат изводился напрасно: ничего определённого Повелитель Молний не знал. Не знал - да: но, ох, как хотел знать! На гнусную мысль о намеренном отравлении Некуара он натолкнулся сразу же - и сразу её отбросил. Никогда бы одному из младших сыновей верховного жреца Че-ду не стать Повелителем Молний, если бы, ослепляясь своими свойствами, он и других наделял такими же. Его ум, в умении сопоставлять и обобщать значительно уступая изощрённому уму жреца, особенности, а тем более людские слабости схватывал верно и скоро. И, конечно, столь редкое извращение, как неспособность или нежелание убивать - никакая не тайна для Повелителя Молний. И наивная ссылка Му-ната на ночи с Легидой - это для дураков. Кто-кто, а ловкий жрец, да ещё при его, Повелителя Молний, содействии, без труда бы сумел перешагнуть через ветхий запрет. Если бы, разумеется, пожелал... Нет, не из-за запрета он застрял в высоком для многих, но вовсе не для него звании Носителя Священной Бороды. Нет, застрял только потому, что, возвысься ещё на одну ступень, и в жертву Грозному богу ему бы пришлось убивать людей. А отвращение Му-ната к человеческим жертвоприношениям Повелитель Молний заметил уже давно. Заметил, но, ни разу в этой постыдной слабости не упрекнув жреца, ждал случая, чтобы её использовать к своей выгоде. И Му-ната сейчас он вызвал не для того, чтобы тот вслух произнёс настоящее имя Ужасной - все из собравшихся знают Её имя, а для приготовления к предстоящему торжеству громыхать им вовсе необязательно. Нет, за услугу, а Повелитель Молний не сомневался, что Му-нат, получив разрешение, не колеблясь произнесёт Её настоящее имя, он предложит обойти устаревший запрет и наконец-то посвятить жреца в подобающий ранг. Это посвящение Му-ната, конечно, смутит - и в смущении он, возможно, что-нибудь сделает или скажет не так. Не проговорится, нет - на это после вчерашней ночи, когда полумёртвый колдун непослушным, заплетающимся языком легко разорвал сплетённую, по мнению Повелителя Молний, весьма искусно словесную сеть, глупо надеяться. Не проговорится, нет, однако какой-нибудь неприметной неловкостью рассекретит, возможно, необходимость своего участия в сомнительном ядопитии. Рассекретит, и он, Повелитель Молний, наконец узнает зачем это позавчерашним вечером Му-нат и Некуар - словно приятели за чашей вина! - сошлись вдруг за чашей яда?
Сначала всё пошло будто бы по замыслу Повелителя Молний: призванный невольником, колдун никак не выказал свою обиду. Напротив, сославшись на болезнь, он прежде всего извинился перед Высоким Собранием за своё изначальное отсутствие, а, отвечая на просьбу вождя, совершенно спокойно произнёс вслух настоящее имя Ужасной. И ничего - мир не пошатнулся.
Непредвиденное случилось после, когда - будто бы вскользь! - Повелитель Молний предложил собравшимся за оказанную жрецом услугу найти возможность и такого сведущего и всеми уважаемого человека каким-нибудь образом очистить от давнего, пусть тяжёлого, но наверняка забытого богом греха. Услужливый жрец Легиды поторопился заверить, что со стороны этой богини препятствий не будет. Неловкость безответственного служителя незамеченной не осталась: многие улыбнулись, а почтенной Син-гил на несколько мгновений стянул угол рта к образовавшейся на левой щеке малозаметной впадинке, но быстро вернул лицу привычное спокойное безразличие. Из смотревших на него, немногие успели заметить брезгливость, змейкой скользнувшую от верхней губы вдоль по щеке к левому глазу... и тишина...
Все ждали слов Син-гила, все понимали: только верховный жрец Великого и Грозного Че-ду может ответить Повелителю Молний. Все ждали слов Син-гила, но неожиданно услышали негромкий голос Му-ната. Жрец вежливо поблагодарил вождя за незаслуженное, по его разумению, высокое доверие и попросил позволения переговорить с Син-гилом наедине.
Повелитель Молний сразу насторожился - не просьбе, она-то как раз была уместной - его насторожило спокойствие Му-ната. Вождь понял: время упущено, и если позавчера даже яд не лишил жреца присущей ему осторожности, то дешёвыми каверзами надеяться смутить его сегодня - выйдет себе дороже.
Син-гил возвратился один и - будто бы так и надо, будто бы вождь вообще ни при чём! - шепнув несколько слов верховному жрецу Ле-ина, с невозмутимым величием сел на своё место. В свою очередь, обычно держащийся в тени жрец Лукавого бога, попросил позволения переговорить с Му-натом. Кивком головы, уже закипая, Повелитель Молний нехотя отпустил его.
Время упущено, и - хуже! - досадуя и потому особенно злясь на себя, вождь чувствовал кожей: ненавидимый Первый друг как-то сумел упредить его. Оказывается двух дней и ночи Му-нату вполне хватило, чтобы, переболев отраву, придумать нечто способное окончательно утопить во мраке и без того беспросветно тёмную тайну.
