Равич Марианна Моисеевна : другие произведения.

Ретропутешествие

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Третья повесть из серии "Потерявшиеся во времени"
  

Глава первая. Зеленая жемчужина.

   Этот небольшой городок называют Зеленой жемчужиной, потому что он утопает в зелени. Сады и парки, внутренние дворики, соперничающие между собой красивыми клумбами, газонами и живыми изгородями, улицы, представляющие собой дубовые, кленовые и липовые аллеи, и даже городские балконы, больше похожие на пышные букеты, словно просят загазованного горожанина - приезжай к нам, гуляй и дыши. Многие так и поступают, тем более городок считается частью большого города, который умудрились в течение одного века переименовать четыре раза, поэтому мы не станем называть его, ведь пока пишется сия повесть, его могут переименовать, и глубокочтимый наш читатель совсем запутается в этих названиях, а маленький зеленый городок мы для удобства будем называть просто Жемчужиной.
  
   От Жемчужинского вокзала идет огромная дубовая аллея - это Конюшенная улица, а от нее направо отходит липовая аллея - Стремянной переулок. На пересечении этих двух улиц и стоит небольшой дом, в котором живут две пожилые, одинокие женщины. Мы сейчас подойдем поближе и рассмотрим дом повнимательней. Нет, этот дом не представляет никакой ценности - ни исторической, ни архитектурной. Никто из великих не осчастливил полы этого дома своими шагами, да и вид у него довольно нелепый: двухэтажный, с высоким вычурным крылечком, подпираемым витыми деревянными колоннами - явно не шедевр архитектуры, хотя делал его до войны местный архитектор Яблонев в личное пользование. Об этом доме лучше спросить вон того бодрого пенсионера. Его дом - ближайший по соседству, прямо через садик, а дальше по улице тянутся высокие дома - не частные. Что-то мы заболтались, так можно и Петра Кузьмича упустить. Какой, однако, бодрый дед - за ним и не угнаться: " Петр Кузьмич, а Петр Кузьмич, доброго Вам здоровьица!"
   - Ась, а, спасибо, и вас по тому же месту, хе- хе, как мой внук говорит. Что желаете?
   -Да, вот, рассматриваем любопытный дом, не знаете, что за дом такой?
   - Как же мне не знать, я живу по соседству.
   - А если нам с Вами не на жаре тут стоять, а зайти вон в кафе "Дельвиг" и выпить пивка холодненького?
   -Дак, я...что ж, это самое...с удовольствием!
  
  

Глава вторая. Розовый дом.

   "Значит, так, - утер губы старик, - дом этот ведомственный - приписан к музыкальной школе, еще при старом директоре, сразу после войны он к школе отошел. А до войны там жила семья Яблоневых, да вся сгинула. Сначала старики поумирали, почти вслед за ними погиб их сын, осталась невестка с внуком. И можете себе представить, пацан тоже куда-то пропал прямо перед войной. Мать его, конечно, с ума сходила, в розыск подала, искали его, но без толку. Сама Яблонева предполагала, что Коля, паренек этот, сбежал воевать. Это в тринадцать-то лет! Хотя, если правду сказать, хоть годами Коля был мал, но сознательность и силу воли имел не по летам, ведь он не только у сверстников, но и у парней постарше имел полный авторитет. Поэтому, может, так и случилось - материнское сердце лучше чует. А сама-то Яблонева во время войны уехала к родичам, кажется, на Урал, да так и не вернулась. Между прочим, сестра мне говорила, что клубника у нее была крупная. Угощала ее Яблонева. А у меня все неплохо растет, а вот с клубникой прокол, как говорит мой внук. Сколько сортов покупал, и дарили мне, и чем только не удобрял, а вот, словно кто сглазил, не растет. Ну, полный п...прокол, то есть. Смотреть на нее противно, ну, верите, с ноготь, не клубника, а земляника какая-то", и Петр Кузьмич, который оказался заядлым садоводом- любителем, еще долго жаловался на мелкую свою клубнику, но потом все же вернулся к истории дома.
   - Его, дом этот, еще "розовым" называют.
   Этот карамельно-розовый цвет мы заметили издали.
   - А почему его красят в такой цвет?
   - А черт их знает, это у школы традиция такая. Как весна - саму школу и все школьные здания красят в розовый цвет. Это уже нынешний директор завел. А ему перечить никто не смей - серьезный мужчина. Он любит, чтобы порядок был во всем и из года в год не нарушался. Один раз, значит, покрасил в розовый, и все, хоть сдохни, будет навсегда розовым, а не желтым или зеленым. Он очень серьезный мужик. Он ведь, как занял пост директора, так в этот дом и перебрался. Молодой он тогда еще был, со своей первой женой въехал. Имя у нее не наше - Эмма, да и фамилия Крем. И не сменила, так на ней и осталась. Вот еще когда Юрий Григорьевич (директор-то) въехал туда, он дом изнутри переделал, и все удобства сделал, и кухню оборудовал, как надо. А так, там на первом этаже две большие комнаты метров по 25 - 27 и немалая кухня, на втором огромная комната, над ней чердак. Хороший дом, поместительный. Сейчас, правда, все три комнаты заняты. В одной эта Эмма проживает, во второй Аполлинария Федоровна, вторая супруга Марченко. Он и ее бросил, да сюда же к первой и подселил. Не было, видать, у них своей площади. Мы со старухой думали, они друг другу глаза повыцарапают. А они, гляди ты, прямо чудеса какие, поладили и живут рядом много лет душа в душу. Родные люди так не живут, как они. Внук мой говорит, что это потому, что они обе безбашенные, ну, с головами у них неважно. Поняли, что такое башня?" И Петр Кузьмич выразительно постукал по голове своим кряжистым указательным пальцем.
  
   Мы понимали, что такое "башня" и как важно, чтобы в ней был порядок.
  
   "Весь сад запустили, - продолжил старик, - страшно даже смотреть на него, джунгли какие-то. Про огород я молчу - аж сердце щемит - какой кусок земли пропадает пропадом. А ведь при Яблоневых какая клубника была... Да, что любопытно - выросла около дома яблонька. После войны расти начала, и откуда взялась? Никто ведь не сажал, и плодоносит каждый год. Яблоки всегда сладкие, прямо медовые, а сорт не пойму - не то банан, не то полосатка. Смесь какая-то. И не ухаживают за ней, а она плодоносит и плодоносит. А пару лет назад Юрий Григорьевич, директор-то, попросил меня, ну, на заказ - руки у меня, откуда надо растут, я ведь мебельщик по специальности, сделать под этой яблонькой диван мягкий на цепях. Так, знаете, сейчас модно. Легонький такой, но прочный - любую тушу выдержит, а хоть и пару. Сделал, на совесть сработал. Григорьич не обидел - он мужик серьезный. А что бросил этих куриц в свое время - это правильно. Ну, какие они хозяйки? А старуха моя, супруга то есть, все злилась тогда на них: "Дуры, говорит, с куриными мозгами, - такого мужика упустили - орел и сокол. А он, правда, еще и сейчас видный. Его и стариком-то не назовешь. Мужчина, и точка! А теперь старуха бесится, что он снова к ним таскается. Главное, понять не может, к кому именно. А это еще обидней. А если правду сказать, я тоже ничего не понимаю. Такие королевы по Григорьичу сохли, а он этих несимпатичных выбрал...
  
   - А они неинтересные?
   - Да страшненькие обе! Одна дылда -солдат в юбке, другая -шмакодявка писклявая, смотреть не на что... старуха считает, что они приколдовывают...
   - А он к ним ходит?
   - Ходит, в том и загвоздка. Отсюда и диванчик-то на цепях. Одно время, как поселил вторую, не ходил. Носу не казал. Ждал, наверное, кто кого удавит. Уж очень, как говорит мой внук, достали они мужика. Потом, смотрим, зашел раз, другой. Старуха бинокль достала, думала, драка или скандал будет. А у них все не как у людей. Приняли, накормили, напоили и выяснять даже отношения не стали. Вроде, как к старому знакомому отнеслись. Вроде бы и не муж он им был. Мы видели, что Григорьичу обидно такое равнодушие, но смирился он и стал каждую пятницу таскаться. Сначала один ходил, затем брата своего городского привез, у которого он проживает. Вот интересно, кто там с кем? Да только сейчас малина их разбилась, как говорится, появился третий лишний. Сам же Григорьич и вселил в пустую верхнюю комнату мужика. А кто такой, не знаю, но только я к своим бабам мужика подселять бы не стал - тоже мне козел в огороде. Вот ведь -умный, умный, а дурак наш Григорьич-то. А гляньте в окно, да не туда, направо глядите, вон она, Эмма эта, с рынка идет -катит сумку, а в руках корзинка с клубникой. Ох, е-мое, какая крупная! Ну, растет же у людей клубника, а у меня?! " И Петр Кузьмич так презрительно сплюнул, что даже нас обрызгал.
  
  

Глава третья. Эмма Крем.

