Равич Марианна Моисеевна : другие произведения.

Рассказ о том, как Максим Николаевич Репкин решил стать Буддой

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Эта повесть-притча, написанная по просьбе моих учеников, является заключительной в цикле повестей "Маленькие странники". Эти повести посвящены людям, осознанно пытающихся идти по тяжелому Пути Любви. Их численность столь невелика, что может поместиться на загнутых пальцах рук десяти человек. Да хранит этих героев Бог!
  "Вот почему кругом заря
  Иду я, чудеса творя
  Вот почему".
  "И кажется такой нетрудной
  Белея в чаще изумрудной
  Дорога - не скажу куда..."
  А.Ахматова
  
  Очень захотелось мне рассказать о Репкине, да только неказистый из меня рассказчик. Во-первых, я женщина, а женщины, как известно, ничего толком рассказать не могут. Чего-то у нас там в голове и в сердце для этого занятия не хватает. Хотя мне всегда казалось, что у нас в этих местах переизбыток по сравнению с мужчинами. Возможно, именно эта переполненность и мешает связному изложению. Во-вторых, и в главных, я пожилая женщина, а это действительно серьезный недостаток для рассказчика. С сосудами неважно и слова забываются...
  
  - Раньше надо было рассказы рассказывать, - слышу я строгий голос читателя. - Каждое время жизни для своего дела предназначено: в детстве надо учиться играть в командные игры; в отрочестве заводить компании для завоевания в них лидерства; юность отдавать любовным волнениям и надеждам с ними связанным; зрелость посвящать творчеству, а старость (самый долгий период человеческой жизни - от шестидесяти до ста двадцати лет) - отдать бесстрашию и чувству юмора. В этот завершающий период уже постоянно видна та самая волшебная дверь, из-под которой, даже если она еще закрыта, уже пробивается нестерпимо ослепительный свет и некуда от него скрыться...
  
  - Ты прав, мой мудрый читатель, не вовремя я решила стать рассказчиком, но ведь ничего страшного не случится, если я один раз себе позволю рассказать про Репкина. Ну не все же слова разом забуду, какие-то да вспомнятся, а те, что не вспомню, вполне заменимы на "блин", "как бы", "значит", "это самое", в крайнем случае, если слово улетело и не возвращается, всегда можно ругнуться. Это понравится. Подумают: "Вот, мол, свой человек автор. Не зазнается, изъясняется открыто, а значит искренен".
  
  Всё, решено, не буду больше трусить, и начну, наконец, свой рассказ о Репкине.
  
  *
  
  Жил Максим Николаевич с мамашей - Валентиной Петровной Репкиной в чудном месте - на Фонтанке около Летнего сада. Дорогое местечко. Сколько раз риелторы предлагали Репкиным великолепные варианты взамен их жилплощади. Например, трехкомнатную квартиру в новом доме под "ключ" или две неплохие однушки. Репкины готовы были рассмотреть предложения, но их две огромные комнаты соседствовали с третьей - поменьше. В ней жила старуха-подселенка. Вернее, подселенцами были Репкины, получившие в свое время по большому знакомству эти комнаты. Кто теперь об этом вспомнит? Старуха же уперлась и ни в какую: "Здесь, говорит, я родилась, здесь и помру". Не понимают некоторые своего счастья. Жила бы спокойно в отдельной квартире на выселках, так нет же, и слушать не хочет. Разозлилась, конечно, Репкина и решила спровадить старуху в богодельню для душевнобольных. Уже и документы были собраны и свидетели "безумного" поведения старухи найдены. Порядки-то Валя знала, все делала по закону. Она всю жизнь секретарем в суде проработала - обросла хорошими связями. Дело было верное.
  
  Но тут вдруг старуха сама раз и померла неожиданно. Радоваться бы Репкиной, да еще хуже вышло. Старуха с того света свинью Вале подложила. Комнату-то она, оказывается, отдарила какому-то деду. А дед возьми и въедь. Страшный такой: горбатый, хромой, одноглазый и вообще какой-то заросший. Валя к нему подъехала с разговором о продаже квартиры, но старик оборвал ее на первой же фразе, сказав: "Свои комнаты можете продавать, в моей я буду жить. Она меня пока устраивает". Тут Валя, конечно, не выдержала. Это же сколько трудов понапрасну потрачено! На сильно повышенных тонах пригрозила старику, что он может и не по своей воле отсюда убраться, ведь он лишь подселенец и человек старый, так что лучше бы ему по хорошему съехать. А этот дед вдруг как расхохочется. Ржет, как конь, и зубами сверкает. А зубы, между прочим, такие дорогущие, прямо крупный жемчуг. Никогда Валя таких дорогих зубов не видела. Посмеялся и говорит: "Рассмешила ты меня, женщина, давно мне так весело не было, поэтому живи пока, но близко ко мне больше не подходи". Тут старик так посмотрел на Репкину своим желтым глазом (ей богу, желтый цвет и все тут), что она сама не поняла, как оказалась у себя в комнате, почему у нее напрочь исчезло желание бороться за эту квартиру, и откуда появилась истерическая радость, что она и впрямь еще жива. "Площадь ведь у нас и вправду замечательная - думала Валя, - живи, да радуйся, да и работа рядом".
  
  Захотелось Валентине поделиться своей неожиданной радостью с кем-нибудь. Хоть бы и с сыном. Открыла она дверь в комнату Максима, но тут же об этом пожалела. В комнате стоял страшный грохот. Репкин сидел за компьютером и никак не мог выйти на более высокий уровень, поэтому, как водится, грохот перекрывали душераздирающие вопли Репкина. Максим Николаевич страстно матерился и от избытка чувств бил ногой в стену. Многострадальная стена была общей с бывшей комнатой старухи, а теперь старика. Старуха часто жаловалась, что у нее лепнина ссыпалась, а у купидонов на колоннах носы поотлетели, но кто ее слушать-то станет, ведь она была совершенно одинокая и к тому же бедная, следовательно, заступиться за нее было некому. А вот, ведь, оказывается и не совсем она была одинокая. Жаль, трудно узнать в каком родстве был с ней этот страшный дед. Как-то Валя и не заметила, как липкий страх проник под ее кожу и ползал под ней туда-сюда. Стряхнуть бы его как собака воду, но ведь он под кожей. Как его оттуда извлечь? А ведь она с детства была бесстрашной девчонкой. Не только язык, но и руки распускала с охотой, а тут на тебе - забоялась старика. Ох, как бы парню чего не сделал!
  
  - Сынок, не ори ты так, а главное ногой не стучи в дедову стену.
  
  Валя все же перекричала и тарахтелку, и сыночка. Реакции никакой не последовало. Тогда она негромко, но четко спросила: "Крабовый салат жрать будешь?"
  
  - Ага, - ответил Максик и выключил комп.
  
  Любил он маткин крабовый салат, да и, вообще, надо признаться, что Валя была стряпуха первоклассная, все у нее очень вкусно получалось.
  
  Сидя на кухне и подкладывая добавку салата в сыновью миску, начала Валя вкрадчиво рассказывать сыну об их странном соседе и просить его не задевать старика. Сын старательно жевал. Когда она, взбодренная его молчанием, попыталась по третьему кругу донести до него информацию, Максим резко отстранил миску.
  
  - Так, отвали, а! Шарманку выруби. Что ты мне мозги выносишь? Чего надо? Старику ноги помыть и воду попить?
  
  "Бесполезный разговор", - подумала Валя. А вслух она сказала: "Ладно, сынок, мы тоже не лыком шитые. Я свое дитя в обиду не дам. Завтра же схожу в церковь и поставлю самую дорогую свечку за твое здоровье. На старика тоже денег не пожалею и поставлю за евоный упокой. Уж возьму грех на душу, но тебя он тронуть не успеет!"
  
  Макс, припавший было снова к салатной миске, чуть не подавился.
  
  - Ты что, мать, - выпучив глаза, спросил он, - перегрелась что ли?
  
  Валя молча встала и с каким-то не свойственным ей достоинством ушла в свою комнату.
  Комната была залита золотом заходящего солнца. Репкина подошла к окну, выглянула. "Перегрелась, - усмехнулась, - и то верно, лето-то какое знойное стоит - на редкость. Воздух с реки такой душистый, освежающий, а зелень в саду аж горит от солнца. Чайки так жалобно кричат, наверное, жрать хотят". Не любила Валентина Петровна птиц. Никогда их не кормила. Да и животных не любила - перетравить бы всех этих бездомных, да и домашних тоже - только срут везде. Ходи и смотри, чтоб не вляпаться. Ну, какая от них польза? Людей Валентина тоже не жаловала. Дети противные, наглые; мужики - понятно кто такие, а бабы... На стариков смотреть противно. За что людей любить-то? Ну, а если быть абсолютно откровенной, то и сына своего и себя... Н-да, да, и что это за любовь такая? Про секс Валя знала не понаслышке - горячая была женщина, а вот любовь - это что-то из книжек для молодежи. Конечно, когда много вкладываешь в кого-то сил, средств, надежд, пусть несостоявшихся, скажем, в ребенка, невольно начинаешь за него бояться, жалеть его, жалеть себя - может это и есть любовь? Да лучше бы ее и вовсе не было - такой любви, а другой Валя не видела. Вот и теперь ей было боязно за сына. Зачем только поделилась с малым? Что он знает о жизни, сидя за своей железкой? А она-то знает, ох, как она все знает. Ее не проведешь. Она тертая баба. Она придумает, как защитить ребенка, если что... ну, это как водится.
  
