Зал рок-бара «Rock On» был не так уж велик — даже в состоянии предельной забитости он мог вместить лишь двести человек с небольшим. Однако анонс «Лауреат национальных конкурсов ирландская танцовщица Шинейд Кинселла с группой Amaryllis» привлёк достаточно народу, чтобы заполнить все места за столиками и за стойкой; кроме того, многие расселись в проходах или просто подпирали стены.
Интерьер бара Rock Rock в Америкамуре, г. Осака, послужившего прототипом
Двести человек — куда меньше, чем на концерте айдолов в Токио. Но выступать столь близко к зрителям, чуть ли не задевая одеждой колени сидящих в первом ряду, девушкам ещё не случалось. Да и атмосфера тут была заметно другой, куда более взрослой и серьёзной, чему отдельно способствовали украшающие стены фото суровых бородатых рокеров с гитарами на этой же небольшой сцене. Поэтому нервничала не только Лина с её первым в жизни выступлением перед публикой, но и все остальные.
Разве что Рёко выглядела относительно весёлой и беззаботной. Ей-то стены Rock On, привычного места тусовок Юкио и его компании, как раз помогали. Остальные же девушки до сих пор бывали тут лишь один раз — позавчера утром, на генеральной репетиции в пустом зале.
Обернувшись к остальным, Рёко подмигнула:
— Lock on! Целься!
— Огонь! — в тон ей ответила Белла, крутанув на пальце здоровенный револьвер из игрушечного магазина. После чего лихо заткнула его за яркий пояс-шарф на старинном камзоле-весте без рукавов (из школьных запасов, явно с плеча какого-то самодеятельного пирата Карибского моря) и первой шагнула из двери гримёрки. За ней последовали прочие члены «Амариллиса».
Что до Макса и Юкио, те уже находились на сцене — нужно было подключить комбик к бас-гитаре и нацелить микрофон на гитару акустическую. Местная клавишница Химари тоже ждала за своим инструментом.
= = =
Первый номер был поставлен на очень известную ирландскую песню — Whiskey in the Jar. Героем её оказался столь типичный бандит, что Макс на репетициях то и дело поминал русский блатняк. Играла же этого ирландского грабителя именно та, кто пообещала лично выйти в мужской роли.
Свои роскошные волосы Белла стянула в хвост и упрятала под широкополую шляпу. В результате из польки получился замечательный бродяга, который пел залихватскую песенку голосом, похожим на ломающийся мальчишеский.
Этот бродячий разбойник нагло ограбил капитана британской армии, отняв целый сундук с сокровищами, после чего заявился с добычей к своей девушке Дженни. Рыжеволосая ирландка — для разнообразия абсолютно настоящая — в залихватском танце под сложное гитарное соло обихаживала своего милого, наливала ему виски из огромного кувшина и укладывала спать.
Но едва бандит разлегся на лавке и сдвинул шляпу на глаза, как музыка изменилась. Звонкий ритм акустической гитары уступил место другому соло — низкому, жёсткому, басовому. Под непростые риффы Юкио преобразился и танец Шинейд, из весёлого став вызывающе агрессивным. Прямо в движении она аккуратно вытащила шпагу у спящего, однако продолжающего петь (не иначе, во сне) грабителя, а его револьвер бросила в тазик, в котором подразумевалась вода.
Затем явились солдаты и вместе с тем же ограбленным капитаном схватили разбойника, оставшегося безоружным. А пока тот, закованный в наручники, грозился каким-то своим братом в армии, в центре сцены двое исполняли победный танец. Блестящая Дженни в коротком пышном танцевальном платье, том же, что три недели назад на Амемуре — и капитан Фаррелл, невысокая дама в форменном жакете с большими британскими флагами на погонах и защитного цвета юбке в складку. Под тихие гитары и громкий, чёткий стук бонгов капитан, она же Лина, идеально повторила за Дженни три коротких серии прыжков, которые и завершили номер.
(Сначала Макс затруднялся подобрать гитарные соло, которые очень уж напрашивались в некоторых местах мелодии, но Юкио решил вопрос вполне в духе песни, ограбив ирландскую рок-группу Thin Lizzy. Был еще вариант от «Металлики», однако его забраковала Шинейд).
