С первым весенним теплом Му-нат с радостью, но и не без сожаления, покинул Щур-теми-тинову щель - пещера его и притягивала, и пугала. Он скоро приспособился и к извилистым коридорам, и к низким нависшим сводам, да и с "Выпавшим из Круга Времён" у него установились вполне приемлемые отношения - однако существовало что-то ещё... отталкивающее... и зовущее! Намекающее на нечто, давно забытое. На древнюю - оборванную не вовсе - связь. На невидимые нити, продолжающие тянуться из Изначальной Тьмы.
Чуть-чуть освоившись с подземельем, Му-нат, конечно, попытался размотать тревожащий клубочек - с факелами из смолистых ветвей излазил почти все, хоть сколько-нибудь доступные проходики и, не найдя ничего особенного, уверил себя, что всё: от новизны ощущений, от камня, сдавившего и с боков, и сверху. От чуждой и, вероятно, враждебной силы - просачивающейся из трещин, из глубины. От странных шорохов, необъяснимых бульканий и крайне подозрительных скрипов. Может быть - от тени Самой Ужасной. Да, обитель в чреве горы для Её жреца - прекрасное место, лучшего не придумаешь. Но - лишь для Её жреца! Для прочих... впрочем, мало ли каких прихотей у людей... однако - для большинства... и уж точно - для самого Му-ната... первым по-настоящему тёплым дням, ох, до чего обрадовался служитель Ле-ина!
Правда, с возвращением в Священную Долину ему спешить не стоило - многие наверняка ещё не забыли хвостатую гостью. Но после того, как растаял снег, жрецу ничто не мешало соорудить в ущелье шалаш - на манер пастушеских. Шагах в пятистах от входа в пещеру, там, где расступались горные кряжи, приютив прелестную - сплошь пестрящую весенними цветами, поделённую пополам говорливым ручейком - лужаечку.
А скоро, когда достопамятный перевал сделался легкопроходимым и начали появляться гонцы от Ин-ди-мина, жрец поставил второй шалаш - без крайней нужды пользоваться гостеприимством "Выпавшего из Круга Времён" находилось не много охотников. Вернее, вовсе не находилось: все, дело к Щур-теми-тину имеющие не лютой зимой, на ночь предпочитали останавливаться снаружи, даже под проливным дождём - кое-как спрятавшись под нависающей скалой.
Однако, переселившись и наконец-то освободившись от постоянно гнетущей тяжести, Му-нат с некоторым удивлением заметил: подземелье его притягивает - у ручейка, среди буйных трав, под синим небом ему вспоминались со сладковатой грустью совсем недавно нагонявшие тоску узкие каменные коридоры. Да и Щур-теми-тин виделся не угрюмым полупомешанным старикашкой, но Мудрым Предком. Родоначальником народа бад-вар.
И в это недолгое, отщепившееся от мира время служитель Лукавого бога смог многое переосмыслить. Впрочем, неудивительно: отпущенный Пещерой, он ощутил себя заново рождённым Чревом Земли. И помнящим, в отличие от первого рождения, всё, с ним случившееся, и "до", и "в", и "после".
(По идее, нечто схожее Му-нат должен был ощутить во время своего торжественного "второго" рождения - то есть, по достижении двадцать шестого равноденствия. Однако - тогда не ощутил ничего подобного: уж больно грубой, способной обмануть лишь заурядных отроков, являлась подделка.)
Теперь же, когда не в тёмную хижину его заточил людской обряд, но воля судьбы во чрево гор, жрец себя действительно почувствовал родившимся заново. К тому же, было и ещё нечто такое... очень дополнившее впечатление и давшее обильную пищу размышлениям Му-ната...
...о чём несколько вечеров подряд, сидя на камне у догорающего костра, он напряжённо думал - об удивительном зале в глубине пещеры. Очень просторном, однажды открытом ему Щур-теми-тином. Нет, собственно, не о зале: под землёй ему доводилось видеть помещения и много просторнее, и гораздо красивее - с гигантскими, снизу и сверху тянущимися навстречу друг другу каменными сосульками. Нет - о загадочных рисунках, сплошь покрывающих стены этого зала и забирающихся кое-где повыше, чем на три человеческих роста.
Увидев их впервые, жрец был ошарашен - чуть ли не до потери сознания опоён смесью страха и восхищения. И, конечно, там, под землёй, он не мог не то что как следует подумать, но даже и разобраться в своих ощущениях - однако, зачарованный, преодолевая невесть откуда берущуюся слабость в руках и ногах, несколько раз возвращался в этот удивительный зал. И смотрел, смотрел - сжигая уйму смолистых веток - и старался запомнить всё, до последней мелочи. И так - до открытия, разом покончившего с этими, как выяснилось, очень небезопасными визитами.
Почему не сначала, почему только в пятое или шестое посещение жрец обратил внимание на одну странность - не суть. Главное - он заметил, что у некоторых из нарисованных зверей то ноги, то даже часть туловища отсекаются полом. И это - притом, что у всех, изображённых чуть повыше (а встречались и очень упрощённые рисунки), ноги, пусть намеченные корявыми чёрточками, были всегда.
Не слишком мудрёный вывод о пластах тысячелетней грязи напрашивался сам собой - немножечко поискав вокруг, Му-нат нашёл подходящий камень: плоский, с острой щербатой кромкой. Затем, пробормотав в полголоса заклинание, оберегающее от многих бед, жрец подошёл к стене и попробовал копать.
Впрочем, не напрасны ли его усилия? Нечто слежавшееся и непроницаемое на вид - как? Подастся заострённому камню? Оно поддалось. Поначалу - с большим трудом. Корка окаменевшей грязи снималась слоями значительно тоньше пальца. Углубившись, примерно, на ладонь и найдя подтверждение своей нехитрой догадке (разумеется, ноги уходили вниз) жрец собрался прекратить неблагодарную работу - ну, дороется он до камня, затратив уйму труда, изображение раскроет до копыт, а, спрашивается, зачем? Ведь догадка уже подтвердилась... И если бы слежавшаяся грязь оставалась по-прежнему твёрдой, Му-нат скоро бы оставил утомительное занятие, но... от сильного нажатия вдруг резко углубился копающий камень! Твёрдая корка, оказывается, была немногим толще ладони! И отчего бы - ах, любопытство! - не покопать ещё?
Покуда в рыхлом слое попадались лишь мелкие косточки, жрец не обращал внимания на отбрасываемый грунт, старательно следя за открывающимся рисунком - дабы ненароком не повредить. А чёрная или красная вынималась им земля - даже и с глиняными черепками! - тогда не имело значения. Лишь бы поскорей дорыться до основания, удовлетворить детское любопытство, и... поначалу Му-нат не понял! Нечто, противно скрипнувшее, он принял за шарообразный обломок молочного горшка, расшатал его, вытащил, и... сами собой разжались задрожавшие пальцы - из рук выскользнул не глиняный черепок, но выпал человеческий череп! Выходит - он осквернил могилу! Потревожил забытый прах! Не одним рукам и даже не всему телу, но и душе нал-гам было отчего задрожать!
