Попова Ребекка : другие произведения.

Флирт за чашкой кофе (из цикла "Невыносимое томление плоти")

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Стоит ли заводить служебные романы? Героиня решила проверить это на себе. Интересно будет любителям эстетики совковых НИИ. В этой главе нет такого треша разных партнеров и водки, как во 2 главе - написано получше, погламурнее и потрогательнее. От мужчин-читателей принимаются предложения руки и сердца, а также принимаются предложения поехать в Париж и посидеть в ресторане "Les Jardins du Pont Neuf"... Еще принимаются предложения попить вместе пива у метро.
  
  

Полоска моря

  
  Сносная работа была, наконец, найдена - знакомая родителей устроила меня секретарем в одну контору.
  
  В числе прочих там работали зрелые женщины с детьми, и эти тетушки периодически опекали меня - скорее всего, я воплощала в их глазах какой-то стереотип неприкаянной незамужней девицы. В свою очередь, мне постоянно приходилось напрягать мозги в поисках того,что их могло бы заинтересовать - я плохо себе представляла, о чем с ними беседовать.
  
  Едва завидев своего будущего начальника, я впала в какой-то дурман, в какую-то эйфорию. Он был существенно старше меня. Но, по иронии судьбы, мой шеф относился к тому типу мужчин, которые представляют из себя воплощенное обаяние - то есть просто смотреть на него и слушать было кайфом. Вел он себя как "мужчина-ребенок", поражая своей непосредственностью, поэтому в некоторых отношениях я чувствовала себя старше него. Прибавьте к этому еще и быстрый ум - он сходу угадывал скрытые смыслы собеседника, а за полетом его собственной мысли порой не могла угнаться ваша покорная слуга - и тогда станет понятно, в какую "западню" я попала. К числу его привлекательных качеств я бы отнесла еще мальчишескую походку - порою он носился по офису как метеор. И еще маленький штришок: он производил впечатление доброго, безусловно положительного, но при этом совсем не скучного человека - ведь почему-то считается, что слишком положительные люди навевают скуку, а вот порок, наоборот, исследователю человеческих душ любопытен.
  
  Он так победоносно, так торжествующе улыбался, что все выглядело так, будто он - хозяин положения во всех разговорах. Но в то же время ему нравилось, что ему противоречат и дерзят - впрочем, если только это происходило не в ущерб делу. Он чутко улавливал настроение собеседника и подстраивался под него, подыгрывая партнеру.
  
  Если использовать понятие "архетип", то бесконечно привлекателен для меня оказался сам архетип моего начальника - вне зависимости от того, как он себя вел и как складывались наши отношения в каждый конкретный день.
  
  В тот период я придумала следующую формулу влюбленности.
  Влюбленность - это такое состояние, когда ты как бы все время что-то хочешь получить от другого человека - порой не отдавая себе отчета, что именно - и все никак не можешь это получить. Вот эта-то неутолимая жажда и поддерживает чувство - собственно, она и есть само чувство. То есть если один человек вдруг решает, что другой может стать для него источником приятных эмоций, а тот, другой, не полностью действует по его сценарию, то влюбленность имеет шанс продолжиться. Область разрыва между ожиданиями и реальностью как раз и порождает томительное волнение сердца.
  
  Схема отношений "шеф - секретарша" выглядела чуть пошловато, и это меня немного подтормаживало, но одновременно и немного заводило. Вдобавок это все-таки было новое место работы, мне нужно было въезжать в ситуацию, учиться новым вещам и тому подобное. Кроме того, я влилась в некий уже сложившийся коллектив, и всем этим прекрасным людям могло прийти в голову, что я собираюсь решать на работе личные проблемы - от этих мыслей мне тоже делалось тошно.
  
  Общаться с предметом своего увлечения каждый день оказалось для меня достаточно напряженным - тем более, что мы оба были достаточно импульсивны, и настроение у каждого из нас на протяжении суток менялось. Шеф же и вовсе общался со мной больше , чем с собственной женой.
  
  С его стороны ко мне поступали флюиды дружелюбного интереса и даже некоторого подкалывания. Ему было невдомек, как я внутренне реагирую на эти шутки в мой адрес в его исполнении - а меня, что называется, бросало то в жар - то в холод. Я чувствовала волнение и, как всегда, когда мне кто-то нравился, казалась себе неуклюжей и угловатой, словно подросток.
  
  В ответ на мой неопределенный ответ о том, буду ли я пить кофе, он заметил, что, мол, молодые девушки всегда сначала говорят одно, а потом другое. А выйдя в коридор, чтобы показать мне номерки на дверях, пояснил: хочется же с молодой девушкой показаться! Стоял январь, в помещении было холодно, и я пообещала на следующий день одеться потеплее, а то меня, мол, целый день бьет дрожь - на это начальник довольно улыбнулся и подтвердил: да, мол, на работе такое бывает - он словно бы с удовлетворением заметил мое неадекватное состояние, когда меня трясло уже просто оттого, что я стою рядом с ним.
  
  Иногда я автоматически произносила идиоматическое выражение: "от греха подальше". Мой начальник реагировал на него буквально. Один раз спросил: "Вы уверены, что все время нужно держаться от греха подальше?" В другой раз изменившимся голосом со значением сказал: "Это от вас что ли подальше?"
  Я решила, что он хочет вести со мной двусмысленную беседу и в ходе нее чувствовать себя мужчиной. Или решил, по своему обыкновению, мне подыграть, полагая, что именно этого я от него и жду.
  
  Один раз в начале нашего знакомства он говорил по телефону из моей комнаты и внимательно меня разглядывал, как это иногда делают люди, пытаясь занять чем-то глаза во время скучной беседы. Столь откровенное внимание показалось мне слишком неожиданным, и я порядком смутилась. Некоторое время я пыталась отвечать ему таким же пристальным взглядом, причем мой взгляд был весьма откровенен и словно бы принадлежал женщине, которая хорошо знает, чего от нее хочет мужчина, и это дает ей основание этак цинично смерить его взглядом, намекая на то, что в любом случае именно она, женщина, окажется на высоте, чего никогда нельзя заранее утверждать про мужчину.
  Но вскоре я не выдержала того, насколько сильно принялась циркулировать кровь по моему организму, испугалась биения собственного сердца и опустила глаза, уставив их в книжку.
  
  Однажды я пришла на работу в туалете, каждая деталь которого была тщательно продумана. Едва завидев мой силуэт, начальник принялся было просить ему что-то отксерить, но, приглядевшись, изменился в лице, осекся и сказал, что, мол, ладно, он сам отксерит.
  Он куда-то ушел, а, вернувшись, сам поставил воду и предложил мне кофе. В коридоре он сказал мне, что я сегодня -такая элегантная, и двумя ладонями с противоположных сторон сжал мне талию, благо она была как раз перетянута поясом блузки.
  
