Разумов Геннадий Александрович : другие произведения.

Жизнь - черная и белая

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Справедливость впечатления о лубочной искусственности фольклоризма канадских переселенцев подтвердилась, когда в круизе вокруг БРИТАНСКИХ островов я посетил настоящие ирландские Дублин, Белфаст и шотландские Глазго и Эдинбург. Хотя и там можно было заметить аналогичное восточной Канаде стремление привлечь внимание приезжих к местным политическим и конфессиональным проблемам сепаратизма. Теперь это относилось к многолетней борьбе ирландского католицизма с британским англиканством и шотландской этнической идентичности с англосаксонским великодержавьем.
  Глава 26. ГАЛОПОМ ПО ЕВРОПАМ
  
  ЗА ЛА-МАНШЕМ И ДО НЕГО
  
   Справедливость впечатления о лубочной искусственности фольклоризма канадских переселенцев подтвердилась, когда в круизе вокруг БРИТАНСКИХ островов я посетил настоящие ирландские Дублин, Белфаст и шотландские Глазго и Эдинбург. Хотя и там можно было заметить аналогичное восточной Канаде стремление привлечь внимание приезжих к местным политическим и конфессиональным проблемам сепаратизма. Теперь это относилось к многолетней борьбе ирландского католицизма с британским англиканством и шотландской этнической идентичности с англосаксонским великодержавьем.
  Но, естественно, и здесь обычная туристско-образующая предприимчивость не была в отпускной расслабухе. Вместе с теми же фольклорными ривердансами и клетчатыми мужскими юбками в качестве экскурсионных шоколадок нарасхват шли многочисленные старинные шотландские замки и другие средневековые рыцарские конфетки. Но эти мелкие сладости ни в какое сравнение не шли по размаху использования с кремовой коврижкой мифической доисторической динозаврихи Несси, ванильно-карамельная начинка которой ежегодно притягивает на Лох-несское озеро миллионы туристов, заваливающих несметным количеством зелененьких купюр бесчисленные кофушки, бутики, сувенирные лавки.
  Кстати, такую же аферу с деланием денег "на ровном месте" в ту же морскую поездку я встретил в не менее знаменитой туристской мекке - нагромождении каменных плит Стоунхенджа в южно-английском графстве Уилшир. Ну, как тут было не вспомнить бессмертные "Двенадцать стульев" Ильфа и Петрова с затеей Остапа Бендера, собиравшего рубли на продаже билетов за вход в пятигорский Провал "с целью его капитального ремонта, чтобы не слишком проваливался".
  
  С посещением АНГЛИИ, а конкретно Лондона, связаны у меня драматические события, когда, намереваясь побывать в швейцарской Женеве, я застрял на целую неделю в туманном Альбионе. Прилетев из Лос Анджелеса на боинге компании "British airway" в лондонский Хитроу, мы с Линой прошли регистрацию, получили посадочные талоны и поехали в терминал Љ5 для пересадки в другой самолет. Но здесь творилось нечто несусветное: зал ожиданий был переполнен, люди сидели и спали на полу, все скамейки, стулья, кресла были заняты, со всех сторон неслись крики, стоны, детский плач, было очень душно и жарко, воздух синел от густого амбрэ, настоянного на запахах пота, одеколона, жареных кур, гнили и мочи. Оказалось, произошел какой-то сбой компьютеров - то ли хакерская атака, то ли электроника подвела.
  Вот, подумал я, "плоды просвещения", "техника на грани фантастики", из-за отказа от старого доброго ручного управления, от замены опытного думающего диспетчера неживой кнопкой и клавишей столько неприятностей - задержаны и отменены десятки рейсов, тысячи людей застряли в многосуточном безнадежном ожидании. А что, если это нападение хакеров не случайность, и неровен час, здесь в толпе вдруг возникнет черная фигура джихадистки с взрывчаткой под паранджой?
  Надо было что-то предпринимать. Но все мои попытки что либо выяснить натыкались на твердокаменное "it is not known". Между тем, за окнами быстро темнело, и перспектива провести ночь на чемоданах никак не прельщала. Я нашел аэропортовскую служащую, и она, взглянув на наши старые физиономии, осложненные усталостью 10-тичасового полета, посоветовала поехать в гостиницу.
  Однако, у стойки, где давали направления на ночлег, таких, как мы, усталых и немощных, а также женщин с малыми детьми было настолько много, что мы простояли в очереди не менее двух часов. Оказалось, что даже думать о ближней аэропортовской гостинице было нечего, да, и в городе большая часть отелей была забита под завязку. Нам достался захудалый номер (причем за немалую цену) в каком-то задрипанном постоялом дворе где-то возле Гайд парка.
  Теперь возникла новая совершенно непредвиденная затырка - выбраться из аэропорта. К кабинкам паспортного контроля, таможенным барьерам, охранным пропускным пунктам вились длиннющие хвосты, простоять на ногах в которых, по всей видимости, предстояло всю ночь. Уж лучше нам было бы, наверно, остаться переночевать на чемоданах.
   И вдруг мое боковое зрение, поддержанное мозговым штурмом, нашло одиноко приткнувшееся к стене инвалидное кресло с большими велосипедными колесами. Я схватил его за ручку, посадил на него растерявшуюся поначалу и ничего не понявшую Лину, взгромоздил ей на колени чемодан и быстрым шагом нахально покатил мимо очереди к заветному выходу. Никаких препятствий и даже завистливых или недоуменных взглядов нам не встретилось, и не прошло получаса, как мы уже были на улице под начавшимся мелким лондонским дождиком-drizzle. Теперь предстояло преодолеть последний барьер - огромную очередь на такси, который я таким же нахрапом обошел, и, потратив последние денежки-cash, мы добрались, наконец, до узких, но мягких постелей. Я думал, что их мять нам придется не больше одной ночи. Но фигушки - их оказалось целых четыре, аэропортовская электроника долго еще барахлила, и разгрузка терминала позволила нам по полной насладиться Пикадильей, Биг-Беном и другими знаменитыми достопримечательностями английской столицы.
  Ни в какую Женеву, конечно, мы не попали.
  
  ПРА-РОДИНА АШКЕНАЗОВ
  
  Известно, что издалека все черные кошки именно черные даже, если у них лапы или хвост серые. Тем более, невозможно было заочно выделить какую-либо разношерстность в странах, которые я разглядывал только на географических картах. Разве могло у меня возникнуть когда-либо предположение, что такой карлик, как ЛЮКСЕМБУРГ, способен хоть на какое-то разнообразие. А оказалось, да. На востоке он белеет фахверковыми стенами германских домов, а на западе грассирует французским сленгом. На севере холмится Арденнами, а на юге, вопреки названию, зеленеет низменностью "Красные земли". И только сама столица Люксембург кажется относительно однородной, несмотря на ее пересеченный ландшафт со стоящим на возвышенности Верхним и спускающимся к реке Нижним городом, со старинным мостом и дворцом Великого Герцога.
  
  Что уж говорить о великой ГЕРМАНИИ, которая оказалась очень даже разновеликой. Я ощутил это уже в первой своей поездке по западным ее окраинам. Мне довелось тогда почти 2 недели провести в Саарбрюккене, городе, где французское присутствие проскальзывает в архитектуре барокко старинного замка, моста через реку Саар, церкви XY-го века, многочисленных забегаловок-бистро и других признаков былого галльского присутствия.
  Потом на местном пароходике мы проплыли по Рейну на север, в частности, посетив один из самых старых германских городов Трир с его древнеримскими Порта Нигра. Эти "Черные ворота" фортификационной крепостной стены, возведенные во имя императора Августа в 180 году н.э. из белого известняка, стали так называться потому, что почернели от неумолимого времени и ненасытного поглощения этими воротами каминной сажи и уличной пыли. Ну, и, конечно, я не преминул посетить в центре Трира знаковое место для каждого воспитанника коммунистического вероисповедания - квартиру-музей бородатого основоположника Карла Маркса.
  
  Иначе выглядела для меня другая Германия, когда я попал в Баварию и несколько незабываемых дней провел в Мюнхене. Среди разных Венеций, Клондайков, Эльдорадо и других нарицательных географических названий он занимает свое отдельное место. Звучание этого слова у многих европейских евреев, особенно пожилых, вызывает образ полутемного пивного бара - притона толстомордых чернорубашечников со свастиками на красных нарукавных повязках. Ведь именно в этом бандитском логове зародился германский фашизм.
  И здесь же, в мюнхенском отеле, в 1972 году прогремели выстрелы, возвестившие миру о начале очередной стадии наступления исламского терроризма. С расстрела здесь олимпийской команды Израиля начался путь к крушению небоскребов в Нью-Йорке, взрыву поезда в Испании, дымным хвостам горящих машин во Франции, расстрелу геев во флоридском Орландо, наездам машин на пешеходов и всем другим ужасным пакостям ХХI века.
  Но сегодня Мюнхен блистал передо мной яркими картинами-витринами дорогих ресторанов и бутиков, неоновыми огнями реклам и сияющими витринами дорогих магазинов. Но особенно я насладился бесподобной коллекцией Рубенса (плюс Рембрандта, Босха, Дюрера и т.д.) в картинной галерее Пинакотека. Столица Баварии гремела боем диковинных старинных часов на городской ратуше, струнно-барабанно-духовой игрой уличных музыкантов и аудио-гидовым русским сопровождением городской экскурсии на двухэтажном автобусе "Hop On Hop". А один случайный прохожий показал нам дом, на входных дверях которого среди других висела желтая латунная табличка с гравированной надписью "Pliseckay & Shedrin". И вообще, на улицах Мюнхена нередко попахивало московско-нижегородским духом, во всяком случае, чуть ли не от каждого 10-го прохожего до меня доносились родные звуки великого могучего, часто сопровождавшегося легким матерком с неизменным чередованием слов-ширм "блин" и "бля".
  
  Из Мюнхена мы поехали к моему другу в Бейройт, небольшой баварский город, имя которого недоброй для меня памятью связано с Рихардом Вагнером, хотя и неплохим композитором, но откровенным антисемитом и любимцем Гитлера. Кроме его блестящей увертюры "Риенци", пластинка с которой многие годы крутилась в Москве на моей радиоле, все остальное им написанное, включая длиннющие оперы, вызывает у меня откровенную зевоту. Неприятное ощущение вызвал у меня и черный надгробный камень, стоявший над могилой нацистского функционера-генерала Альфреда Йодля, похороненного на кладбище у бейротской лютеранской кирхи.
  
   Совсем иные чувства я испытал, проехав по приятной "Романтической дороге", названной так американцами, армейские гарнизоны которых стояли в послевоенной западной зоне оккупации. Здесь в небольших баварских городках их офицеры и солдаты приятно проводили в сексуальном отпаде свои увольнения и отпуска с временными и постоянными женами и любовницами. Особенно мне понравился Ротенбург, сказочный городок, уютно спящий на берегах реки Тауберг. Он радует глаз средневековыми каменными стенами средневекового фортресса, ратуши и собора, лабиринтом узких улочек с милыми домиками, своими черепичными крышами, похожими на лесные подосиновики.
  Не меньшее удовольствие доставил и Нюрнберг с его "исторической милей", привлекающей туристов 25 достопримечательностями, красивой рыночной площадью, Замком, Мясным мостом и, конечно, зданием городского суда, где в ноябре 1945 года проходил знаменитый Нюрнбергский процесс суда над нацистскими преступниками.
  
