Аннотация: Мой дебют. Все события - выдумка старого мертвяка. Попрошу аналогий не строить и паралелей не проводить. Тапки к бою, господа, тапки к бою.(редактированая версия)
Пустота. Уже привычная и незаметно ставшая близкой. Оказывается она имеет своё, особое, звучание. Иногда, впрочем, прерываемое менее реальными проявлениями способности упругих сред к колебанию. Тихое капанье воды, доносящееся с нижних ярусов, или же едва слышные стоны с верхних разбавляют её. Очень редко.
Но пора оставить досужие помыслы и впустить в свой разум окружающую пустоту - такую уютную, тёплую, сухую, глотающую всё без остатка: и слова, и воздействие на разум. Она скрывает в своей бесконечности меня. А я даю ей в приют себе.
Мягко звякает цепь. Это ерунда. Как и противомагические браслеты. Глупцы решили, что, отняв способность творить магию, лишат меня не только инструмента, но и воли. Усмехаюсь самым краешком губ. Давно хотел попрактиковатся во владении аурой с ограничениями. И попробовать смешивать прану с маной разной стихиальной направлености.
Результаты... любопытные. Как впрочем и все результаты полученые в гостях у милых жрецов. Чёртовы пидорасы!
Пустота гасит мгновенную вспышку.
Хорошо.
Скоро придёт один из них, неразличимых в своей одинаковости, и будет долго, нудно убеждать принять мою судьбу с благодарностью, приправляя беседу изрядной порцией ментального воздействия, замешанного на божественной силе.
А после ухода проповедника остаётся время подумать. Или вспомнить, для разнообразия.
Окончание магической академии для меня чем-то особенным не ознаменовалось. Не было грандиозных попоек с кучей друзей, поражающих разнообразием видовой принадлежности, как любят то живописать авторы многочисленного фэнтези. Небольшая вечеринка в рамках приличий, бо народ весь взрослый, более или менее. Эльфы отдельно, люди отдельно, демоны и вовсе не присутствовали, потому как демонологи были трезвы, да и кто бы им позволил устроить призыв. Кхарта, принимаемые ошибочно немногочисленными попаданцами за демонов, тоже явились расслабится. В общем народ весь подобрался сознательный и твёрдо знающий - пьющих магов работодатели до собеседования не допускают, невзирая ни на какую гениальность. А наследных принцев в академии не водилось никогда. Брехня всё это. И сказки.
Я не был учеником из лучших в академии. Старательно учил теорию, осмысляя по мере возможности, скучал по родному миру, изредка в компании пузатой винной бутыли, и совершенствовал навык управлением энергией. Но построение плетений не тянул. По своим причинам. Не желал ставить распространённые заклинания на автомат.
Меня ждал, в недалёком будущем, домик в глуши, огородик и эксперименты с моими задумками. И визит в храм Итиша изменяющего. Среди прочего. Так, любопытства ради.
...
Солнышко ласково, но настойчиво пригревало обтянутую серым сукном спину. Тёплый весенний денёк на лесной дороге, что может быть лучше для решительно настроенного молодого мага? Только разговор с интересной, а главное и симпатичной, собеседницей. Увы-увы, на дорогах к храмам таковые попадаются редко и уже в сопровождении спутников пригодных для обмена куртуазностями. Унывать впрочем маг и не собирался, бодро переставлял ноги по стоптаной в камень обочине, напевал различные тру-ля-ля на три голоса, пожёвывал сорваную мимоходом веточку, отплёвывался от горкого сока, переходил иногда на другую сторону дороги, чуть увязая в мягкой пыли, и размышлял обо всём на свете, уделяя немалое время своих раздумий планам на будущее.
А солнце подкрадывалось к зениту, словно надеясь стремительным прыжком оседлать вершину небесного купола, и путники, чуя все прелести перемены звёздного настроения, переходили на тёмную сторону сил... дороги, в сумрак обступившего её леса.
Маг усмехнулся пришедшей на ум при виде чёрных балахонов паломников фразе и с громким хлопком растянул над собой квадрат небольшого полога, покоившийся тощей скаткой на рюкзаке, игнорируя не совсем приязненные взгляды верующих.