  Он охватывал меня взглядом полностью, воспринимая целиком вместе с фигурой, одеждой, позой, как бы примериваясь ко мне. Иногда я делала по отношению к нему то же самое - когда размышляла о том, что, возможно, этот человек станет мне близок, или когда ловила в нем признаки того, что он думает обо мне в определенном смысле.
  
  По своему обыкновению, я принялась добавлять нотку вульгарности в наши разговоры.
  
  Шеф много жил за границей и общался с иностранцами. Один раз, рассуждая о том, кто мне нужен в качестве мужа - русский или иностранец, он заметил, что у иностранца ведь тоже две руки две ноги и голова. Я не удержалась и язвительно заметила: "Это еще не все. Самое главное в мужчине вы не назвали". Он ответил: "Ну, и это можно подобрать такое, какое вам нужно."
  
  Как-то раз, придя с обеда, я обнаружила в офисе факс из фирмы под названием "Полином".
  Я с недоумением спросила: "Полином"? А, может, "Бином"? Кстати, чем отличается полином от бинома?"
  "А вы разве не знаете?" - удивился он, памятуя о моем высшем техническом образовании.
  "Не-а", - лукаво отвечала я.
  Он объяснил: "Бином - это двучлен, а полином - многочлен."
  Я засмеялась, а потом говорю: "Не, мне так много не нужно".
  И потом ходила, якобы скромно опустив глаза, а сама смеялась.
  
  Однажды я рассказала ему, что слушала песню, которую пел настоящий грубый мужчина, но при этом он пел нежно и грустно - эту "глубокую" мысль я услышала когда-то от Наташи, когда мы с ней тащились от "медляков" Manowar. И добавила, что, когда я слушаю эту песню, то забываю порой, где нахожусь и что со мной происходит, а это признаки экстаза. Он спросил: наверное, если бы он тут пел перед вами, то вы бы ему на шею бросились? Я призналась, что я - вообще человек эмоциональный, особливо когда выпью. И пожаловалась, что для меня всегда большая проблема сказать мужчине "до свиданья". Он парировал: "Наверное, это для него еще большая проблема, чем для вас". Я объяснила, что, да, действительно - я вижу, как мужчина мучается, и поэтому это для меня особенно трудно, но ведь это дурная привычка - не уметь говорить "до свидания". "Но вы ведь не всем говорите "до свидания?" - нескромно поинтересовался он. Я помрачнела и с ничего не выражающим лицом ответила: "Да, не всем".
  
  Начальнику нравилось, когда я развлекала его беседой - он дал мне лестную характеристику "Ребекка иногда так скажет, как Жванецкий не скажет". Он с интересом относился ко всему, о чем я говорила, и пытался понять, что же именно мне нравится. Со временем он приноровился лучше разбираться в моих настроениях и замечал, когда я злюсь или волнуюсь, и это мне льстило.
  
  Один раз он сказал: "Сегодня у меня жена или дочь купили газету какую-то - "Спид-инфо", кажется. Там интервью какой-то девушки, которая утверждает, что была любовницей Борового. А я думаю: чего про это писать? По-моему, у каждого нормального человека должна быть любовница, чего в этом такого?"
  Услышав, что он произнес кодовое слово "любовница", я очень долго не могла выйти из оцепенения и продолжить разговор, делая при этом вид, что ничего не случилось.
  
  По делам службы мы отправились вместе на банкет, где поначалу все происходило по моему сценарию. Вторую половину банкета мы постоянно перешептывались. В какой-то момент я неожиданно попросила его отряхнуть мою короткую плиссированную юбку от крошек, на что он, ничем не выдав своего удивления а, напротив, вновь подыграв мне как истинный джентльмен, ответил что-то типа: "Конечно! Кто же, кроме меня, это сделает?"
  Когда после банкета мы, наконец, остались в машине одни, то, не отдавая себе отчета в происходящем, а подчиняясь давно мучившим меня чувствам, я сделала нечто такое, в результате чего ощутила его губы и где-то затаившийся нежный язычок. Во время поцелуя и позже я гладила его грудь под рубашкой. Потом он упомянул, что удивлен, а я озадаченно расспрашивала, почему, и в отместку пригрозила ему все выходные пить, чтобы забыть о том, что произошло.
  Про себя же я называла произошедшее "разрушением всех и всяческих рамок".
  
  В этот момент я фактически посчитала свою "миссию" выполненной и принялась пассивно наблюдать, как дальше развернутся события.
  
  В шефе в это время происходил процесс осознания своих желаний.
  Через какое-то время в офисе он рассказал, что когда работал в издательстве, то многие "принимали его за кого-то другого" - за "большого любителя женщин", и он немало этому дивился. "Я, конечно, не ангел, но и не тот, за кого меня принимали".
  Тогда я вспомнила свое самое первое впечатление о нем и осознала, что, исходя их его внешности и темперамента, поначалу я тоже приняла его как раз за "большого любителя женщин".
  
  При разговорах со мной он принялся демонстративно бросать взгляд на мои ноги с агрессивным видом.
  
  Ему нравилось, когда я вела себя скромно и опускала глаза - именно в такие моменты он прикасался ко мне, - но в то же время ему не нравилось, когда я грустная и скучная.
  
  Меня стало угнетать, что именно я выступаю неким инициатором развития отношений. Поэтому самым замечательным сделалось для меня оживленно говорить ему о чем-то вне секса и ждать, когда он сам переведет разговор на секс.
  
  Он начал мне что-то говорить об анекдоте, связанном с обманом жены, но я прервала его и сказала, направляясь к двери: "Да знаю я, как с этими женами обращаются!" В ответ он пришел в возбуждение и сначала положил руку мне на талию, а потом два раза шлепнул меня пониже спины со словами: "Откуда вы это знаете? Можно подумать, вы очень долгое время мужем были". Я вспомнила, как внимательно он разглядывал меня сзади, когда я пришла в длинной юбке, обтягивающей сверху, и решила, что он проявляет некоторый интерес к моим ягодицам.
  
  Один раз мне почудилось, что "the dreams come true": он вел себя как раз так, как мне нравится - был холоден, сдержан и безразличен, но тем не менее, почти не глядя в мою сторону, совершенно безошибочно прикасался к самым моим сокровенным местам. И оттого, что он делал это с показным безразличием, меня охватывало какое-то особое волнение, и в то же время казалось, что он делает это чуть ли не цинично и чуть ли не делая мне одолжение.
  
