Порыв северного ветра заставил Ирката съежиться и пожалеть о своей наготе. Последние две луны священного обряда Приобщения в физическом отношении были самыми ответственными и трудными: предшествующую Зимнему Солнцестоянию и следующую за ним луны претендующий на звание мужчины юноша должен был провести в одиночестве, совершенно голым, на "подножном корму" - питаясь то есть тем, что сможет себе добыть с помощью копья и лука. Огнем, к тому же, имея право пользоваться лишь в темное время суток - разжигать его после заката и на рассвете гасить. Да еще в трех полных дневных переходах от стойбища - стало быть, в совсем незнакомой местности.
Хорошо, хоть зима выдалась не слишком суровой: предшествующую Солнцестоянию луну Иркат днем ни разу не мог посетовать на холод, а ночью согревал костер. Однако с началом Солнцестояния юго-западный ветер сменился северо-восточным, выпал снег, лужицы схватились ледком. Правда, днем это безобразье растаяло, но обнаженный юноша все равно мерз: ах, если бы можно было завернуться в ту оленью шкуру, которую, грубо выделав, он хранит в своем шалаше! Увы. Ни Лесовик, ни Водяная Девушка не потерпят столь вопиющего кощунства. Немочью и болезнями поразят юного святотатца. А если каким-нибудь образом углядит Кайхар, и того хуже! Полноправным мужчиной в этом случае ему уже никогда не стать! И никогда, как своих ушей, не видать Лигайды!
Да, но если замерзнешь насмерть?.. А такие неприятности с испытуемыми - не часто, но и не вовсе редко - случаются. Особенно - в суровые зимы. Когда выпавший снег не тает по несколько дней, и замерзают не только лужи, но и болотца, и озерца, и даже тихие небольшие речушки.
Нет, да хранит его добрая богиня Айя, он не замерзнет! Почему, ну, почему испытуемым не разрешается заготавливать мяса впрок? Уж если не солить, не коптить, то хотя бы вялить? И почему одиннадцать дней назад, когда ему посчастливилось поразить стрелой молодую оленью самку, была такая теплынь, что, три дня набивая живот вкуснейшим мясом, остатки, едва они стали попахивать, он выбросил без всякого сожаления? Хотя... ублажив мелкий лесной народец, который, как всем известно, тухлятину считает отменным лакомством, он, может быть, поступил очень даже разумно? Конечно, ни оленя, ни косулю, ни даже зайца эти маленькие проказливые существа подарить не способны... грибы, даже самые поздние, давно отошли... орехи этой осенью не уродились... сохранившимися кое-где ягодами терновника сыт не будешь... что ж, придется испечь желудей... живот-то вон уже как подвело... и холодина - бр-р-р!
Нахмурилось, в воздухе запорхали снежинки, и Иркат понял: стоит ему (голому) еще немного побыть на пробирающем до костей ледяном ветру, он в самом деле замерзнет насмерть. В лучшем случае - без сил и без памяти, сжигаемый изнутри посланным Бранкой черным огнем - свалится в своем шалаше, и... нет! В Страну Вечного Лета ему еще рано! У непосвященных в мужчины юношей существование там не завидное! Вечно на побегушках, вечно... нет! Пусть даже при самом прославленном вожде, но в Стране Вечного Лета он ни за что не станет "мальчиком для утех"!
Распрощавшись с надеждой подстеречь идущую на водопой косулю, Иркат выскочил из укрывающих его зарослей лавровишни и бегом припустил к дубовой роще. Чуть ли не на одном дыхании промчавшись полторы тысячи шагов, юноша согрелся и повеселел - Стране Вечного Лета придется его подождать! Хотя бы до того времени, когда он станет полноправным мужчиной!
В обложенном дерном конусообразном шалаше было темно, тепло и уютно. Забравшись в него, Иркат первым делом нырнул с головой в кучу шуршащих дубовых листьев - однако холод, накопившийся в теле за половину дня, уходить не желал, а после ледяного ветра снаружи первое ощущение тепла внутри оказалось обманчивым. Юноше нестерпимо захотелось разжечь костер - что сделать до захода солнца было еще кощунственнее, чем завернуться в оленью шкуру: днем в качестве защиты от холода испытуемым разрешались только сухие листья. Однако тепла так хотелось... а до жилища присматривающего за испытуемыми хромого Кайхара не менее семи тысяч шагов... а дым?.. какой дым от сухого хвороста? Только ведь Кайхар наверняка не сидит в своей теплой хижине! Хромой, хромой, а ходок отменный! А уж какой глазастый - страсть! Не зря же четвертую зиму вожди выбирают Присматривающим именно его! Каждый раз из пятидесяти-шестидесяти испытуемых кандидатов он "заваливает" не меньше семи! А одного или двух из них - окончательно. Без права "переэкзаменовки" следующей весной. Да так ловко, что Совет Вождей с ним, как правило, соглашается. Конечно! В одежде из волчьих шкур - что ему от рассвета до заката не шастать по всему отведенному для испытуемых участку?