   Эмма Германовна Крем родилась... Да не все ли равно, когда она родилась. Ей было под шестьдесят, но она прекрасно себя чувствовала и во сне всегда видела себя молодой, да и не только во сне. Высокая, крупного атлетического сложения, с лицом, на котором большими буквами было написано "интеллектуалка", конечно, для тех, кто это слово знал. Жила она красиво, с интересом, а то и с радостью принимала все, что преподносила ей судьба, и спокойно отпускала все, что от нее откатывалось. Легко жить не мешало ей даже хорошее образование. Это происходило потому, что в какой-то момент ее перегруженный земным интеллектом разум сумел-таки войти в необычное соглашение с душой. Души же у нас всех, как известно, детские, неразумные, безъязычные, но интуитивные. Этот дружественный союз оказался незаменимым для нормального проживания на Земле и для решения всевозможных задач и вопросов, которые ставит перед всеми нами жизнь. Между прочим, тех счастливцев, у которых получилось вышеупомянутое соглашение, многие люди считают рассудочными и бездушными, тем более, если они носят инородные фамилии. Этим многим людям гораздо приятнее наблюдать разлад души и разума, водящий человека по тонкой кромке между безумием и зомбированным сном. Это зрелище, по крайней мере, привычно и не вызывает излишней зависти и волнения.
  
   Да, Эмма была другой, она не спала наяву и ни с кем не сражалась - просто жила. Она вышла замуж, потому что ей очень хотелось жить в Жемчужине, в доме без соседей - надоела ей огромная городская коммуналка, да и работу она сразу нашла по душе в соседнем городке - Павловске. Эмма стала штатным экскурсоводом музея-заповедника. Ее экскурсии были всегда живыми и интересными, а немалая эрудиция и знание языков избавили ее от вождения школьных групп. Ей доверяли высокопоставленных гостей - частых визитеров музея и иностранные группы. Эмма была на хорошем счету, и сам господин Краснобрюхов -директор заповедника в виде особого поощрения предложил ей съездить за границу за счет музея. Крем поблагодарила и отказалась.
  
   - Почему?- поднял широкие брови директор, - не любите путешествовать?
   - Люблю, но с комфортом, - ответила странная женщина. Ну, где она могла узнать в России о комфорте в какой-либо сфере жизни, а тем более в сфере отдыха. Краснобрюхов задумчиво кивнул и больше ничего Эмме не предлагал, однако назначил ей персональную ежемесячную надбавку к жалованью в сумме 500 рублей за отличный труд.
  
   Говоря о путешествиях и комфорте, Эмма имела в виду путешествия на ретропоездах по прекраснейшим городам мира, которые вошли в моду среди верхушки европейского общества. Год назад Полина принесла журнал, где подробно описывались эти путешествия, читала вслух в пятницу всей компании. Эмма и Марк загорелись и решили устроить специальный вечер, как будто они уже в путешествии. Только Марченко хмыкнул и заявил, что никуда не поедет, а то, дело известное, сразу скинут - не успеешь отъехать, тем более, что он давно пенсионер и кресло под ним качают, это, как у Шварца: "Лучше всего съесть человека, когда он в отпуске или заболел", и снова погрузился в свои невеселые мысли и расчеты. С Юрой Эмма прожила недолго, он ушел к Полине - молоденькой преподавательнице музыки, которая пришла работать к нему в школу. Отпустила Эмма мужа легко. Обосновалась в самой уютной комнате и завела первого серого пуделя. Теперь у нее жила вторая черная пуделиха Лина. Жила Крем размеренно и без приключений. Каково же было ее удивление, когда однажды поздним октябрьским вечером, сквозь завывание ветра и барабанную дробь дождя Эмма явственно услышала детский плач. Она посмотрела на часы - стрелки подходили к одиннадцати. Что это за чудеса? Плач перешел во всхлипывания и даже в какое-то поскуливание. Эмма не стала ждать дольше. Накинула плащ, включила свет над входом и вышла. Она ошиблась - это был не ребенок - внизу у крылечка стояла совершенно мокрая маленькая женщина и горько плакала. Вокруг нее валялись чемоданы, а к груди она прижимала дрожащую болонку.
  
  

Глава четвертая. Из дневников Аполлинарии Федоровны Марченко.

   ...Я стояла вся мокрая и горько плакала. Я даже завывала, и злой ветер дразнил меня. Злой, злой, как Юра! Он просто вытолкал меня, выбросил мои вещи, которые он с омерзительным сквернословием (это все, что он обычно говорил мне в ответ на мои справедливые упреки) запихал во все сумки и чемоданы, имевшиеся в доме, и даже в мешки для мусора. Все побросал в багажник, меня впихнул в машину, привез к розовому дому - выкинул меня с вещами к крыльцу и прошипел сквозь зубы: "Две гадины в одной банке - то, что надо!" Хлопнул дверцей и уехал.
  
   "Силы небесные, ангел мой хранитель, помоги мне! Мое сердце разрывается от боли и унижения, оно пустое - не хочу жить! Боже, как я страдаю! Значит, получается, что не Юра, а я должна страдать, я не заслужила счастья? Астролог сказал, что это кармическое наказание за прошлые жизни. Узнать бы, что я там натворила, но, по-моему, это наказание за то, что я увела Юру от жены. Вот и получила по полной программе. От этой мысли я даже плакать перестала и ухмыльнулась злобно, как Юра. Вот уж, с кем поведешься.... Тут я опомнилась и увидела, что с меня стекают потоки воды, и это отнюдь не мои слезы, а ливень, что на моей груди дрожит старенький Фиделька, вокруг разбросаны вещи, а я у крыльца розового дома. Сколько раз за эти годы я смотрела на этот дом и подглядывала за Эммой. Сколько раз мне снилось, как я поднимаюсь по этому крыльцу, захожу в дом, прошу у Эммы прощения, и она прощает меня. Всегда после этого сна я просыпалась в счастливых слезах и всегда понимала невозможность этого наяву. Но что я делаю, дурочка, ведь сейчас я не сплю - надо бежать, бежать отсюда..."
  
   В эту секунду над входом зажегся свет, и появилась Эмма Германовна. Она, конечно, не узнала меня - мы никогда не общались, и в отличие от меня она мною не интересовалась.
  
   - Кто Вы? - просто спросила она. Пришлось так же просто ответить: " Я Аполлинария Федоровна Марченко, меня Юрий Григорьевич выгнал, и жить мне негде".
   - А, понятно, ну что же Вы стоите, совсем вымокли, поднимайтесь!
  
   А дальше все случилось, как в моих лучших снах. Я рыдала на груди у Эммы и просила у нее прощения, а она меня утешала и сушила мои вещи.
  
   Заснула я совершенно счастливая, успев пробормотать: "На новом месте, приснись жених невесте".
  
   ...Юра привел своего кузена Марка Александровича Веденеева. Он известный психоаналитик -мистик. Две его книги я читала, но мне ни книги, ни автор не понравились. Холодом веет за версту. И мистицизм не спасает - никакой души, одна математика да железная логика. Его почитать -выходит, что во всех своих бедах ты виноват сам, да он дальше идет, не только виноват, но и сам желаешь и получаешь то, что имеешь. Под такую гнусную теорию все можно подтянуть, впрочем, как и под любую другую. Мне же противны эти американизмы - измени себя, свое мышление, полюби себя, и мир вокруг тебя изменится. Вот вам десять шагов по изменению себя. Хоп, и ты в дамках, ты уже другой, никто тебя не узнает, и ты сам себя не узнаешь. Понятное дело, мир вокруг меняется...
  
   Я подняла эту тему в пятницу, так как Эмма пригласила Веденеева бывать у нас на пятницах. Я сказала Эмме, что едва ли он будет приезжать, уж очень он важный, на это она промолчала, но посмотрела на меня как-то странно. И что же? Прискакал, как дуся. Похоже, он все свои дела бросит, а пятницы не пропустит. И когда мы сели за стол, а в ту пятницу готовил Юра. Он сделал французский обед. Деревенский, как он сказал. Суп с крупно нарезанными овощами (не густой) на петухе и рагу из барашка с бобами. На десерт был кофе с коньяком и маленькие заварные пирожные. Да, еще салат из ветчины, сыра, кукурузы и жареных шампиньонов, заправленный майонезом. Обед получился скромный, но сытный. Так вот, когда мы сели за стол, я опять увидела на лице Эммы это странное, не свойственное ей выражение - изумления, что ли, так смотрят на что-то экзотическое, невероятное, но что самое странное, у этого напыщенного индюка Веденеева тоже что-то происходит с лицом, когда он смотрит на Эммочку, оно становится даже приятным, каким-то детским и потерянным... Лед из глаз куда-то исчезает, а сами глаза лучатся и из серо-стальных превращаются в ярко-голубые.
  
   Говорили о современных направлениях в психологии. В основном рассказывал Веденеев. Надо отдать ему должное, рассказчик он знатный, и голос такой низкий, глубокий, если бы не явная хрипотца, то очень красивый голос, но нет...хрипота портит.
  
