Елизавета проснулась в отличном настроении. Она сладко потянулась в постели и скинула с себя одеяло. Именно в этот момент в спальню вошла горничная Анфиса с большим букетом роз.
- Доброе утро, барыня! - произнесла горничная.
- Доброе утро, - ответила Елизавета, затем, посмотрев на букет, изумленно спросила: - Что это?
- Да уж, как сами изволите видеть: цветы вам, - сообщила Анфиса.
- Какое чудо! - с восхищением произнесла Елизавета. - От кого?
- Посыльный принес от графа, что давеча был у вас. Фамилию его не запомнила. Уж больно она сложная.
- Вольшанский?
- Он самый. Вот еще тут письмецо вам, барыня.
Елизавета взяла конверт и с любопытством его оглядела. На нем аккуратным почерком было написано: "Княгине Елизавете Алексеевне Ворожеевой". Елизавета вскрыла его и принялась читать.
"Елизавета Алексеевна! В знак моей благодарности за оказанное гостеприимство примите от меня эти цветы. Примите также мое приглашение на вечернюю прогулку по городу в моем экипаже. Обещаю быть галантным кавалером, интересным попутчиком и занимательным собеседником.
Искренне Ваш, граф Владимир Вольшанский".
Прочитав письмо, Елизавета блаженно вздохнула и улыбнулась. Затем она прочитала его еще раз и еще раз. Цветы, письмо, приглашение на прогулку - все это было так красиво, романтично и приятно!
- Похоже, у вас появился поклонник, барыня, - сказала Анфиса. - Цветы-то какие! Небось, больших денег стоят.
- Поставь их в самую лучшую вазу, - распорядилась Елизавета.
- Да уж, ясное дело. Для таких цветов только самая лучшая и сгодится.
- И приготовь мне сегодня к вечеру платье для прогулки, - прибавила Елизавета.
В этот вечер Елизавета была необыкновенно хороша. Серо-голубое платье из муара, отделанное вдоль передних полотнищ рюшью, великолепно сидело на ней, подчеркивая ее стройность и грацию. Ее голову украшала шляпа, наклонно спущенная к затылку, открывающая взору красиво убранный пробор черных волос. Драгоценности с топазами удивительно гармонировали с цветом ее глаз и подходили к ее платью. Миниатюрные перчатки и складной зонтик довершали созданный ей образ.
Владимир Вольшанский не преминул выразить свое восхищение по поводу ее внешнего вида. Он был очарован ей, и это чувствовалось в каждом его взгляде, жесте и слове, обращенном к ней.
Лицо Елизаветы светилось от радости, когда она слушала приятный голос Владимира Вольшанского под стук движущейся кареты. Она поймала себя на мысли, что никогда не чувствовала себя так восхитительно ни с одним мужчиной.
- Никогда не думал, что в легком покачивании кареты и шуме вечернего города может быть столько очарования, - произнес Владимир. - И это очарование создает ваше присутствие, Елизавета Алексеевна.
Елизавета благодарно улыбнулась, приятно удивившись, что его слова полностью отвечают ее собственным ощущениям.
- Что значит этот шум или эта каретная качка без вашего присутствия? - продолжал Владимир. - Абсолютно ничего. Эти вещи настолько привычны нашему разуму, что на них вряд ли кто-нибудь обращает внимание и тем более находит в них какое-то очарование. Но когда появляетесь вы, все в корне меняется. Ваше очарование словно проникает туда, где вы находитесь, во все, к чему вы прикасаетесь. Я заметил это еще в первый день нашего знакомства на рауте у госпожи Пилевской. Там было невыносимо скучно. Но ваше появление оживило все вокруг, наполнило какой-то благотворной энергией.
- Если бы на этом рауте не было вас, - откровенно призналась Елизавета, - он бы, пожалуй, тоже показался мне скучным.
Владимир посмотрел на нее пристальным взглядом. Этот взгляд словно пытался проникнуть в ее душу и разглядеть, какие чувства скрываются за ее словами. Легкое головокружение охватило Елизавету от действия этого взгляда. У нее возникло какое-то странное ощущение, словно когда-то давно она уже испытывала на себе этот взгляд.
- Де жа вю, - еле слышно прошептала она, вдруг вспомнив слова Алексиса.
Владимир слышал ее слова, но не понял, к чему они относятся. Они не показались ему важными и заслуживающими внимания. Но даже если бы и они показались ему таковыми, он не стал бы о них расспрашивать.
Карета подъехала к одному из прекрасных и романтичных мест парка.
- Не желаете ли прогуляться здесь, Елизавета Алексеевна? - спросил Владимир.
- Да. С удовольствием.
- Останови! - приказал он кучеру.
Карета остановилась. Владимир быстро вышел из нее и подал руку Елизавете. Елизавета оперлась на его руку и легко спустилась на землю.
В парке было тихо и безлюдно. Ласковый, теплый ветерок колыхал листву деревьев и создавал едва заметную рябь у кромки пруда. Взявшись рука об руку, Елизавета и Владимир медленными шагами прошли вдоль пруда, с наслаждением вдыхая чистый воздух и любуясь окружающими красотами.
- Как тихо! - произнесла Елизавета. - И как спокойно! Словно мы попали в другой мир, где нас не преследует тяжесть проблем и неудач. Выбрав это удивительное место для нашей прогулки, вы угадали: и мое настроение, и потребность моей души.
- Я выбрал это место, потому что оно самое подходящее для того, чтобы сказать вам...
Он остановился и долгим проникновенным взглядом посмотрел в ее серо-синие глаза. В значении этого взгляда невозможно было ошибиться. В нем читались: любовь, страсть и нежность. Елизавета почувствовала трепет и волнение в груди, но тем не менее выдержала этот взгляд и не отвела глаз.
- Я люблю вас, Елизавета, - без звука, а лишь при помощи губ и дыхания произнес он.
Его руки осторожно прикоснулись к ее плечам. Елизавета почувствовала, как неведомая сила притянула ее к нему. Она сама сделала маленькое, но решающее движение навстречу поцелую. Владимир заключил ее в объятия и нежно поцеловал в губы. От действия его поцелуя неведомые, но в то же время удивительно знакомые и, будто бы, уже когда-то испытанные ощущения неожиданно захлестнули ее. Она полностью отдалась во власть его поцелуя и объятий, почувствовав себя пленницей его сладостной нежности и завораживающей страсти. Она, казалось, забыла обо всем на свете. Более того, она стала отвечать на его поцелуй с таким порывом, который обычно был не свойственен ей. Испугавшись собственной реакции, она резко отстранилась от него.
- Мне не могло это показаться! - с восторгом и едва скрываемым волнением воскликнул он. - Вы мне ответили!
- На ваш поцелуй, - сконфуженно сказала она, - но...
- Но не на мои чувства.
- Чувства, - с какой-то тоской произнесла Елизавета. - Как я могу ответить на то, чего не знаю?
- Я вас не понимаю.
- Я никогда не испытывала любовь к мужчине, - объяснила она, но тут же поправилась: - Настоящую любовь. Я уже говорила вам, что я не испытывала любви к мужу. Правда поначалу мне казалось, что я влюблена в него, но сейчас я понимаю, что то мое чувство вряд ли можно назвать любовью. Это была девичья увлеченность, которая к тому же быстро прошла. Все годы брака я жила без любви. Моя благопристойность не позволяла мне увлекаться другими мужчинами, будучи замужем, даже несмотря на то, что мой муж не хранил мне верность. Всю свою нерастраченную любовь я отдала сыну, а незаполненное время - хозяйственным и финансовым делам. Однако нельзя сказать, что я намеренно избегала любовных отношений или запрещала себе увлекаться кем бы то ни было. Просто такова моя сущность. Я не знаю, способна ли я, вообще, на такое чувство как любовь к мужчине.
- Никто не знает, способен ли он на любовь, пока не почувствует ее. То, что вы никогда не испытывали любовь, не значит, что вы не способны любить.
- Возможно, вы правы. Возможно, в свое время я была способна на это чувство. Но... Когда человека в юном возрасте постигает огромное разочарование, в нем что-то умирает.
- А когда что-то умирает, - прибавил Владимир, - это очень больно и страшно, не так ли? Вы боитесь любви, боитесь страданий, - не в этом ли все дело?
- Я не знаю, - в каком-то смятении ответила она.