Вернувшись в сопровождении Ле-гим-а-тана, хитрющий жрец преспокойно сел рядом с ним - веками загородив глаза от молний, посылаемых разъярённым вождём.
Образовалась предгрозовая тишина. Зная бешеный нрав Повелителя молний, многие поглядывали на него с опаской - сгустившийся, душный мрак на время рассеял ровный голос Син-гила.
Верховный жрец Великого бога сказал, что, при всём почтении к Повелителю Молний, его просьба совершенно неисполнима. Конечно, Му-нат всеми уважаем, достоин, обладает многими знаниями, сведущ в тайной науке - но его грех Грозный Че-ду не простит никогда. Ведь даже до ранга Носителя Священной Бороды он возвысился только благодаря слабости бывшего верховного жреца Великого бога. И это само по себе уже грех - и не одного Му-ната, но и всего народа бад-вар. И вообще: долготерпение бога-Громовержца достойно удивления - и гневить его снова, подвергая опасности весь народ, не вправе ни верховный жрец, ни Повелитель Молний, ни даже всё Высокое Собрание. Ведь известно: всякий, избранный Легидой, не смеет и приблизиться к храму Грозного Че-ду, а уж чтобы в нём служить... нет, нет и нет! Случай с Му-натом - чрезвычайная дерзость! Чреватая многими бедами! К счастью, прежде чем обрушить страшные кары, Великий Че-ду предупредил Людей Огня, открыв Носителю Священной Бороды, что тот должен отказаться не только от своего звания, но и от служения в храме. И, разумеется, он, Син-гил, узнав от Му-ната о бывшем ему откровении, сразу затрепетал и поторопился снять со жреца непосильную ношу.
Изумление укротило гнев - Повелитель Молний в большой растерянности смотрел то на Му-ната, то на Син-гила. Но Му-нат по-прежнему упорно избегал его взгляда, а Син-гил, закончив говорить, сел - невозмутимый и непроницаемый, как всегда.
Смятение в голове вождя увеличил жрец Ле-ина. После отчётливо громких, упруго бесстрастных слов Син-гила его глуховатый - но тёплый, живой! - голос птицей заметался по комнате.
В светильниках задрожал огонь, по стенам заплясали разноцветные отблески - и вдруг оказалось: просьба Повелителя Молний не только легко исполнима, но и уже исполнена. Познания Му-ната так глубоки и всесторонни, а он сам - по достоинствам! - так уважаем всеми, что после мудрого и очень своевременного сложения с себя бремени сана Носителя Священной Бороды Великого и Грозного Че-ду он, Ле-гим-а-тан, с радостью принял Первого друга Повелителя Молний в круг служителей Лукавого бога. Принял и, взяв на себя смелость пренебречь некоторыми условностями, посвятил его в самый высокий сан: Му-нат отныне Хранитель Главной Тайны Ле-ина. Один из четырёх - из тех, из которых Ле-ин выбирает себе верховного жреца.
(Для нормальных жрецов нормального бога столь скоропалительное посвящение - немыслимая, конечно, вещь; но не зря же: Ле-ин - Лукавый...)
Гроза всё-таки разразилась. Однако, невероятным напряжением всех своих душевных сил, вождь не позволил вырваться наружу бушевавшим внутри громам. Только его лицо, к удивлению окружающих, затрепетало то бледным, то тёмным, то пятнистым и разноцветным огнём. И это - при каменной неподвижности щёк, бровей, губ.
Гроза разразилась, отбушевала и стихла. Повелителю Молний вернулись внешние слух и зрение. Но вернулись не скоро.
Заметив угасание сжигающего его изнутри огня, жрецы вновь перешли к обсуждению завтрашнего торжества. С остатками ярости прогнав неожиданно возникшие заботы и сложности, вождь поспешил войти в их интересный разговор. Как раз гадалось, какой из юных прелестниц быть достойной воплощения Ужасной - и Повелитель Молний назвал Бегилу. Небескорыстно назвал. То ли девчонка действительно так прилепилась к Вин-вашу, то ли непонятная прихоть, но до сих пор она ловко уклонялась от домогательств вождя, и удобного случая, дабы, сохранив лицо, овладеть ею насильно, до сих пор не представилось. Побыв же пристанищем для Ужасной, она напитается таким зловредными соками, очищение от которых потребует не менее двух лун самого строгого затворничества. А там Великая Ночь, Вин-вашу на время станет не до неё, и, зная, что возлюбленный у Лилиэды, вряд ли она найдёт силы, чтобы воспротивиться соблазну.
Повелитель Молний так не думал - после подавленной бури думать он был не способен - знал: и для воплощения Ужасной избрать Бегилу предложил не рассудок, но неосознанный опыт, если угодно - звериный нюх. Повелитель Молний не думал, однако, много передумавшим и много переговорившим между собой жрецам, его выбор понравился. В самом деле: для воплощения Ужасной лучше любимой наложницы Вин-ваша никого у них на примете не было. По крайней мере - в Городе; а искать за его пределами - поздно.
