Равич Марианна Моисеевна : другие произведения.

Воздушный трамвай

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Четвертая повесть из серии "Потерявшиеся во времени"

Глава первая. Все из петуха.

  
   Реклама оказалась правдой. Малолюдье, ласковое море, горы в голубоватой дымке, синее небо, буйная зелень, сочные виноградные гроздья, приветливые лица, великолепное молодое вино и даже вполне сносный отель. Аскольд Леонидович был приятно поражен. Агентство не обмануло - его ждало отдохновение от напряженной суеты петербургской жизни. Десять дней безмятежного отдыха. Даже присутствие жены не раздражало. Вот уже три дня они в Сете, а Симона ни разу не спровоцировала у него вспышку гнева или недовольства. Она вела себя очень необычно: не лезла к нему в номер, не касалась ненужных и неприятных тем. Сидела, как мышь, у себя в комнате. Вчера он даже решил проявить великодушие и пригласить Симону прогуляться, но, подойдя к ее двери, услышал нечто, что его поразило. Симона громко пела. Была у нее такая неприятная привычка в первые дни их брака, но Аскольд резко и быстро отучил от нее. А тут, нате вам, запела. Пела Симона Сергеевна с большим чувством, дрожащим голосом, и, как всегда, на свой, только ей ведомый мотив. Аскольд Леонидович постоял за дверью, послушал, да и пошел гулять один. Он прошелся по сонным, тихим улочкам, спустился к морю, посидел под тентом, подышал глубоко животом, как учила его Юлия. Легкие наполнились живительным морским воздухом - дышать стало как-то по- мальчишески легко. Захотелось раздеться и в прискок по яичному песку в теплую пенистую воду. Аскольд Леонидович себя сдержал, подошел к морской кромке, потрогал воду рукой - действительно, теплая. Вернулся к тенту. Снял туфли, аккуратно сложил в них носки и пошел по берегу по щекочущей невысокой волне, жалея, что не взял плавки и полотенце.
  
   "Ну ничего, - подумал Аскольд, - Время терпит. Завтра же начну купальный сезон".
  
  

***

   - Так что, Эммочка, они сегодня придут? Дочь Краснобрюхова со своим мужем-дельцом? - спросила маленькая пожилая женщина свою высокую, неторопливую подругу.
  
   - Да, Полинушка! Я оставила им третий столик, - ответила Эмма, отдавая последние распоряжения официантам. Еще неделя, и клуб закроется на два месяца, а хозяева в шестой раз отправятся отдыхать в свое любимое ретропутешествие, а пока этот последний месяц традиционно был петушиным, то есть готовились блюда исключительно из курятины. Сегодня к всевозможным супам и бульонам, в том числе супу "фом ха", приготовленному из курицы, грибов, кокосового молока, имбиря и листьев каффрского лайма, гостям предлагалось на второе котлеты "пожарские" из нежных цыплячьих грудок в жирных сливках, яичном льезоне и панировочных кубиках, котлеты "по-киевски" с зеленым размягченным маслом в лимонном соусе, цыплята табака с зеленью, соусом ткемали и чесночной приправой, курица по-провански, петух в вине, курица по-баскски с телятиной и печеночным паштетом, цыпленок цилиндрон с овощами в кисломолочном лимонном соусе. А для любителей экзотических блюд подавались сладкая курица по-арабски и куриный мармелад по-японски.
  
   Конечно, хозяева могли бы не держать свой убыточный клуб, открытый по пятницам для пожилых людей, а отправиться в бессрочный отпуск, ведь Эмма Крем была очень богатой женщиной, но они держали ресторанчик для своего удовольствия и пока не собирались с ним расставаться. Клуб посещали в основном завсегдатаи, которые были скорее добрыми друзьями хозяев, а для редких чужаков имелись несколько зарезервированных столиков, на один из которых и указывала Полине Эмма. Хозяева сами любили стряпать и всегда принимали участие в готовке, хотя у них работали известный повар Жан-Пьер Парасон и отличная повариха Жюльетт. Теперь эта чета отдыхала перед открытием, попивая кофе на просторной кухне и беседуя о любви.
  
  -- А я тебе говорю, он влюбился, как мальчишка, наш бедный Жиро.
  -- Ты ошибаешься, Жан-Пьер, комиссар всегда был рассудительным человеком и никогда не позволял себе глупостей...
  -- Ничего себе глупости, да он целыми сутками простаивает перед окнами отеля, а когда с ним заговаривают об этой иностранке, краснеет, как девственница в борделе.
  -- Ты все-таки неисправимый романтик, ну какая любовь может быть в его возрасте, к тому же она замужем, муж ее богат - у комиссара нет никаких шансов. Неужели он станет терять время попусту?
  -- Какая, какая... - проворчал мудрый повар, - а вот та самая, которая не спрашивает, сколько тебе лет и есть ли у тебя шансы на успех... Погляди, Жюльетт! Они идут сюда.
  -- Кто?
  -- Да эти, русские!
  -- Вижу, вижу. Ба, а наш комиссар, глянь, прогуливается по той стороне улицы. Неужели ты прав? У него такой глупый вид. Интересно, почему он не входит?
  -- Эх, Жюльетт, Жюльетт, похоже, ты все забыла. Иначе не стала бы задавать такие вопросы...
  --
   В этот момент зазвенел дверной колокольчик. Повара прервали разговор и по традиции вместе с хозяевами вышли встречать первых гостей.
  
  

Глава вторая. Смерть за столиком.

  
   После ритуальных взаимных приветствий Аскольд с Симоной были препровождены к забронированному ими столику. Они не переставали восхищаться изысканным интерьером клуба. Пастельная цветовая гамма, льняные скатерти и салфетки, дубовые панели, персидские ковры, светильники и витражи богемского стекла, блеск столового серебра, венки и гирлянды свежих цветов, севрский фарфор, хрусталь в изысканном серебре - все дышало сдержанным богатством самого высокого вкуса.
  
   " Н-да..., - подумал Аскольд, - эта тихая роскошь не имеет ничего общего с провинциальным рестораном, зато напоминает салон богача. Правду говорят - Эмма очень богата, надо с ней подружиться". Вышколенный официант бесшумно подал меню и карту вин. Обед обещал быть замечательным. Аскольд решил выбросить из головы все мысли о делах и предаться гастрономическому разврату. Тем временем зал стремительно заполнялся посетителями. Слышались веселые приветствия, шутки, смех.
  
   " Я не предполагал, - думал, оглядываясь, Аскольд, - что старость может быть такой милой и привлекательной". Ему всегда казалось, что старость - это вестибюль ада, где человека уже начинают жестоко казнить за все его грехи. А тут, похоже, все счастливые старики на свете собираются по пятницам у Эммы, наглядно подтверждая французскую поговорку о том, что старость - это время удовольствий.
  
   Музыкальная эстрада тоже заполнилась. Два пианиста, две гитары, ударные, флейта, три скрипки и саксофон наполнили помещение пленительной, томящей музыкой. Многие пары двинулись танцевать. Душа Аскольда Леонидовича заныла в истоме. Почему-то ему вспомнилось детство, мама, и то, что он мечтал стать водителем трамвая, писал об этом сочинение, которое зачитывали на родительском собрании. Мама пришла домой растроганная, счастливая, расцеловала его и сказала: "А, что, хорошая профессия, честная!" И тут же он ясно вспомнил сегодняшний сон. Странно, Аскольд обычно снов не запоминал. А этот вспомнил. Снилось ему, что мама, молодая, красивая, в светлом платье, входит стремительно, как тогда, в детстве, в номер отеля и говорит: "Теперь, сынок, ты долго будешь водить трамвай. Работай честно, не позорь меня больше".
  
   - А что там дальше было? - тужился вспомнить Аскольд и не мог, он очнулся от вопроса Эммы:
   - Что-нибудь не так?
  
   Она стояла у их столика. Тут только Аскольд увидел, что ни он, ни Симона не притронулись к аппетитным блюдам.
  
   - Все хорошо. Я задумался.
  
   - Все хорошо. Я задумалась.
  
   В один голос ответили они. С удивлением посмотрели друг на друга и принялись усердно жевать. Но стоило Эмме отойти, Симона снова прервала приятный процесс и уставилась, как показалось Аскольду, в одну точку, при этом глаза ее сильно скосились влево. Аскольд посмотрел налево и увидел крупного, сутулого мужчину, большеносого, с маленькими умными глазами, который неотрывно смотрел на их столик. У Аскольда екнуло сердце: "Все же надо было взять охрану...", но не успел он додумать эту мысль, как полный господин решительно встал и направился к нему. Нависнув над Аскольдом, толстяк что-то басил, густо краснея. Однако Аскольд, как и большинство российских бизнесменов, знал лишь так называемый "деловой английский" и с испугом взирал на напирающую тушу.
  
   - Господин комиссар просит у тебя разрешения на танец со мной, - почему-то тоже краснея, прощебетала Симона.
   - Чего? - не понял Аскольд, но Симона уже вставала, оправляя платье и что-то быстро щебеча толстяку. Вот они уже на танцевальном круге медленно качаются в ритме блюза.
   - Не понял, - сказал Аскольд.
   - Это месье Жиро, местный комиссар полиции. Вы не рассердились, что он пригласил вашу жену на танец? - спросила Эмма, подсаживаясь к Аскольду за столик.
   - Ах, вот оно что! Полицейский. Очень хорошо, ну пусть танцуют. Просто это как-то неожиданно. И, честно говоря, я черт знает,что подумал. А тут прямо гора с плеч...
  
   Эмма внимательно посмотрела на Аскольда. Губы его побледнели. Он явно был взволнован.
  
   - Вы хорошо себя чувствуете? - спросила она, вспомнив, что он оправляется после микроинсульта.
  
   - Да, да, прекрасно, и спасибо, что спросили, Эмма. Я чуть не пропустил прием лекарства... - и Аскольд рассказал о замечательном лекарстве, которое выписала ему Юлия.
  
   - Вот эти две маленькие капсулы держат хорошее самочувствие тридцать шесть часов. А я чуть было не забыл, - и Аскольд проглотил сразу обе таблетки, запил легким молодым вином, посмотрел на танцевальную площадку, увидел, что Симона и полицейский уже не танцуют, а стоят, как дети, держась за руки и смотря друг другу в глаза. Ему стало неловко, и он решил пошутить, но не успел. Кто-то с сокрушительной силой нанес ему удар в грудь. Он задохнулся.
  
   - Кто это?
  
   Еще удар.
  
   - Боже, кто это?!
  
   - Кто-кто? Это я, смерть, - ответила смерть и нанесла несчастному последний роковой удар. Голова мотнулась из стороны в сторону, и Аскольд с грохотом рухнул на стол и затих.
  
   "Врача! Врача!" - закричала Эмма. Все устремились к поверженному. Какой уж тут врач? С первого взгляда можно было определить, что человек мертв.
  

