Темирина была уверена: наступившая весна - с дождями, цветами, травами - пришла в первую очередь для неё. Для неё воссияло солнце, для неё у овец и коз родилось обильное потомство, для неё в Священной Долине по ночам раскладываются праздничные костры. К ней - к ней одной! - Великий Герой приходит на ложе: Лилиэду, держась дурацких городских обычаев, оставив без мужской ласки. А что она сама уже почти две луны не порожняя - Вин-вашу об этом незачем знать. Предусмотрительно затворяясь при якобы приходящей вовремя Легидиной нечистоте, можно ещё долго скрывать от него свою беременность. При некотором везении живот заметно округлится не раньше, чем через три луны. А то и - через четыре. И всё это время - Вин-ваш её И безраздельно: Миньяна, близняшки - все те, кому, не зная городских обычаев, она имела глупость завидовать - они на сносях и вот-вот родят. Не соперницы - было чему завидовать!
А Вин-вашевы ласки делались всё привычней, при этом не приедаясь, и когда наступило судьбоносное утро, Темирина его встретила в растерянности - смешанной с досадой. Да, ей открылось ещё зимой: беды и потрясения, ожидающие народ бад-вар, не угрожают бедой её мужу; да, она понимала: Великий Герой должен постоянно отличаться в кровавых битвах - чтобы не потускнела слава, её, наподобие медного зеркальца, необходимо протирать, шлифуя; да, в земной жизни нельзя без долгих разлук - всё это сызмальства знала Ин-ди-минова дочь, но... почему сейчас?! Когда она только-только открыла сладость любовных игр? Когда она, как ей казалось, вот-вот безраздельно овладеет сердцем Вин-ваша? Почему - не через три луны: А лучше - через четыре? Когда так и так её округлившийся живот отвратил бы Вин-ваша от ложа?
Словом, у Темирины были веские основания горько посетовать - к счастью, не было времени: предстояли спешные сборы. Конечно, основные хлопоты достались Первой жене Ин-ди-мина - не забыть необходимого, проследить за всеми и всем - но неотложных дел предстояло столько, что на счету оказалась каждая женщина. И не только женщина - девочкам и мальчикам, из тех, которые постарше, изрядно пришлось побегать. Собрать домашнюю утварь: ткани, меха украшения - всё это связать в удобоносимые тюки, а скот? А оберегающие от зловредного колдовства, сглаза и порчи священные фигурки? Да если учесть, что восьмистам уходящим женщинам и детям (не считая грудничков) Ин-ди-мин мог выделить в помощь не более двадцати мужчин - по сути, не в помощь, а только для охраны? Увы, от малоценного, не очень обязательного - жалей не жалей! - приходилось отказываться. А второпях малоценное отличить от важного - мужчине, порой, нелегко бывает; женщине - невозможно. Особенно - когда дело доходит до нарядов и украшений. Хочется всё захватить с собой.
Темирина впервые позавидовала неимущей изгнаннице - Лилиэде: и брать ей с собой немного, и имеется опыт. А вот у неё, у любимой дочери Ин-ди-мина, столько всего накопилось... и от чего-то отказываться... потом мучительно сожалея... Лилиэдке-то хорошо! Имея лишь необходимое, она быстренько собрала маленький мешочек и взялась помогать другим! А вот ей, Темирине, мало того, что за еле подъёмный узел пришлось основательно отведать плётки, пришлось - что гораздо хуже - всё выложить и, чуть не плача от сожаления и досады, поболее двух третей оставить на месте. И это ещё не всё! Нестерпимо обидней этого: в освободившийся мешок ей добавили три увесистые фигурки незначительных божков! Так что, окончательно увязанный, он оказался немногим легче - ровно настолько, чтобы нести было по силам. А когда половина чужого - тогда меньше по силам. Ну, ладно: ей бы доверили изображение Де-рада - Священную Реликвию рода Змеи - так ведь нет! Маловлиятельных истуканчиков!
Впрочем, заботами, подобными Темирининым, все молодые женщины оказались утомлёнными ещё до начала исхода. И удручёнными, и расстроенными - не одна всплакнула, отказываясь от дорогой безделушки! Однако Темирине пришлось тяжелее прочих - отцовской любимице, младшенькой, наравне с другими никогда прежде не бывшей в тяготах и трудах.
Нет, горянка не могла быть чересчур избалованной, но...тем не менее... окажись рядом отец - её бы не нагрузили никому не нужными деревяшками! А может - и лучше так?..
Когда немного улеглась обида, Темирине пришло на ум: впереди такие потрясения - давать сейчас волю уязвлённой гордости было бы совершенной глупостью. Тем более - искать поддержки у отца. Ведь на старейшину рода сейчас навалилась такая тяжесть! И ещё: а на дальних пастбищах? Под началом не Ин-ди-миновым, но его Первой жены? Какого-то придётся там? Кто её там избавит от повседневных обязанностей и утомительных трудов? Да - никто! Там предстоит нести всё наравне со всеми! И - без поблажек!
Гордыня ещё немножечко поворчала, поцарапалась, но, смирённая волей, успокоилась, больше не мешая ответственным сборам - Темирине сделалось легче, успешнее стали слаживаться дела. Заплечный мешок стал удобоносимым - освободилось время, чтобы участвовать в общих хлопотах.
Блеяли, согнанные с ближайших пастбищ, бессчётные козы и овцы; подле них, наводя порядок длинными хворостинами, сновали возбуждённые старшие мальчики; последние из замешкавшихся женщин второпях примеряли кладь - солнце миновало вершину дневного пути, чтобы хоть сколько-то пройти до темноты, следовало немедленно отправляться в путь. Торопливые прощания - а Вин-ваш, слава Великим богам, И Лилиэду, и Темирину улучил-таки момент расцеловать, напутствуя - и по зелёным лугам медленно покатилась живая волна.
В дороге, на удивление, оказалось легче. Заплечный мешок ощущался лишь вначале - скоро всё внимание отвлекли на себя упрямые козы да глупые овцы. Не дать распасться огромному стаду - нужен пастырский опыт. То есть тот, которого вовсе не имели женщины, а старшие мальчики - лишь начатки. То есть тот, замещая отсутствие которого, ох, как пришлось побегать. Всем - не обременённым прожитыми равноденствиями. Темирине - само собой.