А Лесовик? Водяная Девушка? Айя? Увар? Бранка? Да разве только они?! Сколько Невидимых - и от Нижнего, и от Среднего, и от Верхнего Миров - следят за юношами, претендующими на место в Мужском Доме!
А есть - ух до чего же хочется!
Иркат нашел пригоршню испеченных утром - до света - желудей, содрал полопавшуюся на огне шелуху, но разве насытишься жалкой пригоршней? Ну что бы ему - болвану! - не испечь было больше? Нет же - понадеялся на свежее мясо! Два дня назад в высоком густом кустарнике обнаружив многообещающую звериную тропу - размечтался! Забыв, что в пору Зимнего Солнцестояния резко похолодать может в любой момент! Стоит только перемениться ветру! Да, мудрые шаманы в стойбище умеют за несколько дней предсказывать злые проказы Бранки, которая, вопреки воле своего отца Увара, любит досаждать Речным Людям, - но он-то, он? Накануне Зимнего Солнцестояния понадеялся на тепло? Будто бы живет уже не здесь (на земле), а в Стране Вечного Лета! Ну, не дурак ли?
Разбранив себя, Иркат разозлился, схватил лук со стрелами, в сплетенную из камыша большую сумку положил нож и выскочил наружу.
В воздухе порхали редкие снежинки, холодом обжигало кожу, но на этот раз таиться в засаде, постепенно превращаясь в сосульку, юноша не собирался - а на ходу не замерзнешь. Туда! В расположенный за границами участка, чернеющий на горизонте лес! Невидимому, но угадываемому за облаками солнцу еще четверть дневного пути - успеет! Особенно - если бегом. Конечно, пересекать границы участка - грех. Однако - в отличие от одежды и разведенного днем огня - грех прощаемый. И люди, и боги, и прочие невидимые существа наказывают за него не строго.
И Айя наградила Ирката за предприимчивость - пробежав трусцой где-нибудь около четырех тысяч шагов и достигнув опушки леса, юноша оказался в буково-каштановой роще. А каштаны - это тебе не желуди! И хотя большую часть урожая слопали кабаны, медведи и прочие лесные лакомки, за время достаточное, чтобы вернуться засветло, ему удалось наполнить каштанами сумку. К тому же, собирая их, Иркат находил и грыз восхитительно вкусные буковые орешки. О, завтра - прямо с утра! Сюда, в эту рощу! Если как следует запастись каштанами, то плевать ему на любую стужу! Обложить шалаш вторым слоем дерна, заткнуть поплотнее лаз - не замерзнешь в самые лютые холода! Пусть хоть весь день свирепствует Бранка - лежи себе на дубовых листьях да жуй испеченные ночью каштаны!
На обратном пути, недалеко от своего жилища - уже в сумерках - Иркату удалось подстрелить зазевавшуюся ворону. Дичь не ахти, конечно, но все-таки - мясо. И хотя, несмотря на быструю ходьбу и бег, на лютом холоде голый юноша вновь замерз до посинения, в шалаш он забирался в настроении куда более бодром, чем днем - скоро, совсем скоро можно будет зажечь огонь! Согреться, напечь каштанов, зажарить птицу и, впервые за последние несколько дней наевшись досыта, спать в благодатном тепле и видеть во сне Лигайду!
И огонь был зажжен, и ощипанная ворона жарилась на заостренной палке, и каштаны пеклись в золе, и у согревшегося Ирката в предвкушении предстоящей трапезы уже текли слюнки - и явился незваный гость, надзирающий за испытуемыми, Кайхар. Якобы - с инспекционным визитом. Якобы - по воле Увара. И эта внезапная проверка его благонадежности стоила Иркату половины вороны, всех каштанов (на отведенном для испытуемых участке они не растут и, значит, грех), расквашенного носа и рассеченной губы: когда Кайхар стал домогаться его как женщину, а строптивый юноша посмел отказать этому сластолюбивому представителю и земной, и потусторонней власти, то получил от рассердившегося блюстителя нравственности зверскую плюху и угрозу при очищении от греха "вкушения запретных плодов" быть высеченным до потери сознания. (Если твоя глупая, непослушная аржа не желает получить удовольствие, то пеняй на себя, нечестивец!)
