Аннотация: Рассказ по мотивам реальных событий 1978 года, МБС ЛГУ, о-в Средний, Кандалакшский залив Белого моря.
Павел Райсин
Девятнадцатый пассажир "Нектохеты".
Мне предстоял большой самостоятельный поход: вывезти на Нектохете* зоологическую практику на остров Луда Черемшиха.
На причал пришли пятнадцать студентов с преподавателем, плюс напросились двое посторонних. Почти во все выходы в море на катер просились какие-нибудь незанятые люди с биостанции, просто покататься, полюбоваться видами, подышать морским ветром. Я их хорошо понимал и всегда соглашался взять - лишь бы они сообщали своему начальству, куда и с кем идут.
Я зашел в дежурку отметить выход. Дежурка эта стояла над главным причалом университетской биостанции и была нашим важнейшим приспособлением для морской безопасности. В дежурке висели качели - кресло на подвеске. Там круглые сутки скучала дежурная студентка, ей не возбранялось читать книжки или слушать радио. Все ее орудия для безопасности были - вахтенный журнал и часы. Вот туда она и должна была поглядывать. Все, кто уходил в моря, обязаны были записаться в этот журнал - куда идешь, сколько человек и когда вернешься. Там была раньше еще одна графа - цель выхода. Но потом было решено убрать ее. Чтобы не врали и не прятались. Пьянка так пьянка, рыбалка так рыбалка, неважно. Пиши правду - куда идешь. Важно чтобы все вернулись. Иначе можно тут все лето искать пропавших в лабиринте островов...
Если судно не возвращалось в контрольный срок, студентка поднимала тревогу и немедленно начинались поиски по маршруту. Шутить с Белым морем никому не хотелось. Оно моментально могло показать, кто тут хозяин. На нашем острове вдоль приятного песчаного пляжа со стороны открытого моря лежали огромные бревна, заброшенные на берег волной. Лежали в пятидесяти метрах от воды, у самого леса. Показывая, куда будут доставать волны при настоящей сердитой погоде. Такой шторм мог тут раскачаться буквально за 15 минут. К счастью, летом это бывало редко.
Я попадал в такое всего дважды, оба раза возвращаясь из "продуктового рейса", из поселка. Собственно, почти весь этот маршрут проходил по достаточно закрытой Чупинской губе. Это по сути длинный и узкий, в 40 км фиорд, там разве что зыбь приходила в шторм с большой воды. Но потом был участок, где надо было выйти из-за прикрытия и пройти минут 20 мимо скалы Коровья Варакка до крутого поворота в родную гавань, на остров Средний, и вот там открывался вид на открытое море до горизонта, на Большой Керетский рейд и Прямую Салму. Волна при самых сильных штормах била именно оттуда, а критический момент был - последний крутой правый поворот, градусов на 140, когда надо было подставить борт трехметровой волне.
Эти катера СМН неплохо держали такую волну носом и даже еще лучше - кормой, но попасть бортом было очень страшно, несмотря на балласт, на пару тонн бетона под пайолами. Один раз я так и не рискнул повернуть с людьми на борту, и шел почти носом к волне лишних километра три до острова Боршовец, пользуясь накопленной мудростью здешних водителей. Там под прикрытием Боршовца и разворачивались в таких случаях. И то на толчее волн под островом катер жестоко валяло.
Но даже без шторма - вот просто заглох мотор или кончилось топливо - легко можно было заторчать на каком-нибудь островке, где люди бывают раз в несколько лет. А в Керетском архипелаге островов десятки. И все, кроме нашего, необитаемые.
Ну положим, при минимальных навыках выжить летом можно было на любом. Все равно хорошего мало. Поэтому дежурка была - святое. Обычно судоводители записывались с запасом, на всякий случай. Вот и я записался на Черемшиху на трое суток, хотя поход должен был занять менее двух.
Руководитель практики по зоологии Алексей планировал сперва заняться прямым делом, его студенты должны были обыскать остров на предмет следов жизни любых животных, собрать образцы. Затем к вечеру планировался шашлык. Студенты приехали совсем недавно из Питера и привезли на всех замаринованный шашлык, и к нему три бутылки Саперави. На умеренную выпивку на биостанции смотрели либерально. Пересидев как-нибудь у костра ночь - это не проблема с двумя гитарами - мы с Лешей планировали рано утром отправиться обратно на станцию. Часа два-три ходу.
