Его любимая девчонка - до чего же ловкая льстица! Мол, такой умный, всезнающий (едва ли - не всемогущий!) он, конечно, сможет помочь Нивеле? В пустяковом, в общем-то, деле? Поможет её сестричке удержать противного Гир-кана? Ну, что ему стоит - а? Ведь он такой всезнающий, мудрый, добрый...
Бегила уговаривает, безбожно льстя, и ластится шаловливой кошечкой. Ничего себе - "пустячок"! Извечное между мужчиной и женщиной! Идущее от начала времён!
Ощутив охлаждение Гир-кана, Нивела пожаловалась сестре - та, сочувствуя, попробовала подольститься к нему: мужу, целителю, верховному жрецу Лукавого бога. Он, видите ли, Ле-гим-а-тан, почему-то обязан уметь всё. И уговаривает, расхваливая, и ластится, пристроившись на его коленях. Эдаким уютным комочком говорливой дразнящей нежности. А как ответишь Бегиле? Ежели в шутку - несколькими ласковыми шлепками перенастроив её мысли и разбудив дремлющие вполглаза всегдашние желания - не требуется большого ума. И на сколько-то времени - пока не остынет любовный жар - она будет очень довольна таким ответом. Но... скоро опять пристанет с "пустяковой" просьбой! И, значит, надо попробовать ответить ей всерьёз. Надо, но...
...осторожно ссадив Бегилу с колен, Ле-гим-а-тан поднялся с низенькой скамеечки и, поцеловав в щёки, носик, глаза и губы, отослал жену помочь Элиниде с ужином. Пообещав подумать о её просьбе. Как же, любимица - ишь, как умело пользуется своим положением, почти ничего не делая по дому! Надо бы немножечко с ней построже - да где уж ему, тающему от своей поздней любви! Да ведь и то: после некоторых, из-за её ядовитого язычка, трений с Ринэрией сумела так повернуть, что обе старшие жены теперь ей во всём потворствуют! Полностью избавив от домашних забот! И такой-то - любимой и любящей, юной, весёлой, ласковой - не пообещаешь, разве что, остановить солнце на небе! Да и то - если попросит понастойчивее... Однако - пообещав...
Ле-гим-а-тан подошёл к маленькому окошку и посмотрел на по вечернему освещённое подворье. Мир. Тишина. Спокойствие. Словно бы и не было никакой войны. Словно бы - а ведь не миновало и двух лун! - и не висела судьба народа бад-вар на тонюсеньком волоске. По счастью, бои не коснулись подворья Ам-лита - но напряжение, но тревога... и как скоро всё успокоилось! Только - надолго ли? Вынужденные уйти без пленных, жители Священной Долины - да, отомстив! - всё-таки не получили должного удовлетворения; их победа оказалась не полной, урезанной, а горячих голов меж горцами достаточно, и, значит, продолжает тлеть... не откладывая, надо наладить переговоры старейшин влиятельных родов! Этим же летом - лишь поостынут страсти. И когда не решено столько судьбоносного, надо же было Бегиле навязаться с незначительными Нивелиными заботами! Незначительными?..
Впрочем, для большинства мужчин - действительно. Любит, не любит, горит, охладел - и это, когда, может быть, решается участь народа бад-вар? - вздорная бабская прихоть! Развлечение избалованных жён! Ему, Ле-гим-а-тану, по меркам Людей Огня и Ринэрии, и Элиниде, и особенно Бегиле следовало бы хорошенько всыпать - дабы надолго запомнили и больше не приставали с подобным вздором. Всё бы и поутихло, и - без забот. Занимайся себе спокойно общественными делами. Но... если не на поверхностный взгляд, если посмотреть поглубже?.. что изначально - горцы и жители Побережья или Мужчина и Женщина? За ответом не далеко ходить! Но если лежит так на виду - чьи отношения важнее? Рода Чёрного Орла с родом Водяной Черепахи или - Нивелы с Гир-каном? Если ссорятся два рода - на пороге стоит Война; если не ладят мужчина с женщиной - не стоит Дом. И что опаснее, если задумаешься - не сразу ответишь. Конечно, внешне война страшнее: разорение, голод кровь - при домашнем же нестроении, видя снаружи крепкое, внутренней гнили обычно не замечаешь, живёшь себе и живёшь... пока неожиданно всё не рушится!
Чуть уклонившись в сторону, Ле-гим-а-тан скоро возвратился к Бегилиной просьбе: пообещать-то любимой жене он пообещал - подластилась, улестила, выманила! - но ведь в действительности вряд ли сумеет чем-нибудь помочь... Ну что, ну поговорит с Гир-каном - а дальше? Если погас любовный огонь - попробуй, разожги его вновь! Ах, женщины, женщины! Ему - что: варить приворотное зелье? Самочинно произведя себя в колдуны? Да не он свари, а даже и сам Му-нат - вряд ли бы помогло! Любит, не любит - это сильнее всякого колдовства! Любил, разлюбил - уже ничем не поможешь! Конечно, будь Нивела Гир-кану женой - другое дело: с жёнами и не любя живут... И потом...
...а надо ли?
Мысли жреца Ле-ина вышли на другую дорогу: Гир-кану уже недолго осталось гостить у Людей Огня. Скоро ему возвращаться на свои любезные Острова под долгожданный отеческий кров - скоро придут другие... а брать с собой Нивелу?.. неизвестно, как на это посмотрели бы соплеменники меднокудрого соглядатая, а вот Ам-лит ни за что не отдаст свою дочь на чужбину! И будет прав. Чужая страна, чужие люди, чужие обычаи - всё чужое. Конечно, жители Островов не людоеды, подобные Людям Леса, и внешне Нивела, возможно, устроилась бы у них неплохо, однако внутри... не скребла бы внутри тоска по своим? А такое - увы, очень житейское - охладей к ней Гир-кан не сейчас, а после, уже увезя? Куда бы она приткнулась? Одна - и не то что без отца и крова, но и без рода-племени?! Сиротой на чужбине - женщина наверняка зачахла бы! И если нельзя увезти - стоит ли особенно сожалеть о любви, до поры отцветшей? Конечно, сердечко у Нивелы сейчас болит, но случись разрыв позже несколькими лунами или даже равноденствиями - разве бы ей было легче? Болело бы разве меньше? И пока не отболит само - вряд ли чем-нибудь поможешь Нивеле... Во всяком случае - не теперь... Вот когда затянется, подзаживёт...