  Так думала Валентина Петровна Репкина, глядя на одно из самых красивых мест в мире, в один из самых нежных летних вечеров.
  
  *
  
  Максим Николаевич Репкин дожрал салат, вылизал миску и призадумался. Ему исполнилось тридцать восемь лет. Возраст немаленький. А какие у него имеются перспективы? Да никаких - ни в общественной, ни в личной жизни - одна тоска! Работал он сызмальства по торговой части. Раньше бы он назывался приказчиком, а теперь числился менеджером по продаже. Мать его сразу после армии на колбасное производство пристроила, где он и пахал до сего дня. Проник во все тайны изготовления и продажи мясной продукции. Работу свою мог делать с закрытыми глазами. И вдруг, а может и не вдруг, а как-то накопилось - стало ему невмоготу работать. Поплохело! Прямо в физическом смысле этого слова. Он понял выражение: "на дух не переношу". Именно "на дух" не мог больше Репкин переносить колбасные запахи, коллег-приказчиков, то есть менеджеров с их подлыми, лживыми, сальными речами, глазами, руками, душами. Корпоративные вечеринки с пьяными телками, то есть с коллегами-менеджерицами, смело и безвозмездно отдающими свое тело каждому желающему в любом удобном и неудобном месте. Проворовавшуюся администрацию, перед которой следовало лебезить. Коррумпированных директоров торговых точек, да всех и не перечислишь. Короче, понял Репкин, что надо делать перерыв. "Жирком"-то Максик за годы работы, конечно, оброс. Хоть и не наглел, но лет на пять спокойной жизни нахимичил. Решил доработать до отпуска, а там взять его с последующим увольнением, да и передохнуть от трудов "праведных", нервишки подлечить, а там можно и снова в бой! Повеситься-то никогда не поздно, верно?
  
  *
  
  Зима выдалась теплая, бесснежная на радость жэкахамщикам. Река и та только кое-где была тронута льдом. Старик-сосед как катался всю осень на своей лодке, так и продолжал грести. Я же не сказала, что у старика была лодка. Напротив парадной Репкиных ступени от парапета спускались к воде - там, к решетке привязал старик свою лодку. Лодчонка была маленькая, невзрачная, двухместная, но все же странно, что ее не поперли. Да и менты не заинтересовались ею. Так и болталась круглосуточно возле дома. Старик всегда неожиданно к ней направлялся. Всегда один, всегда молчком. Отвяжет лодку и гребет куда-то. И зимой - вот, продолжал свои упражнения. Репкина хотела проследить его маршрут, но каждый раз выходила какая-то осечка. Только она выскользнет вслед за ним из дома, а его уже след простыл. За рулем пыталась целый выходной просидеть; так нет же - прокараулила выход старика. Задремала и крепкий кофе не помог. Проснулась, а лодки уже нет. Так и не узнала Валя, где старика носит. К участковому, конечно, ходила, насчет лодки справляться. Тут все чисто оказалось: разрешение имелось по всей форме. В церковь Валентина сходила, как обещала, взяла грех на душу. Все совершила, как ее учили, да еще с приговором. Вышла из храма, ноги тряслись от сотворенного колдовства. Сошла с паперти и замерла; старик-то стоит прямо напротив нее, к дереву спиной прислонился и пальцем у виска своего крутит. Постоял, покрутил, за дерево зашел и исчез куда-то. Валя аж похолодела! Неужели дед все видел и понял? Что теперь будет? А потом взяла себя в руки - ну и пусть знает, окаянный, что она за своего ребенка и за себя постоять может. Но страх ее не покинул. Этот леденящий подкожный страх ничем, кроме водки невозможно было приглушить. Ну, почему она так боялась этого деда? Что он мог ей сделать? Ведь он даже на кухню не выходил, получается, что и травануть не мог. Дома, наверное, на плитке жрачку готовил. Валя, к сожалению, комнаты не видела, но предполагала нечто подобное. Заглянуть бы в его комнату, да заперто, а в замке поковыряться боязно. Лучше выпить немного и успокоиться. Конечно она и раньше была не против поддержать компанию - как все. А тут пристрастилась в одиночку и соком разбавляла, чтобы не так стыдно было. А перед кем стыдиться-то? Неужели перед собой? Не понятно, но наливая стакан, Валя всегда вслух говорила себе: "Выпью-ка я сока..." И становилось легче. Главное, не думать о том, что может она вовсе не старика боится, а кого-то или чего-то пострашнее. Это - то самое жуткое и есть. Тут необходимо быстро выпить еще сока и лечь спать.
  
  *
  
  Макс уволился и сидел дома. Матери он сказал, что ушел с колбасы. Она было сунулась с вопросами, но Максим рявкнул и мать заткнулась. Он как давал ей на хозяйство ежемесячно двадцать штук, так и продолжал давать. Она была довольна и Максиму ничего не мешало сидеть сутками за компьютером. К началу весны Максим Николаевич, наконец, вышел на самый высокий уровень в самой сложной игре. Всех, значит, перестрелял. Заорал от всей души диким голосом: "Есть!!!" Ногой как долбанул в дедову стену. Тут услышал Репкин очень неприятный скрежет и все вокруг почему-то стало ярко-зеленым и очень красивым.
  
  Полюбовался Репкин на изумрудный мир и взвыл от нестерпимой боли. И всю эту боль, всю накопившуюся злость на несовершенную жизнь обратил Репкин на свой компьютер. Схватил его и так шарахнул об пол, что злодейская машина разлетелась на части.
  
  Больше месяца промыкался Репкин со своей сломанной ногой. Перелом оказался очень тяжелым, открытым в двух местах. Начала нога неправильно срастаться, поехал Максим в больницу, где ногу снова сломали и сделали операцию со вставлением каких-то деталей, затем ногу долго разрабатывали. Репкин не вникал в подробности. Возможно, именно благодаря этому спокойствию и даже равнодушию к конечности, она, наконец, идеально срослась, и только небольшие шрамы напоминали о случившемся. Ну, а шрамы, как известно...
  
  Тому, что Репкин не вникал в ход лечения и не копался в своей болезни, была веская причина. Она имела имя и фамилию - Парасон Эммануил Михайлович, его сосед по палате. Нет, нет, Максим не поменял ориентацию, просто в его жизнь вошел замечательный человек и изменил эту жизнь.
  
  Эммануил Михайлович - философ, специалист по творчеству Ф. Достоевского; последние несколько лет преподавал в Сорбонне, там одичал, забыв реалии российского быта, перестал смотреть под ноги и в первую же неделю по прибытию домой провалился в открытый люк, весь переломался: ноги, руку, ребра сокрушил, был доставлен в больницу, попал в двухместную палату, где уже несколько дней находился Репкин. Оба пациента пожелали за лечение платить и оба были приятно удивлены умеренными ценами. Перед ними еще извинились, что они помещены в двухместную палату, одноместные все были заняты. Мужская хирургия была переполнена. В коридорах стонущие люди лежали близко друг от друга, почти вповалку. Палаты тоже были забиты под завязку. К страждущим подходили редко.
  
  Надо отдать должное Репкину - не мог он спокойно слышать эти стоны и призывы о помощи в отличие от невозмутимого медицинского персонала. На второй же день затребовал костыли и довольно ловко скача на одной ноге принялся, чем мог, помогать раненным. Кому утку подаст, кому попить, кого взбодрит как сумеет. Вот это - поддержка словом - оказалась самой трудной. Максим Николаевич понял, что плохо владеет речью. Как так? Вроде язык родной - русский, а чувствует Репкин, что вот сейчас этому человеку и вон тому необходимо сказать что-то хорошее, а слова не идут, в горле застревают, собраться в фразу не хотят. Выскакивая утром из своей палаты и громогласно приветствуя поломанных: "Здорово, бойцы!", преодолевал Максим сильную боль, выслушивал выговоры от медиков, которые рекомендовали ему покой, но в душе был уверен, что первый раз в жизни поступает правильно, и от этого на сердце было тепло и спокойно как никогда.
  
  Сосед Репкину сразу очень понравился. Макс даже удивился. Редко ему люди нравились. А этот прямо родненький какой-то, все в ним мило; голубые ласковые глаза, улыбка, а над седыми кудрями Парасона горел мягкий свет - так почудилось Максиму. Он так обрадовался такому соседу, что незамедлительно принялся хлопотать вокруг. Как смог, Максим попытался объяснить Парасону, что ему приятно заботиться о нем, что он ему симпатичен. Плохо, правда, получилось. Максим смутился, еще подумает человек о нем нехорошо...
  