И звонко щёлкая пастушеским бичом - что умели очень немногие из женщин - она увлеклась, забыв об усталости. Сожалея только о том, что так, для забавы, отец научил её щёлкать бичом, а вот хоть немножечко руководить стадом - увы. Справедливо считая, что это не женское дело. Справедливо? Располагай она нужным знанием - как бы это сейчас пригодилось! Ибо лишь многолюдство, когда на три тысячи овец и коз приходилось не менее четырёхсот погонщиков, не давало разбрестись стаду. Но и вести его в нужном направлении столь диковинным способом если и удавалось, то крайне медленно.
Хорошо, что в головы стерегущим воинам наконец пришло: продвигаясь подобным образом, они далеко не уйдут - время сейчас основной противник - половина охранников, передав товарищам копья, быстренько навела порядок. Темирину и прочих, умеющих лишь громко шуметь, отослали назад, дабы они подгоняли отстающих скотов, и, взяв в помощь старших мальчиков, освободившиеся воины полукольцом охватили стадо - беспорядочная суета и ненужная беготня сразу прекратились, а движение вперёд резко ускорилось. До темноты переселенцы смогли проделать почти четверть обычного дневного перехода.
Приобретённый накануне опыт, утром сказался благотворно: живой поток покатился не кипящей волной, не вопяще-блеющим человечье-скотинным месивом, а потёк журчащим, полноводным ручьём. Оставшийся путь удалось осилить в три дневных перехода.
На четвёртый день странствий переселены достигли дальних угодий рода Змеи. С пастушескими шалашами, загонами для скота, навесами от непогоды - при нужде, хоть зимуй. А что? Эта обширная излучина, будучи ближе к небу, отличалась суровыми зимами, но ведь в соседней, лежащей никак не ниже, вполне смоги прижиться люди из рода Лошади. При наступлении холодов - никуда не откочёвывая.
На новом месте Темирине с Миньяной и ещё двумя молодыми женщинами достался такой просторный шалаш, что, не спрашивая их согласия, к ним подселили Лилиэду и Младшую, с недавно отнятым от груди мальчишкой, жену Ин-ди-мина. Хорошо хоть - не одну Лилиэду. Не то бы, сердись не сердись, её пришлось признать старшей. При Свалании же - полная неразбериха в пользу Темирины. Не говоря о ней самой, даже Лилиэда была обязана подчиняться Свалании, но чтобы Первая жена подчинялась Младшей - о таком не слыхал никто. И когда всё так запуталось, двусмысленная независимость Лилиэды для дочери Ин-ди-мина обернулась желанной вольницей. Чем, не обременяя себя сомнениями, она не преминула воспользоваться.
Конечно, Свалании - а соблюдать видимость почтения было и обязательно, и нетрудно - досталось лучшее место в шалаше: против входного лаза, подальше от дымного очага. Лилиэда легла по правую руку от неё, а вот Темирина, которой полагалась лечь правее Лилиэды, устроилась слева от Свалании - ибо некому ей было указать на должное место: ни жена Ин-ди-мина, ни дочь Повелителя молний не жаждали затевать ненужные свары. Зачем? Когда всех прекрасно устраивало образовавшееся расположение! Смягчить жёсткость окостеневших правил - естественно, не выходя за границы разумного - порой очень удобно. Тем более - в первые дни на новом месте. Когда всем молодым женщинам, не щадя ни трудов, ни сил, от рассвета и дотемна приходилось постигать начатки пастушеского искусства. Когда насущно необходимое для рода Змеи в целом - а ведь скот, основа благополучия - все частности подчинило общему, до глупых ли ссор тогда. Из-за чьего-то, может быть, ущемлённого самолюбия?
А когда всё немножечко успокоилось, когда накопился нужный опыт и появилось свободное время, все подавно забыли о Темирининой вольности - дерзость перешла в привычку.
(Наверно, не следовало бы заострять внимания на таких пустяках, но как устроились жёны Вин-ваша, для них самих ни в коем случае не являлось "пустяком" - ведь в одном шалаше, и неизвестно на сколько лун...)
Обычно, от двуначалия в полушаге стоит безначалие, и следовало удивляться не его приходу, а сохраняющемуся небольшому порядку. Свалании оказалось вполне довольно почётного места; Лилиэде - положенного по званию; Темирине - её независимости. Правда - пока. Редко кто способен оценить по достоинству завоёванное без борьбы - во всяком случае, не младшая дочь Ин-ди-мина - которой хотелось большего. Но о желанной власти - не дурочка, понимала - ей пока приходилось только мечтать. Присмотреться, удерживая достигнутое, выведать слабости и секреты - торный и, к сожалению, безошибочный путь всех властолюбцев.
Собственно, Свалания была Темирине понятна: какое ни отведи ей место, всё равно - младшая останется младшей. Однако - Лилиэда...
Когда-то - зимой, при первом знакомстве - полузамёрзшая девочка показалась ей телесно слабенькой и, главное, душевно не защищённой. Казалось: дочь тёплого побережья не приживётся в горах. А если даже и приживётся - пригнувшимся чахлым кустиком. Еле-еле осмеливающимся зеленеть, а не то что бы там цвести. Но стоило лишь немного пригреть солнцу - расцвела, да и как ещё расцвела! Нежнее лилий, заметней маков, хмельнее роз! Однако... солнце, тепло, свет - без них цветение невозможно, но... питаемое ими одними, не имеющее корней в земле, поразив на миг дивной красой, скоро увядает, гаснет, чернеет и осыпается - Лилиэда цвела себе и цвела! Откуда беря нужные соки? Этого Темирина не могла понять.
Да, любовная связь с её отцом, с Ин-ди-мином, поддержала девочку, немного, но помогла укорениться - однако, случайно ли старейшина рода Змеи так ею увлёкся? Разве ему не доставало юных красивых женщин среди своих? Или праздник Данахиназ мимолётное претворяет в долгое? Или - растленность города? Глубокая развращённость его дочерей? Ведь Вин-ваш её, Темирину, научивший многим приятным стыдностям, у кого-то учился сам? У бесчисленных наложниц? У избравших любовь ремеслом жриц кровожадной Данны? И Лилиэду, конечно, не могли обойти всеобщее разложение и растленность нравов! Девчонка - при желании - легко могла завлечь Ин-ди-мина! Опутать его сетями немыслимых наслаждений!
Не худшее объяснение - да... и Темирине оно уже приходило в голову, но... чего-то в нём всё-таки не доставало! Что-то ускользало и ловко пряталось: земным, пусть самым изощрённым, всё-таки объяснялось не всё. Ладно, связь с предводителем рода Змеи, Лилиэду чуть-чуть укоренив, позволяла ей понемножечку впитывать соки из чужой земли: скромненько цвести по ночам - ей бы, пожалуй, их хватило. Но опьяняюще - днём?.. куда как прочнее требовалась связь! Следовало быть укоренённой от рождения! Да и то... земным сокам не обеспечить неземное цветение! Нет, Лилиэдина красота наверняка питалась чем-то тайным! Укреплялась не здешними силами!