На небе появились первые звёзды, вот-вот должен был поспеть ужин, а Ле-гим-а-тан всё продолжал стоять у окошка - вдруг да решенье придёт само? Вдруг да подскажут звёзды, сверкающие на тёмно-синем небе? Или нашепчет ветерок, поднявшийся к ночи? Нет, откроют не то, как оживить умершую любовь (это безнадёжно!), но - как утешить Нивелу? Помочь ей забыть Гир-кана. Избалованного любимца дочерей народа бад-вар... Перестрадать, перетерпеть, забыть... Но звёзды мигали молча, а ветерок нашёптывал на чужом языке - нерешённую проблему жрец отложил до другого раза: да, мешкать не следует, однако - не горит. Если не сегодня, не завтра, то через день или два он найдёт нужные слова, измыслит что-нибудь утешительное для Нивелы. А для Бегилы...
...в той, что побольше, комнате женщины собрали ужин. Ле-гим-а-тану пришлось на время прервать свои размышления - утром, на свежую голову, по дороге в храм. На сейчас - не торопясь поесть свежих лепёшек с мясом, приласкать перед сном детишек и, уединившись с жёнами, сначала немного послушать их милый щебет, а после затеять любовные игры: всегда одинаковые в основе - никогда неповторимые в оттенках. До блаженной усталости, до тихонько подкравшегося сна.
Однако Бегила - впору бы перестать удивляться её непредсказуемости! - прежде, чем бог Тен-ди-лен заманил "бродячую" душу нал-вед в ночные странствия, приблизив ротик к Ле-гим-а-танову уху, сама нашептала решение жрецу. Конечно, было бы любопытно знать: оно ей открылось только что, или, подластиваясь со своей просьбой, плутовка его уже имела в виду? И льстила - желая ненавязчиво повлиять на мужа? Зачем? Ведь она подсказала очень разумный выход! Или?.. но неужто - настолько мудра? Из опытных зрелых мужчин до такого додуматься смог бы один из ста! А чтобы - молоденькой женщине? Невероятно!
Не сразу поделилась своей нехитрой догадкой, а сумела так повернуть, чтобы ему - независимо! - то же самое пришло на ум. А если обоим в головы приходит одно и то же, значит - истина рядом?
Действительно, о широко распространённом в народе бад-вар обычае помнили и он и Бегила - однако, как к этому отнесётся Нивела? Вот чего спросить у своей сестры - пока та ещё продолжала любить Гир-кана - не могла Бегила. Вернее, спросить-то могла, но в ответ получила бы от Нивелы лишь жалобы да слёзы. А так, как придумала - если придумала, если, увлёкшись, он ни придал жене нездешней мудрости - тогда не надо и спрашивать: истина рядом, коли обоим - одно и то же.
Полусонный шепоток жены - казалось бы, ничего особенного! - крайне взбудоражил Ле-гим-а-тана. Бог Тин-ди-лен силком бы сейчас не смог увести из тела его "бродячую" душу - если Бегила додумалась до такого, то ему-то... жрецу... мужчине...
...чтобы не разбудить спящих жён, Ле-гим-а-тан осторожно поднялся с ложа и, отворив дверь, вышел под усеянное звёздами небо. Разгорячённое тело остужал приятно прохладный ночной ветерок, однако близость людских жилищ и взблеивание, иногда долетающее из овечьих загонов, не давали толком сосредоточиться. А сосредоточиться было необходимо, и Ле-гим-а-тан вовремя вспомнил о бегущем в отдалении ручье - одиночество, тишина, свобода. Не маленькая, улучённая у насущных дел и докучных мыслей, но безоговорочная - один на один с Богом! - Свобода.
Удобно пристроившись на бережку и наслаждаясь мелодичным журчанием ручья, верховный жрец Ле-ина смотрел на звёзды - распространённое и извинительное заблуждение - где же обретаться Высоким истинам, как не вдали от земных суеты и грязи? Но, лукаво перемигиваясь между собой, звёзды не торопились делиться с Ле-гим-а-таном сокровенными тайнами. Может быть - нашепчет ветерок? Или - нажурчит ручей? Увы, у всего свой, человеку редко понятный язык... Смирившись, что он сейчас не готов для высоких откровений, Ле-гим-а-тан мысленно возвратился к Бегиле.
Неужели он не ошибся? И к бессчётным достоинствам ненаглядной девочки надо причислить ещё одно? И какое! Почти что сверхчеловеческую мудрость! Однако... не усложняет ли он, безбожно увлёкшись? Да, из мужчин много если бы один из ста догадался так проверять Нивелины чувства, однако Бегила - женщина. И что для мужчины - мудрость, для женщины, возможно, изначально данное? И, стало быть, сокровенное шепнув перед сном, его жена не явила нездешней мудрости? Лишь обыкновенное не мужское знание? Ну да! Ничего себе - обыкновенное! Чтобы самой предложить разделить мужнины ласки с необязательной женщиной - даже с любимой сестрой! - это, знаете ли... притом, что в Бегилином самопожертвовании нет ни малейшей необходимости...
(И о чём промолчали звёзды, что утаил ночной ветерок, не разболтал говорливый ручей - к Ле-гим-а-тану пришло из первозданной, существующей до начала времён глубины. Из той глубины, которая на человеческом языке условно может быть названа Богом. Из той глубины, которая однажды уже открывалась Ле-гим-а-тану и из которой жрец сумел зачерпнуть очень немного, отождествив Сущего с Ле-ином. Впрочем, сейчас он зачерпнул ещё меньше, но всё-таки - зачерпнул. Одну единственную драгоценную каплю...)