  ...Я рассказывала ему, как в своих поездках на Юг в течение нескольких минут вижу из окна поезда полоску моря, а потом она вновь исчезает, и тогда я испытываю волнение, не зная, верить ли мне своим глазам. Чувство, которое я испытываю, едва приближаясь к морю, я обозначила как самое волнительное во всей поездке на Юг.
  Он согласился "Да, быть не до конца уверенным, произойдет это или нет - это самое волнующее."
  
  Тем временем меня пригласили на некую презентацию в одном из подразделений научного центра, где мне удалось вволю оттянуться.
  Я общалась с неким подвернувшимся мне человеком по имени Юра, хвастаясь ему, что достигла удачной точки в сочетании фаз трезвения и опьянения, и что сейчас все, что я слышу вокруг, мне в кайф. Юра высказал мысль, что изюминка кроется в неожиданности и непредсказуемости - я с готовностью подтвердила, что тоже думаю, что именно в этом состоит изюминка, "точнее, - произнесла я, тревожа ножом оливку на своей тарелке, - в этом и состоит... оливка".
  Когда он провожал меня, я нащупала в кармане свою любимую в тот день красную розу с ее нежной плотью. "Набоков сказал бы об этом: волнующая влажность", - с этими словами я заставила его сунуть руку в карман моей куртки... Придя много позже домой и немного протрезвев, я вспомнила с некоторым удивлением, что данное определение - "волнующая влажность" - уже покоилось в одной из ячеек моей памяти и являлось словосочетанием, которым мы с Павликом определили женское отверстие.
  Бредя с Юрой в темноте, я молила, чтобы меня вывели к остановке ("please show me the way to the next... bus stop"), и принялась издавать звуки рыдающего хныканья, в отчаянии закрыв лицо руками. В подобном состоянии я начала вдруг, содрогаясь, пригибаться к земле и истерически то ли хохотать, то ли плакать. Он пытался выпрямить меня и успокоить, но не особенно активно, и дело кончилось тем, что мы довольно плавно упали в какую-то лужу. Я с удовлетворением отметила: "Я все-таки рада, что мне удалось тебя свалить", на что он отвечал: "Это я просто тебе подыграл".
  Когда мы с Юрой брели к остановке автобуса, мне пришло в голову 0следующее сравнение: я сказала, что узнаю места, где не была уже около года, подобно тому, как мужчина вновь входит в женщину, в которой он когда-то уже был.
  В Покровском парке он принялся сетовать, что я всю дорогу на что-то жалуюсь и капризничаю вместо того, чтобы демонстрировать, как мне хорошо - типичная занудливая мужская тема. Стоило ему произнести эти слова, как он споткнулся о лежащее поперек дерево. "Это тебя бог наказал", - с некоторым злорадством заметила я, на что он обиженно пообещал , что теперь пойдет молча, чтобы бог его больше не наказывал.
  А я вспомнила случай, как один раз разозлилась на Павлика, когда мы плыли в лодке, и тогда водная стихия немедленно отреагировала на это штормом.
  
  На следующий день, сидя в парке рядом с Павликом, я подумала, что порой чувствую свою ущербность из-за того, что не могу относиться к какому-то мужчине достаточно тепло. Но, к счастью, существует нечто, что все-таки соединяет меня с мужчинами: с некоторыми из них мне хочется заниматься любовью.
  
  

В институте

  
  Закрутились - завертелись события, и меня позвали на другое место работы - с гораздо большей зарплатой, с иностранцами и с английским языком. Меня устроил туда замначальника первого отдела научного центра, видевший меня то ли на каком-то мероприятии, то ли в моей прежней конторе, и этот факт потом неоднократно обыгрывался, когда иностранцам в шутку позиционировали меня как протеже человека из первого отдела, отчего тем делалось немного не по себе.
  
  Мы "зависли" тогда в очень интересной точке распространения интернета в Москве. С иностранцами мы общались по факсу и телефону. У нас был интернет от "Релкома", приходящий к нам по модему, и мы могли отправлять и получать электронную почту. Но вот понятия об интернет- сайтах у меня тогда, к примеру, не было.
  
  Эхо в трубке от моего собственного голоса во время международных телефонных разговоров и мое удивление в связи с этим напомнило мне ситуацию из сказки Оскара Уайльда, когда герой, прежде никогда не видевший зеркала, вдруг замечает напротив себя кого-то обезьянничающего и копирующего малейшие его движения - даже те, в которых он сам себе не отдает отчета. Удивительное зрелище, когда видишь себя со стороны, может вселить ужас и отвращение: ужас из-за того, что кто-то так хорошо тебя знает, а отвращение - как всегда, когда видишь себя со стороны и понимаешь, насколько ты несовершенен.
  
  Я оказалась в атмосфере научного центра со всеми обитающими там еще с советских времен научными работниками в придачу.
  В годами сложившийся коллектив на ставку секретаря, оплачиваемую иностранцами, взяли молодую - по меркам института - незамужнюю девушку со стороны. Как мне потом рассказали, в списке кандидатов на эту должность я значилась первая и, посмотрев на меня, организаторы решили больше никого не искать.
  
  Подразделение научного центра, после перестройки получившее статус отдельного института, располагалось в забытом богом помещении, построенном в добротном стиле советских времен, с невыветриваемым запахом каких-то приборов, а нужная мне комната была запрятана в хитроумной типографии коридоров.
  
  На входе в здание несли вахту постоянно сменяющиеся компании охранников, раздувающихся от сознания собственной значимости.
  Один раз я не удержалась и сравнила одного симпатичного итальяно - подобного охранника с молодым мафиози из фильмов.
  - Ага, ему еще только белых носков не хватает для полной картины, - пошутил в ответ его приятель.
  
  Меня забавлял своеобразный стиль мира покрытых пылью приборов, характерный для НИИ. Я размышляла о том, что к этим старым приборам годами никто не прикасался, а даже если и прикасался - все равно их вид оставался заброшенным и нелюдимым.
  Кроме подобных приборов в помещениях институтов можно было натолкнуться и на другие любопытные предметы, существующие в мире в единственном экземпляре. Например, в командировке в Нижнем Новгороде я обратила внимание на гусиное перо, вставляемое в специальную подставку, которая качалась, как неваляшка. В комнате у одного завлаба - на пепельницу в виде черепа, в которой чудилось что-то пиратское...
  В разных лабораториях мне попадались листы с забавными надписями. Например, "Список гениальных идей" - назначить такого-то директором института. "Лист Ярости. В случае ярости следует схватить данный листок, смять его и мелко порвать" с изображением рассвирепевшего быка. Или надпись на двери: "Наша радость от вашего посещения не знает границ", над которой изображен великан с безобразной гримасой.
  Позже оказалось, что этот юмор был заимствован из американского физического журнала.
  