Разумеется, вспомнил о Бегиле каждый, но изощрённые умы затмило одно обстоятельство: Вин-ваш знал её слишком хорошо и мог, несмотря на полную темноту, открыть в Ужасной свою возлюбленную - что, само собой, никуда не годилось. И возможную в случае узнавания непростительную нелепость изощрённые умы старших жрецов прозрели сразу - и сразу же отказались от Бегилы. Когда же Повелитель Молний назвал её вслух, тем самым объединив розно текущие мысли, казавшееся непреодолимым затруднение вдруг отпало, и ничего удивительного в этом нет: имя, произнесённое вслух, наделено значительной силой, а уж такое-то, как Бен-ги-лела, то есть Ночная Бабочка (если дословно - Бабочка Летающая Ночью), в данном случае - особенно. Его исчезающая видимость и невесомое колыхание великолепно соответствовали сущности настоящего имени Ужасной.
Повелитель Молний, звериным нюхом угадав скрытое от утончившихся до ослепления умов, обрадовался было единственной своей небольшой удаче - но сегодняшний день был явно не его. Называя Бегилу, он если о чём-то и думал, так это о необходимости долгого очищения: а значит - затворничества и поста. Однако, посовещавшись, жрецы дружно решили, что продолжительное затворничество Бегилы вызовет у Вин-ваша подозрение, и может навести его на нежелательные размышления о своей наложнице и Ужасной - а так недалеко и до верной догадки! Нет, очищение необходимо свести к ежелунно назначаемым Легидой каждой женщине пяти дням и ночам. Посовещавшись ещё немного, жрецы - уже не без разногласий - сочли возможным такое умаление сроков: при условии, что после очищения Бегила никого, кроме Вин-ваша, в течение по меньшей мере двух лун не примет на своё ложе. За ослушание решили пригрозить девчонке жестоким бичеванием, а не смертью, как полагалось бы - смерть могла напугать её слишком, а чрезмерный страх помешал бы завтрашнему воплощению.
Слушая как невзначай, соображаясь лишь с требованиями ближайших дней, жрецы походя уничтожают его скромную, единственную на сегодня победу, Повелитель Молний почти испугался. Конечно - не досадным, но незначительным поражениям от Му-ната и Син-гила; нет, сдержать гнев его заставило предчувствие близкой опасности - неминучей беды. Что, спрашивается, мешало Му-нату - если уж его природа действительно извращена до такой степени - уклониться от соблазнительного для всякого другого повышения? Ничего ему не мешало! С той же лёгкостью, с которой, сославшись на откровение бога, он сложил с себя сан Носителя Священной Бороды, жрец мог прекратить всяки разговоры о его возвышении. Правда, с откровением бога не шутят, и если оно таки было - а вождь в этом не вполне уверен -тогда неотвратима беда. Впрочем, если и не было, если гнусный колдун, не убоясь гнева Че-ду, нагло соврал Высокому Собранию - значит, он тоже учуял опасность. Сбежать к Ле-ину, богу пусть и Великому, но над смертными почти не имеющему власти, можно только спасаясь! Но - от чего? Неужели Му-нат, подобно ему самому, в шёпоте ночного ветра уже услышал: Вин-ваш?!
Слава Мар-дабу! Он помог обуздать ярость! Уж если когда и гневаться, то - не сейчас! А ну как ненавидимый Первый друг столкуется с его сыном?
Жрецы с увлечением обсуждали, как подготовить Бегилу к предстоящему воплощению, но их слова для Повелителя Молний полностью распались, а из множества звуков сохранили значение лишь пять: это - "В", это - "И", это - "Н", это - "А", это - "Ш". Пять звуков, складываясь в кошмарную последовательность, пронизывали и оглушали: ВИН-ВАШ-ВИН-ВАШ-ВИН-ВАШ...
Вин-ваш - Победитель Градарга!
Опасно - и очень! И, похоже, Му-нат об этой опасности уже догадался и что-то, переметнувшись к Ле-ину, уже затеял! Но - что? Нет, ссориться сейчас со жрецом - не время! Оказывается он, Повелитель Молний, вчерашними заботами запорошив глаза, едва не ступил за край, а хитрый колдун опасность заметил сразу - при первом известии о славной Победе! И ссориться с ним сейчас - безумие! Доискиваться до причины сомнительного ядопития? Надеяться что-то неприглядное извлечь на свет? К чему и зачем? Ворошить угли погребального костра, когда пожар подступил вплотную к твоему дому - гибельное безумие! Чтобы высветить прошедшее, раздувать головёшку тогда, когда всё вот-вот испепелит жар от пылающих вокруг огней? Ведь поссориться сейчас с Му-натом - пролить в море необходимую для тушенья воду! Нет! Хуже! Превратить её в масло! В смолу! В самое, что ни на есть, огнетворное зелье!