Уняв страх сильнейшим заклятьем, Му-нат немедленно засыпал яму и, насколько сумел, попробовал вернуть первозданность верхнему грязевому слою. Нечего и говорить, что с тех пор жрец всегда обходил стороной этот разрисованный зал - как ему порой ни хотелось посмотреть на диковинных зверей, стоило вспомнить своё нечаянное кощунство... подумать о потревоженном прахе... да и, по счастью, наступили тёплые дни... вне подземелья, в шалашике на весеннем лугу стало намного легче справляться с небезопасным любопытством! И если бы не зацепистая память...
...которая, всё удержав, и без того беспокойный ум жреца возбудила едва ли не до горячечного бреда! Ещё бы! Зреть воочию легендарных зверей Ужасной - это, знаете ли! Му-нату, чтобы усмирить взбесившийся ум, пришлось прибегнуть к нескольким, далеко небезвредным колдовским приёмам. И только после этого он смог отдать справедливую дань памяти поколений. И восхититься ею: и удивительных мохнатых слонов, с закрученными в спирали бивнями, и громадных, с непомерно разросшимися рогами оленей, и, наконец, Градарга - всё сохранила родовая память Людей Огня! Однако - подробности...
...ах, если бы не кощунственное разрытие могилы! Много смолистых веток сжёг бы тогда жрец, рассматривая легендарных зверей! Впрочем, чтоб получить неизгладимое впечатление, ему хватило нескольких, уже состоявшихся посещений, а вот, чтобы осмыслить увиденное...
...конечно, в незатейливых объяснения недостатка не было: когда-то, давным-давно, какой-то неведомый народ зачем-то додумался разрисовать стены и потолок пещеры... нет! В отличие от иных, особенно осторожных истолкователей позднейших времён, Му-нат понимал - "зачем". Чтобы привадить зверя, чтобы поразить его плоть, не поранив душу, зачем нужны магические изображения - этого, как колдун, он не мог не знать. Но вот когда и каким народом - сколько жрец ни пытал свой ум, сплошные домыслы, и ничего путного.
К тому же, с каждым весенним днём убывало времени для праздных мыслей, а уж когда гонцы принесли весть о вооружённом "посольстве", Му-нату волей-неволей пришлось забыть об увлекательных древностях. Посольство - после провалившейся попытки тайком пробраться в Священную Долину? Наверняка Повелитель Молний успел измыслить новую пакость! И, стало быть, ему, Му-нату, пришла пора распрощаться со Щур-теми-тином, оставить надёжное (неважно, что жутковатое) убежище и с головой нырнуть в неиссякаемый мутный поток человеческих интересов, страстей, воль, судеб.
Весенняя ночь пьянила оглушительными запахами, после прощальной трапезы со Щур-теми-тином посланники Ин-ди-мина спали в "гостевом" шалаше, Му-нат собирался в обратный путь. "Собирался" - разумеется, не в бытовом значении, жрец не имел излишка земных ценностей: скорее - собирал мысли и воспоминания. А их-то - за две луны своего "подземного" существования - служитель Лукавого бога поднакопил изрядно.
Во-первых: Ужасная - при прощании Щур-теми-тин назвал Му-нату Её самое "настоящее", самое тайное имя. Вообще-то, с тем, что и так было известно немногими избранным, и открытым "Выпавшим из Круга Времён", казалось бы, небольшая разница: Она когда-то звалась не Душой Изначальной Тьмы, а Душой Подземных Жилищ. А поскольку на древнем (сакральном) языке народа бад-вар Изначальная Тьма (Элим-Элам) и Подземное Жилище (Гелим-Элами) не только по звучанию, но и по значению очень схожи - Му-нат узнал вроде бы не много нового, однако это немногое дало жрецу богатую пищу для размышлений. В эту последнюю, от людских тревог и страстей пока ещё отделённую ночь.
Подземных Жилищ - конечно же! Человеческий череп, древнее имя Ужасной - Ыш-Гелим-Элами - разломали запретную перегородку в уме Му-ната: а ведь очень возможно, предки Людей Огня в незапамятны (долегендарные) времена находили себе приют в подобных пещерах? Да нет! Не приют! Людей порождающим чревом были эти пещеры! Не только народа бад-вар, вообще - Людей! Ведомых и неведомых, давно прошедших и ещё не рождённых! А что? Звёзды, в иные ночи так густо падающие - не семя ли это Неба? Оплодотворяющее Землю? И почему - только одних людей? А богов, а зверей, а гадов?
Небо-Отец, падающими звёздами осеменяющий Землю-Мать - да по-другому и быть не может!
Ослепительная догадка, подобно молнии, упразднила ночную тьму: потрясённый жрец особенным (не человеческим) зрением разглядел не только каждую травинку, но и её корень, и глубже, вплоть до кипящих подземных вод, там, где родятся немыслимые чудища - потрясённый стройностью, чёткостью и простотой открывшегося Мира.
Вначале были Земля и Небо, и от их Супружеского Союза родились и бессмертные, и смертные: и боги, и люди, и звери, и птицы, и гады - ах! До чего же дивно! И как понятно!
Но почему в народе бад-вар об этом никто не знает? Ведь Первородные должны были рассказать своим потомкам? А если умолчали, то почему? Нет, конечно, рассказали, но ведь сменилось уже столько поколений! Забылось Древнее Знание! Уж ему ли, изощрённому в Тайном, не знать, как - от поколения к поколению - выродилось колдовское искусство!
В свете открывшегося, Му-нат едва не согласился с теми (и многими!), которые чуть что кричат о всеобщем упадке - похоже, на жреца подействовал особенный воздух Священной Долины. Воздух, крепко настоянный на старых традициях.
Накрывшая с головой хмельная волна скоро схлынула - служитель Ле-ина несколько отрезвел от оглушающей новизны своего открытия. Ну да, оплодотворённая Небом, Земля когда-то произвела человеческий род из своего Чрева - и что же? Из-за этой догадки - потерять голову? Конечно, эта догадка и замечательная, и увлекательная, и интересная, однако - догадка, не более. А озарение? Позволившее заглянуть в невообразимые глубины? Могло ведь и помститься... Нет, от кем-то - уж не Ужасной ли? - дарованного знания зачем же отказываться?.. но и терять из-за него голову, уподобившись восторженному юнцу - нет, для умудрённого равноденствиями это не годится. Тем более...