Глава третья. Сыщики-любители.

   Медицинская экспертиза установила, что смерть Гольдберга Аскольда Леонидовича наступила вследствие передозировки лекарственного препарата. Этим препаратом оказалось лекарство, которое он постоянно принимал последние месяцы, Получалось, что он выпил не две таблетки, а, по крайней мере, десять, и его сердце не выдержало.
  
   - Вы уверены, Эмма, что их было две, - допытывался Жиро.
   - Совершенно уверена.
   - Ничего не понимаю, да, и честно говоря, и не хочу понимать. Это убийство, самоубийство или несчастный случай - пусть решают российские медики и юристы. Я же, когда все формальности будут улажены, взялся сопровождать тело в Россию.
   - Только тело?
  
   Комиссар опять почувствовал, что его лицо заливает краска. Он кашлянул и сказал:
   - Эмма, Вы славный человек, и я не буду Вам врать. Я люблю Симону. Я ее всю жизнь любил, только не думал, что встречу. Если такая женщина согласится стать женой простого полицейского, я буду считать себя самым счастливым человеком на свете. Моя жизнь наполнится смыслом и радостью. Конечно, я вызвался сопровождать не только тело, но и вдову.
   - Спасибо за доверие, Жиро. Я искренне желаю Вам счастья. Когда едете?
   - Дня через три.
  
   Они обменялись крепким рукопожатием, и комиссар с чувством большого облегчения вышел на улицу. Ему стало легко, оттого что он первый раз выпустил на волю, сказал вслух то, что так распирало и жгло его сердце.
  
   - Да, люблю! - рявкнул комиссар. - И пусть кто-нибудь теперь попробует отобрать мое сокровище.
  
   Он так свирепо оглянулся по сторонам, как будто из каждого окна выглядывал ненавистный соперник, но улица была пуста, окна занавешены - полдень стоял нестерпимо знойный. Комиссар еще помедлил минуту, словно на что-то решаясь, затем распрямил плечи, оправил форму и твердым шагом пошел, почти побежал, в сторону отеля. Эмма же так и осталась сидеть в задумчивости на диване, где ее оставил Жиро. Вскоре в комнату вошел ее муж, сел рядом, обнял. Почти сразу следом появились Полина с Борисом и расположились напротив.
  
   - Вот что, друзья мои, - сказала Эмма. - Похоже, что в нашем ресторане, в нашем любимом детище произошло убийство. Похоже, также, что полиция скинула с себя это дело российским сыщикам. Мне не надо вам объяснять, что в России подобные дела расследуются только в кино, да и то времен застоя. Но я хотела бы знать, что произошло, и твердо решила добраться до правды. Завтра утром я вылетаю в Россию, там найму частного детектива и поведу свое расследование.
   - Ты, что, собралась ехать без меня? - с изумлением спросил Марк.
   - Я не хотела никого впутывать.
   - Очень интересно! - возмутилась Полина.
   - Ты всегда говорила, что ресторан - наше общее дело, а на поверку выходит, что он только твой?!
   - Что ты говоришь, Полина!?
   - Дамы, дамы, - примирительно заговорил Марк. - Не только ресторан - наше общее дело, но мы все давно одна семья, и смею заметить - весьма сплоченная. Посему разрешите резюмировать ситуацию. Мы все хотим знать, что произошло под нашей крышей, и мы постараемся в этом разобраться. Согласен, что надо, не теряя времени, лететь в Россию. Скорее всего, оттуда растут ноги этого дела. Согласен, что нам не помешает частный детектив. У кого есть возражения?
  
   Эмма обвела глазами дорогие ей лица и увидела на них непоколебимую решимость быть рядом с ней.
   - Дорогие мои, я так счастлива, что мы будем вместе. Откровенно говоря, мне тоскливо было думать, что мы даже на время должны будем расстаться.
   - Ну, ну, хватит реверансов, - сказал Марк. - К делу! Ответим на два вопроса. Что мы можем, и как мы будем действовать?
   - Во-первых, - ответила Эмма, - мы не ограничены деньгами, и это уже наш плюс. Во-вторых, у меня имеется одна врожденная способность, которая нам может пригодиться в дознании. Я кожей ощущаю ложь, даже в маленьких дозах, Конечно, я не знаю правды, но точно чувствую, когда мне врут.
   - Великолепно! - вскричал Марк, - у нас есть свой детектор лжи, а я могу использовать профессиональные знания и умение анализировать.
   - А я, - сказала Полина, могу заниматься сбором сплетен. Со мной любят откровенничать. А еще я в детстве мечтала стать актрисой и ходила в драмкружок. Считаю, что настала пора выйти на сцену жизни.
   - А я, - произнес Борис, - увы, не обладаю сыскными способностями, зато могу предложить себя в качестве преданного Ватсона. И прошу обратить внимание, что ни один приличный детектив не обходится без этого персонажа.
   - А теперь, каков наш план?
   - Думаю, что мы с Эммой как почтенная чета, в доме которой произошло несчастье, будем беседовать со всеми близкими людьми покойного, нанося им визиты соболезнования. Авось, кривая нас куда-нибудь да вывезет.
   - Идет! - воскликнула Эмма, - ресторан закрываем на неделю раньше, чем обычно. Уезжаем завтра, а сегодня же вечером мы с Марком навестим вдову.
   - Куда ты, Полинька! - спросил Борис, видя, что жена одевает шляпку.
   -Как куда? Собирать сплетни о безутешной. Ведь она уже четыре дня в Сете, а у отеля, как скажем у корабля или театра, - стеклянные двери.
  
  

Глава четвертая. Вдова.

   Симона Сергеевна Гольдберг, в девичестве Краснобрюхова, получила свое имя, благодаря любви своих родителей к французской киноактрисе Симоне Синьоре. Отец даже послал кинозвезде телеграмму по поводу рождения дочери, которую назвали в ее честь. Поскольку Краснобрюхов не знал адреса актрисы, то послал депешу на единственный французский театр, о котором тогда слышали в России. Адрес звучал так: Франция, Париж, Театр "Комеди Франсэз", великой Симоне Синьоре". Синьоре никогда не выступала с этим театром и в это время уже не жила в Париже, но, как ни странно, телеграмму ей вручили. Ценят-таки французы своих талантливых земляков, нам это даже как-то странно слышать. Мы привыкли, что почитать своих земляков можно только после их смерти, а при жизни желательно преследовать их и гноить. А там, нате вам, написано такой-то, и вот, уже почтальон у дверей мадам. Симона Синьоре очень удивилась, получив послание из далекой России. Она ответила, что ей очень приятно обнаружить поклонников ее таланта в далекой стране, и она желает своей крестнице счастья и надеется, что та посетит страну своей крестной. Письмо было приложено к посылке, где находилось все, что необходимо для обряда крещения в католическую веру. И хотя на этом закончилась связь Симоны со своей именитой тезкой, посылку и письмо она сохранила на всю жизнь так же, как и любовь к прекрасной и далекой Франции. Симона окончила школу с углубленным изучением французского языка, затем романское отделение филологического факультета Университета. Иногда она делала переводы с французского и запоем читала и перечитывала французскую классику, бывала на всех выставках и кинофестивалях Франции. Правда, после замужества жизнь Симоны поблекла, она больше никуда не ходила, и у нее росло ощущение, что ее завалили каменной плитой. Хуже всего было то, что ее родной отец, единственный близкий ей человек (мать она потеряла в младенчестве) своими руками положил эту серую глыбу. Это он уговаривал 30-летнюю Симону выйти замуж за Аскольда. Ей было все равно. Замуж она не хотела, вернее, хотела, но за героя своего воображаемого романа. А героем этим был комиссар Мегрэ или кто-то, на него похожий. Таких она не встречала. Отец все просил, умолял и уломал ее. Позже Симона поняла, что отец боится Аскольда, но ей было мерзко вникать, почему именно. Она понимала, что зависит материально от этих двух мужчин. Мысль работать за копейки на какого-то такого же типа казалась ей абсурдной. Она просто терпела. Интимную жизнь с мужем она решительно прекратила почти сразу после свадьбы. Аскольд не возражал, но требовал, чтобы она сопровождала его во всех поездках. Она согласилась с его условиями и ушла в мир своей мечты. Там она была женой французского комиссара полиции. Она готовила ему обеды, ждала его вечерами, ходила с ним по выходным в кино и неторопливо прогуливалась по набережной Сены. Она так подробно его визуализировала, что, казалось, знала каждый волосок на его теле. Знала она, что его зовут Франсуа, а вот фамилия... Фамилия ускользала. Недлинная, всего два слога, но какие?...
  
   Это благодаря ему, дорогому ее Франсуа, она не пила, не опускалась. Каждый день укладывала свои густые светлые волосы, шила костюмы, которые должны были ему нравиться, и по утрам делала макияж и надевала на шею тройную нитку жемчуга. Как ни странно, Симоне ни разу не удалось побывать во Франции, и когда Аскольд сказал, что они едут на десять дней в Сет, очень разволновалась. Когда таксист подвез их с вокзала к отелю, первым, кого она увидела, выйдя из машины, был ее Франсуа. Они молча посмотрели друг на друга, и она на негнущихся ногах вошла в отель.
  
   - Как зовут этого полицейского? - спросила Симона у пожилой горничной.
   - Комиссар Жиро, мадам.
   - Ну, конечно, конечно, Жиро. Франсуа Жиро.
   Горничная удивилась:
   - Его никто так не называет, мадам. Зовут Жиро или комиссар. Мадам с ним знакома?
   - Конечно, но ведь жена его называет Франсуа?
   - Комиссар холост, мадам.
   "Вот глупая женщина, - подумала Симона, - как же он холост, если перед ним стоит его жена".
  
   С этой минуты у Симоны была только одна забота, одна печаль - избавиться от препятствия между ним и любимым. Избавиться от Аскольда.
  
   Симона все время чувствовала, что ее милый рядом. Днем она сидела у окна и пела ему о своей любви, а ночью молилась смерти, прося ее забрать Аскольда. Дело в том, что у Симоны сложились интересные отношения со смертью. Симона знала смерть, видела ее приближение. Это была такая врожденная способность. Она смотрела в человеческие лица и видела на них печать смерти или ее отсутствие. Обычно, если печать имелась, человек умирал в течение суток. Могла Симона и по фотографии, даже по портрету определить, жив человек или мертв. Поскольку на этом ее паранормальные способности кончались, то она не придавала им большого значения и о них редко вспоминала. А тут вспомнила и стала просить смерть явиться за неприятным человеком.
  
   Когда Симона с Аскольдом вошли в ресторан "У Эммы", она увидела на лице Гольдберга долгожданную печать.
  
   "Миленькая, хорошенькая, матушка, царица моя, неужели ты услышала меня!? Я буду молиться тебе, я построю тебе алтарь - только забери этого типа!"
  
   Смерть кивнула и ускорила свое дело.
  