Вин-ваш отец Великого Героя и Мудреца Ту-маг-а-дана, Вин-ваш Победитель Градарга - зловещее созвездие! Пока, правда, над горизонтом, но не успеешь оглянуться, и оно станет в зените - над головой. Дать ему взойти - шагнуть навстречу Де-раду.
Избранность Вин-ваша опасна сама по себе - это знал и к этому был готов Повелитель Молний. Ему казалось: после рождения младенца Ту-маг-а-дана извлечь ядовитую занозу будет не слишком трудно. Естественно разбить сосуд заражённый в нём побывавшей божественной Силой - народ бад-вар наверняка бы одобрил торжественное сожжение недавнего избранника Че-ду. И мальчишка, похоже, это чувствовал - однако отчаянные попытки раздобыть снежного барса, даже окажись они успешными, ему бы не помогли. Такими подвигами могут похвастаться многие звероловы - и что же? Кроме недолгого торжества в храме Легиды ничем особым они не отмечены. Снежный барс - ерунда! Вин-вашу он не помог бы!
Но Победитель Градарга... Зверя Ужасной... Во славу Че-ду его не сожжёшь!
О чём он?!
Героя, Победителя Градарга, вообще немыслимо принести в жертву!
Кому бы то ни было!
Народ бад-вар гораздо охотнее согласится пожертвовать им, Повелителем молний, чем новоявленным Великим Героем!
С другой стороны: существование Вин-ваша - постоянная угроза жизни вождя: а если к мальчишке присоединится колдун - Повелителю Молний предстоит очень скорое свиданье с Че-ду или Мар-дабом. И Му-нату это открылось при первом известии о небывалой Победе. Му-нату - но не ему! Му-нату - да; и Син-гилу - возможно; и ещё, может быть, кому-то из жрецов - кому-то, но не ему! И кое-кто в трепетном мерцании светильников увидел, похоже, испепеляющее пламя торжественного костра. Слава Мар-дабу! Он помог обуздать гибельный гнев! Куда бы теперь ни уклонился хитрец Му-нат, как бы ни мечталось Син-гилу вернуть утраченную верховными жрецами Че-ду пусть призрачную, но тем не менее соблазнительную власть, он, Повелитель Молний, прозрел грозную опасность, а если с опозданием - неважно!
Героя, Победителя Градарга, в жертву не принесёшь, его жизнь - постоянная угроза жизни вождя, и что же? Покорно ждать, когда оперившийся птенец расправит крылья и каменным клювом нанесёт роковой удар? Нет уж! Покорное ожидание - оно для слабых! Конечно, до рождения младенца Ту-маг-а-дана дотерпеться необходимо - но после...
...Победителю Градарга куда естественнее блаженствовать в чистом мире богов и предков, а не маяться здесь - среди грязных страстей и мелких забот несовершенного мира людей! Предание, легенда - вот истинные области обитания Великих Героев! Вне их, в повседневной суете, слабости, не отделимые от смертных, неизбежно умаляют сияние любой, самой ослепительной славы! В конце концов освободиться от тленной, нечистой оболочки в интересах самого Вин-ваша! Освободиться - и побыстрее...
Конечно, неизмеримо сложней тайно помочь Великому Герою переселиться в достойные его пребывания пределы, чем было бы разбить опустевший сосуд - однако необходимо... и так, главное, чтобы и тени не пало на Повелителя Молний... ага... он что - колдун? А если без колдовства?.. Скажем, положившись на волю богов и счастливые случайности?.. Например, на нападение Лесных Людей или - укус змеи?..
Смирённый запоздалым прозрением близкой беды, в дальнейшем разговоре Повелитель молний почти не участвовал. Вяло отвечая на все вопросы и, против обыкновения, со всем соглашаясь, вождь, вопреки внешнему равнодушию, мучительно - до обожжения головы и сердца - размышлял о природе счастливых случайностей.
Случается, что неосторожные звероловы, чересчур углубляясь в области диких Лесных Людей, бесследно исчезают. Можно ли, однако, надеясь на общеизвестную беспечность Вин-ваша, предполагать в нём подобную глупость? Очень сомнительно. Да, в сообщении с миром богов и предков, в обращении с Могучими Тайными Силами мальчишка себе позволяет излишние вольности, и в конечном счёте от беды ему не отвертеться, но гнева нездешних сил ждать, зачастую, и ждать... Напротив, в земных делах и заботах, в бою или на охоте, юноша смел и горяч, но вовсе не безрассуден. Нет, в области диких Лесных Людей его не заманишь...
...а змеи - тоже: ни с того ни с сего не кусаются. На змею желательно наступить или, приняв за ветку, схватить. Вот тогда, может быть, и укусит. А если и укусит - немного таких змей, чей яд всегда смертелен. С какой, спрашивается, стати Вин-вашу наступать на змею - особенно, на такую?..