...самой предложить такое! Когда никто не тянул за язык! Добровольно навязать себе соперницу! Пусть даже любимую сестру! Но ведь не на ночь, не на луну - нет, предложить её в жёны! Мужчине, в которого влюблена сама! Или она совершенно уверена в своих чарах? Но совершенно уверенной может быть или полная глупышка, или очень мудрая женщина. А поскольку Бегилу считать глупышкой нет никаких оснований - то?.. И всё равно не сходится! Даже допустив в женщине нездешний ум - куда запихнёшь её ревность? Или... и не ревнива? Но уж этот-то - дудки! Да, и мириться с неизбежным, и скрывать обиды она умеет неподражаемо, но чтобы самой себе измышлять лишние хлопоты и тревоги? А если даже, любя сестру, и справилась с ревностью - как быть с телесной жаждой? Ведь Бегила не может не понимать, что если Нивела станет Четвёртой женой, ей самой будет меньше перепадать мужниной ласки? Пусть ненамного, а меньше...
А ручей - издеваясь! - взбулькивал; а звёзды - ехидничая! - перемигивались; а ветерок - насмехаясь! - лгал; но То, Что пришло из Глубины... только к Его чистому голосу прислушивался Ле-гим-а-тан: да - может! Бестребовательной и бескорыстной, вообще позабыв о ревности, может являться Любовь. Мало того - должна. Если она - Любовь. Не отвергая телесных радостей - уметь подниматься над ними. И такая - поднявшаяся (но ни в коем случае не оторвавшаяся!) над плотью Любовь - способна принести и плоти несравнимо сильнейшую радость. Дать куда более глубокое удовольствие, подарить не в пример острейшие ощущения... казалось бы, в любовном соитии - дари и будешь сто крат одарен, но...
...на небо взошла половинка поздней луны - скоро Легиде пускаться в очередные земные странствия - Ле-гим-а-тан, перемеривая и перевзвешивая поколебленные нравственные ценности, сидел у ручья, не торопясь возвращаться в комнату. Новое на грани (или за гранью?) доступного ему очень хотелось понять здесь же: на берегу ручья, под звёздами, поблекшими в лунном свете.
Любить - не желая, не вожделея... любить - и всё... разве такое возможно? Мало того, любить не задумываясь: а любим ли ты? Не порывая с плотским, забыть о плоти? Будто бы телесная, смертная оболочка его, Ле-гим-а-тана, сути не вмещает полностью? И все его души - ах, нет, единственная душа! - имеет обителью не только несовершенное человеческое тело, но и что-то ещё... как бы разом пребывая и в нём и вне его... тем самым соединяя дольнее прозябание с божественным инобытием... уф! Пожалуй - лишку головоломно! Хорошо бы как-нибудь обойтись без таких сложностей... увы: по-новому не поняв плоть, и любви не поймёшь по-новому! Де-рад побери, какой-то заколдованный круг! Живя в теле - забыть о нём? И только тогда оно будто бы заживёт по должному! Да не из сыновей и дочерей человеческих, из богов и богинь народа бад-вар, исключая, возможно, Ле-ина, подобного не вместит никто! И что же? Выходит, Бегила выделяется не только из человеческого ряда? По меньшей мере, становится вровень с Ле-ином? По своей воле предложив мужу взять сестру Четвёртой женой...
Поражённый открывшимся, Ле-гим-а-тан полностью упустил из вида, что, на его ложе предложив место сестре, Бегила вовсе не предлагала ей уголочка в мужнином сердце! И более: зная, насколько сердце жреца заполнено ею одной, могла, не опасаясь, слегка подвинуться на ложе - жертвуя, разве что, малой толикой телесных утех. В свете открывшегося Ле-гим-а-тану - жертва почти невидимая. Но всё-таки - жертва. И главное - добровольная. И именно добровольность этой незначительной, в сущности, жертвы сместила нравственные ориентиры - до невероятных размеров увеличив в глазах жреца Бегилину самоотверженность. Земную женщину выдвинув не только из ряда людей, но и из ряда богов и богинь народа бад-вар.
Хотя, не потеряй Ле-гим-а-тан способности к трезвому мышлению, он без труда бы понял: любовь Бегилы - отсюда. Вся - из земного мира. О новой любви и о новой плоти она знает не больше его самого. А возможно - и меньше. Но, к счастью, на какое-то время потеряв способность к разъедающим играм ума, Ле-гим-а-тан сумел избежать невыгодного для себя сравнения: он - знает, Бегила, не зная - жертвует. Пусть немногим, но жертвует. Бескорыстно. По своей воле.
Легида неторопливо шла вверх по небу - размягчивший заскорузлую корку сознания, понемногу гас неземной свет. Нет, жрец уже не мог позабыть ни о новой любви, ни о новой плоти, но и остаться взыскующим их, как самого дорогого в жизни, тоже, увы, не мог. Его по-новому настроенные мысли сплелись в незатейливый узор: для новой любви необходима новая плоть, но поскольку старую нельзя изменить по своей воле - надо её очистить...
Наконец, поняв, что новое Откровение он сейчас не способен осмыслить глубже, жрец возвратился в комнату.
Лунный луч падал на ложе - на женские руки, на щёки, на лбы, на груди, на разметавшиеся по изголовному валику, завораживающие пряди волос. Да, не зря в народе бад-вар укоренилось общее мнение, будто женские волосы, притягивая Нездешние Силы, могут являться пристанищем для богов. И хотя это древнее поверье почти не затрагивало жреца - служа Ле-ину, он давно отказался от большинства суеверий - сейчас, глядя на серебрящиеся в лунном свете ленты, струйки и нити Ночи, Ле-гим-а-тан чувствовал, что Ужасная не взялась из ниоткуда, что Душа Изначальной Тьмы владеет частичкой каждого из живущих на этой земле. А как же, Открывшийся?.. Он - из другого ряда... Не только ни в чём не схожего ни с рядом Древних Могучих Сил, ни с рядом богов и богинь народа бад-вар, но если сними и пресекающегося - то только на миг, случайно...
Ещё немножечко поглядев на высвеченную луной, прядями разметавшуюся по изголовному валику Душу Ночи, Ле-гим-а-тан тихонько подошёл к ложу - его жёны так уютно спали, что было жалко их потревожить. С краю, как всегда, на левом бочку - Бегила. И её ноги так подогнулись в коленях, что волей-неволей - дабы освободить чуточку места - их пришлось немного подвинуть: тёплые, нежные, совершенно изумительной формы. Авось, не проснётся девочка? Проснулась. Слегка приоткрыла глаза. Потянулась губами к лицу жреца. Правую руку закинула на его плечи...