Ах, если бы Кайхара не защищали Увар, Айя и еще кое-кто из Невидимых! Стареющий воин, конечно, много сильней и опытней - но ловкость, но быстрота! В них у Ирката не только среди сверстников, но и среди посвященных прошлой и даже позапрошлой весной не было соперников. Да, в единоборствах юноша не имел права состязаться с мужчиной (даже в игре поднять руку на Приобщенного - святотатство!), но в стрельбе из лука, метании копья, выслеживании зверя Иркату не было равных не только среди ставших мужчинами весну или две назад, но и среди куда более старших воинов. Конечно, в единоборствах главное - дух, но, во-первых, и телесные навыки кое-что значат, и, главное, Иркат был совершенно уверен: в его теле живет обсидианово-твердый дух Великого Вождя. И если бы не Невидимые... не страх перед Богами и Предками... о! Когда Кайхар, сожрав половину вороны и разбранив за каштаны, стал его бесцеремонно лапать, как безответного мальчика или женщину своей брачной группы, юноша не ограничился бы одним пассивным сопротивлением! Нет! Уклоняясь и ускользая, Иркат понял, что хоть Кайхар много сильнее, но в сравнении с ним так неловок, что несколькими точными ударами в незащищенные уязвимые места он бы вполне мог вышибить дух из воина. Кайхар это тоже понял и после недолгой борьбы отстал от энергично сопротивляющегося юноши. (В конце концов, только на первом этапе посвящения - в возрасте от десяти до двенадцати весен - мальчик обязан беспрекословно удовлетворять любые, в том числе и сексуальные, требования мужчины, а на втором, нет: после двенадцатой весны, став юношей, будущий воин мог отказаться от роли женщины. Да, отказывались немногие, но если отказывались - неволить их было нельзя. И окажи Иркат не пассивное, а активное сопротивление - еще неизвестно, чью сторону приняла бы в этом случае Мудрая Седая Мать).
И если бы не выброшенные в ручей каштаны, юноша мог бы порадоваться частичной своей победе, но... желуди, желуди! От которых в животе только бурчание да тяжесть - и никакой сытости.
Понемножечку подбрасывая в костер сухие ветки и мысленно желая Кайхару угодить в объятия Бранки, - а эта ненасытная богиня с грыденями не церемонится, залюбливает их до полного истощения, до скоропостижной несвоевременной импотенции! - Иркат думал о разном, и его мысли не отличались веселостью. Сегодня во сне Лигайду ему не увидеть - нет. В несытом теле душа бывает озлобленной и, пускаясь в ночные странствия, забредает в дикие места - где все непонятно, темно, тревожно. В те светлые области, куда направляется душа юной девушки, его раздраженной душе ни в коем случае не попасть - нечего даже и мечтать о таком везении! Нет, чтобы приснилась Лигайда, необходимо за ужином поесть свежего мяса! И завтра он его обязательно раздобудет! Раздобудет?..
Иркату вдруг пришло в голову то, чему следовало прийти еще позавчера. А возможно - и раньше. Уже пять дней, как он не может подстрелить даже разнесчастного зайчишку. Почему, Айя? Почему в начале испытательного срока и свиней, и косулей, и ланей, и даже оленей, не говоря о зайцах, было в этой местности в изобилии, а сейчас - не отыщешь и блохи? Распугали готовящиеся к Приобщению юноши? Но их всех, считая и его, и двух поселившихся у Кайхара "наложниц", на весьма обширных угодьях было пятьдесят три человека. Сколько-то, разумеется, они распугали, но вряд ли - много. Ведь воинскому и охотничьему ремеслу их начинали обучать с первого дня Приготовления. То есть, с того времени, когда мальчикам исполнялось по десять весен. И чтобы сейчас... когда накануне у каждого судьбоносная четырнадцатая весна... они бы своей неловкостью распугали всю дичь на таком обширном участке?.. нет, конечно! Зверей распугал кто-то другой. Невидимый. И они ушли. Пять дней назад. Все. Сразу. Увар, Айя, Бранка - спасите и сохраните от этого Страшного Невидимого Пришельца! Выходца из Страны Вечной Зимы! Где по заснеженным полям бродят неприкаянные души самых великих грешников. С тоской взирая на ледяное солнце. Не дающее ни тепла, ни радости. Тьфу, тьфу, да не допустят боги, чтобы он, Иркат, согрешил так непоправимо, чтобы после смерти угодить в эту обитель Вечной Тоски. Не допустят? А, вспомни, несчастный, о Лигайде! Ведь если твои нечестивые замыслы относительно этой девочки успешно осуществятся... то?