Отзвучали последние аккорды, и зал взорвался аплодисментами. Однако среди массы восхищённых лиц в зале Лина искала взглядом лишь одно — и вскоре нашла его: Гретхен Мюллер сидела за столиком в правой стороне зала, перед нею стоял высокий бокал с коктейлем. Она улыбнулась и несколько раз свела ладони. Неизвестно, что ей больше понравилось, сам танец Морица или его успех у зрителей, но видеть маму довольной было просто замечательно! Эмму она с собой не взяла — увы, по общему мнению родителей, концерт начинался слишком поздно. Но в конце концов, сестрёнка сможет увидеть их шоу в записи. Вон Лакшми, опустив камеру, показывает большой палец — значит, всё в порядке.
После короткого перерыва всё тот же ирландский бродяга начал другую песню — Johnny I Hardly Knew Ye. Теперь он уже не был разбойником, сменив оружие на посох, а вест на куртку, и просто шёл в некий город Атай, а по дороге встретил женщину, оплакивающую судьбу своего любимого Джонни.
«Зачем ты сбежал от меня и ребёнка? Где ноги, которые так легко бегали, когда ты впервые взял винтовку?» — пела Рёко в простом синем платье. Джонни пошёл на войну, и та – «с барабанами и пушками, урра, урра!» — перемолола его в своём убийственном танце. И не его одного.
Война была одета в чёрное свободное платье выше колен с серебристой канвой, а поверх него красовался лёгкий серебристо-чёрный плащ, вычерчивающий молниеносные фигуры одновременно с прыжками. Лицо её было закрыто вуалью. Война взлетала в смертоносной атаке — и мелодия превращалась из джиги в марш с характерной барабанной дробью.
Надо сказать, что изначально эта песня и была маршем под названием When Johnny Comes Marching Home, однако ещё в середине девятнадцатого века певец Джозеф Гейган сочинил его антивоенную переделку. После того, как Томоко наткнулась на этот факт, она сумела извлечь из бонгов что-то вроде дроби, а затем несколько часов репетировала с гитаристами, прилаживаясь друг к другу.
После объятий плаща Войны Джонни остался без руки и без ноги, и теперь перемещался, опираясь на суковатый костыль. К счастью, Анне хватало гибкости и равновесия, чтобы даже такие движения смотрелись красиво, причём без риска упасть; нога и рука у неё были подвешены в заранее заготовленные петли.
Медленно ковыляя к сетующей Рёко, Анна неожиданно ощутила на себе пристальный взгляд. Казалось, кто-то внимательно оценивает все её движения, и это точно был не папа, сидевший где-то в глубине зала с бокалом пива и очередной кандидаткой в дамы сердца. За ближним к сцене столиком, всего в паре-тройке метров от самой Анны, расположилась женщина с короткой стрижкой, которая напряжённо следила, как девушка на сцене тянется вокруг костыля и в конце концов усаживается на пол перед миской для подаяния. Анна была уверена, что точно где-то видела это лицо…
Женщина повернула голову к Шинейд, танцующей торжествующие финальные па Войны — и тут Анна поняла, что встретила взгляд самой Смерти. Именно той самой, которую видела на сцене Такарадзуки три года назад (позже, дома, она найдёт в старой программке её имя — Асуми Рио). А ещё через секунду Анна осознала, что за тем же столиком пристроилась их добрая знакомая Хитоси Каору.
Однако столь заворожённо на неистовый танец Войны-Шинейд смотрела не только Рио, и даже не только зрительный зал.
«Амариллис» хором пел финал — про то, что некие «они» снова выкатывают пушки, но мы не дадим им забрать наших сыновей, клянусь тебе, Джонни. А Макс, почти на автомате доигрывая гитарную партию, осознавал, что всё это время не сводил взгляда с Шинейд. Что вовсе не Томоко с её бонгами, а движения ирландки сегодня задавали ритм всей его игре. И, чёрт возьми, это очень сильно не просто так!
Как же раньше он не замечал этого безудержного огня, этой решительной, целеустремлённой силы? Казалось, на всём свете не могло быть ничего прекраснее…
Отгремели завершающие аплодисменты — и Шинейд, с Рёко в качестве переводчика, как ни в чём не бывало обратилась к зрителям со словами благодарности и приглашением поддержать «Амариллис» на региональных отборочных. Макс ощутил изрядную неловкость за столь напыщенные формулировки у себя в голове. Но тем не менее ритм, заданный Шинейд, отнюдь не собирался его отпускать — наоборот, переливался странными красками, преобразуясь во что-то доселе небывалое.