Заполночь уже жрецы согласовали основные спорные моменты завтрашнего торжества, а оставшиеся мелкие неясности, как обычно в подобных случаях, решили отдать Ле-ину. Также, по общему мнению, верховный жрец Лукавого бога должен был подготовить Бегилу к предстоящему воплощению и позаботиться о её последующем очищении. Ле-гим-а-тан согласился, попросив Му-ната помочь ему в этом ответственном деле.
Заполночь уже Повелитель Молний вполне оценил капризную природу счастливых случайностей и понял: если чуть-чуть, почти незаметно им (счастливым случайностям) не помочь, то в обозримые, приемлемые для него времена Вин-ваш вряд ли покинет нечистый, недостойный Великого Героя мир.
* * *
Заполночь уже радостно-взволнованная, приятно-потрясённая Бегила смогла наконец заснуть, но скоро была разбужена лёгким прикосновением широкой ладони к левому, выскользнувшему из-под накидки, плечу. Со сна она почти испугалась, решив, что Повелитель Молний сумел-таки улучить момент и вот-вот овладеет ею. Испугалась и притворилась спящей: сначала из отвращения, но, сообразив, что такая ласковая ладонь, никак не ладонь вождя - уже из любопытства. Отзывчивая на ласку, Бегила скоро перестала сердиться на дерзкого смельчака и, лёжа с закрытыми глазами, почти согласилась уступить: если незнакомец с удивительной нежностью сумеет соединить доброжелательную твёрдость и неназойливую настойчивость - уступить словно бы во сне, не открывая глаз и не называя имён. Уступить богу - это ведь не измена, а лёжа с закрытыми глазами и обнажившимся плечом впитывая восхитительное, почти неземное тепло, Бегила сумела себя убедить: от ласки смертного такой блаженный трепет никогда бы не охватил её. Уступить богу - священный долг всякой женщины, и Бегила, слабая и покорная, ждала, затаив дыханье.
Однако, ласковая, тёплая ладонь прикасалась только к плечу, прикасалась уже достаточно настойчиво, но эта настойчивость не имела ничего общего с нескромными мечтами полусонной женщины. Она связывалась скорее с памятью об отчем доме: с Нивелой, с Ам-литом - будто бы сестра или отец стараются ей вернуть бродячую душу нал-вед. Вспомнив о доме, Бегила очнулась от сонных нескромных грёз и догадалась: ласковая тёплая ладонь старается всего-навсего её разбудить. Но так по-отечески нежно, что Бегила на какой-то миг вообразила себя маленькой девочкой в родном доме и захотела поиграть: притвориться спящей до несомненного лукавства - до поцелую или шлепка, разгоняющих разом остатки ночного тумана. Так по-отечески нежно, что Бегила на миг обманулась, а опомнившись, несостоявшейся детской игры устыдилась сильнее, нежели своих недавних, совсем не невинных желаний.
Перепутать дворец Повелителя Молний с домом отца? Ложе Вин-ваша переместить в комнату сестры? Это непростительнее и стыднее, чем готовность уступить обожествлённому незнакомцу! Или - опаснее? Доверившись ласковой тёплой ладони, так забыться во дворце - это чревато... и очень...
Справившись со стыдом, Бегила сумела открыть глаза: сначала слабый, мерцающий свет - заслонённый тёмной, с трудом узнаваемой, склонённой над ней фигурой - затем голос. Увидев, что женщина наконец проснулась, пришедший выпрямился и тихо заговорил. Неясности исчезли. Осторожно разбудил и тихо заговорил с ней несомненно Ле-гим-а-тан. От верховного жреца Ле-ина каверз быть не могло, и Бегила успокоилась окончательно. И страх, и стыд рассеялись, и только маленькая неловкость от недавних нескромных мечтаний чуть отеплила и разрумянила её лоб и щёчки. Маленькая неловкость: то ли от избыточной щедрости раздетого воображения, то ли (но это - во тьму, в туман!) от досады на несостоявшееся воплощение - во тьму всё, в туман, и поскорее! Тем более, что успокоились слегка обожжённые светом глаза, и, кроме Ле-гим-а-тана, Бегила смогла заметить сидевшего в отдалении и после странной гибели Некуара очень подозрительного ей жреца и колдуна Му-ната - чрезвычайно сомнительного жреца и, несомненно, чрезвычайно опасного колдуна.
Странное - с какой бы стати? - ночное посещение. Тревожное любопытство, но - вопреки любопытству - тихие слова Ле-гим-а-тана воспринимались Бегилой с трудом. Поначалу она упрекала себя, ей казалось: недавний тёмно-жаркий соблазн, густым стыдом разросшийся между словами и их смыслом, мешает сосредоточиться - поначалу казалось... Время, однако, шло, жрец продолжал говорить, и Бегиле открылась оглушительная правда: Ле-гим-а-тана ей мешает понимать вовсе не стыд несбывшегося, миновавшего, а страх перед неизбежно грядущим.
Как можно! Какая женщина в силах не отшатнуться, не закричать, не спрятаться хотя бы и в мышиную норку, доведись ей услышать такое?! Позволить в тебя воплотиться Той, Чьё не имя - нет, прозвище! - ни одна женщина не вымолвит даже и про себя?