  Институтская столовая, располагающаяся в отдельном здании, радовала глаз жизнеутверждающими мозаичными панно в стилистике развитого социализма в холле первого этажа.
  Как-то раз я углядела там довольного своим уловом мужика, который нес авоську, где желтело нечто круглое, чрезвычайно похожее на дыню; это привело меня в восторг, так как о дынях я в то время как раз довольно часто подумывала. Но, внимательно приглядевшись к содержимому авоськи, я поняла, что это вовсе не дыня, а сложенные вместе два полукружья белого хлеба, полчаса назад продававшегося в магазине на первом этаже столовой и щекотавшего мне ноздри своим ароматом.
  
  В буфете около стеклянной витрины стояла женщина в редко вязанной кофте. От скуки я разглядывала продукты, лежащие на витрине, и краешком глаза заметила любопытную упаковку колбасы - она была стянута плотными авосечными нитями. Когда я решила еще раз провести глазами по необычной упаковке, восхищаясь изобретательностью упаковщиков, то обнаружила, что сетчатая упаковка - это лишь отражение вязаной кофты.
  
  Я читала тогда на работе Набокова, и мое сознание генерировало килограммы подобных наблюдений.
  
  Одновременно с этим я попала в компанию сразу нескольких мужчин, с каждым из которых у меня завязались некие сложные отношения. На базе совкового института был создан совместный с иностранцами центр, и кусок пирога в нем захотели получить многие продвинутые люди этого института. Причем передо мной мужчины раскрывались самым интересным образом - как никогда не раскрылись бы, возможно, перед коллегой-мужчиной.
  
  Видимо, несколько месяцев общения с Машей сделали свое дело: когда я оказалась в среде мужчин постарше, то они сразу отметили мою необычную манеру разговора. Очумевшие от моего сленга не въезжающие люди без обиняков интересовались, а не наркоманка ли я часом - только это понятие могло объяснить для них тот особый культурный код, которым я пользовалась. С удовлетворением выдержав паузу, я уверенно отвечала на этот вопрос отрицательно.
  Я привыкла общаться в так называемом откровенном стиле, когда, казалось бы, выкладываешь собеседнику всю душу, но при этом безудержно рисуешься. Один из сотрудников института - Миша - позже признавался мне, что при первом знакомстве со мной подумал: надо же, какой откровенный человек, но потом понял, что все не так просто. Впрочем, первые минуты общения с новым человеком - так же как и первые страницы новой книги - вообще поначалу плохо воспринимаются и просто помогают "войти во вкус".
  
  

Моя любовь

  
  Я подхожу к той точке в моей истории, когда испытываю сложные чувства.
  С моим тогдашним темпераментом и склонностью разрушать "все и всяческие рамки" все случившиеся было для меня совершенно закономерно, необходимо и вдобавок здорово меня бодрило, но нынче я довольно прохладно отношусь к моим давним похождениям.
  
  Порой о каком-то романе вспоминаешь с удовольствием, а в каком-то случае недоумеваешь и думаешь, что вполне можно было бы себя в чем-то и ограничить.
  С гораздо большей теплотой я вспоминаю о тех мужчинах, с которыми у меня так и не случилось романа, а все ограничилось только безобидным многообещающим флиртом. К примеру, меня окружали тогда мужчины, на наших совместных пьянках не отрывавшие от меня глаз, говорившие мне двусмысленности, а потом признававшиеся, что я на них действую так, что они себя чувствует семнадцатилетними юношами и начинают говорить пошлости - все это находило живой отклик в моей душе, я чувствовала малейшие нюансы этой игры.
  
  Но в плане близкого общения с мужчинами я приглядела себе объект значительно старше себя - возможно, для того, чтобы реализовать свои разыгравшиеся еще на прежнем месте работы фантазии.
  
  Вся началось на каком-то официальном мероприятии с целой толпой народа в ресторане "Москва", где я, по своему обыкновению, выпила и пустилась во все тяжкие - присмотрела себе достойный объект, а потом льнула к нему и говорила какие-то многообещающие вещи и делала авансы. В ответ мне немедленно поступило от него предложение о приватной встрече.
  Позже Миша рассказал мне про него, что он как раз "становится охоч до женского пола, когда выпьет" - в общем, в этом плане мы мы зеркально дополняли друг друга, ведь у меня приблизительно та же история -во время пьянки мне вечно свербит перейти от "культурной" программы к "полной".
  
  Дальше начались будни, когда он всеми правдами и неправдами зазывал меня к себе в кабинет, откровенно разглядывал меня, вызывая у меня смущение, игриво разговаривал со мной и обижался, едва чувствовал, что я начинаю говорить с ним сухо и официально. Если мне удавалось где-то "набраться" до окончания рабочего дня, то я льнула к нему и подставляла щеку для поцелуев.
  
  Иногда мне приходило в голову, что стоит относиться к нему как к врагу и опасаться его, ведь он ведет себя со мной как опытный соблазнитель, стремящийся поставить еще одну галочку в своем донжуанском списке - Миша уже успел мне рассказать, что тому нужно поддерживать свою репутацию "покорителя женщин".. Но, с другой стороны, мне доставляло удовольствие говорить с ним, рождая у него в душе приятное волнение, и хотелось дарить ему прекрасные минуты - ведь увлечение другим человеком как раз и заключается в том, что тебе хочется делать ему хорошо.
  
  Мы застыли было в какой-то романтически-волнующей точке наших отношений - каждый из нас пытался решить, чего хочет он и чего хочет другой, и можно было, в принципе, на том и остановиться.
  Меня привлекла именно недоступность и невозможность наших отношений. Привкус недостижимости всегда волнует меня, манит и толкает на активные действия. Если кто-то говорит мне, что у нас с ним ничего не может быть, а я уверена, что может, то я буду пытаться всеми возможными способами ему это доказать. И, наоборот: если кто-то ждет от меня каких-то чувств, то это меня парализует, и я становлюсь ни на что не способна.
  У него же, в свою очередь, была налажена, если можно так выразиться, система любовниц - было куда их приводить недалеко от работы и тому подобное. И место любовницы на тот момент было вакантно.
  
  Поэтому я все размышляла, как бы разрушить стену между нами, а он до поры до времени медлил, словно боялся быть инициатором связи и силился обуздать охватывающие его желания, но потом все же решился и позвал меня в эту квартиру прямо напротив института.
  