- Всё же тренировка телекинеза может приносить некоторое удовольствие. - пробормотал молодой человек, отступая глубже на обочину.
Послышавшийся из-за спины топот двух дюжин коней и звон сбруй легко оживил в памяти все пункты уложения о движении пешем и конном в пределах земель глемойских. А и забудешь, напомнят тычком дубового древка. Можно конечно надеть мантию, но ну её нафиг. Попаданцы, оне не гордые, оне и в штанах с курткой ущемления своего достоинства не чувствуют. Адепт снова усмехнулся чему-то своему, сугубо мужскому, и поставил воздушную стену от пыли. Весьма вовремя, надо сказать, его почти тут же обогнал отряд королевской стражи, ревностно прикрывающей от посторонних взглядов закрытую карету без гербов. Кортеж втянулся за поворот, оставив пешеходов прокашливатся, прочихиватся, а самых неосторожных и проплёвыватся.
Молодой человек с квадратным куском ткани над головой пожал плечами и философски заметил:
- Лучше в закрытой карете, чем в открытом катафалке. Не везёт величеству в последнее время с фаворитками. - и припечатал - жаниться яму нада.
Возможно он, по древнему обычаю всех попаданцев, высказал бы ещё парочку свежих политических идей, но открывающийся от поворота вид прервал нестройное течение мыслей.
- Круто! - восхищённо произнёс адепт.
Серая громада храма Итиша Изменяющего сочетала в себе мощь традиционной средневековой архитектуры с воздушной лёгкостью барокко.
- Или рококо, - крепкая пятерня у силенно промассировала коротко стриженный затылок - не силён я в архитектуре. Но получилось красиво. И шпили, и вся фигня. Но как они умудрились контрфорсам придать ощущение изящества? Умельцы.
Молодой маг снова замер, наслаждаясь свидетельством чужого мастерства. Неоднородность оттенков серого камня стен на расстоянии складывалась в едва заметный, словно текущий по поверхности храма, узор. В линиях угадывалось то пламя, то потоки воды, а то и вовсе цветущие растения, придавая монументальному строеню ещё больше воздушности.
Дополнительное почёсывание мыслительной поверхности вывело путешественника из созерцательной задумчивости. Он решительно шагнул в долину с гребня холма.
Вблизи храм утратил лёгкость линий, восполняя её недостаток массивным давлением величественных форм. Адепт хмыкнул на огромные врата, с интересом промерил толщину створок и, войдя в священное строение, скептически огляделся. Убранство было... богатым. Все его части по отдельности можно было бы назвать красивыми, но соединённые общим ансамблем они заметно нарушали границы меры и вкуса.
- Евроремонт - усмехнулся маг, усаживаясь на широкой скамье - бич старинной архитектуры.
Из под клапана рюкзака проворно выскочил блокнот, заложенный карандашом, и обе письменные принадлежности тут же были использованы по назначению.
Спина протестующе заныла, разгибаясь, пальцы с неохотой выпустили ребристый стержень карандаша, сроднившийся с ними за четыре часа рисования потоков.
Много-много энергии веры и толика божественной силы, излившейся в алтарь и на молящихся прихожан в завершение службы. И всё это в спешке зарисовывалось. Обмен, выделение, поглощение, конденсация: куча разных нюансов требующих скорейшей записи. И второй раз в храм приходить не особо не желается, обвинения в шпионаже ничем хорошим не кончаются. Да и далеко. Сто сорок вёрст даже для мага крюк. И не маленький.
Сунув блокнот в рюкзак, адепт с наслаждением потянулся, разминая затёкшее тело, широко от души зевнул и наткнулся взглядом на настоятеля, с немалым любопытством рассматривающего редкого для храма посетителя.
- Похвальное стремление к знаниям, особенно для столь юного мага - произнёс жрец, заметивший что добился внимания - и к вере. Я вижу, вы не прочь исследовать её таинства.
- На этот счёт вы не ошиблись. Я действительно хотел бы иметь несколько больше знаний об этой стороне магии. В академии данный материал преподавали весьма скудно.
- Это весьма печально, - златотканое ритуальное облачение колыхнулось в сдержаном негодовании - что жаждущим знания молодым людям не дают в полной мере освоить все пути магии.