Боги? Ужасная? Колдовство?
Ужасная, по размышлении, отпадала: дочь Повелителя Молний цвела не той красотой, которой порой одаривает Грозная Воительница - не сражающей наповал, но манящей и очаровывающей, как ручей в жару. Колдовство? Но без посторонней помощи вряд ли бы Лилиэда так преуспела - не хватило бы ей собственных знаний; а когда скрылся Му-нат - кто бы сумел ей помочь? И всё-таки... расстояние - не помеха для могущественного колдуна! Да и кроме лукавого жреца - почти невероятно, но всё же! - Лилиэда могла найти искусника. И от мысли от колдовстве - в дивном преображении девочки - отказываться не стоит. Глупостью было бы недооценивать тайное...
...глупостью было бы, так мало зная о Лилиэде, пытаться утвердить свою власть! Темирине, привыкшей к безоговорочному первенству среди сверстниц, не просто далось это понимание, но ведь далось - и вовремя. Удержало от бесполезных свар. А возможно, имея ввиду последствия - вредных и небезопасных. Ведь, утвердив сейчас свою власть, впоследствии можно, ох, как обжечься! Стать Первой в Вин-вашевом сердце - не женщинами у очага командовать! На три, четыре луны позже начнись война - тогда бы другое дело. Тогда, Темирина не сомневалась, она бы наверняка преуспела. Теперь же - из-за так не вовремя начавшейся войны - с Вин-вашем оборачивалось не в её пользу. Лилиэда родит летом и к осени станет совершенно чистенькой - в отличие от неё, Темирины. И Великий Герой, в битвах увенчанный новой славой, на ложе придёт не к ней - к Лилиэде, Де-рад её побери! И тогда...
...нет! Пытаться прибрать власть в шалаше к своим рукам, как следует не разузнав о девчонке, было бы непростительной ошибкой! Напротив, воспользовавшись навязанной близостью - выведать, разгадать, понять. Ведь, по правде, с острым любопытством и должным вниманием она присматривалась к Лилиэде лишь в первые дни знакомства - пока не узнала о городском обычае, мужчине не ложиться с женщиной, начиная с третьей луны её беременности. И пока не убедилась, что Вин-ваш свято блюдёт этот дурацкий обычай.
А стоило состояться столь приятному открытию - интерес Темирины к дочери Повелителя Молний почти угас. Ведь к ней теперь Вин-ваш приходил на ложе - не к Лилиэде.
"Ну, не дурочка ли! - задним числом Темирина укоряла себя за былую беспечность. - Будто это сложилось само собой! И будто бы - навсегда! Будто не временная нечистота развела Вин-ваша с Первой женой! Будто бы - не до поры! А она, Темирина, забеременев, будто бы останется чистенькой!"
Слава Великим богам, многие вздорности отшелушились при переселении - обнажённой предстала суть: или - или. Или она - или Лилиэда. Или, вернувшись к старым замыслам, помочь Лилиэде перебраться в лучший мир - или, трудней, но надёжней, стать Первой в Вин-вашевом сердце!
И в этом свете их пребывание под одной кровлей надо рассматривать, как дар. Когда и где - без мужского глаза, вне будничной суеты и постоянно рядом - могла бы в такой мере раскрыться дочь Повелителя Молний? Женщина среди женщин - чтобы выведать самое потаённое, нарочно не придумаешь ничего лучшего! Слушать, смотреть, разгадывать! Не пропуская ни полу жеста, ни полунамёка! И, разумеется, стать с девчонкой значительно приветливее, участливее, заботливее и разговорчивее, чтобы, обманувшись этой лаской, Лилиэда сама шагнула навстречу.
Однако Лилиэда если и пошла ей навстречу, то очень медленно. Днями сменялись дни, женщины уже научились неплохо управляться со стадами, дошли уже слухи о стычке за перевалом, а дочь Повелителя молний приблизилась на каких-нибудь полшага. Эдак ведь, чтобы сойтись по должному, не нескольких лун, а и нескольких равноденствий ей не хватит! А ускорить? А можно ли? Запросто!
Всякий, испив лишку вина, становится, ох, каким разговорчивым. И Лилиэда - а почему бы и нет? - изрядно опьянев, очень даже может разоблачиться. Выболтать самое заветное и о себе, и о Вин-ваше, и, главное, о том, как ей удаётся околдовывать мужские сердца. А почему бы и нет? Стоит только её напоить, как следует...
(Будь Темирина если не зрелым мужем, то хотя бы седовласой женой - идея была бы не самой худшей. А так... сверстнице напоить сверстницу... девчонке - девчонку... горянке - горожанку... да при этом не напиться самой... Темирина, увлёкшись, ничего этого не учла!)
Стянуть у Первой жены Ин-ди-мина не маленький кувшинчик вина - оказалось совсем не трудно. (Если дознаются - высекут в кровь; ну, да кто бы не рискнул немножечко пострадать ради великой цели?) И Лилиэду не пришлось уговаривать потихоньку вдвоём распить кувшинчик - с благодарностью согласилась дочь Повелителя Молний.
Вечерком (благо, наконец-то стало появляться свободное время), поодиночке (чтобы не привлекать внимания) девчонки скрылись за скалистым выступом. Оттуда, продравшись через частый кустарник и поднявшись по камням, вышли на маленькую лужаечку - Темирина загодя нашла это потаённое место.
И место великолепное: от овечьих загонов шагах всего в пятистах, но совершенно незаметное - если бы даже кому-то вздумалось пробраться сквозь частый кустарник, то зачем бы ему понадобилось карабкаться вверх по камням? А снизу, стой хоть у самого подножья, ничего незаметно: скала и скала - правда, отлогая, невысокая, легко доступная - но что на ней делать? Разве что - глазеть по сторонам?