...засыпая - и кто только подбросил такую мысль? - Ле-гим-а-тан подумал: в основе своей будучи совершенно земной, любовь Бегилы озарена горним неугасимым светом...
* * *
"Завтра же на алтарь заморыша! К Данне - пока не поздно!", - назойливо вертясь в голове, это соображение отвлекало Вин-ваша от крайне важного и сугубо тайного разговора. С раннего вечера и до поздней ночи поодиночке неприметными тропинками недовольные воины и вожди сходились в редко посещаемый, укрытый скалами отрог долины. В основном, как повелось испокон веков - молодые, горячие. Впрочем, среди собравшихся присутствовали "молодые" весьма условно - конечно, не старики, но уже достаточно тронутые битвами и равноденствиями: успевшие получить первые боевые отметины, когда большинство из пришедших и ходить-то ещё не умело толком.
Да, когда войско вернулось домой - праздничная суматоха, радость от встречи с детьми и жёнами - горечь из-за украденной победы почти прошла, но уже скоро (не минуло и двух лун) вновь усилилась. Причём - многократно.
Горцы постарше - ревностнее относящиеся к обычаем предков - сожалели о великолепном массовом (увы, не состоявшемся!) жертвоприношении.
(Нет, сразу после штурма погибших воинов из Священной Долины провожали пристроенные совместно с ними на погребальных кострах не только убитые в бою, но и пленные, заколотые в последний миг. Где-то, около ста горожан. И жертвоприношение, стало быть, не обошлось без свежей, богам столь угодной крови. Однако героизм погибших был, несомненно, достоин большего, чем жалкая сотня жизней!)
Молодые (легкомысленные, жадные до плотских утех) в основном сетовали, вспоминая юных горожанок - достигших небывалых высот в любовных играх. Ах, какие наложницы могли быть у них! Не вмешайся так не вовремя Водяные Черепахи! И, разумеется, и молодые, и те, что старше, забыли о своей скаредности: не возжелай они сверх меры, закончи пораньше торг - Повелитель Молний не успел бы их укусить посмертно, устроенная наёмниками резня уже не навредила бы жителям Священной Долины. Для заклания на алтарях и мужчин и старух, и мальчиков было бы у горцев в достатке. А также - соблазнительных городских распутниц: дабы днём помогать женщинам по хозяйству, а ночами обучать воинов-победителей восхитительным любовным играм.
А поскольку среди собравшихся заметно преобладали молодые - большинство разговоров (пока ещё не все подошли и не приспело время для общих прений) сводилось, в конце концов, к женским особенностям и отличиям. В основном - телесным. Умственное в женщинах большинству сыновей народа бад-вар было не интересно - подчёркивались, считаясь общим местом, лишь отрицательные свойства: лживость, коварство, хитрость. Душевное вовсе не принималось в расчёт: неуловимо, зыбко, не скроишь по готовым меркам.
Вин-вашу - лелеющему, ох, какие замыслы! - этот необязательный трёп хотелось перевести в другое русло: поближе к своему, заветному, но... "Завтра же на алтарь заморыша", - ему очень мешали мысли о преступном своеволии Темирины. Задетый за живое Второй женой, он не мог пропускать мимо ушей замечаний о женских уловках, подлости и коварстве - волей-неволей прислушиваясь к ним, от важного (судьбоносного!) отвлекал свой ум.
"Нет! Хватит! Распусти баб - сядут на шею! Будто мало ему одной Лилиэдки! С её немыслимым - посметь изменить самому Че-ду - преступлением! Которое он, промолчав в силу сложившихся тогда обстоятельств, был вынужден разделить с преступницей! И Темиринка теперь - по её стопам! Пожалела, видите ли, для Данны первенца! Добро бы - здорового и красивого! Он бы такое понял! Простил! И, возможно, согласился бы скрыть её обман! Нет же - больного, хилого! Завтра же на алтарь заморыша!"
Подобные мысли, вертясь в Вин-вашевой голове, ему очень мешали думать о предстоящем собрании. Только-только всплывёт в разговоре с кем-то что-нибудь общее, важное для Людей Огня, как сразу же заслоняется вредной частностью:
"А без Лилиэдки, пожалуй, не обошлось и тут! Сама по себе Темирина ни за что бы не решилась обмануть Данну! Да, на Побережье порой случается: некоторые из беспечных, чадолюбивых мам особенно крепких мальчишек-первенцев не отдают богине. Притворно обмениваются и, пожертвовав чужой девчонкой, усыновляют своих же чад. Но чтобы на такое решиться дочери Гор... сколько ни будь у неё смелости... нет! Наверняка не обошлось без Лилиэдиного участия! Завтра же провести тщательное расследование! И в случай чего, дать наконец почувствовать Первой жене, кто в Доме хозяин! По- настоящему - до кровавых рубцов - поучить развратницу! Заодно, припомнив ей Ин-ди-мина! И ещё... на Побережье женщине, решившейся на обман, всегда готовы помочь уладить отношения с Данной жрецы Ле-ина и некоторых Младших богов и богинь... а здесь? На каких, спрашивается, жрецов и каких богов Лилиэда могла рассчитывать в Горах? Обещая помочь Темирине? На каких, на каких... будто не ясно! Конечно же - на Му-ната! Всюду этот лукавый жрец! Вмешивается и сеет смуту! Ах, чтоб его..."
...но что, "чтоб его" - Вин-ваш не успел вообразить соблазнительную картинку сокрушительного паденья жреца: из званых наконец-то подошли все. Живость необязательных частных разговоров заместилась деревянной торжественностью общего дела.
Выступающие говорили строго по форме - кратко, не перебивая друг друга - но поначалу очень бестолково: обида правила их речами. Не столько предлагалось, как взять своё, сколько слышались вздохи о потерянном. Мол, коварным жителям Побережья - провались они все к Де-раду! - их подлое вероломство ещё отольётся кровавыми слезами.
(Будто бы без этих неумных выскочек все и так не знали, будто бы это не общая рана горцев!)