Но вам я могу помочь в решении этой проблемы.
- И как же?
- Оставайтесь в храме, молодой человек. Мы всецело поддержим ваши исследования, ведь эти сведения важны и для нас, верных служителей Итиша Изменяющего. - главный жрец бросил на юношу благосклонный, одобрительный взгляд, приглашая ответить.
- Заманчиво. - задумчиво протянул молодой человек - но увы, у меня несколько другие планы.
- Что ж, тогда лёгкой дороги вам, юный маг. Да будет с вами благословение Итиша.
- Спасибо. И вам ярких дней, почтенный жрец.
А вечером, на долгожданном привале, юный маг схлопотал укутаным в войлок навершием посоха по нежно любимому им затылку.
....
Мягко звякнул хорошо смазанный замок. Беззвучно отошла от окованного железом косяка дверь, впуская в темноту узилища слабые отблески масляного светильника. Жрец, непривычно замерев в проёме, сложил прикрытые широкими, длинными рукавами пальцы в молитвенную корзину.
- Настоятель будет говорить с тобой. Идём.
Непривычная краткость. Поднимаюсь, напрягая всё затекшее тело, потягивая каждую его мышцу.
Похоже мне предстоит искушение. Всего через две недели? Губы иронично дёргаются. Могли бы подождать сорок дней.
Впрочем это всё мелочи. Аура разогрелась, источник открыт, а мы всё идём и идём. ...лесами, полями, а кругом земля дымится, чужая земля. Хм. Баяныч вспомнился. А у Киплинга как там?
Мы идём по Африке... Нет, не помню, заучивать надо было. Долго идём однако. И хоть не Африка, но две недели в боксе с недостатком движения сказываются. Где ты, Бодхидхарма?
Кусок одной из стен неожиданно отъезжает в сторону. Чёртов свет! Нифига не разглядеть! Кое-как, краем глаза, нашариваю скамеечку и не промедляя приземляюсь.
Осторожное раздвигание пальцев даёт мне время привыкнуть к освещению и рассмотреть в большой, по студенческим меркам, комнате... ничего. Только стены, светильник, да отец настоятель, хотя нет, не отец, на такой же непоглядной скамеечке.
Лопатки дёргаются в пароксизме неприятия. Но придётся.
- И что же настоятелю такого уважаемого храма понадобилось от скромного мага? Причём понадобилось настолько, что приглашение было сделано таким неклассическим способом.
Чёрный балахон доброжелательно колыхнулся от доверительного движения, завершённого мягкой снисходительной улыбкой. Голос настоятеля, неожиданно звучный, возможно от пригоршни добавленной в него божественной силы, резонирующей, кстати, с чем-то расположенным поблизости, плавно плеснулся о стены.
- Рука бога привела тебя в эти стены, мирянин. И ты смог это почуствовать, но не успел осознать своего предназначения. Но не тревожся. Это ошибка многих, и истинный поклонник Итиша не может оставить без помощи будущего собрата, как сам Итиш не оставляет нас.
- Это похвально, и любой бог мог бы гордится столь отзывчивыми слугами. Но не легче ли было дать мне время самому осознать свой истинный путь?
Улыбка настоятеля стала ещё добрее, и в то же время пробился в ней оттенок скорби по неразумному юноше, столь наивному и неосмотрительному.
- И вы смогли бы осознать в суете мирской жизни то, что не сразу является прояснённому взору усердного послушника в покойной тиши кельи? Нет. И нам пришлось брать на себя спасение неразумного брата от искусов мирских.
Смущённо опустив глаза, запинаясь от неловкости и от необходимости расстраивать такого хорошего человека, я тихо произнёс:
- Но. Меня посвятили другому богу.
- Какой-то иномирный божок. - с ласковой снисходительностью заметил жрец - Не удивляйся. Отличия твоего духа хорошо видны благому взору. И твоя способность зреть недоступное иным магам поможет нам нести в мир свет истинной веры. И тебе трудно будет не возгордится ценностью своего вклада в благое дело несения добра и справедливости скорбной обители нашего мира.
- А что это за способность, почтенный настоятель? - ну-с, за что меня замели? И любопытства простодушного во взор, исполненый сияния, не жалеть. Интересно же узнать.
