Райс Маргарита Рафаиловна : другие произведения.

Что-то помню. Что-то знаю

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:

  
  
   Что-то помню ...
   Что-то знаю...
  
   Я родилась в исправительно-трудовом лагере, в поселке Печера, Коми АССР в 1948-ом году.
   Этого я, конечно, НЕ ПОМНЮ.
   Это мне рассказали.
   Когда получила паспорт, там было записано так:
   Ф.И.О.: Русакова Маргарита Рафаиловна
   Место рождения: поселок Печера, Коми АССР, И.Т.Л (т.е. исправительно - трудовой лагерь)
   Национальность: еврейка
   Родители:
   Отец: Русаков Рафаил Изральевич,1912 года рождения, еврей
   Мать: Русакова Дора Евсеевна,1915 года рождения, еврейка.
  
   Как моя семья оказалась в лагере, я узнала из сдержанных рассказов родителей.
   Ни мама, ни папа не любили говорить об этом.
   Скупо, без подробностей, папа рассказал, что в составе армии под командованием генерала Власова попал в немецкий плен, где он, еврей, остался жив.
   Когда вернулся, его судил трибунал "СМЕРШ".
   Статья 57, пункт "б" - Измена Родине.
   Приговор: "Ссылка за сто первый километр минус, то есть на Крайний Север.
   Этим Крайним Севером был поселок Печера, который со временем превратился в город Печера.
   Там папа работал в хлебопекарне.
   За три года перед реабилитацией папу перевели в город Воркута.
   Все годы ссылки папа должен был каждый день отмечаться в отделении милиции по месту проживания.
   У него было право - Двухнедельный отпуск; один раз в году он мог покинуть место ссылки и поехать навестить родителей. Все другие направления были ему заказаны. В гостях у родителей папа тоже был обязан ежедневно отмечаться в местном отделении милиции.
   Как только мама узнала содержание приговора, - она взяла моего старшего брата и отправилась к папе в ссылку.
   Поселившись на Крайнем Севере, она получила новый статус - "вольнонаемная".
   В этом статусе она стала работать бухгалтером.
   Это то, что я ЗНАЮ из рассказов родителей.
   Мои дедушка Исраэль и бабушка Либа (папины родители) жили в городе Мена Черниговской области.
   Их я ПОМНЮ лет примерно с десяти.
   Родители привозили меня к ним на лето.
   ПОМНЮ их большой, деревянный дом с русской печкой.
   ПОМНЮ сад, огород, коров, овец, кур, гусей.
   Всем этим хозяйством руководила бабушка.
   Остальным членам семьи иногда разрешалось помогать, но без права голоса.
   Помогать разрешалось только в саду и в огороде.
   К скотине, птицам и на кухню бабушка не подпускала ни кого.
   ПОМНЮ деда.
   Он был высоким, и очень худым.
   Глаза впалые, лоб выпуклый, нос кривой.
   Ходил всегда в кепке. Снимал ее только, когда ложился спать.
   Короткий пиджак, серого цвета, под пиджаком - черная жилетка.
   Дед был молчуном.
  
  
   Говорил редко и мало.
   Знал идиш и украинский.
   Русского не знал вовсе.
   Всю жизнь проработал забойщиком скота.
   До войны, когда в Менах проживало много евреев, он готовил им кошерное мясо.
   НЕ ПОМНЮ: что бы дед когда либо болел.
   Умер он в возрасте 97-ми лет.
   Папа мне рассказывал, что в ночь смерти, дед проснулся в два часа ночи; встал с кровати; вышел во двор, принёс большой пук соломы и расстелил её на пол.
   Бабушка Либа спросила: "Исраэль, что ты делаешь?" Он лёг на солому и сказал: "Либа, я умираю. Береги детей и внуков".
   Закрыл глаза и умер.
   Бабушка Либа была красивой женщиной.
   Папа говорил, что все Мены признавали это.
   Не высокого роста. Круглолицая. В теле. Свою толстую черную косу, она обматывала несколько раз вокруг головы так, что получалась корона.
   Глаза большие, карие. Черные дуги бровей.
   Одевалась всегда в темные и, обязательно, очень красивые платья.
   Туго накрахмаленные воротнички, - батистовые с вышивкой, или вязаные крючком.
   Поверх платья неизменный фартук, отделанный кружевами.
   ПОМНЮ, в таком кружевном фартуке, она ухватом вытаскивает горшки из печки; ставит их на большой деревянный стол и громко зовет всех к обеду.
   Бабушка очень вкусно готовила.
   ПОМНЮ ее пироги и пирожные.
   ПОМНЮ, как она говорила.
   Громко. Почти всегда на идиш.
   Украинским пользовалась, только общаясь с "гоим". По-русски говорила с внуками.
   ПОМНЮ: Бабушка Либа всеми командовала. Особенно дедом.
   Мама считала, что у нее самый длинный язык в Менах, и лучше на него не попадаться.
   ПОМНЮ семейную историю, которую мне рассказали (каждый по-своему) родители.
   Историю о том, как, однажды, дедушка, которому было тогда уже далеко за семьдесят,
   несколько ночей не приходил домой ночевать. Когда он, наконец, явился, то бабушка, ничего
   не спрашивая и не выясняя, заявила ему: "У гойских девок шлялся! Ты, что, меня плохо
   знаешь?! Так сейчас узнаешь! Старый дурак!". Не сказав больше ни слова, подняла его, как ребенка на руки, поднесла к балкону и сбросила вниз.
   Все соседи видели летящего дедушку. Слышали его крик.
   Дед сломал ребро. Сбегали за врачом. Приехала милиция для выяснения...
   Дед не отрицал бабушкиной правоты. Бабушка не отрицала своего хулиганского поступка.
   Ее приговорили за хулиганство "на 15-ть суток".
   Дед добился, чтобы ее отпустили на следующий день.
   Но она отказалась.
   Отсидела весь срок. "Закон есть закон" - таков был бабушкин принцип.
   На пятнадцатый дед встречал ее у ворот милицейского участка.
   Бабушка вышла.
   Взяла мужа под руку.
   Гордо подняла голову, и они вдвоем пошли домой.
   Умерла бабушка Либа в возрасте восьмидесяти семи лет.
   Кроме папы, у дедушки с бабушкой было еще два сына и две дочки.
   Старший сын - дядя Абрам, затем - мой папа, старшая дочь - тетя Фаня, потом - тетя Маня, самый младший брат - дядя Арон.
  
  
   ЧТО Я ПОМНЮ В ЛАГЕРЕ?
   Себя ПОМНЮ урывками, лет с четырех.
   Деревянный барак. С потолка на длинном шнуре свисает лампочка.
   ПОМНЮ деревянные лавки вдоль деревянных стен.
   На лавках - два ведра с водой. Над ними два окна. На ведрах крышки. Одно ведро было темно-зеленого цвета.
   Посреди комнаты - стол, тоже деревянный. Вокруг стола - четыре табуретки.
   НЕ ПОМНЮ ни своей кровати, ни спальни родителей.
   ПОМНЮ, что, когда отрывалась входная дверь, то в барак с улицы всегда врывался холод.
   Иногда порывом ветра, иногда клубящейся влагой, иногда острыми ударами мороза.
   ПОМНЮ, что в бараке всегда топили печку-буржуйку.
  
   ПОМНЮ папу - высокий, худой и красивый.
   Тулуп, меховая шапка, с опущенными ушами, бушлат, валенки, на них надеты калоши.
   ПОМНЮ, когда он входил в помещение с мороза, - снежинки таяли на папином воротнике.
   Я любила, когда он широко открывал дверь, и громко говорил: "Рита, я пришел". Я неслась ему навстречу. Он брал меня на руки и поднимал высоко-высоко, почти до потолка.
   ПОМНЮ, однажды, он пришел вечером, а я, маленькая, платье фланелевое в горошек, обвязано поверху маминым пуховым платком, на голове красный бант, на ногах красные валенки; спряталась за дверь.
   Папа меня ищет.(Так мы иногда играли.)
   ПОМНЮ, - Я не заметила, как засунула четыре пальца в щель между дверью и косяком.
   Он резко открыл дверь и очень больно прижал мне пальцы.
   Я страшно заорала.
   По сей день очень хорошо ПОМНЮ этот крик от дикой боли.:
   Папа толкает дверь еще сильнее.
   Зовет: "Рита, где ты?"
   От боли я задыхаюсь и замолкаю.
   Потом опять ору. Еще сильнее.
   Наконец, папа меня находит. Обнимает, пытается поднять, прижать к груди. А я уже не ору, а просто вою, т.к. пальцы все еще зажаты в щели. Тут папа понимает, в чем дело. Он аккуратно освобождает мои пальцы. Берет меня на руки. Прижимает к себе, а мои прищемленные пальцы берет к себе в рот.
   Ходит по комнате со мной на руках.
   Я плачу. Он меня гладит, так и не выпуская мои пальцы изо рта.
   ПОМНЮ, тогда я заснула у папы на руках.
   ПОМНЮ, его влажные глаза.
   Когда я выросла, мама мне рассказала, что в ту ночь она, первый раз в жизни, увидела, как папа плакал.
  
   ПОМНЮ, как в лагере папа повел меня удалять зуб.
   ПОМНЮ металлическое кресло, покрашенное белой краской и много всяких железок на стеклянном столике на колесиках.
   Окна напротив кресла завешаны белыми занавесками.
   Меня сажают в кресло.
   Я сразу начинаю орать.
   Пытаюсь слезть и убежать.
   Тетенька в белом халате меня ловит, и тащит обратно в кресло.
   Я кричу, зову папу. Он хочет войти, но его не пускают.
   Дяденька в белом халате и в белом, натянутом на лысину, колпаке привязал мои ноги к креслу, а тетенька тучно нависла над моей головой сзади; навалилась на меня всей своей тяжестью и сжимает мои руки своими руками.
   ПОМНЮ ее грудь, давящую на моё лицо.
   Мне почти нечем дышать.
  
  
   Дяденька низко наклоняется надо мной и лезет мне в рот какой-то железкой, зажатой в одной руке; другой - давит мне на лоб.
   Я уже не могу ни кричать, ни шевелиться.
   Ноги привязаны.
   Руки и голова зажаты.
   Мне очень страшно.
   Этот страх Я ПОМНЮ до сих пор.
  