Именно так (три дня назад) Темирина сделала это немудрящее открытьице: одолев зацепистый кустарник, местечко между камнями и зеленью она нашла вполне подходящим для тайного пикничка и собралась уже возвращаться назад, но, любопытствуя, поднялась по камням, и... ей открылась восхитительная лужаечка! Защищённый со всех сторон, крохотный, не более, чем по тридцать шагов и вширь, и в длину - но сплошной! но густой! - волшебный на вид ковёр огненно-красных маков. Темирину и ту, не слишком чуткую к красоте, заворожила эта дивная лужаечка - чтобы не испортить неземной красоты, она тогда не посмела ступить и шагу. Или - чего тоже нельзя исключить - из-за вдруг охватившей робости: ведь неизвестно кому принадлежало это великолепие. Из многочисленных богинь - какой? Доброжелательной или зловредной: А если даже и доброжелательной - как она отнесётся к непрошеному вторжению?
Поэтому, поднявшись сюда с Лилиэдой, дочь Ин-ди-мина исподтишка следила за своей спутницей - хотелось узнать: насколько она оробеет? Но узнать этого Темирине не удалось: да, шагнув на уступ и увидев волнующийся живой ковёр, юная женщина замерла - но отчего замерла? От страха или от восхищения? Немножечко постояла, и по отлогому склону медленно сошла вниз - к самому краю цветочного ковра. Сняла с себя шерстяную накидку, постелила её на нагретые солнцем камни, и села, касаясь ступнями ближних стеблей. Однако - осторожно, не наклонив ни единый цветок. Поди тут, узнай - боится дочь Повелителя Молний или священнодействует?
А вот Темирина, спускаясь к ней, с каждым полу шажком всё больше сожалела о своём замысле: и надо же было додуматься привести Лилиэду на эту лужаечку! Мелко семеня ногами, дочь Ин-ди-мина ругала себя за глупое любопытство: там, за кустарником, у подножья скалы, их наверняка бы никто не заметил! А если бы и заметили пьющих украдкой - отчаянно трусившая Темирина страху, просочившемуся из запредельности, без колебания предпочла бы плётку. Пускай очень болезненное, но хорошо знакомое - не ощущаемому кожей, но сжимающему сердце. Придумала, называется! Ведь, что сейчас чувствует Лилиэда - ей ли вызнавать, полонённой страхом?
Как сделались эти несколько шажочков вниз, Темирина потом долго не могла понять: видимо - гордость заставила. Возможно, вкупе с неосознанным пониманием: Первой жене Вин-ваша явно выказать свой страх - навсегда остаться Второй.
Как бы то ни было, дочь Ин-ди-мина сошла по склону и, сев рядом с Лилиэдой на расстеленную накидку, внутреннего трепета внешне не проявила. А поскольку внутреннее и внешнее незримо связаны, то скоро Темирина почувствовала значительное облегчение.
Или - от близости? Сев рядышком и коснувшись рукой руки, женщины неизбежно соприкоснулись душами: Лилиэдино спокойствие по капелькам перелилось в дочь Ин-ди-мина. И явившийся кстати кувшин с вином - поддавшись страху, Темирина едва не забыла о цели, приведшей её на волшебный луг. Несколько крупных глотков - и всё! По телу - приятное тепло; мысли освобождены от гнёта; и дружеское внимание к недавней сопернице! К так вовремя напомнившей о вине Первой жене Вин-ваша.
А Лилиэда, дав ей испить, сама с видимым удовольствием приложилась к кувшинчику - Темирина, не ведая, украла замечательное вино. И, наблюдая за тем, с каким наслаждением пьёт дочь Повелителя Молний, думала лишь о своей удаче: если и дальше так - подолгу и неотрывно - наверняка скоро захмелеет! Скоро уже развяжется язычок! Имея не много опыта, она не замечала, что, в отличие от неё, Лилиэда пила смакуя, не торопясь, маленькими глоточками. Тем более Темирина не заметила ни лёгкости, явившейся в её мыслях, ни приятного головокружения. А дружелюбие, вдруг нахлынувшее тёплой волной, вообще изменило всё - хитроумные замыслы если ещё и копошились на дне сознания, то уже с совершенным безразличием к ним.
Приложившись во второй раз, Темирина, пожалуй, помнила о намерении пить для вида, однако, распробовав и войдя во вкус, оторвалась не сразу - и вдруг ощутила резкий голод. И за свою беспечность едва не рассердилась на всё мироздание, но Лилиэда уберегла глупую девчонку от кощунственной брани - очень вовремя предложив лепёшку с овечьим сыром! Значит - предусмотрела! От неё в отличие - позаботилась о еде!
Дальнейшее Темириной вспоминалась кусочками - да и то, преимущественно, начальными. Вспоминалось: после лепёшки с сыром, ею овладела слезливая нежность. К Лилиэде, к цветам, к их невидимой хозяйке (богиничке, несомненно, славной!), к первым звёздам на небе, к утратившим чёткость, будто раздвоившимся, горным вершинам, к вечеру, к тишине - к близкому и далёкому, к осязаемому и незримому, к земному и запредельному. Хотелось по душам поговорить со всеми и обо всём. И безумолку, прерываясь только, чтобы испить восхитительного вина, Темирина доверчиво и откровенно говорила с горами, небом, цветами, звёздами. И само собой - с Лилиэдой. Тем более, что из всего окружающего отвечала только дочь Повелителя Молний. По крайней мере, по началу - пока ещё сохранялось сознание. Позже, но это уже за гранью памяти, будто бы и цветы отвечали шёпотом, и далёким гулом - горы. Особенно привлекали разговоры цветов - и Темирина, уже в совершенном беспамятстве, как-то сумела заползти в их гущу.
Лилиэда проснулась глубокой ночью. От холода, спустившегося со снеговых вершин. Подобрала тёплую накидку, поплотней закуталась и присела на остывший камень. Огляделась вокруг (если ошаривание темноты зрачками можно назвать оглядыванием), нащупала стоящий за камнем кувшин, поднеся его к уху, побулькала, обрадовалась, определив на слух, что осталось не меньше трети, отпила несколько глоточков и прихотливыми струйками позволила разбежаться мыслям - всё равно сейчас их было не удержать в одном потоке. Да и зачем? Позволить разбежаться своим мыслям - дать им необходимый отдых.
Однако, прежде, чем отдаться увлекательной игре, Лилиэда поинтересовалась: а что с Темириной? Куда она делась?
Сломанные стебли и раздавленные цветы - а это безобразие начиналось у самых ног - указали верный след. В темноте, на ощупь пройдя по нему, дочь Повелителя Молний скоро наткнулась на спящую Темирину. За малым не упала, запнувшись за откинутую руку, присев у головы, убедилась: Вторая жена Вин-ваша безмятежно спит - пусть себе, ей полезно проспаться! - и вернулась к покинутому камню.