   Веденеев призывал нас всю жизнь не покладая рук работать над собой, заниматься самосовершенствованием, вплоть до полной победы над своими комплексами и недостатками. Он явно горячился. Я была против, но мои эмоциональные доводы не выдерживали его лобового натиска. Юра, как обычно, рассказал по случаю скабрезный анекдот - у него всегда в запасе есть образчики солдатского юмора. Эмма спросила: "Кому на руку борьба с кем бы то ни было, а тем более с собой?" Веденеев запнулся и замолчал, выражение его лица из самоуверенно-непроницаемого стало растерянно мальчишеским. То-то, знай наших! Честно говоря, я сама вопроса не поняла, но я над ним подумаю, Эмма говорит, что правильный вопрос - это уже ответ.
  
   Когда после отъезда Юры и Веденеева мы с Эммой мыли посуду, я поделилась с ней своими наблюдениями над их лицами. Она сказала, что у меня богатое воображение, но первый раз не посмотрела мне в глаза, а отвернулась...
  
   ...Сегодня произошло что-то очень важное для меня. В комнату на втором этаже въехал новый Юрин преподаватель. Юра несколько пятниц подряд рассказывал об этом человеке. Его смешно зовут: Борис Аркадьевич Барсиков. Он был известным оперным тенором, но с годами потерял голос. Преподавал в Консерватории - там его обидели, и Юра сумел его уговорить переехать к нам в Жемчужину и работать у него в школе. Надо сказать, что наша школа знаменита на всю страну. Из нее выходят музыканты, многие из которых уже в школе становятся лауреатами различных конкурсов. У нас работают очень талантливые и известные педагоги. У нас замечательный музей музыкальных инструментов. Есть старинный орган, клавесины, арфы... Причем они все на ходу, и во время концертов на них работают. А наш хор! Где он только не гастролировал. А камерный оркестр! А гитаристы... Всего не перечислишь. И все-таки это Юра. Как говорится, из песни слов не выкинешь. Досталась ему задрипанная провинциальная школа, и он. не покладая рук, кирпичик к кирпичику, создал потрясающее учебное заведение с мощным преподавательским составом со своими традициями, уставом, богатыми спонсорами, причем не только в России. И хватает у него на свое любимое детище и такта, и ума, и терпения, а больше ни на что не хватает.... Как руководителю ему равных нет. У него на людей, нужных школе, чутье. Вот он и унюхал тенора Барсикова и стал его обхаживать. Узнал, что тот живет в плохих условиях (то есть условия-то хорошие - трехкомнатная родительская квартира, но в ней сестрица с многочисленным семейством), и предложил комнату на втором этаже ведомственного дома. Барсиков согласился. Мы с Эммочкой не возражали, и вот сегодня рано утром подъехали два грузовика. На одном привезли белый беккеровский рояль, на втором скромную мебель и вещи. Появился и сам Борис Аркадьевич. Юра суетился рядом. Мы вышли встретить. Я посмотрела на Бориса Аркадьевича и поняла, что он не похож ни на одного мужчину, которых я встречала в своей жизни. Во-первых, у него очень хороший рост. Вот такой, как надо. Я ему, наверно, до виска. Во-вторых, у него приятное лицо, черты мягкие, глаза серые внимательные, улыбка добрая и застенчивая, волосы такие светлые нежные, как у цыпленочка, а лысина совсем его не портит, даже наоборот, очень миленькая лысина - розовая. Руки у него музыкальные, чуткие, на мизинце красивый перстень, одет аккуратно и со вкусом. Не как многие в свитер и джинсы (это в пожилые-то годы), а в костюм-тройку, в жилете беленький платочек, рубашка белоснежная, галстук в тон жилету, сам гладко выбрит. А голос... боже, какой голос, нежный, как звук арфы, говорит красивым правильным русским языком. Ведет себя деликатнейшим образом. Мы едва затащили его позавтракать. Если бы не Юра с его грубым напором, он так бы и сбежал от нас наверх голодным. Тут Юрина грубость была кстати, но она, кажется, покоробила тонкого воспитанного Бориса Аркадьевича. Надо при случае извиниться за Юру. А как он хвалил завтрак. Боже! Если бы я знала, что такой человек появится у нас, я бы расстаралась и приготовила что-нибудь очень вкусное. Как раз в эту неделю моя очередь готовить. А так на завтрак была яичница по-итальянски с сыром и зеленью и мясные зразы из телятины с грибами, а к кофе простые пирожки с капустой - даже неловко. Но он так хвалил, меня никто так не хвалил. Он сказал, что я волшебница. И тут я поняла, что вышла и сижу с таким человеком в халате, простоволосая. Меня бросило в жар. Я хотела заколоть волосы, а он сказал, что не надо, потому что я так похожа на фею. И когда выходил из-за стола поцеловал мне руку, а я (я ли это была?) как-то деревянно пригласила бывать у нас на пятницах. Потом извинилась перед Эммой, что не спросила ее, а она погладила меня по голове, и мы с ней вдруг первый раз как разревелись, а потом обнялись и все смеялись, смеялись, и было хорошо...
  
   Ночь проходит, я все не сплю. Все думаю о нем. Он необыкновенный, Он необыкновенный, и какое у него красивое имя Борис и отчество Аркадьевич и фамилия Барсиков. Боря, Боринька, мой Барсик...
  
  

Глава пятая. Тенор Барсиков.

  
   Марченко уговорил меня, и я переехал в Жемчужину. Настроение было тоскливое, меня пробила нервная дрожь, когда машины с моими пожитками, меся колесами весеннюю грязь, подъехали к омерзительно вульгарного цвета нелепому строению. Как черт из табакерки выскочил не пойми откуда Марченко и стал отдавать распоряжения грузчикам. Вот и все, выжила-таки меня сестрица Зоя Аркадьевна, придется старость доживать в этом неприлично розовом доме в обществе пожилых соседок и их животных. Еще неизвестно, как меня примут мои соседи. Я нелюдим. Женщин не люблю и боюсь с детства, и по тому, как мучаются все мои знакомцы с этим сатанинским полом, убеждаюсь, что всегда был прав. Очень понимаю Гоголя, который говорил, что все торговки на Киевском рынке ведьмы, бояться их не надо, а следует подойти сзади и плюнуть им под хвост. Сколько раз у меня возникало страстное желание проделать рекомендуемую манипуляцию со знакомыми женскими особями, и только правила этикета (придерживаться которых - мое неукоснительное кредо) заставляли меня сдерживаться. Одна надежда, что я буду прятаться от соседок в своей келье, и они, увидев мою непреклонность, прекратят попытки к общению.
  
   Я соскочил с подножки грузовика, по-моему, у меня это ловко получилось, и оказался у крыльца. Поднял голову и увидел, что на крыльце стоит высокая женщина с солдатской фигурой и довольно умным лицом, а рядом с ней ангел. Я оторопел. Женщина и ангел улыбались. Они явно улыбались мне. Я не спал ночь, перед переездом нервничал, собирал вещи, затем утомительная дорога. Неужели у меня галлюцинация? Я потрогал голову...так, так, у меня жар, не хватает свалиться сразу в незнакомом месте... Подскочил Марченко, повел меня наверх знакомить. Вот те раз, а ангел-то оказался живой женщиной с вычурным именем Аполлинария и простецким отчеством Федоровна. Эх, Федор, Федор! Попроще, что ли, не мог дочку назвать. Дальше, как во сне, не дают мне сбежать - ведут в полном смысле слова за столы дубовые, за скатерти браные. Я есть хочу безумно, так как не завтракал, да и ничего не взял с собой, а тут яичница потрясающая, зразы, я таких не едал, с тарелкой можно съесть, а пирожки во рту тают. И что я узнаю? Что всю эту вкуснятину готовили ручки ангела. Я люблю поесть и люблю готовить. Есть у меня такая слабость. Я давно понял, что вкусная еда у плохих людей не получается - только продукты переводят. Поэтому я решился и взглянул на ручки чудодейки. Боже, что за ручки! Маленькие, беленькие, каждый пальчик в ямочках, так и перецеловал бы все ямочки... И на локоточках тоже ямочки, и на плечиках, и на щечках. А на щечке справа около ямочки родинка. Ну, создает же природа такую прелесть. А волосы, да это шелк, золотое руно, за которым охота шла, так и течет по плечам, так и сверкает кольцами.... Тут ангел захотел забрать волосы гребнем, даже извинилась. Я с какой-то не свойственной мне наглостью и даже развязностью попросил ее этого не делать и, не удержавшись, поцеловал ее ручку, прямо в ямочку у сладкого мизинчика. А она нисколько на меня не рассердилась, пригласила бывать у них по пятницам. Конечно, конечно, но ведь сегодня только вторник, что же это значит, мы не увидимся целых два дня? Ну, нет, это невыносимо, я не доживу до пятницы. Нет, нет, мы увидимся завтра, только до утра надо дожить. А утром... А утром у меня начнется новая жизнь. Нет, не новая, а просто счастливая жизнь, долгая, счастливая дорога с Аполлинарией, Полиночкой, милой моей Полинькой, спасибо Федору, какое красивое дал имя своей доченьке.
  
  

Глава шестая. Психоаналитики тоже плачут.