К счастью, Макс очень хорошо знал, что с этим делать. Сославшись на усталость, он наскоро отбился от совместного «отмечания» успеха, выскочил из бара и рванул домой.
Его мама Надежда Николаевна, она же русская сетевая певица Харухи Нишиномия, не стала его догонять — ключ у сына есть, и вообще мальчик уже не маленький. Поэтому она подошла к Сергею Михайловичу, отцу Анны, и с удовольствием выпила с ним и его японской подругой за сценический успех «Амариллиса». Потом они, уже вместе, пили с какими-то японцами за борьбу против поправок в Конституцию, разрешающих использовать армию за рубежом — последний куплет песни про Джонни прозвучал отчётливой отсылкой именно к этому вопросу…
Явившись домой за полночь, Надежда обнаружила Макса, вперившегося горящими глазами в монитор компьютера. На мониторе была знакомая композиторская программа, но той мелодии, обрывки которой доносились из наушников Макса, его мама никогда раньше не слышала.
Вспомнив, куда и как смотрел Максим во время концерта, «Харухи» сложила два и два — и тихо закрыла дверь в комнату сына, с усмешкой напевая себе под нос песенку из давнего прошлого:
Эх, эльфы, дураки вы, эльфы,
Дался же вам этот Сильмарилл!
Я б из одной её улыбки
В тысячу раз лучше сотворил!
= = =
На следующий день, в пятницу, Белла выехала в школу чуть позже трёх. После выступления всем нужно было отдохнуть хотя бы утром, но позволить «Амариллису» расслабляться аж до понедельника Белла никак не могла. Всего три с небольшим хвостиком недели до региональных отборочных! Поэтому на четыре часа была назначена организационная встреча.
Повестка предполагалась из двух пунктов: разбор вчерашних полётов и очередной военный совет. Шинейд вроде бы успела накидать варианты танца на ритм черновой мелодии для отборочных, которую Макс по-быстрому склепал ещё неделю назад — точнее, опять откопал что-то приемлемое в старых мультиках из-за «железного занавеса» и слегка допилил.
На станции Нисиномия-Китагути Белла, как всегда, пересаживалась в другой поезд — и в дверях этого поезда её чуть не сбила с ног некая пошатывающаяся фигура. Очень знакомая фигура. Опять, блин!
Макс плюхнулся на сиденье. Глаза его были красными, под ними проступили небольшие синяки, и вообще он выглядел каким-то… словно об стенку стукнутым.
— Ты чего? — раздраженно обратилась к нему Белла. — Нафига ты поехал на сбор, если так устал? Я же писала в чате — ждём только участниц «Амариллиса», ну ещё Лакшми очень хочет поскорее показать отснятое. А от тебя я ждала полной аранжировки только в понедельник…
С некоторой задержкой Максим поднял на Беллу невнятно-одутловатое лицо, шевельнул губами, видимо, пытаясь что-то сказать, но в итоге смог лишь протянуть ей один из наушников-вкладышей. Скептически пожав плечами, полька уселась рядом и вставила его в правое ухо, в то время как Макс торопливо сунул другой в своё левое. Какие-то проблемы с финальной версией?
То, что ворвалось в правое ухо Беллы, действительно было красивой аранжировкой, но сама мелодия не имела ни малейшего отношения к ранее слышанному черновику. И звучала она куда любопытнее, чем прежняя заготовка.
— Хм, — протянула девушка, когда тема в ее ухе отзвучала. — Откуда это?
— От меня, — кое-как выговорил Макс.
— Погоди-погоди… то есть сам сочинил? — Белла против воли ухмыльнулась. — Всё-таки ты стал Йоко Канно?
Парень лишь вымученно улыбнулся в ответ.
— Вот и хорошо, — продолжила лидер группы. — Как только придёт Шинейд, срочно показываем ей.
— Это… ну… — Макс почему-то отвёл глаза.
— Что — «это»? Надо узнать, можно ли быстро переложить рисунок танца на новую мелодию. Я-то очень хочу, чтоб получилось, оно звучит заметно бодрее, но Шинейд…
Русский парень откровенно покраснел и потупился. И тут до Беллы дошло, что именно кажется ей сейчас странным в Максиме, не считая явных признаков прошедшей бессонной ночи — взгляд его ни разу, то есть вообще ни разу, не коснулся её злосчастного «третьего размера». За последние с гаком полгода такого с Максом не бывало никогда.