   Как только тело унесли, Симона моментально забыла о существовании Аскольда. Будто не было пятнадцати лет этого совместного мрака. В голове ее образовался глубокий черный провал. Поэтому она искренне удивилась, когда Эмма с мужем начали говорить ей слова соболезнования. Ей понадобилось некоторое время, чтобы сообразить, о чем идет речь.
  
   - Спасибо, я тронута. Знаете, Эмма, я никак не могу прийти в себя. Мысли все время путаются, я плохо соображаю.
   - Вполне понятно, вполне объяснимо. Такая неожиданная кончина после пятнадцати лет безмятежного счастья. Вы, должно быть, в шоке, Симона.
   - О, да, да. Я в шоке.
   - Скажите, дорогая Симона, у вас ведь не было детей с Аскольдом.
   - Да, мы были бездетной парой, но у Аскольда есть сын Миша от первого брака.
   - Вот как. И Вы знакомы с ним?
   - Да, он заходил к отцу. Особенно часто в последнее время.
  -- Простите, что я бережу рану, но что, по Вашему мнению, произошло?
  -- Как что? Он умер.
  -- Это понятно, а причина смерти?
  -- Он передозировал лекарство. Так сказал комиссар. Я ему говорила, что две таблетки - это много. Но он полностью доверял Юлии - вот и случилась беда.
  -- Очень возможно, правда, эксперты установили, что таблеток было не две, а примерно десять.
  -- Десять?! Нет, нет, этого быть не может. Аскольд был педантом: две, значит, две.
  -- Ну, что ж, Симона, еще раз примите наши соболезнования...
  
   Вечером друзья делились впечатлениями. Марк сказал, что дамочка, конечно, с тараканами, но, безусловно, бесстыдно счастлива и отнюдь не скорбит о безвременно покинувшем ее супруге. Эмма добавила, что Симона лгала все время, когда речь шла об Аскольде, за исключением искреннего удивления по поводу десяти таблеток. Полина объявила, что все в отеле считают, что Симона и комиссар любовники, причем давнишние. Вывод напрашивался сам собой. Симона имела мотив и могла убить мужа. Мало того, славный старина Жиро мог ей в этом пособничать.
  
   Оставались мелочи: узнать, каким это способом сия пара умудрилась ввести в Аскольда лошадиную долю препарата так, что он ничего не заметил.

Глава пятая. Краснобрюхов.

   Друзья поселились в розовом доме. Он пустовал все эти годы. Пока годами шло дознание по поводу исчезновения здания школы, розовый дом, вернее, его ведомственная принадлежность повисли в воздухе. Теперь его передали в ведение города.
  
   Эмма пошла в мэрию. К изумлению бывших исполкомовских служащих вышла она из мэрии в сопровождении мэра, который пятился перед Эммой, лепеча: "Глубокоуважаемая, мы так рады, что Вы поживете в нашем городке...Мы счастливы... Это такая честь...". При этом чиновникам казалось, что мэр, человек с каменным сердцем, прослезился и даже попытался поцеловать Эмму в плечо.
  
  -- Это ж сколько надо дать ему, чтобы он впал в такое умиление? - спросил один секретарь другого.
  -- Даже страшно подумать, - с благоговением ответил второй.
  
   Итак, розовый дом был в распоряжении наших друзей. Он словно ждал их, и когда они открыли дверь над высоким крыльцом и вошли - загудел, заохал, заскрипел своими недрами, приветствуя старых хозяев.
  
  -- Ну, здравствуй, добрый старый друг! - сказала Эмма и
   вспугнула большую черную собаку и двух серых котов, нашедших себе пристанище в опустевшем доме.
  -- Не уходите, ребята, - ласково проговорила Полина, гладя кота покрупнее, в котором угадала авторитета этой компании. Кот благодарно замурлыкал и велел остальным остаться.
  
   Вскоре дом ожил и приосанился. Он был убран, кухня наполнилась пленительными запахами. С животными поработали ветеринары. И вот они уже вымытые, сытые и несколько ошалевшие от свалившегося на них счастья дремали на облюбованных местах. А наша четверка вела беседу с нанятым частным сыщиком, юношей толковым и добросовестным, по имени Максим. Комнату на втором этаже сделали совещательной и теперь все заседали за круглым столом. Задание свое они определили так: выяснить, каким образом несчастный бизнесмен получил повышенную дозу лекарства, и не помог ли кто ему в этом. Поскольку они держали связь с Сетом, то знали, что тело без проволочек отправили в Петербург и оно должно прибыть к утру. Максим обещал проследить по своим каналам, как пойдет расследование, а пока предложил пару ночей подежурить у дома покойного. На том и порешили. Эмма с Маратом отправились к Краснобрюхову. Полина поехала собирать о Краснобрюхове информацию, а Борис принялся хлопотать по хозяйству.
  
   Краснобрюхов Сергей Эдуардович недавно достиг пенсионного возраста, но он не собирался уходить на пенсию. Это такое профессиональное заболевание. Оно развивается к пенсионному возрасту у руководящих работников и у актеров. Люди этих профессий готовы душу дьяволу заложить лишь бы оставаться на отвоеванных местах до трупного пятна, то есть до смерти. Никаких заслуженных отдыхов! Их девиз - " Умрем на сцене" или "Умрем в своих кабинетных креслах". Краснобрюхов не был исключением. А напрасно. Ему уж и грубо намекали, и подсиживали, а он все цеплялся за должность, забывая, что времена меняются, уходят старые покровители, исчезают наработанные связи. Приходят молодые, прыткие, с новыми "крестными отцами".
  -- Не дождутся, гады! Умру в своем кресле, - все чаще думал и даже грозно бормотал Сергей Эдуардович. Смерть ему не возражала. Она всегда званый гость. Конечно, ее могут пригласить для нас близкие, но чаще мы сами зовем ее и планируем ее приход.
  
   Чем старше становился Сергей Эдуардович, тем больше вспоминал детство и юность. Бабушку, родителей, друзей молодости и свою первую жену - милую, верную Машу. "Вот, были хорошие времена, - думал он, - люди были справедливыми, книги интересными, еда вкусной, музыка красивой. Теперь же нет ничего хорошего". Последнее, что вспоминалось, - смерть Маши. С ее кончиной, что-то покинуло его - важное. Не перед кем было больше стесняться, и покатился потихоньку Краснобрюхов с горки. Сначала думал, что в любую минуту сможет остановиться. Ан, нет. Горка-то только разгоняет и спускается вон куда... Нет, нет, об этом не надо. Сказки все это - для взрослых. А Сергей Эдуардович реалист, да и живет, как все бы на его месте жили. Ну, путал он постоянно свои карманы с казенными. Ну, совершал всякие аферы, а кто, интересно, этого не делает. Да только тот, у кого таких возможностей нет - это всем понятно.
  
   Лет семнадцать назад явился к нему приятной наружности инженер из ВНИИпроектэнерогопрома и показал ему кое-какие документы и материалы, после ознакомления с которыми Сергею Эдуардовичу стало плохо, и ему пришлось согласиться на все условия шантажиста. Денег дал, открыл перед мерзавцем нужные двери, свел с нужными людьми, и завертелась пружина успеха Аскольда Гольдберга. Казалось бы, отвалится от него пиявка ненасытная, ан нет, подавай ему теперь новую жертву, подавай доченьку, родную, единственную...У-у, ненавистный. Только тогда, говорит, я буду спокоен, если рядом со мной всегда будет Симона. Симона- залог нашей с вами вечной дружбы, а иначе...
  
   Отдал. Свел своими руками свою беленькую, тихую овечку с прозрачными глазами...Машиными глазами. И стал Краснобрюхову свет не мил. И чем хуже ему становилось, тем лютее ненавидел он Аскольда. Дошло до того, что в душе во всех своих грехах он винил зятя. Сергей Эдуардович ежедневно и не один раз на дню уединялся и представлял себе всевозможные виды казней, которыми он подвергал Аскольда. Тем и жил, только эти фантазии его и радовали. А мерзавцу хоть бы что! Краснобрюхов и к бабке тайно сходил - порчу навел, а результат плачевный - всего лишь микроинсульт. Всего-то пять минуту и страдал гад. Ну, это, простите, не считается. А тут еще эта шлюха сисястая, жена его, Юлька прискакала лечить Аскольда. Однако тут он напрасно на Юльку ополчился. Ведь залечила-то она его. Сдох окаянный. А Краснобрюхов давно понял, хочешь найти скорую смерть - обратись к врачу. Как услышал Сергей Эдуардович о внезапной смерти зятя, вскочил из-за стола, вытянулся во весь свой богатырский рост и закричал во всю мощь: " А-а-а! О-о-о! У-у-у..!" - и так все гласные алфавита перекричал. А уж после пошел, напился вусмерть и пел песни своей комсомольской юности, пока не свалился.
  
   Теперь же пусто стало внутри Краснобрюхова. Любить он не научился. А кого тут ненавидеть? Одна шваль да мелочь кругом. Как и чем жить? Непонятно. Последняя отрада исчезла.
  
   "Интересно, - думал Краснобрюхов, глядя в окно, - Что надо этой феличите? Это надо же, из Франции, с лазурного бережка припереть в Россию - матушку, чтобы выразить соболезнование тестю покойника. Впрочем, - пожал он плечами, - Эмма теперь так богата, что, конечно, крыша ее не выдержала и логики в ее поступках лучше не искать". Тут он увидел, что сладкая парочка разговаривает с его женой, и рассмеялся: "Ну, тут, пожалуй, соболезнования к месту, Юлия - единственный человек, которому очень нравился Аскольд".
  
  

Глава шестая. Эксжена.

  
   Первую жену Гольдберга звали Варвара Степановна Соколова. Любому здравомыслящему россиянину понятно, что выйдя замуж за Аскольда, она фамилию не сменила. Всем так же ясно, что сына она записала на свою фамилию. Всем, кроме Аскольда. Он сказал, что жена должна носить фамилию мужа, а дети - отца, иначе это не жена, а дети не от этого мужчины. Надо сказать, что Аскольд всегда говорил только один раз, но так внятно, что не понять его было трудно. Варвара пыталась возражать, но Гольдберг возражений не принял. Для него существовало только два мнения - его и неправильное. Он молча собрал вещи и ушел жить на вокзал.
  