Села, отхлебнула ещё немного вина, и её мысли, освобождённые от всяких забот, потекли свободно. О чём бы то ни было Лилиэда уже не думала (ведь "думанье" - скреплённое волей время), а воля могла только помешать прихотливой игре разрозненных, свободно текущих струек. Со временем же у Лилиэды - после её странной болезни - отношения очень усложнились, образовалось стойкое недоверие к этой, насмехающейся над смертными, ненасытно бездне. Поэтому творящееся в её уме было бы точнее сравнить с разглядыванием поднесённой вплотную к глазам сложной картинки: скользящий по отдельным деталям, выхватывающий то одно, то другое взгляд - много подробностей, все интересны - но ни что не выделяется, но ускользает главное, но целое безнадёжно теряется.
(И хоть всё дальнейшее волей-неволей будет связано последовательностью слов и строчек - то есть, представлено линией - попробуйте увидеть не цепь, но плоскость, на которой порознь рассыпаны отдельные звенья этой цепи; вообразите себе, что не разглядываете звено за звеном, а видите всё и сразу.)
"...вино превосходное... ещё пару глотков?.. крепкое, а не чувствуется... не запьянеть бы снова... надо вернуться до рассвета... если узнают - попадёт... давненько она не пила такого... а не разбуди Темирину - проспит до солнца... что-то холодновато... и звёзды, звёзды... пить не умеет эта... эта... однако - придумала!.. её, видите ли, напоить... выведать - чем горожанки прельщают мужчин... она что - жрица Данны?.. или - многоопытная наложница?.. фу, какой жёсткий камень!.. слава Ле-ину, вокруг много сломанных стеблей... гораздо лучше!.. и мягко, и не холодит... а Темиринка-то, Темиринка - ишь ведь, чего замыслила!.. вспомнит - что разболтала?.. когда проспится?.. вряд ли - перебрала изрядно... но она сама успокоилась-то как рано!.. до чего ослепла, сойдясь с Ин-ди-мином!.. забыв, что в Горах - всё по-другому... никогда нельзя терять осторожность... а Ле-ин... милый Ле-ин... опять уберёг и спас!.. и всего обидней: ну, убей её Темирина - так ведь и что?.. в Вин-вашевом сердце стать первой - на время - совсем не трудно... та, что на ложе - та и в сердце... и на сейчас - Темирина первая... а на потом... она сама - когда была первой?.. после Великой Ночи?.. может быть, да и то... Бегила?.. та - да... без сомнения - была первой... и почему - была?.. скорее всего - продолжает быть... а сам Вин-ваш - знает ли он об этом?.. похоже - вряд ли... но ведь чувствует... или - уже не чувствует?.. замыслы, слава, дела, заботы... да и Ужасная... любовь дочерей человеческих - что она теперь для него?.. вовремя Ле-ин послал ей Ин-ди-мина... и всё-таки... старейшина рода ласкает её, как женщину - а любит?.. любит, конечно - как дочь... нежно и снисходительно... но если ей это нравится?.. а Вин-ваш?.. или бывшее Великой Ночью она уже забыла?.. нет!.. прекрасно помнит!.. а передуманное под зимние затяжные ливни?.. Ужасная и Ле-ин, Ле-ин и Ужасная - Тьма и Свет... тогда они соединялись... теперь уже непонятно - как... соединялись они тогда - теперь это для неё слишком сложно... и звёзды, звёзды... а на охапке подобранных стеблей - много удобнее, чем на камне... а Темирина-то, Темирина... при всей своей хитрости - до чего же всё-таки наивна!.. не умея пить - за что взялась!.. выведать у неё о Вин-ваше... чтобы втереться в его сердце!.. да есть ли вообще у Вин-ваша сердце!.. а она сама?.. да, жена... и бывшее - было... однако в будущем - что?.. и звёзды, звёзды... ишь, как рассиялись!.. и их манящий свет - её... и ночь, и вино в кувшине, и невидимые в темноте цветы, и её возлюбивший бог... милый Ле-ин... опять уберёг... и будет беречь всегда... и всегда будет любить... а ночь-то - успела уйти далеко за середину! Пора возвращаться! Пора будить Темирину!"
Очнувшись от своих полу мыслей полу видений, Лилиэда заторопилась: им надо вернуться затемно, а пьяную Темирину тащить через зацепистый кустарник - здорово придётся повозиться. Заспешила, засуетилась, но...
...первое из откровений, впоследствии принесших сомнительную известность дочери Повелителя Молний, опалило её неземным огнём.
Лилиэда вдруг (смутно - сквозь дым и мглу) увидела пылающий Город. Увидела вопящих, сражающихся людей и массу трупов. Увидела своего отца, Повелителя Молний - лежащего на площади, раскинув руки, с копьём, впившимся в грудь. И Вин-ваша - склонившегося над его телом. Но самое странное: убитый отец походил на сына, а поразивший его копьём сын - на отца. Да не походили они друг на друга - нет: копьём пронзённый, распластался Вин-ваш, а над ним склонился Повелитель Молний. Это, однако - по видимости; по сути: убитым сыном являлся отец, отцеубийцей - сын.
Страшное прозрение - даже Лилиэду, бывшую с запредельным, что называется, накоротке, оно обожгло нездешним холодом. К счастью, некогда было докапываться до тёмных глубин - скоро рассвет, парой глотков успокоить взбесившееся сердце, и попробовать растормошить Темирину.
Растормошила, выпоила ей остатки вина, и, закинув себе на плечо руку дочери Ин-ди-мина, помогла ей спуститься вниз. Затем проволокла спотыкающуюся пьянчужку через частый кустарник. За кустарником, у ручейка, холодной водой омыла перепачкавшуюся женщину, заодно немного отрезвив, ополоснулась сама и, поддерживая за локоть незадачливую хитрюгу, сумела украдкой пробраться в шалаш - очень вовремя, не задолго до общего пробуждения.
Темирине хватило трезвости лишь на то, чтобы пройти открытое место, в шалаше она сразу бухнулась на шкуры и вновь мертвецки заснула - пусть! Никто не видел их возвращения! Утром сумеют отовраться!
Однако самой Лилиэде - тоже не слишком трезвой, прободрствовавшей половину ночи - не спалось. Случившееся откровение, поражая сверхъестественной чёткостью, действовало сильнее усталости, и вина: не то, что во сне, но подобное увидь наяву - не врезалось бы так мучительно в память. С другой стороны, по зримости и отчётливости превосходя реальность, по пониманию перевёрнутого увиденное превосходило сон: сын - это отец, отец - это сын, и никаких сомнений. Да, видеть одно, а знать другое, случается иногда во сне - но не с такой же ясностью?