...с мудростью древних - тоже очень непросто: да, многое умаляется, но многое или совсем не бывшее, или до поры таившееся зерном неожиданно идёт в рост... достаточно вспомнить Лилиэдины откровения о Ле-ине... или исцеление Бегилой своей возможной соперницы...
Нет, не мудрому судить времена и нравы - мудрому сравнивать, помнить, знать... Ну, а придётся действовать - сердце ему ещё, кажется, не давало губительных советов...
Эта последняя мысль полностью отрезвила Му-ната, и, глянув на звёзды, жрец заметил: ночь перешла значительно за половину, до рассвета желательно немного соснуть... а поразительное откровение?.. что ж, его теперь и нарочно не забудешь... пусть дозревает само... со временем, глядишь, и поспеет какой-нибудь диковинный плод...
* * *
Весьма непохвальный для мужней жены промысел Лилиэды был недолгим - увы, ей, горожанке, не удалось понять горцев. Старший из пастухов, в первую ночь одарив её аж тремя кувшинами, вселил подспудную надежду, что и в дальнейшем с дарами всё будет в порядке - ну, не по три, но по одному-то разнесчастному кувшинчику! - кто откажет в такой малости Первой жене Вин-ваша?
И верно: в две следующие ночи по кувшину вина матери будущего младенца Ту-маг-а-дана благодарные пастухи ещё дарили, но... уединившись в четвёртый раз, она зря понадеялась на обыкновенное подношение - нет, для формирующегося во чреве будущего Героя и Мудреца Ту-маг-а-дана пастух не пожалел перебродившей крови земли, щедро угостил Лилиэду, однако с собой... не кувшинами же, на самом деле, младенцу лакать вино?
По возможности скрыв обиду, дочь Повелителя Молний ещё один раз пришла к пастушеским шалашам - один, и последний!
Пусть Темирина, поначалу здорово робевшая, но скоро привыкшая и приохотившаяся, ради будущего ребёнка (или - плотских приятностей?) продолжает наведываться одна: общим грешком её удалось связать, ни той, ни другой нет резона ябедничать Вин-вашу, а какая решилась первая и которая поддалась соблазну - он не станет доискиваться, основательно попадёт обеим.
Конечно, справедливые мужнины побои и Лилиэду, и Темирину не слишком бы испугали - если бы... за что-то другое! Поменьше задевающее мужскую гордость! И, как ни странно, дочь Повелителя Молний была уверена: откройся их грех, она, на Вин-вашев взгляд, была бы виновна менее Темирины. Для горожанина Вин-ваша узнать, что его жена вынуждена отдаваться за плату, не так обидно - чем если бы она отдавалась из-за легкомыслия, похоти или мимолётного каприза плоти. Ведь, если за плату - есть не малая доля его вины: мужу следовало позаботиться о жене, привыкшей с детства к вину! (Для горцев, конечно - наоборот, но ведь Вин-ваш с Лилиэдой и по рождению, и по воспитанию всё-таки горожане!)
А дабы прекратить ненужные пересуды - а с точностью-то до дня кто осмелится судить о грядущих родах? - дочь Повелителя Молний всем сказалась нечистой. Священной уже и для горцев, двух лунной - то есть, безоговорочно Аникабиной - сияющей нечистотой. И очень вовремя - будто Ле-ин шепнул.
На всех проходимых летом перевалах и горных тропах расставив дозоры и с предводителем рода Лошади договорившись о взаимной помощи, примерно, через луну после скоротечной ночной стычки, Вин-ваш с вверенным ему отрядом объявился на дальних угодьях рода Змеи. Неожиданно - к вечеру - изрядно переполошив женщин повадившихся ходить к пастушеским шалашам.
Однако Лилиэда, помня о городских обычаях, ожидала намного большего трепета от уличённых жён. И полной неожиданностью для дочери Повелителя Молний была робкая просьба Темирины только о том, чтобы она не говорила Вин-вашу о её трех лунной беременности: о сокрытии же легкомысленных прогулок к пастушеским шалашам - ни слова. Правда, в недоумении Лилиэде пришлось быть недолго: вернувшиеся с Вин-вашем воины всех помоложе женщин - и жён, и сестёр, и наложниц, и весьма отдалённых родственниц, и грешниц, и праведниц - всех отстегали плётками. Однако - весьма умеренно. Скорее, совершая очистительный обряд, чем наказывая.
Уже ночью, а Вин-ваш увёл Темирину из общего шалаша, недоумение Лилиэды смогла разрешить Свалания: да, если женщина вступила в связь с мужчиной из своего рода - обычно, муж не ревнует всерьёз. По-настоящему мучительное наказание - иногда даже до смерти - женщине из Священной Долины грозит за связь с чужаком. Например - с горожанином.
Разумеется, в реальной жизни всё сложней, и жестокосердный от природы муж всегда найдёт повод, дабы изменившую жену избить до полусмерти. И уже завтра кое-кому из ойкавших сегодня притворно, будет не до притворства. Однако, увидев в глазах Лилиэды тревогу и приняв её за естественный страх перед мужем, Свалания поторопилась успокоить дочь Повелителя Молний: уж кому-кому, а Вин-вашевым жёнам не грозит ничего серьёзного. Ведь она видела, что если бы позволял обычай, до Лилиэды Вин-ваш не коснулся бы вообще, ну, а до Темирины... её он и так постегал достаточно... в самую меру, чтобы не сильной телесной болью распалить в ней жажду любовных ласк! На её, на Сваланин, взгляд, Темирине требовалось всыпать значительно больнее: а так-то - бесстыдница не посчитала нужным даже притворно поойкать! Сладострастно себе постанывала, и всё! Хорошенький, ничего не скажешь, пример для жён!
Войдя в воспитательный раж, Свалания совсем забыла о дочери Повелителя Молний. Со страстью (уж не из зависти ли? ибо ей самой после родов оставалось ещё луну быть нечистой!) осуждая легкомыслие юных развратниц, она уже мало чего могла замечать вокруг: не видела, что душа Лилиэды была не здесь, а в иных времени и пространстве, и что тревога в её глазах вовсе не из страха перед Вин-вашем...
...а видела Лилиэда - при вспышках молний, сквозь ливень, смешавший землю с небом - тени, подкрадывающиеся к шатру. Очень просторному - не иначе, как к шатру предводителя славного рода. И каким-то вторым, явно не человеческим зрением - спящих в шатре мужчин, женщин, детей. Слышала - чего из-за грома и ливня слышать, разумеется, не могла! - противный скрип разрезаемой ткани. Чувствовала - ох, до чего же чувствовала! - запах Торжествующей Смерти.