  В еще одно посещение Германии я получил незабываемое удовольствие от прогулок по небольшим приткнувшимся к речным путям Рейна средневековым городам. Особенно запомнился Шпайер, родовое гнездо Фридриха Барбароссы, отправная точка многих крестовых походов и место избрания в ХУI веке императора Священной Римской империи.
  Но самое для меня важное то, что этот ныне захудалый провинциальный городок был одним из главных центров зарождения европейского еврейства - АШКЕНАЗОВ. По некоторым сведениям именно сюда по велению римского императора Адриана часть евреев была выслана из Иудеи после поражения восстания Шимона Бар-Кохбы (132-136 гг).
  Материальным свидетельством древнейшего их присутствия на этих землях (кстати, еще до франков) может, в частности, служить то, что в Шпайере раскопаны остатки самой старой в Европе синагоги с баней-миквой ХI столетия. Она и сохранилась лишь потому, что оказалась погребенной под развалинами 2-ой мировой войны.
  Вот здесь, на среднем Рейне, (а не в Баварии, как почему-то я раньше считал), и начал складываться язык идиш. И отсюда наши предки начали свой нелегкий многовековый дрейф на восток, закладывая корни немецкого, польского и русского еврейства.
  Подтверждение этих сведений я позже нашел в интернациональном журнале "Human Genetics", где были опубликованы результаты геномных исследований, согласно которым около половины нынешних ашкеназов произошли от 4 женщин, появившихся на Рейне 1000 лет назад. Правда, такое малое число прародительниц вызывает некоторое сомнение, но оно не мешает тому факту, что уже к XY веку евреев в Европе стало 50 тысяч, а к началу XIX столетия - 5 миллионов.
  
  Бывший у всех нас на слуху по учебе в его университете многих российских ученых знаменитостей прирейнский город Гейдельберг порадовал величественным ренессансным замком в стиле раннего барокко.
  Кобленц отметился в памяти каменными свидетельствами исторических противоречий - странным соседством разъединения и объединения европейских территорий. Первое выражено стенами церкви, где состоялся раздел Франкской империи между ее тремя наследниками, беспутными внуками Карла Великого. Второе, связанное, наоборот, с объединением германских земель в конце XIX столетия, символизируется огромным железобетонным кайзером Вильгельмом, стоящим на "Немецком углу" - слиянии рек Мозеля и Рейна.
  В многолюдном и велосипедно перенасыщенном Кёльне самый большой в мире готический собор со всей печальной очевидностью напомнил, как сурово не только на наших мягких лицах, но и на твердых камнях, отражается неумолимое время. Изящные стрельчатые стены этого архитектурного шедевра, бывшие, очевидно, раньше светлыми, сейчас предстали передо мной грязными черными пятнами - обидными морщинами старости. Интересно, что название этого города Cologne, данное ему когда-то римлянами, стало смысловым и грамматическим корнем слова "колонизация".
  
  Окучивать Германию я закончил, посетив ее восточные земли, немецкие овчарки бывшего лагеря стран "народной демократии" с рычащим именем ГДР. В Берлине подивился трепетной сохранностью ее символа - гигантским помпезным памятником советским воинам в Трептов-парке. Еще более бережное отношение к прошлому узрел я в талантливо придуманном куполе над рейхстагом, под стеклом которого явно просматривается каркас-скелет разбитой в войну крыши. Не менее строго выглядит и лаконичный каменный лабиринт - памятник Холокосту, символично разместившийся неподалеку от бункера Гитлера.
  В Лейпциге, повторяя имперскую гигантоманию, более, чем на 90 метров, восстает над земляной насыпью огромный монумент "Битва народов", самый массивный памятник Европы, посвященный победе в 1813 году над Наполеоном австрийцев, русских, пруссаков и шведов. А в центре города не мог я не преклонить колени перед могилой И.С.Баха, нашедшего вечный приют в небольшой, но изящной церкви.
  Дрезден вызвал ностальгические воспоминания юношества, когда в московской Изобразиловке на Волхонке мы наслаждались знаменитой "Сикстинской мадонной", "Шоколадницей" и другими вывезенными в войну из Германии в СССР шедеврами дрезденской галереи. Тогда же узнал я и цену якобы старинных фасадов дрезденских дворцов и соборов - сплошного новодела. Оказалось, что белый известняк, из которого после войны был восстановлен разрушенный центр города, имеет особое свойство темнеть, покрываясь грязночерными пятнами, удачно имитирующими древность.
  
  * * *
  
  В другой раз на моем пути была БЕЛЬГИЯ с ее великолепным Брюсселем, впечатлившим своим роскошным цветником-ковром на главной площади и писающим мальчиком, многомиллионно повторенным в гипсе, алебастре, бронзе, железе и, что особенно приятно, в шоколаде.
  Помимо бельгийской столицы я побывал в облюбованном туристами Брюгге, облизанном и исцелованном ими во всех его местах. Потом я съездил в Льеж - город, где в начале ХХ века в Королевском Политехническом университете получила высшее образование моя бабушка, сделавшее ее первой женщиной-инженером в России. Но все мои попытки найти хоть какие-либо следы ушедшей эпохи угольного бума в бельгийском Крокиле, на взлете которого и был основан льежский университет, оказались безуспешны. Кроме, конечно, архитектурных излишеств величественного университетского здания с потемневшими от времени массивными стенами. Не нашлось в нем места даже для какого-нибудь плохонького музея, куда я собирался отдать украшенные королевскими вензелями дипломы об окончании университета в 1909 году моими grand-parents.
  
  * * *
  
  Неизгладимое впечатление произвели на меня прекрасные города северной ИТАЛИИ и, главным образом, Генуя, одно из тех мест старушки Европы, где история великой морской цивилизации оборотилась сегодня типовым туристическим бумом. Мы бродили по узким криволинейным улочкам, которые вдруг расступались, превращаясь в просторные площади с величественными древними соборами. Мы дефилировали по набережной, на которую когда-то спрыгивали матросы с многопарусных фрегатов, фелюг, баркасов, и где ныне стояли их игрушечные копии-муляжи, уставленные ресторанными столиками и лавками сувениров.
  Из Генуи мы делали радиальные выезды с найденной в интернете русской индивидуалкой, которая, будучи замужем за итальянцем, подрабатывала туристическим извозом на своей однодверной пикарди. Прекрасным готическим собором порадовал Милан, где удивили еще и зубчатые стены средневековой крепости, навершия их так ностальгически напоминали Московский Кремль.
  В Пизе, даже больше, чем диковинная падающая башня, фотокамеру я нагрузил десятками кадров других прекрасных зданий этого северо-итальянского архитектурного чуда.
  
  Позже я провел несколько замечательных дней в еще одной знаменитой мекке Италии - Венеции. Мы жили в небольшом отеле, расположенном прямо на берегу Большого канала, откуда могли на городском водном "трамвае" почти бесплатно объездить не только весь город, но и всю венецианскую лагуну со всеми ее пригородами. Прокатились мы и на знаменитой гондоле, подивившись ловкости гондольера, виртуозно проскальзывавшего под низкими мостиками и узким кривым каналам-переулкам.
   Съездили мы тогда и в Верону, постояли под балконом с Джульетой, побродили по древним улочкам и площадям Монтеки и Капулети.
  
  * * *
  
  В свою эмиграционную пору такую страну-завлекаловку как ФРАНЦИЯ, которую вместе с ее Парижем можно "увидеть и умереть", я посетил дважды.
  Повторяя почти в точности свой первый, еще из СССР, туда приезд, я начал путешествие по ней с морского порта Гавра. На сей раз, я намеревался проехаться по Нормандии, но, увы, этому не суждено было свершиться - всеобщая забастовка перекрыла пути передвижения. И я еще раз посетовал на толстую лапшу, которую нам вешала на уши советская пропаганда, отмечавшая жирным плюсом любую бузу, затевавшуюся на Западе "угнетенными трудящимися" против проклятых капиталистов с целью выколачивания из них большей зарплаты. Какого хрена, возмущался я теперь, должны из-за этого страдать все остальные, посторонние?
  
   В противоположность северному побережью на юге страны меня тепло принял Прованс. Путешествие началось в Лионе, городе, который в том же советском прошлом был нам известен только по "лионским ткачам", поднявшим черные флаги забастовки рабочих в 1831 году. Оказалось, что не этим, а своими историческими камнями интересен третий по величине город Франции. Его старинные фасады зданий радовали разнообразием архитектуры - от готики и классицизма до конструктивизма и арт-деко.
  
  Из Лиона по ступеням многочисленных шлюзов Роны, служившей в старину сплавом для древних кельтов, мы на борту речного "Vikingа" спустились от Лиона до Авиньона. В той бывшей главной католической обители римских пап мы всласть и в усталь набегались по пересеченке улочек и переулков старого города, замкнутого длинной грядой средневековых крепостных стен.
  Наш корабль ежедневно причаливал то к одному, то к другому берегу французской Галии и Прованса, благодаря чему мы, например, в Арли узнали, что Ван Гог вовсе не сам в приступе сумасшествия отрезал себе ухо, а другой гений кисти Гоген рапирой отсек у него мочку.
  А еще в одном известном с юности городке Тарасконе удивились тому, что его молодежь слыхом не слыхивала о каком-то литературном Тартарене, поселенным когда-то в их городе писателем Альфоносом Доде.
  
  Особняком стоит в моей памяти эльзасская столица Страсбург, город по всему своему духу и внешнему облику скорее немецкий, чем французский. Недаром, Эльзас большую часть своей истории принадлежал Германии. Конечно, мое гидротехническое нутро не могло здесь обойти вниманием причудливую старинную систему каналов, шлюзов, мостов, которыми я любовался с борта речного трамвайчика. Меньшее впечатление производят псевдо-современные конструкции зданий Европейского Союза, а по поводу Страсбургского международного суда вдруг вспомнилась одиозная история, когда он по глупости закона защищал и, кажется, оправдал сомалийских пиратов (?).
  