Лилиэда лежала, прикрыв глаза, и вплоть до рассвета пыталась понять увиденное - увы, ничего путного не приходило в голову: если где-то в дебрях измученного ума и шастали правдоподобные догадки, то прятались они очень ловко. А помочь было некому.
Нет, среди умудрённых старцев могли отыскаться знающие - ведуны, колдуны, прорицатели - но дочь Повелителя Молний чувствовала: доверить незнакомцу столь опасную тайну - безрассудство, ведущее если не к гибели, то к полной зависимости: мало ли что может пожелать чужой! А из своих поблизости - никого. Только - одна Темирина...
Да, как ни странно, признания хватившей лишку вина в своих непохвальных замыслах Лилиэду не только не отвратили от дочери Ин-ди-мина, а напротив - значительно приблизили: ну да, ну замышляла её убить - однако, не теперь, а в достаточно отдалённом будущем, да и то, если не завоюет Вин-вашева сердца. И мотив извинительный, и, главное, замышляй она убийство всерьёз - не проболталась бы, насколько бы ни была пьяна. Так ведь... девчоночьи мечтания, а вовсе не зрелый умысел. А в своих мечтаниях кому не доводилось ткать из ядовитых нитей чего-нибудь злого и безобразного? Да, в гневе, забывшись, Темирина - гордячка и своевольница - вполне могла убить, но с умыслом, заранее подготовившись... на неё не похоже! Не случайно же, перебрав вина, выложила всё без утайки...
А её наивное желание? Ведь не затем крала вино, чтобы пооткровенничать самой - нет, чтобы у неё, Лилиэды, выведать секретные средства, которыми будто бы пользуются горожанки, обольщая мужчин! Секретные средства... смешно! Довольно молодости и красоты! Да против этих "средств" не устоит никакой мужчина! А вот удержать возлюбленного надолго... стать единственной в его сердце... не помогают самые изощрённые ласки! Великие боги?.. Возможно... Только - с какой стати?.. Боги не постоянны, боги капризны... И потом - единственной - что это значит? Взять её, Лилиэду: Вин-ваш у неё - единственный? А Некуар - прежде? А Ин-ди-мин - теперь?
Мучительные размышления Лилиэды о пугающем откровении, обернувшись к Ин-ди-миновой дочери и соприкоснувшись с земным, смягчились - многие из своих сомнений она невольно приписала Второй жене Вин-ваша: в действительности Темирина желала быть не единственной, а всего лишь - первой. И своими сомнениями наделив дочь Ин-ди-мина, Лилиэда уже не могла не породниться с ней душами - сколько-то, да породнилась. И как бы в дальнейшем ни обернулись их отношения, отныне - с прошедшей ночи, с "пьяной" исповеди Темирины - они уже не чужие.
Поэтому наутро, превозмогая похмельную слабость, дочь Повелителя Молний наравне со всеми занялась хозяйственными работами - чтобы отвести от Темирины позорящее подозрение.
(Ну да, мол, вчера они прогулялись вдвоём, заблудились в темноте, попали в частый кустарник, затем, оступившись на скользком камне, Вторая жена Великого Героя упала в холодный ручей, вот и неможется ей теперь - ну и что? Разве это предосудительно? Пропавший кувшин с вином? А пропал-то он когда? Ах - неизвестно? Может быть - несколько дней назад? Но, простите - причём здесь они? А если Первой жене Ин-ди-мина за своё же ротозейство хочется кого-то высечь - пусть найдёт кого-нибудь побезответнее! Мало ли всегда под рукой проказливых мальчишек!)
Делая то одно, то другое, то с одной, то с другой перебрасываясь словечками, Лилиэда успешно справилась с ролью наивной овечки: если с утра и были у многих сомнения в их невиновности - к вечеру рассеялись почти у всех. Да выпей девчонки ночью на двоих такой кувшин - беспробудно проспали бы до середины дня! А уж о том, чтобы одна из них с утра взялась за работу - не могло быть и речи!
(Естественно, горянки судили по себе. Им, выпивающим лишь по большим праздникам, то, что Лилиэда в Городе ежедневно пила по нескольку чашечек сладкого вина, никак не могло прийти в головы. В Священно долине только почтенным мужам, разменявшим восьмидесятое равноденствие, дозволялась эдакая роскошь.)
Вернувшись под вечер в шалаш, Лилиэда нашла Темирину на прежнем месте - то есть там, где ей и полагалось быть: дочь Ин-ди-мина не испортила её игры, ещё днём перестрадав похмелье, осталась лежать под тёплой накидкой - будто ей зябко, будто нездоровится. Это и радовало - поняла без слов, подыграла отлично - но и настораживало: не такая уж она простодушная, как показалась ночью - притворщица, будьте любезны! А успокоительные рассуждения: дескать, затей убийство всерьёз, не проболталась бы и по пьянке - рассуждения ведь, и только. Да, она бы - не проболталась. Но сравнивать ей себя, горожанку, привыкшую к вину едва ли не с раннего детства, с дочерью гор, выпивающей лишь по праздникам, это вот - да, это опасная глупость. И признания пьяной Тренилы надо объяснять не несерьёзностью её намерений, а крепостью и количеством выпитого ею вина. Вот если она признается по трезвому - тогда другое дело. Тогда её признание можно будет истолковать или как изощрённейшее коварство, или как действительный - без подвоха - отказ от своих непохвальных замыслов.
Пока же, насторожившись, не подавать вида: устроившись на законном месте, слева от неё, Темирина сделала не малый шаг навстречу - а вот зачем, искренне ли желая сближения или с недобрым умыслом, это ещё предстоит узнать: слушать, смотреть, разгадывать...
...И сейчас, слава Ле-ину, лучшее время для проникновения в тайные замыслы дочери Ин-ди-мина: надёжней, чем совместный грешок, чем незначительное и не злодейское преступленьице, не объединяет ничто - от общей грязцы удобнее отмываться в одном ручье. А распитие краденого вина - грех, как по заказу: и приятный, и стыдноватый, и, в общем-то, не опасный; ну, узнают, ну, осрамят, ну, высекут плёткой, но ведь - и всё. Мало того, осуждая вслух, многие втайне одобрят. Насмехаясь над их неловкостью - ведь попались! - их дерзости - ведь осмелились! - наверняка позавидуют.
И не худо бы этот "идеальный" грех попробовать повторить...
И вино теперь добывать не Темирине, а ей - Лилиэде...