Однако скоро - после пяти или шести толком ничего не сказавших недоумков - очередной из выступающих наконец-то подошёл к важному: разве от жителей Побережья ждали чего-нибудь другого, кроме подлости и коварства? Разве лишь из-за одних нечестивых прибрежных неженок оказалась оплёванной выстраданная победа горцев? А Ин-гал-тремит? Ин-ди-мин? Ин-бу-прир? Главнокомандующие объединённого войска Священной Долины? Кто поспешил принять предложенный Ле-гим-а-таном мир? Кто - как не эти пораженцы! Двурушники! Недоумки! Трусы!
До "предателей" и "изменников" пока ещё не дошло, но скоро, судя по возрастающей горячности в речах ораторов, должно было дойти. Скоро - Вин-ваш понимал - перехлестнёт через дамбы правил, приличий, норм. И тогда...
"Ах, провалиться бы колдуну к Де-раду! Там ему место, там! В сумрачном Нижнем мире! У Кровожадной Данны! Среди смертельно согрешивших женщин, непоправимо падших Героев, невольников и младенцев! Среди утонувших, пропавших без вести, сорвавшихся в пропасти, сожранных львами и людоедами из лесных племён. Словом, среди тех, которые почему-нибудь не очистились пламенем погребального костра. А не здесь - не среди людей! Чтобы колдун не осмеливался больше давать вредные советы ему, Вин-вашу - Спасителю народа бад-вар! Кем-то, видите ли - ничтожнейшими девчонками! - почему-то нельзя пожертвовать; так-то - унизительно вежливо! - надо держать себя с предводителем захудалого рода; на этого нападать, а того не трогать - тьфу! Будто он сам не знает! Или - вообще уже полный завал! - баламутить чужих баб? Против него, Вин-ваша, потихоньку настраивать его законных жён! Ладно бы - одну Лилиэдку! Сестру он по-настоящему никогда не держал в руках - но Темирину! Благочестивую горянку! Сбивать с праведного пути - суля защиту от гнева Данны! Ах, ну что б его поскорее прибрал Де-рад! Ведь не то..."
...а ничего, увы, не "не то"! Распалившиеся говоруны против Ин-ди-мина, Ин-бу-прира и Ин-гал-тремита чего уже только не предлагали - едва ли не предать смерти! - а против лукавого жреца ещё никто не сказал ни словечка. Как же, спознавшегося с такими Силами, попробуй, задень - горцы смертельно забоялись колдуна едва ли не с момента его появления в Священной Долине. И каждая новая нечестивая выходка Му-ната умножала страх. А уж после его кошмарного изобретения (высаживать бревном городские ворота - из каких это бездн пришло?) всякий из горцев был скорее готов потерять голову, чем осмелиться поднять руку на колдуна. Впрочем, если без приятных самообманов, он сам, к несчастью, тоже... и что же? Му-нат неуязвим? Увы, похоже, что - да. Во всяком случае, ни единого из Людей Огня жрец может не опасаться... и?..
Другие-то очень уязвимы! И Ин-бу-прир, и Ин-ди-мин, и Ин-гал-тремит! А недовольство незадачливыми вождями всё сильнее слышится в речах выступающих, всё язвительней осуждается принятый ими мир, всё настойчивее раздражённые горцы требуют смерти изменникам, но... ничего конкретного! Так - общие пожелания...
Слушая эти грозные речи, Вин-ваш жалел о зря упущенном времени. Не о легкомысленных жёнах, непростительно отвлекаясь, ему следовало думать перед началом собрания! Тем более - не о Му-нате: до колдуна всё равно сейчас не дотянешься. Нет, до начала общего разговора ему очень стоило перешепнуться со многими из пришедших - тогда, возможно, выступающие поопределённее бы высказывали свои требования! А то, - смерть предателям! - а дальше - ни шага. А ему-то, спрашивается, много ли толку от смерти Ин-ди-мина? Ну да, найдись смельчак и всади нож в предводителя рода Змеи - освободилось бы заветное место, а дальше? Кто он такой, чтобы надеяться занять это местечко? Герой, Победитель Градарга? В нужный момент большинство забудет! Один из Вторых вождей? Вздор! Вторых-то - аж пять! А что пришелец, принятый родом Змеи чужак - это вот вспомнят все! К тому же - возраст. Он что-то не слыхал, чтобы в Горах предводителем рода становился кто-нибудь моложе шестидесяти равноденствий. Нет! Смерть Ин-ди-мина его ни на шаг не приблизит к заветной цели. Зато отдалить - способна... А бестолково гневные речи могли вот-вот подтолкнуть к неразумным решениям - Вин-ваш это понял и взял слово.
Поначалу сын Повелителя Молний говорил в лад с предшествующими ораторами: о трусости и нерешительности вождей, о низости и коварстве жителей Побережья, о мужестве и героизме горцев. Единственное отличие: предателями и изменниками Ни Ин-ди-мина, ни Ин-бу-прира, ни Ин-гал-тремита Вин-ваш не обозвал ни разу. Да, они проявили себя робкими до трусости, недальновидными до слепоты, но ведь и то... пусть собравшиеся припомнят ... перед старейшинами стоял не лёгкий выбор... в соотношении один к одному вступать в битву на чужой земле - не всякий из вождей решился бы на такое... неудивительно, что старцы - зачем же скрывать их возраст! - уклонились от главного сражения... лишив горцев не победы - никто и ничто не может лишить Героев победы! - но её сладких плодов... а что главнокомандующие оказались предателями - нет, помилуйте, он этому не верит... и собравшимся - храбрейшим из храбрых! - не стоит торопиться с выводами... взять, к примеру, того же Ин-ди-мина... конечно, как вождь - все понимают, да?.. но как предводитель рода... заботлив, благочестив, внимателен... и если Первым вождём при нём будет кто-то порешительней, помоложе и, главное, посамостоятельней...
Вин-ваш свою речь сумел завершить в самое время: не сказав лишнего - незаметно выразив нужное. Способные понимать - поймут, а дуракам не к чему прицепиться. Ведь ничего определённого, всё: "подождать", "присмотреться", "в том только случае, если" - тьфу! По честному - тошнотворная речь! Достойная не воина, а жреца, да и то - из самых немощных! Или... величайшего из властолюбцев! Ничего самому - чтобы всё предложили другие, оценив его скромность. А не чрезмерную ли? Вдруг да не так поймут? Решат, что Великий Герой, довольствуясь славой, не жаждет обременять себя излишней властью?