   Маму ПОМНЮ меньше.
   ПОМНЮ, что ростом она была намного ниже папы.
   Лица ее вообще НЕ ПОМНЮ.
   ПОМНЮ темно-рыжие волосы, заплетенные в косу.
   Коса закручена на голове сзади в пучок.
   ПОМНЮ, что мама носила маленькую меховую шапочку.
   Других деталей ее одежды НЕ ПОМНЮ.
   Красива ли она? НЕ ПОМНЮ.
   НО ПОМНЮ маму в постоянном движении.
   Она что- то громко говорит. Все время что-то делает.
   ПОМНЮ, как они с папой часто ругались.
   О чем они ругались, Я НЕ ПОМНЮ.
  
   У меня есть брат.
   Он старше меня на 12 лет.
   Зовут его Миша.
   Мишу в лагере, я его почти НЕ ПОМНЮ.
   Смутно ПОМНЮ, что он убежал однажды от папы через окно барака, когда тот хотел его за что-то наказать.
   Я выросла...
   Стала почти взрослая, Миша мне рассказал, что, как только я родилась, он сразу невзлюбил меня за то, что мама заставляла его гулять со мной, катать меня в коляске возле барака.
   Он до сих пор это вспоминает.
   Еще он говорит, что с тех пор вообще не любит маленьких детей.
  
   ПОМНЮ зиму, холод.
   ПОМНЮ, что меня все время кутали,
   ПОМНЮ постоянно обвязанную шарфом шею.
   Поверх платья - толстая кофта или пуховый платок.
   Ноги обуты в валенки.
  
   ПОМНЮ колючие кусты, длинные деревья с тощими ветками без листьев.
   Одно дерево ПОМНЮ очень хорошо.
   Оно росло вплотную к нашему бараку, прижимаясь стволом и ветвями к стене и крыше.
   Когда был сильный ветер, то барак раскачивался вместе с деревом.
   Мне очень нравилось, когда весь дом качался. Особенно нравилось, как гремела железная посуда.
   ПОМНЮ, что ведра с водой были привязаны цепью к лавкам, а крышки - к железным
   крючкам на стене.
  
   ПОМНЮ белый снег.
   ПОМНЮ белые сугробы.
   Вообще, на улице все было или белое или серо-белое, и всегда дул колючий ветер.
  
  
   Лета вообще НЕ ПОМНЮ, хотя оно, наверное, тоже было.
   Помню только один эпизод.
   Вдвоем с какой-то девочкой я брожу около барака.
   Влажная земля покрыта короткой колючей травой и немножко трясется.
   Кругом холмики этой травы, посыпанные какими- то мелкими бордовыми ягодами.
   На одном таком холмике мы нашли птичье гнездо и взяли оттуда яичко.
   Что было дальше с этим яичком, НЕ ПОМНЮ.
   Но мне почему то кажется, что это было летом.
  
   ПОМНЮ высокие столбы с фонарями.
   Людей на улице НЕ ПОМНЮ.
   Ни одного.
  
   ПОМНЮ.
   Мне 3 года.
   У меня няня.
   Ее зовут Настя.
   ПОМНЮ ее очень хорошо.
   Полная, светловолосая женщина, лет тридцати.
   Красивая толстая коса до талии.
   ЗНАЮ, что ее семья тоже из ссыльных.
   ПОМНЮ,- своих детей она не имела.
   У нас с Настей была тайна.
   Вряд ли я тогда понимала, что такое "тайна", но ЗНАЛА, что говорить об этом никому нельзя.
   Я любила гладить ее грудь, брать сосок в рот и громко чмокать.
   Когда дома никого не было, Настя брала меня на руки как младенца, расстегивала кофточку, вынимала грудь; и я впивалась в сосок,
   Однажды, мама пришла с работы раньше времени, (помню ее шапочку) и застала нас за этим занятием.
   Мама громко ругала Настю.
   Настя плакала...
   После того случая мама Настю выгнала.
   Я плакала, просила Настю не уходить, держала за юбку.
   Мама заперла меня в чулан.
   Когда меня из чулана выпустили, то няни уже не было, и больше я ее не видела.
   До сих пор ПОМНЮ и Настю, и ее теплую грудь, и запах ее тела и вкус ее розового соска.
  
   Играла ли я с другими детьми, - НЕ ПОМНЮ.
   Возможно, играла.
   ПОМНЮ тряпичную куклу с опилками внутри.
   Платья на ней не было.
   Швы на кукле часто расползались, а мама их зашивала.
   Наверняка у меня были и другие игрушки,
   но их я НЕ ПОМНЮ.
   Куклу эту я очень любила и только с ней ложилась спать.
   Имени куклы НЕ ПОМНЮ. Кажется, его и не было.
   Последний раз ПОМНЮ куклу на вокзале города Воркута.
   Мы уезжали из лагеря.
   Папу реабилитировали.
   Этого я НЕ ПОМНЮ.
   Это я ЗНАЮ,- мне рассказали, когда я стала большой.
   Но вокзал ПОМНЮ хорошо.
   ПОМНЮ огромный, темный зал.
   Вокруг много людей.
   Они очень большие.
   Одеты как-то одинаково, во что-то длинное и серое.
   Все спешат и толкаются.
   Кругом тюки и чемоданы.
   Вдоль стен и посреди зала стоят деревянные лавки.
   На этих лавках сидят и лежат люди.
   Мама крепко держит меня за руку. Я, другой рукой, крепко держу куклу.
   Мама уложила меня на скамейку спать.
   Я заснула, прижав к себе куклу.
   Когда проснулась, то куклы больше не было.
   ПОМНЮ маму на вокзале.
   Но ни лица ее, ни платья НЕ ПОМНЮ,.
   Зато хорошо ПОМНЮ, что она сказала.
   Она сказала, что пока я спала, подошел милиционер и сказал, что с такими рваными куклами, из которых сыплются опилки, в поезд не пускают, и поэтому ее надо выбросить.
   ПОМНЮ я плакала.
   У меня была настоящая истерика.
   Я кричала на весь вокзал, что маму не люблю, а люблю только куклу и без нее никуда не поеду.
   Вокруг собрались люди.
   Откуда-то появился папа. Взял меня на руки и понес к поезду, на ходу скандаля с мамой.
   ПОМНЮ, что и в поезде я продолжала плакать.
   Папа меня успокаивал. Обещал купить много новых игрушек.
   Мама молчала и смотрела в окно.
   Обиду на маму осталась на долго.
   Когда я выросла, мама призналась, что пока я спала, она выбросила мою тряпичную подругу в урну так как давно хотела избавиться от этой грязной куклы с опилками и приучить меня к нормальным игрушкам.
   Приучить меня к "нормальным" игрушкам у мамы так и не получилось.
   С тех пор я никогда больше в игрушки не играла.
  
   Мне было почти семь лет, когда мы уехали из лагеря в Ленинград.
   Первое, что я ПОМНЮ в Ленинграде - большой деревянный дом.
   Кругом лес.
   Большая комната. Большой круглый стол в центре. К нему приставлены стулья.
   На окнах - тюлевые занавески. Они немного шевелятся, как будто от ветра.
   Я сижу под столом.
   Вокруг стола, с поленом в руке, бегает папа.
   Брат тоже бегает вокруг стола. Пытается от папы убежать.
   Папа страшным голосом кричит что-то страшное брату, и хочет ударить его поленом.
   Так они оба носятся вокруг стола.
   Стол трясется.
   Под столом сижу я и тоже трясусь от страха.
   Плачу.
   Мама, пытаясь остановить отца с братом, и тоже что-то кричит.
   Случилось это вечером.
   ПОМНЮ, что за окнами было совсем темно.
   ПОМНЮ , что мне было очень страшно сидеть под столом, в чужом доме, дрожать и плакать.
   Больше из этой сцены НЕ ПОМНЮ ничего.
   НЕ ЗНАЮ, догнал ли папа брата.
   ЗНАЮ, что поленом не ударил. (Мама сказала).
  
  
  
  
  
   ПОМНЮ себя в нашем собственном доме, купленном в г. Пушкино.
   Большой, двухэтажный, сбитый из бревен, выкрашенный голубой краской.
   ПОМНЮ крыльцо, большие сени, чердак, кладовку.
   В доме было две русские печки: одна на кухне, вторая находилась в маленькой комнате, а задней стеной выходила в большую комнату.
   Всего на первом этаже было три комнаты, коридор, сени, а в сенях кладовка.
   Сени выходили на крылечко с голубыми перилами.
   Ступени вели в сад.
   Сад был очень большой и окружал дом со всех сторон.
   Усадебный участок был обнесен высоким зеленым забором.
   В заборе была маленькая калитка, а рядом большие ворота для машины, хотя машины у нас никогда не было.
   Ни ванной, ни душа, ни туалета в доме не было.
   Не было и воды.
   Воду носили в ведрах на коромыслах из колонки, которая находилась на другом конце улицы.
   На кухне была приделана раковина. Над ней висел зеленый эмалированный умывальник.
   Утром мама наливала в него воду из ведра. Когда мы умывались, - вода сливалась в из умывальника в раковину, оттуда в подставленное снизу ведро.
   Когда ведро наполнялось, то его выливали в уличную канаву за забором.
   Полотенце было одно на всех.
   Зубы чистили порошком из круглой картонной коробочки.
   Туалет был на улице.
   Назывался "очко".
   Деревянная кабинка. Внутри нее выкопанная в земле яма, обложенная досками.
   Когда яма наполнялась, то содержимое выгребали. Из него делали удобрения для огорода.
   В туалет мне разрешали ходить только летом и только днем.
   В остальное время я ходила в "спец. приспособление", сделанное для меня в чулане.
   Этой привилегией пользовалась только я.
   Раз в неделю мы с мамой ходили в городскую баню.
   ПОМНЮ, мама сильно терла меня мочалкой.
   Обливала водой из таза.
   Хлестала веником.
   При этом всегда говорила: "Девочка (и вообще женщина) всегда должна быть чистой, и хорошо пахнуть. Иначе это не женщина".
   " А кто?" - спрашивала я.
   "Никто" - отвечала мама..
   ПОМНЮ, в бане мне очень нравилось разглядывать обнаженные женские тела.
   Все они были разные.
   ПОМНЮ, мама меня одергивала и говорила, что это не красиво смотреть в упор на голых, и
   что мне должно быть стыдно, и что девочка должна быть скромной.
   Что такое "скромная", я тогда еще не очень понимала, но ПОМНЮ, что смотреть на голых женщин мне было очень интересно.
   "Куда же мне смотреть?".-спросила однажды я.
   "Смотри на меня".-ответила мне голая мама.
  