Последующее произошло мгновенно: тени, просочившиеся в разрезы ткани, вдруг обернулись воинами-убийцами - первыми пали двое дремавших у входа стражников, а затем... всё бы, пожалуй, согласилась отдать дочь Повелителя молний, чтобы не видеть последовавшей затем кошмарной бойни! Взрослых мужчин в шатре, кроме сразу погибших стражников, было, к несчастью, всего трое - к тому же, спокойно спящих. И только один - великан, предводитель рода - будучи смертельно раненым в грудь, чем-то тяжёлым всё-таки сумел размозжить голову уже торжествующему убийце. А дальше... скорое избиение поголовно всех детей и женщин, исчезновение в ночь убийц, трупы и кровь в шатре - тревога в глазах Лилиэды сменилась откровенным ужасом.
Таким откровенным, что увлёкшаяся Свалания всё же его заметила в слабых отсветах догорающего у входа очага и, на полуслове оборвав назидательную речь о домашнем обустройстве, сама, похоже, заразилась неземным ужасом. По счастью - в слабой степени. Не отнимающей, но обостряющей разум.
Первым делом, конечно, женщина огляделась вокруг - не подкрадывается ли Нечто из тьмы. Однако, выбравшись из лаза наружу и заметив возле костров многочисленные любовные парочки, успокоилась относительно внешней угрозы: да и действительно, с приходом сотни воинов, внешних опасностей значительно поубавилось. Но в таком случае: такой откровенный ужас в глазах Лилиэды - откуда и почему он взялся? И, главное - что делать?
Чуть-чуть помедлив у входа и полностью успокоив себя видом небывало оживлённого стойбища, Свалания забралась в шалаш и подбросила хвороста в догорающий очаг - понадеявшись на благотворную силу света. Однако ужас в глазах Лилиэды при свете проступил ещё яснее. Немыслимый, запредельный ужас.
В совершенной растерянности Младшая жена Ин-ди-мина придвинулась к юной женщине, ласково обняла её и погладила по плечам - деревянное изваяние обняла на ощупь. За малым не отпрянула от страха, но в этот критический миг Лилиэдино тело ожило - дрожью отозвалось на ласку. А вскоре - брызнувшими из глаз слезами, сбивчивой речью и неуклюжими попытками пока ещё непослушных рук обнять прижавшуюся Сваланию. Телу вернулась душа нал-гам, и только что бывшее невообразимо страшной реальностью, сделалось всего лишь пугающим прозреньем - заняв законное место уже не в сердце, а в памяти.
Из тёмных слов Лилиэды Младшей жене Ин-ди-мина удалось понять только одно: к женщине возвратилась душа нал-вед - из мучительных, крайне опасных странствий.
Однако сердце указало Свалании верный путь: неважно о чём - не стыдясь ни нескромностей, ни глупостей, покаяния перемешивая с упрёками, не делая никаких различий между возвышенным и смешным - главное, говорить. Каких бы трудов это ни стоило, поскорей вовлечь в беседу дочь Повелителя Молний - чтобы душе нал-гам ни в коем случае не вздумалось вновь покинуть тело. Ведь "собственная душа", это не душа нал-вед (странница по своей природе), и позволять ей отлучаться - спешить предстать на Де-радов суд. Такие отлучки, как всем известно, чреваты скорой смертью, и посему попытку Свалании "разговорить" Лилиэду следует считать удачной и своевременной.
Естественно, поначалу Лилиэда лишь слушала, почти ничего не понимая, но участливый человеческий голос порой творит чудеса - скоро, пусть невпопад, она смогла отвечать. И страшное прозренье скоро окончательно сделалось достоянием памяти - сердце освободилось от пережитого ужаса.
Безмерно благодарная Свалании за участие и заботу, дочь Повелителя Молний совсем уже надумала отблагодарить её подробным рассказом о своём кошмарном Видении, однако спохватилась: ничего себе - дар! Да жена Ин-ди-мина просто умрёт от страха! Нет, дар обязан быть приятным... А есть ли у неё что-нибудь такое?.. Ну, которое может быть приятным даром?..
И Лилиэда вспомнила...
...чуточку поколебалась, но быстренько придушила жадность - хватит и на троих кувшинчика! Да, Миньяна, кажется, на сей раз не проявила особенного участия, но отменной соседкой была с первых же дней совместной жизни в шалаше: весёлой, но не назойливой, говорливой, однако не надоедливой - крайне редкие сочетания! - и что же? Сегодня, когда женщинам рода Змеи выпал неожиданный праздник, ей бедненькой из-за своей ничистости уныло сидеть в сторонке? Нет уж! Уж если праздник, то пусть - для всех! А там поглядим, кто спразднует веселее: чистенькие среди мужчин - или они: трое нечистых и в одиночестве? И кому легче дастся похмелье!
От резко спавшего напряжения, Лилиэда опьянела ещё до вина - приятную лёгкость обрели её мысли. Свалания, впрочем - тоже: иначе бы Лилиэде вряд ли удалось соблазнить тайной выпивкой не приученную к вину горянку. Миньяне же - коли дочь Повелителя Молний и жена Ин-ди-мина ей предложили на равных разделить компанию - было куда как лестно. Имеющая среди возвратившихся воинов множество дружков рыженькая проказница пообещала мигом достать свежей козлятины: чтобы на празднике - всё по-праздничному!
И действительно, когда с заветным кувшинчиком Свалания с Лилиэдой вернулись в шалаш, остроносенькая шустрячка, что-то вполголоса напевая у пылающего очага, уже нанизывала кусочки тёплого, исходящего кровью мяса на заострённые прутики. Вперемежку со шляпками неведомых Лилиэде грибов. И какими-то листиками.
Глубокой ночью, когда уже все спали, из расселины между плоскими камнями в двух-трёх шагах от входа в шалаш из земной утробы просочился пар. Тяжёлым, липким облаком растёкся по невысокой траве, лизнул загороженный ветками лаз и, разделившись на многие язычки, проник внутрь сквозь хлипкую преграду. Заклубился вокруг спящих вповалку женщин и, сгустившись, накрыл их с головой полупрозрачным, колышущимся одеялом. Ненадолго - скоро, поредев, растаял, внешне ничего не изменив: вот только их сны...
...каждой из женщин приснилось почти одинаковое, но Свалания и Миньяна, не приученные к вину горянки, будучи очень пьяными, ничего не запомнили - при пробуждении у них остался лишь неприятный осадок, с веским основаниями принятый ими за похмелье. Зато Лилиэда запомнила всё прекрасно и на похмелье, увы, свалить ничего не могла - ей, горожанке, несколько чашечек слабенького вина не оставляли такого удобства. Так что увиденное ею во сне неизгладимо врезалось в память...
