Стоял жаркий июль 1970 года, когда Лида пригласила меня на выходные к своим родным в деревню Манушкино.
- Там в сельпо такой импорт привозят - закачаешься, а раскупают неохотно. Возьмем деньги и съездим. Отдохнём, а может и отоваримся.
Сговорились и поехали. Приезжаем, посидели у родни часик и пошли на базарную площадь к сельпо. На дверях магазина записка приколота: "Я у Зины. Подождите. Шура".
- Ага, - говорит Лида, - она у тёти Зины. Продавец то есть. Это не далеко. Давай тут на лавке посидим.
Не успели мы присесть, как откуда не возьмись, возникли на площади две цыганки. Старая - на ведьму из сказок похожа; молодая, красивая - похожа на Кармен с мыльной этикетки, даже цветок такой-же в волосах приколот. Только они появились, сразу направились к Лидке, а меня потеснили в сторонку. Странное дело - никогда ко мне цыганки не подходят. Прямо игнорируют. Один раз в Летнем саду сидела я с одним знакомым, подошла к нему цыганка, прямо к нему, на меня даже не взглянула, показала ему зеркало.
- Видишь? - зловеще спрашивает его.
- Вижу! - потрясённо отвечает знакомый, и тут же отдаёт ей последнюю трёшку, а она ему еще напоследок наказывает: "Пригласят тебя через три дня на чарку водки - не ходи туда, сокол. Ох, не ходи, худо будет". И растворилась с трёшкой вместе. Так этот дуралей за ней рванулся, оказывается не для того, чтобы трёху отобрать, а для того, чтобы уточнить с какого дня эти три отсчитывать: с этого или со следующего. Разумеется, никто его ни через три, ни через пять дней не пригласил, а на вопрос, что это там такое в зеркале увидел - ответил, что видел себя, но такого странного, что был сражён.
Так вот я в этот раз; оттесняют меня эти дамочки и обступают Лиду. Что-то говорят ей, она отвечает, смотрю, кошелёк вынимает, а через минуту они уже поспешно удаляются. Они уже значительно отошли, когда Лида опомнилась, да как заголосит:
- Ой, ой, деньги мои! Все мои деньги утащили! - и кинулась за цыганками, я за ней. Смотрю, красавицы наши тоже припустились, не догнать нам их.
Тут мы срываем с ног туфли на шпильках и бежим, не разбирая дороги, в капроне. Пробегаем мы мимо поля, где местные футболисты тренируются. Я им, задыхаясь: "Ре-бя-та, помогите у цыганок деньги отнять!" Они вняли и побежали с нами. В этот момент цыганки как раз миновали деревянный домик с ажурными ставнями - то было местное отделение милиции.
На лавочке у крылечка, прислонясь к перильцам, потел в новой форме старшина Кашкаров. Он скучал и находился в полудрёме. Странное спешащее шествие мигом вывело его из сонливости. Проводив взглядом бегущих цыганок, двух городских девиц, из которых одна с воем размазывала тушь по лицу, а у другой заканчивалось второе дыхание, и футболистов; товарищ Кашкаров, мигом оценив ситуацию, вскочил, размял сильные застоявшиеся члены и в пять тигриных прыжков настиг и остановил беглянок.
Через несколько минут вся честная компания уже сидела в уютном деревянном домике на лавках, а Кашкаров составлял протокол изъятия. Удивительно то, что старшина сумел припугнуть цыганок, обещав разогнать из-за них табор, и они, поругавшись немного друг с другом, сдались. Молодая с презрительным лицом извлекла из бесконечных воланов Лидин кошелек, кинула его и проговорила злобно:
- Чтоб ты ослепла за жадность! Чтоб тебе не увидеть больше солнца!
Тем временем по деревне поползли слухи одни невероятнее других, и дошли до Линой родни. Самые упорные сводились к тому, что городских вместе с цыганками изнасиловали пьяные футболисты и все сейчас доставлены в милицию.