А что, если и звери? Почуяв зреющее в нем святотатство, ушли из этих краев?
Проснувшись незадолго до рассвета, Иркат поторопился раздуть огонь, тлеющий под слоем остывших сверху углей - чтобы испечь желуди, времени едва хватало. И когда юноша с легким отвращением пережевывал невкусную пищу, то вчерашние сомнения его уже не мучили - все мысли были направлены на предстоящее непростое дело: в заповеданной роще беззаконно разжиться запрещенными Кайхаром каштанами. Да так, чтобы Присматривающий, который наверняка будет следить, не схватил согрешающего нечестивца за руку. Ни в самой роще, ни после - когда он будет украдкой печь эти запретные плоды. Ведь, ослушавшись приказа, согрешить умышленно, это очень серьезный проступок. За это, кроме того, что нещадно высекут, могут ведь и отложить его посвящение в мужчины до следующей весны. А разозленный несговорчивостью юноши Кайхар будет следить очень зорко. Что ж - изворотливости ему, слава Увару, не занимать...
Иркат палкой сгреб не прогоревшие угли и головешки в большую яму, накрыл их дерном и выбрался из шалаша - потеплело. Северный ветер сменился западным, в рассветных сумерках угадывались стремительно несущиеся по небу лохматые сизые тучи. Правда, чутье подсказывало юноше, что тепло будет недолгим - похолодает уже к вечеру. Однако - до вечера... Иркат решил не искушать судьбу и, как ему ни хотелось есть, занялся вполне легальным делом - утеплением шалаша.
Вырезывание деревянным с кремниевыми вкладышами по режущей кромке ножом больших кусков плотного лесного дерна являлось нелегкой работой - когда, обложив шалаш вторым слоем, Иркат посмотрел на проглядывающее сквозь тучи солнце, то от середины неба оно сместилось на четверть оставшегося до горизонта пути. Кайхару, скорее всего, надоело караулить строптивца - можно и за каштанами.
На всякий случай в рощу юноша зашел в стороне от того места, где, по его прикидкам, мог находиться воин. И очень обрадовался, обнаружив, что за подлеском здесь тоже растут каштаны - надо же! Рядом с границей отведенного для испытуемых участка - такое богатство! Еда, на которой - конечно, в урожайный год - вполне можно продержаться все отведенные для испытания две луны! Но - чтобы в Стране Вечного Лета дважды икнулось почтенным предкам! - еда заграничная... значит - запретная... однако - не слишком строго... ни духи реки и леса, ни боги, ни остальные Невидимые нарушителей не карают... только - надзирающий за испытуемыми... а человека, даже самого проницательного, возможно обмануть всегда... избрав другую, не охраняемую им дорогу...
Чрезвычайно довольный своей детской хитростью, Иркат так увлекся сбором каштанов, что торжествующий голос Кайхара был для него подобен грому с ясного неба:
- Нечестивец, да как ты посмел?! После моего запрета - пересечь границу участка?! Вместо того, чтобы охотиться или ловить рыбу - повадился за тем, что полегче! Да я тебя безобразника так сейчас проучу - навек запомнишь! А ну - подойди сюда!
Понимая, что жестокой трепки не избежать - и поделом! за беспечность и самодовольство, вполне заслуженно! - юноша без колебания подошел к Кайхару и стал в шаге от воина, склонив голову и заложив руки за спину. Кайхар, видимо, наслаждаясь покорностью вчерашнего строптивца, растягивал удовольствие - первая оплеуха последовала, когда Иркат успел произнести про себя малое защитительное заклинание. Голова юноши дернулась, зазвенело в ухе, но в целом удар был щадящим - сознание не помутилось. Вторая пощечина оказалась болезненнее - тыльной стороной ладони, с захлестом на уголок зажмурившегося правого глаза. Затем - снова ладонью, зацепив мочку левого уха и раскровенив рассеченную вчера губу. Сильные, очень болезненные удары следовали один за другим - Кайхару явно нравилось избивать покорившегося мужской власти юношу. У Ирката звенело в ушах, из глаз от бессилья и гнева - а он был обязан безропотно принимать побои от любого мужчины вплоть до самого Приобщения - катились слезы, смешиваясь с текущей из носа кровью. Однако голова хоть и гудела, но оставалась ясной: калечить его Кайхар, похоже, не собирался.