- Ты наделён по благу Итиша, даром видеть и принимать, для дел во славу его, силу и благодать нашего бога. - настоятель пружинисто вскочил со скамеечки. Глаза, лицо, поза: одно сплошное волнение и надежда. И вдохновенная радость. Хамес Оротамь, знаменитый столичный скульптор, съел бы своё зубило за такую натуру. В добавок к сгрызенному в начале карьеры молоту.
- А если я не захочу нести слово и дело Итиша людям. Вдруг моя стезя это размышления об устройстве мира и келья в лесной глуши.
И вот тут почтенный жрец воспламенился.
- Что такое ты говоришь?! Как можешь ты так превратно толковать знаки ясные любому взору?! Твой дар вопиет о желании Итиша видеть тебя в первых рядах его воинства. И сейчас ты будешь молится у его алтаря! Откровение снизойдёт на тебя, и ты укрепишся в своей вере!
- Хорошо, благой жрец настоятель. Я немедленно пойду помолюсь истиннному богу, только успокойтесь. - испуганно попытался урезонить я настоятеля. Как ни странно, огонь веры словно залитый дождём костёр путешественника погас, оставив лишь угли беспокойства.
- Ты обещаешь? - он тревожно наклонился ко мне. И такая надежда светилась в усталых добрых глазах, что мысль об отказе казалась невозможным кощунством.
- Я обещаю молится , как вы о том просили.
- Да будет так. Иди. - осенив напоследок священным трилистником, добрая рука направляет меня к открывшемуся проёму, а на моей ауре затягивается характерная петля магической клятвы.
С тихим гулом задвинулась в проход каменная плита, оставляя меня наедине с алтарём: серым угловатым камнем, венчающим круг, опоясаный неглубокой канавкой, в центре сумрачного зала.
Шорох эха от стен ленивыми волнами прокатывается по немаленькому помещению.
Будоража.
Шершавый, неровный как рябь на мелком пруду камень утекает из под ног, сменяясь идеальной гладкостью центрального круга.
- Как нулёвкой прошли. - срывается с языка.
Поверхность бликует под ногами, но не скользит. И глушит любые звуки в противовес покрытию за гранью.
Место силы. Потому и искажается так причудливо восприятие.
Устраиваюсь в пяти шагах от глыбы алтаря с зыбким маревом размытых контуров. Привычная после семи лет занятий поза медитации: по турецки, с прямой спиной. Руки сложить ладонями вверх.
Кто я такой, чтобы оспаривать их право узреть свет истинной веры? Разве могу я отказать в этой малости? Правый уголок губ быстро дёргается в усмешке. Если так убедительно просят - нет. А потому - начнём. Как он и просил.
Вдох. Выдох. Пауза. Вдох. Вслушатся в тишину, и...
- Боже святый, сущий на небесах...
Ритм , нанизывающий на себя жемчужины слов , тугими каплями падающие с губ, вводящй в транс, подчиняющий себе биение сердца, раззадоривающий слабую пульсацию источника. Ритм, задающий такт волнам силы прокатывающимся по каналам, бъющим в вязь опутывающего внешнюю оболочку заклинания и с яростными всплесками откатывающимся обратно в солнечное сплетение , разгоняя ауру. Орган за органом, частица за частицей подчиняется ритму тело, а с ним и разум, окончательно отрешаясь от реальности. Пространство обретает форму, неожиданно проступая линиями, пульсирующими в такт правящему миром ритму, разгорающимися на пиках и блекнущими в спадах волн. Они зовут, просят наполнить их магией и волей. Причудливая спираль, свитая тугими канатами пустота, принявшая форму, голодная и жадная. И я делюсь с ней. Делюсь собственной пустотой, успевшей ещё немного насытиться в разговоре с настоятелем, отдаю содержимое переполненого источника, выплёскиваю накопленное в каналах. Потемневшая спираль ленивой змеёй закручивается вокруг центра своего бытия - меня. Лениво вздувается, опадает кольцами Каа и требует ещё.