Конечно, выкрасть теперь будет много сложнее... впрочем...
...зачем же красть! Экая глупость! Дочери Повелителя Молний, Первой жене Великого Героя попасться на мелкой краже! Подобно безродной девчонке быть высеченной прилюдно? Фи! Разве ей не достанет хитрости придумать чего-нибудь поумней? И потом: ну, раз украдёшь, ну, два, но вино ей, увы - Лилиэда поняла после вчерашней выпивки - желательно принимать почаще. Горожанке - приученной к нему с детства... Необязательно - каждый день... но раза три, четыре в луну - считай, что необходимо. Не допьяна, конечно - но всё-таки... то-то на новом месте ей было несколько не по себе... и она наконец поняла - почему... и, стало быть, надо исхитриться... отыскать пусть скудный, но неиссякаемый источник... помимо Ин-ди-миновой Первой жены... а у кого... конечно - у пастухов! Пока они здесь! Пока Война не затянула всех мужчин!
У пастухов-то у пастухов, но ей, ничего не имеющей беглянке, что предложить взамен?.. Да, у привлекательной женщины всегда есть что предложить мужчине... Однако после переселения на этих дальних пастбищах привлекательных юных женщин оказалось - хоть пруд пруди... Жаждущих, одиноких... Не помышляющих ничего просить за любовные ласки. (И вообще: в Священной Долине о таких просьбах - более чем естественных для горожан! - кажется, слыхом не слыхивали.) Но и вино... ей ведь оно необходимо... и?.. конечно - не просить! Сами предложат, сами дадут! Ведь у горянок - как: да - это да, нет - это нет. Ни оттенков, ни полутонов. А если - ни да, ни нет?
Пристав к стайке юных сладострастниц, вечерком отправиться к пастушеским шалашам... будто из любопытства... лёгкие вольности позволив разгорячённым мужчинам - уклоняться от серьёзных домогательств... и раз так, и два, и три... ускользая в последний миг... а если не удастся ускользнуть?.. какой-нибудь, особенно распалённый, овладеет ею насильно?.. что ж, не без риска - ничего не поделаешь: вино ей необходимо... а одного или двух насильников, если таковые найдутся, не стоит принимать в расчёт... ведь большинство, раздразнясь, ничуть не пожалеет о такой безделице, как кувшин вина... стоит лишь им вовремя намекнуть... да, горцы не привыкли платить, однако - одаривать... а уж Первую-то жену Великого Героя, мать будущего младенца Ту-маг-а-дана?
Замечательная мысль!
За оставшуюся луну, пока она не станет нечистой для всякого из народа бад-вар, вином её так одарят - при разумном употреблении хватит до следующей весны! А Вин-ваш? А откуда он узнает? Сладострастницы, по ночам повадившиеся шастать к пастушеским шалашам, в большинстве своём - не безмужние! Молчание для всех желательно! Ни одной не нужна огласка! И ещё... можно попробовать втянуть Темирину! Чтобы и дальше грешить им совместно!
Подумав так, Лилиэда перевела глаза на спящую дочь Ин-ди-мина - слабым поздневечерним светом очерчивался лишь верхний, размытый контур: под шерстяной накидкой угадывались колено, плечо - далее: тьма и мерцающий полуовал щеки. Более - ничего. Да и видимое тускнело и гасло едва ли не с каждым ударом сердца - сгущалась непроницаемая ночная тьма. Или - всеобщая. Та Изначальная Тьма, Душа которой - Ужасная?
За заботами дня, за вечерними размышлениями Лилиэда почти забыла об откровении, потрясшем её накануне. А ведь не зря же, не ни с того ни с сего привиделось ей такое? Отцеубийца-сын, являющийся в облике убитого отца... Вин-ваш - Повелитель Молний, а Повелитель Молний - Вин-ваш... Нет, загадка не для неё! Будь поблизости если не Му-нат, то хотя бы Ин-ди-мин... Впрочем, Темиринин отец вряд ли бы смог что-то разгадать - чересчур круто намешано запредельного... Но посоветоваться с кем-нибудь из старших ей совершенно необходимо - слишком гнетёт увиденное! Днём ещё ничего, но стоило сгуститься тьме - всё вновь отчётливо перед глазами. Вернее, не перед глазами - в памяти, но ей-то какая разница? Перед глазами, в памяти - главное - в ней! Неотвязно и неистребимо!
Дыхание спящих рядом (с всхрапываниями, с присвистом), конечно, успокаивало - одной сейчас было бы совсем невыносимо - увы, успокаивало недостаточно. Давила окружающая тьма, хотелось света, дня, голубого неба или - хотя бы! - факела, костра, светильника, а приходилось довольствоваться лишь единственной слабой звёздочкой, заглянувшей во входной лаз.
Хоть чем-то - слава Ле-ину! "И трижды слава!" - внимательно следившая за далёкой искоркой, мысленно воскликнула Лилиэда, почувствовав успокоение. Внезапное. Настигшее почти так же, как поразившее вчера откровение. Разлившееся неожиданным пониманием: а зачем ей, страдая и мучаясь, пытаться проникать в запредельное? Разве она для этого призвана? Обладает нужными знаниями? Да, видение ниспослано ей, но его сокровенный смысл пусть разгадывает кто-нибудь помудрей её! Обязательно только - свой! Это она поняла, и этого ей довольно.
Вот когда возвратиться Му-нат - пусть он и ломает голову. А ей достаточно и земных забот - с Темириной всё очень непросто. В задуманные вечерние похождения к пастушеским шалашам её обязательно надо втянуть - чтобы не наябедничала Вин-вашу, но, главное, чтобы им и дальше быть связанными совместными грешками. Ведь, греша совместно, навстречу дружка дружке они будут идти волей-неволей.
(Очень опасный путь, но Лилиэда пока не видела его коварных поворотов. Где грешок вырастает в Грех, преступленьице в Преступление - не знает никто из ступивших на этот скользкий путь. Когда боязнь переходит в страх, симпатия в отвращение - для всякого, на такой путь ступившего без злого умысла, более чем неясно. Прожжённые властолюбцы, такие, как Повелитель Молний - другое дело, но речь не о них...)
Лилиэда же, успокоенная заглянувшей в шалаш звездой, видела лишь преимущества, могущие образоваться из совместных похождений. Ведь, чтобы судить о серьёзности опасных Темирининых намерений - необходимо самое тесное сближение. И путь, увиденный Лилиэдой, казался ей ровным.