Сойдя с камня, с которого говорил, сын Повелителя Молний с трепетом вслушивался в речи последующих ораторов. Куда теперь наклонится большинство? Слава Великим богам, его слова оказались переломными: выступивший сразу после него, хоть и довольно ещё нёс всякой околесицы, но незадачливых вождей уже не называл изменниками и не требовал их смерти. Дальше - определённее. Горячие, недалёкие выговорились в начале - от тех, что умней и сдержанней, наконец-то стали поступать дельные предложения. Правда - противоречивые. От традиционного для Священной Долины самосожжения протестантов, до не стыкующегося ни с какими обычаями, мало кому понятного предложения ограничить всевластие Предводителя рода, передав некоторые из его полномочий военным вождям.
И совсем уже неожиданным для самих собравшихся оказался итог долгих словопрений: вообще ничего не делать. В частности - не возвращаться. Пусть к покинутому из-за войны перевалу с Ин-ди-мином отправятся те, которые им довольны. Недовольные останутся здесь - на дальних угодьях рода Змеи.
Кто первым высказал небывалую мысль и понимал ли он, что предлагает - не суть, а вот почему все согласились с безумцем - ведомо только Ужасной. Как бы то ни было, но никто не заметил таящейся в этом предложении страшной угрозы. Напротив, кошмарная небывальщина заворожила вначале всех - словно бабочек, пылающий ночью костёр. Видя лишь выгоды: свободу от надоевшей власти Ин-ди-мина, тучные пастбища, расширение и процветание рода - никто не хотел посмотреть вперёд хотя бы на десять равноденствий. А посмотри - он бы увидел вдали отнюдь не процветание. Ведь дальние угодья рода Змеи - спорные земли. И союз с родом Лошади оказался возможным только потому, что Змеи согласились на этих землях не заводить постоянных поселений. Да, война поубавила мужчин, однако не настолько, чтобы пересматривать взаимовыгодный договор! А через десять равноденствий? Когда подрастут мальчики? И девочки понесут от них? Да что десять - уже через пять равноденствий Змеи начнут стеснять Лошадей! Ведь в этом конце Священной Долины мало обильных угодий, и если, поселившись здесь, нарушить шаткое равновесие - сначала голод, затем ссоры и уже скоро неизбежные междоусобные войны.
Из собравшихся одному Вин-вашу грядущее приоткрылось с чёрного краешка: голод, сраженья, кровь - но ради спасения своего народа Великий Герой не
колеблясь согласился на временные неудобства. И, взяв на себя ответственность, не спешил открывать глаза простецам. Не видят - тем лучше! Увереннее шагнут в неизвестность! А предстоящая чреда многочисленных мелких войн? Так ведь - мелких! Не угрожающих гибелью народу бад-вар! А что довольно прольётся крови - потом будет крепче стоять! Его отец, Повелитель Молний, куда как обильно пролил крови на Побережье, и до чего же прочно стояло!
Нет, если собравшиеся решили остаться на дальних угодьях рода Змеи - следует сполна воспользоваться благоприятным случаем, а не указывать всем на беды, которые могут случиться из-за их скоропалительного решения. Указчиков и без него будет достаточно! Ин-ди-мин, Ин-бу-прир, Му-нат - далеко не полный перечень! Не только вожди, но и некоторые из обыкновенных воинов наверняка прозрят грядущие войны, наверняка попробуют воспрепятствовать расколу рода Змеи - нет уж, ему совсем не с руки помогать этим благоразумцам! Пусть сами стараются!
"А ведь случись наметившийся раскол, у оставшихся он окажется старшим по званию!", - с этой приятной мыслью значительно заполночь Вин-ваш подходил к своему шалашу...
Пищал вредный Темиринин младенец, - ну да недолго ему осталось, завтра же на алтарь заморыша! - сама Темирина, крепко прижав к груди худосочного отпрыска, то ли спала, то ли притворялась спящей. А Лилиэда? Вытянув правую руку, Вин-ваш коснулся Ту-маг-а-дана - вот что значит, неукоснительно следовать воле богов! Каким крепким растёт мальчишка! А быстро-то - считай, на глазах! Но мама... куда это она запропастилась?
Осторожно, дабы не разбудить сынишку, пошарив между мальчиком и сплетённой из веток стеной, Вин-ваш никого не нашёл - что, опять наладилась к Ин-ди-мину? Забыв не только о приличиях, но и о супружеском долге? Ну, ничего, утречком он ей задаст, как следует! Чтобы, если не поняла, то хоть почувствовала: наступившее лето ничуть не схоже с прошлым! Принятый родом Змеи, тогда почти что беглец, теперь-то он - о! Не просто Великий Герой и Знатный Отцеубийца - но всеми признанный Вождь! Уже не нуждающийся в покровительстве Ин-ди-мина! Больше не собирающийся смотреть сквозь пальцы на любовные шашни своей Первой жены с предводителем рода! Да и Первой женой - после рожденья Ту-маг-а-дана, после гибели Повелителя Молний - Лилиэда разве что только считается! А в сущности - сирота, беглянка - не рыпаясь, будет стоять там, где он соизволит отвести ей место! Ладно, утречком, не откладывая, маме Ту-маг-а-дана придётся хорошенечко разъяснить, что к чему! Дабы надолго запомнила. А пока...
После вчерашней ссоры - туда же, вслед за Лилиэдкой, а ещё горянка! - к Темирине его не слишком тянуло, и, ощупью перебравшись через спящую женщину, Вин-ваш заключил в объятия Миньяну. Рыженькую - во всём шустрячку! Немного лишку неразборчивую в своих связях, но ведь - не жена. Да и наложница так, не из признанных - спит в его шалаше, и ладно. И спрос с такой, разумеется, не велик.
* * *
Му-нат, безуспешно стараясь скрыть от себя эту слабость, возвратился в Священную Долину только из-за Лилиэды, однако, осмотревшись, скоро обнаружил, что в Горы вернулся он очень кстати.