   На кухне, был погреб.
   Темный и холодный.
   Там хранили продукты.
   Окна в доме были маленькие, прямоугольные, с двойными рамами.
   На лето рамы снимали, а зимой все щели между рамами затыкали ватой, - чтобы не дуло.
   Окна были выкрашены в белый цвет.
   На второй этаж дома вела лестница с голубыми перилами.
  
  
   Там располагались две комнаты, коридор и чердак.
   Комнаты на 2-м этаже мама на лето сдавала дачникам, а на чердаке сушила белье.
   Зимой оно от холода становилось, как деревянное, очень холодное, пахло морозом.
   ПОМНЮ, что все постельное белье в доме было только белого цвета.
   На кухне всегда было тепло и уютно.
   Около окна стоял большой старинный сундук.
   ПОМНЮ, я на нем любила сидеть и смотреть в окно.
   Зимой на стеклах были огромные красивые узоры от снега с морозом.
   ПОМНЮ, как падали крупные снежинки и иногда садились на оконную раму.
   Летом, прямо перед кухонным окном цвели кусты жасмина и сирени.
   Если окно было открыто, то они врывались прямо в дом.
   Тут же, в клумбах, перед домом цвели георгины, гладиолусы, анютины глазки, гвоздики и львиные ротики.
   За домом был большой сад и огород.
   Там росло все: картошка, помидоры, огурцы, редиска, лук, морковь, зелень.
   Были там и ягоды: малина, клубника, крыжовник, смородина и черная и красная.
   Были и яблони и груши сливы и черешня.
   Очень хорошо ПОМНЮ вишневое дерево, которое росло под окном комнаты, в которой я спала.
   Летом, огромные черные вишни стучали мне прямо в окно.
   ПОМНЮ воробьев, которые стаями садились на дерево и клевали вишни.
   Мама пыталась их отпугнуть, ставила чучело из старой папиной одежды. Но они на него мало обращали внимания.
   Кроме этого чучела было еще два, тоже из папиных нарядов, а сверху на них были надеты картузы моего покойного дедушки, маминого отца.
   Кроме сада и огорода, у нас еще была корова и куры с петухами.
   Все они жили в двух сараях в глубине двора. Там же, в сараях, лежали заготовки дров на зиму.
   Каждый вечер, и зимой и летом, мама самолично обходила все хозяйство и весь дом, и проверяла, закрыты ли на замок все сараи, калитки, дверь, ведущая с крыльца в сени, и из сеней в дом. Проверялись все форточки и окна.
   Эту работу она не доверяла никому.
   Папа домой приходил поздно и часто пьяный.
   Мама всегда дожидалась его, впускала, потом закрывала все замки и начинала выяснять с ним отношения.
   Хорошо ПОМНЮ замки на двери, которая вела с улицы в сени.
   Сверху был огромный замок, в виде крючка-кувалды, а внизу была толстая цепь, протянутая через два железных кольца. Она тоже замыкалась замком.
   Собаки у нас не было.
   Была кошка по имени Пушка.
   Так ее назвала мама в честь г.Пушкина.
   Мышей она ловить не умела. Для этого ставили мышеловки, и , когда туда попадалась мышь, то мама иногда давала Пушке с ней поиграть.
   Гладить мне ее не разрешали.
   Мама говорила, что будут глисты.
   Пушка жила у нас три года.
   Однажды она ушла и не вернулась.
   Мама сказала, что она пошла умирать.
   Через день мама нашла ее мертвой, у сарая, и закопала в землю.
   ПОМНЮ, как по утрам, мама и другие соседи с нашей улицы выгоняли коров за ворота. ПОМНЮ маму, подгоняющую плеточкой нашу Милку.
   Какой-то мужчина, наверно, пастух собирал всех коров, а вечером приводил обратно.
  
  
   Мама вставала очень рано.
   Часто, когда я просыпалась в школу в 6.30 утра, то мамы в доме уже не было.
   Возле кровати всегда стоял стакан парного молока.
   Иногда до меня доносился мамин голос, зовущий кур или говорящий с одной из соседок.
   Вскоре издали какой-то указ и запретили частникам держать коров.
   ПОМНЮ, мама сказала, что у этой "мелухи бандитов сердце болит, когда люди работают и не голодают".
   Кто такая "мелуха" и почему у нее болит сердце, мне не объяснили, сказали, что еще маленькая, и заодно выставили из комнаты, чтоб не слушала, что не надо.
   Мама сама занималась всем этим большим хозяйством.
   ПОМНЮ, как она учила меня доить корову.
   После двух попыток, она сказала, что толку с меня никакого не будет, и занятия прекратила, чему я была очень рада.
   Мама сама делала творог, сметану, масло.
   Эти продукты, а также яйца, фрукты и овощи с огорода она продавала дачникам и сдавала на городской рынок.
   Вообще мама была великая труженица.
   Подвижная, энергичная.
   Она сама вскапывала огород, сама высаживала, полола, поливала, , сама убирала урожай.
   Папа ей не помогал т.к. много работал,
   Брат это все не любил и в земле копаться не хотел, да и дома бывал редко.
   От меня, понятно, толку мало.
   ПОМНЮ, раз папа привел какого-то мужика, помочь маме. вскопать землю под картошку
   Она его прогнала очень быстро.
   Вечером спросила у папы; где он взял "Ивана", который не умеет лопату держать.
   Затем добавила: "Я дала ему пять рублей. Теперь жалею. Все равно пропьет".
   Мама почти всегда говорила громко, а если с чем-то была не согласна, то очень громко.
   Была женщина властная, упрямая, настойчивая и очень деятельная.
   Решения своего не меняла никогда, мнение меняла крайне редко.
   Я ПОМНЮ и ЗНАЮ, что за всю свою жизнь мама прочитала только одну книгу: "Сага о ФОРСАЙТАХ" Голсуорси.
   Книга ей очень понравилась.
   Мама читала газеты, следила за политикой, любила фильмы, "про настоящую жизнь".
   Была интересным рассказчиком, обладала уникальным чувством юмора, который встречается у людей родом из маленьких еврейских местечек.
   Умела смеяться смешному.
   Умела ругаться, ссорится.
   После ссоры могла с человеком не говорить месяцами.
   В основном это касалось папы.
   НЕ ЗНАЮ, любила ли я тогда маму, но помню, что была к ней очень привязана.
   Ласковой я маму НЕ ПОМНЮ.
   ПОМНЮ, и сама никогда не ласкалась.
   Не было ни поцелуев, ни сидений на коленях, ни поглаживания по голове.
   ПОМНЮ, что когда я с мамой мы переходили через дорогу, то она всегда хотела взять меня за руку, а я не давалась.
   Она злилась, но не настаивала.
   Улица, на которой мы жили, называлась Гражданская.
   На этой улице были только частные дома.
   Дороги, как таковой не было,
   Была протоптанная, широкая тропа, по ее обоим краям канавы.
   В них стекла из каждого дома канализация, т.е. выливали ведра с помоями, а на обочинах росли лопухи.
   Таких улиц было четыре.
  
   Пересекала их улица Пролетарская, центральная и ведущая к городской площади, на которой стоял памятник Ленину.
   Там же был и кинотеатр (только один в городе), рынок, магазины и моя школа 407-я,
   У входа в школу висела доска, где было написано, что в этой школе училась Анна Ахматова.
   От площади отходил красивый, широкий бульвар с высокими тополями и белыми скамейками. В конце бульвара была городская больница им. Семашко.
   В этой больнице в 19-ть лет я родила дочь Юлю.
  
   ПОМНЮ.
   Папа, мама и я гуляем по бульвару.
   Папа высокий, стройный, прямой.
   Черное пальто, на голове черная шляпа.
   Идет не торопливо. Медленно и широко делает каждый шаг.
   Мама шагает впереди него.
   Небольшого роста.
   Одета в бежевое пальто, на голове коричневый берет.
   Походка упругая, чуть подпрыгивает, шаги быстрые и мелкие.
   В руках у нее небольшая сумочка.
   Косы уже нет.
   Теперь шестимесячная завивка.
   Я иду посредине расстояния между папой и мамой.
   Иногда мама резко останавливается, оборачивается назад и громко говорит папе: "Рома, ты можешь двигаться быстрее?".
   Потом вслух говорит сама себе: "Азое менч! Вечно он никуда не спешит!".
   Обращается ко мне: "Рита, не отставай!".
   И, не ожидая ни от кого ответа, продолжает быстро идти впереди всех.
   Так мы всей семьей гуляем по городу.
   Дома меня одну не оставляли до 14-ти лет.
  
   ПОМНЮ, как одевался папа.
   У него было три костюма: один черный, один серый и один серый в черную полоску.
   Была у него ушанка из каракуля и две фетровые шляпы: черная и серая.
   ПОМНЮ его черное осеннее пальто и черное зимнее с каракулевым воротником.
   ПОМНЮ шерстяные безрукавки. Свитера он вообще не носил. Рубашки носил или белые, или голубые, галстуки черные в полоску.
   Зимой носил кальсоны и фланелевые фуфайки. Носки носил на подвязках.
   Мамины наряды ПОМНЮ плохо.
   Запомнилась верхняя одежда: серое осеннее пальто, темно-зеленое зимнее с норковым воротником и черная каракулевая шуба.
   ПОМНЮ зимние шляпы: одна норковая и одна каракулевая.
   Хорошо ПОМНЮ ее во фланелевом халате, сверху чистый фартук. Это на кухне.
   В саду и в огороде ПОМНЮ ее в черной юбке, черной кофте, на ногах резиновые сапоги. . ПОМНЮ маму в кружевной белой блузке, черной узкой юбке с разрезом и туфли на каблучках. Это гости пришли.
   Маму ПОМНЮ занятую хозяйством, а папу уходящего на работу и приходящего с работы. Помню папиросы, которые курил папа: "Беломор- Канал".
   Курил он очень много.
   Пепельницы с окурками были повсюду.
   Окурки убирала мама.
   Его не заставляла это делать.
   Убирая, говорила, что папа "свинья" и его только могила, может быть, исправит".
   ПОМНЮ, как папа ел.
   Медленно и долго жевал пищу.
  