Шашлык шашлыком, а большой котелок вчерашнего плова студенты тоже прихватили, не считая прочей еды. Опыт жизни в общаге быстро учил их выживанию.
Наконец к восьми все позавтракали, собрались, погрузились и мы вышли. Катер у меня был всегда готов к любому походу, солярки в баках оставалось около тонны, можно было еще месяц не волноваться. От вождения катера я всегда испытывал буквально физическое наслаждение, а запах солярки с тех пор на всю жизнь ассоциируется у меня со свободой, отпуском и диким морским ветром.
Тут мы с биологами взаимовыгодно нашли друг друга. Я закончил курсы судоводителей маломерного судна и предложил им свои услуги мастера на все руки и водителя. А подружился еще раньше, когда путешествовал в том районе на швертботе Мева, еще с отцом. Я тогда увидел, что для биологов водить катер - это тяжелая обязанность, от которой они стараются увильнуть, считаясь и споря, кто сколько раз делал продуктовый рейс, а кто сколько раз возил студентов. А тут - водитель, который не спорит, а всегда готов идти куда угодно, да еще бесплатно...
Один сезон я катался везде с опытными водителями, запоминал местность и учился, а потом меня начали отпускать одного. Сейчас-то я знаю, что был "волонтером", а тогда слова такого удобного не было, чтобы объяснить сразу все. Пару сезонов меня даже оформляли коллектором и даже что-то платили, как раз на билеты и еду, но чаще нет. Где-то сезонов 12 я туда ездил...
До Черемшихи добежали без происшествий, погода была хорошая, солнце и тепло. Я подошел к берегу в обычном нашем месте, вывесил два кранца, упер катер носом между двумя известными удобными камнями, двигатель оставил на самый малый вперед, и работал штурвалом, стабилизируя катер, пока люди высаживались на берег по сходне. Так полагалось делать на Черемшихе. Потом я остался с одним студентом, дал задний ход, отошел от берега метров на двести и встал на якорь посреди протоки между островами Луда Черемшиха и Седловатая Луда. Глубина там была метров семь. Потом мы спустились в пластиковую Пеллу, которую всегда таскали за катером на буксире, и на веслах вернулись на Черемшиху. Греб студент. Пусть поработает. Я по положению своему относился ближе к сотрудникам станции, к начальству, чем без стеснения и пользовался.
Так поставить катер - было совершенно стандартно. Так меня и учили, и ничто ни в обычаях ни в писаных правилах не запрещало мне сойти на берег. Студенты пошли работать, двое лишних экскурсантов получили задание собирать дрова, а я погулял и прилег поспать. Лучше бы я остался на катере от греха... Сон был тяжелый. Тени сместились и я оказался на самом солнцепеке. Но снилось все наоборот - холод и ледяная вода, какая-то беспокойная дрянь.
Меня разбудили эти двое. Они тоже были студенты, один из них постарше, после армии, там он был радистом на корабле. Какой-никакой моряк, второй тоже выглядел серьезным. Они просились взять лодку и сгонять к "каньону", пофотографировать его на цветную немецкую пленку, в выгодном вечернем свете. Скальный остров Луда-Черемшиха был разрезан надвое трещиной, там обнажилась жила розового кварцита и все это эффектно блестело на солнце, особенно когда мокрое. Это и называлось "каньон". В прилив туда в щель можно было проникнуть на лодке. Я сказал ребятам, чтобы они поторапливались, максимум через час чтобы были обратно, а то пойдет отлив и будет сильное течение.
И никакой звоночек у меня внутри не прозвенел...