  * * *
  
  Как и во Франции, в соседней ИСПАНИИ я побывал 2 раза и тоже в разное время. Гвоздем посещения этой страны была, конечно, Барселона, город великого архитектора Гауди, модернизм ("арт-нуво") которого приобрел удивительно сказочное выражение.
   Горбатый Толедо с высоким холмом, крепостной стеной, кафедральным собором, замком, акведуком зеркально отразился в картинах великого Эль Греко, много писавшего этот город. Похожим на Толедо показался мне Бургас, где тоже на горе стоял кафедральный собор, а также Бильбао с его средневековой базиликой и обветшавшими средневековыми фасадами.
  В Валенсии, любуясь смешением готики, ренессанса и барокко мавританского дворца Альказара, я подумал, как спокойно вписалось когда-то мусульманство в европейскую культуру. Так же воспринят был мной красный дворец и арабские сады Гранады, где тоже и намека не было на какое-либо противостояние Христа с Магометом.
  Точно также и в Сарагосе каменное наследие исламского Кордовского халифата мирно существовало со следами христианского Арагонского королевства. Здесь же на узких улочках средневекового мавритано-католического городского центра то тут, то там попадались скромные, но изящные фасады и интерьеры городских синагог, свидетельствовавшие о былом немалом и небедном еврейском присутствии. Вот так мудрый утюг истории благоразумно сглаживает вековые бугры вражды народов и государств. Но, возможно, в те толерантные времена арабского халифата и не было никакого противостояния Востока и Запада. Почему же так агрессивен, воинственен нынешний ислам?
  
  Смотался я и на Канары, рифмовавшиеся с тюремными нарами, куда кухонный русский слоган отправлял ненавистных олигархов. Географическое противостояние на противоположных сторонах Атлантики Канарских и Карибских островов сопровождается в моем понимании также заметной разницей их природных ландшафтов и курортной застройки. Канары плотнее насыщены отелями, ресторанами, магазинами, изрезаны автострадами, грунтовыми дорогами, прогулочными терренкурами и горными тропами. Впрочем, так же, как вообще старая Европа исторически больше уплотнена человеческим присутствием, чем страны Нового Света.
  Однако, курортно-пляжный сервис что на Тенарифе, что на Гран-Канарии показался мне победнее и пожиже, чем на карибских побережьях. Многоэтажные отельные белоснежцы были менее высоки и роскошны, рестораны и кафе предлагали меньше разносолов и кулинарных изысков, а на прилавках торговых молов лежало больше однообразных кичевых сувениров. Хотя, возможно, мои наблюдения были не очень представительны, а, значит, выводы неправильны и неточны.
  
  * * *
  
  Романтика старой Европы особенно ощутима в Берне, одном из наиболее романтических городов ШВЕЙЦАРИИ. Я прожил там в гостинице несколько дней и без какой-либо предвзятой обязательности экскурсионной программы смог вполную насладиться достопримечательностями этого прекрасного наследия ушедших веков. Расположенный на холмистой местности, Берн изящно раскинул свои улицы, площади, парки по берегам подпертой небольшими плотинами реки Аре. Что особенно мне запомнилось?
  Во-первых, самый большой в стране кафедральный собор со шпилем в 100 метров, на котором роскошные барельефы со сценами Страшного суда должны были даже наиболее грешных грешников обратить в христианнейших благочестивых праведников. Часами можно было стоять и у знаменитой городской Часовой башни, где астрономический циферблат поддерживают периодически кукарекающий петух, бьющий в колокола шут и шагающие медведи. Кстати, этим животным уделяется в Берне особое внимание. Прямо в центре города для них оборудована так называемая "Медвежья яма" - вольер, в котором трое косолапых развлекают туристов, лазая по поваленным деревьям, борясь друг с другом и купаясь в небольшом бассейне.
  Нигде больше, чем в Берне, не видел я так много уличных фонтанов, уставленных скульптурами разного сюжета - кажется, их более 100. Одни из них изображают тех же непременных медведей, другие всякие назидательные аллегорические сцены. Например, есть фонтан "Пожиратель детей" - над четырьмя льющими воду трубками стоит великан, засовывающий в свою глотку младенца, а на поясе у него в мешке барахтаются другие, поджидающие своей очереди малыши. Вот, что случится, если не будете слушаться маму и папу.
  И, конечно, маслом для моего еврейского сердца послужил небольшой дом-музей великого А.Эйнштейна, где он жил еще не будучи великим, а служа простым работником простого Патентного бюро.
  
  Позже я побывал в многолюдном деловом Цюрихе с гигантским старинным железнодорожным вокзалом и с одной из самых знаменитых торговых улиц Европы Бахиховштрассе, которую возглавляет помпезный памятник А.Эшеру, основателю уникальной швейцарской банковской системы.
  Однако, моему сердцу более сладким кремом показался тихий лиричный Люцерн, где неторопливое течение времени средневековой жизни отражается в удивительно красивом крытом деревянном пешеходном мосте, перекинутом через чистейшую речку Рёйс. А разве можно было удержать объектив фотокамеры от вырезанного в скале умирающего льва, по словам М.Твена "самого грустного и самого трогательного каменного изваяния в мире".
  
  Двухразовое посещение ЧЕХИИ вызвало у меня запоздалое сожаление, что я пренебрег ею еще в далекие советские времена, когда свободно мог бы попасть не только в Градец Кралевы, где жила моя потенциальная невеста, с которой у меня была легковесная юношеская переписка, но и великолепная Прага. Какое же она доставляет удовольствие своим Карловым мостом, Вацлавской площадью и старинными синагогами. Хочется ехать туда еще и еще.
  Побывал я и в бывшей Судетской области, откуда после войны были выселены ее истинные хозяева - немцы, ставшие когда-то невольными катализаторами начала 2-ой мировой войны.
  Знаменитый курорт Карловы Вары (Карлсбад) порадовал уютной архитектурой, тепло-горячей минеральной водой, обильно бьющей из термальных месторождений, а еще русским рестораном "У Швейка". В радоново-ванном Якимове, основанном на бывших урановых рудниках, где в свое время погибли от облучения тысячи узников советского социализма, и где делила с мужем свою Нобелевку Складовска-Кюри, я снова подивился феноменальной человеческой предприимчивости, так легко превращающей страшную каторгу в популярный бальнеологический курорт.
  
  * * *
  
  НОРВЕГИЮ я объехал на автобусе с московской туристской группой. Больше всего запомнился Осло с приятной глазу европейской застройкой, длинной главной прогулочной улицей и с любопытным парком скульптур Вигеланда. Когда я увидел десятки этих мускулистых атлетов, грудастых матрон, щекастых детишек, то снова подумал о старой истине: как все похоже в этом мире - полуголые норвежские тела из позеленевшей бронзы и серого базальта мало отличались от наших бетонных девушек с веслом и колхозников, рабочих, в те же годы установленных в городских парках страны Советов. Впрочем, так же, как и от берлинских и мюнхенских каменных и бронзовых арийцев 30-40-х годов с вытянутыми дланями и свастикой на рукавах.
  В музее знаменитого художника Мунка я узнал, что этот норвежский арт-гигант кроме миллионно тиражированного "Крика" написал и еще много чего интересного.
   И, конечно, не мог я не поклониться такому знаковому идолу моей молодости, как сделанный из пальмовых веток и листьев корабль-плот "Кон-Тики", с помощью которого сделал свои знаковые открытия чудес на острове Пасха путешественник-ученый Тур Хейердал.
  Потом на специальном каботажного плавания кораблике мы просквозили по норвежским фиордам, которые почему-то не произвели на меня такого большого впечатления, как я ожидал - на киноэкранах они были куда величественнее.
  Зато очень приятно было побродить по набережным романтического Бергена с длинными шеренгами ганзейских домов, амбаров, лавок и трактиров, с роскошным рыбным рынком, где турист, напробовавшись разной вкуснятины, может почти бесплатно перекусить, и сэкономить не только на обеде, но и на ужине.
  Там же удалось прикоснуться к достопримечательностям, связанным с детства знакомым норвежским композитором Эдвардом Григом и его Сольвейгой.
  
  * * *
  
  В конце этой главы хочется, отойдя от предыдущей путеводительской конкретики, немного побрендеть-позудеть о кое-чем общем, вечном, философском.
  Ведь старушка Европа являет собой характерный образец строгого следования человечеством одной из главных принципов мироздания - закона качелей или, если учитывать название этой книги, закону зебры полосатой. Чередование эпох неизменно шло сменой цвета полос истории - от темного черного на светлый белый, и наоборот.
  
   В течение не одного тысячелетия существования цивилизации в Европе маятник ее судьбы неоднократно то объединял, то разъединял этот континент. Первое выражалось в его эллинизации античной Грецией, завоевании древним Римом, склеивании разрозненных территорий Священной римской империей, наполеоновскими нашествиями, гитлеровской аннексией и, наконец, созданием нынешнего Европейского союза.
  Правда, полностью единого цельного европейского монолита все-таки никогда не получалось, чаще всего на нем возникали отдельные крупные региональные державы. А со временем в недрах даже таких, вроде бы крепких империй, как австро-венгерская или российско-советская, возникали центробежные силы. Да, и сегодня вовсе не слишком стойкими являются многие государственные образования. Взять, хотя бы, Великобританию с ее сепаратистски настроенными Шотландией и Ирландией или Испанию, где вслед за Страной Басков рвется наружу Каталония. Что уж говорить о двуязычной Бельгии, Швейцарии и других странах с неоднороднымнаселением. Впрочем, серьезные сепаратистские настроения, грозящие развалом, нередко возникают даже в небольших государствах, как, например, Нидерландах.
  И центростремительные времена сменялись разбеганием народов и наций в разные стороны, лоскутным разъединением больших империй и возникновению мелких государств, королевств, царств, княжеств, которые потом существовали десятки, а то и сотни лет. Взять, хотя бы, территорию такой важной центрально-европейской страны, как Германия, которая фактически сложилась в единое государство лишь к концу ХIХ века.
  И все это естественно. Ведь, в принципе, люди не очень комфортно чувствуют себя в больших странах - их там постоянно прессуют всякими ограничениями, запретами, налогами. Им лучше живется в условиях свободы слова, собраний, перемещений, образа мыслей, верований, что скорее свойственно именно малым государствам.
  Однако, История - дама строгая, законопослушная. Поэтому приходит срок, и она сажает за руль своего механизма грозных агрессивных драйверов: Александров Македонских, Карлов Великих, Петров Первых, Бонапартов, Сталиных, Гитлеров. Этим властолюбцам оказываются тесны узкие национальные границы, они стремятся к расширению территорий, войне, захвату соседних земель. Соответственно меняются и предпочтения самого населения, которому внушается, что более важным, чем свобода и еда, более значимым, чем комфорт и зрелища, является их безопасность, защищенность, спокойствие. Для чего и нужна сильная власть, мощное оружие, армия и флот.
  
  Впрочем, принцип колебаний (зебры полосатой) так же всеобщ, как ньютоновский закон всемирного тяготения и эйнштейновский закон относительности. Все в этом мире рождается и умирает - фиалка в саду и носорог в саванне, вулкан Везувий и море Аральское, даже Солнце на горизонте и Луна в ночи то появляются, то исчезают. И звезды на небе не вечны, они загораются и гаснут точно так же, как и возникшая из точки Вселенная, которая, по мнению ученых, хотя сейчас расширяется, но со временем тоже скукожится и в точку схлопнется.
  