   Медленно глотал
   На коленях всегда лежала чистая салфетка, которой он периодически вытирал, то рот, то руки. Утром, его любимое блюдо был чай с молоком, хлеб с маслом, а сверху селедка с луком. Любил фаршированную рыбу, которую очень вкусно готовила мама.
   Особенно голову.
   Когда мы собирались за столом вчетвером, т.е. папа, мама, брат и я, то голов от рыбы всегда было три.
   Мама давала папе, чтоб он " хоть немного поумнел", брату, чтоб он "всегда был умный"
   и мне, что я "была хоть наполовину умна, как брат".
   Себе мама голову не брала. Говорила, что у нее и так все в порядке.
   Утром мама первого кормила папу, чтоб он ушел на работу и "тогда в доме будет тихо", потом кормила меня, приговаривая, "чтоб у ее врагов был такой аппетит, как у меня".
   Когда все расходились, она бралась за хозяйство.
   Папа работал директором большого продовольственного магазина в Ленинграде.
   Дома всегда было много деликатесов.
   Зимой дома были бананы, апельсины, ананасы.
   Мама прятала все это в буфет, боялось, что соседи увидят и "у них вылезут от зависти глаза".
  
   ПОМНЮ
   мама часто мне говорила: "Помни Рита, никогда не отпускай человека из дома голодным.
   Где есть тарелка супа на 4-х, там и на 5-го найдется.
   Из дома никто не должен выйти голодный".
   Пищу мама готовила простую и вкусную.
   Варила бульоны, борщи, супы, каши, студни.
   Сама солила селедку, квасила капусту, делала соленья, варила разные варенья.
   Умела готовить и многие еврейские блюда: цимес, фашмак с яблоками, кнейделе, фаршированную рыбу и куриную шейку.
   Вкус маминой пищи ПОМНЮ и сегодня.
   ПОМНЮ, мама говорила, что дом должен быть полный, а "пустые тарелки пусть будут у наших врагов".
  
   ПОМНЮ
   мама никогда не просила меня помогать ей на кухне.
   Только говорила: "Смотри, нюхай и запоминай, что я делаю.
   Учись у мамы, пока я жива.
   Тебе это в жизни пригодиться".
   Сегодня я готовлю, как мама.
   Запахи такие же, как у нее.
   ЗНАЮ, что по-другому не умею.
  
   Папа никогда не приходил с работы с пустыми руками.
   Всегда приносил домой кульки с едой, даже когда был очень пьяный.
   ПОМНЮ, что иногда приезжали люди на серой "Волге" и привозили ящики с едой
   В погребе был целый склад еды.
   Папа, т.к. был высокий, в погреб не залезал.
   Это делала мама.
   Меня к погребу не подпускали, даже не разрешали стоять рядом, когда открывали крышку.
   Мама говорила, что оттуда дует и что я "со своей ловкостью" точно туда свалюсь.
   ПОМНЮ, что первый раз я была в погребе, когда училась уже в 9-ом классе.
   Когда никого не было дома, я забралась туда вместе с еще двумя девочками.
   Там было темно, сыро и странно пахло.
   Мы закрыли за собой крышку, читали при свете фонарика вслух стихи и пили вино.
   Бутылку, конечно, убрать забыли.
  
   Мама нашла, и мне влетело.
  
   Мою маму звали Дора.
   Папа мне рассказал, что ее настоящее имя - Добеле.
   Еще он мне рассказал, что увидел ее первый раз, когда ему было 15 лет.
   Ехал на телеге, проезжал мимо маминого дома, она (ей тогда было 12), сидела на крылечке.
   Он ее увидел, посмотрел и полюбил на всю жизнь.
   Потом добавил, что тогда не представлял, какая эта жизнь будет.
   Папа, когда, был трезвый, к маме обращался тихим голосом.
   Мама всегда обращалась к папе громко.
   ПОМНЮ слухом своим тихое папино "Дора" и громкое мамино "Рома".
   Папа вообще говорил тихо, медленно и спокойно, ясно выговаривая каждое слово.
   Но когда отец приходил пьяный или просто выпивший, то они уже не называли
   друг друга по именам, а вход шли совсем другие слова.
   Нетрезвый он бывал довольно часто.
   ПОМНЮ свой животный страх, самый страшный страх моей жизни, когда родители скандалили, или отец буянил, а самое страшное, когда он дрался.
   Я ПОМНЮ, как я боялась, что я умру, если с мамой что-то случиться,
   Когда папа бросался с кулаками на маму, говоря при этом страшные слова, страшным голосом, и обещал ее убить, а глаза его наливались кровью, лицо становилось страшное,
   я садилась на пол, закрывала уши руками и начинала громко орать.
   Иногда ползала между ними и просила маму и папу не убивать друг друга.
   Они всегда были увлечены своим скандалом, никто никому не уступал, и мои мольбы мне мало помогали.
   Если папа был сильно пьян, то он неожиданно, в самом разгаре, падал на диван, сразу засыпал и начинал громко храпеть.
   Мама на его сон не реагировала и продолжала кричать , будто он ее слышит.
   Она стояла над ним, спящим, руки в боки , в чем-то его обвиняла и проклинала.
   Папа храпел и ничего не слышал.
   ПОМНЮ.
   Мама часто говорила храпящему папе ;"Ты хочешь меня убить! Убей!
   Но я, все равно, докажу тебе: кто я, и как ты погубил мою жизнь!".
   После этих слов, я знала: на сегодня скандал закончен, и опасность миновала.
   Мама закрывалась в спальне и ложилась спать.
   Всю жизнь, пока были живы мои родители, я искренне верила в то, что папа когда-нибудь убьет маму.
   Папа до самой смерти обещал ей, что сделает это.
   ПОМНЮ.
   Мама говорила: "Он меня обязательно когда-нибудь убьет, но еще не известно, кто
   раньше в могилу ляжет. Я ему никогда не прощу своей загубленной жизни".
   (Уже взрослой женщиной, будучи матерью 3-х детей, я ПОМНЮ свою первую мысль, когда выходила с кладбища после похорон папы, "Папа уже не убьет маму" подумала я и ощутила глубокий покой.)
   После бурного скандала наступал период полного разрыва отношений.
   Это могло длиться неделями и больше.
   Мама не шла долго на перемирие.
   Упорно хранила молчание.
   В такие периоды я испытывала, не страх, а ощущение безысходности и безвыходности.
   Папа тоже очень страдал, когда мама надолго замолкала.
   Просил меня поговорить с ней, чтоб она, как он выражался: "перестала дуться".
   Я просила маму, как могла.
   Плакала.
  
   Не ела, не спала.
   Мне ничего не помогало.
   ПОМНЮ, она отвечала, что это не мое дело.
   Говорила, что когда я вырасту, то узнаю, как он ей испортил жизнь, и сколько она простила ему, только для того, что бы сохранить семью.
   Папа всегда мирился первый, неделями ломая мамины упрямство и гордость.
   Утром, когда я просыпалась, то первое, что меня интересовало, помирились они ночью или нет.
   НЕ ПОМНЮ ни одного случая, чтоб они мирились утром или днем.
   ПОМНЮ И ЗНАЮ, что всю жизнь родители выясняли отношения.
   Я от этого очень страдала.
   Ни ребенком, ни будучи уже взрослой, я изменить ничего не смогла, но и привыкнуть тоже.
   Их отношения так и остались для меня невыясненными.
   ЗНАЮ и понимаю, как сильно скандалы между родителями повлияли на меня, и на всю мою жизнь.
  
   ПОМНЮ, как я впервые познакомилась с понятием "Гордость".
   Мама мне часто говорила "Женщина должна быть гордой. Гордость, вот что главное у женщины. Без гордости, женщина тряпка. Ты поняла? И запомни это. Ты должна быть гордой, как твоя мама. У нас в роду нет уличных шикс".
   Я спросила ее, что нужно делать, чтобы стать гордой?
   "Смотри на меня и учись"- ответила она.
   На вопрос: "Кто такие шиксы?", я получила следующий ответ:
   Мама сказала: "Гоим - это те, кто не евреи, шиксы - это гойские девки, которые ноги всем расставляют".
   От папы я тоже слышала слово "Гордость", но по-другому.
   ПОМНЮ, он говорил мне: "Ты моя гордость. Я тобой горжусь. Ты вырастешь и станешь настоящим человеком назло всем нашим врагам. Я в этом уверен. Ведь ты же моя гордость".
   К этому времени я уже прочитала "Повесть о настоящем человеке" и понимала, что у меня так не получится.
   Я так и не поняла, что такое "Гордость", и боялась этого слова.
  
   ПОМНЮ, слово "Враги" тоже часто говорилось в доме.
   "Врагами" назывались многие: и некоторые родственники и "гоим" и соседи и "мелуха".
   Я ЗНАЛА, что врагов много.
   Не ЗНАЛА, как выглядит враг.
   Очень боялась этих слов.
   ПОМНЮ, что слова "Враг" я боялась меньше, чем слова "Гордость".
  
   В доме часто произносились слова: "Аидим, идиш, а идише, - еврей (так говорили реже).
   ПОМНЮ, на вопрос: "Кто такие евреи и кто такие а идим? " мама ответила строго.
   "Я говорю тебе один раз, а ты это запомни.
   Больше повторять не буду.
   Аидим и евреи одно и тоже.
   Это все наши родственники, и родственники наших родственников.
   Пусть все, кому Бог даст, живут до 120-ти лет.
   У нас в роду гоим нет, и никогда не будет.
   Мы евреи.
   И запомни это на всю жизнь.
   Ты еврейка.
   Только этот сумасшедший мамзер, Мишка, сын тети Сони, женился на гойке.
   Ну и что из этого вышло?
   Чтоб моим врагам было так хорошо, как ему.
   Майн ГОТ, нельзя говорить, он же больной на голову.
  