Он взял ее за руки и, глядя ей прямо в глаза с преданностью, которая поразила ее, произнес:
- Моя любовь не причинит вам вреда. И я скорее лишу себя жизни, чем заставлю вас страдать!
- Я боюсь другого, - призналась она.
- Чего же?
- Я боюсь наделать ошибок, которые потом невозможно будет исправить; боюсь причинить вред окружающим и, в первую очередь, вам; боюсь за свою репутацию, за свое спокойствие; боюсь любых негативных последствий! Это ужасно - быть во власти своих страхов!
- Позвольте мне разделить ваши страхи, - искренне предложил Владимир, - позвольте поддержать вас своей уверенной рукой, позвольте оградить вас от них своим плечом.
Она ничего не ответила. Какое-то время она молчала, словно собиралась со словами, затем ровным голосом произнесла:
- В жизни мне хватило ошибок, а еще более хватило последствий этих ошибок. Однажды в моей жизни промелькнул один мужчина. Именно промелькнул. Даже не был какое-то время, а промелькнул. Промелькнул подобно призраку. И в этом моя вина! Если бы я не совершила один опрометчивый шаг, необдуманный поступок, в моей жизни все было бы по-другому! И наверняка не было бы этого ненавистного брака!
- Вы любили его? - спросил Владимир.
- Вряд ли это можно назвать любовью, - ответила она, упорно придерживаясь своего мнения, что она никогда не испытывала настоящую любовь к мужчине. - Скорее это было наваждение, погоня за иллюзией. Долгое время его образ царствовал в моей душе, как прекрасная, романтичная сказка, выдуманная мной. Он был моим героем и моим возлюбленным, но в действительности его просто не существовало. Нет, конечно же, реально он существовал, но все его прекрасные качества были лишь плодом моего воображения.
- В таком случае, Елизавета Алексеевна, о чем вы сожалеете? Какова возможность того, что этот мужчина в действительности оказался бы похожим на выдуманный вами образ? Ведь он всего лишь промелькнул, и вы его совсем не знали. Быть может, Господь намеренно не дал вам возможности хорошо узнать его, дабы оградить от нового разочарования?
Елизавета покачала головой, как бы говоря: "Вы не понимаете, все гораздо сложнее!"
- Вы сожалеете о том, что могло бы быть, а не о том, что было, - сделал вывод Владимир. - Вы обвиняете себя в том, что вам неподвластно. Только во власти Бога - распоряжаться человеческими судьбами. Кстати, это ваша же мудрость! Освободите свою душу от страхов. Освободите в вашем сердце место для моей любви.
От его слов ей стало легче. Страхи отошли в сторону. Однако какой-то непонятный груз все же лежал у нее на душе.
- Едва в моей душе зарождалось какое-то чувство, как оно сразу же погибало, не получив своего развития, - призналась она. - Где уверенность, что это чувство не погибнет и теперь?
- Елизавета, не означают ли ваши слова, что в вашей душе зародилось ко мне подобное чувство?
- Вы мне очень приятны, Владимир Елисеевич, - призналась она. - Мне хорошо рядом с вами. Более того, я ни с кем не чувствовала себя так умиротворенно, и никто не внушал мне столько доверия. Но...
Жестом руки он остановил ее.
- Не нужно никаких "но", - сказал он. - Я не требую от вас каких-то пылких чувств. Мне достаточно того, чтобы вы позволили мне видеть вас, беседовать с вами, заботиться о вас. Сильное чувство возникает из малого.
- Но гораздо чаще малое чувство угасает, не успев переродиться в сильное, - заметила она.
- Такого не случится! Я слишком дорожу вами. И если однажды ваше сердце откроется для моей любви, я буду самым счастливым человеком в мире.
- Что-то мне подсказывает, что оно непременно откроется, - глядя ему в глаза, произнесла Елизавета.
Владимир почтительно поцеловал ее руку.
- Вы говорили, что никогда не испытывали любовь к мужчине, - произнес он. - А я ни одну женщину не любил так, как вас.
- Однако вы говорили, что однажды изведали сильное чувство.
- То мое чувство к ней вряд ли можно сравнить с тем, что я сейчас испытываю к вам. Любить призрак, совсем другое, нежели любить реальную женщину.
- В вашей жизни тоже был призрак? - удивилась она. - Какое совпадение!
- То же самое подумал я, когда вы сказали, что однажды в вашей жизни промелькнул мужчина, - признался он. - Она оставила глубокий след в моей душе, хотя я даже не знал ее имени.
- Не знали имени, - повторила она с каким-то напряжением.
- Это было безумие, влечение, стихийно вспыхнувший огонь. Огонь, который впоследствии доставил мне много душевных страданий.
- Расскажите мне о ней, Владимир Елисеевич, - попросила Елизавета с разгоревшимся интересом.
- Право, Елизавета, это очень давняя и забытая история. Огонь уже давно погас. От него остался лишь остывший пепел и воспоминания. Все это не заслуживает вашего внимания.
- Я хочу знать все о человеке, которому я однажды отдам свое сердце.
- Хорошо, - согласился он. - Я познакомился с ней на маскараде. Правда, понятие "познакомился" не совсем уместно в данной ситуации, ибо я никогда не знал даже ее имени. Ее окутывала тайна. А тайна всегда притягивает тех, кто молод, полон жизни, огня и готов на различные безумства. Сейчас я, пожалуй, уже не возьмусь с точностью описать, как она выглядела. Но одно могу сказать: она была юной, но вместе с тем довольно уверенной; она сумела настолько очаровать меня, что я потерял голову. Мы провели вместе ночь. А наутро она исчезла, и я больше никогда ее не видел. Вот, пожалуй, и вся история.
Рассказ Владимира Вольшанского произвел странное впечатление на Елизавету. Она вдруг почувствовала, что у нее кружится голова и ей не хватает воздуха. С трудом переведя дыхание и собрав всю свою силу воли, чтобы не упасть, она направилась к одной из находящихся в парке скамеечек и присела на нее.
- Я искал ее, но все безрезультатно, - продолжал Владимир, следуя за Елизаветой и присаживаясь рядом с ней на ту же скамеечку. - Она завладела моим сердцем. В течение довольно долгого времени ее образ преследовал меня в моих мыслях и снах. Но я излечился. И теперь вспоминаю о ней, лишь как о неком романтичном событии в моей жизни. Но что с вами, Елизавета? Вы так бледны!
Ее бледность напугала его.
- Ничего, - успокоила она. - Это вполне обычное явление. Тем более, когда столько эмоций. Мне не часто признаются в любви.
Он взял ее ладони и обнаружил, что они холодны, как ледышки. Он поднес их к губам, чтобы согреть теплом своего дыхания и поцелуями. Его губы уловили непонятную дрожь в ее ладонях.
- Вы дрожите? - удивленно спросил он.
- Стало немного прохладно, - объяснила она, стараясь выдавить из себя улыбку. - Мы уже очень долго находимся здесь. Мне кажется, нам пора возвращаться.
- Да, вы правы, - согласился Владимир. - Я не хочу злоупотреблять вашим вниманием.
Он поднялся со скамьи и галантно подал ей руку.
- Пойдемте, - сказал он. - Карета нас ждет.
Он обхватил ее за талию, и они направились к карете, ожидающей их у обочины дороги.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Рассказанная Владимиром Вольшанским история о незнакомке-призраке не выходила из головы Елизаветы. Полночи Елизавету одолевали догадки, домыслы и предположения. Ей с трудом удалось заснуть, но когда она проснулась, те же догадки, домыслы и предположения с наступлением утра принялись одолевать ее с новой силой. Она не могла думать ни о чем другом, кроме этой истории.
"Что это: совпадение? - размышляла она за завтраком. - Вряд ли такие совпадения возможны! А если это не совпадение, то... О, Боже, даже невозможно представить! Неужели это был он? У него приблизительно тот же рост, такие же темные волосы, только с проседью и, кажется, похожие черты лица. А руки? У него такая же форма рук, как у моего... О, нет! Хватит тешить себя иллюзиями! Мне хочется, чтобы это был он, и я цепляюсь за удачное совпадение. Подобное происходит со мной не впервые. Однако настолько точных совпадений еще не было никогда".
Окончив свой завтрак, она небрежно бросила на прибор салфетку и вышла из-за стола. Не прерывая своих размышлений, она направилась в гостиную.
