Седьмого ноября я выпивал в одну харю в тесной рюмочной на первом этаже здания, где до революции была городская управа. В 1917 году сюда через сквер бежали революционные солдаты, стреляя на ходу. С башни по ним во всю хуярил пулемёт. Позднее здесь построили "пожарку". Пока её отстраивали я водил сюда ебать девок, которых снимал поблизости в ресторане Днепр, где сначала набирался крутым винишком Рубин по руб семнадцать. После него в стакане оставались несмываемые чёрные пятна. Пожарка, кстати, впоследствии сама сгорела и на этом месте по сей день продают мерзкий самогон, от которого вымерло уже не одно поколение центровых маргиналов.
Рюмочная находилась на Коммунистической, бывшей Сталина. Недалеко отсюда на чердаке углового здания (угол Сталина и Б.Советской), стоящего напротив госбанка, установили пулемёт и под его прикрытием брали банк. Дело было после войны во времена знаменитой банды "Чёрная кошка".
Неподалёку у памятника Ленину митинговали остатки левых сил. Поносили власти, защищали трудящихся и призывали к новой революции. Пьющий рядом со мной мужчина в камуфляже утверждал, что он "афганец". Вспоминал, как они давали шороху в Кандагаре. Пел песни Розенбаума. Постанывал, покрикивал. Но оказалось, что он не настоящий интернационалист. Его расколол подлинный ветеран, который по идее должен был появиться для установления справедливости. Настоящий, как положено, разоблачил ложного. Потом они помирились, обнялись, выпили за дружбу, но тут у истинного заклинило, и он начал мочить самозванца уже на глушняк.
Я смотрел в окно и видел перед собой улицу Маяковского, на которой в двадцатые годы красный поэт читал свои стихи. Эта улица выходит на центральную Ленинскую, где в здании облпрофа в девяностые годы выступал Лимонов. Тут же поблизости в гостинице "Франция" останавливался проездом Ленин. Когда-то тут стоял уютный деревянный шалман, где я впервые попробовал водку. Это была Кубанская. Я выпил три стакана и отъехал чуть было не с концами в свои четырнадцать. Еле откачали в городской больнице "Красный крест"
Позднее, лет через несколько, мы шли с друганом по Ленина оба пьяные в раскатень. Пели блатные песни, орали матом, сшибали по ходу урны. Был солнечный тихий летний выходной день. Махровые обыватели лениво и самодовольно прогуливались туда-сюда по Броду. И тут мы с дружком внесли диссонанс. Мы, шатаясь, опрокинули коляску с младенцем. Ребёнок выпал на асфальт. Злобные обыватели накинулись на нас, чтобы разорвать на части...Как мы сдёрнули оттуда, не знаю.
На углу ул.Ленина есть кафе "Заря", где прошли лучшие годы. Тут мы пили, гуляли, отрывались и дебоширили. В ход шла водяра, винцо или шириво. Габаритная барменша Валька много раз сдавала меня в ментовку. Однажды я ей отомстил: спиздил со стойки бутылку коньяка и распил её на Тропе Хошимина с известным уголовником Васей Греком. О нём я ещё в пионерлагере слышал такую песенку: Когда фонарики качаются ночные и вам дорогу переходит Вася Грек...
Но впервые меня хлопнули менты в гостинице "Центральная", что напротив "Зари". (Это стрёмное место у нас называется "Вермутский треугольник"). В холле гостиницы я вступил в бой с тремя ментами. Посрывал с них погоны. Они порвали на мне одежду и отвезли в клоповник. Но я и в камере не успокоился ни хуя. В итоге козлы сделали мне ласточку.
Тут в рюмочную заскочил хмельнуться один центровой персонаж, некто Цыбулькин. Ёбнул сотку, но так и не пришёл в себя. У него опять обстреляли дверь. Это уже в третий раз. Что за хуйня у нас творится? Стоит человеку заняться мелким бизнесом, сразу начинается пидерсия.
За "Центральной" в овраге проходит знаменитая "Тропа Хошимина", где в худшие времена тотального общественного маразма и полной некрофилии мы скрываемся, чтобы хоть как-то выжить Город в такие реакционные периоды мертвеет и замирает, и только здесь на Тропе бурлит, кипит и бьёт струёй настоящая жизнь. Мы пьём дешёвое вино, курим анашу или Приму, обмениваемся идеями или девчонками. Всё здесь у нас общее. Я бывало в самый апогей прыгал на ящик из-под вина, под которым ещё неслабая куча свежего говна и толкал зажигательную речь, подстрекая товарищей к бунту. Дружки постепенно впадали в эйфорию, начинали дико орать и всячески охуевать.
Ещё я вспомнил, выпивая 7-го Ноября, крепостную стену. Я любил залезть на неё, сесть, свесив вниз ноги, и одеть из горла бутылку винишка. Внизу обычно начинали собираться сонные обыватели, с нетерпением ожидая, когда же я, наконец, упаду и разобьюсь на хер. Хуй дождались, уроды ёбаные! Я выжил на зло врагам.
Вдруг в рюмочной нарисовалась Нулевая. Маленькая, худенькая и пьяненькая. Это, кстати, девушка трудной судьбы. В детстве её изнасиловал отчим, и с тех пор она плотно сидит на циклодоле и галопередоле. Водяру тоже хуярит в полный рост. Бухает по чёрному. Мы раз с ней дали оторваться у меня на хате. Проссали по ходу телевизор, холодильник, пылесос и чайный сервиз. Всё что осталось от родителей. Нулевая в оконцовке вообще охуела. Конкретно. Сдала свою "косуху", джинсы и сапоги. За бесценок, понятно. У самогонщикеов всем вещам цена - литр сэма. На Бакунина, в уютном дворике, присели мы возле помойки и стали пить мерзкое пойло, обсуждая проблемы анархизма. Пришли к всеобщему отрицанию и сверх-нигилизму. Одним словом, пиздячить нужно было всю ёбаную систему сверху до низу. Особенно въебать по обывателям, чтоб не отравляли атмосферу своим маразмом.
Мимо нас шли девчонки лет двенадцати. Человек шесть. Одетые в чёрные джинсы и футболки. Орали что-то нецензурное и опрокидывали по ходу контейнеры с мусором.
Сейчас у Нулевой опять проблемы. Недавно она выпивала с подругой, и разговор у них зашёл о смерти. Подруга показала Нулевой шрам на теле, и у той вдруг заклинало. Она схватила нож и ударила подругу сначала в бок, а потом в сердце. Теперь бегает по центру бухая в жопу и пьёт со всеми, кто наливает. Переживает дико. Я купил ей сотку. Разговорились. Кончается у нас с ней обычно нулевым вариантом - всех козлов к стенке, а систему на хуй и в пизду.
Мимо рюмочной шёл ученик третьего класса Андрей Платонов. Он недавно прославился тем, что принёс в школу лимонку и наложил большую кучу говна перед кабинетом директора