Впрочем, у дочери Повелителя Молний не было твёрдой уверенности - действительно ли увиденное ею случилось во сне: а вдруг да на самом деле? И, мало того: а Вселившаяся в неё - не продолжает ли ею владеть? Она, как известно, имеет безоговорочную власть над всякой из человеческих дочерей! На Побережье в Городе на этот счёт ещё возможны какие-то сомнения, но не здесь - среди гор, в Священной Долине Предков.
А что же тогда - Ле-ин? Отступился? Или - в Священной Долине почти безвластен? Или...
... Лилиэде никак не удавалось прогнать из памяти мерзкое сновидение: она - составив единое существо с вселившейся в неё Ужасной! - наконец-то попала в желанные объятия бога-спасителя, и, страстно отдаваясь Ле-ину, вместе с тем, урча от удовольствия, с отвратительным наслаждением пожирает бога. С отвратительным? Увы, это - при пробуждении. Ночью же - а вдруг не во сне? - с упоительным!
Ах, до чего же дочери Повелителя Молний не хватало сейчас Му-ната! Когда же, когда он наконец покинет своё тайное убежище?! Лилиэда чувствовала: без его помощи её вот-вот затопит Запредельное, в последнее время хлещущее из всех щелей!
Пожаловаться Вин-вашу? Как-никак - муж... и Великая Ночь им, можно надеяться, не забылась... а толку? Ну, пожалеет, ну, попытается утешить, но ведь помочь ей всё равно не сможет: Запредельное, просачивающееся из иных миров - ничего он в этом не понимает!
О своём последнем видении, о бойне в шатре вождя, об этом - да, об этом ему рассказать необходимо. Понимает, не понимает - однако предупредит Ин-ди-мина, и старейшина рода Змеи разберётся, возможно, лучше. Да, шатёр ей виделся не Ин-ди-минов, и вождь-великан нисколько не походил на старейшину рода Змеи, но она сама, Лилиэда, кто она такая, чтобы судить о мере опасности? Пусть разгадывают мудрейшие - её дело: предупредить. И тогда чей-нибудь славный род и минует, авось, злодейство.
* * *
Едва Вин-ваш узнал от своей Первой жены о бывшем ей накануне откровении, страшно обеспокоившись, немедленно отправил гонцов к Ин-ди-мину. Лилиэда не из тех, чьими откровениями можно безнаказанно пренебрегать - он это понял ещё тогда, в первую (незабываемую!) брачную ночь.
Также сын Повелителя Молний наказал гонцам, если они застанут в стойбище Му-ната, то пусть попросят жреца поспешить на дальние угодья рода Змеи - Лилиэда не всё сказала. Он ясно видел: поведав о своём страшном видении, она не полностью освободилась от владевшей ею тревоги. Осталось что-то ещё, о чём не хотела, а пожалуй, и не могла ему рассказать жена - скорее всего, опасно связанное с запредельным.
Да, прошло уже много времени после Великой Ночи, Вин-вашу уже случилось и отдалиться от Лилиэды, и вновь с нею сблизиться, и, вопреки влечению, отойти опять - чтобы занять достойное место в Священной Долине - и самые разнообразные оттенки чувств (от обожания до резкой неприязни) не раз, чередуясь, сменили друг друга, но бывшее той Ночью (немного участия, чуть-чуть понимания да несколько капель тепла) сделало Лилиэду не равной всем другим женщинам: Вин-ваш не мог допустить, чтобы его Первая жена осталась один на один с Запредельными Силами. А сам, не имеющий должного знания и однажды здорово ожегшийся о неземное, он не помощник - единственным выходом было призвать Му-ната. Если из смертных кто-то способен помочь Лилиэде - только жрец Лукавого бога. Ему же (вполне земному) надлежит печься о здешнем: о перевалах и горных тропах, о доверенных под начало воинах - следить, взвешивать, измерять, вынюхивать. То есть, заниматься тем, чем и положено Второму вождю.
Помимо этого, вернее, сверх этого, Вин-вашу предстояло и ещё кое-что, как значащее для всех, так и для всех ничего не значащее, но важное лично для него. Для всех - ввиду предстоящих боёв, подготовить к зиме летнее стойбище: чтобы, объявись такая нужда, не только уже пришедшие, но и весь род Змеи сумел бы здесь перезимовать. Впрочем, общее, значимое для всех, отнимало не много времени - распорядиться и проследить.
Зато другое, важное только для него - судя по ночным признаниям Темирины - потребует много воли, терпения, строгости и упорства: без присмотра его жёны совсем отбились от рук, а Вин-ваш, держась городских обычаев, не хотел своим Домом считать весь Ин-ди-минов род. Однако в Священной Долине громко об этом не скажешь - значит, придётся потрудиться вдвойне.
Может быть, по примеру отца, не плётку ему завести для женщин, а длинный, язвящий до мяса бич? И сечь их не за определённые провинности, а так: по капризу, по настроению? Дабы распутницы ощущали постоянный трепет перед мужем? Может быть... но... от сих воспитательных приёмов желательно получать двоякое удовольствие... да, от сечения, от женских взвизгиваний и вскриков, от вздувающихся на коже рубцов удовольствие получить не хитро - он это почувствовал ещё с Бегилой. Но чтобы всякий раз по возвращении не приветливый женский взгляд, а глаза затравленного зверька следили за тобой со страхом - этого Вин-ваш не хотел. Пока ещё не хотел. Пока не обзавёлся десятком жён... однако - в дальнейшем... уподобившись не только отцу, но многим городским мужчинам... не исчезнет ли для него различие между необходимой строгостью и самыми жестокими из своих причуд?
Правда, лежащее впереди, пока просматривалось туманной отвлечённостью, если и занимая ум, то лишь увлекательной игрой ещё неразличимых цветов. К тому же, горянки - вовсе не горожанки: за дело безропотно примут любую боль, если же без дела... изредка, снисходя к мужским слабостям - стерпят... но, чтобы постоянно... уподобясь городским сёстрам... он очень сомневается в их благовоспитанности.
Разумеется, как вчера, дразня и играя - пожалуйста, с удовольствием, хоть дважды, хоть трижды в день! - однако сегодня утром Темирину, после её ночных признаний в распутстве, хорошенечко отстегав за дело, Вин-ваш ничего не понял. По его мнению - за дело; по мнению дочери Ин-ди-мина - так, за безделицу: ведь нельзя же к мужчинам из своего рода так приревновать жену, чтобы, забывшись, исхлестать её в кровь? И, что для гордой горянки ещё больней - вдобавок наговорить всяческих мерзостей?
Нет, в упрёк от Темирины Вин-ваш не услышал ни полслова, но и в раскаяние - тоже ни полслова. И это ещё не всё: показывая себя примерной женой, она поначалу несколько раз вскрикнула, но потом почему-то замолчала - и именно тогда, когда по её вздрагивающей спине плётка разошлась вовсю. Конечно, эта стойкость стоила Темирине дополнительной боли - но кто остался победителем? И что же? Оступившуюся жену наказывая в следующий раз, он должен согласовывать с нею условия наказания? И, выговаривая развратнице - тщательно подбирать слова? Дабы не сказать чересчур обидных?