   Ты поняла? И больше не спрашивай.
   Вырастешь, сама все поймешь".
   Я, конечно, ничего не поняла, но спрашивать больше не стала.
   Но на следующий день мама сама решила продолжить урок иудаизма.
   Она сказала мне, что у евреев есть свой Бог.
   Он невидимый и никто не знает, где он и как выглядит.
   Но все евреи его боятся, очень ему верят и молятся ему и за него.
   Каждый еврей молится, но так, чтоб "гоим" не услышали.
   Потом она сказала, что никому нельзя говорить о том, что мы - евреи.
   Особенно в наше время.
   Если наши враги узнают, "чтоб им было пусто, чтоб они не видели светлого дня",
   то могут быть неприятности.
   Затем добавила, "что если я буду хорошо кушать и хорошо учиться, то, - Бог даст, я выйду замуж. И мой муж будет только евреем.
   А иначе, чтоб ей, .моей маме, "не дожить до этого дня, когда она меня своими руками удушит".
   На вопрос, как отличить еврея от не еврея, мама сказала, что мне рано это знать.
   Потом добавила: "Узнаю, что шляешься с "паршивыми Иванами"; лучше тебе не знать, что будет и что я тебе своими руками сделаю".
   Еще она сказала, что просит Бога не дожить до этого страшного дня, когда увидит меня с "Иваном".
   Обычно, такие беседы заканчивались словами о том, что мне это "рано знать, думать я должна об учебе, хорошо кушать, а иначе стану похожа на нашу стиральную доску, а не на девушку". И никогда не забывала добавить, что "говорить о том что мы евреи нельзя".
   ПОМНЮ
   слово "НЕЛЬЗЯ" вошло в мое детство глубоко.
   ЗНАЮ
   осталось во мне очень надолго.
   ПОМНЮ, "НЕЛЬЗЯ" мне было очень многое:
   Нельзя, говорить о том, что я еврейка.
   Это не любят наши соседи и наши "враги", которых много.
   Нельзя говорить о том, что я еврейка в школе, иначе со мной не будут дружить и будут меня обижать.
   Нельзя приходить домой позже 8-ми, мама волнуется.
   Нельзя снять с себя слои одежды, которые на меня надевала мама, т.к. у меня слабое здоровье
   и я могу заболеть.
   Нельзя не съесть все, что мама поставила на стол, иначе я не буду расти.
   Не стану женщиной, а "превращусь, не дай БОГ, черт знает, во что и не дай БОГ, не выйду хорошо замуж".
   Нельзя ходить на вечеринки, "где меня, не дай БОГ, могут обидеть", а еще хуже "я могу познакомиться с плохими гойскими детьми".
   Нельзя сидеть против форточки, меня продует.
   Не дай БОГ, нельзя не слушаться маму и папу, они знают, что для меня хорошо, всю жизнь мне посвятили и только ради меня живут.
   "НЕЛЬЗЯ" было много, очень много.
   Сегодня, прожив более полувека, постепенно, трудно и болезненно снимая с себя эти "нельзя", которые в процессе жизни всегда были со мной, только меняли форму и содержание, я понимаю, как многое мне было МОЖНО.
   ЗНАЮ, чувствую и учусь принимать, как многое сегодня для меня уже НЕВОЗМОЖНО.
  
  
   ПОМНЮ, как спросила маму: "Зачем она по пятницам, зажигает две свечи?"
   Мама ответила: "Рита, ты задаешь вопросы, которые я своей маме не задавала.
  
  
   Моя покойная мама (как сейчас ее помню), - она всю жизнь так делала, ее мама, моя бабушка, тоже так делала...
   Это у нас, аидов, называется "Шабес.
   Это Готыню отдыхает.
   Так евреи верят и соблюдают день отдыха нашего БОГА.
   Так всегда было.
   Так всегда будет".
   ПОМНЮ:
   Мама тихим голосом молиться на кухне.
   Она молилась не Богу, а за Него.
   Звучало примерно так: "Готыню, майн Готыню, я за тебя каждый день молюсь и прошу,
   чтоб Ты был сильный и мудрый, и нас помнил, и никогда не забывал и не оставлял.
   Прошу, Готыню, майн Татале, чтоб Тебе всегда хватило сил и здоровья, защитить весь наш род и всех евреев от врагов. Ты же знаешь Готыню, сколько их у нас (чтоб им не видеть светлых дней)".
   Так, но в разных вариациях, молилась мама.
   ПОМНЮ, как молился папа.
   По субботам доставал из шкафа какую-то старую книгу, надевал черную шляпу и начинал что-то монотонно говорить.
   Я у мамы спросила, что он делает?
   Ответ был обычный: "Тебе рано знать"
   Добавила, но не мне, а себе: "Готыню, если она будет задавать столько вопросов, - что из нее может вырасти?".
   Спросила папу, что он делает?
   Папа ответил коротко: "Прошу Бога, чтоб вся наша семья была здорова. Чтоб не было войны.
   И чтобы вы с Мишей были НАСТОЯЩИМИ людьми".
  
   Все соседи на нашей улице были "гоим".
   Слева от нас жила семья Бычковых.
   Главу семьи звали Василий Петрович. Высокий, худой, сгорбленный мужчина,
   со щетиной на лице, большими серыми глазами и густыми бровями.
   ПОМНЮ, когда встречал меня, всегда вытаскивал из кармана конфеты, давал мне и улыбался.
   Когда мне было 11 лет, он повесился на яблоне.
   ПОМНЮ, это было утром.
   Была осень.
   Его жена, Александра Антоновна, была крупной женщиной, с грубым голосом.
   У них было двое детей: Мишка Рыжий и Наташка Дылда. Так называла их Александра Антоновна.
   Мишка был действительно рыжий.
   Рыжая кожа, рыжие волосы, рыжие глаза и еще более рыжие веснушки.
   ПОМНЮ, как через забор он кидал в меня яблоками и смеялся.
   НЕ МОМНЮ, чтоб мы когда-нибудь разговаривали.
   ПОМНЮ Наташку.
   Высокая, очень худая, в очках. Она все время училась.
   ПОМНЮ, когда она написала дипломную работу, то Мишка облил ее валерьянкой, и работу съела кошка.
   Наташа много дней не выходила из своей комнаты.
   Александра Антоновна била Мишку, а он орал на всю улицу.
   Мишка погиб во время службы в армии.
   Замуж Наташа не вышла, но родила мальчика.
   Назвали его Василий.
   Никто, даже ее мать, не знал, кто отец ребенка.
   И никто и никогда ее об этом не спросил.
  
   Александра Антоновна очень любила внука и посвятила ему всю себя.
   С другой стороны жила семья по фамилии Головко.
   Имен родителей НЕ ПОМНЮ.
   Дочку звали Люда.
   Была у них еще слепая бабушка.
   Умерла в возрасте 107-ми лет.
   ПОМНЮ, однажды я украла у Люды книжку.
   Принесла ее домой и спрятала под подушку.
   Через несколько часов пришла Людина мама и сказала моей маме, что она думает,
   что "Риточка по ошибке унесла Людочкину книжку".
   Мама поставила меня посреди комнаты и спросила: "Ты взяла книжку?".
   Я заплакала и сразу созналась.
   Мама меня сильно била и обещала убить, если я еще буду воровать, и позорить нашу семью. Вечером пришел папа.
   Мама ему рассказала.
   Он прошел мимо меня и, не глядя в мою сторону, сказал, что он мне сам пальцы отрубит, если это еще раз повториться.
   Через несколько лет, он сам вернулся к этой теме.
   Напомнил мне этот случай и сказал, что воровать у простых людей - это большой грех.
   Воровать можно и надо только у этих "подонков и сволочей" т. е. у советской власти.
   "Эта мелуха сама всех людей обворовывает, и погубила много жизней"
   Еще он добавил, что воровать у власти нужно уметь, а если не умеешь, то нечего лезть, т.к. можно жизнью поплатится.
   Дом, который стоял напротив нашего, был окружен высоким забором.
   Там жила женщина с двумя сыновьями.
   Мама говорила, что они "бандиты, а их мать антисемитка".
   Что такое "антисемитка", мне не объяснили.
   Но мне было категорически запрещено приближаться к этому дому.
   ПОМНЮ, однажды на улице был большой скандал между мамой и той соседкой.
   Они обе орали так громко, что вся улица сбежалась.
   Поводом для скандала была их курица, которая зашла на нашу территорию.
   НЕ ПОМНЮ все содержание скандала,
   Но ПОМНЮ, что эта женщина крикнула маме, что она "вонючая жидовка".
   Мама молча повернулась к ней задом, задрала юбку, наклонилась и громко сказала: "поцелуй меня в зад".
   Выпрямилась, и ненакого не глядя, пошла в дом.
   В начале центральной улицы жила еще одна еврейская семья.
   ПОМНЮ их дом серого цвета и запущенный сад.
   У них было двое детей.
   Старший сын по имени Сева и дочка Ганна.
   Сева болел туберкулезом. Был худой и желтый, носил очки.
   Ганна тоже болела, но сердцем. Лицо у нее было в больших, красных прыщах, а на голове очень редкие волосы и две маленькие, тонкие косички.
   Мама иногда ходила к ним в гости и брала меня с собой.
   ПОМНЮ, дома у них на стенах висели большие ковры, и пахло лекарствами.
   Мама говорила, что хочет, чтоб я подружилась с еврейскими детьми.
   Но этого не произошло. Ни я, ни они этой дружбы не хотели.
   Сева умер, когда ему было 17 лет.
   Ганна, как мне рассказала мама, "вышла удачно замуж за приличного еврейского парня".
   НЕ ПОМНЮ, чтобы мама меня баловала подарками, прогулками, поездками.
   Но ПОМНЮ, что она была ко мне очень привязана и очень за меня волновалась.
   Она все время боялась, что со мной случиться что-то плохое .
  