- Ах, мать же твою! - вскричал Лидин крёстный дядя Володя, схватил вилы и кинулся мстить за крестницу, за ним с воплями побежали бабы, а уж за ними и любопытные.
В милиции недоразумение разъяснилось, правда дядя Володя выбил дверь вилами, но поклялся в тот же день повесить ее на место. Все была довольны, облегчено вздыхали. Цыганки ушли в табор, а крёстный пригласил всех к себе на двор, ну и погуляли мы в тот вечер.
Стало уже смеркаться, тут Лида мне и говорит: "Ань, что-то я плохо вижу, резко как-то стемнело". Я ей отвечаю, что стемнело ещё не очень, это у нее нервное - переволновалась она с деньгами. Только она не унимается - плохо у меня, говорит, с глазами. Не прошло и полчаса, как Лида совершенно ослепла, ее под руки отвели спать.
Утро облегчение не принесло. Лида была слепа. Побывали у неё несколько знающих бабок, помочь пытались - тщетно. Тогда бабки собрались на совет. Заклятье-то цыганское - сильное. Что делать? Если уж мы помочь не смогли, то поможет один лишь отец Александр. Он всё может! Отрекомендовали двоих в церковь. Лида ждала их, не дыша. Наконец вернулись.
- Не плачь, девка, - говорят Лиде, - приготовься, отец Александр примет тебя после службы.
Тут стали она дуть в оба уха несчастной об отце Александре. Это получился уже не батюшка деревенский, а целый Архистратиг. Вот причесали мы Лиду, принарядили и повели в церквушку, что на горе за кладбищем стояла.
Пришли мы как и велено было после службы. Вошли в тихую церковь, вышел нам на встречу отец Александр. Я так и ахнула, ну, и красавец, чистая икона. Высокий, величественный, кудрявый, глаза горят.
- Ох, - шепчу, - Лидочка, этот поможет - верь!
Она, бедная, дрожит вся, слова вымолвить не может, а бабки хором: "Батюшка, родимый, помоги Христа ради!"
Посмотрел внимательно отец Александр на нас всех. "Хорошо" - говорит бархатным таким проникновенным голосом. "Я с божьей помощью помогу тебе, если только ты мне честно расскажешь, что с тобой приключилось, чадо!"
Разрыдалась тут Лида и все выложила, да и призналась, что деньги-то эти не чистые. В столовой она работает поварёнком, ну и... сами понимаете, на такую зарплату... а молода ещё, одеться хочет, а тут импорт бывает...
Выслушал ее священник и пророкотал:
- Я тебе помогу, дитя моё, сниму с тебя заклятье, но деньги ты эти отдай на церковь и впредь не греши.
Лида обещала. Накинул тут на нее отец Александр какой-то платок, и с кадилом стал ходить вокруг Лиды, что-то нашептывая. Я вслушалась. Быть не может, меня слух, наверное, подводит, ибо я явственно услышала выходную арию тореадора из оперы "Кармен". Вдруг отец Александр прервал пение, резко сдернул с Лиды платок и крикнул ей в ухо: "Видишь!"
Лида покачнулась, закрыла руками лицо, отняла руки и радостно завопила: "Вижу! Все, все вижу! Какое счастье, какое чудо!" и повалилась в ноги батюшке. Старухи заахали и закланились следом.
- Встань, встань, мое дитя! - благодушно говорил отец Александр, поднимая обалдевшую от счастья Лиду.
Более двадцати лет прошло с того дня, как поезд увёз нас из Манушкина. Провожала нас целая толпа, Лида плакала от радости и просила бабушек передать деньги на церковь. Я думала, что вот ведь как на каждое слово есть, оказывается, другое слово, не менее веское, только надо верить!
Теперь отец Александр крупный государственный чиновник. Как-то постепенно он отошел от церкви, ушел в дела политики, ну, и бизнеса, конечно, у него сеть ресторанов. В одном из них работает поваром Лида. Увы, она не сдержала слова, данного в свое время отцу Александру, она не прославила себя честностью, но стала менее чувствительной. Да и как может быть иначе, если сам отец Александр ... да что там говорить!