  - Вы не подумайте чего плохого, у меня, блин, проблема с речью. Говорю не то, что хочется сказать. Только недавно это осознал. Вот и получается тарабанщина какая-то.
  
  - Я вас прекрасно понял. Давайте знакомиться.
  
  - Меня зовут Эммануил Михайлович. Вы можете называть Эмиль, потому что мы с вами потенциальные родственники.
  
   - Как это? - ахнул Репкин. - По какой линии?
  
  - По самой главной. Есть четыре дороги, четыре пути, идущие из души человека: Любовь, Нелюбовь, Выгода и Долг.
  
  Парасон нарисовал крест и показал Максиму. (На этом кресте четыре дороги шли в разные стороны: "Любовь" - вверх; "Нелюбовь" - вниз; "Долг" - вправо; "Выгода" - влево, а в середине - кружок, вроде камня из сказок на развилке дорог).
  
  - Человек может пойти по любой из этих дорог. Может вернуться к исходной точке и пойти по другой дороге. Путь его бывает неровным, его часто отбрасывает назад, но если он твердо и сознательно придерживается избранного пути, то он встанет и снова отправится в дорогу. Это и есть свобода выбора. Не важно, что с ним будет происходить во время пути, важно выбранное направление. Единственное, что человек должен помнить, что смешивать эти дороги нельзя. Они идут в разные стороны. К сожалению, большинство людей пытаются их смешать, сделают шаг по одной и назад. Так и болтаются всю жизнь по маленькому кругу, как фиалки в проруби, да так и умирают на исходной точке.
  
  - А Вы, Эмиль, по дороге любви идете? - тихо спросил Максим.
  
  - Стараюсь, конечно, как и Вы, Макс. Поэтому мы и родственники.
  
  - Я еще никуда не иду, - печально возразил Репкин. - Куда мне...
  
  - Вы уже сделали большие шаги на этом пути. Я слышал, как Вас ругал врач за Ваше благородное служение и видел Вашу реакцию. Никакого позерства и самовыпячивания в Вас не было. Вы просто промолчали и продолжали делать то, что велит Вам сердце. Конечно, если Вы пожелаете пойти по другому пути - родство наше кончится, но пока мы на одной дороге - вот Вам моя рука.
  
  Максим с жаром сжал гипс Парасона и у него защипало в носу.
  
  - Вот еще не хватало, - подумал Максим. Откашлялся и спросил: "А что же с кровным родством?"
  
  - Оно может быть и временным. Пока человек мал, болен или стар, следовательно, зависим и постоянным - если люди следуют по одному пути.
  
  - Ну а как же долг и благодарность тем, кто для нас много делал?
  
  - На пути любви, Максим, нет таких понятий. Если Вы дитё любви, то ее хватит на всех. Если можете помочь, то делайте это и кровным, и не кровным. Не можете сами - молитесь о помощи искренне и страстно от всего сердца. Не сомневайтесь - помощь придет. Всем помочь невозможно, выбирайте тех, кто больше сейчас нуждается. Вот как вы помогаете своим сотоварищам по несчастью. И не думайте об этом много. На каждой дороге с человеком происходит только то, что должно на ней произойти. Все распределено равномерно. Это распределение - не наша забота. Как говорится - каждому дается ноша по силам. И если человека не одолеет гордыня, то с ним не произойдет трагедии парикмахера, который повесился, оставив записку: "Всех не перебреешь!"
  
  - А что, гордыня и на этом пути может подкрасться?
  
  - Конечно, на любом пути стоят все семь смертных грехов, семь чудовищ, а на пути любви - плечом к плечу. Им всем крайне неприятен этот путь, и они будут всеми силами и хитростями стараться столкнуть человека с него.
  
  - Как же спастись от них?
  
  - Любовь спасет. Ведь даже самым свирепым бесам она необходима.
  
  - А что же делать, если ее еще нет во мне?
  
  - Видишь ли, Максим, сердце может открыться внезапно, может постепенно, но оно обязательно откроется, и любовь станет естественным состоянием твоей души, как у некоторых душ естественным становится напряжение, раздражение, неприязнь... А начинать тебе надо с простого, но искренней доброжелательности, ко всем и ко всему, без оценок и судов, без исключений. И еще - выбери для себя божественный образец, некий нравственный камертон, и придерживайся, тянись к нему всю жизнь.
  
  - Это кто же - Бог или человек?
  
  - Это ты сам, Максим, такой, каким бы хотел стать. Максим, к которому ты стремишься. Вот иди к себе истинному, через все страхи, ошибки, неудачи, откаты назад, неуверенность и другие препятствия. Иди к этому сияющему образцу, и все тут, до полного слияния с ним.
  
  - И пойду, пойду, ползком ползти буду, - закричал Репкин. - А скажите, Эмиль, на других путях тоже есть свой идеальный образец?
  
  - Конечно, только у тех идеалов другие представления о добре и зле. На пути выгоды - купеческие, злодей тот, кто обворовал, подставил, кинул. Соответственно, добронравный все сделал по справедливости, а еще лучше с довеском. На пути дома главное - точное и неукоснительное его выполнение. Это как в армии - любое нарушение, отклонение, не дай бог, уклонение от выполнения долга есть зло, а четкое выполнение долга, как бы оно тяжело не давалось, не шло вразрез с велением сердца и ума есть добро.
  
  - Да откуда человек знает, что он должен делать?
  
  - Ну, это ему растолковывают с детства. Ему объясняют, какие у него долги перед Богом, Родиной, родственниками, начальством, благодетелями, сотоварищами, друзьями, возлюбленными и т.д. и т.п... Тут главное, чтобы все эти долги сложились в голове человека в стройную программу и чтобы человек не только не сомневался, но и свято верил в эту систему. Дело в том, что дорога долга не менее тяжелая, чем все остальные пути. Эта дорога ведет либо к самоуважению, а затем самоуверенности, либо, если что-то начинает в системе программы барахлить и разрушается ее незыблемая стройность - к саморазрушению. Дорога нелюбви очень проста - месть, око за око, мы вместе против этих и тех. Мы будем бороться до... и т.д. Запомни, Максим, на дороге любви зло - то, что разъединяет, а добро - то, что объединяет. Вот и всё.
  
  На этом разговор их прервался приходом Валентины Петровны Репкиной. Она каждый день таскалась в больницу и носила неподъемные котомки со всякими вкусностями. В больнице кормили скверно. Максим сразу заметил, что хоть к соседу и ходят почти каждый день друзья и ведут долгие и любопытные разговоры, но пожрать ничего существенного не приносят. Хоть бы котлету кто слепил или на худой конец ветчины шмот принес - не было этого ни разу. Фрукты принесут, да кефир - это мужику-то! Репкин активно принялся угощать соседа, говоря: "Вот, покушайте, все свеженькое, мне не жалко. Мать хорошо готовит - Вам понравится". Парасон благодарил, но отказывался. "Неужели он брезгает?" - огорчился Максим, но тут он заметил, что Парасон вообще как-то странно и очень мало ест. Заметить это было нетрудно, ведь Эммануил не покидал палату, и Репкин обратил внимание, что кашу и хлеб сосед ел, а к супу, сосискам, котлете и рыбе даже не притрагивался. Напрямую спросил - почему так? Может с желудком непорядок?
  
  - На желудок не жалуюсь, - улыбнулся Парасон. - Мне просто загубленные живые души жалко, вот как Вам, Максим, жалко страдающих за дверью людей. Представьте, если завтра их перережут, сделают из них шашлыки и предложат Вам отведать.
  
  - Да, что Вы говорите, Эмиль, я что, людоед?
  
  - А чем животные хуже нас, они тоже хотят жить и жить счастливо?
  
  - Так ведь нам их Бог дал в пищу.
  
  - Это он Вам лично сказал?
  
  - Все так говорят. Мы же тоже, как бы животные.
  
  - Ну, это, Максим, Ваш выбор - становиться животным или избегать этого. Помните о доброжелательстве без исключения.
  
  - Я об этом подумаю, но это для меня очень трудно. Для меня день без мяса - вроде как голодный.
  
  - Правильно, не торопитесь, подумайте, попробуйте разные варианты, а вообще, все что Вам нужно придет само, без усилий.
  
  Максим успокоился. И правда, чего бежать впереди паровоза. Время покажет, но вопрос вегетарианства его заинтересовал и он спросил: "Говорят, такая система питания вроде, как жизнь продлевает. Вы хотите подольше прожить?"
  
  - Во-первых, это не доказано, и наоборот, есть противоположные мнения. А во-вторых, кто же не хочет еще пожить? Только не выйдет дольше отпущенного срока, как ни хоти.
  
  - А кто этот срок знает?
  
  - Я думаю, многие. У смерти достаточно помощников. Не одна канцелярия на нее работает. Только они людьми, наверное, очень недовольны.
  
  - Это почему?
  
  - Потому что большинство людей нарушает отпущенный срок, т.к. кончают жизнь самоубийством, некоторые быстрым, а большинство медленным.
  
  - Как это?
  
  - Через обыкновенную невоздержанность. Кто объедается, кто опивается, кто развратничает, кто ненавидит, завидует, ревнует, да все и не перечислишь.
  