Бегила тонула и не могла утонуть, сгорала и не могла сгореть. Лежащая на плече ласковая рука Ле-гим-а-тана не позволяла страху ни сомкнуться над головой, ни испепелить сердце. Ласковая рука предателя - так, бичуемой страхом, поначалу казалось ей. Верная рука друга - поняла она, притерпевшись к боли. Поняла, ибо представившееся сначала невозможным кошмаром, незаметно превратилось пусть в тяжёлое, но сносное бремя. Да, дело ей суждено очень ответственное и опасное, но вовсе не невозможное.
Бегила с благодарность посмотрела на верховного жреца Лукавого бога - он понял и убрал руку. С сожаленьем расставшись с ласковым теплом, женщина, к своему удивленью, заметила: Ле-гим-а-тан молчит и только гладит плечо, а говорит о предстоящем воплощении и наставляет её Му-нат. И это ему принадлежит удивительное пророчество о неизбежном вскоре умалении власти Ужасной. Пророчество, освободившее Бегилу от невыносимого кошмара - пророчество, сокровенно ожидаемое всеми юными женщинами народа бад-вар. По смыслу тёмное, как и положено всякому настоящему пророчеству, оно гласило, что семи Старшим богам не угодны столь многие жертвы однажды уже побеждённой Воительнице. И что теперь, после оборения Вин-вашем Градарга, поедание неосторожных дев уже никого не приобщит к Силе Ужасной.
Бегила слушала жадно, но боялась верить - неужели возможно? Неужели свирепый, лишающий разума страх постепенно начнёт выветриваться? И дочь её дочери будет вспоминать о нём с тем же отстранением, с которым она сама вспоминает о немыслимых временах ничем не ограниченной власти Ужасной? О временах бессрочной Тайной Охоты? О временах, в которые считалось, что Могучая Тёмная Сила каждую луну заражает всех юных женщин? Не только в три предпраздничные ночи, как после истребления жителей Побережья открыл Де-рад, нет, каждую луну - стоит Легиде покинуть небо. И скольким же неосторожным её праматерям пришлось дорого заплатить за это суеверие? И ведь - зря! Или - не зря?
Бегила слегка запуталась. О том, что Тёмная Сила овладевает женщиной только в три ночи накануне Праздника Че-ду, она знала и по себе, и по рассказам подруг, да и просто из сплетен любой болтуньи. Но это - сейчас; это после того, как Старшие боги сумели отнять у Ужасной не только власть, но и самоё Её имя. Это после - а до? Ведь, вполне возможно: Грозная Сила вливалась тогда в женщин каждую луну - и жертвы были отнюдь не напрасны?
Бегила запуталась сильней. По словам Му-ната, следовало ждать: после Великой Победы Вин-ваша Тёмная Могучая Сила для многих женщин станет наиредчайшей гостьей - даже в три предпраздничные ночи. И это хорошо: удостоверившись в бессмысленности поедания женской плоти, воины и звероловы народа бад-вар от кошмарного обычая в конце концов отрекутся. Хорошо это, но... не совсем! Хорошо избавиться от свирепого страха накануне предпраздничных ночей, но... именно - накануне! Стоит Легиде покинуть небо и в сердца дочерей человеческих вместе с Тёмной Могучей Силой щедро вливается Грозная Отвага! Страх отступает. Быть растерзанной и съеденной не боится уже ни одна. Грозная, губительная Отвага - не будь её, от начала мира до настоящих дней смерти во славу Ужасной удостоились бы очень немногие. Ведь при желании не сложно отыскать убежище на три ночи. Но нет! Стоит наступить кошмарным ночам - в дерзкие, гудящие рои собирает женщин их Грозная Отвага! Хищными стаями рыщут они во тьме, и горе случайному путнику - растерзают в клочья! Конечно, такое случается до крайности редко: тревожный гул рассерженного роя разносится далеко, и жертвой может стать только глухой или безумный - противное, однако, не исключение, а правило. Из источника Ужасной испив до бесчувствия и потеряв всякую осторожность, то одна, то другая из женщин беспечно отпадает от стаи и со славой гибнет, сообщая пожравшим её существенную частицу Тёмной Могучей Силы.
Бегила совсем запуталась. Прекрасно избавиться от свирепого страха, но - зачем же скрывать! - жалко и очень жалко не испить больше из тёмного источника и не опьяниться Грозной Отвагой. Ведь винный хмель - слабейшее подобие того восхитительно-жуткого опьянения! И ещё: никудышней дочерью великого народа была бы Бегила, если бы, соблазнившись личной безопасностью, она забыла о главном - вместе с плотью и кровью не столь уж многих женщин все воины и все звероловы народа бад-вар приобщаются к источнику Грозной Могучей Силы. И закрыть этот источник, очень возможно, у воина отнять победу, у зверолова - удачу. Лишённые мужества и отваги воины народа бад-вар не смогут достойно встретить нападение диких Лесных Людей или свирепых Охотников за Головами! Лишённые удачи, ни оленей, ни горных коз не принесут звероловы! Пастыри растеряют стада! Ни виноград, ни ячменя не соберут земледельцы! Рассеется и погибнет ныне великий народ!