   Варвара Степановна ждала, ждала Гольдберга, да и подала на развод. На разводе Аскольд жестко сказал: "Пусть эта женщина освободит квартиру моих родителей и уходит жить к Соколову с его ребенком". Судья посмотрел на него, как на сумасшедшего, развод дал и присудил Гольдбергу оплатить развод, выплачивать алименты и разменять квартиру. Аскольд за развод заплатил и от всего сердца пожелал Варваре, чтобы стены квартиры Гольдбергов задушили гадину с гаденышем. Устроился работать в какой-то НИИ инженером на полставки, с которой и шли алименты, а сам бесконечно халтурил, где электриком, где сантехником (руки и голова у него были золотые), на то и жил. Когда пришла к нему идея собирать компромат - и как он вышел на Краснобрюхова, история умалчивает, но как мы знаем, все у него получилось. Стал Аскольд Леонидович вполне успешным предпринимателем, и грошовые алименты на этом прекратились. Соколова судилась, да только поистратилась на судебные издержки. Известное дело - как в России с богатыми судиться. Их может засудить только сам государь, чтобы убить и отобрать богатство. Другого суда над ними нет. Осталась Варвара Степановна с длинным носом и без вспомоществования. Стала расти ярость в некротком сердце Соколовой. Ярость, расцветшая на обиде. Да еще в юности ей сказали, что рыжих женщин не бросают. Она в это свято уверовала, даже не спросив: "Почему?" Варвара Степановна была высокой, статной женщиной с толстой ярко-рыжей косой, тонкими чертами белокожего лица и с размыто-акварельными голубыми глазами. С мужчинами она больше не сходилась. Желающих было немало. Варвара сравнивала их с гадом Аскольдом, и все по всем параметрам проигрывали в сравнении с ним. Однажды даже пыталась примириться. На унижение пошла - хотела прощения просить, бить на жалость - выставил. Сказал, что никаких Соколовых не знает и знать не хочет. Ответила страстно, не от себя - от ненависти своей:
  -- Ты Соколову не помнишь, зато она тебя помнит и все твои долги не забудет и станцует еще на твоей могиле!
  -- Давай, станцуй, - ответил мерзавец, - если до этого от злости не лопнешь.
  
   На том и расстались. А Мишка-то, сын, внешне весь в него пошел, в ту гадкую породу. А вот ни ума отцовского, ни рук не перенял, а только улыбку, смех, да всякие мелкие ужимки, и откуда он их взял, ведь вырос без отца - не знал его совсем. А поди-ты, прямо зла не хватает! Окончил Миша школу, никуда не поступил, в армию пошел. А из армии пришел до срока. Демобилизовали с диагнозом шизофрения. Оформил инвалидность и стал работать грузчиком на складе - больше никуда не брали с этой инвалидностью. Не сказал Миша матери, что он, когда школу окончил, нашел отца и просил у него помощи в получении высшего образования. Понимал Миша, что бесплатное обучение только для своих, а армии боялся как огня. Аскольд выслушал и выставил условие: Миша берет его фамилию, тогда будет ему и обучение и помощь. Молодой человек был к этому не готов - из Соколова да в Гольдберги. Повеситься легче. И пошел Миша в армию, где два раза вынимали его из петли. Первый раз происшествие замяли, а потом от греха подальше - комиссовали с диагнозом. Поработал Миша годик грузчиком, взял потихоньку свидетельство о рождении, сменил фамилию и с новым паспортом пришел к отцу. Тот очки надел, паспорт внимательно изучил и сказал: "Ну, здравствуй, сынок. Рассказывай, как живешь?" Сынок рассказал все, кроме того, что когда в петлю лазал, желал своему папаше самых страшных смертей на свете. Аскольд проэкзаменовал Мишу, понял, что парень для серьезной учебы не годен и назначил ему пособие - 50 евро в неделю, за которыми Миша должен был являться к отцу по воскресеньям. Так прошло два года. Варвара ничего этого не знала, и очень хорошо, что не знала. Узнала бы, так может и вправду лопнула бы от "положительных эмоций". Работала Варвара старшей медсестрой хирургического отделения больницы для ветеранов, а все свободное время проводила в церкви. Завела себе там много знакомых. Верила и молилась истово. Подумывала о постриге. Квалифицированные медсестры везде нужны, да все не решалась из-за Аскольда окаянного. Ведь она всех простила за обиды, за всех молилась, жизнь вела постную, праведную, людям страдания облегчала бескорыстно, а не за деньги родственников, а Аскольда простить не могла.
  
   Соколова была как громом поражена, когда ее разыскала приличная пожилая чета, сообщила о смерти Аскольда и выразила ей соболезнования. Внутри что-то оборвалось и стало пусто.
  
  -- Умер, значит, - все, что она могла выговорить.
  -- Да, скончался от передозировки лекарства.
  -- От передозировки?
  -- Вот Вы, Варвара Степановна, - медик. Скажите, Вы
   слышали когда-нибудь о средствах, усиливающих действие лекарственных препаратов?
  -- Знаю, есть такие. Да, вот, что далеко ходить у нас в больницу перед Новым годом поступили с гуманитарной помощью партия таких капсул. Я их тогда в первый раз видела. Французского производства. Очень людям помогают при обезболивании. Просто незаменимы в этих случаях. Мы еще заказали, но пока не шлют - один только раз побаловали.
  -- А себе вы взяли эти таблетки на всякий случай?
  -- Да, соблазнилась, грешница, взяла домой две таблетки. Мало ли думала, что. Но Бог миловал, пока применять не пришлось.
  -- О, как это интересно! А Вы не покажете нам эти таблетки?
  -- Показать таблетки? Зачем это вам?
  -- Мы часто бываем во Франции. Купим себе на всякий случай.
  -- Ну, нет, - усмехнулась Варвара, - не вздумайте
   экспериментировать. Только по рекомендации врача.
  -- Да куда они провалились...- Варвара искала в аптечке
   таблетки, - странно, найти не могу. Помню, завернула их в розовую такую салфетку и положила вот сюда, в угол, за валокордином. Ничего не понимаю. Вроде из ума еще не выжила... Миша! Ты не брал таблетки? Помнишь, я тебе еще рассказывала о них. Здесь вот лежали.
   В дверях комнаты появился Миша. Он был сильно смущен.
   - Мам, прости меня. Я съел таблетку.
  -- Господи, как это съел?
  -- Зуб как-то ночью так разболелся, что я не выдержал, взял четвертушку анальгина и твою таблетку.
  -- Почему мне сразу не сказал?
  -- Да забыл я. Из головы вылетело. А таблетка просто сказка - боль словно рукой сняло и до сих пор не беспокоит.
  -- Ну ладно, проехали. А где вторая?
  -- Какая вторая? Там только одна лежала.
  -- Здрасьте, приехали. Две там лежали. Небось обронил вторую, а я сослепу запылесосила ее.
  -- Извини, мам, я тебя будить не хотел, со свечкой искал.
  -- Ну, конечно, вот впотьмах и уронил. А где теперь такую сыщешь. Ну да ладно. Что с тобой сделаешь - иди уж с Богом.
   Миша моментально ретировался.
  -- А как они примерно выглядели, таблетки эти, - спросила Эмма.
  -- Да вот как эти, - Варвара высыпала на ладонь две белые капсулы и протянула их Эмме, - А на Мишу-то что сердиться, он же больной человек.
   И Соколова покрутила пальцем у виска.
  
  

Глава седьмая. Аскольдова могила.

  
   Друзья собрались наверху за совещательным столом. К ним присоединился Максим. Он сообщил, что тело Аскольда по прибытии в Питер без промедления обследовали и оба судмедэксперта, которые этим занимались, пришли к соглашению, что этот человек умер естественной смертью. На этом дело было закрыто, а тело разрешено захоронить. Друзья были готовы к такому повороту событий. Они консультировались у разных врачей и узнали, что многие препараты можно обнаружить только сразу после смерти, а через несколько дней от них и следа не остается. Но в их планы не входили скандальные или карательные мероприятия. Они лишь хотели знать правду. И теперь они были уверены, что правда показала им свое страшное лицо.
  
   - Ну, что же, дорогие мои, - сказал Марк, - мы можем поздравить себя с окончанием дела и по классической традиции собрать всех героев нашего расследования в розовом доме.
   Все согласились.
  -- Все же я подежурю эту ночь у дома Аскольда, - предложил Максим, - два раза около дома крутился Краснобрюхов, но в дом не зашел.
  -- Ночью крутился?
  -- Да, в первый раз в час ночи, второй - в три. Так что я сегодня на всякий случай подежурю в последний раз.
  -- Ну, с Богом, а нам пора на похороны Аскольда, - и наша четверка засобиралась.
  --
   Симона поспешила захоронить тело мужа. Ей не терпелось получить свидетельство о смерти, чтобы поскорее зарегистрировать свой брак с Жиро, а комиссар мечтал о красивой свадьбе по всем правилам. Решили отпраздновать таковую по приезде домой в Сет. С Симоной соединился адвокат Гольдберга, который объявил ей, что Аскольд Леонидович сразу после микроинсульта составил подробное завещание. Адвокат пригласил к себе в контору всех упомянутых в завещании наследников. Пакет своих акций Гольдберг распорядился продать своему компаньону, с которым эту сделку оговорил. Деньги, вырученные за этот пакет, в сумме два с половиной миллиона долларов распределялись между сыном Михаилом Аскольдовичем - два миллиона - и тестем Сергеем Эдуардовичем - полмиллиона. В завещании Аскольд благодарил Краснобрюхова за помощь в начале пути и уверял его, что то, о чем он может беспокоиться - уничтожено. Своей жене Аскольд оставил недвижимость, скрупулезно перечисляя ее цену, всего выходило на 300 тысяч долларов плюс 200 тысяч долларов с его счета в немецком банке. С того же счета должны были быть сняты оставшиеся там деньги и поделены так: бывшей жене Варваре Степановне - 100 тысяч долларов, Юлии Алексеевне Краснобрюховой - 50 тысяч долларов в благодарность за заботу и лечение. Юристу, секретарю, домработнице, шоферу-охраннику по 70 тысяч долларов на брата. Всем служащим его фирмы в память о нем по 1 тысяче долларов в конверте с траурной окантовкой. Выходило, что состояние Аскольда Леонидовича на момент его внезапной смерти исчислялось четырьмя миллионами долларов, что согласитесь не так уж много, если вспомнить умеренный образ жизни покойного. Юрист, считавший, что Гольдберг очень разумно распорядился своим состоянием был удивлен реакцией наследников. Первой жене стало плохо с сердцем, сын упал в обморок. Вторая жена сидела красная как рак, а ее отец посинел. Только Юлия, да обслуга откровенно радовались и желали Гольдбергу царствия небесного.
  
   Аскольда хоронили по православному обряду - отпевали в кладбищенской часовне. Место на кладбище предусмотрительный делец купил себе заранее. Народу пришло его проводить очень много. Это были родственники, наши друзья, партнеры Аскольда по бизнесу и коллеги по работе. Многие искренне плакали. Аскольда любили и уважали. Он был честным партнером и справедливым начальником. Симона места себе не находила. Она молила Бога, чтобы эта пытка скорее закончилась. Наконец, тело предали земле. Вечерело, стало темнеть. Провожающие еще потоптались и начали расходиться, шокированные тем, что не зовут на поминки. А поминок-то и не было. Вдова о них даже не вспомнила. Вскоре на кладбище осталась только наша четверка.
  