Звезда давно ушла из проёма, ночь перевалила за середину, наступило самое опасное время - однако дочь Повелителя Молний уже спала и не почувствовала запаха Ужасной, на несколько мгновений заслонившей входной лаз.
Весь следующий день в перерывах между работами Лилиэда не упускала случая подумать о предстоящем вечере. Какой тканью обмотать бёдра, каким ожерельем украсить грудь, как убрать волосы - чтобы выглядеть дразняще, но и не чересчур соблазнительно? Темирине она с утра посоветовала для вящего правдоподобия попритворяться ещё не совсем здоровой: слабенькой, скучной, вялой - сегодняшним вечером лучше одной, без неискушённой дочери Ин-ди-мина: узнать, испытать, попробовать. Мало ли - что и как.
Между делами Лилиэда успела переговорить с двумя из постоянно шатающихся к пастушеским шалашам сладострастниц - те, и немного недовольные (соперницей больше!), и очень польщённые (как же, к ним желает присоединиться Первая жена Великого Героя!), согласились взять её с собой.
На месте они оказались засветло.
(Поначалу, когда отваживались немногие, женщины приходили лишь в темноте, соблюдая внешние приличия, но время шло, осмелели даже самые робкие, и теперь, не дожидаясь захода солнца, едва завершив дневные труды, все, жаждущие любовных ласк, щебечущей стайкой слетались к пастушеским шалашам.)
Лилиэда не обманулась: стоило ей прийти - она сразу же оказалась в центре мужского внимания. Ещё бы - будущая мать Великого Героя и Мудреца! Кому не хотелось принять участия в окончательно отделке младенца Ту-маг-а-дана!
(Горцы, в отличие от горожан, были уверены, что мужчина, вступая в любовную связь с забеременевшей, помогает формированию младенца в её чреве не две луны, но - семь. До того, как за дело берётся бог - если мальчик. Или богиня - по случаю девочки. Конечно, с Лилиэдой всё обстояло куда сложней: бог - и ни какой-нибудь, а Великий Че-ду! - в образе её брата, Вин-ваша, был причастен с самого начала, и не смертным, казалось бы, пытаться улучшить его творение, но... извечная мужская самонадеянность!)
Ин-ди-мин на дальних угодьях в помощь женщинам оставил всего пятнадцать мужчин, и, оказавшись среди них, Лилиэда почувствовала: каждый из этих пятнадцати мечтает уединиться с ней. И это - при первом появлении. А завтра и послезавтра? После того, как, раздразнив пастухов, она будет незаметно исчезать? И сегодня, и завтра, и послезавтра - чтобы в ближайшие дни никто не мог похвастаться близостью с нею? Интересно узнать, какое впечатление произведёт эта искусная игра на прямолинейных горцев?
Не удалось узнать!
Горцы оказались более прямолинейными, чем представлялось дочери Повелителя Молний. Лишь потемнело небо, лишь по лощинам пополз туман - вокруг ни щебечущей стайки, ни мужчин, снисходительно внемлющих женскому лепету. И так неожиданно, так быстро и согласованно, словно, предвидя её приход, все сговорились заранее. Не успев опомниться, Лилиэда осталась один на один со старшим из пастухов. А ускользнуть? Вообще-то, было немного времени. Если бы - без колебаний. Как только стало редеть собрание - в кустарник, в туман, в лощину. Но что-то, хитрейшее, чем все расчёты, удержало дочь Повелителя Молний на месте. Уверенность горца? Его завораживающее спокойствие? Когда он приблизился и, взяв за руку, повёл её к ближайшему шалашу? Словно - законную жену?
Вспоминая после, Лилиэда и самой себе не сказала бы с уверенностью - случилось или не случилось тогда насилие? Да, ей хотелось немножечко поиграть - однако, зачем? Да, не спрашивая согласия, пастух взял её за руку и повёл - но ведь она покорно пошла? Да, в шалаше капельку посопротивлялась - однако, лишь соблюдая приличия! А если убрать расставленные вопросы? С женщинами к мужчинам она собиралась зачем? А всю эту игру для чего затеяла? То-то же! И, получив желаемое - а узнав, что для здоровья будущего Героя и Мудреца Ту-маг-а-дана его маме необходимо вино, пастух подарил Лилиэде аж три кувшина - о чём оставалось сожалеть? Что вышло не по намеченному? А по намеченному - и не смертными, но богами! - когда случается, без отклонений? Уж ей ли этого не знать!
Ночью, вернувшись к себе и чуть-чуть подвинув спящую Темирину, Лилиэда долго ворочалась на мягкой шкуре, но устроиться поудобнее ей никак не удавалось. Постоянно что-то мешало. Только - не мысли. Может быть, неприятные ощущения? Какая-то непонятная неудовлетворённость? Казалось бы, затея удалась на славу: против ожидания вина получено втрое, да и удовольствие, если честно, она испытала не малое, а будто чего-то недоставало. Или, напротив: нечто злодейски избыточное бугрило ложе - мешая устроиться. Но ощущения - всё же не мысли: справляться с ними полегче - покрутившись и поворочавшись, около середины ночи Лилиэда смогла заснуть. И приснилось ей невозможное: заурядное - как у людей, животных или прочих богов - соитие Ле-ина с Ужасной. То есть: дочь Повелителя Молний видела соединение Света и Тьмы, но воспринимала его обыкновенным соитием.
Представший бродячей душе кошмарчик Лилиэда утром пыталась истолковать и так и сяк - не истолковывалось. Любящий непонятной любовью, свободный от плоти бог и пожирающая плоть Воительница - как они могли соединиться? Что между ними общего?
(Дочь Повелителя Молний, естественно, не догадывалась: это общее - она сама. Вернее - её гордыня. Ещё зимой, едва убедившись в своей беременности, она не захотела смириться с мыслью родить от смертного, изощрившийся ум предположил посредником Вин-ваша, и результат: прошедшей ночью ей приснилось пусть не заурядное, однако вполне возможное соитие - любовная связь её брата с Ужасной - но брат воспринимался Ле-ином, свободным от плоти богом: вот вам и смутивший развратницу кошмарчик...)
День, по счастью, развеял мутный осадок сна, за хозяйственными хлопотами Лилиэда скоро забылась, и утреннее опасение - не выражает ли таким образом Ле-ин своего неодобрения её вчерашним ночным похождениям, представ в столь неприглядном свете? - выплыв на миг, утонуло в дневных заботах. Тем более - приближался вечер (а три-то кувшина - какой запас?), пора было собираться к пастушеским шалашам...