  Наступил момент, когда после всех многообещающих авансов с моей стороны ему, наконец, представилась возможность в полной мере насладиться моей взаимностью.
  Он усадил меня на стул напротив и принялся ласкать мои ноги, действуя с жадностью, но в то же время давая мне время привыкнуть к себе. Забираясь руками все выше, он с непреодолимой мужской настойчивостью раздвигал мои ноги, удовлетворенно отмечая про себя мое все нарастающее возбуждение, а потом изощренно ласкал через трусики мое лоно, что привело к тому, что я заерзала на стуле с закатанными от удовольствия глазами. Он попытался залезть ко мне в трусики, но тут я вскочила и принялась противиться его рукам, пролепетав: "Не надо, это нехорошо", но не сомневаюсь, что в этот момент на устах у меня играла похотливая улыбка...
  
  Он описывал мне происходящее со стороны - как он меня впервые увидел и что при этом подумал, какое впечатление я произвожу на мужчин и тому подобное, и это меня грело, ведь для меня очень важны слова.
  Он считал необходимым развлекать меня, декламируя стихи. Среди его любимцев были Сергей Есенин и Игорь Северянин.
  
  На нашем первом свидании он наблюдал меня в довольно раскрепощенном состоянии - правда, ценой того, что на следующий день я полдня находилась в отходняке. На работе же я была в своем обычном - чрезвычайно стеснительном - состоянии.
  
  Когда у нас началась связь, то наше поведение на людях здорово изменилось - мы больше не кокетничали и не заигрывали, а, наоборот, вели себя очень серьезно и кротко. Я размышляла, сможем ли мы поддерживать такой накал страстей, такую планку, которую сами себе установили. Все произошедшее с нами я носила в себе как какое-то сокровище, согревающее меня.
  
  Я чувствовала себя в неловком положении, когда из-за занятости не могла ответить на его порывы немедленно прийти ко мне или позвать меня к себе. Всякий раз, когда я входила в его кабинет, он впивался взглядом в мои ноги, внимательно за ними наблюдая. Он пожирал меня глазами и очень внимательно относился к моей одежде, остро реагируя на каждую деталь моего туалета, особенно если она подчеркивала фигуру. Говорил мне кучу приятных вещей, от которых меня охватывало приподнятое расположение духа, граничащее со счастьем.
  'Ваши ножки - это общественное достояние', - шутливо заметил он как-то раз.
  
  Однажды, придя в мою комнату, он привлек меня к себе и заговорил, глядя на меня с желанием, которое не на шутку волновало меня, что нам нужно встретиться. Он смотрел взволнованно, но не как юноша - романтик, а как мужчина, четко знающий, что можно получить от женщины, и в том числе прекрасно представляющий, что именно он может получить от меня.
  Всякий раз, когда он смотрел на меня, он словно бы проникал в самые сокровенные уголки моего тела, поэтому этим взглядом он как бы уже обладал мною.
  
  В тот период я много ходила по работе в рестораны. К примеру, один раз я с группой товарищей посетила ресторан 'Садко'. Мне бросилась в глаза роспись стен на морские темы из сюжета этой русской сказки, и я лукаво призналась партнеру, увлекшему меня танцевать, что меня немного смущает нагота русалок.
  
  Один раз меня даже "занесло" в Большой театр.
  Среди серых лиц толпы в Большом театре я увидела еще одно серое лицо, сочетание черт которого заставило меня на миг задержать на нем взгляд. Меня пронзило ощущение, что это не может быть именно то лицо, которое мне почудилось - какое-то давно знакомое, но забытое лицо. И только потом я извлекла из памяти разгадку и логически объяснила происходящее: это было лицо министра иностранных дел Андрея Козырева, ведь Козырев тоже может ходить в Большой театр.
  Когда на следующий день я рассказала об этом своему любовнику, то он ответил, радостно и восхищенно бросая на меня взоры - он уже успел разглядеть на мне короткую юбку из-под надетой сверху шубы : "О, как ему повезло, что он вас видел!"
  
  Наиболее осязаемо и неожиданно желание ему отдаться подкрадывалось ко мне в те моменты, когда моя мысль перепрыгивала на воспоминания о наших отношениях с чего-то очень далекого, хотя тоже по-своему увлекательного и волнующего. Именно сочетание этих двух волнений в таких разных областях и порождало трепет.
  
  Мне хотелось попадать с ним в такие ситуации, в которых нам с ним удавалось бы хоть на миг оторваться от общества других людей, и наша радость от общения друг с другом обострялась бы чувством кратковременности и запретности этого веселья. Вообще для меня было очень мазохистским удовольствием поддерживать беседу со всеми окружающими и временами вспоминать о том,что рядом сидит он и ни на минуту не забывает о том, что нас связывает.
  
  Как-то раз я рассказывала за общим столом о восточном иероглифе "очень хорошо", изображающем мужчину и женщину, стоящих рядом, и, на миг подняв глаза, увидела его взгляд. Он смотрел на меня, конечно же, очень заинтересовано; но, главное, в его взгляде перемешивались эмоции удовольствия, удивления и, кажется, сексуального желания. Пожалуй, это был чуть ли не похотливый взгляд, очень интимный и в то же время проникнутый каким-то озарением.
  
  Другой раз за столом говорили о том, что мы, русские, неправильно ведем себя с нашими партнерами - иностранцами (этот вопрос наш многострадальный русский народ вообще мучает веками). Возможно, немного невпопад я выкрикнула: "Это потому, что мы такие мягкотелые!" На это мое замечание тут же не замедлили отреагировать несколько человек, в том числе и Он. Довольно похотливо смерив меня взглядом с головы до ног, Он произнес что-то на тему о том, что, к примеру, в моем лице мягкотелость - это очень похвальное качество. Я была смущена и, надо признать, эта его выходка мне показалась излишней пошлой, хотя он, несомненно, подчинялся своему искреннему порыву.
  
  Каждый раз, когда он ко мне прикасался, я испытывала волнение и восторг. А когда он в меня входил, то я от эмоционального возбуждения находилась на вершине блаженства.
  Но в то же время именно с ним я почти всегда была скована, так как он внимательно следил за всеми моими движениями - в сожалению, только за внешними движениями, а не за движениями моей мысли. Именно эта атмосфера романтизма не позволяла нам опуститься до уровня бесполой дружбы.
  
  К примеру, у нас мог происходить вот такой диалог.
  Он провожал меня домой, и по дороге я пыталась пересказать ему свои впечатления от фильма "Сад" по рассказу Борхеса, твердя, что восточная музыка и что-то типа циновок казались мне "чем-то бесконечно волнующим". Я поделилась с ним чем-то довольно знаковым для меня, хотя и не надеялась услышать от него в качестве реакции нечто вразумительное. В ответ на это он сквозь мою куртку принялся водить пальцами вдоль места соединения двух половинок моих ягодиц и произнес: "А мне это кажется бесконечно волнующим".
  То есть - Шишков, прости! - он "не догонял" мои мысли или, если использовать еще более сленговое выражение - он меня "не выкупал".
  