"Что же мне делать? - в отчаянии спросила она себя. - Как разобраться в этой запутанной головоломке? Открыть свою тайну графу. Он любит меня, а я ему доверяю. Он сохранит мою тайну несмотря ни на что. И все же вдруг это просто совпадение. В свете немало женщин, которые ищут легкомысленных любовных приключений, скрывая лицо под маской либо изменяя свою внешность. Вполне возможно, что та, о которой рассказывал граф, из их числа? Если, конечно..."
Ее размышления прервал голос лакея:
- Ваше сиятельство, к вам одна молодая особа пожаловала. Сказывает, будто обещалась вам новый товар показать.
Елизавета непонимающе уставилась на него.
- Какая особа? Какой товар?
- Она сказала, что она, дескать, хозяйка дамской лавки, куда вы часто захаживаете, - объяснил лакей. - И назвалась она мадмуазель Софи.
- Да я вспомнила: Софья Немянова, - сказала Елизавета. - Проводи ее в будуар. Я сейчас туда приду.
Елизавета была не в том настроении, чтобы принимать эту девушку, но тем не менее радушно ее поприветствовала, когда вошла в будуар и увидела ее там.
- Добрый день, мадмуазель Софи!
- Добрый день, княгиня! Помнится, я обещала вам, что как только ко мне прибудет новая партия товара, я немедленно принесу его вам.
- Весьма благодарна вам за оказанное мне внимание.
- Ну что вы, княгиня! - возмутилась Софи. - Для меня большая честь угодить одной из самых модных и элегантных дам Петербурга. И это я должна быть вам благодарна за то, что вы оказываете внимание моей лавке.
Елизавета усмехнулась.
- И что же интересного вы можете мне показать? - без всякого энтузиазма спросила она.
Софи распахнула свой саквояж и принялась доставать оттуда различные дамские вещицы: платки, ленты, кружева, наколки для волос, перчатки, корсеты.
- Посмотрите, какая прелесть! - расхваливала она свой товар. - Все прямо из Парижа! Такие лайковые перчатки сейчас самые модные. Не угодно ли вам примерить их на вашу ручку, княгиня?
- Позже, - равнодушно ответила Елизавета.
- Действительно. Сначала нужно все рассмотреть, а примерка - позже. Посмотрите на это кружево!
"Маска, - возвратилась к своим размышлениям Елизавета, безразлично разглядывая кружево. - Он не говорил, что на ней была маска. Или же говорил? Нет. Он сказал лишь, что познакомился с ней на маскараде. Возможно, он видел ее лицо. А если видел, то все можно быстро прояснить".
- Кружево прелестно, - произнесла Елизавета. - Но прежде, чем его приобретать, нужно знать, к чему оно подойдет и куда его использовать.
- Полностью с вами согласна!
- Пока мы разбираемся с этими вещицами, не желаете ли отведать кофе? - вдруг предложила Елизавета.
- Да, с удовольствием! - немного взволнованно ответила Софи.
Елизавета позвонила два раза в колокольчик. Через несколько минут в будуар вошла Анфиса.
Анфиса быстро ушла, а Елизавета принялась дальше с безразличным видом рассматривать вещицы и слушать, как Софья Немянова восхваляет свой товар.
- Такая модель корсета пользуется большим успехом, - произнесла Софи, демонстрируя один из принесенных ей корсетов. - Посмотрите на своеобразную шнуровку! Она позволяет затягивать его очень туго. И при этом вы испытываете гораздо меньше дискомфорта, чем при той шнуровке, к которой привыкли. И сама его форма очень удобна.
"Это случилось около двадцати лет назад, - непроизвольно возвратилась к своим размышлениям Елизавета, - в начале августа. Если дата совпадет, то это он".
- Вы можете проверить на себе его достоинства, - предложила Софи.
- Обязательно проверю. И если он окажется таким, каким вы говорите, то я приобрету его для себя и порекомендую своим знакомым дамам.
- Благодарю вас, княгиня! Я оставлю его у вас, чтобы вы могли в свободной обстановке при помощи своей горничной примерить его.
Легка на помине горничная Анфиса вошла в будуар с подносом.
- Кофе, - прокомментировала она, - как вы просили, барыня.
- Поставь на столик и ступай, - распорядилась Елизавета.
Анфиса аккуратно расставила кофейные приборы и молча вышла.
- Угощайтесь, пожалуйста, - предложила Елизавета.
Софья Немянова села за столик напротив нее и подвинула к себе блюдце и чашечку с ароматным кофе.
- Мы говорили о корсетах, - напомнила она Елизавете. - Возьму на себя смелость и разовью эту тему дальше. Корсет - это такая вещь, которая не выйдет из моды никогда. Он существовал многие века и будет существовать еще дольше. Ничто так не подчеркивает женственность и грацию, как корсет.
Елизавета слушала ее лишь краем уха. Ее занимало другое, гораздо более значимое и более важное, чем корсет.
"Еще когда я познакомилась с ним на рауте, мне показалось, будто я его уже где-то видела, - вспомнила Елизавета. - Я даже ему об этом сказала. А он в ответ возразил мне. Впрочем, это понятно. Между мной и той юной соблазнительницей мало общего. К тому же тогда на мне была маска. А его я видела без нее. Правда мельком. Я едва помню его лицо. И за двадцать лет люди сильно меняются. В том, что я его не узнала и до сих пор не могу узнать, нет ничего удивительного. Так же, как и нет ничего удивительного в том ощущении, что я его уже где-то видела. Вполне возможно, что в моей памяти остались какие-то черты его лица, подобно мозаике, которую я не могу собрать".
- Кажется, вы где-то далеко, княгиня, - заметила Софи.
- Прошу прощения, - произнесла Елизавета, оторвавшись от своих размышлений.
- Замечательный кофе! - похвалила Софи. - Но отчего же вы не пьете? Мне, право, неловко одной.
Елизавете не хотелось кофе. Однако, чтобы поддержать компанию, она сделала два глотка.
- Так вот, я утверждаю, что корсет, так же, как каблук, никогда не исчезнет из гардероба европейской женщины, - произнесла Софи с напряжением в голосе, внимательно следя глазами, как Елизавета отпивает кофе. - Даже через сто, двести лет женщины будут стремится к стройности. А стройность достигается при помощи каблуков и корсета.
- Кто знает, какие нравы и идеалы женской красоты будут через сто, двести лет? - с сомнением произнесла Елизавета. - Может быть, женщины будут, наоборот, стремиться к естественности, как в начале века, когда женщины отказались и от корсета и от каблуков.
- И долго же это продолжалось! Лет двадцать, а то и меньше. А затем все вернулось к прежнему.
Эти разговоры о корсетах стали понемногу раздражать Елизавету. Впрочем, ее стали раздражать не столько сами разговоры и их тематика, сколько поведение девушки: ее навязчивость, отсутствие такта, непонятливость. По мнению Елизаветы девушка давно должна была понять, что ее не особо расположены принимать, и уйти. Но та, будто бы назло, играя на нервах хозяйки и пользуясь ее воспитанностью, распивала кофе и вела разговоры о корсетах. Елизавета пыталась деликатными намеками дать ей понять, что ее визит с целью - показать товар - несколько затянулся. Но до Софи, казалось, это не доходило. Присутствие этой девушки становилось в тягость. Елизавета с трудом поддерживала с ней разговор, из вежливости стараясь не проявлять раздражительность и недовольство.
Наконец, Софи будто бы почувствовала, что порядком поднадоела княгине, и принялась довольно резко приближать свой визит к завершению. Но вернее будет сказать, что Софи просто сделала свое дело, ради которого она, собственно, и пришла, ради которого завела разговор и ради которого оставалась. Но после того, как дело было сделано и более ее ничего не удерживало в доме княгини Ворожеевой, она, к облегчению Елизаветы, оборвала разговор и стала поспешно собрать разложенные вещи в свой саквояж.
- Вас еще что-нибудь привлекло из того, что я вам показала? - в заключение спросила Софи.
- Нет, - ответила Елизавета, затем вежливо прибавила: - У меня сегодня не слишком подходящий настрой для каких-либо приобретений. Но вам спасибо большое, что оказали мне внимание.
- Ну что вы, княгиня! К тому же одну вещь вы все-таки приобрели у меня или почти приобрели.
