Окно. Часть 15. Ностальгия по утраченным иллюзиям.
Было Утро.. И было Солнце. И была Птица. Она уже не просто была. А жила-была в моем доме.
Жили мы с ней независимо друг от друга, в двух параллельно существующих мирах. По утрам она имела привычку меня будить, когда просыпалась сама. Сама же поспать она не любила и вставала с окрестными петухами. И громким голосом сообщала, что наступило Утро.
Я непременно должна была подняться, возрадоваться наступающему дню, поприветствовать Птицу и разделить с ней свою трапезу.
Нас объединяла истерзанность нашумевше -отшумевшими событиями прошлого и тоска по несуществующему.
Птице хотелось покоя, добротной пищи и уважения. Меня бы устроила и взаимотерпимость. Я не хотела обязывающих отношений. С трапезой наше общение прерывалось. Ибо, позавтракав, птица укладывалась отдыхать, а я отправлялась к морю.
Я любила говорить с морем, или молчать-с морем. Оно меня понимало и успокаивало. Иногда даже играло со мной причудливыми барашками волн. Я собирала камешки на берегу и долго рассматривала их, бережно держа их в своих ладонях. Они были теплыми и даже горячими на солнце. Разноцветные, гладкие, они медленно отдавали мне свое тепло и свою вековую мудрость. Они дарили мне свою силу и говорили со мной. Только очень медленно и тихо.
Я любила бывать одна. И совсем не стремилась к приключениям и случайным располагающим знакомствам. Перемен я тоже не хотела и их не ждала.
Каждый день к нам наведывался мой старый знакомый со своей "чувств пятерицей" и охапкой захлестывающих безумий. Он, как всегда, бывал неожиданен и крайне экстравагантен, но, что самое главное- не навязчив. Он не занимал много места ни в моей жизни, ни в моем жилье, так как выборочно присутствовал каким-нибудь одним органом. Или ухом, или глазом. Или чем-нибудь еще.
Птица его недолюбливала. Она побаивалась конкурентов, или, что еще хуже, внезапно проснувшихся у меня каких-либо неведомых ей чувств. И, после его визитов, непременно заводила утомительные разговоры про свое издерганное сердце, разбитое человеческой непорядочностью и черствостью. Вспоминала она и свою неудавшуюся семью с легкомысленным воробьем, и свое иллюзорное счастье, вероломно разрушенное политиканами и корыстными репортерами.
После этого она принималась рыдать, театрально закидывая голову. Если это не производило на меня должного впечатления, то она доводила себя до судорог.
Истерия мне приелась еще во времена большого города, с его толкотней, суматохой, бесчисленными, вездесущими и все знающими соседями, шумом, бестолково-неугомонной жизнью и отвратительными своей бессмысленностью, навязчивостью и лживостью кодексами морали.
Неприязнь и отвращение к прошлому нас сближала. Но я не хотела этих ностальгического толка концертов, с заламыванием рук и с переливанием из "пустого в порожнее".Птица же каждый раз клятвенно обещала, что " это у нее отболит", ибо "время лечит".
Но время шло, а вот лечить Птицу ,вроде бы, не собиралось.
Процесс выздоровления, очевидно, затягивался. Рецидивы пугали своей неизбежностью. А Птица и слышать не хотела о вероятном разъезде. Ей было необходимо мое соболезнование и моральная поддержка.
Меня же такая перспектива томила, выматывала и угнетала. Не стоило ради такого унылого жития менять место жительства.
Я не раз настойчиво ее уговаривала разбежаться по разным "углам".. Непонятно в силу каких причин, но Птица не соглашалась на столь выгодные условия, которые ей предлагались. Я обещала ее навещать, жить неподалеку, и даже ухаживать. Она болезненно реагировала даже на намек на предстоящую разлуку.
Птица требовала доверительных отношений. Но мне просто нечего было ей доверять. У меня не было никаких секретов, меня не мучила неразделенная любовь, я не сохла по тайному ухажеру и тайно ни о чем не мечтала. Из прошлого я не делала секретов. Ибо оно было у нас общее- одно на двоих. Птица, видимо ,так же бесцеремонно хотела поступить и с моим будущим.Но перспектива вот так вот тупо- уныло прожить до перехода в вечность, наедине с неизвестно откуда взявшейся Птицей, меня не вдохновляла.
Мне хватало уже и того, что я все время жила под ее непрекращающимся надзором. Птица всегда знала лучше, чего мне не хватает, и что пойдет мне на пользу. Иногда меня даже забавляло это навязанное мне "реалити- шоу", под лупой у Птицы, без права выбора и тщетными попытками получить полагающуюся мне свободу.
Но, однажды вечером Птица неожиданно переменила свою тактику вместе с со сложившейся точкой зрения. Что не всегда говорит в пользу психического здоровья у особ зрелого возраста.
Был вечер. Тишина нависала над угрюмо задумавшимся жильем, пытаясь задавить у проживающих даже намеки на мыслительную деятельность. Мысли, едва возникнув, растекались по жилому пространству, как кисель, желейно -бесформенные, ленивые и пустые. Они не озвучивались, но подразумевались. Даже не сами они. А возможность их возникновения.
Спать не хотелось. И не спать- тоже не хотелось. Хотелось "чего-то",как всегда не оказавшегося в наличии.
Помочь мне в этом неосознанном желании было некому. Да и не в чем было помогать..Безумие только лишь формировалось.
Птица затаилась в противоположном углу, наблюдая за мной.
Неожиданно раздался крик, яростно защелкал ее клюв, которым она пыталась придушить проплывающую мимо нее мою еще не родившуюся мысль о побеге.
-Пусти!- пронзительно пропищало едва живое что-то.
Вот оно! И я сразу же поняла. ВСЕ, наконец, обозначилось.
Моя вольная мысль! Умница! Меня просто осенило, когда я услышала ее внезапный вопль о помощи в клюве у пришедшей в откровенную ярость Птицы.
Осталось разбудить подевавшуюся куда-то решимость. И...
Однако..
Был Вечер. Становилось удушливо темно и тихо. Было и внезапно сформированное намерение. Но и Птица -тоже БЫЛА.