  Он считал необходимым делать мне подарки - у него существовал такой стереотип в отношении его прежних любовниц.
  В общем, это было вполне естественно. Хотя мне казалось, что для того, чтобы принимать от мужчин подарки, нужно в глубине души считать, что они тебя используют, и хотеть в качестве компенсации за это что-то от них "урвать".
  
  Мы выбрались вместе в ЦДХ, и там я все время к нему льнула - обожаю льнуть к мужчинам в людных местах. Про женщину с голым низом я заметила, что Набоков про такое сказал: "с намокшею бородкой между ног". Больше всего я хвалила картину, на которой в кресле, похожем на трон, царственно и величаво сидело существо с "уже по неземному заострившимися" чертами лица - это был черный юмор в его стиле, и он засмеялся.
  
  Наша разница в возрасте, несомненно, очень бодрила его. Он рассказал мне, как однажды приятель показал ему свою совсем маленькую спящую дочку. Безмятежный вид этого ребенка навевал мысли о неком еще неведомом пока будущем, и в этот самый момент он поймал себя на мысли, что с девушкой такого возраста у него 'никогда ничего не будет' - она казалась ему кем-то вроде инопланетянки... Так вот, меня он считал точно такой же инопланетянкой.
  
  

Миша

  Я сидела в одной комнате вместе с научным сотрудником по имени Миша, который был на десять лет старше меня и уже хорошо освоил создание собственных фирм и бухгалтерию, поэтому был для института ценным кадром. Как и все ужасно умные мужчины, Миша был лысым и носил очки.
  Объясняя, как он стал лысым, Мища обычно говорил так: "Меня так стригут. Есть такая старушка, она ходит в белой простыне и с косой. Каждый раз, когда она на меня замахивается, я успеваю пригнуться, и она сносит только часть волос - слава богу, что голова цела остается! До сих пор я успевал присесть.."
  
  Он поведал, что в детстве был толстым, закомплексованным и вредным, и многие комплексы остались у него еще с той поры. Признался, что у него нет потребности в друзьях, и люди его не любят. В дружбу он не верил, а силой, объединяющей людей, считал общие интересы.
  Миша периодически одаривал меня своими воспоминаниями. В детстве, когда он прогуливал школу, то шел в кинотеатр "Брест" на сеанс 9.30. Входя в кинотеатр, он всякий раз встречал уже знакомые ему лица мальчиков с третьего по шестой класс в синих костюмах и со школьными портфелями, и его так и подмывало начать с ними здороваться.
  
  Миша был прожженным циником - мы с ним были тогда диаметрально противоположными людьми. Например, убийство Влада Листьева, которое я восприняла очень эмоционально, слушая выступления по телевизору Александра Алейникова и наблюдая кадры похорон, Миша без обиняков окрестил "переделом собственности".
  
  Я призналась Мише, что восторгаюсь некоторыми литературными произведениями - например, "Евгением Онегиным", на что Миша ответил, что "Евгений Онегин" - очень слабое произведение: по содержанию оно банально, и рифмовка там тоже довольно бездарная, Пушкин тупо повторяет одну и тут же рифмовку. Миша похвастался, что сам он- очень хороший рифмовщик, и мог бы в рифме "Евгения Онегина" написать "Тихий Дон" - да вот только непонятно, зачем это делать, и кто за это ему заплатит.
  
  Миша обрушивал на меня горы махровой недалекой банальщины, которая с безапелляционным видом выдавалась за истину в последней инстанции.
  
  Один раз он спросил меня: "Ты меня когда-нибудь видела без очков?"
  "Нет, и надеюсь,что не увижу... А ты меня без чего видел?" - нашлась я.
  "Я тебя уже без всего видел, во сне... Да нет, я шучу: я снов никогда не вижу."
  
  Характер у Миши был вздорным, он постоянно со мной скандалил, но в перерывах говорил приятные вещи. К примеру, сказал, что мужчины на меня набрасываются, и что знакомство со мной вернуло его к жизни, потому что я - это как бы нечто из книги или фильма - словом, то, чего в реальной жизни не бывает. Он говорил, что ему кажется, что я - это та, которую он ждал всю жизнь.
  Порой я начинала смотреть на себя его глазами и потому, едва что-то говорила, успевала подумать за него: "Это говорит Она".
  Оправдываясь на следующий день после одного из наших скандалов, он заметил, что обычно такие эмоции ему не свойственны, и сказал про меня в третьем лице: "Я решил, что это она на меня подействовала своим темпераментом."
  
  В числе прочего Миша несколько раз признавался мне в любви - сделать это ему ничего не стоило, зато в ответ ему могло от меня "что-то перепасть".
  Поразмыслив, я заметила ему, что, наверное, отважиться сделать такое признание можно только в том случае, если, действительно, любишь. Миша объяснил, что говорит это для себя: "Знаешь, как здорово - ехать в машине с красивой женщиной и говорить ей, что ты ее любишь".
  
  Миша доставал меня следующим образом: он не позволял мне пускаться в мои любимые пространные монологи, прерывая их своими убогими замечаниями и доставляя мне этим дискомфорт. Повторял, что ему неинтересны мои мысли, а интересно совсем другое: "Хватит говорить всякую фигню: мне просто нужно, чтобы ты была рядом".
  Внимательно осматривая меня с головы до ног, он отпускал критические замечания и брал на себя смелость давать оценки все моим проявлениям: изречениям, гримасам, нарядам и так далее. При этом он разговаривал весьма безапелляционным тоном, который чисто эмоционально плохо на меня действовал.
  В какой-то момент в стремлении меня деморализовать Миша почти перестал меня хвалить, а, наоборот, повторял, что я чего-либо совершенно не умею. Он контролировал каждый мой поступок, тем самым лишая меня возможности думать и действовать самостоятельно.
  
  Итак, повторю, что мы с Мишей вынуждены были сидеть в одной комнате, и нам некуда было деться друг от друга независимо от того, как мы относились к друг другу в данный момент.
  Миша просил меня быть с ним доброй и ласковой - от общества женщины ему нужно было успокоение. Стоило ему внимательно посмотреть на меня, подойти ко мне, обнять за плечи и произнести мое имя, как душа моя переполнялась такой нежностью, что я отвечала на его объятия. Но едва только я пыталась воздвигнуть между нами хоть какую-то стену, как он немедленно обижался, ожесточался и начинал меня донимать полным игнорированием, перемежающимся язвительными замечаниями. Для меня это было непереносимо, и Миша чувствовал это и вскоре вновь предпринимал попытку добиться со мной доверительности и эмоционального контакта.
  