- Обещаю обязательно посетить вашу лавку и приобрести много вещей, но в другой раз, - выдавливая из себя вежливую улыбку, произнесла Елизавета.
- Буду очень рада вас видеть, княгиня!
Как вежливая хозяйка, Елизавета проводила свою навязчивую визитершу до вестибюля. Они распрощались. Когда девушка исчезла с поля зрения, Елизавета облегченно вздохнула.
"Наконец-то", - подумала она.
После визита этой девушки она чувствовала себя сильно утомленной.
"Неужели на меня так подействовали мои предположения? - удивилась она, когда обнаружила, что ее ноги и руки стали вялыми, а дыхание затрудненным. - Еще бы! Со вчерашнего вечера я только об этом и думаю. От такого перенапряжения мыслей можно и слечь. Однако я не могу об этом не думать! Это настолько важно для меня! Я чувствую, что граф именно тот человек, с которым я когда-то была близка. Это судьба! Она решила наконец-то сжалиться надо мной и послать мне его. Это необычное ощущение, словно между мной и графом есть какая-то связь, - оно не может быть случайно. Это предзнаменование!"
Она с трудом поднималась по лестнице, держась обеими руками за перила и останавливаясь через каждую ступеньку, чтобы отдышаться. Наверху лестницы она увидела Алексиса. Его образ был расплывчатым и неясным. На какое-то мгновение он принял черты того незнакомца, с которым она двадцать лет назад предалась сладкому и запретному безумству. Она хотела кинуться к нему и крикнуть: "Не исчезай! Я была легкомысленной, я слишком поздно поняла, что ты - моя Судьба", но ноги не подчинились ей, а вместо крика из ее горла вырвался хрип. Где-то в ее голове прозвучал встревоженный голос сына:
- Матушка, что с вами? Вы нездоровы?
Она почувствовала, как силы покидают ее. Увидев, что она теряет равновесие, Алексис молниеносно подскочил к ней и подхватил ее на руки.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Алексис с заботливостью любящего сына и с усердием сиделки смочил пересохшие губы Елизаветы водой и поправил подушки на ее кровати. Она спала тем сном, который приходит вслед за тяжелыми физическими страданиями или кризисами болезни, когда страдания и болезнь преодолевают критическую точку и отступают. Именно такую критическую точку накануне вечером преодолела страшная болезнь Елизаветы.
Всю ночь Алексис не сомкнул глаз. Он выглядел усталым, вымученным и встревоженным. Через полчаса у него была назначена важная встреча с Владимиром Вольшанским. Эта встреча так или иначе была связана с тем тяжелым состоянием, в котором находилась Елизавета, и пойти на нее Алексис считал для себя необходимым. Но перед уходом он решил еще раз зайти в комнату матери, чтобы удостовериться, что с ней все в порядке.
- Когда она проснется, дай ей две ложечки вот этого средства, - наказал он Анфисе.
- Хорошо, барин, - ответила та.
- Проследи, чтобы питье или еда, которую она будет принимать, никоим образом не проходила через чужие руки. По возможности, не оставляй ее одну и не впускай к ней никого.
- Будьте спокойны, барин. Я все сделаю, - заверила его Аафиса.
Алексис уже собирался уходить, когда Анфиса его окликнула:
- Барин, кажется, она проснулась!
Алексис поспешно вернулся к изголовью кровати своей матери. Растерянный взгляд Елизаветы остановился на нем.
- Матушка, как вы себя чувствуете? - поинтересовался он.
- Ужасная слабость, - еле слышно произнесла она. - И в голове... Все шумит, стучит... Как в аду. Что со мной?
- Вчера вам стало плохо, - объяснил Алексис. - Вы потеряли сознание прямо на лестнице. Вы помните?
- Да, - растерянно произнесла она. - Как странно!
- Вы нас очень напугали, - сказал Алексис.
- Нас?
- Меня, графа Вольшанского, Анфису и всех домашних, - перечислил он.
- Да, барыня, - подтвердила Анфиса. - Уж как мы тревожились за вас! Вы были такая бледненькая и совсем не дышали. А потом приехал доктор. Мы еще пуще испужались за вас, когда увидели, как испужался доктор. Он достал какой-то странный предмет: какую-то трубку, и стал через эту трубку вливать в вас жидкость. Уж одному богу ведомо, сколько он влил в вас жидкости!
- Что она говорит? - изумилась Елизавета и впилась глазами в своего сына, ожидая объяснений. - Что со мной произошло?
- Не волнуйтесь так, матушка! Никто еще толком ничего не знает. Но мы постараемся выяснить.
- А граф? - спросила Елизавета, вспомнив, что сын упоминал его. - Откуда ему стало известно обо мне?
- Он был здесь, - ответил Алексис. - Вчера вечером он отправил кого-то из своих людей с запиской для вас. Его человек приехал как раз в тот момент, когда здесь был доктор, и в доме был ужасный переполох из-за вас. Он рассказал графу обо всем, что происходило здесь. Граф немедленно примчался сюда. Он первый высказал предположение... Он оказал некоторое содействие доктору в определении вашей болезни. И как знать: быть может, если бы не удалось установить причину и правильно оказать первую помощь... Я и представить не могу!
- И все-таки, что со мной было? - еще раз спросила Елизавета.
- Не знаю, матушка.
Алексис многое не договаривал, однако она не настаивала и не требовала от него откровенности. Она была слишком слаба для этого.
- А теперь, извините меня, матушка, - сказал Алексис, - коли уж речь зашла о графе, я должен сказать вам, что у меня сейчас назначена с ним встреча.
- Встреча с графом? - в недоумении переспросила она.
- Да, - подтвердил он.
Вопреки его предположениям, она не стала интересоваться, зачем им понадобилось встречаться. Она только сказала:
- Тогда иди. Обязательно с ним встреться и поблагодари за все от моего имени.
Когда Алексис подъехал на извозчике к месту назначенной встречи с графом Вольшанским, тот уже ожидал его в своей карете. Алексис отпустил извозчика и перебрался в карету графа Вольшанского.
- Извините, что заставил себя ждать, граф, - первым делом сказал Алексис.
- Ничего, - произнес Владимир и тут же спросил: - Как она?
- Ей намного лучше.
- Слава Богу! - прошептал Владимир.
- Она попросила поблагодарить вас. И я благодарю вас, граф, от имени своей матушки и от своего имени, за все то, что вы для нас делаете.
- Не стоит, поверьте мне, сударь! Мне очень дорога ваша матушка.
- Вы что-нибудь узнали? - осведомился Алексис.
Владимир передернулся. И по этому передергиванию несложно было понять, что Алексис затронул неприятную и скверную тему.
- Да, узнал, - ответил Владимир.
- Все как вы предполагали?
- Да. Это был мышьяк.
- О Господи! - со стоном прошептал Алексис и обхватил руками голову. - Но почему? Вы в этом уверены?
- Мышьяк обнаружили при помощи так называемого аппарата Марша, - сказал Владимир. - Современная наука, хоть и не так давно, но все же научилась выявлять этот яд. Мышьяк содержался в кофе. Причем, довольно большая доза. Это большое счастье, что Елизавета только отпила, а не выпила целиком этот распроклятый кофе.
- Прошу вас, не надо больше, - умоляющим голосом произнес Алексис, которому одно предположение, что его матушка могла умереть, доставляло невыносимые страдания.
- Я вас понимаю, - сочувственно произнес Владимир, который страдал не меньше его, но как человек более взрослый, а соответственно, более сильный, он умел сдерживать свои чувства.
- Ну, кому? - с гневом и отчаянием произнес Алексис. - Кому понадобилось отравить мою матушку?
- Вы выяснили, кто к ней приходил перед тем, как она потеряла сознание? - спросил Владимир. - С кем она пила этот злосчастный кофе?
- Да, это было несложно. К ней приходила девушка из дамской лавки - мадмуазель Софи.
- Зачем?
- Показать новый товар.
Владимир в недоумении посмотрел на него, как бы спрашивая: "Что еще за товар?"
- Так сказал мне лакей, - объяснил Алексис. - Дело в том, что матушка часто покупает в ее лавке различные дамские штучки: перчатки, веера, кружева и тому подобное.
- Странно, что эта девушка пришла к княгине только ради того, чтобы показать товар, - с сомнением произнес Владимир.