  - Так что же не жрать, не пить и не трахаться?
  
  - Ну, отчего же. Все хорошо в меру и в обоюдную радость, но большинство людей, презрев эту меру, начинают убивать себя.
  
  - Подождите, зачем людям себе же вредить?
  
  - Они себя так наказывают. Не нравятся они себе и хотят уйти отсюда поскорее.
  
  - Ну, это я не понимаю. Как можно так себе не нравиться, - сказал и осекся.
  
  Он вспомнил, что еще недавно совершенно серьезно думал о самоубийстве. Спокойно думал, что если совсем невмоготу жить станет и тоска его одолеет - то он повесится. Значит, это он себя так не любил, а думал, что всех и все. Вот оно как происходит...
  
  С этого дня Максим просил Эммануила поговорить с ним. Тот ни разу не отказал, и они говорили подолгу, часто до утра, и понял Максим, что интересная беседа вкуснее любых деликатесов, а собеседник, заставляющий тебя думать, бесценнее любых богатств. Правда, в такое общение надо втянуться. Тяжело поначалу заросшему мозгу и душе - разговаривать, думать, делать выводы, читать, обсуждать прочитанное...
  
  Репкину все это сначала показалось такой тяжелой, прямо непосильной работой, что он часто впадал в отчаяние, и только помощь и поддержка дорогого наставника заставляла его приободряться и осторожно разматывать запутавшуюся нить мысли, чтобы смотать ее в изящный клубок. Теперь Максим спал мало. Ему было жаль времени на сон. С рассвета до завтрака он запоем читал книги, которые по просьбе Парасона приносили ему друзья соседа. Днем помогал больным сотоварищам, а вечером общался с Эмилем. Репкин с нетерпением ждал вечера, чтобы обсудить с Парасоном прочитанное и получить ответы на рой вопросов, теснившихся в его голове. Максима изумляло то, что на многие вопросы Эмиль отвечал прежде, чем они были им сформулированы и заданы, а на некоторые вовсе не отвечал. Эмиль объяснил Максиму, что умный вопрос - это уже ответ, а на глупый можно ответить только шуткой или тоже глупостью. Он рассказал также, что если вопрос для человека важен, то ответ обязательно придет иногда с самой неожиданной стороны. Он может прозвучать от проходящих мимо незнакомых людей, мелькнуть в строчках газеты или книги, прийти во сне. Одним словом, "надо - и муравей гонцом станет".
  
  За время, проведенное в больнице, Максим прожил целую жизнь, другую жизнь, совершенно не похожую на прежнюю. Теперешняя жизнь была интересная, яркая, насыщенная, мощно-настоящая, благодатная. Каждый день дарил важные открытия, и хотя часто день бывал сложным, но безусловно благословенным. Максим понимал, как он жил раньше, да и жил ли он? Испытывал сердечную благодарность к своему дорогому наставнику, но знал, что если он начнет выражать ее на словах, Эмиль отвергнет это с негодованием, поэтому хранил благодарность в сердце как истинную драгоценность.
  
  В свою очередь, Парасон не мог нарадоваться на своего молодого подопечного. У Максима оказалась изумительная память, которая помогала его неуемной жажде знаний и любознательности. Эмиль с радостью наблюдал как крепла и росла симпатия Макса и понимал, что этот человек не свернет с избранного пути. Сердце Эмиля наполнялось гордостью и счастьем за своего молодого друга. Он не раз говорил о Репкине со своими близкими друзьями, которые разделяли его радость и выразили согласие оказывать помощь Репкину на пути его духовного пробуждения.
  
  Друзей Эмиля было трое. Один из них Людвиг Львович Миловидов, занимался теоретической этикой и ее практической частью - этикетом. Второй - психолог Иван Всеволодович Вишневский развивал и углублял психоанализ. Третий же, известный в прошлом веке, а ныне живущий отшельником бард, православный буддист (конечно, Вы уже догадались, что речь идет о самом Р.Р.Р. или о Романе Родионовиче Расчёскине), личности весьма таинственной, так как мало кто мог понять о чем его стихи, но они пронзали сердца, и каждому слушателю казалось, что Р.Р.Р. обращается именно к нему с чем-то для него очень важным, но пока непонятным. А поскольку Роман никогда не давал интервью, то все так и осталось тайной для армии его поклонников.
  
  Эта великолепная четверка дружила еще со школы - "знаменитой школы" Татьяны Калининой. Их называли тогда мушкетерами за неразлучность и благородство. Верность этой дружбе они пронесли через всю жизнь и вот теперь готовы были поддержать подопечного Эмиля. Решено было передавать Максима из рук в руки. Первым за дело взялся Миловидов. Он открыл Максиму практическую сторону этики - этикет, т.е. искусство нравиться. Начал Людвиг с речи, на которую так жаловался Репкин, причем не с самой речи, а с голоса.
  
  - Запомни, Максим, тон делает музыку, а человеческий голос - мощная музыкальная волна, сильно влияющая на сознание и подсознание слушающих людей. Качество голоса определяется не связками - они лишь инструмент. Голос является отражением мыслей и всей личности человека. Голос человека меняется по мере изменения состояния его души. Каждый человек хоть раз в жизни сталкивался с явлением, когда безобидные или даже доброжелательные слова собеседника вызывали раздражение, несмотря на их смысл. Или, напротив, обыденные вещи, сказанные кем-то, вызывали ощущение спокойствия и умиротворения. Такие явления возникают благодаря голосу человека, его тембру и интонации. Ты когда-нибудь слышал свой голос на записи?
  
  - Слышал. Это кошмар, а не голос. Блевантин прямо.
  
  - Не понравился?
  
  - Да какое, я ж говорю, хотел поломать технику, да не дали. Думал, запись плохая.
  
  - Это мы, конечно, проверим, но скорее всего, ты был не готов к прослушиванию. Ведь мы свой голос не слышим, и нам кажется, что он хорошо звучит, а на самом деле он звучит так, как ты слышал на записи и именно этот голос слушают окружающие.
  
  - Бог ты мой! Да как они меня только не прихлопнут за такой голос.
  
  - А люди гораздо снисходительнее, чем нам кажется. Они нам многое прощают. Но есть способ изменить свой голос к лучшему. Хочешь?
  
  - Еще бы. Давайте не будем терять времени и начнем прямо сейчас.
  
  - Изволь. Только придется тебе, Максим, работать с диктофоном. Каждый день ты будешь записывать на него текст. Сначала тот, что я тебе дам, затем на заданную тему. Долго говорить не надо, семь-десять минут. Затем, вечером ты прослушаешь этот текст без сердца и излишних эмоций. Будешь слушать так, будто это не ты, а кто-то другой говорит. Записывать замечания: здесь затарахтел, там сделал глупую паузу, тут нечетко сказал, невыразительно и т.д. запишешь текст снова и снова. Работать будем вместе через день, пока голос твой не зазвучит, и ты не услышишь его ухом, а не мозгом. Тогда ты начнешь овладевать им и откроешь ключевые ноты собственного - ни с чем и ни с кем несравнимого голоса. Только тогда, владея голосом, ты сможешь вселять в людей надежду, оказывать умиротворяющее и исцеляющее воздействие. Твой голос заставит людей верить во все тобою сказанное, вдохновит и будет побеждать к действию. Я призываю тебя не играть голосом, а быть собою - быть верным своему естественному голосу, как самому себе и своему духу. Знай, твой настоящий земной голос идентичен его космическому звучанию. Понимай и люби свой голос, ведь его нельзя повторить. Глупо подражать кому-то. Ведь твой голос - личный код в звуковой Вселенной.
  
  Занятия начались. Репкин занимался не только с большим усердием, но и с большим интересом. Результат не заставил себя долго ждать. Не прошло и двух месяцев, как прекрасный, глубокий Репкинский баритон зазвучал мощно, но нежно и мягко. Словарный запас Максима пополнялся день ото дня. Он жадно заучивал новые слова и выражения, строил из них фразы и чувствовал, насколько восхитительней эта игра, чем те, в которые он играл когда-то. Помогали ему в этом дидактические книги, толковые словари и справочники.
  
  - Какой прекрасный, мощный, яркий наш язык, - восхищался Максим. - Он может выразить самое сокровенное, самое, казалось бы невыразимое.
  
  - Ты делаешь большие успехи, Макс - радовался за него Миловидов, - но знай, что речь - это только часть имиджа человека.
  
  - А имидж - это ведь стиль, которого человек придерживается.
  
  - Отчасти да, но в это понятие многое входит. Это и речь, и язык тела, и внешнее оформление, цвет, запахи, аксессуары - одним словом убеждения, желания и внутренние подсознательные программы человека, которые ему трудно скрыть и поэтому его так легко прочесть.
  