Источник его внезапного вдохновения стал слепяще очевидным.
— Извини… — меж тем внезапно выдавил Макс.
— Так, — Белла напустила на себя серьёзный вид. — Во-первых, я сказала — показываем ей, значит, показываем. А во-вторых, ты у нас, конечно, большой любитель аниме, а там сэйто кайтё решают всё вообще. Но мы-то не в аниме, и тебе вовсе не обязательно получать у меня дозволение, чтобы пригласить Шинейд… да хоть в «Роккэнтяйя»!
«Других причин извиняться передо мной за то, какая девица тебе приглянулась, у тебя нет. Да и никогда не было», — добавила она про себя, очень надеясь, что это не придётся проговаривать вслух.
= = =
В школе Белла решительно привела в действие учительскую кофемашину, после чего Макс стал несколько более вменяем. Тем временем Лакшми перегнала видео на ноутбук Анны.
Разумеется, при просмотре нашлось сколько-то лажи, но куда меньше, чем можно было предположить. Шинейд отметила несколько выпадений из синхрона, причём половину из них у себя самой. Рёко повздыхала о том, что могла бы станцевать «про Джонни» более интересно — но время, время! Она и так еле успела разучить и отработать немаленькую вокальную партию. Запнуться в песне было бы катастрофой — к счастью, ни с ней, ни с основной солисткой, Беллой, этого ни разу не случилось.
Выступлением Анны — точнее, тем кратким моментом, когда её персонаж остался без руки и ноги — восхитились все. Само собой, главной звездой танца оставалась Шинейд, но в эти двадцать секунд Анна блеснула ничуть не менее ярко.
— Помнишь, тогда, в самом начале, ты стремалась выступать перед зрителями? — подмигнула ей Белла. — Даже за мою спину пряталась на репетициях. А я тогда говорила, что ты можешь. И видишь — вправду же можешь!
— Выходит, ты была права, — с улыбкой вздохнула Анна. — И эту роль для меня ты тоже правильно выбрала. Не только из-за физподготовки. Я смогла поверить в историю, которую рассказывала зрителю. Может быть, потому, что в России знала настоящих ветеранов войн, может, ещё почему-то...
— Система Станиславского, — тихо проговорил Макс по-русски, затем вспомнил, где находится, и уточнил: — Был такой театральный режиссёр в России. Он учил актёров именно верить в изображаемое, по-настоящему проживать роль внутри себя.
— Каору говорила, что в школе их театра тоже обучают этой системе, — припомнила Шинейд.
— Что ж, раз мы всё равно в тени театра, пусть будет Станиславски, — отозвалась Белла с довольным видом. — Главное, что вышло очень неплохо. И кстати… уж не скажу, с помощью какой системы, но и кое-кто другой, кому я с самого начала говорила, что он всё может, сегодня тоже наконец-таки смог. Ставь, Макс.
После недолгой возни из пластиковой колонки, принадлежащей Шинейд, полилась довольно интересная мелодия. Вскоре Рёко ответила на неё красивыми жестами, как будто исполняя руками воздушный танец. Лакшми, Анна и Лина прикрыли глаза, улыбаясь, Шинейд же тихо постукивала пальцами по столу.
— Получится ли с хореографией? Музыка красивая, но вроде сложная какая-то… — обратилась к ней Белла, когда отзвучали последние аккорды.
— Всё в порядке, я прикинула — ничего особо сложного нет. Ритм ровный, четыре четверти, и даже не очень быстрый. Танец-то я сделаю... вот только хотелось бы состыковать его ещё и с текстом, чтобы по возможности был какой-то смысл.
— Да, смысл — это всегда хорошо… — кивнула Анна.
— Именно. Скажи, Макс, а ты можешь создать такой текст, в который получится поверить? Раз как минимум одному человеку в группе это настолько помогает… — Белла осеклась и добавила со вздохом: — Вот только со временем у нас сам знаешь как. Если справишься к понедельнику, будет совсем зашибись.
— У меня уже есть первые наброски. Но… как бы это сказать по-английски… — замялся Макс. — Разные люди говорят о разном, но тот, у кого вши, говорит о сауне.
— О какой ещё сауне? — не поняла Белла.