  
   ПОМНЮ, мама часто говорила , что она отдала всю свою жизнь мне, и живет только ради меня; но я все равно пошла в "русаковскую породу и во мне течет русаковская кровь", и она боится, что " толку из меня не выйдет".
   Она всегда думала, что я чем-то болею, и постоянно меня от чего-нибудь лечила.
   ПОМНЮ себя в постели.
   Горло обвязано шерстяным платком.
   Уши заложены ватой.
   В уши что-то капают.
   Я лежу под ватным одеялом..
   Это - у меня ангина и воспаление лёгких.
   ПОМНЮ:
   мне часто делали анализы крови.
   Мама считала, что у меня малокровие.
   ПОМНЮ:
   походы к глазному врачу.
   Мама думала, что у меня косоглазие.
   ПОМНЮ:
   меня заставляют пить рыбий жир и часто делают рентген легких
   ПОМНЮ:
   мама считала, что у меня подозрение на туберкулез.
   ПОМНЮ:
   мне все время гнали глисты; они никак не выходили.
   ПОМНЮ, мама часто говорила: "Не дай БОГ, но я боюсь, что у тебя "куриная матка", и добавлял: "когда, БОГ даст, и у меня "придут гости", то она сразу поведет меня к врачу по женским делам".
   Я НЕ ЗНАЛА:
   ни что такое матка, тем более "куриная"; ни какие "гости" должны ко мне придти.
   ЗНАЮ и ПОМНЮ:
   я очень боялась и "куриной матки" и "гостей" и врача по женским делам..
   ПОМНЮ.
   Ночью в постели я думала: как выглядит курица, куриная лапка, шея, голова, клюв, перья. Но что такое у курицы матка, и как это относится ко мне, понять не могла.
   ПОМНЮ
   ночи детских раздумий, фантазий, страхов.
   ПОМНЮ, что так ничего и не придумала.
   И в какой-то момент перестала об этом думать вовсе.
   ЗНАЮ и ПОМНЮ, что боялась спросить об этом маму.
   Почему боялась?
   НЕ ЗНАЮ и сегодня.
   НЕ ПОМНЮ, чем конкретно я болела.
   ПОМНЮ, болела всегда послушно, как только мама решала, что я больна.
   ПОМНЮ.
   Папа пытался меня закалять.
   Обтирал влажным полотенцем.
   Мама противилась.
   Говорила, что он "губит ребенка".
  
   ПОМНЮ, как я пошла в первый класс.
   На голове огромный белый бант.
   Белый фартук.
   Коричневое платье с плиссированной юбкой.
   Коричневые чулки.
   Красные босоножки.
  
   В одной руке - большой букет гладиолусов из нашего сада, в другой - большой черный портфель.
   В школу меня провожала мама.
   Учебу в первом классе ПОМНЮ плохо. кроме одного эпизода.
   Это было связанно с буквой "В".
   У меня никак не получалось написать эту букву.
   Три дня учительница пыталась меня научить.
   ПОМНЮ огромные кляксы от слез, капающие в тетрадь, на букву "В".
   На 4-й день отправила меня к завучу.
   Это был хромой, лысый человек, маленького роста.
   Он поставил меня посреди учительской, выставил одну ногу вперед и, указывая на меня пальцем, сказал: "Объясни мне, как это может быть? "А" написала, "Б" написала, а "В" не можешь. Завтра в школу придешь с мамой".
   Я сразу начала плакать.
   На следующий день пришла с мамой.
   Мама не верила, что "ее дочь не может написать букву".
   НЕ ЗНАЮ, о чем они говорили с завучем, но дома мама мне сказала, что "она не для того так долго ждала, чтоб у нее была дочь, чтоб иметь такой позор".
   Она рассказала об этом папе.
   Утром он меня спросил коротко: "Это правда?".
   "Правда"- ответила я и заревела.
   Папа сказал: " Высморкай нос, умой лицо, и пойдем в школу".
   НЕ ЗНАЮ, что папа сказал завучу, но больше меня не заставляли писать эту букву.
   Она написалась как-то сама.
   ПОМНЮ, училась я хорошо.
   Но никаких особых воспоминаний об учебе у меня нет.
   Вообще процесс учебы ПОМНЮ плохо.
  
   У меня была своя комната, но уроки я делала на кухне, под маминым присмотром.
   На кухонный стол она стелила газету.
   Это была моя половина.
   На другой половине она стряпала и следила за тем, чтоб я не отвлекалась, и не "летала в облаках".
   Иногда воспитывала.
   Благодаря этому " воспитанию", я узнавала многое из жизни нашей семьи.
   " Учись! Ты должна хорошо учиться, чтоб вылезли у наших врагов глаза от зависти; и они
   никогда бы не увидели светлого дня от своих детей".
   У нас в семье и ты, и Миша будут с образованием.
   Дядя Абрам (папин брат) давится от зависти.
   Его сын - Мишка, не про нас будет сказано, больной на голову. Не дай нам БОГ.
   У Сары (маминой сестры), сын Юрик до 14-ти лет писался в кровать, а его брат Димик ни писать, ни считать не умеет.
   Белочку (их дочь) с 3-го курса выгнали.
   Никакие деньги не помогли.
   Дядя Симон готов был золотом институт облепить.
   Не помогло.
   Но, дай Бог, чтоб у тебя хоть на половину был такой "нахес", как у Белочки.
   Захар - Беллочкин муж, семью обеспечивает так, что и внукам хватит".
   Захара я хорошо ПОМНЮ.
   Он был веселый и добрый.
   Развозил колбасу по магазинам.
   Эта машина и задавила его насмерть.
   Забыл поставить на тормоза, а сам стоял сзади.
   Мама продолжала:
   "Слава Богу, Готыню, что Ты не забываешь ни семью нашу, ни родных.
   Всем есть, что кушать.
   У всех есть на черный день
   Моя покойная мама, твоя бабушка Ревека, не дождалась увидеть тебя.
   Она, кроме идиш и польского никаких языков не знала.
   К этим "бандитам" попала случайно (бандиты - это сов. власть).
   Я помню, как она просила Бога, чтоб ее внуки были образованы и встали на ноги".
   При воспоминании о бабушке, у мамы становились влажные глаза, часто текли слезы. Справившись с собой, она продолжала говорить: "Она рано ушла из жизни. Не могла пережить, что, приехав на Украину только на лето с семьей, осталась здесь навсегда.
   Больше не видела ни своих родных, ни свой дом. Сердце не выдержало. Умерла от инфаркта.
   Она родилась в г. Лодзь. Это городок в Польше. Там жило много евреев. Немцы всех уничтожили.
   Готыню, где Ты был, когда Гитлер все это творил?
   Мне было два года, когда мама, папа и вся семья приехали сюда на лето, на дачу.
   Кто мог знать, что эти " бандиты" придут к власти и закроют границу.
   Мама, твоя бабушка, родила здесь еще тетю Олю, а в 50 лет умерла.
   Я каждый день ее вспоминаю, будто это вчера было. Как быстро жизнь летит, не успеваешь оглянуться".
   Так, под мелодию "учись, учись", я узнавала все больше и больше о своих родственниках.
   Мой дед, мамин отец, был дамский портной.
   Фамилия его, я, значит, и мамина девичья была Берман.
   Звали его Евсей Юдкович.
   Семья приехала в г. Мена только на лето. Но осталась там уже навсегда.
   Мама говорила, что дед пытался что-то предпринять, чтоб вернуться в, но все было напрасно.
   В Польше у него осталось восемь братьев. Это были богатые еврейские семьи.
   Трое братьев владели пивоваренными заводами.
   Дедушка был младшим.
   Больше он их никогда не видел. Вся семья была уничтожена немцами.
   Читать и писать он не умел, но в Мене стал лучшим дамским портным и обшивал всю городскую элиту.
   Когда они приехали на Украину, у них было четыре дочери и старший сын Яков.
   Сын погиб рано. Его раздавило телегой.
   Старшая сестра Фаня. Она была настоящей красавице, с пышными формами, огромные карие глаза и чисто золотого цвета вьющиеся волосы.
   Замуж она никогда не вышла, но от одного из своих поклонников родила сына.
   Назвали его Яков, в честь погибшего брата.
   Яков погиб 9-го мая 1945-го года.
   Жила она все жизнь Одессе.
   Мы часто у нее бывали, я ее хорошо ПОМНЮ.
   Вторая сестра, Сара была похожа в молодости на цыганку, и гадать умела, как цыганка.
   Эти способности помогли всей семье во время войны, когда семью эвакуировали в Ташкент. Гаданием она всех кормила.
   Она вышла замуж за младшего брата моей бабушки Либы.
   Звали его Симан. Всю жизнь он занимался "гешефтами".
   Семья была хорошо обеспечена.
   Он на войну не пошел. Дал, кому надо много денег, и всю войну просидел в тюрьме.
   Там он тоже "гешефтом" занимался и вернулся богаче, чем ушел.
   У них трое детей: дочка Белочка, Юрик и Димик.
   Мальчики даже школу не смогли закончить. Не хотели учиться.
   Только Белочка с трудом школу закончила, но институт не потянула.
   Сара чуть с ума не сошла.
   Сейчас у Сары это самое больное место, что ты и Миша хорошо учитесь.
  