  Миловидов принес Репкину книги по этике, этикету, искусству общения и психологии влияния. Репкин запоем их прочел и был поражен, насколько глупо, дико да просто по-хамски он вел себя всю свою сознательную жизнь. Он почувствовал, что эти знания, сначала такие интересные, начинают придавливать его, словно плитой. Поразмыслив, Репкин сделал то, что делал последнее время всегда в затруднительных положениях - пошел к своему дорогому наставнику. Парасон, обвязанный передником, колдовал на кухне над грибными и капустными пирогами. В кресле, попыхивая трубкой сидел Иван Всеволодович Вишневский и слушал птичку, заливавшуюся на ветке у открытого окна. Это лето было не таким знойным, как прошлое, но по Петербургским меркам неплохим, и друзья обсуждали свой отъезд к Расчёскину, который давно их дожидался. Решено было всей компании пожить у него до Нового года, а Новый год отметить в Париже в кругу старых друзей.
  
  Максим Николаевич очень смутился. Стал ругать себя, что пришел без предупреждения, но Парасон так ласково его встретил, так искренне обрадовался его приходу, что Репкин быстро успокоился.
  
  - Ну, мой дорогой родственник, будем пить чай, и ты нам расскажешь, что тебя беспокоит. Ивана не смущайся, ему доверяют такие тайны, которые тебя повергли бы в шок, и он их хранит намертво.
  
  - Дело в том, - откашлялся Максим, - что Людвиг много со мной занимался и много мне дал. Он буквально вылепил меня, обучив говорить, двигаться, одеваться, вести себя достойно в разных жизненных ситуациях. Однако, чем больше я узнавал из области этикета, тем тяжелее становилось моему сердцу. Я не понимаю, почему это происходит? Откуда эта печаль? Ведь все, чему меня обучил Людвиг, очень важные и нужные вещи.
  
  - Не печалься, а радуйся, Макс, - ответил Парасон. - Твое состояние говорит о том, что ты готов шагнуть на следующую ступень своего развития. Ты теперь многое знаешь о внешнем, но этикет - наука социальная, поэтому подходит и даже необходима для королевского двора, не подходит и даже опасна для двора "объедков". Главное, переходя на следующую ступень, сделать выводы для себя из того, что ты узнал прежде.
  
  - Я об этом думал и решил, невзирая ни на какие препятствия, насмешки или даже угрозы быть в любой ситуации воспитанным человеком, потому что мне это оказалось комфортнее. Это как одному приятнее ходить грязным, а другому мытым, даже если чистоплотность преследуется законом.
  
  - Метко сказано, мой мальчик. Вывод твой мне очень симпатичен, он в точности перекликается с моим когда-то сделанным выводом.
  
  - И Вы тоже шли по этому пути, Эмиль? Неужели Вас также одолевало беспокойство?
  - Это естественное состояние ищущего и двигающегося человека, а проще сказать - живущего.
  - Вы хотите сказать, Эмиль, что по земле ходят в большом количестве мертвецы?
  - Давай, Макс, не будем влезать в область неведомого. Я имел в виду лишь тех людей, которые не захотели или не сумели воспользоваться преимуществами человеческого рождения. Вместо того, чтобы двигаться и развиваться они, почувствовав беспокойство, побуждающее человека к росту и изменениям, стали "лечить" себя всякими отвлекающими маневрами, развлекаться, пить, уходить в болезнь, жалеть себя... Отвлекающих моментов очень много. А начинаются они все с неправильных вопросов: "За что? Почему? Как с этим бороться? " и т.д. вот тут и начинается либо борьба с собой, либо с другими, либо любые доступные "болеутоляющие".
  
  - Так значит, если человеку становится тошно и перестает радовать то, чем он занимался, то это он просто слышит звуки трубы, которые напоминают ему, что он подзастрял на каком-то этапе своего развития.
  
  - Точно! - в один голос воскликнули друзья.
  
  - И сколько же всего этих ступеней, этих этапов развития?
  
  - Никто этого не знает - возможно, им нет конца.
  
  - Так ведь жизни не хватит?!
  
  - Ну, душа человеческая живет бесконечно долго, а дух и вовсе бессмертен, так что время будет. Об этом не кручинься. Думай лучше о том, чем тебе заняться сейчас, коль труба начала звать тебя. И запомни, Макс, если человек готов к движению дальше - помощь придет, если нет - то бесполезно его тянуть - он только озлится или обидится. Люди на разных ступенях развития никогда друг друга не понимали и не поймут и это естественно. Зато человек, который уже прошел определенный путь понимает, что происходит с теми, кто еще идет по пройденным им местам и если они просят, то ненавязчиво им помогает, конечно, без тени глупого зазнайства и высокомерия. Ведь у каждого свой шаг - лишь бы шли! И еще, лучше, через ступень не прыгать, можно пропустить что-то очень важное и придется возвращаться за этим назад.
  
  - Ну, а я тебе так скажу, Максим, - обратился к Репкину Иван, - ты очень изменился. Обучился искусству нравиться. Стал понимать мотивации других людей, их надежды и желания. Ты можешь читать по их лицам, движениям, звуку голоса, речи, внешнему оформлению, даже подчерку, можешь влиять на них, управлять ими, а теперь настала пора поближе познакомиться с самим собой - со своей душой и сознанием, поэтому мы предлагаем тебе поехать с нами к Расчёскину и пожить в его доме до Нового года. 30-го декабря мы все уедем оттуда. Ты тоже уедешь домой и подумаешь, чем тебе заняться дальше. Я буду работать с тобой, а там, кто знает, может быть и Роман захочет чем-то помочь тебе? В любом случае, я уверен, что он примет тебя сердечно.
  
  - Это очень хорошее предложение, Макс, - сказал Парасон. - Прошу тебя, подумай над ним внимательно. Если примешь его, то дай нам знать в ближайшие дни , т.к. мы хотели ехать в воскресенье.
  
  - Какими сигналами мне дать Вам знать, что я очень, очень согласен, рад, счастлив и безмерно Вам благодарен? - спросил Репкин и, не дожидаясь ответа, заливисто и красиво прокукарекал.
  
  - Ответ прозвучал красиво и безоговорочно - вопрос решён, - резюмировал Иван Всеволодович.
  
  И все с аппетитом приступили к поеданию пирогов.
  
  *
  
  Собирая вещи, Репкин успокаивал и утешал свою мамашу, неожиданно устроившую ему истерику.
  
  - Не волнуйся, мамочка, я уезжаю к своим друзьям за город. Поживу у них до 30-го декабря, к Новому году буду дома.
  
  - На кого ты меня, горемычную, оставляешь, сыночка, - заливаясь пьяными слезами, вопила Репкина.
  
  Максим Николаевич терпеливо снова и снова повторял, что приедет к Новому году, что берет с собой мобильный телефон и мать может в любой момент позвонить.
  
  Наконец Валентине надоело выть, и она вполне деловито спросила: "А сбережения ты на карточке держишь? Я почему спрашиваю - все под Богом ходим. Тьфу, тьфу, тьфу, конечно, вот по дереву стучу, но мало ли что?"
  
  - А ты о деньгах тревожишься? Не расстраивайся - вот тебе моя карта, а вот пин-код. Можешь смело пользоваться этими деньгами.
  
  - Как так, сыночек? Ты что это, с ума спятил, разве можно свой код кому-то доверять? А вдруг меня черт попутает - я возьму и того...
  
  - Бедная моя мамочка, давай будем надеяться, что тебя не только черт путает, но и хоть какой-нибудь самый заволящий ангел курирует. Молись ему, как умеешь, он тебе очень нужен. А я тебе помочь не смогу, ибо "нет пророка"...
  
  Репкин тяжело вздохнул, поцеловал мать в макушку, неспешно перекрестил и вышел с вещами на улицу, где его давно поджидало такси.
  
  Валя посмотрела ему вслед и так завыла, что даже собака, живущая на четвертом этаже, не выдержала и дала ей второй голос. Только изрядная порция "сока" смогла успокоить Валентину Петровну. Засыпая, она всхлипнула для порядка еще пару раз и с уверенностью резюмировала: "Все же попортил дед мальчишку. Не мой это сын вовсе - чужак какой-то. К бабке надо сходить, вот что. Хорошую, мощную найти. Пусть мне вернет моего нормального ребенка"- с этим и заснула.
  
  *
  
  Подъехал Репкин к поселку, где проживал Р.Р. Расчёскин и оторопел. Поселение небольшое - домов на двадцать-двадцать пять было полностью обнесено какой-то замысловатой тройной сеткой, натянутой на мощные металлические столбы, а вход только один - у которого таксист и остановился.
  
  - Здесь рассчитаемся, - сказал водитель, - дальше все равно мне ходу нет.
  
  Репкин так и сделал, и пошел к запертым воротам. После долгих переговоров его впустили и указали дом православного буддиста. Дом утопал в зелени, была видна только терракотовая черепичная крыша, да красивый петух-флюгер и оцинкованные трубы. У узорчатых ворот Репкина уже ждал какой-то очень важный господин, одетый в костюм-тройку, невзирая на жаркий день.
  
  - Господин Репкин, если не ошибаюсь? - подчеркнуто вежливо спросил костюмированный.
  
  "Дать ему, что-ли, неотразимо-обворожительный голос?" - подумал Максим, но усмехнувшись, тут же отказался от этой затеи. Голосом он больше не играл. Научился владеть им и выражать свои чувства и мысли, да и будя.
  