   - Прощай, Аскольд. Прощай, невинно убиенный. Прости их всех. Ты теперь мудрый, все понимаешь. А мы, увы, отнюдь не ангелы мщения. Так, что прости и нас.
  
   Эмма низко поклонилась холмику в венках.
  
   - Знаете, что, дорогие, я все время исправно занимался хозяйством, а сегодня хочу понести дозор у могилы Аскольда, - сказал Борис.
   - Ночью!?
   - Да, именно ночью. Принципиально хочу провести ночь на кладбище. Во-первых, в детстве я на спор хотел это сделать, да струсил и сбежал. Хочу доказать себе, что с годами стал смелее. Во-вторых, это будет моя скромная лепта в наше общее дело. Все кинулись уговаривать его отказаться от неприятной затеи, но Барсиков остался непреклонным. Пришлось его оставить у свежей могилы.
  
   Когда Веденеев с дамами вышли из кладбища. Марк поймал машину, посадил в нее женщин и велел им ехать домой.
  
   - Я вернусь и спрячусь неподалеку на кладбище. Не хочу, чтобы Боря оставался там в одиночестве.
  
   Эмма и Полина поцеловали его в обе щеки и поехали домой ждать своих мужчин.
   Настала ночь. Взошла полная луна. Борис облюбовал скамейку за невысокой оградкой и устроился на ней. Марк притаился неподалеку за памятником. Они одновременно услышали звук приближающихся шагов. Вид у нее был не для слабонервных. Ее бледное лицо еще больше побелело, губы запеклись, под покрасневшими глазами чернели круги, огненно-рыжие волосы разметались по плечам и спине - они почти достигали колен. Черное, длинное одеяние завершало эту безрадостную картину. Варвара подошла к могиле, постояла, слегка покачиваясь из стороны в сторону, и неожиданно плюнула на нее. Затем словно в исступлении с силой стала себя бить в грудь, погрозила кулаком в небо и начала медленно двигаться вокруг могилы. Обойдя так холмик раз пять, она увеличила темп, затем еще, еще и еще. Вот она уже неслась вдоль могилы, то подпрыгивая, то приседая, то неистово кружась, высоко вскидывая руки и ноги, падая и снова начиная дьявольский танец. Так плясала Варвара Степановна с полчаса, если не больше, пока обессиленная не рухнула на могилу. Тут она завыла по-волчьи, но внезапно оборвав звериный вой, Соколова неожиданно запричитала, закричала по-бабьи: "Аскольдушка, касатик мой ненаглядный, родненький мой, сокол ясный, кормилец, отец родной! Ой! Да на кого же ты меня, дуру грешную, покинул, на кого оставил, почему дуру - бабу не поучил в свое время, как положено, почему презрел? Зачем ты это сделал, зачем? А-а-а, не хочу жить, забирай с собой, слышишь - жить - не хочу!"
  
   Она голосила таким дурным голосом, что ее вопли долетели до сторожки, где коротал время кладбищенский сторож. Сторож взял фонарь и вышел посмотреть, кто это так надрывается. Увидев красавицу- вдовицу, распростертую на колючих венках, он с трудом отодрал ее от могилы и повел к себе в сторожку, приговаривая:
  
   - Ну, ну, милая, нельзя же так убиваться. Сердце сорвешь, сейчас тебе валерианки накапаю...
   - Водки мне налей, а не валерианки, ох, тошно мне, тошненько, - и Варвара, рванув, порвала у ворота платье.
   - А, что, можно и водки. Водочка всегда хорошо. Помянем твоего незабвенного.
   При этом хитрый сторож втащил-таки Варвару в комнату, ловко схватил ведро с холодной водой и разом вылил ей на голову. Варвара Степановна зычно икнула и сразу успокоилась.
   - Тебя как звать-то, спаситель?
   - Николаем.
   - Вот что, Николай, ты мне водки-то налей и выслушай - душа у меня горит. А я тебя отблагодарю, как надо. Я теперь богатая. Меня муж озолотил, денег оставил вдоволь - понял ты меня?
   - Как же вас не понять. Мы понятливые, - ответил Николай, очевидно, имея в виду не только себя, но и трех собак, расположившихся в комнате.
   - Окошко-то прикрыть? А то вы вся мокрая.
   - Не трогай, душно мне. Ты лучше слушай.
   И Варвара начала рассказывать незнакомому человеку такие вещи, в которых самой себе никогда не признавалась. На столе тем временем появилась "мерзавчик", два стакана и закуска: хлеб, сало и колбаса "Краковская".
  
   ***
   - А ты что здесь делаешь, Марик? - прошептал Борис.
   - Слежу за одним известным тенором, - тоже шепотом ответил Веденеев.
   Друзья сидели на корточках под открытым окном сторожки.
   - А подслушивать психоаналитикам не положено.
   - Врешь, в интересах следствия можно.
  
   ***
  
   - Как вы водочку, однако, глушите, как хороший мужик, с уважением отметил Коля.
   - Так я же медсестра.
   - А-а.
   - Но сегодня как раз ослабела, -сказала Соколова, кладя свою златогривую голову на стол. - Ты вот что, Коля, вызови мне тачку, а завтра приходи ко мне. Я тебе за поддержку тысячу баксов дам, вот те крест. В такую уж минуту ты мне попался.
   - Зачем тачку? Здесь ложитесь, на диван. Я мешать не буду, пройдусь по своему хозяйству. А вы отдыхайте, а завтра вместе к вам подойдем, а то проспитесь дома-то, да и о награде забудете, а так я Вам напомню.
   - Какой ты, Коля, недоверчивый, ну да ладно...- и Соколова с трудом перебралась на диван.
   ***
   - Отползаем, - скомандовал Борис.
   Друзья тихо обошли сторожку и направились к выходу. Светало. Поймать машину было сложно, и они, не торопясь, двинулись к метро.
  
  

Глава восьмая. Ночь сюрпризов.

   В розовом доме за совещательным столом снова были сдвинуты стулья. Все с интересом слушали кладбищенских дозорных, которые не жалея красок, описали происшествия минувшей ночи, а Борис в силу своей артистичной натуры даже пытался продемонстрировать надмогильный танец.
  
   - Это очень интересно, - сказала Эмма. Затем, пытливо взглянув в лица мужчин, спросила, - Ребята, а что вы еще видели? Ведь вы о чем-то умалчиваете.
  
   Дозорные смутились.
  
   - Знаешь, Эмма, - неуверенно начал Борис, - очевидно, я задремал на скамейке, и мне черт знает что померещилось...
   - Давай, выкладывай!
   - Мне приснилось, что я не сплю, смотрю на небо, на полную луну и вижу, что по небу с грохотом едет трамвай. Он ехал очень быстро, скорее, летел, но над кладбищем притормозил, водитель высунулся в окно и дружески мне помахал рукой. Водителем был Аскольд. У меня от изумления открылся рот, но я ничего не успел произнести- трамвай умчался. Тут я, очевидно, проснулся.
   - Так ты тоже это видел, - со вздохом облегчения сказал Марк, - А я уж решил, что у меня начались галлюцинации. Правда, мне показалось, что Аскольд помахал именно мне...
   Все потрясенно молчали.
   - Наши мальчики видели непроявленный мир, - с уверенностью заявила Полина. Она всегда тяготела к эзотерике.
   - Знаете что, друзья мои, - задумчиво проговорила Эмма, - мне думается, что не стоит делить мир на проявленный и непроявленный. Конечно, в мире есть все, но оно единое целое. Просто мы зачастую подслеповаты и, как утверждают многие мудрецы, живем неосознанной жизнью, то есть попросту спим наяву и мучаемся во сне. Слава нашим мужчинам, что они вовремя проснулись и увидели то, что должны были увидеть. Аскольд посылал привет, а это значит, что он простил тех, кого оставил. По-крайней мере, мне хочется надеяться, что это так. Но почему трамвай? Боюсь, что эту загадку нам пока не разгадать.
   - Кстати, насчет трамвая, - сказал Максим, - вы давно не были в России и не знаете, что тут в последнее время возникают разные проекты, под которые собираются деньги, в основном это "добровольные" пожертвования напуганных предпринимателей, готовых откупиться от больших неприятностей. Затем деньги куда-то исчезают, проект приостанавливается, а на его месте словно гриб на неповрежденной грибнице вырастает новый. Так вот одним из последних таких проектов был запуск воздушного трамвая. По уверениям проектировщиков, парящий над Петербургом трамвай принесет большое облегчение горожанам.
   - Боже мой! - воскликнул Борис, - не проще ли было наладить работу городского транспорта и пускать его по расписанию, чем этакую фантасмагорию придумывать.
   - Ишь чего захотели, Борис Аркадьевич, надо жить в другой стране, чтобы заниматься таким неинтересным и невыгодным делом, как исправно работающий транспорт, а тут интересный проект, под который можно пощипать некоторых богатеньких Буратин. Так вот, мой приятель из прокуратуры рассказал мне любопытный случай, который произошел на днях один тип, связанный с ФСБ, привел к ним своего друга Гольдберга Михаила Аскольдовича, Я с этим фээсбэшным типом столкнулся сегодня ночью, но об этом позже. Сейчас о трамвае. Сын новопреставленного и богатый наследник был очень взволнован. Он выразил жгучее желание сдать на проект "Воздушный трамвай" половину унаследованных денег. Объяснялся при этом сумбурно. Плакал. Говорил, что папа в детстве мечтал стать водителем трамвая. Утверждал, что папа стал водителем после смерти и просил проложить рельсы, чтобы папе было сподручнее водить. Одним словом, все сразу поняли, что перед ними больной человек, но деньги с благодарностью приняли и заверили беднягу, что рельсы будут проложены незамедлительно. Случай-то беспрецедентный, человек сам добровольно, без всякого давления деньги отдает. Кстати, друг Гольдберга-младшего, который его сопровождал, хлопочет о помещении Миши в клинику самого Семиглазова. Клиника эта особенная, врачи внимательные, уход превосходный, питание отличное. Думаю, что после такого широкого благотворительного жеста все быстро уладится.
   - Ах, вот оно что! - хлопнул себя по лбу Борис, - Аскольд мечтал водить трамвай. Вот вам и разгадка, друзья.
  
   Опять за столом нависло молчание. Все переваривали информацию.
  
   - Выходит, не только мы с Борей видели Аскольда за новой работой? - сказал Марк. - Сын его тоже видел. Несчастный! Как легко объявить человека сумасшедшим. Достаточно того, чтобы он видел, слышал и понимал, больше, чем положено.
   - Не будем печалиться, господа, возможно во всех этих событиях есть свой высший смысл, а то и суд, если учесть, что Аскольд, возможно, был убит рукою сына. Лучше выслушайте теперь отчет о моем ночном дежурстве. У меня тоже эта ночь прошла небезынтересно. Часа в три ночи к парадной дома новопреставленного подошел красивый молодой человек, о котором я вам только что говорил. Друг сына покойного и личный секретарь Аскольда Леонидовича - Геращенко Андрей Петрович. Меня это немного удивило. Геращенко при жизни Гольдберга жил в доме, но как только стало известно о его смерти, перевез свои вещи на дачу к друзьям. Я сам видел эту процедуру и даже слышал, как его друг спросил: "Ничего не забыл?", а Геращенко ответил: "Взял все - даже мелочи". Зачем же, спросил я себя, он идет снова в дом шефа, да еще в такой неурочный час? Тут Геращенко вынул из кармана медицинские перчатки, натянул их, вынул связку ключей и открыл входную дверь. Я решил понаблюдать за ним с лоджии квартиры Гольдбергов.
  