- Как раз в этом ничего странного нет, - возразил Алексис. - Эта девушка иногда приходит к нам в дом. Один раз я даже видел ее с матушкой. Поверьте, граф, это безобидная девушка.
- За безобидной внешностью порой скрываются страшные личности, - подметил Владимир. - Не забывайте, что именно с этой безобидной девушкой княгиня пила кофе, в котором оказался мышьяк. Кто, кроме нее мог его туда добавить?
- Вы думаете, это она?
- Я только спросил: кто, кроме нее мог добавить мышьяк в кофе?
- Может быть, его добавили туда раньше? Может быть, кто-то тайно проник на кухню или... Я не знаю! Но если предположить, что это она пыталась отравить мою матушку, то возникает вопрос: зачем ей это нужно?
- Возможно, не ей, а кому-то, кто за ней стоит. Возможно, кто-то ей что-то пообещал за подобное действо. Вы об этом не думали, сударь?
- Я уже не знаю, о чем думать, - в отчаянии произнес Алексис. - Мою матушку пытались отравить! У меня все смешалось в голове! Она могла умереть! Я как только представлю себе это, меня сразу охватывает такой ужас!
- Не нужно этого представлять, - произнес Владимир, мягко по-отечески сжав его руку. - Она спасена с Божьей помощью.
- Да, с Божьей помощью, - повторил Алексис.
- Но чтобы несчастье не повторилось, - заметил Владимир, - нам нужно найти отравителя. Ради блага той, которая нам обоим дорога, мы должны отбросить свои чувства и эмоции и быть рассудительными и объективными. У княгини имеются враги?
- Ну что вы, граф! - простодушно воскликнул Алексис. - Какие могут быть у матушки враги? Она никому никогда не делала зла. Она со всеми учтива и добродушна. И вы уже имели честь в этом убедиться.
- Ясно, - вполголоса произнес Владимир, в душе умиляясь наивности молодого человека. - А как насчет завистников? Княгиня красива, занимает высокое положение в обществе.
- Но это не повод, чтобы ее убивать, - заметил Алексис.
- Согласен, - задумчиво произнес Владимир. - Хотя иногда людская зависть бывает настолько сильна, что доводит до преступления. Может ли быть такое, что княгиня нечаянно, невольно кому-то перешла дорогу?
- Я не знаю, - ответил Алексис.
- А эта девушка? Как и когда она впервые появилась в вашем доме? Кто ее рекомендовал вашей матушке?
- Не знаю. Никогда этим не интересовался.
- Возможно, именно тот, кто привел эту девушку в ваш дом или порекомендовал ее, - принялся размышлять Владимир, - и есть главный преступник. Или же... У меня имеется еще одно предположение. Кто может быть заинтересован, чтобы Елизавета?.. У кого может быть материальный интерес в этом? Насколько мне известно, всеми делами управляла ваша матушка, не так ли? Возможно, у нее имелись должники?..
- Столько предположений и отсутствие сведений, - вздохнул Алексис. - Если продолжать в том же духе, то можно зайти в такой тупик!
- Вы правы, сударь, - согласился Владимир.
- И вообще, к чему высказывать предположения и выдвигать версии? - возмутился Алексис. - К чему терять время и все усложнять? Не проще ли заявить в полицию, что эта девушка пыталась отравить мою мать? А там уж они сами решат, как через нее добраться до настоящего преступника.
- Если она не будет покрывать этого человека, - заметил Владимир. - Вполне возможно, она возьмет всю вину на себя и придумает какой-нибудь нелепый повод типа неприязни или зависти.
- Как бы то ни было, я все же считаю, что это дело полиции.
- Пожалуй, вы правы, сударь, - согласился Владимир. - Вам нужно пойти в полицию. Лучше вам пойти туда одному. Моя излишняя заинтересованность в судьбе княгини, может скомпрометировать ее.
- Да, наверное. Я прямо сейчас пойду в полицию.
- Хорошо. А я постараюсь найти эту лавку и эту мадмуазель Софи. Если, конечно, мадмуазель не исчезла, что весьма вероятно. В любом случае, попытаюсь разузнать что-нибудь об этой девушке.
На этом они распрощались. Алексис ловко выпрыгнул из кареты графа Вольшанского и перешел на другую сторону улицы, а карета графа, проехав два квартала, скрылась за поворотом.
Но обстоятельства сложились так, что Алексису не удалось заявить в полицию, что его мать пытались отравить. По дороге туда он почти лоб в лоб встретился с предполагаемой отравительницей, о которой они только что говорили с графом Вольшанским. И хотя он видел Софью Немянову лишь один раз, он ее узнал.
"Какое совпадение! - подумал он. - Неужели подобное возможно? Интересно, куда она направляется?"
Алексис последовал за ней. По счастью, она его не заметила. Вряд ли она, вообще, была способна кого-либо заметить. Она была погружена в какие-то собственные мысли, которые на данный момент занимали ее больше, нежели мелькающие перед ней силуэты. Она машинально направлялась к какому-то заветному месту, не оглядываясь и не сбиваясь с пути, словно знала наизусть каждый поворот и закоулок.
Холод пронзил изнутри Алексиса, когда она остановилась у особняка князя Ворожеева.
"О, нет! - в ужасе подумал он. - Мой отец никак не может быть в этом замешан!"
Прежде, чем войти во владения князя Ворожеева, Софи осмотрелась вокруг. По счастью, Алексис уже успел укрыться от нее. Убедившись, что ее никто не заметил, Софи быстро юркнула в полуоткрытые ворота. Через минуту в эти же ворота вошел Алексис. Минутное отставание заставило его потерять ее из виду. Но он не сомневался, что она где-то внутри громадного дома. Ему не составило особых трудностей пробраться незамеченным внутрь дома и обнаружить преследуемую им девушку. Уже в вестибюле он услышал приглушенные голоса - мужской и женский, доносящиеся из правого крыла дома. В мужском голосе он узнал своего отца, а женский - предположительно принадлежал Софи Немяновой. Алексис остановился под дверью прилегающей комнаты, откуда мог слышать все, о чем они говорили, и краем глаза наблюдать за происходящем.
- Ну как? - поинтересовался Ворожеев у Софи. - Мне впору надевать траур и играть роль безутешного вдовца?
От его цинизма у Алексиса больно сжалось сердце, а лицо передернулось от отвращения.
- Вашу жену удалось спасти, - без всякой интонации сообщила Софи.
- Вот досада!
- И, кажется, она идет на поправку.
- На поправку? - возмутился Ворожеев. - Ты хочешь сказать, она выздоравливает?
- Да.
- Она должна была уже умереть или, во всяком случае, находиться при смерти, но никак не выздоравливать! Что это значит? Как такое могло случиться? Это было верное средство. Или ты что-то сделала не так, плутовка? Ты меня, часом, не провела?
Он сильно сжал ее руку. Девушка вскрикнула от боли.
- Я все сделала, как вы велели! - со стоном сказала она.
- Тогда почему она так легко отделалась?
- Не знаю.
- Не знаешь?
Он еще сильнее сжал ее руку, словно хотел передавить ее.
- Быть может, яд не успел подействовать, - страдальческим голосом произнесла девушка. - Ей быстро сделали промывку от яда.
- Промывку от яда! - поморщился Ворожеев над этой фразой. - Дура! Это тебе надо сделать промывку... от глупости! Ты наверняка оставила следы. Как узнали, что она приняла яд? Кому могло прийти это в голову?
- Не знаю. Я ничего не знаю!
Вне себя от гнева и досады, Ворожеев резко и грубо толкнул ее. Она упала на диван.
- А я даже рада, что все так произошло! - пытаясь подавить свой страх, произнесла Софи. - Господь не допустил, чтобы я совершила душегубство.
- Моя очаровательная крошка! - с ухмылкой произнес Ворожеев. - Неужели ты думаешь, что на этом все так и остановится? Ну нет! С тебя еще станется! Тебе придется по-новому проделать то, что ты уже проделала. Только без всяких "промывок" и "поправок"! Ты меня понимаешь?
Не в силах более выносить гнусное вероломство отца, Алексис вышел из укрытия. Его лицо было искажено болью и презрением.
- Какой же вы отвратительный и ничтожный человек! - воскликнул он.
- Алексис! - растерянно пробормотал Ворожеев. - Как ты здесь оказался?