Студенты тем временем возвращались с находками. Леша расстелил клеенку, надел резиновые перчатки и устроил конкурс. Тут были клочки шерсти, птичьи перья, скорлупа яиц, змеиные выползки, кости, помет. Победила девушка, нашедшая целый череп нерпы. Странно, что нашла она его в середине острова, далеко от берега. И никаких больше костей рядом. Опытный зоолог Леша сразу сказал - его занес туда какой-то небольшой хищник, нашедший дохлую нерпу на берегу. Скорее всего лиса. Хищник посерьезнее, волк, росомаха или медведь, его бы разгрыз. Отсюда можно сделать вывод, что их на острове нет, во всяком случае, не живут постоянно. Там были еще кости, похоже, оленьи ребра. Леша отложил их отдельно.
Начали разжигать костер. Пошел уже второй час, как ребята ушли на Пелле. Беспокойство мое нарастало. Я решил пройтись по скале в сторону каньона, посмотреть, где они. Леша тоже беспокоился, тут совсем другой статус, я волонтер, а он штатный сотрудник университета и биостанции, отвечающий за студентов. Правда, эти двое были не его люди. Скорее мои. Зачем я разрешил им? Почему не предупредил построже об отливе?
Поднявшись на гору, мы увидели такую картину. Внизу на Пелле изо всех сил гребут против течения эти двое. Гребут - и стоят на месте! Сообразили, сели на весла вдвоем, одному правое, другому левое. Гребут как на гонках, аж весла гнутся. И все равно не продвигаются. Пошел уже третий час отлива, он шел вовсю, протока уже выглядела как река, якорный канат катера натянулся струной. Только бы не пополз якорь... Оставив двух студентов наблюдать за бедолагами, мы вернулись к лагерю, к месту высадки. Теперь и ветер разгулялся, в ту же сторону, что и течение в протоке. Там дальше - Кандалакшский залив, шириной километров семьдесят. И посредине, мы это видели с горы, уже все белое, верных четыре балла и до пяти. Сломайся у этих гавриков весло - и их понесет прямо туда! Пелла прекрасная лодка, легкая, быстрая, мореходная и непотопляемая, но как выжить там, когда ее всю зальет ледяной водой?... Только подумал - бежит студент. У меня в глазах потемнело.
- Что там?
- Они развернулись и пошли по течению вдоль берега!
Ффух... Неплохо! Морячок, значит, догадался, что бесполезно выгребать против течения. Хочет, наверно, высадиться дальше, там действительно есть низкий берег, даже если камни, не страшно, волна здесь еще небольшая, высадиться можно. Хорошее решение, вот только бы их не пронесло мимо!
И мы опять побежали туда наверх. Видели, как ребята достигли удобного места и зарулили там к берегу среди камней. Даже вытащили лодку. Потом сели и сидят, измученные...
Так, а что дальше? Мы с Лешей вернулись опять к костру. Леша вспомнил наконец про шашлык. Через полчаса подошли наши гребцы-чемпионы. Мокрые, бледные... И мы тоже набегались вверх-вниз. Радист правильно решил. Но я-то хорош... Разрешил лодку взять... Так собой гордился, безаварийный судоводитель, все у меня четко...
Вот так среди полной безмятежности из двух-трех роковых совпадений, каждое из которых малозначащее - вдруг возникают трагедии. Это Белое море.
Ребята задержались у каньона - пытались пройти подальше внутрь, 30 лишних минут, и вот - трагедия на ровном месте. Могли и погибнуть. У Пеллы весла тонкие, изящные. Долго ли сломать, если так неистово грести?...
Атмосфера катастрофы за шашлычком и Саперави быстро испарилась. Ребята пели под две гитары. Однако Леша все еще был какой-то напряженный, много курил и не пел со студентами.
У меня тоже было погано на душе. Наверно, нельзя больше катер так оставлять. И второе. Если вспомнить страшные фильмы, везде беда начинается с того, что группа разделяется и разбредается в разные стороны. Вот и у нас тоже.
Пора было собираться домой. Но Леша все не убирал клеенку и на ней все еще белели оленьи ребра, хотя все остальные образцы были упакованы. Он тихо говорил со студентом, который это нашел.
Я подошел к ним. - Что-то случилось?
- Да уж случилось. Это человеческие ребра. Я не хотел говорить при всех. Пошли посмотрим, где Вадим их нашел.