  Миша признался, что у него нет стремления в один из дней напиться, а потом куда-то поехать и удовлетворить свою похоть - ему не нужна любовница, он ищет жену.
  Но, тем не менее, мы все-таки баловались на работе спиртным в конце дня.
  Бутылку джина я предложила прятать на полке среди пустых бутылок, потому что "это описано во всех хрестоматиях" - я имела в виду борхесовское: "Лист лучше всего прятать в лесу".
  
  Иногда вечером мы просто шли в какой-то недорогой ресторан или в забегаловку ужинать.
  Как-то раз мы стояли у стойки в ресторане какой-то гостиницы и делали заказ, а я тем временем пыталась представить, каково мне будет здесь находиться, и обратила внимание на уборщицу, сидящую за одним из столиков. Я заметила Мише, что этот ресторан хорош тем, что когда мы немного выпьем, то с удивлением обнаружим себя здесь. Миша парировал: ага, и увидим уборщицу, присевшую отдохнуть рядом со своей шваброй. Чуть позже я залюбовалась полупрозрачными белыми занавесками, обрамляющими окна, и подумала, что они напоминают мне море в ту пору, когда его поверхность подобна парному молоку. Вид этих занавесок рождал у меня в душе чувство блаженства, и у меня мелькнуло желание ощутить вкус молочного фруктового коктейля.
  Миша признался, что чувствует себя вампиром, когда сидит напротив и внимает моим рассказам, наблюдая за моей внешностью. Когда он поздно возвращался домой, то жена спрашивала его: "Небось, Ребекка тоже там с тобой была?"
  
  'Моя жена мне только про тебя и говорит', - частенько радостно сообщал мне он.
  А один раз утром он заявился в офис с внушительной стопкой каких-то старых книг:
  'Вот, жена мне сказала - забирай-ка ты свое барахло и перебирайся к Ребекке жить'.
  Миша слыл человеком очень разумным. А жена его, как я подозревала, была уж точно не менее разумной, чем он - недаром он женился на ней аж два раза. В паспорте у него было написано: 'Первая жена от третьего брака', или что-то в этом роде.
  Пока я лихорадочно соображала, что бы мне такое на это ответить, чтобы и волки были сыты, и овцы целы, он неожиданно сказал: 'Ладно, это я пошутил. Я просто решил сюда приволочь весь этот хлам - пускай научные работники их читают, культурно просвещаются.'
  
  Когда я общаюсь с каким-нибудь мужчиной, то в атмосфере возникает некое подобие тайны, загадки, связанное с тем, что между нами может что-то произойти.
  Один раз, сидя рядом с Мишей за офисным столом, я в какой-то момент повернула к нему голову и с ужасом обнаружила, что он поигрывает ножницами: дело в том, что он тогда представлялся мне объектом, который мне хотелось засунуть в свое отверстие, и вид острого предмета у него в руках заставил меня поежиться, а точнее - ужас пощекотал мои пятки.
  
  Как-то раз, порезав палец ножом и, объясняя Мише, как именно это произошло, я оправдывалась, что решила напоследок погладить лезвие ножа, подобно тому как при расставании я целую около своего подъезда мужчину, который меня проводил до дома.
  
  Один раз Миша не выдержал: "У тебя, конечно, очень красивые колготки, но мне все-таки когда-нибудь хотелось бы и потрогать твою ногу под ними", - он уже порядком устал от поглаживания рукой искрящегося эластичного волокна.
  
  Я рассказала Мише, что со мной происходит, когда на улице со мной знакомятся мужчины.
  На всем протяжении разговора я пытаюсь решить, стоит ли мне тратить на этого человека время, и пытаюсь понять, что этому человеку от меня нужно, какое место он планирует отвести мне в своей жизни. Одновременно я воспринимаю все с точки зрения моего визави - мужчины, и вместе с ним, затаив дыхание, слежу за моими ответами и искренне радуюсь, если все идет по его плану. Общаясь с незнакомыми людьми, я пытаюсь уловить в них собственное отражение и понять, что, с их точки зрения, я из себя представляю.
  Кроме того, я словно взираю на все происходящее со стороны и любознательно изумляюсь тому, какие удивительные вещи происходят порой на белом свете.
  
  Раздумывая о своей будущей судьбе, я рассказала Мише, что встречаю порой в нашем районе многих бывших подружек по детскому саду и школе. Я помню, какими они были в детстве. Некоторые из них были такими неугомонными, что просто сладу с ними никакого не было, а теперь у них, как правило, серьезное, озабоченное выражение лица. "А ты еще ничего", - отвечал на это Миша.
  
  

Эстетика института

  Я успела лишь поверхностно прикоснуться к жизни института с его, как бы мы сейчас выразились, эстетикой - мемами, байками и традициями. К примеру, я присутствовала на праздновании Нового года.
  
  Если мне не изменяет память, то для увеселения публики на наш 'корпоратив' был приглашен популярный в то время шоумен Владимир Вишневский, знаменитый такими забавными одностишиями как 'И вновь я незамечен с Мавзолея' и 'Спасибо мне, что есть я у тебя'.
  
  Проводились конкурсы по столам, и за нашим столом сидел некто Сехин. У Миши возникло опасение, что тот может провалить игру нашего стола. И, действительно, в конкурсе "Что бы это значило?" картинку, на которой был изображен человек с зонтом в руке, вытянутым носом и с грибом на этом носе, Сехин сравнил с чем-то ядерным. Миша твердил, что имея у себя за столом Сехина, мы не только не выиграем новую бутылку шампанского, но у нас даже, наоборот, могут отобрать нашу старую недопитую бутылку, поэтому нужно ее скорее допивать.
  
  Дальше следовал конкурс анекдотов.
  Надо сказать, с анекдотами у меня вообще очень сложные взаимоотношения. Как известно, анекдоты и вообще юмор построены на элементе неожиданности. Я довольно-таки быстро схватываю суть анекдота, но тут же начинаю сомневаться, а правильно ли я поняла, и неужели дело было именно в этом. Эти сомнения разъедают мне мозг - вот почему у меня страх перед анекдотами вообще.
  
  На конкурсе анекдотов рассказывали такую историю. Звонит некий А Б (женщине) и говорит: Б, позвоните, пожалуйста, В и скажите, пожалуйста, чтобы он позвонил Г и попросил его, чтобы он нашел Д и попросил его, чтобы он позвонил мне. (Вместо букв - имена с отчествами.)
  На самом деле, это очень показательный анекдот: он отражал как субординацию в иерархической структуре института, так и расположение комнат и телефонов в них, а также излюбленное времяпрепровождение каждого конкретного сотрудника (в какой комнате он обычно сидит).
  