   С ее цыганскими глазами, чтоб она, не дай Бог, не сглазила меня и Мишу.
   Потом родилась Юля.
   Она была очень красивой девочкой в детстве, но страдала пороком сердца.
   Ее очень баловали, ничего не разрешали делать, водили по лучшим врачам".
   И тут я узнаю еще одну семейную тайну.
   Мама проговорилась: "Она вышла замуж не только за "гоя", но он еще был полковник КГБ. Бабушка очень страдала, плакала, дедушка тоже сильно переживал, но никто ей ничего
   не сказал, боялись за ее сердце.
   Но, Слава Богу, муж оказался порядочным человеком. Юлю всю жизнь на руках носил.
   Любил нашу семью и помог во время эвакуации.
   Умер сразу после войны.
   Юля осталась с двумя маленькими детьми.
   Предпоследней была я. Я же и последняя, кого мама в Польше родила.
   Самая младшая сестра Оля родилась уже на Украине.
   Она у нас в семье из всех дочерей самая некрасивая, да еще, когда маленькая была, то упала со стола, поэтому росла плохо, осталась маленького роста.
   Но, Слава Богу, вышла замуж за хорошего человека.
   Еврей, начальник Жмеринского железнодорожного узла.
   Долго не могла родить, десять лет. Потом родилась дочка, тоже Рита".
   Несколько позже я спросила маму, почему я и моя двоюродная сестра названы одним именем. На мое удивление, мама не сказала, что мне еще рано знать, ответила.
   ПОМНЮ, что начало ответа, было предостерегающее: "Я тебе расскажу, но ты, пока жива "эта банда", я каждый день молю Бога, чтоб пришел их последний день. И он скоро придет, я знаю. Так вот, пока об этом никому не говори. Я знаю, что не надо тебе это знать, ты можешь проболтаться, но я расскажу. Никто не знает, и я не знаю, когда смерть придет.
   Ты не думай, что твоя мама вечная.
   Пока я жива.
   Умру, поймешь, что такое мама.
   Ты носишь имя моей покойной мамы, и Олина дочка тоже.
   Вы названы в честь вашей бабушки Ревеки.
   Ты родилась, сама знаешь, где. Если б мы тебя там под таким именем записали, могли бы быть неприятности.
   У тети Оли муж - большой начальник. Тоже не надо выпячиваться.
   Дедушка Берман и тебя и Риту записал в Мене в синагоге в старой книге, в которых евреи раньше, до войны, записывали новорожденных по еврейским датам"
   Мама отказалась объяснить мне, что такое "еврейская дата рождения"
   Я узнала это через много лет.
   Что касается книги записи, то я знаю, что до войны в Мене была большая еврейская община и была синагога. Но после войны евреев почти не осталось. Синагогу разрушили.
   Какую книгу имел ввиду дед, сохранилась ли она, я не знаю.
   Может, он все это придумал, чтоб успокоить своих дочерей тем, что их дочки названы бабушкиным именем.
   ПОМНЮ, как под мелодию "Учись, учись", мама рассказала про их любовь папой.
   Это был тот очень редкий случай, когда мама рассказывала об их отношениях.
   Начало было многообещающее: "Твой сумасшедший папочка по мне всю жизнь с ума сходит. То, что он орет и руки поднимает, так я на это плевать хотела. Он без меня жить не может и пропадет в тот же день, как я умру.
   Я только прошу Бога, чтоб он хоть на день ушел раньше меня из жизни.
   Он был гарный парень на всю Мену. Девки за ним бегали.
   Меня увидел, когда мне было лет 12 или 13.
   Как увидел, так и пропал.
   Проходу мне не давал.
   Следил, куда и с кем я пошла.
   Говорил, что он умрет, но я буду его женой.
   Я пару лет вообще в его сторону смотреть не хотела.
   Потом, когда мне было лет семнадцать, мне стало с ним интересно.
   И я ему как-то в шутку сказала: "Хочешь меня в жены, езжай, работай, заработай на хороший дом, а там посмотрим.
   Он за неделю собрался, зашел к моим родителям и сказал, что им ничего не поможет, я буду его женой.
   Мне он сказал на крылечке, что он уверен, в том, что я буду его жена, иначе, нам обоим не жить и ушел.
   Через несколько дней я узнала, что он уехал в город Кировск, на какой-то комбинат.
   Ты не думай, он - не дурак.
   Это характер у него дурной, все ищет правду и справедливость.
   Из-за этого всю жизнь погубил. И свою и мою.
   Он учился в хедере, потом отлично кончил школу, закончил в районе металлургический
   техникум.
   Сам учил немецкий. Умеет писать, читать говорить и на древнееврейском и на немецком".
   На мой вопрос: "Что такое хедер?", мама ответила: "Не перебивай" и продолжала свой рассказ: "Вернулся он в Мену через три года.
   Я о нем уже почти и забыла, но все равно помнила.
   Писем он не писал.
   Я кончила бухгалтерские курсы и работала на базе.
   Ухажеров было много, проходу не давали.
   Папа нас всегда одевал по последней моде, да и вообще, я была не из последних красавиц. Солидные люди с положением ко мне сватались.
   Но я никого не хотела, сердце не лежало.
   Дура была и молодая, ничего в жизни ни понимала.
   Моя покойная мама, умница была великая, как сейчас помню, сказала мне: "Я знаю, ты Ромку ждешь, хоть и не признаешься. Помни, Дора, ты с ним горя нахлебаешься. Я знаю его характер. С ним спокойно тебе не жить". И она во всем была права. Наверно и правда его ждала, если ни за кого замуж не шла. Еще меня задевало, что он мне не пишет, а только иногда передает приветы в письмах своим родителям.
   Так вот, вернулся он через три года.
   Без предупреждения утром пришел к нам, положил на стол огромную пачку денег.
   Там бы и на два дома хватило.
   И сказал "Ну, Дора, я сделал, как ты просила. Я знаю - ты меня ждала.
   Когда свадьбу сыграем?".
   Я и согласилась.
   Поженились мы в 35-ом году.
   Уехали жить в Кировск.
   В 36-ом - Мишуня родился.
   На этом моя счастливая жизнь и закончилась.
   В 37-м твоего папочку первый раз посадили.
   Он же все правду и справедливость ищет.
   Он имеет язык бабы Либы.
   Выступил на каком-то собрании, высказал свое мнение, т.е. правду сказал.
   Это в те времена, когда люди вообще боялись на улицу выходить.
   Ну, эти "бандиты" его ночью и забрали. Дали час на сборы.
   Осудили его статье 57-б, измена Родине.
   Тогда всех под это судили, только сроки разные.
   Дали ему три года строгого режима и год исправительных работ.
   Потом война началась. Его призвали в армию Власова.
   Потом плен.
   Во время войны я успела два письма получить, а дальше ничего о нем не знала.
   Мне все говорили, что пора о своей жизни подумать, годы идут.
   Я слушала, но ни с кем встречаться не хотела. Не знаю почему, что-то сердце говорило.
   Я работала, а Мишка дедушкой был. Дед его очень любил, да и все остальные внуки рядом были. Шутка ли сказать, вместе всю эвакуацию прошли. Мы после войны в Мену все вернулись и были все рядом.
   С 37-го года я его не видела 9 лет.
   А в 46-м, я, как сейчас помню:
   Я на работе сижу и вижу: мой папа бежит, добежал до окна конторы.
   Я к окну подбегаю, открыла, а он кричит: "Дора, от Ромки письмо".
   Ну, я письмо схватила, открыла, а там пару строк: "Дорогая жена, я живой. Был в плену.
   освободился, меня послали работать в КОМИ, адрес такой-то. Очень жду тебя и сына".
   Мама помолчала, потом добавила: "Это все, что он написал после стольких лет.
   Я злилась, не знала, что делать, все меня отговаривали к нему ехать.
   Потом собралась, взяла Мишку и уехала.
   Семью хотела сохранить, чтоб у Мишки отец был, еще ребенка хотела родить, чтоб были
   родные, от одного отца. Вот и вся, правда.
   Есть только одна правда и справедливость: это семья, здоровые и благополучные дети и достаток в доме.
   Другие правды придумали для дураков, таких как твой папа".
   Мама долго молчала, я думала, что на этом разговор закончен. Она что-то делала на кухне, а я делала вид, что делаю уроки, сама думала о еще одной тайне, которую узнала: "Папа,
   оказывается, сидел не только после плена, но и до войны. Все хотела сосчитать, сколько всего лет получается.
   Вдруг мама повернулась ко мне лицом. Я увидела ее влажные глаза.
   ПОМНЮ, что она сказала:
   "Помни, Рита, пока я жива, помни, что тебе мама говорит. Потом никто не скажет.
   Смотрю на тебя, у меня сердце сжимается. Что тебя в жизни ждет с твоим характером,
   с твоей наивностью, доверчивостью и с твоими вопросами. Ты, копия твой папочка.
   Это ты пока тихая, пока я тебя в руках держу. Но маму не обманешь.
   Кровь в тебе его течет. Русаковская кровь. Трудно тебе будет. Дай Бог, чтоб я ошибалась.
   Твой папа, он и заработать может, и муж хороший, и не дурак, но всегда в неприятности
   попадает. Сколько я с ним намучилась! Другая давно бы уже плюнула и ушла, а я терплю.
   Терплю, потому, что знаю, что он без меня жить не может, и детям нужен родной отец".
   Такие разговоры случались не часто.
   Обычно мама занималась хозяйством, а я - уроками.
   Когда она замечала, что я "летаю в небе", брала большие крышки от кастрюль, стучала ими,
   чтоб привлечь мое внимание, затем прикладывала их к моим ушам и говорила:
   " Вот такие у тебя должны быть уши на уроке, когда учительница объясняет".
   Мама иногда решала со мной задачки по арифметике. Сказывалось ее бухгалтерское прошлое.
   Когда я просила помочь по другим предметам, она говорила: "Ты, что, дурнее других? Ты просто ленишься. Иди и учись".
   Папу моего все звали Роман Ильич. В документах он был записан Рафаил Изральевич. Настоящее его имя Ирахмиэль Изральевич.
   Это я УЗНАЛА, когда его хоронила.
   Учебой моей он не интересовался, полностью доверял маме.
   В школе был один раз, по поводу буквы "в".
   Папа любил меня баловать. Делал он это очень оригинально.
   Приносил мне дефицитные вещи, всегда по две штуки, но разного цвета.
   Цвет он предлагал мне выбрать самой. Я делала вид, что не знаю, какой цвет хочу.
   Папа делал вид, что не понимает моей уловки.
   Мама молчала.
   Так у меня было несколько платьев, кофт, костюмов, обуви и много чего другого разных цветов, но одного фасона.
  