- Мне кажется, в данный момент это не имеет значения, а имеет значения то, что мне все известно. Вы руками этой особы пытались отравить мою мать.
- Послушай, сын... - пытался что-то сказать в свое оправдание Ворожеев.
- Не называйте меня сыном! - резко оборвал его Алексис. - Я стыжусь, что во мне течет ваша кровь!
- Но это так, - с самодовольством заметил Ворожеев. - Ты мой сын, и в тебе течет моя кровь. Нравится тебе это или нет. Ты дитя двух врагов. И пора бы уже с этим смириться, сынок.
- Какой бред! Смириться с тем, что вы едва не отравили мою мать!
- Она наверняка сделала бы то же самое, покуда была бы на моем месте!
- Она никогда не была бы на вашем месте!
- Всякого может постичь несчастье, разорение и бедность, - возразил Ворожеев.
- Она никогда не дошла бы до преступления, даже если бы ее постигло самое страшное несчастье! И никогда не опустилась бы ни до одного из ваших недостойных и бесчестных поступков. И знаете: почему? Потому что благородство - не только у нее в роду, но и в душе. А вам неведомо, что это такое.
- Красиво и легко рассуждать о благородстве души, - непримиримым и обвиняющим тоном произнес Ворожеев, - имея при этом приличный дом, процветающее поместье и капитал в банке. Но совсем иное, когда ты вынужден влачить такое жалкое состояние. И все по ее вине! Она сама вынудила меня пойти на такой крайний шаг.
- Вам нет никакого оправдания!
- А я и не пытаюсь оправдаться! - с ехидством произнес Ворожеев. - Тем более перед тобой - жалким подобием своей маменьки. И коли ты стыдишься, что в тебе течет моя кровь, то я стыжусь, что у меня такой сын - девицеподобный святоша. Ты вобрал в себя все то, что мне ненавистно!
- Вот вы и показали свое истинное лицо! - с хладнокровным безразличием, за которым скрывались огромная обида и разочарование, произнес Алексис. - В полной мере проявили свои отцовские чувства. Не сложно же было сбросить с вас эту маску лицемерия.
- Полно! Кто бы говорил о лицемерии! Ты всегда изображал передо мной хорошего сына, а ведь ты никогда не питал ко мне сыновней привязанности.
- Не легко питать сыновнюю привязанность к тому, кто сам не питает к тебе никакой привязанности.
- Ну вот, - заключил Ворожеев. - Похоже, мы оба сбросили свои маски. И каков же итог? Твоя мать - мой враг, впрочем, как и я - ее. Ты на стороне своей матери. Это неудивительно, поскольку ты всегда принимал ее сторону, что бы она не совершила против меня. Следовательно, ты и мой враг, поскольку ты на стороне моего врага.
- Что ж. Тогда избавьтесь от меня, как вы пытались избавиться от моей матери! - с ненавистью воскликнул Алексис. - Никто не знает о том, что знаю я. А я знаю достаточно. И если со мной что-нибудь случится, никто не посмеет обвинить в этом вас. Это было бы слишком чудовищно! Правда, есть эта особа, - Алексис небрежным жестом указал на Софью, которая молча следила за этой моральной битвой отца с сыном. - Особа, которая тоже знает достаточно. Но она тем более не посмеет обвинить вас. Как я понял, вы держите ее в жестком кулаке и в большом страхе. К тому же она ваша сообщница.
- Да, это было бы слишком чудовищно, - согласился Ворожеев. - Одно дело - отправить на тот свет жену, которую ты ненавидишь, совсем другое - сына, в котором течет твоя кровь. При том, единственного продолжателя рода князей Ворожеевых. Нет, сын, пусть ты полное подобие своей маменьки, но твоя жизнь для меня священна.
- Благодарю за величайшую милость, - с сарказмом произнес Алексис. - Только вот ответной от меня не ждите. Потому что если мою мать снова постигнет несчастье от вашей руки, ваша жизнь для меня не будет стоить ничего! А теперь, прощайте! Я не желаю более знать вас и видеть!
Алексис резко дернулся и стремительно ринулся прочь из дома своего отца.
- Проклятая Эльза! - вне себя от ярости крикнул Ворожеев. - Она отняла у меня все! Мое состояние, мое былое величие, и даже моего сына!
- Ваш сын сам отрекся от вас, и не без причины, - дерзко заметила Софи. - Ваше состояние вы прокутили. Теперь мне это ясно. А ваше величие...
- Заткнись, дура! - крикнул на нее он. - Сделай ты все как надо, не было бы этих проблем!
- Вы думаете, ваш сын выдаст нас полиции? - поинтересовалась она.
- Нет, - возразил он. - Он слишком благороден, чтобы пойти на это. Он будет страдать, ненавидеть, но он ничего не сделает против меня.
- Пока вы ничего не сделаете против его матери, - прибавила она.
Алексис выбежал из особняка. Охваченный чувством огромного разочарования, разбитый душевной болью, он вцепился в колонну, словно искал у нее поддержки. Из его груди вырвался душераздирающий вопль, переполненный таким отчаянием, что оно вне сомнения способно было бы вызвать содрогание и отклик в душе у любого, услышавшего этот вопль. Алексис несколько раз ударил кулаками ни в чем не повинную колонну, вымещая на ней все свои болезненные эмоции. Но как бы Алексису не было тяжело и больно, он не позволил своим эмоциям окончательно раздавить его. Он собрался духом, взял себя в руки и побежал прочь от этого проклятого места, где даже земля, деревья и кирпичная ограда - внушали ему отвращение.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Княгиня Элеонора Львовна Шалуева была из той породы женщин, которые всегда все - или почти все - обо всех - или почти обо всех - знают. Она была в курсе всех новостей, сплетен и слухов, которые распространялись в высших кругах. Ей всегда было дело до всех и до всего. Но особенно ей было дело до того, что говорилось об ее семье и происходило вокруг ее семьи. При помощи различных хитростей и знакомств ей удавалось проникать в корень этих разговоров об ее семье, а при помощи интриг и денег - вырывать эти корни, если они были ей неприятны, или же, наоборот, подпитывать, если они были ей полезны.
Княгиня Шалуева не виделась с дочерью с того самого дня, когда в ультимативной форме заявила ей, что если та разведется с князем, двери родительского дома навсегда закроются для нее. Но несмотря на это, мать была в курсе всего, что происходило с дочерью и внуком. У княгини Шалуевой имелся свой человек, служивший в доме дочери, - некий кучер Антип. Антип докладывал княгине обо всем, что ту могло хоть как-то заинтересовать. Причем делал это он совершенно бескорыстно, руководствуясь самыми добрыми порывами. Он предан был княгине-матери и вместе с этим заботился и опекал княгиню-дочь. Он считал, что мать должна быть извещена обо всем, что касается ее дочери, каковы бы ни были их отношения.
Именно от Антипа княгиня Шалуева узнала о "неизвестной болезни", неожиданно постигшей Елизавету. Элеонора Львовна сидела в своем кабинете в высоком кресле и с важным видом разбирала какие-то письма и бумаги, когда Антип сообщил ей эту новость.
- Моя дочь серьезно больна? - удивленно переспросила Элеонора Львовна. - Но с чего это вдруг?
- Их сиятельство Елизавета Алексеевна вчера вечером почувствовали себя очень плохо и даже потеряли сознание. Молодой барин Алексей Дмитриевич очень перепугались за свою маменьку. Меня послали за доктором.
- Я привез доктора. Гнал изо всех сил. Едва ось у коляски выдержала. А то, не приведи Господь, сломалась бы по дороге, и пришлось бы...
- Эти подробности меня не интересуют, - пренебрежительно произнесла она. - Что за болезнь у моей дочери?
- Не могу знать, ваше сиятельство, - виновато развел руками Антип.
- Что же ты не попытался узнать? - упрекнула она.
- Я пытался. Да никто ничего не говорит. Их сиятельство Елизавета Алексеевна только сегодня утром пришли в себя. Молодой барин Алексей Дмитриевич распорядились, чтобы никто не заходил в покои их сиятельства, а сами куда-то уехали. Их сиятельство очень слаба и еще не выходили из своих покоев. А еду им собственноручно готовит их горничная и никому не дозволяет к ней притрагиваться. Так распорядились молодой барин.