   Много лет я был понятен, по крайней мере, себе самому, и предсказуем. Скрывать мне было нечего. Окончив с отличием медицинский институт, специализировался по психиатрии и проработал в клинике пять лет, затем окончил курсы психоанализа. Сначала тайная, а затем с 1989 года открытая практика. Час моей работы стоит дорого, однако запись ко мне закрыта не только на этот, но и на следующий год - так плотно заполнено время моего приема. Еще год назад я был уверенным в себе, избалованным вниманием красивых женщин мужчиной. И вдруг все стало рассыпаться, как карточный домик под порывом ветра. И этот ветер перемен поднялся в одну минуту, да нет, в секунду, в ту самую секунду, когда мой кузен Юрий попросил меня зайти вместе с ним к его бывшим женам. Манил он меня тем, что они прекрасные кулинарки, каждая в своем роде. Я сам большой гурман. Готовить люблю и считаю это умение творческим даром, данным только мужчинам. Одна дама, которую я бросил, надоела она мне, назвала меня на прощанье мужской шовинистической свиньей. Ну что ж, принимаю. Женщин не жалую, а использую по назначению. К браку отношусь, как гоголевский Шпонька: "Полез в ухо, и там тоже жена...", то есть как к навязчивому кошмару. Может быть, именно поэтому занимаюсь в основном семейными проблемами и очень многим людям помог выбраться из этого ада, сняв с них чувство вины и научив, прежде всего, любить себя и только о себе заботиться. К Юриным женам пошел из профессионального любопытства, хотелось разоблачить их притворно благостный альянс и поставить им правильные диагнозы. Помню, как я, еще прежний, спокойный и напыщенный, поднялся по ступеням крыльца карамельно-розового дома, помню маленькую щебечущую женщину, похожую на мумми-тролля. Только я стал автоматически определять ее психологический тип и состояние, как в комнату вошла Она. Я поднялся - наши глаза оказались на одном уровне, и я по своей профессиональной привычке заглянул в ее глаза и... провалился в неведомые мне бездны. Все стало другим безвозвратно. Я словно проснулся от тяжелого сна. Все, что было важным и значимым, отошло в прошлое. Я живу от пятницы до пятницы и мечтаю лишь об одном, чтобы пятницы никогда не кончались.
  
   Эмма огромна, бездонна, неисчерпаема, даже если я перещеголяю долгожительством Ноя, я не смогу постичь эту необыкновенную женщину. Со мной стали происходить странные вещи, я стал мягче, терпимее и мне наскучил психоанализ до тошноты. Я на время закрыл кабинет, сославшись на болезнь. Но я не болен, я, кажется, счастлив, просто пока не могу свыкнуться с моим новым состоянием. Я стал легкомысленным, без причины смеюсь, насвистываю веселые мелодии, а то и, я ли это, плачу. Да, да, я, который никогда, даже в раннем детстве, даже при сильной боли, не позволял себе бровью пошевелить, не то, что застонать или заплакать. Я плачу без всякого повода. Вот этот-то симптом меня и насторожил, и я позвонил самому профессору Семиглазову - все-таки в практической психиатрии ему нет равных. Он внимательно меня выслушал и изрек: "Плохо, Марик! Явные сосудистые изменения. Приезжай поскорее, пока процесс не стал необратимым". Я понимаю всю обоснованность его тревоги, но почему-то медлю и медлю с визитом. И чувствую, что мне необычайно хорошо в этом состоянии. Я на подъеме и жду пятницу, когда я посажу в корзинку свою любимую красавицу кошку Соню, и мы поедем в Жемчужину, а там... а там в карамельном домике - Она и вокруг нее милые люди. Юрий, правда, не вписывается в компанию. Он стал раздражать меня в последнее время. К обычному дубовому практицизму и солдатскому юмору присоединились галлюцинации, очевидно, на почве детских страхов и каждодневного страха быть выжитым из своей любимой школы. Кстати, этот страх вполне обоснован, Юрий уже перешел порог семидесятилетия, и вообще-то надо готовиться к тихой старости, а бразды правления передать в молодые руки. Он и слышать не хочет об этом. Что же касается его галлюцинации, то это, конечно, полуобморок, полусон после аварии, и нечего с этим носиться как с писаной торбой. Травма головы, даже незначительная, еще и не такие явления вызывает. Одна моя пациентка после такой же легкой аварии уверяла меня, что была три дня в девятнадцатом веке, где торговала дровами на Васильевском острове. Короче говоря, Юрий вносит некоторый диссонанс в наш приятный кружок. Единственное, в чем он с нами роднится, это в гастрономических интересах, хотя и они у него грубоваты.
  
   Недавно наш кружок пополнился смешным маленьким человечком - Барсиковым. Он великолепно вписался в наше общество. Смело вызвался готовить и в свою пятницу поразил нас изумительными салатиками в крупных тарталетках. Особенно удачными были сырный, овощной и форшмак. Пальчики оближешь. Ну, а фаршированная щука и маковые булочки с шоколадно-ореховой глазурью могли стать гордостью лучшего израильского кулинара. Мы все просто стонали. Да, свой человек. Когда же после обеда мы поднялись к нему наверх, он с Полиной (они поразительно похожи друг на друга) исполнили в четыре руки два вальса Шопена. Затем Борис пел романсы (это у него-то голос пропал, да он Карузо переплюнет, а выразительность?!). Когда он запел: "Взгляд твоих чудных очей в сердце моем пробудил...", я почувствовал предательскую щекотку в носу и глазах, специально закашлялся и подошел к окну. Каково же было мое изумление, когда я увидел прямо перед собой (а мы ведь находились на втором этаже) какого-то бритого мужика в оранжевом одеяле. Я потер глаза - мужик исчез. Однако! Нет, напрасно я пренебрег предостережениям Семиглазова. Очевидно, сосудистые изменения стали необратимыми.
  
  

Глава седьмая. Парень в оранжевом.

  
   Сосуды сосудами, но ясный логический ум не дал Марку Александровичу спокойно оставаться на месте.
  
   - Извините, друзья, я на минуту оставлю вас, - сказал он и выбежал из дома. - Если это не галлюцинация, то каким образом мужик оказался на уровне второго этажа и не грозит ли опасность обитателям дома?
  
   Так, так, с этой стороны растут деревья, а вот по этому кряжистому дубу легко взобраться до окон второго этажа, - этот вопрос психолог-мистик с легкостью разрешил, но где же сам обладатель одеяла? Вот же он! Идет неторопливо в сторону соседского дома, а тут только один дом по соседству и стоит, там старичок-садовод живет, тоже со своими idee fixe. Веденеев с ним однажды разговаривал, тот все на клубнику свою сетовал да внука цитировал. Понятный такой старичок... Что там Юрий о нем говорил? Дочь с зятем-милиционером и внуком у него частые гости, а летом живут с ним, а светелку на втором этаже старик на лето сдает. Так, это либо его внук, либо жилец. Зять едва ли, экзальтированный милиционер - это что-то новенькое. Ну, мы это сейчас выясним", - и Веденеев попытался обогнать оранжевого. Но это оказалось невозможно. Хоть психолог скакал галопом, а оранжевый медленно брел - расстояние между ними не уменьшалось. "Понятно, понятно, - подумал Марк, - об этом виде гипноза я слышал, но не практиковал. Скорее всего жилец. Эх, старик, старик, как бишь тебя зовут? Вспомнил - Петр Кузьмич, опасным людям сдаешь комнаты". Тем временем наши спутники пересекли садик и оказались у низкого забора, отделявшего два дома, именно у этого забора и располагались стариковские грядки со злополучной клубникой. Веденеев решил за забор не сигать, а благопристойно обойти его и войти в заднюю калитку. Оранжевый же все равно никуда не денется. И действительно, когда психолог оказался во дворе старика, то увидел оранжевого, который так же неторопливо шел перед ним и уже подходил к уличному столику, за которым сидели старик и двое мужчин. Троица забивала козла и потягивала пиво. Тут только Веденеев разглядел оранжевого, благо вечера стояли светлые. Во-первых, при ближайшем рассмотрении оранжевый оказался совсем юным, во-вторых, образованный психолог понял, что на нем не одеяло , а одеяние буддийского монаха и судя по кайме яркого золота отнюдь не маленького чина. Вот те раз, а лицо мало того, что молоденькое, да еще и совершенно рязанское. На Льва Толстого в молодости похож, - решил Марк Александрович. Трое игроков наконец заметили юношу и, оторвавшись от домино, с интересом его рассматривали. Первым заговорил полный молодой мужик в трусах и майке, пальцы его обеих рук украшала татуировка "Валя, навек!"
   - Бать, - сказал татуированный старику, - глянь на парнишку, ну, блин, копия пропавшего Алексея Кашкарова. Помнишь, мы тебе рассказывали о нем, и Леху в честь него назвали. Только этот помоложе, может, сын побочный?
   - Как не помнить, -отвечал старик, -только этот пацан в секту влип , в индийскую, Кришнахари называется. И обращаться к ним надо не "здрасьте", а "Харе Кришна"! А к нам забрел потому, что их посылают побираться по домам - им работать их главари не разрешают. Вот я сейчас соберу ему пожрать. Тощий уж больно, - и старик кряхтя встал и пошел к дому.
   -Ну, Харя Кришна, - смущенно сказал татуированный.
   -Здравствуй, Гена, - тихо ответил оранжевый, Гена Пупков, а это был он, аж присвистнул.
   -Да откуда ты меня знаешь?
   - Полно, Гена, ведь и ты меня узнал, а что сына назвал в мою честь, спасибо. Это приятный сюрприз, за него я отвечу тебе тоже подарком, - и оранжевый, которого действительно звали Алексеем Кашкаровым, плавно взмахнул рукой, - я снял твой рак поджелудочной железы - ты здоров!" И обернувшись ко второму мужчине, высокому и щеголеватому красавцу с военной выправкой и мертвыми глазами, сказал:
   - Два лепестка на чердаке розового дома - Вы их найдете, остальные появятся, - повернулся и пошел к выходу, затем обернулся и почему-то добавил: "Бедный Марат!"
  