Вдох - выдох, вдох - выдох. Ритм во мне. И я в ритме. На каждом падении всё глубже спускаясь по оси своего разума. Раз за разом. Там, скрытая ото всех, невидимая из под всякого хлама дожидается своего часа вера. И я беру её. Вера знание, вера почтение, вера любовь, вера решимость, вера непреклонность и вера сомнение струятся сквозь меня, вымывая частички ауры, и взращивая новые, чтобы вновь унести с собой, пробивая иные каналы и изменяя бывшие. Даря свет. Воздвигая тьму.
Серебристой пылью осыпаются антимагические кандалы. А спираль заклинания ускоряется, заполняемая бурно изливающимися потоками веры, ветвится, сияя белизной первозданного пламени, разрастается подобно лавине и вдруг с неслышимым, но ошутимым хлопком преобразуется в слепящий вихрь, пульсирующий в ритме молитвы, в абсолютной тишине, не создавая даже легчайшего движения воздуха. Но шевелятся подросшие волосы и треплется одежда. И практически ополовинивается алтарь случайным касанием. Продолжает изливатсья вера, закручиваясь и ускоряясь. А первая боль перемежается пониманием - дальше нельзя. Ещё немного и тело не выдержит.
Боль пронзает размыкаемые ладони . Но отвлекатся невозможно. Не сейчас.
Шёпот срывающийся с губ обретает твёрдость, а в голосе появляется неожиданная сила. И в стены ударяет тысячетонной тяжестью:
- Во имя отца, и сына, и святого духа! АМИНЬ!
Вихрь, дрогнув словно от гулкого эха , ярко вспыхивает, схлопываясь в тонкий жгут и истаивает, оставляя напоминанием мелкое дрожжание фона. А обессиленое тело падает на спину под гул открываемого прохода, застывая в ленивой неподвижности. Только глаза блестят.
Блестят, а вернее сверкают гневно, и глаза верховного жреца настоятеля. Навершие посоха которого не менее яростно горит божественным огнём.
- Ты! Как ты мог?! Богохульник и клятвоотступник, да покарает тебя Итиш всеизменяющий!
- Не понимаю, в чём вы меня обвиняете, почтенный жрец. Я всегда почитал своего бога и с радостью вознёс ему молитву.
- Но ты дал клятву молиться Итишу! И нарушил её. Молитвой какому то варварскому божку.- убеждённо тыкает в мою многострадальную грудь посохом полный негодования настоятель - и ты понесёшь наказание!
Подавив скрутивший тело в дугу кашель, я сумел тихо пробормотать:
- Обвинение ложное. Согласно данному обещанию, мной были произведены действия молитвенного характера перед алтарём Итиша изменяющего. Адресат действий при заключении устного договора уточнён не был. А мой бог, между прочим, однажды от нечего делать разделил свет с тьмой. И создал вселенную. Вашему Итишу есть чему завидовать.
Даже в полумраке подземелья, растущая белая полоса опоясавшая лоб жреца здорово выделялась. До бровей она, впрочем, не добралась. Настоятель взорвался раньше.
- В цепь его. Приковать к алтарю! Пусть приобщается...
Два несомненно благочестивых жреца, не иначе почти святых (а за что ещё всемилостливейший Итиш наградил бы их такой могучей статью?) споро и привычно вбежали через арку прохода и оттащили моё недостаточно проникшееся тело к алтарю под гневным взглядом начальства, где и возникла первая проблема.
- Оков нету. - растерянно заметил один из почти святых близнецов. Оба неловко замялись, лишённые возможности привычными движениями закрепить проушины кандалов за вбитые неизвестно когда в алтарный камень железные скобы, потёртые и заметно истончившиеся по центру.
Настоятель впрочем растерянности не выказал, все его эмоции забил гнев, поддаваясь которому он закричал:
- Ну так принесите их! Быстро!
И верные двойняшки успели сделать пару шагов к выходу, когда тихое гудение дрожжащего фона оборвалось, пространство смялось словно лист писчей бумаги, прорвалось, и залу накрыло волной света.
,,А крылья у него не белые,, - подумал я отстранённо, рассматривая полыхающие золотым сиянием перья, чувствуя как осыпается шуршащим песком твердь алтарного камня.
В остальном посланник божий был канонично прекрасен и канонично же величествен. Типичный ангел. Насколько это можно сказать о духовной сущности, способной принять любой облик.