  Глава 27. ФЕНОМЕНЫ ЛАТИНСКОЙ АМЕРИКИ
  
  НА ЮГ ОТ ЭКВАТОРА
  
   Первыми в прекрасном ожерелье латиноамериканских стран западного полушария стали для меня АРГЕНТИНА и БРАЗИЛИЯ. Начало путешествия было отягощено стрессом от небывало сильной воздушной турбулентности, случившейся при подлете к восточному побережью Южной Америки. Самолет вдруг стало бросать вверх-вниз с такой сумасшедшей частотой и амплитудой, что сердце сразу убежало в пятки ног, на которых даже толстая подошва кроссовок не смягчала невыносимо ужасную тряску. Надо признаться, что, сколько я в своей жизни не бороздил волны воздушного океана, он ни разу так свирепо на меня не набрасывался. А сейчас все фюзеляжные сочленения нашего боинга испуганно скрипели, плакали, кричали, и туго обжатые ремнями пассажиры с невероятным испугом взглядывали на мигающие за иллюминаторами красные сигнальные огни и намертво вжимались в свои сидения. Через пару десятков минут самолет сделал внеплановую посадку в бразильском Сан Пауло.
  Буэнос-Айрес запомнился приятной почти европейской (этакой полупарижской) архитектурой с фасадами зданий начала прошлого века. Интересным почему-то показалось мне обязательное для всех экскурсионных программ знаковое кладбище Реколета с богатыми памятниками, украшающими могилы известных президентов, художников, артистов и прочих публично почитаемых личностей. Взгрустнулось и возле аргентинского Еврейского культурного центра, взорванного исламскими террористами из Ирана в июле 1994 года и унесшего жизни 85 человек. Наверно, с этим связана была и тщательная проверка наших сумок и рюкзаков, когда мы проходили через металлоискатели охраны буэносайревской синагоги.
  Рио де Жанейро, напротив, произвел впечатление огромного неряшливо организованного развала-рынка, где, с одной стороны, красовался пышный букет разноцветных небоскребов, а с другой сгрудились жалкие хибары бедняцких фавел. И среди всего этого каменного неравенства дорогими изумрудами выделялась летящая над городом фигура Христа-Искупителя, гора Сахарная Голова с кабельным подъемником, стадион Маракана и золотой пляж Капакабана, где мой язык первый раз в жизни познал таинственную прохладу молочного содержания кокосовых орехов.
  
  Еще более широкозахватное посещение Южной Америки мною было осуществлено с помощью круизного корабля, который за 10 суток обошел весь ее остроугольный треугольник. После выхода из того же Буэнос-Айреса мы ненадолго заскочили в УРУГВАЙ, где в течение нескольких часов побродили по столичному Монтовидео, имеющему в своем центре тоже весьма европеизированный облик.
  После этого наш круизный лайнер с одной-двумя небольшими остановками поплыл вдоль берегов аргентинской Патагонии.
   Здесь на одной из стоянок я впервые удостоился чести встретиться с удивительными птицами - пингвинами, да не просто какими-то, а рослыми магеллановыми чуть-ли не с метр высотой. Они с важным видом этакими ливрейными швейцарами неподвижно стояли под дулами бесчисленных фотокамер и сильными порывами мокрого холодного ветра. Позже под Мельбурном в Австралии мне довелось познакомиться с их соплеменниками, куда меньшими, чем эти. И в противоположность южноамериканским, те австралийские лилипуты не были такими величественными и невозмутимыми, они не стояли на месте, а, выстроившись в колонну, куда-то шагали, выполняя то, что называлось "парадом пингвинов".
  
  После Магелланова пролива мы обогнули мыс Горн. Там, на южной оконечности цивилизованной части Земли, в самом южном городе планеты Ушуайя я впервые приблизился к закованному в вечные льды загадочному Антарктическому континенту.
   В порту приезжающих сюда со всего мира гостей, туристов, бизнесменов, моряков встречал огромный плакат с картографическим изображением территориальных притязаний Аргентины. Прямо из этой точки под большим углом исходили две толстые синие линии, отмечавшие границы сектора, который оттяпывал обширный кусок Антарктиды с захватом Южного полюса. Рядом висели контуры Мальдивских островов, по мнению Буэнос-Айреса нечестно отвоеванных у Аргентины во времена британской железной леди Маргарет Тэтчер, и принципиально здесь обозначенных именно этим именем в пику английскому названию Фолклендские.
  Хоть так повоевать бы с Великой Британией.
  
  Закончился тот наш круиз четырехдневным самостоятельным пребыванием в Сантьяго - столице ЧИЛИ, утомившей чрезмерной жарой и дальностью переходов от одного городского сквера к другому, от одной увенчанной памятниками площади к другой. Огромный, очень разнокалиберный, разноэтажный, запутанный в сетях непонятным образом перекрещивающихся, пересекающихся проспектов и авеню, этот мегаполис так напоминал родную Москву с ее сетью запутанных улиц и переулков.
  
  * * *
  
  Незабываемое впечатление оставила еще одна южно-американская туристическая мекка - ПЕРУ. Из обширного набора экскурсионных чудес и причуд больше всего меня поразили каменные сооружения, возведенные еще доколумбовыми инками. В знаменитом Мачу-Пикчу и менее известном Писаке я с большим недоумением глазел на древние крепостные стены, сложенные из огромных гранитных глыб. Но удивление вызывал не столько их неподъемный вес, сколько сверхплотная подгонка друг к другу, такая, что в стыки между ними не пролезло бы и бритвенное лезвие. Неужели в ХII веке могли существовать некие камнережущие и шлифовальные инструменты, способные создавать столь ровные и гладкие поверхности?
  Невольно возникало подозрение, не новодел ли это, не фальшивка ли, как и многое другое, подсовываемое доверчивым визитерам для повышения ставок оплаты туристических путевок. Вроде той очень неплохо сделанной резьбы по камням-голышам в неком частном музее в Куско, на которых можно было увидеть чуть ли не карту мира, изображенную, якобы, древними инками. А на самом деле, они, конечно, никогда никуда не выезжали дальше своих тропических джунглей-сельв и крутых склонов скалистых Анд.
  Точно так же, как невозможно было поверить в достоверность древности знаменитых таинственных траншейных вырезов в земле на каменистом плато Наска. Около получаса мы летели над этими гигантскими только с самолета видимыми геоглифами, пытаясь разглядеть в них каких-то птиц, обезьян, пауков. Конечно, человеческое воображение безгранично, но было непонятно, как могла такая мура оказаться объявленной "всемирным наследием Юнеско". Впрочем, в объективности каких-либо оценок этой мало уважаемой организацией у меня давно были сомнения.
  Другое дело, архитектурно-строительный шедевр Мачу-Пикчу, расположившийся ступенями террас на высоте 2,5 тысяч метров. Здесь плотно поставленные друг к другу жилые дома, святилища, храмы образовывали одну из бывших столиц империи инков, которая была по неизвестным причинам оставлена жителями 400 лет назад. И если бы только не мое тогдашнее хреновое самочувствие, предательски настигнувшее меня в разреженной атмосфере этого удивительного высокогорного селения, оно осталось бы в памяти прекрасным драгоценным кристаллом, чуть подернутым легкой туманной пеленой осевшего на горных склонах облака.
  
  В ту же поездку довелось мне побывать в ЭКВАДОРЕ и лично убедиться в справедливости присвоения такого названия этому небольшому экваториальному государству. В столице Кито, где туристическая предприимчивость по полной программе эксплоатирует географическое положение страны, можно было подивиться разным удивительным чудесам парка Mitad del vundo, где доверчивым простакам демонстрируются, скорее всего, обычные фальшивки.
  Например, на желтой линии нулевой параллели, показывающей середину Земли, экскурсовод ставит на острый конец тонкой палочки торцом куриное яйцо, и оно не падает. Чем объясняется этот феномен? Очень туманными аргументами, как и тот, которым сопровождается другой развод туристов, когда сливаемая через круглое отверстие вода из раковины не закручивается и не образует обычную воронку, поскольку на экваторе не действует кориолисовая сила.
  
  ПО ДОРОГАМ МАЙЯ
  
  В круизной поездке на морском лайнере "Discovery" я накоротке просмотрел несколько Центральноамериканских стран, таких, как Никарагуа, Коста-Рика, Панама, где кратковременная стоянка корабля позволяла провести на берегу не более нескольких часов. Если столица НИКАРАГУА город Манагуа произвел удручающее впечатление бедными хибарами и валяющимися на улице бездомными нищими, алкоголиками и наркоманами, то государство-город ПАНАМА, наоборот, предстал в величии белокаменной небоскребной застройки и уютным французским кварталом, до дыр протертым башмаками бесчисленных толп туристов.
  Глядя на панамскую роскошь, я еще раз подумал о том, что не зря мудрые промышленно-финансовые воротилы изобрели этот так называемый оффшор, куда полноводными реками текут и где отмываются деньги всего мира. "Надену я шляпу панаму, поеду я в город Панаму, и там, на горячем песке не буду томиться в тоске", - пропел я про себя с юности помнившийся куплет.
  
   В этом путешествии еще больше, чем сам город, естественно, привлек внимание Панамский канал с его каскадом шлюзовых камер, ширина которых оказалась весьма небольшой - чуть больше 30 метров. И хотя длительность прохождения по нему (10 часов) немного утомляла, однако, радовала мысль, что это инженерное чудо экономит судам целый месяц попадания не только из одного океана в другой, но, фактически, и из одного полушария Земли в другое. Это вызывало законное чувство гордости за высокое профессиональное искусство моих коллег из параллельного гидротехнического цеха.
  Позже я с Панамой познакомился более основательно, когда провел целых 8 дней в ее национальном парке с тропическим лесом, индейскими деревнями, городками колониального времени и роскошными пляжными отелями на берегах двух океанов. Проехал и по огромному подвесному вантовому мосту, участку самой длинной в мире автомобильной дороги (40 тыс. км. - длина экватора) - Панамериканской, протягивающейся от Аляски на севере до Магелланова пролива в Аргентине на юге.
  
  * * *
  
  "По дорогам майя" - так назывался тур, охвативший длинную автобусную поездку по самым экзотическим местам земного шара, которые когда-либо до этого мне доводилось видеть. C начала был ГОНДУРАС, которого мы лишь коснулись, побывав на музеифицированных раскопках Копаны, где археологи нашли развалины большого города, который подобно Мачу-Пикчу и даже раньше него (в IX веке) тоже по неизвестной причине был покинут его жителями.
  Но самые величественные каменные следы великой цивилизации майя передо мной предстали в ГВАТЕМАЛЕ, когда мы приехали в знаменитый мертвый город Тикаль, основанный еще в III-II веках до н.э. Затаив дыхание, я глазел на удивительные по изяществу и сохранности древние пирамиды, на храмы Масок и Великого Тигра. До мокроты (хоть, выжимай) футболки на спине я лазал по большому акрополю с роскошной усыпальницей майского правителя Ах-Какава. Что случилось с этим богатейшим городом, где еще в XIII веке жило около 100 тысяч человек? Почему непроходимые джунгли на долгие столетия поглотили этот затерянный мир?
  Еще из той поездки в Гватемалу запомнился Антигуа, город с подчеркнуто католическим содержанием, наверно, даже более плотным, чем в самом римском Ватикане. Здесь было несоизмеримо много для такого городка христианских монастырей, соборов, церквей и часовен колониального периода XYI-XYIII веков. Только пара из них была в полуразрушенном состоянии, все другие имели вполне благополучный экстерьер.
  В те два дня, которые мы провели в Антигуа, там состоялось несколько многолюдных и многокрасочных крестных ходов. Во главе каждой процессии на покрытых пестрыми коврами носилках возносил к небу длани деревянный глянцевый Христос, окруженный ярко-красными золочеными хоругвями.
  