Глава восьмая. Бедный Марат.

   Меня действительно так зовут - Марат, но человек я не бедный. В ячейке вполне стабильного английского банка у меня хранится четверть миллиона фунтов. С этими деньгами можно скромно существовать, но нет - жить на них невозможно. Мне нужны сокровища, которые заставляют трепетать сердца людей, которые делают своего обладателя властелином, победителем, царем. А Эмма говорит, что деньги не цель, а лишь средство к достижению цели. Эмма великолепный человек, возможно единственный человек в этом ужасном мире. Она очень умна, но тут ошибается. Для меня богатство - цель, а не средство. Конечно, при помощи этого богатства я их всех сделаю! И тех, кто охотится за мной, и их поганых псов. Я куплю остров, ядерное оружие, армию, самых талантливых врачей, самых прекрасных женщин - все и все будут моими рабами. Я буду жить долгие столетия, показывая язык всем их авторитетам, богам и божкам. Возможно, лет через триста я создам свою религию, но об этом рано думать. Мне скоро сорок, но жизнь я прожил бурную, и благодаря родственникам и собственным связям, знаю всю подноготную о тех, кто сейчас у руля. Мне бы приплясывать перед ними, а еще лучше тихо исчезнуть, ан нет, не выдержал, сказал, где не надо, то, что не надо. И началась за мной охота. Я лис опытный - следы заметать умею. Много раз я чувствовал дыхание их псов затылком, но погибал всегда кто-то другой. Так, я потерял всех, кого мог считать своими друзьями. Последним погиб Шри Судана - индус. Его изрешетили в аэропорту, зная, что я там, и надеясь, что я себя выдам, как бы не так, я умею держать себя в руках. Шри Судана и рассказал мне о магических кристаллах-лепестках, которые один раз в сто лет собираются в пятицветик, цветущий одну минуту, и при этом исполняются любые желания в радиусе примерно в полкилометра. Желание должно быть одно, но страстное. Я поверил сразу и понял - вот он - мой шанс. Целая минута, да мне и двух секунд достаточно. Шри Судана поведал мне, что цветок некогда был подарен Павлу I, но царь не сумел им воспользоваться, так как его большое желание - взойти на престол - исполнилось помимо пятицветика. Кроме того, Павел был ярым фаталистом. Индус сказал, что цветком пользовались последний раз в XYI веке, а цветет он в четвертом году каждого столетия в начале лета. Мной овладела идея найти цветок во что бы то ни стало. Кончается весна четвертого года. Нужно торопиться. Ведь лепестки могут быть разбросаны по всему свету, но, как учил Шри Судана, решение любой задачи всегда проще, чем мы думаем, и лежит на поверхности. Я поехал в Павловск. Сразу попал на экскурсию "Призраки Павловского замка". Ее вела очень интересная женщина-экскурсовод. Слушал я, затаив дыхание, впрочем, как и все остальные. После экскурсии купив тут же в парке устрашающих размеров букет роз, то есть вынув все розы из огромного ведра, я отправился во дворец разыскивать экскурсовода. Меня вела моя знаменитая интуиция, которая никогда меня не подводила. По описанию мне сразу назвали экскурсовода - Эмма Германовна Крем - и сказали, что мне повезло, она обычно читает спецгруппам, а сегодня прокатывала новую тему. Ничего себе, прокатывает, -подумал я, - тебе бы, курица, так хоть раз в жизни прокатить. Поблагодарил и подарил курице розу и шоколадку. Она, взволнованно кудахтая, вызвалась найти сейчас же Эмму Германовну. Так я оказался в научной библиотеке замка, где при помощи трех роз и своей самой неотразимой улыбки покорил еще одно куриное сердце - заведующей библиотекой, которая пожаловалась, что кроме Эммы Германовны у них почти никто не работает, и проводила меня в пыльные недра библиотеки, где за шатким столиком сидела Эмма, поглощенная чтением какой-то ветхой тетради.
  

Глава девятая. Призраки Павловского замка.

   Эмма подняла глаза и увидела продавца цветов, а рядом блаженно улыбающуюся заведующую библиотекой. Продавец повел себя необычно. Довольно ловко поклонился и поцеловал у Эммы руку. Затем вывалив перед ней на стол всю клумбу, заверил ее, что он ее поклонник, расхвалил ее эрудированность и ораторское мастерство. Эмма посмотрела на красивое лицо, на ослепительную улыбку, совершенно не вязавшуюся с мертвыми глазами хладнокровного убийцы, и спросила прямо, что ему от нее надо. Марат заулыбался, залебезил, что он ничего, кроме удовольствия и восхищения... "Ну, хорошо, хорошо, устало прервала его Эмма, прекрасно понимая, что мужчина не хочет говорить при библиотекаре, - как Вас зовут?"
   - Марат.
   - Вот что, Марат. Уберите клумбу со стола и подождите меня на скамейке у входа в библиотеку. Если Вам действительно от меня ничего не надо, то не ждите меня, а отправляйтесь по своим делам, раздавая цветы проходящим мимо барышням. Можете при этом улыбку не стирать - она произведет на них впечатление...
   - Я подожду Вас, - сумрачно ответил Марат, царапая в кровь руки, собрал цветы, вышел. Бросил цветы в урну, сел на лавку и задумался. А что если раз в жизни взять и сказать правду? Вдруг эта женщина что-то слышала о магическом цветке, знает и скажет ему. Ведь он может пригласить ее в компаньоны. Там на всех хватит в известном радиусе. Хоть роту приведи. Почему-то Эмма ему очень понравилась, хоть Марат не терпел по отношению к себе даже малейшей непочтительности, но ей простил и даже не обиделся. Он почувствовал, что эта женщина не хотела не только его обидеть, но даже не считала себя выше его, не самоутверждалась за его счет. Очень необычный человек, -думал Марат, - ведь она интеллектуалка, а не простая баба, которая по наивности своей бывает доброй и бесхитростной. А тут это сочетание ума, эрудированности и какой-то высшей простоты. Ну, была не была, скажу ей правду. И Марат рассказал Эмме все, что знал о цветке и попросил ее помочь, если она что-то слышала об этом.
  
   - Слышала, вернее, недавно прочитала в дневниках Нелидовой и Лопухиной. Обе эти женщины имели большое влияние на Павла. Одна -духовное, другая...не совсем. Я как раз дочитывала дневник Анны Петровны Лопухиной, когда Вы вошли в библиотеку. Работать с этими материалами я стала, когда загорелась идеей подготовить эту необычную экскурсию. В парке и замке много призраков, о которых ходят любопытные легенды. Вот я сначала собрала эти легенды, затем решила поближе познакомиться с их героями. Тогда-то в письмах и дневниках близких людей к Павлу замелькал цветок, вернее, лепестки из непонятного материала... Да Вы не волнуйтесь так, - Эмма почувствовала, как напрягся Марат, - я Вам все, что знаю, расскажу и помогу, чем смогу.
  
   - Итак, - продолжила Эмма, - Ваш друг индус был прав, у императора Павла оказались пять лепестков из какого-то загадочного материала. Один он оставил у себя, четыре подарил своей возлюбленной Лопухиной на память, когда уезжал в Петербург. Анна Петровна Лопухина обладала горячим и вспыльчивым характером. Подарок показался ей диким, и она в порыве гнева выкинула лепестки в пруд, мы как раз мимо него идем, да Вы, кажется, готовы нырнуть в него... Повремените, Марат, лепестков там может уже не оказаться, да и дно пруда илистое - трудно что бы то ни было найти, тем более по прошествии такого срока. Между прочим, Лопухина почти сразу спохватилась и послала искать лепестки, но они словно испарились. Эти сведения я выудила из ее дневника, а теперь слушайте, что я Вам скажу о временах не столь далеких. Мой бывший муж мальчишкой любил рыбачить в этом пруду, там и сейчас, как заметили, сидят рыбаки и рыбка водится. Так вот, он за одно лето, перед войной, будучи мальчишкой, выудил пять щук, в двух из которых нашел по одному идентичному предмету, напоминавшему по форме лепестки от цветка. Они очень красивы и оригинальны, а материал, из которого они сделаны, трудно определить. Он подарил по лепестку своим женам - мне и Полине. Мы с Полиной живем вместе и, конечно, много раз любовались этими лепестками, но приспособить их никуда не могли. Очень может быть, что это те самые...
  