Княгиня Шалуева отложила в сторону бумаги. В словах Антипа она почувствовала какую-то опасность. Она медленно выпрямилась и странным взглядом, от которого веяло холодом, посмотрела на него.
- Почему? Что все это значит? - спросила она.
- Да разве ж я знаю, ваше сиятельство? Мы люди подневольные. Господа с нами не делятся. Они только отдают распоряжения, а наше дело - исполнять. Правда, сказывают, будто...
Антип в нерешительности остановился.
- Ну и что же ты замолчал? - нетерпеливо произнесла Элеонора Львовна.
- Сказывают, будто Елизавету Алексеевну пытались отравить.
- Откуда тебе сие ведомо?
- Конечно, все что говорят господа - не наше дело, - замялся Антип. - А коли их разговор случайно долетит до нас, мы не должны брать его в толк.
- Говори же! - прикрикнула она.
- Я случайно слышал, как доктор говорил что-то о яде с молодым барином и их сиятельством графом Вольшанским.
- С графом Вольшанским? - удивленно переспросила княгиня Элеонора Львовна. - С каким еще графом Вольшанским?
- Это знатный господин, который ныне в чести у их сиятельства, - объяснил он.
- Что значит: в чести? - возмущенно произнесла она.
- Их сиятельство Елизавета Алексеевна жалует этого господина своим вниманием. Последние дни они много времени проводят вместе с этим господином.
- Уж не появился ли любовник у нее? - задумчиво и вполголоса произнесла Элеонора Львовна, затем небрежно бросила вопрос Антипу: - Откуда он взялся - этот граф?
- Не могу знать, ваше сиятельство, - ответил тот. - Мы люди подневольные. Нам неведомо, откуда приходят господа, у куда потом уходят; с делами ли пожалуют аль безо всяких дел. Наше дело - отвезти, привезти, с поручением съездить. Только вот в последнее время их сиятельству почти без надобности мои услуги. Они все на экипажах этого господина разъезжают. А молодой барин все больше собственными силами управляются.
- Почему ты мне говоришь об этом только сейчас?
- Простите, ваше сиятельство, - виновато произнес Антип. - Откуда же мне было знать, что вас интересует этот господин?
- Меня интересуют все, с кем водит знакомство моя дочь и мой внук. И уж тем более все, кого они у себя принимают.
- Они со многими водят знакомство и многих у себя принимают. Взять хотя бы эту мадмуазель Софи из дамской лавки. Ну почто барыне водиться с этой лавочницей? А нет! Принимает ее, словно свою подругу. Или этот господин Корнаев. Не нравится он мне: все выведывает, выспрашивает, и все со своими советами к их сиятельству. А недели две назад даже сам Дмитрий Кириллович были у их сиятельства.
- А ему что понадобилось? - удивилась Элеонора Львовна.
- Не могу знать. Только их сиятельство Елизавета Алексеевна очень гневались из-за этого, потому как Дмитрий Кириллович появились там без их дозволения.
- Ты хочешь сказать, что он тайно проник в ее дом? - с тревогой в голосе произнесла Элеонора Львовна.
- Именно. Да еще ночью.
- Почему ты мне раньше об этом не сказал? - возмутилась Элеонора Львовна. - И вообще, почему ты столько важных вещей от меня утаивал?
- Простите, ваше сиятельство, - еще раз извинился Антип. - Откуда ж мне было сообразить, что это важные вещи? Я человек неграмотный и бестолковый.
- Моя дочь водит какие-то сомнительные знакомства, а тебе кажется это неважным!
- Но Дмитрий Кириллович - муж их сиятельства, - робко возразил Антип.
- Он еще хуже всякого сомнительного знакомого!
- Простите, ваше сиятельство.
- Ну что заладил одно и то же! - раздраженно воскликнула она.
"Простите", - чуть было не сказал он, но только открыл рот и тут же его закрыл.
- Ладно, - сменив раздраженный тон на более спокойный, произнесла Элеонора Львовна. - Ступай. Не хотелось бы, чтобы твое продолжительное отсутствие кто-то обнаружил. Впрочем, там сейчас не до тебя.
Антип немедленно удалился, а она осталась одна в своем кабинете.
После разговора с Антипом княгиню Элеонору Львовну охватило жуткое беспокойство. Кто-то пытался отравить ее дочь! Даже в своих самых худших предположениях, такого она предвидеть никак не могла. И кто мог на такое пойти? Кто заинтересован в том, чтобы Елизавета Ворожеева оставила мир живых? Для кого она может представлять опасность? На все эти вопросы ответ был один: князь Ворожеев. Однако этот ответ был крайне неприятен княгине Элеоноре Львовне, к тому же содержал упрек и обвинение. И признать этот ответ она готова была в последнюю очередь. Она не желала обвинять себя и давать на растерзание своей совести. Ведь именно из-за этого человека она рассорилась с дочерью. Именно его она выбрала в супруги своей дочери. И, возможно, именно он едва не лишил ее дочери.
Княгиню Шалуеву вряд ли можно было назвать образцовой матерью, особенно если принимать во внимание все те манипуляции, которым она подвергала дочь, зачастую не заботясь ни о ее благополучии, ни о ее душевном спокойствии. Едва ли случалось такое, что княгиня Шалуева проявляла нежность и уступчивость по отношению к дочери. Всегда строгая, холодная и отстраненная, Элеонора Львовна, казалось, была не способна на какие-то теплые чувства. И все же она любила дочь. Только ее любовь была спрятана где-то глубоко в душе. Все ее материнские порывы были направлены на то, чтобы поучать и вести постоянный контроль за поступками и повадками дочери.
"А что если моя дочь умирает?" - пролетела в голове княгини Шалуевой мрачная мысль.
Она побледнела и медленно опустилась на кресло. Она прислонила руки к голове и сделала глубокий вдох, словно ей не хватало воздуха.
"Ну нет! - тут же взяла она себя в руки. - Хватит строить догадки! Нужно самой съездить к ней и все разузнать!"
Она резко встала, взяла колокольчик и принялась что есть силы трезвонить.
"А что если этот дурень Антип все преувеличил или неправильно понял? - пролетела в ее голове другая мысль. - И мою дочь никто не собирался отравлять, она всего лишь плохо себя почувствовала".
В кабинет княгини Шалуевой вошел ее мажордом и почтительно остановился.
- Звали, ваше сиятельство? - спросил он.
- Да, - подтвердила она. - Вели заложить экипаж. Я собираюсь навестить свою дочь.
Примерно через час экипаж княгини Элеоноры Львовны подъехал к дому Елизаветы. Элеонора Львовна, опираясь на руку своего кучера, вышла из кареты. Дворецкий Елизаветы, сразу же узнавший в приехавшей даме мать своей госпожи, почтительно открыл перед ней двери дома и пропустил ее во внутрь. Элеонора Львовна небрежно вручила ему свою трость и накидку и направилась в покои дочери. У дверей ее покоев она увидела Анфису.
- Эй, как там тебя? Анфиса? Где сейчас твоя госпожа? - надменно спросила Элеонора Львовна. - Мне необходимо ее видеть.
- Они в своей спальне, - ответила Анфиса. - Только вам лучше не тревожить их - они очень больны.
Элеонора Львовна обдала горничную презрительно-холодным взглядом и пошла дальше, не обращая внимания на это предостережение.
- И молодой барин велели никого не впускать в их спальню, - прибавила Анфиса, смело преграждая ей дорогу.
- Что ты там такое пролепетала? - с возмущением и высокомерием сказала Элеонора Львовна. - Я ее мать. Прочь с дороги!
Она отодвинула локтем стоящую на ее пути горничную и прошла вперед. В этот момент дверь спальни Елизаветы распахнулась и вышла она сама. На ней был шелковый пеньюар, надетый поверх ночной рубашки. Следы недуга Елизаветы были очевидны: болезненная бледность, круги под глазами, язвы на губах и странная сыпь на шее и руках. Кроме того, Елизавета была очень слаба и едва держалась на ногах. Появление дочери, а, особенно, ее болезненный вид, смягчил разгневанную мать. Возмущение, раздражение и гнев Элеоноры Львовны переменились на растерянность и виноватую покорность. Она уставилась на дочь, не зная, какие слова сказать.
- Здравствуйте, маменька, - слабым голосом промолвила Елизавета. - Не нужно обижать мою горничную. Она заботится обо мне.