— В том смысле, что одну песню на эту тему я вам уже приносил, вы её пели на своём фестивальном дебюте. Про связь. И текст, который складывается у меня сейчас, примерно о том же. Как-то так: мы сумели реализовать древние мечты о том, чтобы через расстояния дотягиваться мыслью друг до друга, и теперь у нас есть интернет. Там много вранья и прочих сложностей, но всё равно многие находят в сети свою звезду.
— Вполне себе тема, — пожала плечами лидер группы. — Куда лучше, чем ничего. Более того, лучше, чем абстрактно-типовые любовь, радость, стремление вверх и прочая белиберда. В сети так в сети…
— Погоди, — вдруг вскинулась Анна. — Помнишь самый первый день, когда ты решила собирать группу? Я тогда полезла именно в интернет, на японские форумы школьных айдолов. И действительно много узнала — про занятия, про конкурсы… а ещё про мечту и про то самое сияние.
— Ну да, разумеется. А я клипы смотрела весь вечер. И что?
— Мы к этому просто привыкли. Нам кажется, что так удобно было всегда, — с улыбкой вздохнула русская девушка, чуть прикрыв глаза. — А ведь этому «всегда» примерно столько же лет, сколько нам самим. Для кого-то в самом деле было мечтой или даже сказкой, что можно просто взять, — Анна повторила знаменитый жест Арагорна, два пальца, сложенных в букву «О», — и прямо из дома найти что угодно. Не надо ходить в библиотеку за книгами, перекапывать газеты ради новостей, доставать музыку на плёнках или пластинках... А уж тем более клипы. Ещё совсем недавно музыкальные видео были или по телевизору, или на дисках, я ещё помню, как папа что-то доставал. А век назад и слова-то такого не было – «видео», тем более с музыкой, были только немые кинофильмы. Наверное, если разные люди в разное время, шаг за шагом, делали эту сказку былью, почему бы не спеть песню о них?
— Мне этот ваш сказочный интернет как раз помог с фильмами, — вдруг вмешалась Лакшми. — Чуть позже, чем вам — когда мы познакомились с Каору-сенсей, и она сказала про индийское диско. Это наша мода восьмидесятых, я раньше не особо смотрела кино из тех времён, но конечно же, знала названия. Один знаменитый фильм с танцами так и зовётся — «Танцор диско». Я тут же нашла его в сети и села смотреть.
— И принесла мне отрывки, между прочим, очень полезные, — кивнула Шинейд. Надо сказать, что после просмотра «Танцора» Лакшми стала отчётливо лучше двигаться, хоть и пыталась в чём-то прыгнуть выше головы. Но об этом Шинейд предпочла промолчать.
— В общем, получается вполне по делу. Анне и всем нам вправду есть во что поверить, — заключила Белла. — Но при одном условии: текст должен быть качественным. И да, я знаю, что быстро хорошо не бывает, но сейчас он нужен нам как можно быстрее.
— Я помогу. Обещала же, — подала голос Лина, до того сидевшая тише мыши. Сейчас она была одета в обычные шорты и футболку, поскольку репетиции сегодня не предполагалось. — Можем прямо сейчас, как закончится общая встреча, сесть и заняться.
— Спасибо, идея отличная, — Белла снова ухмыльнулась. — Но вот прямо сейчас вы точно не сядете. Сейчас наш Станиславски поедет домой и проспится до пригодности к употреблению. А пересечься вы сможете и завтра.
Анна хихикнула, вспоминая, как Белла отдала ей ровно тот же приказ.
— Завтра, да… — встряхнул головой Макс, снова начавший клевать носом. — Завтра пересечёмся, ага. Ты права, Белла. Э-э… Лина, твой номер у меня есть, созвонимся... И вот ещё. Ш-шинейд!
Он сфокусировал взгляд на ирландке. Та посмотрела на него в ответ с некоторым любопытством.
— Что?
— А можно… можно тебя попросить… прийти в «Роккэнтяйя» послезавтра, в воскресенье? За субботу мы наверняка родим готовый текст, и я принесу его, э-э… подумать над танцем. Ну и… того... вообще поговорить.
— Поговорить можно, — милостиво склонила голову Шинейд. — И подумать над танцем тоже можно, даже если текст будет не совсем готов. А вот насчёт «Роккэнтяйя» так себе идея — я обитаю в Осаке, мне дотуда пилить почти полтора часа. Но есть неплохое заведение с суши недалеко от станции Умеда, у него ещё на вывеске нарисованы три карпа. Это и от меня недалеко, и тебе самому удобнее из Нисиномии.