  Добрую память оставили о себе три дня, проведенные в небольшой гватемальской деревне, расположенной на берегу живописного вулканического озера Атитлан. Как и почти все здешние прибрежные населенные пункты, она была не связана с остальной страной никаким наземным транспортом, так как все озеро окружают высокие крутые горы. Добираться туда нам пришлось на маленьком довольно утлом ботике, который опасно подпрыгивал на косых бортовых волнах. Но, видимо, именно из-за оторванности от городской цивилизации в той деревушке сложилась своя самобытная среда с небольшими крытыми соломой домами, бамбуковыми заборами и деревенским бытом, крепко связанным с рыбным промыслом.
  
  * * *
  
  Но настоящая натуральная красота открылась мне в прелестях первозданной природы КОСТА-РИКО. Здесь я впервые, хотя бы глазами, прикоснулся к одному из самых грозных феноменов планеты - к буре, бушующей в ее недрах. В природном заповеднике Ареналь я увидел кровавую рану Земли - кратер с выбегающими на поверхность красно-черными струйками лавы. Это был действующий вулкан, опережающий по активности многие другие такие же рекордсмены.
  В Гватемале я по-настоящему ощутил сказочную таинственность и притягательность тропических джунглей. Я затесался в одну из нелегких, но увлекательных поездок на высокогорные "Туманные леса", где на собственной шкуре понял, как беспощадно может жечь и парить конденсат-туман из облаков, нажаренных тропическим солнцем до чуть ли не стоградусной температуры. Куда уж тут русской бане-парилке.
  
  Последним приятным аккордом того коста-риканского тура был отдых на пляже в национальном парке Мануель Антонио. Хотя и здесь я не удержался, чтобы не совершить поездку в дебри другого тропического леса и не побывать в Алахуэле на уникальной ферме по разведению бабочек. Никогда больше я не видел такого разнообразия их размеров - от миллиметровых особей до циклопов величиной с хорошую птицу. И нигде не встречал столь многотонового буйства красок, сравнимого, может быть, только с тем, какое видел в детстве, крутя перед глазом картонный цилиндрик игрушечного калейдоскопа.
  
  * * *
  
  На малых КАРИБСКИХ островах, как и во многих других местах Земли, я побывал тоже в круизном плавании. Причем, оно было первое из всех будущих и, видимо, поэтому очень мне понравилось само по себе. И, правда, плывешь ночью, спишь в комфортных условиях, а целый день проводишь в каком-нибудь новом месте, смотришь разные разности, любуешься городами, горами, долинами, реками, лесами. И не надо, как в автобусных турах, перетаскивать каждый раз чемоданы из гостиницы в гостиницу. А еще тебя кормят до употения деликатесами, и вечером развлекают всякими концертами, шоу, беседами, кинофильмами. Плохо ли?
  Именно в этой поездке я, дитя северных широт, проник в то, что до этого было знакомо мне только по картинкам. Я впервые увидел плантации бананов с их гроздьями, завернутыми в бумажные пакеты, и поля ананасов, торчащих из земли черепашьими панцирями. Я узнал, что авокадо растет на деревьях, а спаржа на грядках, и что не всякая пальма дает кокосовые орехи.
  Но известные с юности, романтично звучавшие названия Санта Лучиа, Барбадос, Мартиника наяву оказались пыльными замусоренными местами обитания бедных людей, продавцов аляповатых кичевых сувениров-дешевок, старой одежды, несвежей рыбы и подпольной травки-наркоты.
  
  Позже пришло разочарование и другим знаменитым карибским раем - Ямайкой. Мы жили там в богатом отеле на берегу тихого океанского залива с теплой водой - парным молоком от морской коровы. Нас ублажал двухместный балконный номер, полный пансион, шведский стол-объедаловка, ежедневная маргарита и кукурузное пиво чича. Но валяться на пляже я даже в ранней молодости не любил, а теперь и здоровье не позволяло. Поэтому, убедившись, что кроме одной-двух достопримечательностей на острове смотреть нечего, мы быстро с Ямайки отвалили.
  
  Глава 28. АЗИАТСКАЯ ЭКЗОТИКА
  
  ЖЕЛТОЛИЦЫЙ КРАЙ ЗЕМЛИ
  
  Способны ли вы, жители северных краев, с ходу отличить черноволосых грузин от таких же брюнетов армян или азербайджанцев? А бородатых чеченцев от ингушей или кабардинцев? Вот также и я, москвич, не мог бы навскидку разобраться, кто есть кто из косоглазых китайцев, корейцев, японцев или даже вьетнамцев и таиландцев. Только в 2008 году, проплыв на круизном корабле компании "Princess", по юго-восточной Азии, я стал чуть-чуть различать желтолицее обличие разных азиатских народов.
  
  * * *
  
  ТАЙВАНЬ встретил нас в его столице Тайбейе одной из самых высоких в мире башен-билдингов, а также большим почтением к тоталитарному прошлому, вовсе не меньшему, чем в самом континентальном Китае. Если там, в Пекине, обязательным для приезжих является посещение гробницы великого Мао Дзедонга, то здесь нас повели к не менее помпезному мемориалу гоминьдановского вождя генерала Чан Кайши. А, в общем, отрывной островной Китай показался мне победнее материкового. Не так богато, как в КНР, выглядели кварталы жилых многоэтажных зданий и негустая застройка частных домов-особняков. Достаточно большие уличные базары с прилавками рыбы, риса, фасоли, корзинами яблок, бананов, мандаринов тоже смотрелись скромнее, чем где-нибудь в Гуанчжоу или Шеньчжэне.
  
  Далее на пути лежал ВЬЕТНАМ. Иммигранты из него, ловкие предприимчивые дельцы, были мне знакомы еще с 90-х годов, когда они бойко торговали на преображенском Черкизоне поддельно-фирменными кожаными куртками, джинсами, слаксами и прочей тряхомудью. Я видел, как эти маленькие шустрые косоглазики с редкими бородками на худых усталых лицах рабочими муравьями катили между торговых рядов двухколесные тележки с огромными одетыми в черный полиэтилен тюками. Позже, кажется, Лужков всех их выгнал из Москвы.
  Теперь я был в Хошимине, бывшем Сайгоне - столице Южного Вьетнама, памятного когда-то по долгому, но не стойкому противостоянию с коммунистическим Ханоем. После планового показа разных туристских объектов (пагод с буддами, старинных крепостей, дворцов и, естественно, хошиминовского мавзолея) нас пустили попастись по бутикам, магазинчикам и, конечно, по вещевым и рыбно-овощным рынкам. Изобилие товаров и продуктов, не бедный прикид пешеходов на городских улицах и не самые старые марки машин на дорогах свидетельствовали, что у вьетнамцев хотя и не слишком уж большой, но и не очень слабый достаток.
  Посмотрев на это процветание рыночного капитализма, я подумал, "за что же боролись?" К чему были те настырные полные кровавых жертв и неимоверных тягот усилия втюрить бедным азиатам свою заокеанскую демократию, навязать чуждую им идеологию, осчастливить долларовыми банковскими дивидендами? Сколько десятков (или сотен) тысяч крестьян было сожжено в напалмовом пламени на рисовых полях и в городских кварталах Вунгтау, рыболовов потоплено на плоскодонках-сампанах у берегов Камрани. А разве мало было убито и покалечено американских летчиков на их локхидах и дугласах? Напрасная была война, никчемная. Впрочем, как и всякая другая.
  
  ТАИЛАНД я вспоминаю по причудливо и многоцветно украшенным буддистским храмам с множеством на их территориях высоких конусных ступ, похожих по яркости и разнообразию окраса на наших русских матрешек. Их назначение не очень понятно, скорее всего, это такие культовые могильные памятники. Но вот, как мы узнали, в Золотой ступе столичного храма Ват Пхо, хранится частица тела Будды, который, кстати, неподалеку возлежит в виде каменного исполина 46-тиметровой длины. Помимо него на нашем пути повсюду высились и другие сильно позолоченные и разрисованные скульптурные Будды, тоже изображающие некую йоговскую позу нирваны.
   Кроме наслаждения туристическими достопримечательностями, в Бангкоке меня, увы, неожиданно подкараулил стрессово напряженный инцидент.
  С одной русскоязычной парой, взяв у гостиницы тайоту с таксистом-тайцем, мы отправились смотреть красоты таиландской столицы. После почти полного исчерпания умственных (memory) и силовых (battery) возможностей наших фотокамер, мы отправились на огромный восточный базар, длиннющие ряды которого побивали все виденные мной до этого рекорды насыщения кожаными куртками, остроносыми туфлями и сапогами, цветастыми коврами, кашемировыми платками, шелковыми кофточками, платьями, халатами. Все это промтоварное многообразие перемежалось горами лежащей в мелком льде рыбы, пирамидами сахарной пастилы, халвы, лукума, пахлавы, дымящимися чашками чаев, бьющими в нос терпким ароматом цветов и трав.
  Глаза разбегались от этого изобилия, и наши интересы, конечно, тоже разошлись в разные стороны и развели нас по разным путям. Договорившись с моими спутниками встретиться у лавки сувениров с большой заметной вывеской, я побежал искать подарки внуку, внучке, дочкам и себе любимому. Я слонялся по торговым рядам, шарил по прилавкам и полкам ларьков, палаток - пошел сначала влево, потом завернул направо, стал разглядывать пузатые кальяны диковинной формы, и, наконец, застрял у стенда с масками из крашеного дерева, цветного стекла и гипса. Потом у бижутерного развала я долго выбирал для внучки замысловато сплетенные серебряные цепочки и бисерные браслеты.
  Наконец, я вспомнил про время и, взглянув на часы, понял, что здорово опаздываю к назначенному для встречи сроку. Быстро расплатился за какую-то цацку-безделушку и, уже не глядя по сторонам, развил спринтерский бег. Надо ли удивляться тому, что минут через пять я понял, что направляюсь совсем не в ту сторону. Вернулся назад, снова припустился по лабиринту заваленных тряпками прилавков, но той сувенирной лавки все не было и не было. Стало ясно, что я заблудился.
  Начинало смеркаться, рынок постепенно пустел, продавцы быстро складывали свои товары в большие мешки-баулы, ставили их на колесные тележки и уезжали. Я замедлил шаг и нерешительно шел то туда, то сюда, не зная, куда. На моем пути все чаще стали попадаться какие-то подозрительные неряшливо одетые бородачи, рыскающие по сторонам тупыми злыми взглядами. Мне в голову полезли всякие рассказы-страшказы о таиландских криминальных разборках, грабежах, разбойных нападениях на туристов.
  Я уже было совсем пал духом, расстроился и вдруг вспомнил: у меня же где-то есть бумажка с телефоном мобильника моих спутников. Порывшись в бездонных карманах своих брюк, среди разных старых квитанций, записок, памяток я действительно обнаружил сложенный вчетверо листок с нужным телефонным номером. Но что толку было от этого "нужного", если я никаким прибором связи в то время не обладал. Однако и на этот раз судьба меня пожалела, и неподалеку от места моего впадения в глубокий овраг паники рыночные лавки вдруг расступились, и впереди открылась широкая площадь, где стояли в сторонке два полицейских. Я тут же к ним подошел и, поднатужившись в поисках подходящих английских слов, попросил дать мне воспользоваться их большими черными телефонами.
   - Куда же вы делись? - услышал я после набора номера недовольный голос. - Мы ждали вас, ждали и уехали. Где вы?
   Полицейские продиктовали таксисту адрес, и через четверть час я широко и виновато улыбался своим спасителям.
  