Собственно, от Темирины Вин-ваш направился к Лилиэде, надеясь забыть о своём поражении - ему казалось, с горожанкой будет намного проще: согрешившая с пастухами, она не будет считать себя невинненькой, наказание от мужа примет по должному, ненужной стойкостью его не рассердит, но... выведенный из себя Темириной, Вин-ваш, похоже, забыл о Великой Ночи...
А увидев в глазах Лилиэды нездешнюю тревогу, забыл и о цели - вмиг ставшей ничтожной - до плётки ли в человеческой руке его Первой жене, когда её душу исхлестали неземные грозы? Слава Великим богам, что он это сразу почувствовал и, отложив на время заботы о домашнем обустройстве, поласковее расспросил Лилиэду. И, узнав от жены о её страшном видении, послал гонцов к Ин-ди-мину - личное подождёт! С жёнами он разберётся на досуге!
Размышляя о домашних делах, сын Повелителя Молний отчаянно лукавил. И, прискорбней всего: не с посторонними - сам с собой. Однажды посмотрев сквозь пальцы на связь Лилиэды с Ин-ди-мином, с какой стати он по-настоящему рассердился, узнав о ночных похождениях своих, покинутых им надолго, жён? Ведь, неважно из каких соображений смирившись с сожительством Лилиэды и Ин-ди-мина, Вин-ваш в действительности уже признал своим Домом весь род Змеи. И, не обманывай юноша себя, он бы не мог не согласиться, что чересчур увлёкся, наказывая сегодня Темирину.
В связи с чем, следует заметить: для Вин-ваша явились благом и Темирина стойкость, демонстративно выказанное ею пренебрежение к телесной боли, и Лилиэдина, по счастью, вовремя им увиденная, отрешённость от земной суеты - открыв иные измерения, эти женщины помогли ему по-новому взглянуть на привычное. Лилиэда, впрочем, не в первый раз...
Однако, если свою сестру Вин-ваш выделил из ряда человеческих дочерей ещё в Великую Ночь, то Темирина ему до сих пор казалась женщиной вполне обычной и представлялось нетрудным делом убавить спеси избалованной дерзкой девчонке - а подишь ты! Оказалось легче изодрать на её спине всю кожу, чем заставить попросить прощения! Не зря же, выведенный из себя её молчанием, он подумал о глубоко язвящем биче?.. Не зря?.. Кто ему нужен - жёны или трепещущие рабыни?.. Что же - пример отца?.. Но ведь Вин-ваш ни в чём не хотел походить на Повелителя Молний... Не хотел?..
* * *
Возвратившись в стойбище Ин-ди-мина, Му-нат без особенного труда сумел неплохо устроиться, совместив мало кому интересные жреческие обязанности с общеполезной деятельностью колдуна-целителя. Чему очень способствовало удачное спасение им двух мальцов, по недосмотру старших отведавших ядовитых ягодок. И, казалось бы, служителю Ле-ина выпало немного времени, чтобы перевести дух, но...
...перебежчики!
Чтобы хоть на мгновенье забыть о них - следовало родиться непроходимым глупцом! Слава Великим богам, старейшина рода Змеи, справедливо боясь подвоха, не обманулся: однако - Ин-ди-шарам?! Умудрённому Вождю позволить так ослепить себя! Недомыслие? Гордость? Хвастливая переоценка сил? Нежелание хоть чуть-чуть задуматься? Ничто из этого нисколько не извиняет Ин-ди-шарама! Единственное - может быть: полное неведение относительно меры хитрости и коварства Повелителя Молний... Меры - не представимой для простодушных горцев. Ведь даже и Ин-ди-мин, почувствовав опасность, не сумел её оценить по должному - иначе бы всё сделал, чтобы "новообращенцам" не дать прижиться в горах! Если нужно - в обход недальновидного старейшины рода Чёрного Орла. Не останавливаясь ни перед ядом, ни перед ударом ножом из-за угла. Подло, нечестно, но... в сравнении с тем, что своим лазутчикам поручил Повелитель Молний - наверняка невинно!
Впрочем - запоздалые сожаления. Ин-ди-шарам уже расселил перебежчиков среди своих многочисленных пастухов - мол, с чем бы они ни напросились в Горы, а поодиночке не могут представлять серьёзной угрозы. Чушь! Благоглупости! Будто бы в случае нужды искушённым воинам трудно объединиться!
А, предположим, его, Му-ната, обманули нехорошие предчувствия? И Повелитель Молний оставил в Горах всего лишь соглядатаев? Сомнительно, но... допустим! Да для вынюхивания им не надо ничего лучшего! Дабы побольше разузнать о Священной Долине, условия - как на заказ!
Разве что... но - нет... на это Ин-ди-шарам никогда не пойдёт... да и никто из вождей Священной Долины никогда не пойдёт на это... как же - гостеприимство для них превыше всего... Де-рад побери этих чистюль! Ведь предводителю рода Чёрного Орла стоило лишь заикнуться - пришельцы бы сгинули без следа! Это - и только это! - имея в виду, можно было бы считать мудрым решением рассеяние чужаков в горах.
Увы - нет! Не только Ин-ди-шарам, но даже и Ин-ди-мин - а Му-нат пробовал намекнуть старейшине рода Змеи - ни за что не пойдёт на это. Да, Ин-ди-мин почувствовал опасность, да, советовал Ин-ди-шараму гнать перебежчиков, да, в их рассеянии прозрел дополнительную угрозу, но уж коли свершилось, коли дадено чужакам убежище - гостеприимство священно и для него. И?.. Что же - ему в одиночку решать эту заковыристую задачу?..
...сколько ни пытался Му-нат найти решение в одиночку - не нашёл ничего заслуживающего внимания. Ничего - кроме колдовства. Разумеется - чёрного.
Однако для успешного колдовства (о чём знают немногие) недостаточно хоть что-то иметь от жертвы (несколько волосков, выплюнутую слюну, капельку крови, обрезок ногтя), нет, главное - известить того, против кого направлено колдовство. В противном случае - результат крайне сомнительный.
И не видя ничего лучшего, Му-нат решился на безумно отважный поступок: колдовать не втайне, намекнув только самой жертве, а в открытую. Не совсем, конечно, в открытую, считаясь с предрассудками народа бад-вар, пришлось блюсти видимость тайны, но - только видимость. То есть, так - чтобы, будто нечаянно, подсмотрели многие. И рассказали другим. И далее - передаваясь по цепочке - слух дошёл бы до перебежчиков.