Максим покраснел. К счастью, никто не заметил, что покраснела ещё и Белла. Это ж надо было так ошибиться с географией именно тогда, когда незадачливый ухажёр наконец нашёл для себя более конструктивную цель! Следовало срочно сменить тему:
— Лакшми, а тебе спасибо за видео. Как всегда, великолепно! Теперь бы его оформить и срочно выложить в сеть, а то нам нужно набирать популярность у зрителей, чтобы они голосовали за нас на региональных отборочных. И да, пожалуйста, зашли его Юкио и Томоко, раз они тоже выступали с нами.
= = =
Упомянутая Томоко в это время сидела в библиотеке, причём не совсем простой.
Этим утром ей, впервые за несколько недель, оказалось совсем нечего делать. Марафон репетиций остался позади вместе с выступлением, дальнейшие планы «Амариллиса» лежали в русле обычной деятельности школьных айдолов и никак её не касались. Мама уехала в больницу на суточную смену, папа отсыпался после рабочей недели. Ёшико отвечала в чате скупо и односложно — у «Aqours» тоже начались интенсивные репетиции, и теперь Томоко очень хорошо её понимала. Книги, запланированные для чтения в каникулы, как-то вдруг закончились. И вообще захотелось чего-нибудь необычного и интересного.
И тогда она вспомнила про музей Осаму Тэдзуки, тот самый, в который не согласилась зайти Тереза, поскольку не любила мультики. Томоко тоже не могла назвать себя горячей фанаткой анимации, но Тэдзука, как фигура историческая, был ей как минимум любопытен. Поэтому она, наскоро переодевшись, минут за двадцать дошла до здания с башенкой, перед которым красовалась статуя Жар-Птицы.
Внутри музея тоже хватало статуй — например, мальчик-робот Атом и белый львёнок Кимба. Они, да и многие другие экспонаты, были яркими, наигранно-детскими, как и положено мультяшкам. Конечно, с формальной точки зрения Томоко всё ещё считалась ребёнком (благодаря чему билет в музей для неё оказался почти бесплатным), но тем не менее ощущала, что давно переросла многое из этого.
На первом этаже стояли круглые высокие витрины. Табличка гласила, что это огромные лабораторные колбы, в которых учёный из знаменитой манги про Жар-Птицу пытался создать искусственную жизнь. Однако сейчас жизнь в этих колбах была вполне естественной для музея — рисунки, фигурки, фотографии из жизни автора. И на многих фото Томоко, хоть и с трудом, но узнавала улочки, по которым ей теперь доводилось гулять. Именно здесь ещё до войны один мальчишка рисовал свои первые детские комиксы.
Этажом выше нон-стопом крутили короткий экспериментальный мультфильм Тэдзуки, каждый день какой-нибудь другой — всего их вроде бы имелось около десятка. Сегодня шёл «Мурамаса», совсем не похожий на типовое аниме с телеэкранов: мрачные, почти застывшие картинки рассказывали о самурае, которому попал в руки таинственный меч. Самурай всерьёз взялся за тренировки, лихо рубя одну за другой — как ему казалось — тренировочных соломенных кукол. На самом же деле он уничтожил своих соседей, затем учителя боевых искусств, собственную семью… и в конце концов сам превратился в бессмысленную соломенную фигуру, пронзённую всё тем же мечом.
Возможно, кому-то другому мультфильм мог показаться всего лишь очередной нравоучительной сказкой. Но только не Томоко — слишком много она прочла за последние месяцы…
Когда-то здесь, в Такарадзуке, женщина по имени Ёшико молилась о рождении ребёнка в буддийском храме Накаяма. Этот ребёнок стал императором, взял власть в свои руки и решил обновить страну. Шинсенгуми, о которых Томоко делала доклад, были одними из последних поборников старого порядка. Но они проиграли, и реставрация Мэйдзи сломила закостеневшее самурайское сословие.