И мы пошли втроем. На западном краю острова студент показал место. Недалеко за зарослями можжевельника мы нашли продолговатую гору камней, явно выложенную когда-то людьми искусственно. Высотой метра полтора и шириной три-четыре. И в длину этот вал был метров шесть. Я уже видел раньше такие кучи кое-где в этих местах и знал, что это могилы заключенных.
С одного края эта куча была то ли не закончена, то ли раскопана зверями. Там из-под камней виднелись еще кости. Леша оглянулся. Подходили остальные студенты. Им стало интересно, куда это мы пошли с костями. Он достал из кармана резиновые перчатки и отвалил еще пару камней.
- Ну все ясно. Это братская могила заключенных. Копать тут невозможно, везде скала. Скала и мох. Поэтому складывали трупы на землю и закладывали камнями. Ориентировочно тридцатые-сороковые годы, судя по состоянию мха на камнях.
Все стояли и молча смотрели на кости. Леша нашел, чем заполнить это молчание и стал невозмутимо и нудно объяснять студентам, чем человеческое ребро отличается от ребра копытных. Молодец, сообразил. Чтобы не вникать в скользкую тему происхождения этой застарелой смерти. Иди знай, сколько среди этих ребят стукачей... У нас в МГУ их было стандартно двадцать процентов. По пятеро на группу. В Питере вряд ли меньше. ГБ там всегда было злее московского. Значит на пятнадцать человек - их примерно трое. Не то чтобы разговоры о лагерях были так уж опасны в те годы. Нет. Но скверно отразиться на карьере молодого преподавателя это могло очень легко.
Тем не менее, позже я рассказал студентам общеизвестное. (Какой с меня спрос?) Километрах в пятнадцати от Черемшихи, на материке, там, где речка Летняя вытекает из озера Летнего, был лагерный пункт. По лесосплаву. До сих пор там видно вырубленный участок и на нем прямоугольники, заросшие иван-чаем -места, где стояли бараки. От озера до моря, по речке Летняя тогда сплавляли лес. Валили по озеру и выше, сплавляли до плотины, копили лес и воду. Затем плотину открывали и спускали бревна по Летней до моря. Местами над речкой был построен и до сих пор сохранился лесосплавный желоб, сколоченный скобами из бревен.Все это требовало невероятного количества труднейшей работы, учитывая, что вдоль Летней такой рельеф, что не пройдет ни лошадь, ни техника. Местами по той тропе надо было карабкаться на четырех. Значит, заключенные все таскали на себе, 4 км вверх от моря до озера.
Точно такие продолговатые кучи камней я видел в лесу на правом берегу Летней в районе лагпункта. Все знали, что это могилы. И тем более знали местные. Население ближних поселков Чупа, Пулонга, Плотина и Чкаловский как раз и состояло в значительной степени из потомков заключенных, оставленных на поселении или расконвоированных и пустивших здесь корни. Потомки вохры тоже были. Многим охранникам после закрытия лагерей тоже не особенно было, куда уезжать отсюда. За пару прошедших поколений они перемешались и уже никто не видел разницы, кто чей потомок. Да ее и не было. Одни и те же советские люди.
Но что заключенные могли делать на Черемшихе? Лес тут не валили, его тут было мало.
В устье Летней и других лесосплавных рек бревна связывали в плоты и дальше тащили буксирами на лесозавод "Карелдрев номер 10", то есть, на наш остров, на Средний. Биостанция как раз и стояла на руинах этого лесозавода, закрытого в 60-е годы.
Возможно, их заставляли тут ловить бревна из рассыпавшихся при шторме плотов?
Или они ставили боновые заграждения?
Как бы там ни было, они тут жили, умирали и были похоронены.
Леша положил к общей куче те кости, которые были у него в клеенке, мы получше завалили их камнями, вернулись в лагерь и начали собираться. Настроение у всех было мрачное. Сначала эта беда с лодкой, потом кости...
Пошел прилив. Я решил сам сходить к лодке с теми же двумя студентами, чтобы поскорее попасть на катер. Хорошо, что нас оказалось трое, выдернуть якорь из грунта после вчерашнего оказалось нелегко. Якорь глубоко зарылся. Нам пришлось выбрать канат до панера, то есть, до отвесного положения, закрепить его и выдергивать якорь катером, попеременно в разные стороны.