  - Да, я - Репкин. Дома ли Роман Родионович?
  
  - Они с друзьями ждут Вас в библиотеке.
  
  ""Они" - ну-ну, а ты стало быть дворецкий, по-нашему управляющий. Князя Мышкина я строить из себя не буду и спрашивать "не жарко ли тебе?" не стану" - решил Максим.
  
  Ему стало тошновато от этой сетки, от пропускной системы, снабженной новейшей техникой, от высокомерного утепленного дворецкого и от вызывающей роскоши, которую он видел вокруг себя.
  
  "Уж не завидую ли я богатым?" - размышлял Репкин. "А может, стесняюсь их? Забавно. Надо разобраться в этой мешанине чувств. Впрочем, ведь я за этим сюда и приехал." Он так задумался, что не сразу отреагировал на вопрос управляющего.
  
  - Это все Ваши вещи? Составьте их тут - возле колонны, и, следуйте за мной.
  
  *
  
  Лето кончилось. Стоял октябрь - очень тихий, теплый и пригожий. Сидя в беседке за чашкой чая, Репкин и Парасон с друзьями подводили итог тому, чему научился Максим.
  
  - Прежде всего, Эмиль, мой драгоценный наставник, - торжественно начал Репкин, - вы привили мне интерес к знаниям, вкус к чтению, размышлению и анализу. Я начал пытаться делать выводы не только из всего услышанного и прочитанного, но и происходящего внутри и во вне меня. Возможно, мои выводы ошибочны, но то, что я это понимаю и то, что я ни в коем случае не претендую ни на какую истину, радует меня больше, чем если бы я решил, что знаю истину в последней инстанции. Это вселяет в меня надежду, что я живой человек, и пусть на ощупь, но двигаюсь в нужном направлении. Дорогой мой учитель, Вы вдохнули в мой мозг разум, а в мое сердце - надежду, и я, по справедливости, считаю Вам моим отцом.
  
  - Мальчик мой, ты переоцениваешь мой вклад, - Эмиль обнял и расцеловал Максима.
  
  - Отнюдь, Эмиль, Вы вдохнули в бревно жизнь, а Людвиг с большим мастерством обтесал эту ожившую колобашку. Благодаря его трудам я познал искусство этикета, искусство нравится людям. Людвиг научил меня говорить правильно и красиво, владеть голосом и телом, управлять эмоциями, вести себя достойно и прилично в любых ситуациях, а так же ухаживать за своим телом, правильно подбирать и элегантно носить любую одежду. Низкий Вам поклон, Людвиг. Каждый Ваш урок, каждое Ваше слово, все прочитанное по Вашей указке осталось во мне, принесло мне безусловную пользу и, уверяю Вас, мой дорогой учитель, что Ваш ученик Репкин никогда и ни при каких обстоятельствах не опустится ни во внешнем виде, ни в речи, ни в манерах до того дикого существа, которое Вы год назад приняли в свои умелые руки.
  
  Людвиг крякнул и покраснел от удовольствия.
  
  - А, каков? Принц Уэльский может отдыхать. Вот так-то. Моя марка!
  
  Все, одобрительно посмеиваясь, пожимали Людвигу руки, а Репкин кланялся и благодарил уже следующего своего наставника.
  
  - Иван Всеволодович, Вы щедро и откровенно распахнули передо мной кладезь Ваших знаний. Благодаря Вам я узнал что во вполне психически здоровом человеке могут находиться несколько личностей. В лучшем случае это ребенок, взрослый и родитель. Тут хотя бы бразды правления может взять взрослый и разумно вести родителя и ребенка по перипетиям жизни. Но бывает, что личностей, проживающих в нашем сознании, вернее, в подсознании гораздо больше, и они не очень дружны между собой. Кроме того, Вы мне четко объяснили, чем отличается сам человек (с его внутренними личностями) от "Я-образа" этого человека, то есть того образа, с которым он себя отождествляет. И чем глубже разница между ним и его "Я-образом", тем тяжелее раздирающе его душу комплексы. Теперь я понимаю, из каких источников рождаются эти личности и эти "Я-образы", как их создает и формирует мозг человека, как человек срастается с ними и мучается ими. Вы дали мне в руки и научили пользоваться всеми известными инструментами борьбы с этими фантомами: работу с мыслями, визуализацию, аффирмацию, "якорения", дыхательные техники и прочие чудесные методы самопомощи. Вы научили меня разбираться в себе и доходить до самых глубинных побуждений и истоков своих действий, печалей и радостей. Теперь я могу пересматривать свои программы, удалять и заменять другими, те их них, которые перестали мне помогать и начали мешать. Вы помогли мне простить и отпустить все и всех, кто вечно сидел у меня на ментальной скамье подсудимых. Я понял, что только я сам являюсь сценаристом, режиссером и актером своей жизни, и только я один могу и должен, не кивая ни на людей, ни на обстоятельства, взять на себя ответственность за мою жизнь и судьбу. Но, главное, Вы помогли мне простить и понять себя, отнестись к себе бережно и с уважением. Так, что только теперь я могу не искусственно, а искренне понимать, принимать и уважать других людей. Глубокочтительный Иван Всеволодович, я понимаю, что те знания, которыми Вы меня вооружили, будут мне необходимы всю жизнь. Ведь работа над собой, если она началась, не может быть закончена. Она заканчивается вместе с жизнью человека, ибо если он посчитает, что эта работа закончена, то умирает заживо. Спасибо Вам за ваши великие труды. Я всегда буду считать Вас экологом моей души.
  
  - Да, я не зря работал с Вами, Максим, редко попадаются такие трудолюбивые и способные ученики. Все-таки подумайте над моим предложением. Поступайте на психфак. Я помогу Вам и с учебой, и с аспирантурой.
  
  - Спасибо, Иван Всеволодович, я, конечно, буду думать, чем заняться в будущем.
  
  - Дорогие мои, спасибо вам, что помогли Максиму преобразить и понять себя, - сказал Эмиль.
  
  - А ты почему многозначительно молчишь, Ромочка?
  
  Расчёскин продолжал молча поглаживать подбородок. Репкин, прекрасно изучивший "язык" тела, замер. Он понимал, что Р.Р.Р. решает, стоит ли ему работать с ним. Если сейчас дотронется до кончика носа, то встанет, да так и уйдет молча, а если сложит пальцы пирамидкой... Есть. Пальцы сложились и Расчёскин заговорил:
  
  - Друзья мои! К сожалению, я не имею педагогического таланта, это ваша прерогатива, но видя, что мальчик действительно толковый, любознательный и трудолюбивый, я решил завершить начатую Вами работу и поговорить с ним о буддизме. Кроме того, я открою перед ним мою библиотеку - пусть занимается. Мне показалось, что по уровню самостоятельности и ответственности за себя он готов к восприятию основ этой философии.
  И обратясь к Максиму: " Ты хочешь поработать со мной над этой темой или тебе достаточно тех знаний, что ты получил от моих друзей?"
  
  - О, да, да, я готов! - воскликнул Максим. - Я готов на любые трудности...
  
  - Что за глупости. Я тебя пытать не намерен. Запирать тебя в скале лет на тридцать и предавать аскезе не собираюсь. Ты многое уже знаешь. Многое тебе предстоит узнать. Что поймешь из этого, то поймешь. Что не поймешь - придет со временем. Разжевывать и класть тебе в рот не стану, но на все толковые вопросы постараюсь ответить. Времени у нас немного - всего пару месяцев. Не будем его терять. Пойдем в библиотеку и подберем литературу.
  
  Расчёскин направился к дому. Репкин вскочил, желая устремиться за ним, но тут его взял за руку Парасон.
  
  - Мальчик мой, мы уезжаем отсюда 30-го декабря. Прошу тебя, с утра 29-го декабря зайди ко мне в комнату, чтобы поговорить о том, что ты узнал, а до этого дня ни на кого не отвлекайся.
  
  Репкин кивнул и побежал догонять Р.Р.Р.
  
  *
  
  Зима выдалась снежная и переменчивая, то так заметет, своих рук не видно, то оттепель - все сосульки текут и падают, а под ногами голый лёд. Именно сильную оттепель обещали 30-го и 31-го декабря. Но в ночь с 28-го на 29-е декабря вьюга свирепствовала, визжала и выла за окном. Парасону не спалось. Он встал, затопил камин. Огонь разгорелся быстро. Славно потрескивали поленья в камине, Эмилю не захотелось включать электричество. Он зажег все свечи на большом канделябре, стоящем на низком мраморном столике, подвинул к столу два кресла и решил дожидаться утра, а с ним прихода Репкина. Они почти не виделись с того октябрьского дня, когда Максим скрылся в доме вслед за Романом. Даже к обеду, когда все собирались в большой столовой, Максим не выходил. Еду ему приносили в комнату.
  
  - Что ты с парнем делаешь? - спрашивали друзья Расчёскина.
  
   Расчёскин усмехался и пожимал плечами.
  