  Ни одна из разных отличных друг от друга стран, которые я когда-либо посещал, не представлялась мне такой необычной, особой, ни на что не похожей, как ЯПОНИЯ. На автобусе и скоростном поезде я проехал от Токио на севере до Хиросимы на юге, побывав в Киото, Осаке, Кобе, Нагое, Окаяме и некоторых других больших и малых городах. При этом я остро ощутил большую разницу делового центра столицы Гинза, огромного токийского рыбного рынка, буддийских и синтоистских храмов, кинсэйских и киндайских дворцов, замков самураев, торговых молов и районов гейш от всего виденного мною ранее.
  Оказалось, что даже японский язык содержал всякие странности, несуразности. Например, говорить, как мы привыкли, "гора Фудзияма" было неправильно (все равно, что "гора Фудзи гора"). А потому, что в отличие от русского, где яма - дыра в земле, у японцев это слово имеет прямо противоположное значение - гора. Впрочем, и письменность, как и очень многое другое, взятое японцами на стороне, далеко отошла от своей китайской проматери - ее иероглифы обильно подсыпаны слоговой азбукой - катаканой и хираганой.
  Да, Япония - удивительная страна, недаром столько о ней написано восторженных путевых заметок, очерков, статей, книг. Ее экономическое чудо, действительно, поражает воображение, и не только завоевавшими мир тойотами и сейками. Но многим еще чем, в том числе, вкусной, сытной, здоровой и строго нормированной едой, которую больше нигде найдешь. А где еще можно встретить у дверей магазинов и ресторанов приветливо улыбающихся и машущих ручкой человекообразных роботов-кодомороидов? Или совершенно замечательные туалеты, которые тебе чуть ли не под музыку погреют, помоют и высушат задницу?
  Феномен необычно высокого взлета страны восходящего солнца еще и в том, что он произошел вопреки большой нехватке полезной территории, которой в стране всего 20%, все остальное горы, болота и разного рода неугодья. Поэтому в отличие от своих других косоглазых соседей японцы больше рыболовы и охотники, чем огородники и садоводы. Отсюда значительная дороговизна продуктов питания и, соответственно, жизни вообще.
  Из-за острой нехватки земли и, конечно, вследствие всегдашней угрозы землетрясений, цунами и тайфунов, почти вся история Японии - это борьба за выживание в трудных природных условиях и война с внешним окружением за колониальные владения. Недаром, так бурно распространился среди японцев милитаристский культ самураев и суицидская самопожертвенность камикадзе. А в мирное время - высокая всеобщая трудоголистость и корпоративность, главные силы, позволившие Японии после разрухи II-ой Мировой войны так стремительно возродиться.
  
  
  КИТАЙСКОЕ ЭКОНОМИЧЕСКОЕ ЧУДО
  
  О существовании этой страны я узнал еще в дошкольном возрасте, когда понял, что читающий книги не обязательно должен охрипнуть. Добрый сказочник дедушка Андерсен мне тогда объяснил, что "в Китае все люди китайцы, и даже сам император тоже китаец".
  Но встреча с ними в моем раннем детстве была не только книжной - в белой от пара Прачечной на московской Преображенке я видел согнувшихся над корытами полуголых людей с глазами-щелочками. Однако тогда я не догадывался, что они и есть те самые.
  Через много лет о природной способности китайцев сильно вкалывать я услышал от одного своего сослуживца, побывавшего в командировке на огородном хозяйстве провинции Шаньси. Он там удивился тому, что 3-летние малыши вместо детской песочницы запускаются на грядки пропалывать лук и морковку.
  Еще позже с китайцами времен Дэн Сяопина я встретился на Дальнем Востоке. Тащась с чемоданом через зал владивостокского аэропорта, я вдруг распялил недоспавшие в ночном перелете глаза - они уперлись в темно-синие кители небольшой группы совершенно одинаковых людей, неразличимых не только по возрастному признаку, но и по половому. С приколотыми к груди ярко красными значками-флажками, они, как дешевые принты старых картин, удивительно точно клонировали наших партийных работников 40-х годов.
  Последний раз "косоглазых" в России я увидел, приехав в командировку в Благовещенск, когда там уже вовсю хозяйничало так называемое свободное предпринимательство.
  - У вас случайно в кошельке не завалялись советские пятаки? - спросил меня за кружкой пива сосед по номеру в гостинице.
  - Вы что нумизматикой занимаетесь? - удивился я,
  - Нет, - ответил тот, - их тут китаезы килограммами скупают. Так же, как медные самовары, тазы и кастрюли. Но особенно ценятся провода, которые со всей области им волокут. Электрики вопят, что надоело им лазать по столбам чинить проводку.
  И еще сосед рассказал, как ловкие китайцы, целыми артелями переправляясь через Амур на лодках и катерах, скупают в Благовещенске годами лежавшие на складах промторгов зимние пальто из драпа и габардина. Этот натуральняк массово идет на модные куртки, которые выгодно продаются в Америке и Европе. В результате китайская деревенька Хэйхэ, стоявшая на том берегу, за какие-то несколько лет выросла в большой современный город.
  В том, что этот правобережно-амурский китай-город не какой-то образцово-показательный пионерный эксклюзив, я убедился, проехав на туристическом автобусе от Пекина до Шанхая и воочию познакомившись с явью китайского экономического чуда. Накачав бицепсы на внешнеторговой экспансии, китайская экономика свернулась калачиком и улиткой вползла в свой собственный дом, чтобы теперь заняться его интерьером.
  Я давно предполагал, что одной из важных внешних примет успешно развивающейся цивилизация, в отличие от застойной, служат подъемные краны. Эта догадка стала убеждением, когда перед моими глазами их Г-образные силуэты бесконечными рядами потянулись вдоль скоростной автомагистрали, ведущей из китайской столицы в городской центр Цинь Шихуанди. Здесь в области Сиань строились тысячи богатых вилл-особняков, хотя и с одинаковой, но весьма изысканной и далеко не дешевой пагодной архитектурой. Потом в Гуанчжоу так же, как перед этим в Пекине, высоко в небе я снова увидел длинные клювы-гуськи кранов, нависшие над головоногими башнями строившихся небоскребов
  Другой раз уже в Шанхае передо мной предстал размах такого же мощного строительного бума, превращающего этот и так огромный город в один из самых крупных мегаполисов мира.
  Вообще о Шанхае, где я побывал дважды, можно было бы сложить отдельную оду. Пожалуй, здесь теснее, чем где-либо еще, сплелись вязью причудливого иероглифа прошлое и настоящее, Запад и Восток, белое и желтое, богатство и нищета, буддизм и христианство. Здесь мягкая неброская западноевропейская архитектура иностранных банков начала прошлого века удачно сочетается с нынешними небоскребными гигантами, выстроившимися на берегах водной глади Янцзы. И старые кирпичные трущобы 30-40-х годов, давшие название русским городским "шанхаям", удачно вписываются в современную стеклобетонную офисную и жилую застройку.
  А какой многоголосой гармонью звучит соединение культур - ханьской желтолицей и англо-германской белокожей. Посетив несколько музыкальных шоу, концертов и цирков, я еще раз убедился в высочайшем мастерстве китайских пианистов, скрипачей, танцоров, акробатов, жонглеров, певцов, легкоатлетов и прыгунов. Как часто в увиденных мной представлениях были использованы элементы западного искусства, как плотно они были вплетены в ткань китайского фольклора, удачно применены в национальных театральных оперных и балетных спектаклях.
  Однако же, не могла мне, еврею, не прийти в голову некая завистливая мыслишка, что успешность китайских исполнителей питается не столько их способностями и талантами, сколько с детства прививаемой трудоголией и усидчивостью. Благодаря ним, в симфонических оркестрах и цирках разных стран так много выходцев из Поднебесной. То есть они успешны там, где голова нужна телу намного меньше, чем сапожная щетка с гуталином белому фраку на королевском балу.
  Кроме того, думаю я, китайские достижения в культуре, впрочем, как и в той же экономике, питаются еще и веками взращиваемой самоотверженностью, самодисциплиной, конфуцианской подчиненностью власти, поистине муравьиной исполнительностью и приоритетностью общественного перед личным. Недаром, в отличие от советского, они свой коммунизм оставили в покое, никуда не дели, не отменили, а успешно приспособили к рыночным условиям корпоративного капитализма.
  О вековой социальной ориентированности китайцев я подумал и в тот памятный момент, когда перед моими глазами открылся в Сиане подземный плац с шеренгами замерших в парадном строе терракотовых солдат. Это было многотысячное войско ушедшего в лучший мир императора Шихуанди, которое в 3-м веке до н.э. он унес с собой, и над созданием которого почти 40 лет трудилось по преданию 700 тысяч скульпторов, рабочих и ремесленников. А чтобы глиняным воинам на том свете было не скучно, заботливый император отправил с ними еще и 70 тысяч специально для этого убитых строителей вместе с их женами и детьми.
  Был я еще и в огромном пекинском национальном музее, где проникся большим уважением к невероятной древности этого народа, который, в отличие от разных египтян, финикийцев, греков, римлян, сохранял свою идентичность на протяжении более 13 тысяч лет.
  "Чего же это мы, евреи, так кичимся своей исторической исключительностью - подумал я, - ведь, оказывается, китайцы свое первое государство Шан образовали на 1000 лет раньше, чем царь Саул еврейское". Но тут же с верхней полки мозгового стеллажа соскочило горделивое возражение: "Ха-ха, китайцы сберегли собственную национальность, никогда не покидая свой Китай, а евреи выжили в чужих странах и вопреки многовековому уничтожению, унижению, ассимиляции и обращению в другую веру ".
  Правда, и китайцев в диаспоре всегда было тоже немало - почти треть от живущих в самом Китае. Но разве сравнишь бедные еврейские гетто Европы и нищие местечки черты оседлости с богатыми нью-йорскими, сан-францисскими, лос-анджелесскими и другими чайна-таунами?
  Да и вообще, можно ли одной рулеткой измерять с почти двухмиллиардным китайским человечником крохотный еврейский народ, составляющий всего 0,007% от этого этнографического гиганта? Отвечаю - можно. Если захотеть.
  Ведь сколько всяких поговорок, пословиц, афоризмов, сентенций высказано по этому поводу! "Богат не числом, а умом", "Велика фигура, да дура", "Мал золотник, но дорог", и т.д., и т.п., и пр. Но нет, китайцы совсем не дураки, это они изобрели бумагу, порох, компас и еще что-то. Однако все же это далеко не то же самое, что теория относительности, квантовая механика, банковская система, пенициллин, психоанализ, капельное орошение.
  