Это место никак не хотело нас отпускать.
Наконец мы вернулись на станцию. Я первым делом зашел в дежурку, закрыть выход. Написал время, пришло человек: написал 18, и уже выходил, когда дежурная меня остановила. - А почему ты исправил? В журнале нельзя исправлять! - Что я исправил?
Но я уже видел, что - в журнале стояло 19. Девятка была жирно обведена поверх восьмерки..
- Вы что, кого-то привезли? - спросила дежурная?
Я оцепенел от этих ее слов.
- Нет... Не бери в голову. Это ошибка. Дрогнула рука. Досталось нам в этот выход. Но вернулись точно все, претензий не будет, не волнуйся.
Наверно действительно дрогнула рука, еще не спал ночью.
И я выкинул эти цифры в журнале из головы. Текущие дела все вытеснили.
Но что-то неуловимо изменилось для меня. Стало очень неприятно ходить по лесу одному. .Лес тут был молчаливый, тихий, птички тут не пели. Теперь он стал казаться мертвым. Тишина эта теперь давила на плечи ватным мешком. А еще появилось постоянное ощущение взгляда в спину. И тогда я вспомнил, как в свое время местные учили меня правильно ходить по этой мрачноватой карельской тайге - быстро, не оглядываясь и не прислушиваясь, громко топая и производя шум, чтобы ушли с дороги звери. А начнешь таиться и останавливаться, говорили они, начнешь прислушиваться и оглядываться - рано или поздно что-нибудь услышишь, причем такое, что лучше бы не надо... Или даже увидишь...
И я стал брать с собой собаку, бесстрашную карельскую лайку. Но и она вела себя теперь странно, не убегала беззаботно далеко вперед, как раньше, а путалась у меня в ногах, периодически останавливалась, прислушивалась и иногда на что-то тихо рычала, поднимая шерсть на загривке. Чуяла зверя? Но тогда получалось, что этот зверь ходил где-то рядом повсюду - вот в чем дело.
Но хуже всего были сны. Мне постоянно снились те могилы у Летней. И поляна, где был лагпункт. Там на поляне было разбросано множество ржавых железяк от лагеря, обрывки цепей, которыми соединяли боны, гнутые поломанные инструменты. Но главным артефактом была ржавая кровать начальника лагеря. Единственная железная кровать - все остальные, и заключенные и охрана, спали на деревянных нарах. Кровать эту циклопическую выковал из бесформенного железа какой-то неизвестный кузнец, он грубо нарубил зубилом много железных полос, искусно согнул их, сплел и склепал самодельными заклепками, чертова уйма работы. Здесь была местная аттракция - поспать на этой кровати на слабо.
И я в прошлом году тоже там спал. Мы были там на рыбалке, несколько человек, и я решил отметиться. Нарвал много травы, постелил на кровать, сверху спальник и так поспал. Ничего такого не чувствовал, выспался отлично, снов не было.
А теперь сны были!
Снились могилы, и эта поляна. И была в снах боль и жуткая тоска. Пару раз ледяная вода по колено была тоже - как тогда на Черемшихе.
Прошло недели полторы. Мы с Лешей встретились за столом, нас позвала на день рождения Марьяна, неформальная хозяйка острова и биостанции, она работала тут со дня основания. Одна из всего двух человек, официально постоянно проживавших и даже прописанных на биостанции. Крупная, сильная и симпатичная молодая женщина, похожая на добрую медведицу. Судя по некоторым признакам, от отсутствия личной жизни она тут не страдала. Но кто этот счастливец, никто не знал. Марьяна устроила отличный стол, раздобыла у местных соленую семгу, и я с удовольствием выпил, чтобы успокоились нервы. Мы сидели рядом с Лешей и он тоже своего не упускал. Наконец я спросил его про Черемшиху - помнишь? - Еще бы, ну конечно он помнил:
- До сих пор снится...
- Что? Что тебе снится? Кучи камней?
- Они. И не только. Поляна та, у плотины.