  - Да это он сам с собой делает. Работает, как проклятый. Читает, не поднимая головы, а потом пристает ко мне с вопросами и не отстает , пока не получит ответа. Похоже решил стать Буддой за одну текущую жизнь. Только не понятно, когда он так торопится? Я его не раз пытался притормозить, но он закусил удила и взял галоп. Упорный человек. Бог ему в помощь.
  
  И теперь, с нетерпением поджидая своего любимого ученика, Парасон понимал, что Максиму есть о чем ему рассказать.
  
  - Вы не спите, Эмиль?
  
  - Нет, мой мальчик, жду встречи с тобой, как хорошо что ты пришел.
  
  - Я очень обрадовался, когда увидел свет из-под Вашей двери, Эмиль. Хотелось поговорить с Вами до того, как проснется и загудит дом. Помните, как в больнице я все мучил Вас ночами своими глупыми вопросами, а Вы терпеливо мне отвечали?
  
  - Конечно, помню, и тебя, тогдашнего, тоже. Кажется, это было совсем недавно - года не прошло, а передо мной совершенно другой человек. Поистине потрясающее преображение! Я так горжусь тобой! С нетерпением жду твоего рассказа о том, что ты узнал от последнего своего наставника.
  
  Кресла были сдвинуты, и Репкин неспешно начал свой отчет.
  
  - Прежде всего, Родион Романович познакомил меня с основами буддизма, объяснив мне, что и психология, и буддизм изменяют человека, но если психология не выходит за рамки повседневности, то буддизм указывает на вневременное, несотворенное. Конечно, я познакомился с биографией Будды и с жизнеописанием его самых выдающихся учеников и последователей. Я узнал о восемнадцати качествах драгоценного человеческого рождения, которое так трудно обрести. Мы обсуждали всевозможные варианты реинкарнации в зависимости от зрелости кармы, понятиях и законах кармы и, конечно, подробно изучили не благие и добродетельные деяния, влияющие на созревание человеческой кармы. Я много прочел о четырех благородных истинах и восьмеричном пути. Родион Романович дал мне практику чтения мантр, молитв, медитаций, практику осознанности, очищения речи и ума. Мы много говорили о пробуждении и просветлении, то есть о реализации своей истинной абсолютной природы, называемой природой Будды. Мне страстно захотелось выйти за пределы неведения и слиться с абсолютной истиной, которая есть внутри у каждого из нас. Мне объяснили, что все благие качества исходят из бескорыстной заботы о благе других. Я осознал, что страдание по буддизму есть неведение. По вине этого неведения мы не способны видеть те физические и ментальные силы, что в совокупности создают иллюзию плотного материального мира. Это приводит к цеплянию и обрекает нас на скитание в круговороте бытия, имя которого "сансара". Отдаляясь от своей фундаментальной основы, мы попадаем в ловушку восприятия всех явлений как реальных, и это порождает сансару со всеми ее страданиями. Я внимательно читал о деятельности нашего ума, основанной на принципе разделения. О потере осознанности под влиянием трех ядов: 1. Вожделении или привязанности, 2. Гнева или агрессии 3. Неведении, стремящегося овеществить реальность и придать ей форму. Пропитанные этими ядами, мы начинаем уплотнять наши концепции путем всевозможных умопостроений. Получается, что любое жизненное обстоятельство или эмоция, будь то счастье или страдание - все это ничто иное, как фантазия нашего ума. В этом смысле все, за что мы пытаемся зацепиться, является сном. Хорошая или плохая, счастливая или несчастная, тяжелая или легкая, духовная или мирская жизнь - все это просто сновидение на разработку и обдумывание которого уходит вся наша жизнь. Объекты восприятия сменяют друг друга, цепляясь за них, мы превращаем их в плотные и неподвижные, это ведет к суждению, а суждение лишает нас покоя. Цепляние, суждение, уплотнение явлений - бессмысленные способы развлечь себя, мешающие распознать подлинную природу происходящего. Цепляние за "я" ведет к агрессии, цепляние за то, что находится вне я - к привязанности. Это всё иллюзии, не обладающие сложной природой или плотной формой. Вопрос стоит только в том, насколько серьезно к ним относимся. Насколько важным нам кажется настоящий момент и чем он отличается от сновидения? Все явления рождаются внутри нас подобно снам. Неплохо бы пробудиться и понять, что происходит в реальности, а что - нет, поскольку в результате противоречия между тем "что есть" и тем "что представляется" возникают все виды ошибок. И только, когда наш пугливый ум понимает, что по своей природе подобен пространству и поэтому неразрушим, он становится бесстрашным. Только тогда он может начать развивать все свои совершенные качества. Радость возникает в те мгновения, когда мы в "здесь и сейчас" забываем что-либо хотеть. Тогда мы просто наблюдаем игру смены внутреннего и внешнего. Осознание этого вызывает в нас волну удовлетворения и смысла, то есть переживание внутреннего богатства самого ума, для которого все является его же свободной игрой, и не так важно, какие сцены разыгрываются сейчас. Мы просто радуемся многочисленным возможностям ума. Конечно, я ознакомился с различными путями, по которым могут идти буддисты, и с этапами этих путей. Многое думал об умирании, смерти и промежуточном состоянии. О шести мирах сансарного бытия.
  
  Репкин вдруг замолчал и, тяжело вздохнув, опустил голову.
  
  - Что ты вдруг закручинился, Максим? Ты, как всегда, порадовал меня своими успехами, полнотой своих знаний, причем за такое короткое время. Что же ты так тяжело вздыхаешь?
  
  - Дорогой учитель, я знаю для чего Вы просили меня прийти сегодня. Вовсе не для того, чтобы проверить насколько добросовестно я занимался, а для того, чтобы я поделился с Вами своими выводами из того, что узнал.
  
  - И что же, эти выводы так огорчительны?
  
  - К огорчению они отношения не имеют, а вот даются мне с большим трудом.
  
  - Я это вижу, Максим. Итак...
  
  - Итак. В какой-то момент я был опьянен этой философией. Надо сказать, что и сейчас я не сомневаюсь, что она является отголоском каких-то величайших космических знаний. Возможно только их эхом - тем, что дошло до нас, и тем, что мы смогли воспринять. Так вот, в момент моего опьянения я решил, что смысл моей жизни в устранении всех омрачений из моего ума и реализации всего моего благого потенциала. Причем мне было мало личного спасения. Я вознамерился спасать, пробуждать и вести к просветлению и счастью все живые существа. То есть решил я стать Буддой. Вплоть до вчерашнего дня все грузил этим. Представлял, как я избавляюсь от всех возможных земных привязанностей, учусь управлять мыслями и снами, выходить из своего тела и снова входить в него, либо в другие тела, летать по воздуху, ясновидеть, ходить по воде, проходить сквозь стены, поднимать неизлечимо больных, быть властным над временем, появляться одновременно в разных местах и т.д. и т.п., то есть стать пробужденным, слитым с Создателем. Стать творческой составляющей Создателя. Вот до чего догрезился!
  
  - А что случилось вчера?
  
  - Опомнился я, и смешно стало. Как только рассмеялся - растаяла это греза, как дым. Я увидел корень этой мечты - банальную гордыню. А сверхъестественные способности - просто побочный эффект на определенном пути. Их нельзя демонстрировать, разве только во славу своей гордыни, если не для чего-нибудь похуже. Только когда я это ясно увидел, что сущность буддизма, да и всего, чему учили меня Вы и Ваши друзья, состоит в том, чтобы избегать причинения вреда другим и помогать им настолько, насколько это возможно. И тут же все свелось к нашему первому разговору о разных дорогах. Тогда, Эмиль, Вы, по своему царскому великодушию, предрекли мне дорогу любви и даже сказали, что я по ней уже иду. Спасибо, Эмиль, за мощный аванс. Я ведь хорошо понимаю, что все бесценные знания, подаренные Вами и вашими друзьями, могут облегчить и даже сделать гладкой любую дорогу, кроме этой. Потому, что она не социальная, не общественная, тяжелая и узкая. Но вчера вечером я ясно увидел перед собой все четыре дороги и понял, что осознанно и безвозвратно выбираю дорогу любви, по которой еще не шел. Понимаю, на что я иду, понимаю, что я мал и слаб, но я сделал выбор! Ну, а что касается буддизма, то, как уже говорил, я потрясен и конечно уважаю это учение, как отголосок величайших знаний, но желательно иметь его без буддистов, а христианство как нежный ручеек буддизма иметь без христиан, ну а коммунизм, как лужицу христианства - без коммунистов. Мне показалось по собственному опыту, что люди сильно портят все эти великие идеи и при грубом человеческом прикосновении они искажаются до неузнаваемости. Ну, а свою разбушевавшуюся гордыню я решил засунуть подальше и побежать, зашагать, поползти - уже как получится, в выбранном направлении. Как Вам мой вывод, дорогой наставник? Не покоробил?
  
  Эмиль встал, крепко обнял Репкина и сказал: "В добрый путь, мой мальчик!"
  