  
   Глава 29. СОКРОВИЩА ИНДОСТАНА
  
  РАСПЛЕВАЛИСЬ С ВЕРБЛЮДОМ
  
  Много раз за время советской жизни я подавал своему Профкому заявку на турпутевку в Индию. Ничего не получалось. Только однажды мои многолетние приставания привели к некоторому успеху, но вместо юго-азиатской экзотики меня наградили юго-американской, и я съездил на Кубу, которая тогда проходила чуть ли не по реестру "стран социалистического лагеря". Но та поездка была тогда, а теперь я без всяких кагэбешных приглядов и таможенно-пограничных закорючек взошел на борт белоснежного круизного лайнера, которому предстояло из Оманского залива пересечь Аравийское море и достигнуть западного берега Индостана, откуда проследовать до самого его юга.
  
  * * *
  
  Путешествие началось с ОАЭ (Объединенные Арабские Эмираты). В Дубай я приехал на несколько дней раньше, чтобы воочию убедиться в способности любых людей, называйся они хоть и не ласкающим мое сердце словом мусульмане, строить вполне успешный мир. В этом смысле дубайцы (или дубайяне?) меня просто потрясли. Город предстал разноцветной небоскребной архитектурой, поднятым над улицами очень удобным быстроходным метрополитеном, прекрасными увеселительными заведениями и изысканной, но на удивление недорогой жратвой.
   Верхом всего этого роскошества был огромный торговый центр, где кроме бесчисленных магазинов, бутиков, ресторанов, кафе, я встретил большой зал, в котором люди одевали на себя выдаваемые напрокат синтепоновые куртки и шерстяные шапки. Что это, зачем, к чему так утепляться в одном из самых жарких мест Земли с почти круглогодичной температурой до 40-50 цельсионных градусов? Мой взгляд уцепился хвостиком за шедших куда-то мерзляков, и вдруг уперся в гигантскую стеклянную стену - границу настоящей снежной зимы. За ней широкими белыми скатами высилась крутая гора с бюгельным подъемником и вереницей горнолыжников, скатывавшихся откуда-то по серпантинной трассе обнесенного красными флажками спуска. И все это в краю верблюдов и слонов! Я потер глаза, чтобы убедиться, что передо мной не сказочное видение и не плоский экран с рекламным роликом.
  Не меньше я был ошарашен в дубайском отеле Atlantis, когда за еще одной огромной стеклянной стеной в почти настоящей морской глубине увидел развалины легендарной Атлантиды. Над обломками древнегреческих коринфских колонн здесь плыли зубастые акулы, плоскокрылые скаты, многоногие кальмары, серебристые скумбрии, и по покрытым водорослями камням ползали усатые крабы и клещатые омары. В разных моих вояжах, до и после Дубайя, мне тоже встречались аквариумы-великаны с проходными туннелями, когда рядом и прямо над головой кипела морская жизнь. Но нигде она так не завораживала и не занимала своей неповторимой естественностью, как здесь. Почти два часа я не в силах был отклеить нос от стекла того наутилусного мира.
  Потом были АБУ-ДАБИ и ОМАН с огромными мечетями, минаретами и занимательным рынком верблюдов, которые за деревянными оградами лениво жевали жвачку, безразлично глядя мимо наставленных на них прямоугольников айфонов и кругляшек фотокамер. Мне показалось, что я разобрался тогда и с возводимой на верблюдов напраслиной об их плевательных выходках. За несколько часов, проведенных в их компании, даже во время самого близкого с ними общения путем невежливого похлопывания их лебедино изогнутых шей и грубого дергания за шерсть никто из "кораблей пустыни" в меня не плюнул. А пресловутое обильное у них слюноотделение, по моим наблюдениям, сводилось к периодическому сплевыванию себе под ноги непрожевывающихся кусков комбикормовой пищи.
  
  * * *
  
  Кстати, о фотосьемках. Это ведь естественная попытка унести с собой красоты, которые видишь сейчас, сию минуту, сохранить их на потом, в запас, сделать консервами, закатать компотом в банки, положить в копилку и, приехав домой, восстановить полученное где-то в пути удовольствие. Но, увы, опыт показывает тщетность надежды на спасение свежести сиюминутных впечатлений, которую они сразу же теряют, как только из наших живых глаз перекладываются в мертвую коробку айфона. На следующий же день пойманное вчера объективом яркое мгновение, становясь вечностью, темнеет, блекнет, покрывается пылью времени. А через месяц, два посмотришь на свои давние фотки и уже, практически, не испытываешь прежнего восторга. И тогда положишь их куда-нибудь на верхнюю полку своей памяти и забудешь, как дождь прошлой пятницы или бифштекс, съеденный в воскресенье.
  Вот, к примеру, как много долгих часов, немереного усердия и любви вкладывал я когда-то в изготовление слайдов, предмет давнего увлечения фотографией и портрет моих прошлых многочисленных вояжей. Я резал на кадры отснятые в путешествиях фотопленки, вставлял их в бумажные и картонные рамки, бережно складывал в специальные ящички. Где они теперь? А вон там, в чулане на антресоли пылятся в самом дальнем темном углу. Я намеревался как-то их посмотреть, залез на лестницу, достал, открыл, подержал в руках и положил обратно. "До другого случая", - решил я. А его больше никогда и не представилось.
  
  * * *
  
  В том же круизном плавании посетил я и с детства по маркам знакомый мне остров Цейлон, в более поздние времена ставший на Руси знаменитым по словосочетанию "цейлонский чай". Теперь это уже была не британская колония, как указывала марка в моей филателистической коллекции, а самостоятельная социалистическая республика ШРИ-ЛАНКА, хотя ее столица Коломбо всей городской архитектурой подчеркнуто напоминала о ее колониальном прошлом (возможно, для привлечения туристов).
  Нет, я не поехал на север, чтобы увидеть красоты его национальных парков. И не потому, что побоялся агрессивных тамилов, сепаратистские бунты которых ("Тигров освобождения Тамил-Илама") в ходе долгой гражданской войны в свое время подавили сингальские власти острова. Я предпочел увидеть удивительный мир слонов, который открылся мне в специальном слоновьем питомнике возле города Канди, где обитают остатки бывшего слоновьего населения острова, по численности равнявшегося человеческому. Победа в той гражданской войне, конечно, досталась тем, у кого вместо длинного хобота были короткие мозги.
  Первым аттракционом со слонами на фоне "дикой" природы был их водопой, куда в определенный час они ежедневно шли к местной речке. Чтобы насладиться этим необычным зрелищем, мы вместе с толпой туристов уселись в плетеные кресла прибрежного паба и стали торопливо подгонять под свои диоптрии окуляры биноклей и объективы фотоаппаратов. Нашему долгому ожиданию подошел конец, когда на дороге к водопою показалась пара десятков темно-серых и бурых ушастых слонов. Они с важностью дошагали до берега и, степенно шлепая толстыми ногами по воде, медленно вошли в реку - кто по колено, а кто и по уши. Младшие под восторженные возгласы публики набирали в хоботы воду и обливались, не забывая пускать веерные фонтаны брызг.
  Потом нас повели на ферму, где из сосок, одетых на огромные бутыли, темнокожие тётенки-мамки кормили забавных слоников-бэби. А рядом другие работники учили слоновьих подростков управлять хоботами и бивнями при переноске грузов, а также при разных тяжелых работах на плантациях и строительных площадках - там слоны успешно и экономично заменяют на Индостане подъемные краны и другие дорогостоящие механизмы.
  
  УЛИЧНЫЕ СВЯЩЕННЫЕ КОРОВЫ
  
  Настоящая, взаправдашняя, не с коллекционных детских марок и не с глянцевых картинок туристских реклам открылась мне страна ИНДИЯ, всю жизнь бывшая для меня неразгаданной загадкой. Пройдя немного вдоль ее западного побережья, наш многопалубный белоснежник причалил в порту Мумбая, который всегда раньше я называл Бомбеем. Мы сели на набережной в такси и целый день катались по этому большому, шумному, жаркому и пыльному городу.
   Кроме остановок возле обязательных достопримечательностей (вокзал "Виктория", триумфальная арка "Ворота Индии", главная набережная и разные музеи, храмы, мечети), таксист тормознул возле большой коммунальной прачечной под открытым небом.
  Это была широченная площадь, тесно уставленная десятками каменных ванн с кранами для воды. Согнувшись над ними и время от времени устало разгибая плечи, смуглые женщины и мужчины на рифленых металлических досках усердно терли в пузырчатой мыльной пене белое белье и разноцветную одежду. Здесь же под порывами ветра качались гирлянды разномастных брюк, рубашек, маек, трусов, которые деревянными прицепками были закреплены на прогибавшихся от тяжести веревках.
  Неужели на календаре значился ХХI-ый век?
  
  Еще более вопиющее несхождение времен встретило в Дели, когда велосипедный кули провез нас по запутанным серпантинам улочек старого города. Здесь царило истинное средневековье с вопиющей нищетой и запущенностью - вокруг были ветхие дома с потрескавшейся штукатуркой, валящиеся набок убогие глинобитные хижины, грязные булыжные мостовые с мусором из бумажек, объедков, кучек собачьих какашек. По узким тротуаром толпы бедно и рвано одетых прохожих с озабоченными неулыбчивыми лицами тащили на сутулых спинах сумки, мешки и баулы.
  Как все это противостояло роскошным многоэтажным стеклобетонным правительственным, деловым и служебным зданиями Нового Дели, а тем более, циклопическим кладбищам-мемориалам Ганди и другим главным индийским отцам-основателям. Почему же, спрашивал я себя, мертвым, хотя бы и великим, выделялось в этой стране куда больше места и внимания, чем живым? Риторический вопрос отвечал я, потому, что здешним простым хватало одной простой подстилки-циновки на голой земле и на что-либо большее им нечего было губы растягивать.
  