Не получив очередного удара, юноша приоткрыл глаза и посмотрел в лицо своему мучителю: нет, во время избиения он зажмурился не из страха, а чтобы при виде кривящей полногубый рот самодовольной ухмылки не дать вырваться клокочущей в горле ярости. Однако сейчас, сразу же после совершенной им небольшой экзекуции, лицо Кайхара выглядело просветленным и ласковым. Его серо-голубые глаза приветливо и дружелюбно смотрели на снисходительно им наказанного юношу - будто бы говоря, что маленький инцидент исчерпан, и грех сбора запретных плодов Иркату прощен.
По обычаю, юноша должен был оставаться на месте: если мужчина решит, что достаточно наказал виновного, то отойдет сам - однако Кайхар не отходил, но и бить, судя по его виду, больше не собирался. В уме Ирката мелькнуло скверное подозрение: неужели этот неугомонный сластолюбец вновь начнет приставать? Мало ему двух добровольных "наложниц"? Оказалось - что мало... а верней...
- Только тебя, Иркат! Хочет мое сердце! Тебя одного - и никого другого!
Услышав это признание, юноша замер, как птичка, завораживаемая змеей. Ведь именно такие слова он сам во сне говорил Лигайде! А после посвящения в мужчины собирался - дерзко нарушив все мыслимые законы! - произнести их вслух. И вдруг он слышит их от Кайхара? От, казалось бы, бесчувственного, очень немолодого воина? По меркам Речных Людей - почти старика! Нет, вчера все было много естественнее и проще: Кайхар, в пылу борьбы с уклоняющимся упрямцем, произносил только угрозы да посулы - отрывистые, почти бессвязные, выкрикиваемые сдавленным хриплым голосом. И надо же! Чтобы у седобородого, обремененного и веснами, и битвами воина были в душе такие очаровывающие и прельщающие слова?! А Кайхар, заметив, что юноша находится в состоянии близком к трансу, стал еще более красноречивым:
- Без тебя, Иркат, мое сердце - камень! Тяжесть в груди и боль! Ты, Иркат, заколдовал мое сердце! Так - что, кроме тебя, никого в нем нет! И не только сердце! Ни чьей и нигде дырочки - ни спереди, ни сзади - кроме твоей, не хочет больше мой инхам! И никогда не захочет - я знаю! И на мои глаза ты, Иркат, наложил заклятие! Никого, кроме тебя, не видят мои глаза! Зато тебя - везде и всегда! Ведь мои глаза знали, что ты в этой роще! И я пришел! А что немного побил - это ведь для твоей же пользы! Чтобы отвести от тебя гнев Бранки! А особенно - Лесовика! Ты не знаешь, но он уже вчера очень разозлился из-за унесенных тобой из этой рощи каштанов! Почему я вчера и пришел, и велел выбросить в ручей эти нечистые плоды! А что захотел взять тебя силой - прости! Когда ты повернулся ко мне своей обалденной аржей - мой инхам просто взбесился! Как тебе удалось, Иркат, полностью околдовать меня? И зачем? Ведь если ты отвергнешь мою любовь - не только сердце, но и весь я превращусь в камень! И буду долго умирать в муках! Не отвергай, Иркат, лучше убей! Возьми нож и вонзи его в мое - больное тобой - сердце! По самую рукоятку! О, Иркат, если ты меня отвергнешь, умереть от твоей руки - блаженство!
Очарованный этими удивительными признаниями, юноша чувствовал себя безоговорочно плененным: а Кайхар все говорил и говорил - будто бы вил паутину из слов. Из удивительно проникновенных, никогда прежде - до того, как воин их произнес - не существовавших слов! Верней, сами по себе, по отдельности, в языке Речных Людей эти слова, конечно, существовали - но завораживающие их сочетания! Их строй и порядок! Нет! Если подобное сказанному Кайхаром в начале душа юноши говорила во сне Лигайде, то продолжение речи воина - это уже не земной язык! Не человеческий! На таком языке в Стране Вечного Лета Предки разговаривают с Богами!
И первый отсвет небесного огня покорил душу юноши, и он, зачарованный, на нежное прикосновение Кайхаровой руки к его припухшему, в синяках, лицу отозвался сладким ознобом во всем, сделавшемся вдруг безвольным и абсолютно покорном, теле. О, теперь гладящие его приятно побаливающее лицо сильные сухие ладони воина вызывали не отвращение, а умиление и благодарность - ведь Кайхар его побил, защищая! От мести разгневанного Лесовика! Побил не с ненавистью - а с любовью!
И когда воин нежно привлек к себе голову юноши и стал страстно целовать его кровоточащие губы, распухшие щеки и мокрые от слез глаза, изнутри растаявшего в объятьях тела явилось неудержимое желание, забыв обо всех лидерских амбициях, стать "женщиной". И отдаваться, отдаваться - млея в руках Кайхара.