   - Да, да! - закричал Марат, у которого стали сдавать нервы, - это они, боже, осталось найти еще три!
   - Давайте сделаем так, Марат, - предложила Эмма, -я спрошу у Юры, не знает ли он судьбу остальных лепестков, если не знает, тогда и ныряйте.
  
   На том и договорились. Марат снял светелку у Эмминого соседа. Разговор был в среду, а в пятницу Марат наперегонки с Веденеевым ворвался в розовый дом. Он с ходу закричал: "Эмма! Они на чердаке!". Все обернулись в их сторону.
  
  

Глава десятая. Марат действует.

   Вся компания с интересом выслушала сообщение перебивавших друг друга мужчин о парне в оранжевом и его странных словах и действиях. Эмма в свою очередь рассказала о цветке. Полина вскочила и быстро принесла шкатулку, где лежали их немногочисленные украшения. Сверху посверкивали разноцветными лучиками два удивительных лепестка. Каждый из присутствующих брал бережно лепестки в руки и с восхищением их рассматривал. Когда же они попали в руки к Веденееву, он тихо охнул и торжественно возвестил: "Друзья мои! Я знаю, где находится третий лепесток, и даю вам слово, что в следующую пятницу он будет лежать рядом со своими братцами". Все заинтересовались: "Расскажите, Марк, не томите!" Но Марк был непреклонен. Он лукаво улыбался и уговаривал всех потерпеть неделю. Они с Марченко стали прощаться. После аварии Веденеев предпочитал возить брата на своей машине. Было поздно, дамы хотели спуститься к себе, но Марат все не уходил, все мерил шагами комнату. "Вот, что, господа, - сказал он, - следующая пятница это первое июня и ...кто знает, кто знает? По крайней мере, все пять лепестков должны быть собраны, если, конечно, Марк не ошибся, а дальше мы устроим дежурство по очереди и не будем уходить из дома. Пятицветик цветет минуту, радиус охватывает дом, да и сад тоже. У меня такое предложение - закупим продуктов дней на сорок, ведь сказано в начале лета. Один дежурит, у него свисток, остальные в доме. Как только с лепестками будет твориться что-то необычное - дежурный свистит. Все на местах загадывают одно главное желание.
  
   - Марат, неужели Вы действительно верите в эту легенду? - спросил Барсиков.
   - Это не легенда, это мой единственный шанс! - сверкнув, как тигр, вдруг ожившими глазами, вскричал Марат, - К тому же, если не желаете, как угодно, можете не присоединяться к нам.
   - Это к кому - к Вам? - уточнил Барсиков.
   - Ко мне и к Эмме, - твердо ответил Марат.
   Эмма улыбнулась:
   - Да, мы решили стать компаньонами, правда, желания у нас разные...
   - Эмусик, ну, скажи на ушко, прошепчи мне твое самое-самое...
   - Полинушка, все у меня сбылось. Вот разве что ретропутешествие вчетвером, а, друзья?!
   Эмма, Борис и Полина задумались, переглянулись и с умилением вздохнули.
   - Ну, ретро так ретро, - усмехнулся Марат, - ей-богу, вы мне напоминаете старуху и ее первое желание про корыто, а тут-то, помните, первое окажется последним, то есть единственным, так что советую сто раз подумать - пока время есть. Я же предлагаю следующее: вы все идете спать, а я на чердак. Время дорого, и нельзя его терять. Я должен найти два лепестка и внести свою лепту. Да, и если я найду лепестки до среды, то Эмма Германовна дает мне данные своего паспорта, я иду к юристу и делаю ее своей наследницей.
   - Вы с ума сошли, Марат, Вы молоды, и по законам природы я раньше покину этот мир, а у Вас еще будет, кому завещать...
   - Нет, я так решил и дал себе слово. Вы классная женщина, и мне приятно будет знать, что я совершил такой шаг, - перебил Эмму Марат.
   - Ну, ну, не горячитесь, мы так и сделаем, в конце концов, завещание можно переписать много раз.
   На том и порешили. Марат отправился на чердак. Дамы спустились к себе вниз, а Барсиков стал готовиться ко сну. Эмма, засыпая, громко сказала: "Бедный Марат! Бедный, запутавшийся мальчик. И ведь никто не может нам помочь, кроме нас самих. Вот беда-то!"
  
  

Глава одиннадцатая. Поверженный директор.

  
   Юрий Григорьевич Марченко ехал в Жемчужину. Учебный год закончился. Настало лето, вернее, первый день лета. Юрий Григорьевич всегда строго следил, чтобы преподаватели не распускались и не нарушали дисциплину, чтобы помнили, что каникулы не для них, а для учащихся, а у преподавателей отпуск, который начинается не с 1-го, а с 26-го июня. На июнь месяц он ежегодно придумывал всевозможные мероприятия, концерты, заседания, конференции, совещания, чтобы каждый преподавательский день был отработан на совесть. В этом году все было не так, не правильно и до боли в сердце - безразлично. Собрал всех 28-го мая, поблагодарил за работу и распустил всех на лето. Прощаться не стал, язык не повернулся, хотя и он, да и все знали - свалили Марченко, нового директора назначат из управления. Никто не подошел к нему, не посочувствовал, хоть бы руку кто пожал, в глаза посмотрел - нет, никто, а ведь знали... Эх, крысы школьные! Сколько лет кормились с его рук - самая высокая зарплата в стране, премии, льготы, жилье - все для них выбивал.
  
   Лебезили, благословляли, отпускали комплименты, льстили, взгляд ловили с явно выраженным удовольствием. Хорошенькие женщины себя предлагали, он, конечно, не брезговал вон, большую половину, ту, что попригляднее, познакомился поближе. А теперь, ни одного взгляда не мог поймать, словно все в один миг обезглазились. В сущности, Эмма была права, когда говорила, что он женат на школе и другой жены ему не надо. Она всегда и во всем права - не женщина, а монстр какой-то. Из-за этого он от нее и бежал. Женился от изумления - не видел он таких баб - сила от нее и спокойствие исходили нечеловеческие. Около нее и психопат спокойным станет. Не раздражалась она, не важничала, не воспитывала, на ссоры не провоцировала. Но возле нее надо было быть хорошим, а сколько можно в собственном доме на цыпочках ходить? Ну, год, ну, два, а потом душа не выдержит - свое возьмет. Она-то его не провоцировала ни на что и никогда, зато провоцировал он. Еще и как. И пьяный приходил, Молчит и не помогает. Так, на крылечке - это на всеобщее обозрение - и спал. Гулял по- черному. Ни гу-гу, но спальню от него закрывала, а ему стелила на диване. В то время они весь домик занимали. Тогда решился и стал материться, правда, как-то жалобно, не так, как при других, смачно и красиво. Стала уходить, он только рот откроет (да, может, он спросить что-то хочет по-человечески!), а она встает и в свою комнату уйдет и ключ в двери повернет. Через дверь пытался переругиваться - ни гу-гу. Кончилось тем, что он на порог, она к себе. Так ему стало обидно, что собрал он свои вещи и пошел к бабе, с которой тогда спал, учительнице из его школы, Полине, молоденькой. Маленькая, так, ничего примечательного, только волосы, конечно, шикарные. Комнату Полина снимала в Жемчужине, в него влюблена была, как кошка, впрочем, как и многие другие, но ему было все равно с кем спать, лишь бы задеть Эмму. Квартиру стал снимать, комната для него - это несолидно. Развод у Эммы затребовал. Да, не хотел он жениться на дурочке Полине - хотел Эмму уязвить, а она вроде даже довольна была. Вот баба каменная, идолище. От нее мужик к другой уходит, а ей все по барабану. Ну, я понимаю еще: "Баба с возу - кобыле легче, но мужик, который в России на вес золота - непостижимо! Женился на Полине - деваться было некуда, раз развод затеял, сказал: "А", говори: "Б". Тогда еще, когда в загс шел, понимал - ненадолго все это. Раз с Эммой не вышло, ни с кем не получится. Брак понимал, как борьбу за главное место в семье, а как его иначе понимать? Мы же животные, как в стае, так и у людей. На Полине отыгрался, конечно, всласть, и бил, и издевался так, что самому вконец противно стало. В каком-то ажиотаже собрал ее вещи, да и привез Полину с пожитками к розовому дому. Отъехал чуток, вышел и пошел назад, любопытство одолевало, что же дальше будет? Вот, зараза, в дом впустила, приняла, как близкого человека, ну, что за баба?! Это все ему назло, ясное дело, лишь бы ему доказать, кто он, а кто она!
  
  

Глава двенадцатая. Странный сон.