   - А на каком этаже квартира?
  
   - На третьем, но это не имеет значения. Я много лет занимаюсь альпинизмом. Это мое хобби. Ситуации, в которых мне придется проникнуть в квартиру, я предвидел, и нужное снаряжение у меня было с собой. Итак, я оказался на лоджии раньше, чем наш красавец открыл дверь квартиры, вошел в кабинет Аскольда, включил свет и направился к сейфу. Ловко открыв сейф, он вынул оттуда три пухлые пачки "зеленых" и аккуратно уложил их в кейс. Только он собрался закрыть сейф, как что-то его насторожило. Андрей Петрович выбежал из кабинета, не забыв выключить свет, и вбежал в свою бывшую комнату. Каково же было мое удивление, когда в кабинет, крадучись, вошел Краснобрюхов. Этот посетитель был без перчаток, свет включать не стал, зато включил яркий фонарь и подошел к компьютеру. Но стоило ему склониться над полками с дискетами, как зажегся свет и на пороге появился наш Геращенко, босой, в трусах и майке, его всегда безукоризненно уложенные волосы были всклокочены. В руках он сжимал топорик для рубки мяса.
  
   - Ни с места! - страшным голосом закричал Андрей Петрович.
  
   А Краснобрюхов и не смог бы сдвинуться с места, даже если бы очень захотел. Страх словно парализовал его.
  
   - Ба! Кого я вижу! Сергей Эдуардович?! Что вы здесь делаете в такое время? - строго спросил секретарь.
  
   - Андрей Петрович, голубчик! Андрей Петрович, не выдавайте! Я проверить хотел. Сглупил я. Был неподалеку и решил найти кое-какие документы... - невнятно лепетал перепуганный директор.
  
   - Нашли то, что искали?
  
   - Н-нет...Я только что вошел. Я совершил глупость, черт попутал. Не позорьте меня, старика, умоляю!
  
   - А почему открыт сейф? - Геращенко подбежал к сейфу и заглянул в него. -Где деньги покойного?
  
   - Господи, помилуй, какие деньги?
  
   - Как какие? Которые он всегда хранил в сейфе на текущие расходы.
  
   - Боже мой, Андрей Петрович, вы же не думаете, что я мог...
  
   - Я ничего не думаю. Я вижу, что сейф открыт, а денег нет. Поэтому давайте ничего не трогать, я вызываю милицию.
  
   - Христа ради не делайте этого. Ведь это конец для меня! Полный крах! Сколько там было денег?
  
   - Точно не знаю, но обычно хозяин хранил в сейфе тысяч у.е. - не больше.
  
   - Это пустяки. Мы с вами можем прийти к соглашению. Давайте поедем сейчас ко мне, я дам вам эти деньги. Вы их положите на место, и никто не узнает ничего не узнает. Я дам вам еще столько же, вам лично, за любезность, за моральный урон, так сказать, и в благодарность за молчание.
  
   Говоря это, старик униженно заглядывал в прекрасные синие глаза мерзавца.
  
   - Гм, соблазнительное предложение, - ответил Андрей Петрович, - конечно, принимая его, я иду на сделку со своей совестью, следовало бы вызвать милицию, ну да, только из уважения к вам, куда ни шло, согласен.
  
   И Геращенко, мигом одевшись и приведя в порядок прическу, вышел из дома с трясущимся стариком. Из предосторожности сам сел за руль Краснобрюховской машины, и они покатили в сторону Павловска.
  
  

Глава девятая. Счастливый человек.

   Андрей Петрович Геращенко родился в городе Выборге Ленинградской области. Отца своего он не помнил, тот погиб в Афганистане в небольшом офицерском чине. Андрей знал, что мать получает за погибшего мужа хорошую пенсию. Мать работала главным экономистом крупного предприятия и в деньгах не нуждалась. Свою вдовью пенсию она оставляла на книжке и вручила ее своему дорогому сыночку в день его совершеннолетия. Воспитывала Андрюшу в основном бабушка - заведующая городским отделом культуры. Бабушка поражала своей красотой даже в старости, и она обожала своего внука, похожего на нее зеркально. Всю войну бабушка проработала в выездной агитбригаде. Была музыкальна, пластична и огненно-темпераментна. Имела очень влиятельных поклонников, а, следовательно, ордена и медали. Теперь бабушка была почетным гражданином города Выборга, и Андрей с детства знал, что принадлежит к элите города. Правда, кое-что в семье скрывалось, но любознательный Андрюша все же дознался, что бабушка происходила из дворянской семьи, и чтобы выжить, выскочила замуж за еврея-чекиста, а когда его арестовали, тут же отреклась от него, благо фамилию не меняла. Хорошо, что настоящих знатоков дворянских родов в послереволюционной России почти не осталось, и никто в партийном товарище Твороговой, изменившей в своей фамилии только ударение, не смог бы узнать княжну Творогову.
  
   Умирала бабушка в больших муках. Все время просила яду. Андрюша, внимательно наблюдавший этот процесс, решил для себя твердо, что он так умирать не будет. Что же надо, чтобы умереть без мучений? Много денег, - решил умный мальчик, - очень много, скажем, семь-десять миллионов долларов. Имея такие деньги, можно прожить и умереть красиво. И он дал себе слово, что добьется этого и что такая цель оправдывает любые средства. Время терпело, но следовало придумать план, чтобы к 40 годам капитал был в руках. Как его добыть? Героическим трудом? - Нереально. Грабежом и разбоем? - опасно. Честным бизнесом? - Сомнительно и очень хлопотно, а ему нужен был верняк, ведь он точно решил сохранить здоровье надолго. Андрей знал, что почти все болезни возникают из-за пошатнувшейся нервной системы, и свои нервные клетки решил беречь как зеницу ока. Наконец, перебрав множество вариантов, он пришел к выводу, что только удачным браком, а главное удачным вдовством либо несколькими вдовствами, можно выйти к желанной цели. Тут юноша критически взглянул на свои возможности. Главный козырь у него был - это его красота. Кроме того, он окончил музыкальную школу, недурно играл на фортепиано и пел. Ума ему тоже было не занимать. Но на этом список кончался. Для дамочки уровня моей матушки или ее подруг за глаза хватит, но это не мой масштаб. Даже начинать с таких не стоит. Только время терять. Итак, - думал умный мальчик, - есть бриллиант, но он не огранен. Нужно искать ювелиров. На самосовершенствование в нужном направлении он положил десять лет и с блеском справился с задачей. Нашлись учителя, еще и как нашлись. Это были и книги, и живые люди. За десять лет Андрей Петрович сделал из себя конфетку высшего класса. Он прошел несколько этикетных школ, и его манерам мог бы позавидовать принц Чарльз. Упорно занимался в речевых школах, в результате овладел своим голосом всеобъемно. Такой голос вправе можно было назвать чарующим. Освоил различные стилистические направления и выбрал "романтическое ретро", справедливо полагая, что если он будет придерживаться именно этого стиля, перед ним не устоит ни одна женщина бальзаковского и за... возраста. Он решил, что будет работать с женщинами от 40 до 70 лет. Моложе - глупо, старше - тоже. К тому же у Геращенко не было ни одного мужского порока, он не употреблял допингов, не пил, не курил и не был склонен к разврату. Идеальный человек! Таковым он себя и считал.
  
   Теперь о литературе. Ее было прочитано много. Книги с такими названиями, как "Люби и обожай себя", "Весь мир к твоим ногам", "Планируй позитивное будущее", "Не давай никому использовать себя", твои интересы важнее", "Тебе это невыгодно", "Ты никому ничего не должен", пополнили библиотеку Андрея Петровича и были всегда у него под рукой. Правда, говорят, что такая литература может выхолостить то место, где у некоторых несчастных еще находятся совесть и сострадание, но к Геращенко это отношения не имело. То злополучное место возле солнечного сплетения у Андрея Петровича, слава богу, было пустым и холодным, но благодаря прочитанной литературе заполнилось девизами, совпадающими с названиями вышеперечисленных книг. Может, от этого он чувствовал себя всегда хорошо и бодро. Андрей Петрович всерьез занимался своим здоровьем: очищал организм, правильно питался, выполнял дыхательные упражнения и гимнастику, водные процедуры. Он был абсолютно здоров и не знал даже, что такое зубная боль. Необходимо отметить, что кроме вышеупомянутых книг, которые Геращенко называл "литературой для души", он много и плодотворно изучал литературу для дела. То были книги по бытовой психологии, такие, как "Искусство очаровывать", "Как сделаться неотразимым", "Как покорить непокорное сердце", "Как говорить с кем угодно о чем угодно" и многие другие. Поистине это были очень ценные знания. Андрей Петрович тщательно конспектировал книги, затем систематизировал записи, используя цветные графики и таблицы, чтобы не повторяться, так как многое в этих книгах было перепевом одного и того же, но многое имело необыкновенную ценность. Прочтя книг 70-80 по бытовой психологии, Геращенко понял, что знает о людях и об обращении с ними все, и решил попробовать, работают ли эти теории на практике. Первый же опыт доказал ему, что не просто работают, а творят чудеса.
  
   - Мать честная, - думал изумленный экспериментатор, - почему другие люди не используют эти мощные психологические техники и ведутся как кролики на удава? Ведь весь этот клад в открытой продаже. Их следует наказывать за невежество и лень!
  
   И он стал любить и уважать себя еще больше, хотя, казалось, уж больше было некуда.
  
   Пока наш герой огранивал свое тело и мозг, кое-какие незначительные события происходили на внешней канве его жизни. Так он закончил с серебряной медалью школу и поступил в Университет культуры. Окончил библиографическое отделение университета с красным дипломом. По протекции боевого афганского друга своего погибшего отца, который имел теперь депутатский мандат, был устроен на работу личным секретарем к предпринимателю Гольдбергу. Хозяин не нарадовался на своего секретаря и каждый год значительно увеличивал ему жалованье, которое Андрей Петрович почти не тратил, так как жил в хозяйской квартире, где и столовался. Не знал его шеф, что однажды вызвали Геращенко куда надо и попросили помочь кое-какой информацией. Андрей Петрович свой гражданский долг выполнил и обещал выполнять его дальше, но выставил условие, которое безоговорочно было принято: в случае потери работы ему найдут любую работу в органах.
  