Казалось бы, погиб Повелитель Молний, взят и разграблен Город, сурово наказан род Снежного Барса - радуйся! Однако радовались победители весьма и весьма умеренно. Усиливаясь день ото дня, сожаление об оставленных на Побережье пленных могло вызвать опаснейшее брожение. Да, пал ненавистный Город, убит вероломный вождь, но зияющая трещина продолжает угрожать бедами - её зазубренные края, увы, не сблизились ни на шаг. Да и можно ли их сблизить? В человеческих ли это силах? Правда, Легида когда-то ему открыла, будто трещину сможет засыпать зачатый Грозным Че-ду Великий Мудрец и Герой Ту-маг-а-дан... Но можно ли принимать всерьёз откровения это ветреной богини?.. И потом: от кого от кого у Лилиэды мальчик, но уж никак не от Че-ду! И?.. если засыпать трещину не в человеческих силах, то люди, возможно, могут построить через неё мостик?.. но даже если и могут - для этого необходимы знания...
Лукавый жрец Ле-ина не зря околачивался в горах подолее трёх равноденствий - ему таки удалось обольстить пятерых из жителей Священной Долины. Правда, трое из них были почти мальчишками, один - престарелым служителем Де-рада, и толку от таких помощников было не слишком много; зато пятый - полноправный воин - оказался бесценным соглядатаем. Только от него Му-нат узнал что-то достоверное о нехорошем, грозящем перерасти во всеобщую смуту, брожении.
И неудивительно, что когда тот отправился на тайную сходку, колдун с нетерпением ждал его возвращения. Наконец-то сдвинулось! Наконец-то рассеянное в воздухе недовольство начало сгущаться в грозовую тучу! Да - очень опасную: но всё-таки, если есть что-то определённое, то можно попробовать направить его в нужную сторону, а не получится - хотя бы вовремя уклониться.
И потому в самом начале ночи - только-только успело по-настоящему стемнеть - услышав шорох в кустах неподалёку от шалаша, жрец вопросительно насторожился. Что? Соглядатай уже вернулся? Но, если так - вряд ли тогда состоялась сходка? Или не он, а кто-то другой? Не желая, чтобы его заметили, прокрался в темноте кустами?
Выбравшись из шалаша, Му-нат безуспешно всматривался в сплошную черноту - после масляного светильника внутри глаза совсем не хотели видеть в темноте снаружи. Кто? Вернувшийся соглядатай? Или кто-то другой? По делу? Или - с недобрым умыслом? Шагах в десяти от шалаша заслышался знакомый, его окликнувший голос - Лилиэда? Но почему - ночью? Что у неё стряслось? Что-нибудь - с сынишкой? Но зачем же тогда она кралась кустами? На два-три мгновенья эти надуманные загадки заняли ум Му-ната - затем жрец тихонечко отозвался.
Лилиэда приблизилась. Протянула Му-нату дрожащую то ли от волнения, то ли от страха руку. Дотронувшись, успокоилась. Следом за колдуном вошла в просторный шалаш и слегка прижмурилась от света. Пока её оглядывал жрец, молча стояла в углу, растрёпанной головкой касаясь переплетённых ветвей. Вид ой-ёй-ёй имея: по плечам и груди змеились распущенные волосы, зажатая в правой руке накидка выглядела только что вынутой из грязной лужи, скрывающую бёдра и часть живота зеленоватую ткань разорвал зловредный шип, и всюду на незакрытом теле царапины от острых колючек. Иные глубокие - до крови. Торопилась и явно шла не по тропинке - кралась в темноте через кустарник. Зачем? Лилиэда заговорила.
Быстро поняв, в чём дело - не горит, до утра потерпит - свою безудержно разговорившуюся бывшую воспитанницу и ученицу Му-нат мягко прервал: мол, в целом ему вполне ясно, пусть Лилиэда успокоится, он сумеет защитить Темирининого младенца, сейчас неотложней другое. Велев дочери Повелителя Молний подойти поближе к светильнику, жрец, распустив завязки, освободил ей тело от порванной грубой ткани. Внимательно с головы до ног осмотрев юную женщину, взял чистую тряпицу и, умакнув её в кувшин с ключевой водой, осторожно промыл царапины - в основном, не глубокие, но множественные и потому болезненные. Только на левом бедре шип, разорвавший ткань, распластал до мяса нежную кожу. Му-нат достал горшочек с целебной мазью и длинную узкую ранку залепил густой смесью. Затем, подбросив веточек на полу потухшие угли, раздул в очажке небольшой, но жаркий огонь и подвёл Лилиэду поближе к очагу. Пустяковые царапины прекрасно зажили бы и без его вмешательства, а вот согреться девочке, промокшей при переправе через разлившийся ручей, совершенно необходимо - простывшей легко подхватить любую хворь. Да вдобавок - расстроенной и огорчённой злым велением Вин-ваша.
Когда обсохшая кожа потеплела на ощупь, Му-нат взял городскую (из тончайшей козьей шерсти) накидку и завернул в неё юную женщину. На покрывающую низенькое ложе волчью шкуру положил ещё две овечьих и, устроив на них Лилиэду, предложил дочери Повелителя Молний сладкого, крепкого вина. Теперь можно не спешить, пусть беглянка рассказывает обстоятельно...
Оказалось, что главное (зачем она так торопилась ночью) Лилиэда уже поведала: сразу же, как вошла в шалаш - в первых немногих словах. И, пообещав спасти Темирининого младенца, Му-нат её уже в основном утешил. Да... утешил... в единичном, отдельном, частном... но...
...всякий раз, как Великий Герой измыслит какую-нибудь зловредность, ей что же - бежать к жрецу? Жаловаться и искать защиты? Но ведь жену защищать от мужа - не только бесполезно, а где-то и нелепо! Да, изредка случается: своим законным злодеем доведённая до крайности - хоть не живи! - женщина, смалодушничав, убегает к отцу... на потеху сплетницам! Для неё, Лилиэды, и жалкий, и невозможный выбор. Смирись она даже с позором и надумай уйти от Вин-ваша - уходить ей не к кому. И потом: она не считает себя доведённой до крайности - да, вернувшись с войны, муж стал драться больнее, однако не настолько, чтобы его бояться всерьёз... а вот она боится... а почему - не знает...