И взгляд у него. Не взгляд а взор. Безмятежное любопытство так и сквозит.
О чём ты хотел просить, дитя его? - голосом дивным словно пение райских птиц, полным самой чудесной музыки всех миров вопросил посланец.
- Э. Ну. Кхм. Сей мир полон еретиков и идолопоклонников, что учинить несправедливость готовы в любой момент и словно звери лютые подкарауливают часы и дни для непотребств и злодейств богомерзких. Хочу я благословения Его, дабы слово и дело божье нести в этот скорбный удел и боротся с мраком суеверий светом истинной веры.
- И ты уверен в силах своих и своей решимости? - по совершенному челу пробежала тень сомнения, вызывая желание убедить прекрасного крылатого юношу в своей готовности сделать всё посильное и даже больше. ,,Как, однако, по мозгам даёт,, - отстранённо скользнула в сознании мысль.
Клястся и божится я конечно же не стал. Несолидно сие для начинающего апостола. Лишь со всей возможной уверенностью произнёс:
- Зуб даю. Я их научу создателя нашего любить.
Кажется... он усмехнулся. А затем одно из перьев спланировало мне на грудь, щекотно мазнув по носу, и для меня наступил свет. Бородки опахала странно взъерошившись выстрелили в моё энергетическое тело длинными нитями, пронзая его от верха до низа на разную глубину и там ветвясь. Проросшие ниточки пуховой опушки очина нежно спеленали поверхность ауры, пока волокна чистой силы прорастали во внутренних слоях, дублируя каналы и пролагая свои, вживляя в меня новую, весьма специализированную энергетическую систему. Последним, немного подумав после прирастания бывших пушинок, впитался стержень, образовав ещё одно ядро у серца. Перо полностью растворилось. Даже щетинки на опыты не осталось. Жалко.
...
,, И увидел он, злодеяния их, и преисполнился скорби в сердце своём, и решил воззвать к Богу, дабы дал тот народам свет свой.,, - с вдохновенным лицом закончил чтение Ивен. Глаза младшего послушника горели яростным пламенем веры, шёлковая ряса колыхалась от энергичных махов рук взволнованного юноши, и золотые кудри, причина неравнодушия многих дев, растрёпанно выбивались из под лобной повязки.
- Да уж. Утром с похмелья какая только ересь не прийдёт в голову. Даже обращение всего мира к истинной вере - едко заметил второй послушник, поправляя своё, более удобное и простое одеяние: штаны да куртка из плотной ткани.
Ивен возмущённый такой циничной трактовкой событий взвился, беря книгу наперевес.
- Даким! Эта история написана самим Фарилом Аскетом! А он жил во времена основателя! Его летопись самая правдивая из известных!
- Да-да-да. Конечно всё именно так. - безропотно согласился Даким(ну то есть любой кроме увлечённого Ивена разглядел бы лёгкий сарказм, но чего мы не видим, того для нас и нет. Ведь правда?).
- Ты опять шутишь! И как тебе не надоест изводить меня своими непотребными измышлениями? Ладно, побегу смотреть на жрецов Алами, они сегодня у нас с визитом. Ты пойдёшь? Зачем они вообще нужны? Знаешь, они запрещают своим жрецам использовать магию. Я на месте патриарха вообще бы все культы запретил, всё равно в них почти никто не верит. Ну я побежал.
- Слава патриарху, что ты не на его месте. - проворчал вслед взметнувшимся в библиотечной арке шёлковым полам балахона Даким откладывая очередной том. И замер, видя как ехидно подмигнула ему статуя основателя церкви. Энергичное встряхивание содержимого головы помогло, и лик наисвятейшего приобрёл своё привычное, благостное до зубной боли, выражение.
- Демоновы святые! - пробормотал раздражённый послушник - нигде от них покоя нет.
Раздражённо скрежетнув стулом по паркету, мстительно представив почему-то не святых, и даже не демонов, а брата завхоза, Даким промаршировал к стеллажам.
,, Демоновы послушники, никакого от них почтения!,, - шепнула с заметной иронией библиотечная тишина, и в руку адепта выкатился из-за пыльных томов по нечистеборству прячущийся от посторонних глаз, пожелтевший от прикосновений времени свиток времён основателя.