   В настоящий момент наш герой едет на первой электричке из Павловска. Он сидит у окошка с клетчатой хозяйственной сумкой, набитой валютой, на коленях, усталый, но очень довольный собой.
  
   "Я, конечно, гений общения, думал Геращенко, - да, у меня теперь есть все, чтобы выйти на старт, - он нежно погладил себя по руке, - я могу играть людьми, как кукловод. Сладкие вы мои!" - и он с приятностью подумал обо всех тех, с кем уже столкнула его жизнь, и о тех, с кем еще столкнет. Он ни к кому не испытывал отрицательных эмоций. Он знал, что это очень вредно. "Так, не забыть таблетку спрятать в мензурку. Она мне еще пригодится. Неплохо бы разжиться при случае упаковочкой. Еще дожать госпитализацию Миши, устроиться в органы кем угодно и оформить опеку над ним. Нанести сегодня же визит Варваре Степановне. Буду работать с ней насчет ее пострига. Она умница в нужном для меня направлении мыслей. А сейчас под душ и на пару часов в кровать".
  
   В этот момент поезд медленно въехал под купол Витебского вокзала.
  
   "Вот и приехали, мой ненаглядный", - ласково сказал себе счастливый человек и вышел из вагона навстречу новым удачам.
  
  

Глава десятая. Ужин в розовом доме.

   Все участники нашего рассказа получили приглашение прийти в пять часов в пятницу в розовый дом. Не был приглашен только Геращенко. Именно он и пришел первым, ровно в пять. Раскланялся, извинился, что пришел незваным, и объяснил, что он представляет своего друга Михаила Гольдберга, так как последний только что госпитализировался в клинику, очень плохо себя чувствует и прийти не может. Эмма поморщилась. Она сразу почувствовала, что красавец врет. Действительно, Андрей Петрович говорил неправду. Миша еще не был госпитализирован, да и чувствовал он себя вполне прилично, но утром между друзьями произошел разговор:
   - Скажи мне правду, Андрей, ты поменял тогда пузырьки, ты выбросил тот - с капсулой?
   - Как ты можешь сомневаться во мне, Миша! Ты же помнишь, в какой ужас я пришел, когда узнал, что ты наделал?
   - Да, да, все помню, весь этот кошмар, я с ума сошел, был словно в бреду, только услышав шаги отца, я опомнился, спрятал пузырек с отравой в карман и кинулся к тебе, ты ж мой единственный друг.
   - Именно поэтому мне странно, что ты задаешь мне подобный вопрос. Не мог же я допустить, чтобы мой лучший друг и сын моего доброго хозяина и благодетеля убил своего отца. Между прочим, кроме благородных побуждений у меня были и чисто житейские. Ведь я мог лишиться прекрасной работы.
   - Но ведь ты получил наследство!
   - Кто же об этом мог знать? Ведь о завещании Аскольд Леонидович никогда не говорил. Я мог оказаться на улице без гроша в кармане.
  
   Тут Андрей Петрович снова погрешил против истины. Говорил ему хозяин о завещании, и когда оно было составлено, наш секретарь внимательно изучил копию и задумался: семьдесят тысяч плюс те тридцать, что всегда лежат в сейфе, - сумма хорошая, кругленькая, надо в этом направлении поработать. Но Миша - то откуда это мог знать? Если он даже не заметил, в какую сторону поработал с ним ловкий Андрюша.
   - Да, да, ведь я даже о тебе не подумал, только о своих обидах думал, только о себе. Ведь ты тоже мог пострадать. Как мне стыдно!
   - То, что ты о себе думаешь, это не стыдно, а необходимо, а то, что сомневаешься во мне, вот что стыдно. Я сразу выбросил проклятый пузырек, сбегал в аптеку, купил такое же лекарство, вскрыл, даже отсыпал немного, чтобы шеф не заподозрил подмену и поставил лекарство на место. И все, заметь, сделал быстро, пока ты отвлекся отца в гостиной.
   - Андрюша, а где вторая таблетка, которую ты тогда отнял у меня?
   - Отнял и правильно сделал. От греха подальше. Я ее выбросил вместе с тем пузырьком. Почему ты о ней вспомнил? Что ты задумал? Миша, посмотри мне в глаза!
   - Что ты, Андрей, я просто спросил.
   - Так-то и просто... Тебе срочно нужно подлечить нервы. Слава богу, что в понедельник ты ложишься в клинику, а то я места себе не нахожу в последнее время.
   - Спасибо тебе за все Андрюша. Я действительно мучаюсь, ночи не сплю. Ведь отец-то умер! И ходят слухи, что от передозировки. Помнишь, я тебе рассказывал, что к матери приходили Эмма с мужем и говорили об этом, а я им соврал, что таблетку съел, а второй не видел. А ведь ты как всегда прав, вторую-то я для себя взял. Думал: "После этого жить нельзя!"
   -Ну, и он еще спрашивает, зачем отнял! Слава богу, что все кончилось благополучно. А слухи собирать я тебе не рекомендую. Вполне понятно, что неожиданная смерть значительного человека сразу обрастает слухами самого дикого свойства. Я знаю одно - твой отец умер естественной смертью. Его смерть меня очень огорчила, но не удивила. Я знал, что многие умирают после второго удара. Кроме того, я собственными глазами читал заключение экспертов. Ты ведь тоже его читал. Ты что глазам своим не веришь? Или специалистам? Может быть они подкуплены? Интересно, кем?
   - Да, да, ты прав!
   - Миша! Ведь все мы смертны. Он хоть молодец - не мучился и других не мучил, а знаешь, как после паралича бывает... Годами, понимаешь, ты, годами, как бревно, лежат, и помочь ничем нельзя!
   - Да, да, я понимаю. Все так, но намерение мое тогдашнее, преступное, меня терзает. И еще меня беспокоит, что рельсы все не кладут. Так папа без рельсов трамвай и водит. Ведь я деньги на рельсы давал
   - Как не кладут? Это люди серьезные. Обещали- сделали. Только рельсы эти не из обычного материала - они как лучи, вот ты их и не видишь. Зачем на людей напраслину возводить. Все сделано, как договаривались.
   - О, боже, как полегчало на сердце, может меня отец теперь простит, что я тогда попытался...
   - Опять ты за старое. Он на тебя не сердится. Ты ведь ему ничего плохого не сделал, а оттуда виднее.
   Они уже стали прощаться, и вдруг Миша вспомнил: "Да, Андрюша, я получил приглашение от этой Эммы и ее друзей, но мне так не хочется идти. Я их боюсь", - и Миша протянул другу открытку. Тот внимательно изучил ее и сказал твердо: "Ты не должен туда идти. Эти богатые бездельники играют в детективов. Для них игра, для тебя душевная боль. Ты сейчас в плохом душевном состоянии, а они спокойно могут нанести тебе глубокую психическую травму. Я не допущу, чтобы над тобой издевались.
   - Что же мне делать? Как отказаться?
   - Ничего тебе не надо делать. Я все возьму на себя. Скажу, что ты болен и делегировал меня. Пойду вместо тебя и буду отстаивать твои интересы.
   - Как мне тебя благодарить, Андрюша, ну что я бы без тебя делал?
   - Не стоит благодарности. Друзья познаются в беде, - сказал Геращенко и крепко пожал руку несчастному.
  
   Вторыми подъехали Краснобрюховы, через пять минут Симона с комиссаром. Последней подошла Варвара Степановна.
  
   Марк пригласил всех наверх и рассадил вокруг совещательного стола.
  
   - Господа, - начала Эмма, - я затеяла расследование смерти Аскольда и я хочу поставить в нем точку. Всех вас я попрошу внимательно выслушать мой отчет. Он никак не повлияет на ваши жизни. Я не собираюсь устраивать скандал, поднимать на ноги полицию и прессу. Вовсе не потому, что я не хочу, чтобы правда вышла из стен этого дома, а потому что ничего не смогу доказать, так как правда похоронена вместе с Аскольдом.
  
   - Но помилуйте, Эмма, мой зять умер естественной смертью.
  
   - Это ложь! Но такова официальная версия, и пусть она останется таковой для всех, кроме тех, кто находится здесь. Мы пригласили вас специально, чтобы рассказать то, что мы поняли. Согласны ли вы выслушать меня, не перебивая и не выражая излишних эмоций?
  
   - Да, да... - раздались голоса.
  
   - Хорошо, в таком случае, слушайте. Аскольда убили двумя способами: чисто физическим и ментальным.... Да, да, не делайте изумленные лица, я все объясню. Начнем с начала. Неделю назад, в прошлую пятницу, Аскольд, живой и бодрый, сидел за столиком в нашем клубе в Сете. За минуту до его смерти я подсела к нему. Он вытряхнул на ладонь лекарство, и я заметила, что одна капсула больше, чем другая. Хотела его спросить об этом, но не успела. Он выпил лекарство и через минуту был мертв. Откровенно говоря, я не сомневалась, что его отравили, но первичная экспертиза не нашла никакого яда, зато утверждала, что он умер от передозировки того самого лекарства, которое принимал в последнее время. Встал вопрос, как он умудрился передозировать лекарство, будучи педантом, и принимая лекарство строго в определенное время и в определенной дозе? Конечно, если бы трагедия произошла в отеле, на пляже, на улице или в любом другом месте, мы бы посочувствовали, но не стали бы вникать в подробности. Однако все произошло под крышей нашего дома, на наших глазах, и мы, посоветовавшись, решили разобраться в этой драме.
   Я рассказала о физической части, но была еще одна - ментальная. Еще в библейские времена люди знали, что плохие мысли могут принести не меньше бед, чем дела. Нельзя желать зла другому, а тем более смерти. Можно поднять такие силы, которыми мы управлять не можем. Итак, мысли наши вполне материальны и могут разить не хуже стрел.
  
   - А теперь без вранья. Варвара Степановна, вы желали смерти своему бывшему супругу?
  
   - Я этот вопрос с вами обсуждать не буду.
  
   - Очень жаль, с кладбищенским сторожем после пляски на Аскольдовой могиле обсуждали, а тут застесгнялись.
  
   - Ах, он сволочь!
  
   - Не вините его. Мы с ним не беседовали. За вами следили.
  
   - Вы не имели права!
  
   - Почему же, для слежки никаких разрешений не надо, тем более у нас. Я вижу, вы хотите поругаться. Не стоит. Варвара Степановна, у меня нет цели вас обидеть. Я просто констатирую факт, что вы люто ненавидели бросившего вас мужчину. Вы не убивали его физически, но пустили в него капитальную стрелу, и поэтому не можете считать себя невиновной в его кончине. Теперь ваша очередь, Симона. Ведь Аскольд встал между вами и вашим любимым человеком? Разве вы не желали ему смерти.
  