Нелишне повторить: Му-нат решился на смертельно для него опасное действие. Не говоря об испытании ядом, чего жрец почти не боялся - по обычаю, в порядке самозащиты всякий, против кого строят козни, мог безнаказанно убить зловредного колдуна. И на перебежчиков это право распространялось в полной мере. И всё-таки жрец решился.
За неимением от рассеявшихся чужаков хотя бы клочка одежды, он искусно вылепил десять глиняных фигурок - почти не скрываясь от любопытных глаз. Конечно, древние заговоры, страшной силы заклятия и (в завершение) разламывание фигурок на куски - это по-настоящему в тайне: вдали от жилья, на исходе ночи, при первых дуновениях предутреннего ветерка. Следов же своих преступных деяний (отломанных от фигурок рук, ног и голов) колдун не стал прятать намеренно - чтобы жутковатая весть поскорей дошла до пришельцев.
Огласка случилась восхитительно громкой - за малым удалось избежать ядопития - эхо стремительно покатилось по Священной Долине. И - отражением - всего через несколько дней один из новообращённых сорвался в пропасть. Му-нат мгновенно приобрёл опасную славу - следовало затаиться и выждать. Поэтому гонец от Вин-ваша явился очень кстати: чем дальше он окажется от шатров рода Чёрного Орла - тем защищённее от карающего копья. Да и наконец-то после долгой разлуки увидит Лилиэду...
* * *
Дочь Повелителя Молний очень обрадовалась своему объявившемуся наставнику: теперь есть кому рассказать и о страшных видениях, и даже об отвратительном сне. Кошмарную тяжесть запредельного теперь можно частично переложить на чужое - и крепкое! - плечо. Чуточку перевести дыхание. Нет, не стоит приятно обманываться: вселившаяся в неё во сне Ужасная спуску отныне не даст - вновь и вновь будет возвращаться, отвратительными соблазнами отравляя душу, но, чувствуя рядом надёжную опору, она, авось, найдёт в себе силы бороться с самой уж непристойной мерзостью. Ощущая спокойную мощь испытанного в беде наставника - а почему бы и нет? - возьмёт вот и не позволит Грозной Воительнице изгаляться над её беззащитной душой нал-вед? Нет, даже с Му-натовой помощью она вряд ли сможет до конца освободиться от власти Ужасной - какая-то частичка Древней Воительницы неразрывно соединилась с её естеством - однако смягчить, размыть, затуманить... чтобы, по крайней мере, доведись ей ещё пожирать во сне бога-спасителя, она больше бы не испытывала безумного наслаждения - рядом-то с его жрецом!
(Вообще-то, в мерзопакостном сне дочери Повелителя Молний стоило винить не столько Ужасную, сколько свою гордыню. Ведь не кто-то, а она сама, не желая смириться с ребёнком от смертного, под зимние затяжные ливни изобрела в своей головке немыслимую химеру. Каким-то кошмарным образом примирив Совершенный Свет с Изначальной Тьмой. Да вдобавок умудрилась приплести сюда Вин-ваша. Словом, с неподражаемой наивностью сумела соединить разнородные миры: неземные - с земными. Да, Старшим богам или Древним Могучим Силам это иногда удаётся - но чтобы человеческой дочери...)
Когда, проявив завидные настойчивость и терпение, Му-нат наконец-то справился с буйно разросшимися сорняками и открыл питающий их ядовитый источник - в который раз благодарный жрец восславил Ле-ина. Ибо без его помощи разум Лилиэды распался бы, как трухлявый пень! Будто бы девчонке недостаточно было преступления, смертельного страха, опасного ядопития, тяжёлой болезни - нет же! Когда, казалось, всё благополучно завершилось и после Великой Ночи от законного мужа она понесла младенца - ухитриться такое выдумать! Замкнуть на себя Невообразимые Силы!
И не охраняй Лилиэду Ле-ин... но и он... ведь, во сне пожирая бога, дочь Повелителя Молний не истончает ли наяву свою защиту?.. и надолго ли хватит повреждённой защиты? Да, жрец имел случаи увериться в могуществе Лукавого бога: но ведь - на Побережье, в Городе. А среди гор?
Чтобы не ко времени не увязнуть в привлекательных отвлечённостях, Му-нат постарался собрать свои мысли в узкий пучок: Ужасная, Боги, Небо, Земля - на досуге, при случае, не сейчас. Сейчас - Лилиэда. Слава Ле-ину, Лукавый бог помог открыть отравленный источник - осталось "всего ничего": обезвредить яд. Сущие "пустяки"... помочь девочке разъединить разнородные миры! Убедить, что от смертного, от Вин-ваша, она может родить очень даже достойного сына! А несбывшиеся надежды народа бад-вар? А насколько они были обоснованы? Выболтала, видите ли, Легида! Когда-то - давным-давно... А после? Страсть Аникабы к Некуару, преступное безрассудство воина... но главное - Повелитель Молний! События последних лун вполне прояснили то, о чем жрец догадывался уже давно: не для мира вождю был нужен младенец Ту-маг-а-дан, нет - для войны.
Убедительных доводов, если ими умело пользоваться, вполне бы, казалось, должно было хватить Му-нату - но сколько же всяких "если"! Если гордыня не до конца ослепила девочку! Если Ле-ину сумеется хоть чуть-чуть потеснить Ужасную! Если запредельности не успели сковаться в неразрывную цепь! И... если его подземная любовь хотя бы единственным пузырьком не вырвется до поры наружу! Сколько зацепистых, коварных "если"!
Зато видения, так испугавшие Лилиэду, мало смущали Му-ната: ясновиденье не болезнь, но - дар: жрец это постиг давно. Естественно, о грядущих бедах не стоит кричать на перекрёстках и площадях - за неприятные пророчества вполне можно поплатиться жизнью: опять же, пережитые потрясения научили девочку осторожности. Она, слава Ле-ину, о своих видениях рассказала только Вин-вашу и только - самое необходимое.
Впрочем, её последнее откровение, будучи зловещим по смыслу, по сути представлялось прозрачно ясным: что Повелитель Молний оставил в Горах перебежчиков с намерениями далеко не добрыми - это сразу же понял даже предводитель рода Змеи. Но вот - первое... оно несравненно запутаннее и темнее!
Му-нат пробовал подступиться к нему по-разному, и кроме давно им подозреваемого, что по своей природе сын был не большим миролюбцем, чем его откровенно воинственный отец, разгадать ничего не мог. Ну, да, ну, вполне возможно, копьё, направленное рукой Вин-ваша, когда-нибудь поразит Повелителя Молний... а дальше? Сомкнуть гибельные для народа бад-вар объятия попытается сын? Навязать свою единоличную власть и Городу, и Священной Долине? Не сейчас, но - в будущем?