Изменилось всё. Вслед за новыми законами и переодевшимися в «западный костюм» горожанами появилась современная промышленность, а за ней — армия и флот. И Япония стала побеждать в войнах. Первые победы, над Китаем и Россией, дались легко, вскоре была присоединена Корея… Каждая победа всё сильнее пьянила и манила дальше, дальше в бой, преобразовывать мир по своему образцу, чтобы над всей Азией взошло солнце новой эпохи, «сферы совместного процветания». Вскоре этот новый рывок украсили прежние красивые самурайские картинки, хотя теперь считалось, что доблесть и презрение к смерти свойственны всей японской нации, а не только воинскому сословию. Японская Империя уже не могла и не хотела остановиться, захватывая всё новые территории — и в конце концов столкнулась с Соединёнными Штатами.
Руины Осаки, 1945 г.
То, чем всё кончилось, Осаму Тэдзука видел лично. Соломенное чучело, пронзённое собственным мечом, вполне адекватно изображало ситуацию. Ему же самому вся эта система лишь мешала жить — на первом этаже висели фотографии фабрики, где ему довелось работать в последние годы войны. Начальник даже бил Осаму за его бесконечные попытки рисовать.
Томоко усмехнулась: выходит, сам Тэдзука точно так же не мог остановиться. Только держался он не за меч, а за карандаш и потому, к счастью, никого не убил. Но своей безудержностью тоже начал новую эпоху.
Его первые комиксы вышли очень вовремя — после проигранной опустошительной войны публика бросалась на любой источник хоть какой-то радости и надежды. Читатели стали и сами пробовать рисовать, присылали Тэдзуке письма со своими работами, и кое-кого из них он брал в ученики. Позже они сами тоже стали классиками.
В подвале музея можно было попробовать себя на их месте — взять карандаш и бумагу в мастерской рядом с Осаму, который, в виде статуи из папье-маше, сидел за столом в своём неизменном красном берете. А затем компьютерная система могла превратить рисунок в простенький мультфильм. Но Томоко это не прельщало — даже бог манги и одновременно врач (оба титула принадлежали Тэдзуке по праву) не смог бы исцелить её окончательное и безнадёжное неумение рисовать.
Куда больше заинтересовал её третий, самый верхний этаж, где располагались книжные полки. Всю свою жизнь «бог манги» создавал её в огромных количествах, и на этих полках можно было отыскать каждый томик из нарисованных его рукой.
Поскольку Томоко только что размышляла о Той Войне, ей сразу бросилась в глаза серия книжек с названием «Адольф». Как выяснилось из предисловия, героев с таким именем в манге было три, и один из них — именно Гитлер. Томоко положила книжки перед собой на стол и привычно устроилась читать.
= = =
Работать над текстом с Морицем, то есть, конечно, с поэтом по имени Лина (хотя и выглядящим по-мальчишечьи), оказалось невероятно интересно!
Макс и Лина пересеклись на станции Такарадзука, куда приходят бордовые поезда линии Ханкю. Макс принёс с собой наброски и идеи, после чего с немалым любопытством наблюдал, как Лина переигрывает их по-своему. Они то зависали в каких-то мелких кафешках, то просто сидели на скамейках на довольно-таки людной улице. Пару раз Лину вообще заносило в какие-то магазинчики, из которых она выходила иногда с новым пакетом, иногда без такового, но в любом случае с несколькими новыми строками.
Текст подходил к последнему припеву, а время — к плотному обеду, когда телефон Макса требовательно зажужжал. Промотав что-то на экране, парень схватился за голову.
— Ёшкин кот! — выпалил он по-русски, но затем продолжил уже на английском языке: — Совсем забыл — Юкио настаивал, чтобы сегодня к пяти я пришёл в Rock On. Типа очень-очень надо. Вот, теперь он прислал напоминалку, и я еле успеваю…
— Раз надо, значит надо, — вздохнул в ответ поэт. — Я, наверное, дома ещё раз всё пробегу и кину письмом то, что получится…
— А зачем так сразу домой? Пошли со мной! Ребята хорошие, тусовка приятная...
— Ну… это… а мне точно можно?..
Макс на несколько секунд уткнулся в телефон.
— Юкио пишет, что даже нужно! Там же почти все были на позавчерашнем концерте.
= = =
— О, привет, Макусо! Заждались уже, без тебя начинать не хотели. Да, тебе тоже привет, я Юсэй.
— Мориц… — поэт по фамилии Мюллер очень аккуратно, нервно пожал предложенную руку.
— А также Лина из группы «Амариллис», — пояснил Макс. — Помнишь капитана Фаррелл?
— Ещё бы! Классное было выступление! — Юсэй, невысокий тощий парень, поднял вверх большой палец.