   - Не буду, - с трудом выговорила Симона, - я хотела смерти Аскольда. Хотя я не смогла бы убить его физически, но моя вина в его смерти есть. Я мысленно поторопила его смерть. Ведь он мог принять роковую таблетку и через месяц, тогда мой шанс на счастье, страшно даже подумать, пропал бы, - Симона вынула беленький платочек и тихо заплакала. Комиссар кинулся ее утешать.
  
   - Спасибо за признание, вы мужественная женщина, Симона.
  
   - Теперь я хочу обратиться к вам Сергей Эдуардович. Были ли у вас причины ненавидеть зятя и желать ему смерти?
  
   - Бог с вами, Эмма Германовна, мы с Аскольдом всегда ладили.
  
   - Зачем же вы ночью проникали в его квартиру и пытались найти компрометирующие вас документы, которыми он вас, очевидно, шантажировал. Нет, вы просто не хотите признаться, что и ваша лепта есть в его смерти.
  
   - Вы ошибаетесь насчет Сергея Эдуардовича, - мягко сказал Андрей Петрович. Вы, очевидно, имеете в виду деловую встречу, которую мы с Сергеем Эдуардовичем назначили в квартире моего покойного шефа. Да, такая встреча состоялась, и пусть вас не смущает место и время. Нам было удобно встретиться в пустой квартире, от которой у нас были ключи. Прошу заметить, что ключи нам обоим вручил хозяин квартиры. Позднее же время объясняется тем, что мы люди занятые и решили встретиться без спешки, закончив все дневные дела.
  
   - Да, так оно и было, - подтвердил Краснобрюхов.
  
   Эмма рассмеялась:
   - Я вижу, что кроме Симоны, никто не желает говорить правду. Придется сказать ее мне. Вы, Сергей Эдуардович, ненавидели Аскольда так, что даже обратились к местной ведьме, чтобы навести на зятя порчу. Ваша стрела будет поувесистее, чем у других, целое копье. Вы же, молодой человек, скажите спасибо за то, что мы занимались только смертью Аскольда и принципиально не захотели заниматься другими делами.
  
   - Спасибо.
  
   - Пожалуйста. А теперь перейдем к физическому убийству, почва для которого была подготовлена. Аскольд был убит препаратом, увеличивающим десятикратно действие любого лекарства. Многие препараты можно определить в теле человека только сразу после смерти. Через некоторое время от них не остается и следа. Как в нашем случае. Первое вскрытие его обнаружило, при повторном же вскрытии его уже нельзя было найти, и врачи пришли к выводу, что смерть была естественной.
  
   Мы узнали, что произошло с Аскольдом за столиком в нашем клубе, и тем самым выполнили задачу, которую поставили перед собой.
  
   - Но кто же положил капсулу в лекарство Аскольда!? - вскричала Юлия Алексеевна.
  
   - Его сын Миша, - ответила Эмма.
  
   - Все разволновались, многие протестовали против такого вывода.
  
   - Миша не мог этого сделать, - возмущался Геращенко.
  
   - Ноги моей не будет в этом доме, - кричала Варвара Степановна.
  
   Она вихрем сбежала с лестницы, упала с нижней ступени, пробежала немного на четвереньках, с трудом поднялась и кинулась вон из дома. Ее никто не стал ее задерживать.
   - Эмма, не мучайте нас, - сказала Юлия, - прошу вас, расскажите, почему вы пришли к такому выводу?
  
   - Хорошо, я вам скажу факты, а вы сами решите, правы ли мы. Такие капсулы-усилители поступили в виде гуманитарной помощи в больницу ветеранов на отделение, где работает свежесбежавшая Варвара Степановна. Она сама нам об этом рассказала и очень их хвалила. Они незаменимы при сильных болях. Две таблетки она принесла домой. Хотела нам показать, но не нашла, спросила у Миши, тот соврал, что одну съел, а другую не видел.
  
   - Откуда вы знаете, Эмма, что Миша врал?
  
   - Тут вам придется поверить мне на слово, Юля. Дело в том, что у меня есть врожденное чутье на ложь, поэтому мне лгать не стоит. Кстати, скажите, Симона, где Аскольд хранил свое лекарство?
  
   - Он всегда покупал две упаковки. Одну носил с собой, вторая стояла на тумбочке у кровати. Из нее он брал лекарство ночью. Боялся пропустить время. Даже будильник ставил.
  
   - Ну вот, Юлия, вы понимаете, что у Миши была такая возможность, ну а мотивы у него могли быть разные, и материальные, и обида, и ненависть... Об этом можно только догадываться.
  
   В комнате повисло тяжелое молчание. Эмма прервала его.
  
   - А теперь покончим с тяжелым. Мы узнали правду, и у нас нет больше желания ворошить эту трагедию. Живое - живым. Поскольку нам пришлось закрыть наш клуб на неделю раньше, мы все же решили закрыть его в срок, то есть сегодня здесь, в розовом доме - нашем старом, добром друге. Конечно, это закрытие будет символическим, но от традиций мы не отказались, и последняя пятница, как и весь последний месяц, будет куриной. Если кто-нибудь из присутствующих не потерял аппетит из-за неприятного разговора и не причислил нас к своим врагам, то не пожелает ли этот отважный спуститься вниз и присоединиться к нашему ужину.
  
   - Уже бегу, сказал Максим.
  
   - За честь приму, - галантно произнес Андрей Петрович.
  
   - Мы бы с удовольствием поели, тем более у вас, Эмма, ведь мы ваши будущие постоянные гости, верно, Франсуа?
  
   - Конечно, моя любовь.
  
   - Не знаю, как Сергей, а я уж точно остаюсь.
  
   - А что, Сергей рыжий, что ли, я ужин у Эммы не пропущу, - ответил Краснобрюхов.
  
   Все, посмеиваясь и весело переговариваясь, спустились вниз. Их ждал мягкий, пушистый рис с цыпленком, украшенный отварным молодым горошком и сладким перцем, пицца с курицей, шницель по- министерски, чахохбили из кур, цыпленок "Мельбурн", "Цуо-цонь-тань" курица по-китайски, курица "по- мэрилэндски", выдержанная и тушенная в сливках с беконом и кукурузой, курица, замаринованная предварительно в смеси йогурта и винного соуса, натертая чесноком, имбирем и другими специями, завернутая в листья лотоса, обмазанная глиной и запеченная в жаровне.
  
   Эмма ловко разбила это огромное глиняное яйцо молотком прямо на столе и сорвала аплодисменты. Все блюда таяли во рту, вина были превосходны и тонко подобраны.
  
   - Все, я сейчас лопну, - сказал Максим.
  
   - Ну и пусть, - ответил Краснобрюхов, расстегивая жилет. - Это прекрасная смерть.
   - Я, как удав, буду переваривать неделю, пропала моя талия, - вздохнула Юлия, - но как это вкусно!
  
   - Клянусь, ничего вкуснее не ел. Даже не предполагал, что из курицы можно сделать такое волшебство. Честно говоря, я ее не жалую.
  
   - Спасибо, Андрей, вы первый раз сказали правду.
  
   Геращенко ничуть не обиделся, а рассудительно сказал, что правду нужно употреблять дозированно.
  
   Вечер прошел в непринужденной атмосфере и закончился импровизированным концертом, где всех поразил Геращенко. Он пел мелодичные песни и танго бархатным голосом.
  
   "Он неотразим", - подумала Полина и не она одна.
  
   Разошлись поздно. Последними уходили Симона и Комиссар.
  
   - Эмма, мы прощаемся ненадолго. Я прошу вас и Полину быть моими подружками на свадьбе. Не отказывайте мне, пожалуйста, у меня ведь кроме вас, никого нет в Сете.
  
   - Ну, что, Полиночка, тряхнем стариной?
  
   - Согласна.
  
   - Спасибо. Я уезжаю без сожалений. Мне никого и ничего не жаль здесь оставить, разве только... - и Симона замялась, - вы сочтете меня странной, но я влюбилась в этот розовый дом. Жаль, что я его больше не увижу.
  
   - А вы хотели бы жить в нем? Ведь он нуждается в хороших хозяевах.
  
   - Конечно, но я ведь уезжаю.
   - А в Сете?
   - Вы советуете мне выстроить точно такой же?
   - Другой дом будет другим.
   - Вот именно, а мне полюбился этот.
   - Ну, что-нибудь придумаем, - сказала Эмма, - а теперь спокойной ночи, друзья, и до встречи.
  
   Наша четверка еще посидела на крылечке, полюбовалась звездным небом в надежде, что им махнет из окна трамвая Аскольд, но он промчался стрелой, не останавливаясь. Видно, у него в ту ночь было много работы.
  
  

Эпилог

   Спустя два дня после описываемых событий в своем кабинете умер от удара Краснобрюхов. Он хотел встать, но не смог и скончался в своем любимом кресле.
  
   Наша славная четверка вернулась в Сет и зажила своей обычной жизнью. Правда, семья пополнилась собакой Норой, котом Василием и котом Кузьмой. Вот такая выпала карта бездомным российским животным оказаться на юге Франции и прожить там долгую счастливую жизнь.
  
   Все в Сете согласны с тем, что чета Жиро - прекрасная пара, а мадам Жиро так гармонично вошла в жизнь городка, что все давно забыли, что она иностранка. Живут жиро в розовом доме, который подарила им на свадьбу Эмма. Дом был разобран, прекрасно перенес путешествие и снова был собран на побережье. Похоже, что он счастлив, обожает своих новых хозяев, а они его.
  
   Все нравится комиссару в своей супруге, за исключением одной мелочи, которая его тревожит. Это небольшая комната, которую Симона выделила на чердаке. Там она повесила заказанную у известного парижского художника картину: на черном фоне золотая коса с алой ручкой. Картину Симона обрамила в кроваво-красную раму, а под ней венок всегда свежих бело-лиловых цветов. В этой комнате Симона любит проводить время в молитве перед странной картиной. Чтобы не расстраивать мужа, она это делает только в его отсутствие, а когда он начинает ворчать, что картина наводит на него тоску - Симона крепко обнимает любимого, и вся тоска, а также груз прожитых лет растворяются без остатка в ее небесных, бездонных глазах.
  
   Геращенко женился на Юлии Краснобрюховой и стал опекуном Миши, но вскоре овдовел. Юлия передозировала снотворное. Немногим позже повесился в клинике Миша. Капиталы жены и подопечного плавно перетекли в карманы Геращенко. Андрей Петрович женился второй раз на очень богатой пожилой иностранке и снова овдовел. Его жена утонула в бассейне, очевидно, ей стало плохо с сердцем. Теперь Андрей Петрович живет широко и со вкусом, вернул себе фамилию и титул бабушки. Князь Творогов известен в Европе как образец для подражания светской молодежи.
  
   Варвара Степановна монашествует. Работает в монастырской библиотеке. В выходные ухаживает за могилой мужа и сына, которого она подхоронила к Аскольду. Себя завещала похоронить вместе с ними.
  
   Поистине, миром правит любовь. И да будут благословенны любящие!
  
  

Август 2004 года

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   2
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"