Бегила с тревогой посмотрела в лицо продолжавшего говорить Му-ната, но сразу же отвела глаза - ей ли разгадывать загадки и открывать тайны жреца? Ей ли или другому кому из смертных, если своим переходом к Ле-ину коварный колдун сумел обмануть Великого и Грозного Че-ду! Бегила не обратила внимания: от самого ли Му-ната или от Ле-гим-а-тана она узнала обескураживающую новость - не заметила и когда. Потрясение от предстоящего воплощения надолго лишило её способности удивляться - надолго перед этой ослепительной новостью затмились все прочие. Но непомерный свет постепенно умалился - и сделались различимыми тревожные огни других обстоятельств.
Во-первых - Му-нат: вчерашний погребальный костёр озарил многие неприглядности, но колдуна - особенно зловеще. Да, Бегиле он был подозрителен всегда, однако - не более, чем всякому из нарда бад-вар. Сомнительны жрец и (вне сомнений!) смертельно опасный колдун: все это знали - все боялись и все почитали его. Бегила - наравне с прочими. До неуместного испытания. После странной гибели Некуара она насторожилась особенно. Тревога за возлюбленного необычайно обострила восприимчивость юной женщины. Ещё вчера, во время сожжения тела Великого Воина, с неумолимой отчётливостью высветились для неё опасности, подстерегающие Вин-ваша. Уже вчера страх перед Му-натом из небольшого облачка вырос в густую чёрную тучу.
Всё вчера... Сегодня же, прорицая невозможно-желанное, новоявленный жрец Лукавого бога взбаламутил нечистые мысли. Состоящая из надежды и страха, уксусно-едкая муть подмыла и поглотила последние светлые островки в голове потрясённой женщины.
Ужасная потеряет власть - рассеется кошмар предпраздничных ночей. Тёмная Сила не изольётся на женщин - со временем не станет Тайной Охоты. Грозной Отваги не узнают сердца - опасно и очень... однако, можно надеется: Старшие боги не покинут избранный ими народ. Вин-вашу у дверей Лилиэды грозит скорая гибель - это самое скверной... однако позволительно думать: Герой Победитель Градарга сумеет унять кровожадных братьев.
Гибель грозит Вин-вашу? Нет, не грозит!
Наткнувшись на приятную неожиданность и переменив русло, праздничным светлым потоком Бегилины мысли двинулись дальше: "Не грозит, не грозит, ничего не грозит!", - радостно пелось в её сердечке.
Да, посвящённые Старшим богам многочисленные отпрыски Повелителя Молний, подобно Героям прошедших времён, смерть презирают, встретиться с ней всегда готовы, но посмертное бытие им, конечно же, не безразлично. Могут они не слишком считаться с волей Че-ду - к тому же Му-нату явленной не самим Грозным богом, а ветреной Легидой. И - когда! Могут они, сомневаясь в Высоком Назначении сестры и брата и завидуя их избранности, поднять на них руку. И в случае удачи могут надеяться спасти преступные души от мести Грозного Че-ду - если не Мар-даб и не Аникаба, то уж Де-рад или Данна обязательно приютят эти мерзкие души. Словом, на всё святое способны посягнуть свирепые отпрыски Повелителя Молний - но неосторожно прикоснуться к Тайным Могучим Силам? Замахнуться на Победителя Градарга? Ведь отныне: тронуть Вин-ваша - оскорбить Ужасную! До белой ярости распалить Её гнев!
Если повиновение богам толковать ещё можно и так и сяк: совершить очистительный обряд, откупиться жертвой - то ярость Ужасной не знает границ! И Её власть беспредельна. Почему - беспредельна?
Смешались Бегилины мысли. Была беспредельна... В прошедшие времена... Теперь же - три ночи накануне праздника Че-ду, и всё... А по словам Му-ната, и этого скоро не останется. Но тогда неуязвимость Вин-ваша - что же? Пригрезилась? Неужели кровожадным волчатам Ужасная уже не опасна? И они могут догадаться об этом? Могут - ей на беду! И?
Бегилино сердце мучительно сжалось, но тут же, по счастью, она сообразила: что из того, что Ужасная потеряла власть - Могучие Тайные Силы от этого не исчезли! А связь между Древними Силами, Градаргом и Ужасной существовала всегда и всегда оставалась тёмной. И тронуть Победителя Градарга - задеть эти Силы: выбить столб из-под неба, обрушить на себя луну. Да после подобного миропотрясения придётся не о том думать, к какому из богов попадёт душа и что её ждёт за пределами земного существования, нет - уцелеет ли?! Не растворится ли душа потрясателя вместе с дымом, не истребится ли изо всех миров? И такая картинка куда почернее будет - чем нарисованная самым лютым гневом Ужасной! Ох, почернее!