И когда ладони воина легли на плечи Ирката и с ласковой настойчивостью стали прижимать его к земле, юноша без колебания опустился на колени - на толстый ковер из опавших листьев. Воин зашел сзади, стал на колени сам и, гладя плечи и спину, пригнул юношу так, что его руки уперлись предплечьями в рыжевато-бурый ковер, а соблазнительно округлившаяся аржа возвысилась над остальными частями тела. И ладони Кайхара сразу же сместились на нее, и стали гладить, мять и легонько шлепать упругую нежную плоть - ах, лучше бы воину было этого не делать!
Аржа Ирката уже почти согласилась принять могучий мужской инхам, и приняла бы, проникни он без промедления, но предварительные ласки Кайхара вызвали эффект прямо противоположный ожидаемому: вожделение, разбуженное ласками его почти покоренной аржи, напомнило Иркату, что уже две весны он не позволяет себе испытывать "женское" удовольствие - живущий в его теле Дух Великого Вождя требует получать наслаждение только беря, а ни в коем случае не отдаваясь! Причем, сначала об этой глубинной психической установке вспомнила не голова Ирката, а его аржа: сладко трепеща под ласкающими ее ладонями, она, тем не менее, не расслабила, а сжала запирающий мускул - заставив с силой толкающийся в закрытое устье инхам причинять Иркату значительную боль. И уже эта боль, напомнив юноше о его обязательной полной покорности подобным требованиям любого мужчины каких-нибудь две весны назад, распластала тело Ирката животом на земле - еще более затруднив инхаму проникновение в аржу. Хотя сознательно в этот момент юноша сопротивляться еще не помышлял - его, очарованное словами Кайхара, сердце все еще требовало: уступи! отдайся! ведь воин тебя так безумно любит! и ты его любишь тоже!
Поначалу Кайхар не понял: ему показалось, что еще несколько мгновений назад пылающий страстью юноша, сейчас сопротивляется в шутку, раздразнивая и распаляя, и затеял ответную эротическую игру:
- Ах, негодный мальчишка! Я тебе покажу, как вредничать! Ведь твоя аржа хочет! хочет!
И на "обалденную" аржу Ирката посыпались звонкие - по мнению воина, ее возбуждающие - шлепки. Однако время ушло - в ответ на эту эротическую провокацию юноша не только не встал в соответствующую позицию, но попробовал задать стрекача. Кайхар, все еще думая, что он играет, в последний момент схватил беглеца за ногу и навалился всем телом на вновь упавшего на живот Ирката - целуя затылок и шею юноши. Затем, подхватив под живот, попробовал опять поставить Ирката на колени - не тут-то было! Юноша с такой силой рванулся из объятий воина, что Кайхар наконец-то понял: это уже не любовная игра! Иркат его больше не хочет и сопротивляется по-настоящему - как вчера. Но почему? Почему?! Ведь совсем недавно он трепетал от желания - и вдруг! Какая муха укусила этого несносного упрямца?
- Иркат, мальчик, ведь ты же хочешь! Ведь нам с тобой будет божественно хорошо! Сегодня же переберешься в мое жилище! Где и мяса, и хлеба, и рыбы будешь есть вволю! И пить медовую, настоянную на малине, брагу.
В отчаянии стал соблазнять Кайхар. Умоляющим, недостойным мужчины голосом. И эти жалкие посулы, напомнив юноше вчерашнее домогательство, окончательно определили выбор, вернув Иркату отвращение к этому мерзкому вымогателю плотских радостей. Наведенные удивительными словами воина волшебные чары исчезли - гнев заклокотал в сердце юноши:
"Да что он из себя воображает, этот неугомонный грыдень?! Что всякая аржа, всякая вийна всегда с удовольствием примут его инхам? Умру, видите ли, без тебя? Ну, и умирай себе на здоровье! Катись к своим двум "наложницам"! А его, будущего Великого Вождя Речных Людей, не трогай!"