Горничная Анфиса подскочила к госпоже и своей крепкой рукой обхватила ее ослабленный стан.
- Ну что же вы поднялись с постели, барыня! - с ласковым упреком сказала Анфиса. - Вы так слабы!
- Не беспокойся, - сказала Елизавета. - Мне нужно поговорить с маменькой. Оставь нас, пожалуйста, наедине. И не бойся, я не упаду.
- Пройдемте, маменька, в мою спальню, - предложила Елизавета.
Элеонора Львовна молча и безропотно прошла за ней в ее спальню и плотно закрыла за собой дверь.
- У тебя заботливая горничная, - отметила Элеонора Львовна. - Однако это нехорошо, что она не впускает к тебе родную мать.
- Извините, что принимаю вас таким образом и в таком виде, - произнесла Елизавета, - но я плохо себя чувствую.
- Я это вижу, - сочувственно произнесла Элеонора Львовна.
- Чем я обязана вашему визиту? - поинтересовалась Елизавета.
Тон ее был холодным, но вежливым.
- Ты бы легла постель, - предложила мать. - Едва на ногах держишься. Давай, я тебе помогу.
Она крепко взяла дочь под локоть и помогла добраться до постели, затем усадила ее поудобнее и поправила подушки. Сама же устроилась в кресле, напротив нее.
- Чем я обязана таким переменам? - удивленно спросила Елизавета. - Помнится, в последнюю нашу встречу вы сказали, что постараетесь забыть о моем существовании. А также сказали, что двери вашего дома навсегда закроются передо мной, если я разведусь с князем.
- Но ты с ним пока еще не развелась, - заметила мать.
- Но я не переменила своего решения. Сейчас более, чем когда-либо я желаю развестись.
- Почему сейчас более, чем когда-либо? - поинтересовалась мать. - У тебя появился мужчина?
Елизавета внимательно посмотрела на нее, пытаясь определить по выражению ее лица: известно ли ей что-либо о графе Вольшанском, а если известно, то что именно.
- А что если и так? - неопределенно ответила Елизавета. - Разве не вы мне это посоветовали?
- Стало быть, твое решение развестись с мужем связано с другим мужчиной? - сделала вывод Элеонора Львовна. - Но это же глупо: идти на такие жертвы ради мужчины, пусть даже очень замечательного.
- Развод для меня не жертва, а избавление. И я иду на него только ради себя. Но если вы пришли ко мне затем, чтобы, как в прошлый раз, говорить о разводе и моих отношениях с мужем, то вы напрасно теряете время. Я отказываюсь вас слушать. Эта тема исчерпана.
- Нет, я пришла не за этим, - возразила мать. - Я пришла, чтобы справиться о твоем здоровье. Я узнала, что ты больна.
- С какой быстротой разносятся слухи! - поразилась Елизавета. - Впрочем, сколько я себя помню, вы всегда были в курсе всего и обо всем узнавали в первую очередь. Нужно отдать должное вашим источникам осведомления.
- Я очень беспокоюсь о тебе, Елизавета. Тебе угрожает опасность.
В интонации ее голоса, действительно, чувствовалось искреннее беспокойство.
- Опасность, - медленно протянула Елизавета. - Как странно! Вы первая, маменька, кто вслух произнес это слово. До сих пор никто со мной не обмолвился об опасности, хотя это ясно, что ее дух витает вокруг меня. Это ясно из чрезмерной бдительности моего сына и моих слуг и, наконец, из странности моей болезни. Но все либо боятся признать ее существование либо берегут меня от излишних волнений. А я слишком слаба и раздавлена, чтобы самой разобраться во всем этом. Может быть, вы поможете мне, маменька?
- Я сама едва ли что-то знаю.
- Полно, маменька! Вы знаете многое, иначе вы не говорили бы с такой уверенностью об опасности. Только что вы были так искренны, не будьте же снова фальшивы. На мою жизнь покушались, не так ли?
- Похоже, что так, - вынуждена была признать княгиня Элеонора Львовна.
- И вам известно, кто?
- Нет, - возразила Элеонора Львовна. - Этого мне неизвестно.
Если бы Елизавета была в своем обычном состоянии, она уловила бы волнение и неискренность в голосе матери, словно та что-то скрывала. Но внимание Елизаветы было рассеянным под влиянием плохого самочувствия.
- А что вам известно? - спросила дочь.
- Это был яд. Только какой яд и как он попал к тебе я не знаю.
Громкий голос Алексиса, неожиданно появившегося в покоях Елизаветы, бесцеремонно вторгся в их разговор.
- О! Да тут, кажется, говорят о ядах! - воскликнул он. - Весьма занимательная тема!
Обе дамы вздрогнули от неожиданности и обратили свои лица на него. Они были изумлены и немного встревожены его поведением. Всегда тактичный, деликатный и сдержанный в эмоциях Алексей Дмитриевич Ворожеев, не позволял себе подобных невоспитанных выходок. Но еще более, нежели его поведением они были изумлены и встревожены его видом. Дрожащие руки, взлохмаченные волосы, истерическая мимика лица и боль в глазах - все это говорило о том, что произошло нечто ужасное.
- Добрый вечер, бабушка! - с напускной торжественностью приветствовал Алексис княгиню Элеонору Львовну. - Давно не имел чести вас видеть. Как вы поживаете? Выглядите вы хорошо. А чувствуете себя как? Наверное, тоже неплохо. И каких-либо признаков, что вам не дает покоя совесть, не видно. И то, что ваша дочь находится... Однако как вы узнали о ее болезни? Впрочем, какое это имеет значение? Вы всегда были в курсе всего. А коли вы были в курсе всего, то тогда, двадцать лет назад, вы, должно быть, знали, что из себя представлял человек, которому вручали свою дочь. Вы наверняка знали о всех грешках, которые за ним водились. Вы не допустили бы даже малейшего пробела сведений о нем. И зная все это, вы с легким сердцем отдали самое чистое и благородное существо в руки этого ничтожества. Вы сделали несчастной свою дочь! Вы обрекли ее на вечный ад! И если она сейчас в таком состоянии, в этом имеется и ваша вина.
В другое время княгиня Элеонора Львовна не стала бы выслушивать подобные обвинения в свой адрес. Она поступила бы примерно так: назвала бы внука "нахалом" или "невоспитанным грубияном", гордо встала бы с кресла и ушла, продемонстрировав обиду и возмущение. Но сейчас она на удивление Елизаветы не попыталась ни прервать его, ни возразить ему.
- Алексис, что с тобой? - с испугом и недоумением спросила Елизавета. - Ты никогда не позволял себе так разговаривать с бабушкой.
- Сейчас я похож на своего отца, не так ли, матушка? Во мне вдруг заговорили: его грубость, его нахальство и его бестактность. Увы, к моему великому несчастью, во мне помимо вашей крови течет и его кровь. И с этим ничего нельзя поделать. Я проклят! Я дитя двух врагов! Мы все прокляты! И это оттого, что мы связаны с этим человеком родственными узами. Но более других проклят я!
- Не говори так, прошу тебя! - слабым страдальческим голосом произнесла Елизавета.
- Простите меня, матушка! - с нежностью произнес Алексис, и голос его дрогнул. - Вы и без того очень слабы, а я делаю вам еще хуже.
Он уткнулся лбом в материнское плечо, словно ребенок, ищущий утешения. Елизавета нежно обняла его, и под действием ее нежности его тело стало сотрясаться от вырывающихся наружу рыданий.
- Мне так плохо, матушка! Я не могу представить, что было бы, если бы вас вчера не удалось спасти! Я очень люблю вас. И если он снова попытается причинить вам зло, я убью его. Пусть я стану отцеубийцей, пусть меня постигнет самая страшная божья кара, пусть надо мной навечно нависнет проклятие, но я сделаю это!
Княгиня Элеонора Львовна, безмолвная и холодная, как статуя, со стороны наблюдала за этой душераздирающей сценой. По ее каменному выражению лица невозможно было определить, какие чувства она испытывала. Но в ее глазах горел какой-то странный огонь. Она медленно поднялась с кресла и тихо вышла из спальни дочери, быть может, первый раз в жизни оставив свой уход незамеченным.
Аппарат по выявлению мышьяка, созданный английским химиком Дж. Маршем в 1836 г.