Или же... в голове Му-ната мелькнула смутная тень догадки: да, Вин-ваш отнюдь не миролюбец, но, в отличие от отца, он не одержим бредовой идеей соединить несоединимое, и своё властолюбие, скорее всего, благоразумно ограничит одной Священной Долиной. И, скорее всего, в Горах свернёт себе шею. Что же - его печаль. Эта дерзкая попытка, буде она предпринята, не угрожает благополучию народа бад-вар. Да, не угрожает - в целом... а в частности? Что, скажем, случится с Лилиэдой?
Из-под земли за малым не вырвался крохотный пузырёк потаённой любви жреца, но, сотворив из воли тяжёлый камень, Му-нат вовремя смог придавить своё нездоровое вожделение. К тому же, и ум подоспел на помощь: тревожиться об отдалённом будущем тогда, когда уже в самое ближайшее время предстоят многие нешуточные опасности? Даже если забыть о превратностях неотвратимо надвигающейся войны - вдруг Лилиэда произведёт на свет не мальчика, а девочку?
А дочь повелителя Молний, всё выложив наставнику, впервые за несколько лун наслаждалась покоем - таким необходимым перед скорогрядущими родами.
Что до страшных видений - Му-нат легко избавил её от напрасной тревоги: мол, заглядывать в будущее случается не ей одной, а достаточно многим. Правда, видеть с такой чёткостью, как она, удаётся очень редким, особенно взысканным богами, но... не пугаться же дара свыше? С осторожностью - да! - но и с благоговением следует принимать его. А она, Лилиэда, очевидно, благодаря богу-заступнику, проявила должную осмотрительность, опасное знание благоразумно скрыв от посторонних. И если так будет в дальнейшем - Му-нат за неё спокоен. Обо всех своих видениях полностью, без утайки, она может рассказывать только ему и Ле-гим-а-тану. Но более - никому. Правда, многое можно доверить Ин-ди-мину - многое, но не всё. А вот Вин-вашу - только самое необходимое. Запредельное - это не для него.
Польщённая похвалой Му-ната её незаурядному уму, Лилиэда долго не замечала, как жрец сумел осторожно забраться в самые потаённые уголочки её души. И как - совсем незаметно для неё - сумел расшатать противоестественный союз: каким-то непонятным образом ухитрился разъединить Ле-ина, Ужасную и Вин-ваша, и чем-то отторгающим смазать образовавшиеся разрывы. То есть, сделать так, что они уже не могли вступить в порочную связь. Особенно - Ужасная и Ле-ин. Ну, а Вин-ваш, немножечко поболтавшись рядом, отпал сам по себе - да и то: человеческим сыновьям не след соседиться с неземным.
Не измучай так Лилиэду страшные видения и безобразные сны, столь бесцеремонным вмешательством в заповедные глубины её души дочь Повелителя Молний могла бы, пожалуй, и возмутиться - впрочем... пусть неосознанно, но чего-то подобного от своего наставника она ведь ожидала?.. так сказать - исцеляющего насилия?
А заоблачные грёзы? Но пока душа нал-гам окончательно не отделилась от тела, нельзя долго дышать разряжённым воздухом - Му-нат, слава Ле-ину, помог ей вернуться на землю: во всяком случае, Лилиэде никогда уже больше не пришлось пожирать во сне бога-спасителя. Что же касается её ребёнка - вопреки всем опасениям Му-ната, обязательно родится мальчик! Ведь даже если, уступив бескрылому разуму, отцом считать Вин-ваша, всё равно не обошлось без вмешательства Ле-ина - вопреки не только доводам жреца, но и возмутительной сути возлюбившего Лилиэду бога!
(В чём в чём, а в этом Му-нат не сумел поколебать дочь Повелителя Молний!)
И действительно, когда наступило время, солнечным летним утром, с лёгкостью, редкой даже для дочерей народа бад-вар, Лилиэда произвела на свет на диво крепкого мальчишку.
* * *
Небо уже задышало осенью, всё чаще стали срываться холодные дождики, а от Повелителя Молний не было ни малейших враждебных действий - будто бы не он по весне торжественно объявил войну роду Змеи. А ведь через полторы-две луны в горах выпадет снег, перевалы сделаются труднодоступными - тогда решиться напасть, разве, безумец. Нет, занавесясь осенними ливнями, обязательно на исходе ночи вождь совершит набег. Разумеется - с неожиданной стороны: не зря же его соглядатаи целое лето вынюхивали в горах! Правда, кроме Ин-ди-шарама, ни один из старейшин не допустил подозрительных перебежчиков на земли своих родов. Увы, угодья рода Чёрного Орла были очень обширны - шпионы наверняка разузнали многое: Ин-ди-мину, с оставшимися у него пятьюстами воинов, если и удастся предупредить неожиданное нападение, то достойно отразить мало-мальски значительное вторжение - вряд ли.
Старейшина рода Змеи понял это уже давно и, не собираясь погибать со славой, загодя принял меры - велев приспособить к зиме летнее стойбище. И когда зачастили осенние дождики, Ин-ди-мин почувствовал: пора.
Да, из-за обильных снегов от бескормицы падёт много скота, однако люди из союзного рода Лошади давно приспособились зимовать в соседней излучине - и живут ведь не хуже прочих. Тем более, если затянется война (а она наверняка затянется!), чтобы роду Змеи сохранить себя, необходимо держаться в стороне от главных событий. Да, в любом случае, из воинов погибнут многие, но если из взрослых мужчин сохранится хотя бы пятая часть - род Змеи восстановится.
Ин-ди-мин в последний раз перед уходом предостерёг Ин-ди-шарама, но тот только отмахнулся: с тремя-то тысячами отменных воинов - ему ли бояться зарвавшегося вождя?! Повелителя, понимаешь, Молний - выскочку, с насквозь прогнившего Побережья!
При прощании - а более ничто не задерживало - Ин-ди-мин с горечью про себя отметил: сила, порой, беззащитней слабости. А в соединении с гордостью и самомнением, возможно - всегда.
По прибытии старейшина рода Змеи нашёл летнее стойбище хорошо подготовленным к зиме. И свои пастыри постарались, и здорово им помогли дружественные соседи. К тому же, Ин-бу-прир, во всём отличный от Ин-ди-шарама, прекрасно понимал: открыто объявив войну роду Змеи, негласно Повелитель Молний объявил войну всей Священной Долине. И, не считаясь ни с обычаями, ни с договорённостями, нападёт на всякого, кого, на его беду, сумеет застать врасплох. И в эти тревожные времена, чем ближе сойдутся союзники - тем выше их шансы на выживание. Объединившись, они смогут освободить для войны от всех занятий около полутора тысяч мужчин. Причём - в наилучшей поре: от тридцати шести до семидесяти равноденствий отроду.