Сопротивляться, стоя на коленях, было крайне не ловко: ни ударить, ни даже укусить находящегося сзади и удерживающего его за живот могучего воина Иркат не мог - к тому же, и предки, и боги, и Лесовик, и Речная Девушка ему запрещали это - но и сцапавший юношу Кайхар, находясь в таком положении, тоже не мог ударить, и их борьба затягивалась. Силы Ирката постепенно иссякали - отчаянные попытки вырваться из медвежьих объятий измотали его вконец, на что, вероятно, Кайхар и рассчитывал: утомить, обессилить и овладеть. Сообразив это, юноша расслабил напряженные мышцы, и когда воину почти удалось поставить его на четвереньки, Иркат с такой стремительностью бросился грудью и животом на землю, что не готовый к этому броску противник на мгновенье разжал руки. Однако не растерялся и, вскочив на ноги почти одновременно с Иркатом, с такой силой ударил его кулаком по скуле, что у юноши потемнело в глазах и помутилось сознание. Кайхар подхватил обмякшее тело, прижал к себе и, целуя жесткие спутавшиеся волосы на безвольно свесившейся голове упрямца, исступленно шептал между поцелуями нечто повелительно-стастно-нежное:
- Не сопротивляйся, мальчик... вот увидишь, твоей арже понравится мой инхам... клянусь всеми молниями Увара... все равно, Иркат, рано или поздно, ты будешь моим... ведь я тебя так люблю... и ты меня любишь тоже - я знаю... не сопротивляйся, мальчик... ведь я могу нечаянно так ударить, что тебе будет плохо... а если тебе будет плохо, то мое сердце окаменеет... но все равно, Иркат, и здесь, и в Стране Вечного Лета я буду тебя любить... и ты везде и всегда будешь моим... а без тебя - лучше смерть...
..."смерть", - эхом отозвалось в голове у очнувшегося юноши, - смерть тебе, шелудивый пес!", - властно скомандовал встрепенувшийся в Иркате несгибаемый дух Великого Вождя. Настолько властно, что, презрев все божеские и человеческие законы, юноша неуследимым движением вырвал нож из-за пояса Кайхара и почти без замаха левой рукой, сбоку, вонзил его в печень воина. И сразу же, оттолкнув скорчившегося от нестерпимой боли насильника, выточенным из бедренной кости зубра острым клинком ударил в грудь - в сердце.
Насмерть сраженный воин, прохрипев два слова: - Иркат, люблю, - шагнул в направлении отскочившего юноши и рухнул, уткнувшись лицом в сухие листья.
Стоя в шаге от головы поверженного вымогателя, Иркат, придавленный тяжестью случившегося несчастья, казалось, оцепенел: нет, это не наяву! Это в кошмарном сне! В одном из миров злобной Бранки! Вышедшая из его тела душа Великого Вождя сразила душу Кайхара! А поскольку душа не может быть пораженной насмерть, то сейчас воин очнется! Встанет! И опять начнет домогаться его любви! И на этот раз он, конечно, уступит! Чтобы из-за такого, в общем-то, пустяка, как проникновение в аржу инхама - такие страсти! Такое немыслимое святотатство! Неприобщенному юноше - убить мужчину?! И как это Лесовик, чтобы скрыть от неба вселенский ужас, до сих пор еще не обрушивает деревья? Речная Девушка - чтобы его смыть - не поворачивает вспять потоки? Увар - чтобы испепелить - не посылает тысячу молний?
Раскачиваемый сильным ветром, жалобно стонал неприветливый зимний лес, капли хлынувшего дождя шуршали и дзинькали, ударяясь о стволы и ветки, опавшие листья и совершенно сейчас бесчувственную кожу голого юноши. Смывая кровь с Иркатовой левой руки, живота и инхама - брызнувшую из развороченной массивным костяным лезвием груди Кайхара: когда, молниеносно ударив, юноша столь же стремительно вытащил нож из раны.
Пошедший в момент убийства холодный дождь превратился в ливень, который, до самых глубин ознобив тело, вывел Ирката из душевного оцепенения: какие - Бранка его побери! - Лесовик, Речная Девушка, Увар и другие Невидимые?! Когда несравнимо большую опасность сейчас для него представляет разгневанный Дух Кайхара! Воина, убитого нечистой рукой мальчишки! Не посвященного в мужчины! Из-за чего, несомненно, Дух Кайхара разгневан сейчас втройне! Исполнен удесятеренной ярости! И вот-вот покарает святотатца так, что страшно даже подумать! Покарает?.. а последние в этом мире слова Кайхара: "Иркат, люблю"?.. ведь воин произнес их, уже получив от своего избранника две смертельные раны...
Из глаз юноши вдруг ни с того ни с сего покатились слезы: не от обиды, боли или сдерживаемого гнева, а именно, ни с того ни с сего - как в раннем детстве. За что до его шестой весны, до того как в Иркате пробудился Дух Великого Вождя и он научился справляться с этой постыдной для мужчины женской слабостью, мальчишки-сверстники дразнили его "девчонкой". И надо же... на пороге четырнадцатой весны... когда до вожделенного Приобщения осталось меньше четырех лун... расплакаться из жалости к поверженному противнику... вымогателю плотских радостей... неугомонному грыденю... стыд и позор Иркату!