  
   Попал Юрий Григорьевич в аварию. Как-то глупо попал - оба оказались виноваты - он не на свою полосу выехал, а мужик его подрезал - вот и стукнулись - оба головой, но легко. Поговорили, шума поднимать не стали. Дорога-то пригородная, посты далеко. Водители друг друга поняли, нет у нас таких, которые бы не нарушали, все нарушают. Оказали друг другу первую помощь, благо аптечка под руками, машины почти не пострадали, только фары полетели, так что разъехались без конфликта. Марченко бы в город вернуться - заехать в травм пункт, а он в Жемчужину, и прямо к розовому дому. Даже себе не признался, что помощь хотел получить только от Эммы. Ну, тут обе около него захлопотали, рану промыли, перевязали, напоили крепким бульоном с пирожками и горячим глинтвейном. Хорошо так стало, в сон потянуло. Юрий Григорьевич взял плед и подушку и пошел спать на воздух под яблоню на диванчик. Любил он это место, к тому же ему в последнее время (как начали его валить с директорского кресла) все душно было, в затылке припекало, и в груди как-то тяжело-тяжело, точно камень положили, а тут еще и голова - шишка будет знатная. Лег, все-таки воздух много значит - заснул сразу. Засыпая, боялся, что опять, как каждую ночь увидеть во сне начальственные лица и услышать голоса: "Вам пора на заслуженный отдых! Молодым дорога, Вам почет!" Но нет, хороший сон приснился. Бежит он мальчишкой с другом Колей Яблоневым, а в руках у них по два лепестка из какого-то прозрачного материала, а солнце так играет красиво на этих лепестках, а им весело бежать босиком по сочной траве. Лепестки эти Марченко помнил. Два из них он из щук вынул, а два Коля под корягой в том же Павловском пруду нашел. Они еще тогда поменялись лепестками, как бы побратались. Коля свои на чердак снес, а он свои потом сдуру женам подарил. Надо было себе на память о Коле оставить. Ведь единственный друг был. Старше его на год, а к нему как к равному относился. Любил Юра Колю сердечно и гордился его дружбой. Не мог он не сказать Юре, если решил сбежать. У Юры до сих пор в сердце заноза, пропал Коля, как в воду канул. Как же это?
   - Коля, Коля... - пробормотал Юрий Григорьевич и проснулся. В его ногах, присев на полосатый диванчик, смотрел на него Коля Яблонев.
   - Коля, ты мне снишься?
   - Нет, уже не снюсь, - печально ответил Коля Яблонев.
   - Но ты тогда должен быть уже стариком, а ты мальчик, значит, снишься, - порадовался своей сообразительности Марченко.
   - Это оттого, что меня убили.
   - Кто убил?
   - Васильев Петр Яковлевич. Он сватался к моей матери, я был против. Пришел он как-то со мной поговорить с глазу на глаз, да мы только поругались. Он, не выдержав, меня ударил кулаком в висок. Сильно ранил. Увидел, что дело плохо и добил ногами. Пол замыл, а кое-какие вещички мои вместе со мной закопал у дома. Мать пришла, а он беспокоится, где, мол, Коленька, я все жду, а он не идет. Из тела моего яблонька выросла, а душа никак уйти не может. Так и живу в доме привидением. Сначала жаждал мести и уйти не мог, а теперь уже и мести не надо, да такие зароки дал, что нужно ждать смерти Васильева, как увижу, что он помер, так я и освобожусь. Юр, а, Юр, может, ты его пристрелишь, чтоб уж поскорее, отомстишь за друга и освободишь?
  
   В это время вышла Полина и направилась с пледом в сторону дивана. Коля исчез.
  
   Не стало совсем покоя Юрию Григорьевичу. Мало ему своих неприятностей, теперь еще Коля покоя не дает. Ведь он же Васильева Петра Яковлевича как друга Яблоневых пригрел. Работает он у него в школе завхозом бессменным. Живет здесь же, бывшую библиотеку как квартиру ему освободил, отремонтировал, мебель поставил, телевизор. Он к нему с таким уважением...Ведь молодым ушел Васильев на фронт. Он был намного моложе Колиной мамы, Юре и в голову не приходило, что он на нее глаз положил, ан, вот как все обернулось, да обернулось ли? Васильева все уважают - ветеран войны - до Берлина дошел, ордена, медали, почет, льготы... Нет, нет, это был страшный сон. Призраков не существует. И Юрий Григорьевич обратился к брату Марку. Тот успокоил его, что это последствия травмы головы, и привел несколько забавных примеров из своей практики. Марченко успокоился, но при виде своего бодрого, всегда шутящего помощника Васильева он ощущал ледяную волну, которая окатывала его с головы до ног. Он стал старательно избегать Васильева. Да и тому стало не до Марченко. Квартира- то казенная, могла - тю-тю! - исчезнуть, так как не совсем законная была, а директор уже никто. Своя площадь - комнатка в общей квартире - он ее соседям сдает. Что ж ему жизнь, как собаке, доживать в коммуналке - ведь все же ветеран войны. И забегал Яковлевич по инстанциям. Лукавил, конечно, старик. Деньжат у него было достаточно, чтобы прикупить квартиру, ну, тут уж дудки - пусть государство постарается, он за него кровь проливал! И что так Григорьич на меня в последнее время пялится, - думал ветеран, -поддержки, что ли, ждет? Меня бы кто поддержал, а он, ну что ж, всему дан предел, - поцарствовал и хватит!
  
   Юрий Григорьевич так не считал. Он создал эту школу из ничего и никому свое детище отдавать не хотел. Если бы еще руки хорошие были, а то ведь ясно как день - все прахом пойдет. Подпалю-ка я школу, - думал обезумевший директор. - Видит бог, подпалю! И сам с ней сгорю. Путевку Яковлевичу подарю в санаторий, как всегда, в июле, а сам возгорюсь вместе со школой. И ведь понимал, что рука не поднимется на родное-то, на детище. Так, невесело размышляя и потирая то шишку на лбу, то ноющую грудь, пришел Марченко в первую летнюю пятницу в розовый дом. Пришел он рано. Женщины хлопотали на кухне. Юрий Григорьевич прошел в садик, сел на свой любимый диван, рядом со свернувшимся Эмминым котом Брутом и, обращаясь к Бруту, сказал.
  
   - Как мне плохо, Брут, выгоняют меня, и мысль о Коле мучает... Ведь призраков-то не бывает, надо же такому привидеться...
  
   Брут открыл ярко-золотой глаз, посмотрел на Марченко, посмотрел на печального Колю Яблонева, сидящего рядом с ними на диване, да и закрыл глаз.
  
  

Глава тринадцатая. Братья наши меньшие.

  
   Братья наши меньшие, так Брут называл этих двуногих. У него для этого были все основания. Во-первых, эти двуногие дылды были почти слепыми, они не видят призраков, да и друг друга, похоже, видят смутно. Во-вторых, со слухом у них было плохо, они понимают только те звуки, которые издают сами, ни речь животных, ни речь растений для них не существуют, не говоря уж об обонянии, они могут есть любую гадость и радоваться, кроме того, они неподвижны, неловки, некрасивы, неграциозны и, главное, глупы. Как все глупцы, они очень гордятся собой и называют себя венцом творения. Со смеху умереть можно! Брут часто перешучивался на эту тему со своим старым знакомцем Василием - серым соседским котом. Василий не был кастрирован, и его одолевали страсти, он часто ходил израненный - были порваны то ухо, то нос - и он вызывал у Брута жалость. Василий, в свою очередь, очень уважал соседа, понимал, что он ему не чета, ума палата, образован, воспитан, да и внешностью бог не обидел - шерсть лоснится точно бархат, черная как ночь, а на ногах аккуратные белые носочки, и на груди - ну, точно нарисован - белоснежный галстук - бабочка. Н-да, аристократ, видно сразу... Жаль любви не знает, все-таки есть в этом какая-то ущербность.
  
   Но Василий ошибался. Брут любил и был любим голубой бархатной красавицей кошкой Соней, которую называл Софи. Эта пара тоже жила ожиданием пятниц, когда Соня, потеряв аристократические манеры, поспешно выпрыгивала из корзинки и устремлялась к бегущему навстречу Бруту. Они садились друг напротив друга и часами смотрели друг другу в глаза: Соня -в ярко-желтые, а Брут - в небесно-голубые. У них была мечта - никогда не разлучаться, но пятница заканчивалась, и Соню увозили в город. Они даже никогда не разговаривали: потом, разговоры потом, а сейчас - глаза в глаза - какое блаженство! но как быстро пролетает время свидания... Собака Лада на них удивлялась, что за нежности такие телячьи, взял бы и по мере, так сказать, сил, перешел к делу, но говорить об этом с Брутом не смела. Кот есть кот, может и когтистой лапой по носу заехать, если какую бестактность позволишь, а Брут, конечно, голова, посоветоваться с ним всегда можно. Брут вел себя с Ладой корректно, но сухо - собак распускать нельзя - а то возгордятся, как люди, ибо тоже не очень умны - непроявленный мир не видят, едят, как люди, и мечта у них одна - нескончаемая кость с висящим сбоку шматом мяса...
  
   С мальчиком Колей, призраком местным, Брут был знаком давно. Он ему сочувствовал, вел с ним долгие философские разговоры, поддерживал его, как мог, в минуты отчаяния.
  