С Вин-вашем беды не случится! Никто из смертных не посмеет посягнуть на его жизнь! Ни человек, ни зверь, ни ползучий гад! А боги, до ими определённых сроков, крайне редко требуют даже наичернейшую душу. Надо так исхитриться согрешить, чтобы все семеро Старших единогласно решили покарать святотатца - чего не то что бы не бывает, но...
Бегила успокоилась окончательно. Победив Градарга, Вин-ваш себя обезопасил от любых бед. Мыслимых и немыслимых. Кроме, конечно, зловредного колдовства. Но помимо Му-ната извести человека колдовством не способен, кажется, никто?.. опять этот сомнительный жрец! Жрец-перевёртыш! Вообще-то, правильно: для лукавого жреца служить Лукавому богу - самое уместное!
Бегила опомнилась. Несколько досадуя. При всей потрясающей новизне, при всей мучительной невероятности свалившихся на неё откровений было непозволительно, копаясь в своих страхах, не слышать Му-натовых слов. И получи она за это крепкую затрещину, нисколько бы не обиделась. Однако и верховный жрец Ле-ина, и его свежеиспечённый помощник обладали отменными проницательностью и терпением: замерив недоступность смешавшейся женщины, зря они сказали не много слов.
Вынырнув из полубреда, Бегила обнаружила, что будто бы и не тонула в нём. Ласковая ладонь Ле-гим-а-тана опять лежала на её плече - Му-нат, с завидной невозмутимостью дождавшись возвращения внешнего слуха, разъяснял ей остающиеся сложности.
О воплощении Ужасной он, естественно, ничего определённого сказать не мог (Её воплощения - давно легенда), но строго потребовал: если Бегила почувствует что-нибудь необычное, то должна немедленно обратиться к нему. Правда, по почти неуловимому сомнению в голосе жреца женщина догадалась: он сам не очень-то верит в действительное воплощение Ужасной. По сомнению - или по излишним подробностям получаемых ею наставлений... Ибо верь Му-нат в настоящее воплощение - он бы не говорил о необходимости сохранения тайны, о пятидневном притворстве и уж, тем более, о безусловной верности Вин-вашу. Не говорил бы - знал: Ужасная, воплотившись в Бегилу, поведёт себя так, как надо. А наставления смертного не просто смешны и неуместны, но - по изначальной лживости - оскорбительны будут Ей.
Нет ведь: затворничество, воздержание, да ещё бичеванием будто невольнице пригрозили - нет ведь, не верят! Му-нат не верит, Ле-гим-а-тан не верит - да и никто, похоже, из старших жрецов. Конечно, если бы речь шла о воплощении Легиды или Аникабы - ни один бы не усомнился! Прихоти Старших богинь священны, а вынужденное - после Победы над Градаргом именно вынужденное! - воплощение Ужасной им непонятно. И торжественная встреча Великого Героя мыслилась ими всего лишь почтительным лицедейством! Необходимой игрой! Необременительной данью древним обычаям!
Бегила обиделась. Сначала из-за Вин-ваша, а после - по непонятному капризу ума! - из-за легкомысленного отношения старших жрецов к предстоящему воплощению. Она сама, узнав, что является избранницей Ужасной, за малым не умерла от страха, а Му-нат, о притворстве и лжи толкуя, не нашёл ничего лучшего, как указывать ей, с кем и когда она может спать!
Конечно, на Му-ната, а тем более на Ле-гим-а-тана Бегила обиделась не справедливо: для уменьшения страха, для успокоения её смятённой души они сделали всё, а если немного перестарались - не их вина. Не догадались вовремя: женщине непременно откроется необходимость явления Ужасной. И вовсе недоступным мужскому уму оказался причудливый зигзаг Бегилиной мысли: от страха - через обиду - к согласию. Правда, выход из поворота получился удивительным и для самой Бегилы - бесшумный лёгкий толчок, по телу зябкая волна, и слепящее озарение: воплощение началось! Какая-то неощутимо малая частица Тёмной Могучей Силы соприкоснулась с её - человеческим! - естеством. И никакого страха. Скорее - тихий восторг.
Однако Му-нату Бегила и не подумала говорить о случившемся. Напротив, старательно скрыв приятное возбуждение, она прилежно повторила всё сказанное им, и, успокоив этим проницательных жрецов Лукавого бога, с нарочитым спокойствием дождалась их ухода.
Почтительно распрощавшись, принудила себя немного помедлить, когда же сопряжённого с нетерпением времени прошло, по её мнению, достаточно - стремительно вскочила, задула светильник и вновь бросилась на ложе. Наконец-то остаться одной - одной, в темноте, чувствуя, как Грозная Могучая Сила по капельке наполняет её.
Бегила заснула, а проснулась вполне Ужасной. Если бы не утренний робкий свет... но и он - не помеха... Великого Героя встретит во тьме не наложница. Не ловкая притворщица. Нет, Победителю Градарга явится Сама Ужасная.