  
  
   Однажды принес мне две одинаковые дубленки. Тут вмешалась мама. Одну дубленку отправила назад, вторую закрыла в шкаф и сказала, что в такой одежде меня посреди улицы разденут.
   ПОМНЮ, как два раза папе удалось настоять на своем, и отдать меня заниматься спортом.
   Первый раз - это был кружок юного парашютиста при Доме Пионеров.
   После очень долгих уговоров, мама согласилась попробовать.
   Проба продолжалась два месяца.
   Во первых, я там ничего не понимала, а во вторых, при первом же обороте на маленькой центрифуге, у меня началась сильная рвота. В кружок я больше не ходила.
   Мама не разговаривала с папой две недели. Но папа не сдавался.
   Через несколько месяцев он принес коньки для фигурного катания.
   Как ни странно, мама согласилась, сказав, что "для девочки это красиво".
   Я занималась пол года.
   Потом упала и сломала палец.
   Мама, не долго думая, выбросила коньки в канаву для мусора, сказав: "Мало мне в жизни проблем, так еще и это".
   К спорту меня папа больше не приучал.
   Папу дома я видела мало. Он уходил рано и возвращался обычно поздно.
   Поучительных разговоров он со мной почти не вел.
   ПОМНЮ.
   Папа говорит: "Ты должна вырасти человеком, и не просто человеком,
   а человеком с большой буквы. И это главное, ради чего стоит жить".
   Что такое "Человек с большой буквы" он мне не объяснял.
   Но папе ничего не говорила.
  
   Дружбы с братом в детстве НЕ ПОМНЮ.
   Дома он бывал редко.
   Учился в институте и жил в Ленинграде.
   Мама говорила, что "он, ее гордость. От него она ни одной плохой минуты не помнит".
   Так я узнала еще один вариант "Гордости".
   ЗНАЛА, что это у меня тоже не получится.
   Отношения с братом у меня никогда не складывались.
   ПОМНЮ.
   Он никогда не обращал на меня внимания, не проявлял никакого интереса, просто меня не замечал. Однажды я сказала маме, что Миша меня не любит и никогда со мной не разговаривает.
   ПОМНЮ мамин ответ: "Не морочь мне голову. Как он должен тебя любить? Ты еще маленькая,
   а он уже взрослый, студент. Ему с тобой не интересно. А ты, вместо того, чтоб глупостями голову забивать, лучше б брала с него пример и хоть немного была бы на него похожа.
   Тогда я, могла бы спокойно жить и спокойно умереть".
  
   Сегодня мой брат доктор наук.
   Металлург.
   Женат.
   Имеет сына, внучку.
   Невестки нет.
   Сын разведен.
   Отношения брата с женой похожи на отношения, какие были между папой и мамой.
   Жена, как и моя мама, считает, что он погубил ее жизнь.
   Также постоянно ругаются, ссорятся , подолгу не разговаривают,
   но живут вместе более 40-ка лет.
   Пример я с него не взяла.
   Отношения между нами и сегодня никакие.
   Боль от этого такая же, как в детстве.
   ПОМНЮ
   У папы иногда появлялись другие женщины.
   Он уходил из дома и долго не появлялся.
   Домой привозили продукты и деньги.
   ПОМНЮ маму.
   Она становилась похожей на скалу.
   Замолкала.
   Дом вела, будто ничего ни случилось.
   Ночью плакала.
   Никогда не с кем об этом не говорила, не жаловалась.
   ПОМНЮ, я однажды спросила: "Где папа?".
   ПОМНЮ мамин ответ: "Твой дорогой папочка шляется.
   Пусть шляется. Никуда не денется.
   Придет, как миленький и неделю будет передо мной на коленях стоять.
   Он без меня пропадет.
   Подохнет под забором.
   Пока я жива, он никуда не уйдет.
   Дом и семью разрушить не дам.
   А ты, ешь и не думай о чем не надо.
   Посмотри на себя в зеркало!
   На кого ты похожа!?
   Одни кости да кожа.
   ГОТЫНЮ, чтоб мне не дожить до того дня, когда я увижу, что ты пошла в русаковскую породу. Там две дочки с дефектами. У Аврама Миша больной на голову.
   Ешь, пока мама жива.
   И помни, что мама тебе говорит.
   Ты должна стать женщиной из нашей породы.
   У нас все красавицы.
   Бульон доедай до конца.
   Дай БОГ, чтоб у всех детей на столе такой бульон был.
   В зеркало смотри почаще.
   Ребра торчат.
   Лопатки торчат.
   Ни талии, ни сисек нет.
   Женщина должна иметь фигуру.
   ГОТЫНЮ, я так долго о дочке мечтала!
   Я не смогу умереть спокойно, пока ты не выйдешь замуж за хорошего еврейского парня".
   ПОМНЮ, я не переживала о том, что я не красива.
   Вообще об этом не думала.
   В зеркало смотрелась редко.
   Не любила.
   Не люблю и сегодня.
   Редко к нему подхожу.
   Замуж вышла три раза.
   Все 3-и раза за хороших еврейских парней.
   Три раза развелась.
   У меня трое детей.
   Дочь и два сына.
   От каждого мужа, - ребенок
   14-ть лет живу одна.
   ЗНАЮ, - это не то, о чем молилась моя мама.
   Но вины перед ней не чувствую.
  
   ПОМНЮ:
   Мне было 12 лет.
   К нам переехал жить дедушка Берман, - мамин папа.
   Он был круглолицым, веселым стариком, с постриженной кругом бородкой.
   Всегда аккуратно одет.
   Носил черный картуз на голове и серую жилетку. Всегда был при галстуке.
   Любил стоять у печки, прижавшись к ней спиной и греться.
   Каждое утро, мама закрывала двери в большую комнату, опускала шторы на окнах, меня отправляла на кухню, а дедушка один оставался в этой комнате. Несколько раз я подсмотрела:
   Дедушка надевал на себя какое-то покрывало с синими полосками и бахромой,
   на голову и руку наматывал какие-то коробочки, вставал в угол лицом, открывал книгу и
   начинал что-то бормотать, кланяться углу и снова выпрямляться. Угол всегда один и тот же.
   ПОМНЮ, мама сказала мне, что дедушка молиться Богу, и чтоб больше я вопросов не задавала и никому не говорила, иначе будут неприятности.
   Через год он заболел и слег.
   Лежал в спальне родителей три года.
   У него был паралич желудка.
   Мама каждый день, утром и вечером надевала резиновые перчатки, засовывала по локоть руку деду в задний проход, вынимала кал, затем мыла, пудрила все тело и одевала во все чистое.
   Книга, голубая бархатная сумочка с покрывалом и коробочками всегда лежали рядом с дедом.
   Дед умер в возрасте 84-х лет.
  
  
  
  
  
  
   Мне 13 лет.
   Однажды я проснулась ночью и обнаружила, что лежу в луже крови.
   НЕ ЗНАЮ, почему, но я громко позвала папу, а не маму.
   Подошел папа.
   Откинул одеяло, посмотрел и громко сказал: "Дора, иди. У нее началось"
   Подошла мама и сказала: "Ну, Слава Богу".
   Через неделю, в выходной день, во время обеда, папа поставил рюмки для водки себе и мне.
   Маме сказал: "Молчи, я знаю, что я делаю".
   Папа налил себе полную рюмку, а мне половину и сказал: "Пей до дна"
   Я закрыла глаза и выпила.
   У мамы глаза были широко открыты.
   Потом заставил меня съесть хлеб с маслом, достал папиросы "Беломор - Канал" и прикурил две, одну себе, другую вставил в рот мне и сказал: "Втяни в себя дым".
   Мама не выдержала, подбежала к нему.
   Он крепко взял ее за руку и сказал: "Не лезь. я знаю, что я делаю.
   Она все равно это сделает с каким-нибудь недоростком.
   Пусть это будет первый раз дома и при нас".
   ПОМНЮ
   "гости пришли" 8-го марта, в Международный Женский День.
   ПОМНЮ, "они" приходили ко мне регулярно, точно раз в месяц на 3-и дня.
   ПОМНЮ
   Мама была очень рада "их визитам", в особенности точности и регулярности.
   И благодарила Бога.
   ПОМНЮ, она говорила:
   "ГОТЫНЮ, майн тателе, слава Богу, Ты услышал меня.
   Я так боялась, что она не будет вовремя развиваться. ТЫ же знаешь, ГОТЫНЮ, как долго я ждала дочку. Целых 12-ть лет".
  
  
  
  
   .
  
   .
   .
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Папа умер восемь лет назад в больнице. Я успела приехать за час до его смерти.
   Передо мной лежал не мой высокий и красивый папа.
   Это был маленький страшный старичок, роста мальчика, абсолютно желтый.
   Лицо ввалилось, щек нет, губы впали в рот, нос маленький крючок, руки тонкие.
   Глаза - провалившиеся и закрыты.
   Он приоткрыл один глаз, и я поняла, что он меня видит.
   Наклонилась низко-низко, ухо вставила в щель рта и услышала: "Водки бы и сигарету"
   Я побежала в ближайший ларек.
   Купила бутылку "Гольд".
   Вернулась в палату, налила в ложку водку, влила папе в угол рта, прикурила сигарету,
   вставила ее в тот же угол.
   Папа сделал две затяжки, открыл оба глаза и слабо зашевелил губами.
   Я наклонилась к нему.
   Слабым шепотом он сказал: "Я очень люблю тебя. Все будет хорошо".
   Папа умер.
   Ему было 83 года.
   Мама умерла шесть лет назад.
   Дома.
   Незадолго до смерти она мне сказала: "Как хорошо, что папа не видит, что я умираю.
   Он бы этого не пережил. Видишь Рита, он меня так и не убил, а ты всю жизнь боялась.
   Наивная ты.
   ПОМНИ все, что я тебе говорила.
   Помни.
   Мамы скоро не будет".
   Маме был 81 год, когда она умерла.
  
   13.10.2002.
  
  
  
  
  
  
  
  
   Ты, дочь моя, мой 1-й и мой старший ребенок.
  
  
  
  
   ЧАСТЬ 2
  
  
  
  
   ЗНАЮ, но еще НЕ ПОНИМАЮ.
   Мне 13-ть лет.
   Ко мне пришли Гости.
   Мама была откровенно счастлива. Своей радостью она даже поделилась с соседкой Александрой Антоновной, хотя маме это было совсем не свойственно.
   Человек она была скрытный. Верила в дурной глаз и очень этого боялась.
  
   1
  
  
   4
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"