Му-нат, участливо выслушивающий Лилиэдины жалобы, знал почти достоверно... Нехороший огонёк в глазах сына Повелителя Молний, когда тот, сжимая жертвенный нож, собирался заклать на алтаре внучек предводителя рода Красной Лисы, ох, как запомнился жрецу! Нет, Лилиэдин страх - не пустая выдумка: увы, она прозрела... "увы" - ибо не поможешь... а утешать?.. зная, что её страх очень обоснован?.. не предательство ли это? Да, Вин-ваш способен на страшное... но разве можно такое говорить жене о её муже?! Однако - не говорить, коли уже сама почувствовала... тоже - не выход... нет, надо придумать что-то такое... успокаивающее, не расслабляя... как когда-то перед ядопитием... чтобы, справившись с гнетущим страхом, она ни в коем случае не потеряла осторожности! Да уж, с сыном Повелителя Молний никак нельзя терять осторожность! И Лилиэде необходимо об этом сказать... да - необходимо... но - как?
Размышляя, Му-нат присел на краешек ложа и, накрыв ладонью Лилиэдину руку, попытался в юную женщину вселить уверенность одним прикосновением, без слов. Уверенность, которой, к несчастью, сам не имел. Разумеется, не в отношении Темирининого младенца - он без труда убедит Вин-ваша отказаться от этой жертвы - нет, в отношении будущего дочери Повелителя Молний и шире: в отношении будущего Людей Огня. Увы, закончившаяся война ни на шаг не осветила путь - впереди, как всегда, темно.
Молчаливые прикосновения, даже если не достигают своей прямой цели, редко проходят бесследно: не находя утешающих слов, жрец бессознательно поглаживал Лилиэдину руку - чувствующую, тёплую, живую! - и, стало быть, не скажешь, кто более "виновен" в последовавшем безрассудстве. То ли из благодарности девочка потянулась к нему, то ли Му-нат к ней наклонился излишне нежно, но то, что неизбежно должно было случиться раньше или позже - случилось в эту ночь. И сразу после - будто она пришла только за этим! - женщина безмятежно уснула. Смешавшийся жрец, немного полежав рядом, встал, выпил вина и, воровато глянув на Лилиэду, вышел из шалаша. Свершилось. Только вот - что свершилось? Обольщение? Кража?
Снаружи, взбодрённый ночным холодком, Му-нат смог верно посмотреть на только что приключившееся: в общем-то - ничего не свершилось. Расчувствовавшаяся девочка ему отдалась, не мудрствуя - и ничего более. Видя в нём покровителя и заступника: в нём - также как в Ин-ди-мине... то есть - одного из... когда ему самому хотелось совсем не того! Нет и того, разумеется, тоже, но - в дополнение... Когда Лилиэда зажглась бы ответным чувством... А не просто - ища у него защиты. Только вот...
Впервые со времени бегства в горы жрец разрешил себе задуматься о своей "подземной" любви: на подобные мысли наложенный им когда-то строгий самозапрет Лилиэда, отдавшись, разрушила этой ночью - думать стало не только можно, но и необходимо. И... бесполезно!
Немного походив в темноте перед шалашом, Му-нат это отчётливо осознал: почти задушенная волей его больная любовь ничего хорошего не могла разбудить в ответ в дочери Повелителя Молний. И хорошо, что не разбудила! Какого-нибудь укусливого зверька! А то ведь: Ле-гим-а-тан дождался - возможно, и он дождётся! Да уж - будто любовь валяется на дороге! Не поленись, наклонись - возьмёшь! Как же! Женщину - да, возьмёшь, а вот её любовь... И потом, может ли он позволить себе это редкое извращение, коим является любовь? Особенно - в данное время. Когда не успела утихнуть одна война, а близко - за следующим перевалом - ворчит другая? Ему, "мудрейшему", не надлежит ли у Лилиэды учиться простоте? На ночь сошлись - и ладно. Приласкав и пригрев друг друга, оба утешились - и хорошо. А о завтрашнем - завтра.
Не додумавшись ни до чего утешительного, Му-нат вернулся в шалаш. Глядя на спящую Лилиэду, выпил ещё вина. Жалко, но женщину скоро придётся будить: ей желательно вернуться домой до того, как придёт Вин-ваш - дабы избежать лишних побоев, а главное, дальнейшего отчуждения. Всё-таки - на нелестный вывод жрецу хватило смелости и ума - если дочь Повелителя Молний кого и любит, то только мужа. И жалуется на него, и боится его - поэтому. Не то - не так уж и не к кому ей уйти, Ин-ди-мин приютит с большим удовольствием - сбежала бы от своего "злодея".
Любит Вин-ваша сейчас... а завтра? Будет ли продолжать любить? Видимо, если её муж не докатится до совершенно уже немыслимой жестокости - будет. И долго? Всё чаще терпя болезненные и несправедливые побои? Этого невозможно знать заранее... Однако ему, Му-нату, вряд ли стоит обольщаться: даже закончась разрывом отношения Лилиэды с братом, на ответную любовь с её стороны уж кому-кому, но не ему рассчитывать. На благодарность, признательность - да; на любовь - дудки. А недавняя близость с нею? А будто она была для Лилиэды хоть чуть-чуть обременительной! Будто не естественным было огорчённой, расстроенной женщине приласкаться к своему заступнику! Это говорит лишь о её мягком сердечке и о достаточно свободном понимании своих прав и обязанностей. И на такие-то восхитительные знаки внимания от Лилиэды он иногда может рассчитывать - впрочем, как и Ин-ди-мин. И всякий - либо оказавший помощь, либо сумевший ей понравиться. А вот на любовь...
...умом понимая, что "нет", сердцем Му-нат продолжал противится окончательному приговору и посему нашёл уклончивое решение: пусть всё остаётся, как есть. Надумает Лилиэда - пусть приходит. Не надумает - нечего делать, как-нибудь перемается, оплакивая про себя несостоявшуюся любовь... А пока...
Осторожно разбуженная жрецом, женщина не пожелала возвращаться домой ночью. Вставать с мягкого тёплого ложа и окунаться в холодную тьму - нет уж, увольте. Вот когда развиднеется утром - другое дело. Тем более, что ей не хотелось видеть сейчас Вин-ваша. Рассердится? Ну и пусть! Она всегда может сослаться на Ин-ди-мина - мол, старейшина рода пригласил её в гости, как было отказаться?