- В цвете, ярко так? Как и мне?
Тут он торопливо допил свой стакан и отвернулся к семге.
- Вот что, Леш, надо нам сейчас сходить в дежурку, хочу тебе кое-что показать.
- Да что там может быть, в дежурке?
- Увидишь. Объяснение всему. Ну что, сходим?
- Нет, давай чайку сперва с тортом. А то Марьяна обидится, она старалась. А после покурим и сходим.
В дежурке я попросил студентку погулять пять минут и показал Леше эту жуткую девятку.
- Видишь? Я это не исправлял. Извини, звучит глупо, но... похоже, мы кого-то привезли тогда... Скажи честно, тебе тоже стало тут страшно ходить одному?
Леша закурил, помолчал...
- Если это как в голливудском кино, то похоже, ему от нас что-то нужно.... Вот что. Завтра продуктовый рейс. Привезешь водку, три бутылки. Нет, четыре. Деньги я дам. Поедем потом вдвоем на Пулонгу, поговорим с одним... Николаич его зовут. Он должен знать про Летнюю.
Ох....
Еще никогда я не управлял катером такой бухой! Мы втроем заканчивали третью бутылку, когда Николаич, неприятный старик с полным ртом железных зубов, начал наконец отвечать на наши вопросы:
- Нее, ребят! Никто их специально не расстреливал. Что вы! Рабсила дорога была, рабсилы нехватало. Мерли от болезней, от холода, от цинги... Дык, и у нас цинга была через одного. На зубы мои посмотри. Не стреляли. Ну разве если кто в злостный отказ пойдет, это редко.
Понятно, что наш собутыльник был бывший охранник. Да какая разница? Жили они почти так же, как заключенные и мало чем от них собственно отличались.
- Ах, эти, на Черемшихе, говоришь? Ну это просто. Командировки там были, контингент отправляли в командировки, рыбу ловить и сушить. Там и бараки были кой-где на островах, там эти бригады и ночевали. В войну жратвы очень нехватало, вот заключенных посылали рыбу ловить. Лагерь же это сложное хозяйство. В главном лагере, в Чупе и свиньи были и козы в хозчасти. И огороды. А еще рыбакам этим велели морскую капусту доставать и сушить на зиму. Тогда ее одно время придумали от цинги всем давать. Противная она. Но говорили, помогает. Вот что эти, на Черемшихе могли делать... Ну и долго ли там загнуться... На такие командировки самых доходяг и посылали. Не бревна же им ворочать.
- Николаич, а скажи, чего им надо, мертвым, как думаешь?
- Дык, ну ты спросил. Ясно чего мертвым надо, чтоб о них хоть как помнили. Хоть табличку какую. И крест. Вот это я так по себе сужу. Я бы не хотел безвестно лежать.
Леша стоял рядом в рубке. Следил, чтобы я не сошел с копыт. Сам тоже еле держался. Четвертую бутылку, слава богу, он вручил старику нераспечатанную. Надо было видеть, как дед в нее вцепился.
Нам было ясно, что делать.
Через день Леша заказал выход на Черемшиху и в Летнюю губу. В журнал я записал - на Нектохете вышло трое. С собой у нас было оцинкованное железо, куски труб, проволока, доски и краска.
На кровельном железе я написал кисточкой самое нейтральное, что мы смогли придумать:
"Здесь лежат люди, погибшие на лесосплаве в 1930х-1950х годах. Помни."
Кому надо, поймет, что это за лесосплав такой здесь был...
Два креста Леша сделал из труб.
Когда вернулись, в журнале я записал: вернулись двое.
Так и осталось. Исправлений больше не было.
Тот, кого мы тогда привезли, ушел восвояси.
Если он правда был
- ведь могла у меня просто дрогнуть рука?
-
* Нектохета - личинка морского червя рода Нереис, семейства Нереиды, класса Многощетинковые. Так назывался один из катеров биостанции.
(Катер "Нереис" был на биостанции также)
Рассказ является художественным произведением по мотивам реальных событий примерно 1978 года.
Все совпадения с реальностью вымышленных автором стран, морей, мест, названий, событий и персонажей - случайны.