Пристыдив юношу, дух Великого Вождя заодно напомнил ему об опасности, которую представляет не погребенный мертвец: чтобы самому в ближайшее время не угодить в Страну Вечной Зимы, необходимо немедленно похоронить Кайхара.
На лесной опушке, в корнях недавно вывороченного бурей тополя нашлось подобие небольшой пещерки, куда, ножом и руками углубив яму, Иркату удалось запихать тело воина - в принятом у Речных Людей сидячем положении. Еще, конечно, требовалась кровавая жертва, но ни младенца, ни чужеплеменника взять было негде, а от себя Иркат пожалел отдать даже мизинец и ограничился тем, что, вскрыв вену на левой руке, вымазал кровью лоб, щеки и рот убитого воина - таким образом удачно, по его мнению, выпутавшись из непростой ситуации: в Стране Вечного Лета на первые три дня обеспечив пищей душу Кайхара, он мог надеяться, что, за это время освоившись в Горней Обители, разгневанная душа успокоится и не явится на землю для взыскания долга со своего обидчика. Во всяком случае - в эти три самых опасных дня, когда душа новопреставившегося бывает особенно яростной и свирепой.
Пока Иркат хоронил воина и, чтобы, задобрив, защититься от злых козней мертвеца, произносил все известные ему заговоры, заклятия и молитвы, совсем стемнело. Холодный ливень сменился метелью, и юноша, понимая, что это начало приготовленных для него Невидимыми казней, выкрикнул самое заветное, обращенное к Увару, страшное по своей магической силе заклинание и в темноте, сквозь снежную круговерть, стремглав бросился к своему шалашу. На этот раз завещанное Предками Тайное Знание его защитило: в спешке, почти ослепленный взбесившимся снегопадом, несколько раз упав, Иркат не только ничего себе не повредил, но даже не растерял тех немногих пригоршней каштанов, которые успел собрать до того, как за этим предосудительным занятием был застигнут Кайхаром. Что, забравшись в шалаш и запалив костер, с некоторой поспешностью счел добрым предзнаменованием: дескать, Невидимые настроены к нему благосклонно и за святотатственное убийство мужчины неприобщенным юношей взыщут не слишком строго. Но это - Невидимые. Которые в первую очередь озабочены сохранением всеобщего равновесия - так сказать, мировой гармонии, - а о конкретном, частном пекущиеся не чересчур. Другое дело - душа Кайхара. Да, сейчас, вероятней всего, она еще слишком потрясена вероломным убийством, но завтра... а не исключено, что и этой, уже наступившей ночью... Поев особенно вкусных после обрыдших желудей каштанов, юноша понял: спать этой ночью ему нельзя - его (сонного, беззащитного) мертвец может легко утащить с собой. В Страну Вечной Зимы. Где, высосав из святотатца всю кровь, оставит влачить жалкое существование в виде бесплотной тени, а сам, набравшийся сил и довольный свершенной местью, воспарит в Горнюю Обитель Вечного Лета.
Однако на относительно сытый желудок согревшемуся у огня Иркату зверски хотелось спать - и явилась утешительная мысль: ой ли? А так-таки Кайхар алчет его крови? Ведь два последних на этой земле слова воина, - Иркат, люблю, - были произнесены, в сущности, мертвецом... и о чем о чем, но о желании отомстить вряд ли они свидетельствовали...
Сознание спуталось, глаза закрылись - наевшегося горячих каштанов юношу, одолел сон. И его душа (впервые за последние пять дней) сумела попасть на пестреющую цветами солнечную лесную поляну - туда, где обычно по ночам резвилась душа Лигайды. И на этот раз, вспомнив удивительные чарующие речи, которыми Кайхар чуть было не обольстил его самого, Иркат нашел наконец такие слова, что, презрев священные брачные законы Речных Людей, душа девочки доверчиво приблизилась и в неземном экстазе слилась с душой дерзкого соблазнителя - и содрогнулись Невидимые: Боги, Предки, Водяная Девушка, Лесовик и даже Духи отдельных озер, ручейков, рек, деревьев. Ибо случившееся во сне кощунственное соединение юноши и девушки одного брачного клана (клана Аиста) не могло не поколебать основ Мироздания. И невозможно себе представить, какие страшные потрясения произойдут и в Нижнем, и в Среднем, и в Верхнем Мирах, если Иркату когда-нибудь удастся до конца осуществить свой безумный замысел: соединиться с Лигайдой не только душой, но и телом...
Снегопад прекратился, ветер подул с юга, все небо на миг озарилось холодным розовым светом, но Иркат спал и не видел этого тревожного предзнаменования.