  Не мог я не отметиться и в самом знаменитом мировом туробьекте - гробнице Тадж-Махал, построенной в Акре любящим владыкой своей рано усопшей жене. Для того чтобы попасть туда, пришлось засветло встать в 6 часов утра. Но и к этому времени очередь желающих посетить еще одно культурное наследие ЮНЕСКО была не меньше, чем у Сикстинской капеллы Ватикана, парижского Лувра или мавзолея Ленина в доперестроечной Москве. Однако из-за недостатка света от еще не полностью взошедшего солнца таджмахаловское чудо не показалось мне очень уж чудесным. А быть может, вообще, чересчур большое заочное очарование почти всегда чревато разочарованием. Хотя, конечно, нельзя было не заметить, как прекрасны изысканные архитектурные формы этого памятника, как хороша орнаментная вязь искусной резьбы на молочно-белом мраморе его овальных стен.
  Куда большее впечатление на меня произвел расположенный поблизости от Тадж-Махала Красный форт Агра, построенный в исламско-индуистском стиле из красного раджастанского песчаника. Его стены, ворота, башни, дворцы и храмы очень украшали большие вставки из белого мрамора, что на фоне алого цвета выглядело изящно и богато. Невозможно было от этого роскошества оторвать ни глаз, ни фотокамер.
  
  Но было бы очень обидно, если бы мне не удалось окунуться в настоящую индийскую глубинку. В одном из южных штатов со звучным и подозрительных именем Херала (может быть, Керала) от причала морского порта автобус забросил нас в небольшую глухую деревеньку. Ее узкие пыльные улочки, по-видимому, никогда не знали никакого каменного или деревянного (тем более, асфальтового) мощения. Около трех часов, несмотря на жаркое полуденное солнце, мы любовались яркими красками крашенных алебастровых фигурок на фасадах небольших индуистских храмиков, которые один за другим возникали за каждым поворотом нашего пути. Их фольклорная непритязательность компенсировалась богатым набором танцевальных поз тех горельефных изображений.
  Но даже не это осталось главным в моей стареющей и слабеющей с годами памяти. Коровы - вот что поражало с первых же минут пребывания в том сельском селении. Одни из этих священных индийских животных неторопливо шагали нам навстречу прямо посреди улицы, другие смирно стояли у стен домов, непрерывно жуя свою вечную жвачку. Были они рогаты и, в отличие от наших российских буренок, имели, как верблюды, на своей спине угловатый горб - герб одной из индийских каст.
  
  Глава 30. ПЯТЫЙ КОНТИНЕНТ
  
  ПУП ЗЕМЛИ
  
  В моем советском прошлом обозначенное этим буквосочетанием место представлялось таким же загадочным, потусторонним, недосягаемым, как какая-нибудь земля Форсида на Марсе или гора Далила на Луне. И нередко меня, услышавшего о недавней поездке некого моего коллеги и сверстника на тот южно-полушарный экзот, передергивало от взрыва черной зависти, а в голову ударяла фугаска злопыхательной мыслишки, что "вот этот проныра, куда пролез, не иначе, как через КГБ".
  И вот теперь я сам стучу каблуками по каменным плитам Сиднея - города, отстроенного когда-то ссыльными, зеками и беглыми каторжниками из Лондона, Плимута, Бристоля. Их сегодняшние благопристойные потомки, обгонявшие меня на перекрестках, выглядели подчеркнуто непринужденно, просто и спортивно.
  Неизгладимое впечатление, конечно, произвел на меня своей необычной конструктивистской архитектурой знаменитый сиднейский театр. Величавым лебедем он скользил под быстро бегущими по низкому небу облаками, и его ребристый профиль с серебристо-белыми парусами надолго врезался в память. Однако внутреннее содержание этого здания показалось мне куда менее интересным, хотя, возможно, я его и недооценил, тем более, что в главный большой зал я не попал и его интерьера не видел.
  Мельбурн ничем особенным не поразил и запомнился главным образом встречей с одним своим давнишним коллегой и сослуживцем. Мы провели пару приятных часов в ностальгических воспоминаниях, плотным потоком потекших на волнах хрустальной московской "Столичной" и пенного австралийского "Карлтона".
  
  А то, что оставило неизгладимое впечатление, и до сих пор прокручивается в памяти прекрасным видовым документальным кинофильмом, так это замечательное геологическое чудо центрально-австралийского района Айерс Рок. Одиноким пупом Земли над совершенно плоской равниной на высоту чуть ли не 350 метров вздымается огромный цельный камень - "останец", как называется такое природное образование в геоморфологии. Ветер и вода, вечные парикмахеры земли, за долгие тысячелетия подстригли и побрили эту скалу, срезали ее неровности, округлили и покрыли чалмой травы и низкорослого кустарника.
  Каждое утро и каждый вечер десятки машин и автобусов с туристами подъезжают к этой геологической достопримечательности. Перед завороженными взорами гостей предстает фантастическая картина. Вангоговские кисти солнечных лучей восходящего или заходящего светила расписывают эйррокский горно-минералогический реликт удивительным постоянно меняющимся колером. От темно-желтой, фиолетовой или лиловой окраска этой сказочной горы попеременно переходит к оранжевой, золотой, салатовой, зеленой. И этот калейдоскопический феномен протекает замедленной кинолентой прямо на глазах очарованных зрителей.
  
  Утром 20 марта 2006 года в гостинице Айерс Рока я собирал вещи для перелета в курортный городок Кэрнс, лежащий на северо-восточном побережье Австралии. Неожиданно голубой экран телевизора посинел - новостные каналы австралийского ТВ наводнили темно-синие волны тропического урагана "Ларри". Аэропорты побережья оказались закрытыми, и Большой барьерный риф Кораллового моря, который я так надеялся увидеть, остался туманной мечтой далекой юности.
   "Ларри" не только напугал, но и набедокурил, хотя, к счастью, он лишь краем задел побережье и довольно быстро ушел обратно в море. Но и этого было достаточно, чтобы нанести ощутимый ущерб всему живому на земле. Уже через день на 15-тиместном "ниссане" мы ехали по бегущему вдоль берега шоссе на юг от Кэрнса. Слева и справа вдоль дороги тянулись желто-серые поля поваленных на землю высоких почти совсем созревших побегов сахарного тростника. Вслед за ними побежали вдоль обочины сильно поломанные пальмы банановых плантаций.
  Но самое печальное зрелище предстало перед нашими глазами, когда машина въехала в Бабинду. В этом городке чуть ли не половина домов стояла без крыш, которые были сорваны ураганным ветром. Некоторые строения остались и без стен - их голые каркасы белыми скелетами склонились к земле. Не менее грустное впечатление производил и другой встретившийся нам по дороге курортный городок Иннисфолл. Многие его улицы сделались непроезжими из-за перекрывших проезжую часть эвкалиптов, кипарисов и фонарных столбов, поваленных ураганом. На одном из перекрестков за раздачей еды мы увидели длинную очередь людей, оставшихся без своих домов. Это городские власти оказывали помощь жителям, пострадавшим от урагана.
  На следующий день, открыв газеты, мы узнали, что общий ущерб от "Ларри" по самым первым грубым подсчетам достиг 1 миллиарда австралийских долларов. При этом только потери от гибели посадок сахарного тростника и банановых плантаций составил 600 миллионов долларов. Разрушенными оказались сотни жилых домов и зданий, мостов, акведуков, линий телефонной связи. На многие дни было прервано энергоснабжение всего северо-восточного побережья штата Квинсленд, нарушено движение по шоссейным и железным дорогам. Особенно большой урон понес туризм, важная отрасль народного хозяйства этого края.
  Однако, как я позже выяснил, Ураган "Ларри" был признан одним из самых заурядных тропических циклонов, десятки которых ежегодно несут куда большие разрушения и приводят к гибели людей. Недаром их называют "дьяволами смерти".
  
  НОЧНАЯ ПТИЦА НОВОЙ ЗЕЛАНДИИ
  
  Из Кэрнса самолет доставил меня в не менее (если не более) замечательное место - НОВУЮ ЗЕЛАНДИЮ. Даже пробыв там всего несколько дней, я понял, что это и есть тот уголок Земли, где я без каких-либо колебаний остался бы жить до конца своих дней. Мягкий теплый климат, подчеркнутая европейскость городских фасадов, приветливость улыбок встречных прохожих, вкусная до обалдения еда. Что больше, лучше и ласковее может гладить душу старого гедониста, любителя получать от всего удовольствия?
  Но городские прелести не могли доставить большего наслаждения, чем фантастические природные перформансы заповедной вулканической зоны Таупо на Северном острове Новой Зеландии. Ее недаром именуют "страной геотермальных чудес" - здесь, куда ни глянь, все кипит, бурлит, шкворчит. Даже птицы живут не на деревьях, а в кратерах вулканов.
  Особенно меня впечатлило местечко с трудно выговариваемым названием Уаи-О-Тапу. Там прямо под ногами - то на краю уличного тротуара, то на обочине дороги или у стены дома - можно было пощупать пальцами горячую воду термального источника и замереть в изумлении перед извергающимися гейзерами и кипящими грязевыми ключами. Самое интересное, что все это переливалось яркими густыми красками.
  Немного меня озадачило сомнительной достоверности сообщение местного экскурсовода о том, что в самый большой гейзер Леди Нокс каждый день служащие национального парка, якобы, заливают специальный мыльный раствор. В результате этого неправедного насилия над его природной сущностью он фонтанирует не кратковременно, как всегда, а в течение целого часа, и его столб воды в это время поднимается на значительно большую, чем обычно, высоту - почти на 20 метров.
  Другой экзот соскочил ко мне с новозеландского герба. Это была странная, ни на какого не похожая птица с фруктовым названием киви, служащая символом страны. Ее шар-тело, покрытое мелкими напоминающими шерсть перьями, я с трудом разглядел в совершенно темной комнате небольшого музея-зоосада. Оказалось, что киви взаимодействуют с внешним миром только ночью, а светлое время суток они проводят в земляных норах, вырытых под корнями деревьев. Несмотря на кажущуюся неуклюжесть и почти полное отсутствие крыльев, киви шустры и подвижны. Неплохое у них и вооружение - острые когти на коротких, но очень сильных и толстых ногах, составляющих треть (!?) всего их веса.
  
  * * *
  
   В заключение этой части книги хотелось бы похвастаться моим немалым самолетным стажем.
   Еще в пору неисчислимых разноширотных и многомеридианных служебных командировок во все концы гигантских просторов Советского Союза, а потом России я ублажал свое самолюбие подсчетом перелетного километража. Согласно ему к переломному 1991 году я с десяток раз на спутнике облетел Земной шар по экватору, причем, сделал это на куда более высокой (а, значит, и более длинной) орбите, чем Гагарин, Попович и другие чемпионы занебесных путешествий.
  А теперь с полной уверенностью могу заявить, что мой авиационный стаж достиг поистине космического уровня потому, что, выражаясь фигурально, я слетал аж... на Луну (!), которую облетел по орбите американского корабля "Аполлон" и благополучно вернулся на Землю.
  Эх, еще бы мне одну такую жизнь, и я бы на Марс слетал, а то и на Венере привенерился...
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"