   Теперь Брут открыл оба янтарных глаза и сказал Коле, который пытался докричаться до Марченко: "Не шуми, он тебя не слышит - у него голова зажила, и он снова стал глухим, как они все..." А сам подумал: "Ведь вот же глупые люди - они не только своей, но и приближение собственной смерти не чувствуют, а она, матушка, так и парит вокруг этого двуногого, а он и в ус не дует... Любой, самый последний, помоечный кот давно подбил бы итоги своего земного существования и пошел бы искать место для того, чтобы с достоинством уйти в другой мир, а эти - тьфу на них! - грохнутся, где придется, да еще и удивляются, что это, мол, с ними происходит? Но что это? Клянусь всеми кошачьими святыми, так визжат только тормоза ее машины... Неужели она, так рано? Брут не ошибся - у дома остановилась машина Веденеева, и прекрасная Софи уже бежала ему навстречу.
  
  

Глава четырнадцатая. Цветок желаний.

  
   Психолога окружили со всех сторон. Он произнес: "Айн, цвай, драй!" - и жестом заправского фокусника сорвал платок с правой ладони, и на ней засверкал лепесток.
   - Ура! - закричала Полина.
   - Вот он, цветок Павла! - воскликнула Эмма.
   - Вот он, мой шанс, - прошептал Марат.
   - Но, Марк, откуда? - с изумлением спросил Барсиков.
  
   Веденеев поведал собравшимся, что его отец при реставрации Инженерного замка нашел в земле под фундаментом непонятный предмет - кристалл, по форме напоминающий лепесток. Посчитав, что кристалл не представляет никакой исторической ценности, принес домой жене-рукодельнице. Но лепесток невозможно было никуда приспособить, и он оказался в коробке с пуговицами. Наш психолог любил в детстве играть пуговицами и, несмотря на пролетевшие годы, узнал лепесток.
  
   Нужно отдать должное и опытному Марату, который почти сразу нашел незатейливый Колин тайник, полный мальчишеских сокровищ, и из этого хлама сверкнули в глаза Марату два лучика. И Марат крепко заснул тут же, на чердачном полу, сжимая в кулаке лепестки. На следующее утро, взяв Эмму под локоть, Марат пошел к юристу и оформил по всем правилам завещание.
  
   Теперь все пять лепестков лежали на черном бархатном Эммином шарфе и переливались всеми цветами радуги. Полина разложила их в форме цветка. Все любовались ими. Краем глаза Полина видела в окне, как сосед-садовод, жуя пирожок, направляется с лейкой к своей злополучной клубнике, повернулась к двери, но в этот момент все услышали, как что-то тяжелое упало на лестнице.
  
   - Юра! - закричала Эмма. Все, кроме Марата, словно примагниченного к цветку, выбежали на лестницу. На ступенях хрипел Марченко.
   - Полина! Скорую!
   - Да, Эмма! Бегу!
  
   Эмма села на ступени, взяла голову Юрия Григорьевича двумя руками, положила себе на колени и бережно расстегнула ворот рубашки.
  
   На минуту умирающий пришел в себя.
  
   - Дурак я был, Эмма... Чтоб эта школа провалилась в тартары... Я так хотел умереть у тебя на руках...- Марченко силился улыбнуться, но лишь гримаса боли исказила его лицо, и директор содрогнулся всем телом, глаза его закатились, а лицо стало приобретать цвет и выражение статуи.
  
   Никто не чувствовал, как на кухне горели пирожки, картошка, котлеты по-киевски, как свистел и кричал Марат. Никто не видел, как лепестки вдруг сомкнулись кончиками и стали подниматься, образуя бутон. Никто не видел, как бутон с нежным звуком открылся и снова распался на лепестки. Как на глазах у Марата прямо через стену в комнату вошел парень в оранжевом, собрал лепестки в мешочек и исчез таким же странным образом, как и появился.
  
   Все склонились над телом Марченко. Женщины плакали: Полина на груди у Барсикова, Эмма, все еще сжимая холодеющую голову в своих больших, прекрасных руках. Веденеев закрыл брату глаза, сел на ступеньки рядом с Эммой и крепко обнял ее за плечи.
  
   А Марченко стоял рядом и смотрел на них. Сбылись все его мечты - вот и Эмма плачет из-за него. Он повернул голову к другу Коле:
   - Глупо я как-то жизнь прожил, Коля.
   - Нет, Юра, ты молодец, сделал счастливыми четырех человек и освободил друга.
  
   И мальчики взялись за руки и побежали, смеясь, по зеленой, сочной траве, по теплой воде, по упругому воздуху, по белым, пушистым облакам, все дальше, выше, дальше от своего унылого прошлого.
  
  

Эпилог

   В один солидный лондонский банк зашел молодой красавец с военной выправкой. Он открыл свою ячейку и замер. Монте-Кристо позавидовал бы тем сокровищам, которые предстали его взору. Долго не мог он оторваться от них, все перебирал руками, пересыпал, как песок, драгоценные камни. Наконец, закрыл ячейку и вышел на площадь, вздохнул свежий воздух. Моросил дождь. Молодой человек с наслаждением подставил водяным колючкам пламенеющее лицо и тихо рассмеялся. Он не мог слышать, как мелькнувший в окне дома, выходящего на площадь, здоровенный мужик, набрав номер телефона, радостно сказал: "Все в порядке - Марат появился. Передай хозяину, что он ликвидирован".
  
   В Жемчужине случилось три необыкновенных происшествия. Два из них произошли с Петром Кузьмичом, который из скромного пенсионера превратился в известного человека. Во-первых, его зять Гена Пупков чудесным образом выздоровел от рака, и за это дочь старика Валя дала зарок бросить курить, но не бросила. Попробуйте-ка сами, прежде чем осуждать! Во-вторых, в один прекрасный день - 1-го июня - это как раз, когда умер директор школы, исчезла и сама школа, как сквозь землю провалилась, и на ее месте асфальта нет и земля немного дымится. Вместе со школой сгинул уважаемый всеми ветеран войны товарищ Васильев. Последний раз его видели в то злополучное утро 1-го июня, когда он купил свою любимую газету "Комсомолку"-толстушку и, как всегда, шутя и посмеиваясь, скрылся в дверях школы.
  
   И в этот же день Петр Кузьмич, когда, жуя пирожок, подошел к своим грядкам с мелкой клубникой , чтобы полить ее, вредину, увидел, как клубника прямо у него на глазах стала набухать, расти, расти и в минуту приобрела чудовищные размеры крупных тыкв. Недоеденный пирожок выпал из старческого рта. "Дело ясное, это радиация, шарахнуло, значит, где-то неподалеку. Ох, е-мое, а у меня ребенок дома".
  
   - Леха! - страшным голосом закричал дед, - лезь под кровать, мать их...!
  
   Леха, как и подобает просвещенному юноше, под кровать не полез, а отрезал ножом сочный клубничный бок, и поехали они с дедом в лабораторию, где клубнику обследовали. Радиацию не нашли, и из оставшейся клубничины было сварено 12 банок варенья. Другую ягоду срезали и вдвоем отнесли к соседям на поминки Юрия Григорьевича. Теперь Леха добивается, чтобы их клубнику внесли в книгу рекордов Гиннеса.
  
   Марченко хоронил весь город. На могилу к нему постоянно ходят его сотрудники и ученики. О нем пишут книги как о корифее педагогических наук и вспоминают, как о местном святом. Да, такой школы больше не будет. Мечта была, а не школа. Была, да и испарилась тоже, как и любая мечта человеческая.
  
   Капиталец, который остался после покойного директора, отошел к его бывшей жене Аполлинарии Федоровне, с которой он так и не удосужился оформить развод. А она учудила - на все деньги купила в Москве билеты в какое-то ретропутешествие для себя и своих друзей. Розовый дом опустел.
  
   Спустя год после описанных событий на юге Франции открылся оригинальный ресторан. Довольно быстро он стал популярным, а теперь приобрел такую известность, что туда и попасть невозможно. Это, пожалуй, не ресторан, а клуб, так как работает он только по пятницам, пускают же в него людей старше 50 лет и ни за какие деньги, уговоры и заслуги не пускают молодых. Это вызывает нездоровый ажиотаж, но устроители - две пожилые четы стоят на своих условиях с ослиным упрямством. Те, кому посчастливилось там побывать, рассказывают, что кухня и атмосфера там потрясающие. При вопросе о ценах все загадочно молчат. Молчат, потому что их просили об этом молчать, ведь в этом заведении не берут денег, в нем просто доставляют людям радость. В шикарном вестибюле в красивом домике живет кот Брут со своей любимой кошкой Соней, а в нише на пушистом ковре устроилась старенькая пуделиха Лада, которой все время подкладывают кость с куском парного мяса.
  
   Называется этот клуб "У Эммы". Поговаривают, что сама Эмма несметно богата, получила наследство от какого-то не то пирата, не то разбойника, убитого в Лондоне, прямо на одной из центральных площадей.
  
   А-а-а, скажем мы вместе с нашим прозорливым читателем, это все магия цветка, не так ли? Как знать? Как знать? Ведь Эмма и ее друзья ничего не загадывали. Говорят, что таких людей, как Эмма, ведет течение вариантов, которому они не противятся. Говорят, что такие люди , как она, видят знаки, устилающие наш путь и нами не замечаемые... Да мало ли что говорят. Люди так любят сказки!
  

01 августа 2004 г.

  
  
  
  
  
   Историю Алексея Кашкарова см. повесть М. Равич "Маленький странник"
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"