  *
  
  Перед Новым годом навестила Валентину Петровну Репкину судья Волкова. Старший судья! Дама важная, с большими связями. Сама пожаловала. Валя разволновалась, не знала, куда и усадить такую гостью, но та садится не стала, даже шубу снять не пожелала. Судья очень строго предупредила Репкину, чтоб та заканчивала пить. Все же слишком заметно стало, и жалобы пошли. "Если не хочешь потерять место, то опомнись, возьми себя в руки, Валентина Петровна. Ты - пенсионер, так что даже выживать тебя не придется. Уйдешь в 24 часа по собственному желанию".
  
  Посмотрела на Валю хмуро, затем цепко и внимательно оглядела Репкинскую жилплощадь. Крякнула одобрительно и была такова.
  
  *
  
  Валя стол собрала праздничный, тряхнула стариной, а батон забыла купить. Хлеб есть, а булки нет.
  
  - Сыночек, сходи в круглосуточный за угол. Они еще работают. Купи батон. А я пока на стол накрою. Проводим Старый год. Безропотный Максим надел пальто и вышел. Магазинчик действительно работал. Продавщица разговаривала со старушкой-покупательницей об ужасах нынешней зимы. Ужасы заключались в падающих сосульках. Крыши часто чистить некому, вот и старались пешеходы отходить подальше от домов, а там проезжая часть - тоже страшно.
  
  - Как угорелые носятся, и половина из них выпивши, - жаловалась старушка.
  
  А продавщица о своей беде толковала - огромная сосулька покалечила их машину - пробила лобовое стекло, снесла зеркало. "Кошмар! Никто отвечать не хочет, а где на ремонт такие деньжищи взять?"
  
  Репкин поздравил женщин с наступающим. Купил батон. Помог старушке сойти со скользких ступеней и пока поддерживал ее под трясущийся локоть, почувствовал, как его пронзила жалость и нежность к этой немощной женщине. Посмотрел ей в лицо и понял, что она была красавицей, да и сейчас прекрасна. Взял, да и сказал ей об этом. Она с изумлением вскинула на него потухшие глаза, которые, встретившись с его улыбкой, вдруг наполнились жизнью. Старушка рассмеялась каким-то молодым смехом, поблагодарила за комплимент и пожелала Максиму всяческого счастья.
  
  Разошлись. Репкину приятно стало на душе и он твердо решил сразу после Нового года пойти санитаром в хоспис. "Буду утешать людей и провожать их в другой мир. Буду кричать им в ухо - на свет иди, на свет и ничего не бойся! Все, решено, а там жизнь покажет..." Максим не успел додумать эту мысль, как раздался какой-то странный глухой звук - словно невидимая рука ударила в огромный барабан. Максиму показалось, что он совершил большой прыжок в сторону.
  
  "Странно, - подумал Максим, - я даже в юности так не прыгал. Ах, вот почему я это сделал," - понял он.
  
  Прямо перед ним, вытянувшись на весь тротуар, лежал мужчина, весь засыпанный крупными бриллиантами. Бриллианты переливались в ярком свете полной луны.
  
  "Это что за чудо?" - изумился Репкин. Он подошел поближе. Мужчина был очень красив - строгое иконописное лицо становилось белее снега, мягкие золотые волосы разметались по искрящимся камням.
  
  "Главное, я откуда-то знаю этого человека, но не могу вспомнить, где его видел. О, да это не бриллианты, а рубины," - подумал Репкин, наклоняясь к лицу мужчины, из-под головы которого растекалась бордовая лужа, окрашивая льдинки. Только тогда увидел Максим в зажатых пальцах мужчины хозяйственный мешочек, а из мешочка выглядывал нарезной батон. И сразу пришло понимание, где видел и что произошло.
  
  "Не успел, - с тоской подумал Максим, - ничего не успел..."
  
  Стало Репкину и тошно, и страшно. Он задрожал и хотел заплакать, но взял себя в руки, вскинул голову и громко сказал: "Не дрейфь, Макс, ничего не бойся!" Сказал и тут же оказался в лодке старика-соседа. Старик взмахнул веслами и тихо спросил: "Ну, мальчик, куда тебя везти?" Максим оглянулся. Они плыли по прекрасному озеру. С одного берега поднимался желтый туман, с другого - зеленый, а впереди разливался красный. На озере росли огромные кувшинки.
  
  "Это, наверное, и есть лотосы," - подумал Репкин, дотрагиваясь до нежных лепестков и заглядывая в прозрачную воду. В воде красивые девушки играли с яркими рыбками. Красавцы смеялись и махали ему рукой.
  
  - Ишь ты, какие веселые, - Репкин тоже им помахал и заулыбался.
  
  "Чего я радуюсь-то? Я же умер и меня, небось, соседушка на суд везет. Засудят и наказание назначат. По совокупности меньше ада не получится". Максим детально вспомнил ужасы всех адов, о которых читал у Расчёскина. Страх опять начал охватывать его, но он снова гордо вскинул голову, повел плечами и скинул гадкий страх со спины.
  
  "Это ведь я сам себя запугиваю. Если в моей душе только ад, то и буду в нем проживать. Однако, возможно, что в этом моем аду еще кто-то живет и мучается, так я хоть ему или им постараюсь облегчить жизнь. Буду утешителем в саду, раз не смог стать санитаром".
  
  Старик отвлек Максима от размышлений, снова задав свой глупый вопрос.
  
  - Не на прогулке, сосед, строго следуй заданному курсу, - ответил Максим Николаевич, помня, что за дурацким вопросом следует дурацкий ответ.
  
  Старик рассмеялся: "Ну, тогда прибыли" - и исчез. Исчезла лодка и озеро, только ослепительный свет, прекрасный, добрый, гармоничный, живой, веселый, нежный, родной разлился всюду.
  
  Максим вскочил, поднял руки: "Какое счастье, я дома!" - и растворился в великом свете...
  
  *
  
  Ждала, ждала Валя сына с батоном, да потихоньку сама стала провожать старый год и незаметно сильно наклюкалась. Тут пришла ей в голову веселая мысль. Решила Валя деду лодку спалить. И спалить ее петардой. Ищи-свищи потом виновника. Все стреляют у реки - там разрешается. Радостно хихикая и аж пританцовывая, спустилась Валя к реке, а лодки - нет. Она туда-сюда - пропала лодка. Видимо, ее дед куда-то перетащил. "Черт хитрый! В новогодний вечер и то настроение попортил, не дал по человечески развлечься". Так и вернулась за стол ни с чем.
  
  *
  
  Похоронив сына, Репкина в открытую напилась, без всякого дурацкого сока и смело толкнув дверь комнаты деда, вошла. Счас она с ним разберется, счас она его на куски порвет! Это он виноват в гибели ее мальчика. Точно он, больше некому. Счас за все ответит - страха больше не было. Чего ей теперь бояться? Однако Валентину Петровну ждал обман. Комната была пуста. Не только старика, но и следов какого бы то ни было человеческого присутствия в комнате не наблюдалось. Голые стены, да с колонн печально поглядывали купидоны с отбитыми сильной Максимовой ногой носами. Валя пометалась по комнате, постучала головой об эти голые стены, повыла, да и вышла в чем была на заснеженную улицу. Снег шел ровно, крупно, красиво, белой стеной. Валя нырнула в эту стену, да и сгинула. Никто больше ее не видел, так что судье Волковой пришлось опознавать какое-то женское тело, вынырнувшее летом в аккурат у борта теплоходика, возившего выпускников школы Љ106 под визг выпускниц. Орали девицы для порядка. На самом деле они прекрасно знали, что такие трупы называются "поплавками", и их много находят в заливе. Так что барышни скорее обрадовались этому маленькому приключению. Хоть будет что вспомнить о выпускном вечере и выложить в "сеть". Вот этот-то труп Волкова и опознала как Репкинским, хоть ничем утопленница Валентину не напоминала. Да не все ли равно. Главное дело - документы на руки получить о смерти Репкиной. Ну, а документы на наследование Репкинской квартиры у судьи давно были заготовлены. А если по документам Валя утонула, а квартира переходила Волковой, то пусть, кто хочет доказывает, что это не так. Суд у нас праведный, а страна - ох, какая бумажная!
  
  *
  
  Судья Волкова смогла въехать в квартиру Репкиных только спустя полтора года. Были, конечно, кое-какие препятствия, но Волкова их с честью преодолела. Стоя у окна и любуясь нежной, кружевной зеленью Летнего сада, судья ликовала.
  
  Ремонт был закончен, и теперь стоило подумать о новоселье. Главное - пригласить всех нужняков и ни о ком не забыть.
  
  Волкова села за стол, достала бумагу, ручку, погрызла ее по привычке и попыталась сосредоточится. Но это оказалось трудной задачей, потому что сын ее - Денис сидел за компьютером и очевидно не мог выйти на более высокий уровень, так как орал дурным голосом и бил ногой в стену.
  
  Судья поднялась, закрыла дверь в комнату сына, затем в свою и наступила тишина.
  
  - Вот что значит старый фонд - на совесть строили, - подумала Волкова.
  
  Удовлетворенно вздохнув, она принялась составлять список.
  
  26 октября 2013 года
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"