  Один анекдот начинался словами: "Вызывает директор к себе в кабинет секретаршу". Рядом с нами за столом сидела как раз одна из двух действующих секретарш, и Миша шепнул мне на ухо: "В этом месте эффектно было бы, если бы она вдруг вскочила с места, подбежала к рассказывающему, залепила бы ему пощечину и выбежала бы из зала".
  
  Сехин начал рассказывать анекдот, дошел до его конца, а народ все напряженно ждал смешной развязки и сидел, весь во внимании. Тогда Сехин сказал: "Вот такой анекдот", и все облегченно вздохнули и засмеялись.
  
  Директор института потребовал себе приз за то, что был действующим лицом большинства анекдотов.
  
  Женщина, выигравшая приз за подпись под рисунком "Я умираю, но об этом позже", пошла забирать выигранный ею приз следующим экстравагантным образом: она задрала спереди подол юбки, образовав таким образом полость для подарка, и подковыляла витиеватыми шажками к Юре, раздающему призы.
  
  На начавшейся дискотеке неожиданно включили какую-то мелодию, исполняемую на аккордеоне, и воодушевленные пары пустились в пляс. Мне показалось, что я словно очутилась на парижской улочке, и вспомнился фильм "Бал" Этторе Сколы.
  
  А дальше произошло нечто, очень напоминающее ту самую сцену из фильма 'Повар, вор...' Питера Гринувея, которую я когда-то пересказывала Павлику. Мой возлюбленный, воспользовался суматохой - ну, все-таки он был довольно заметной персоной в институте, чтобы всегда быть на виду - и увлек меня из освещенного нарядного зала столовой, где происходили торжества, на темную и безлюдную в то время кухню, где усадил меня на стол, и мы имели возможность немного полюбезничать там с ним наедине. В фильме Гринувея камера двигается из освещенного зала ресторана на кухню, где подвешены туши животных, и влюбленная пара уединяется в одном из помещений ресторана, пока другие гости, ни о чем не подозревая, пируют за столом.
  
  Надо сказать, что после Нового года я сделалась в некотором роде местной знаменитостью, потому что помогала проводить конкурсы и была у всех на виду, и вот тому свидетельство. Через несколько дней после празднования меня поймала в коридоре некая знаковая для института возрастная женщина. Она буквально приперла меня к стенке и заявила, что я ей, действительно, очень понравилась на новогоднем вечере, и что она просто-напросто захотела меня видеть. "Ты мне очень нравишься со всем, что у тебя есть", - жарко говорила мне она. Размышляя о ее интересе к моей скромной персоне, я решила, что ей стало любопытно, с кем теперь проводят дни ее бывшие ухажеры.
  
  Что касается прочих возрастных знаковых женщин института, то еще одну женщину мне охарактеризовали следующим образом: мол, это "живая легенда института". У нее были "очень интересные отношения" с несколькими мужчинами. Всякий раз она чуть не становилась их любовницей, но все заканчивалось тем, что она в форточку выбрасывала их вещи. При этом в качестве ее потенциальных любовников, естественно, назывались конкретные фамилии известных в институте мужчин - замдиректоров и тому подобное... Поразмыслив, я отвечала на это, что, поработав немного в институте, я бы тоже могла такой стать.
  
  В институте мастерили всякие прикольные штуки.
  Одному замдиректору на юбилей подарили ящик с табличкой: "Если вы хотите узнать все о юбиляре, нажмите на кнопку". После нажатия на кнопку из ящика высовывалась женская рука, вновь нажимала на кнопку, и ящик опять захлопывался. Много лет назад такой же ящик подарили легендарному отцу-основателю института, но тому подарок не понравился, и потому этот ящик валялся у него на чердаке. А теперь он был восстановлен по чертежам.
  (Заметьте, никаких магазинов оригинальных подарков в ту эпоху еще не было.)
  
  Была сконструирована особая лампа, в которой под матовым стеклом содержались, в свою очередь, еще две лампы, одна из которых была самой обычной и включалась от сети, а вот вторая заряжалась от первой и горела уже после ее выключения. Поэтому с этой лампой можно было проделывать следующий фокус: сначала лампу подключали к сети, затем нажимали на кнопку включения, и свет в лампочке, как и ожидалось, начинал гореть. На кнопку включения нажимали опять, чтобы выключить лампу, но лампочка все равно продолжала гореть. Тогда лампу выключали из сети, но она все горела. Наконец лампочку выкручивали, но, тем не менее, она все еще продолжала гореть.
  
  
  

Жизнь в офисе

  Какой-то человек принес к нам в офис пакет, на внешней стороне которого кое-где проступили жирные пятна, и мы стали тягаться друг с другом в отгадывании того, что же покоится там, внутри. Я предположила, что там слоеные пирожные, но владелец пакета отвечал с лукавой усмешкой, что я ошибаюсь... Когда же, наконец, пасть пакета разверзлась, я с криком ужаса отшатнулась: там, как мне почудилось, возлежала какая-то несъедобная глыба с граненой поверхностью... Впрочем, это оказался шоколад, продающийся на вес. Меня же больше испугал сам акт того, что разверзлась какая-то пропасть - вот сейчас я, наконец, узнаю, что там, и отныне ничего вернуть назад и переиграть уже не удастся. Вообще, когда открываешь сумку - или, к примеру, косметичку - то мелькает ощущение, что разверзается пасть какого-то чудища, или же просто откуда-то из глубин сознания возникает опасение, что там может оказаться нечто отвратительное - словом, больше всего пугает именно сама неизвестность. Недаром слово "пасть" является частью слова "пропасть".
  
  Как-то в офисе Юра при нашем шефе Киме принялся рассказывать какой-то анекдот и начал его со слов: "Сексуальный маньяк пришел ко врачу..." Я перебила его, покосившись на Кима, и попросила: "Ты не мог бы при Киме не употреблять подобных интернациональных слов, заменяя из русскими эквивалентами? Надо было сказать не "сексуальный маньяк", а "половой извращенец".
  
  Тем временем я продолжала экспериментировать с улучшением своей внешности, но иногда на этом тернистом пути меня подстерегали и временные неудачи.
  Один раз я притащилась на работу в дурном настроении и с кругами под глазами. Лихорадочно считая время до конца рабочего дня, я непроизвольно нащупывала себя глазами в каждом попадавшемся зеркале. Отгоняла мрачные мысли, пытаясь думать про что-то другое. На моем лице, обращенном к окружающим, застыл единственный немой вопрос, да вот только мало кто его правильно считывал... "Колдунья, как пить дать мрачная черноволосая колдунья из диснеевского мультика", - с горечью думала я.
  Мне хотелось поскорее примчаться домой и заняться делом, от которого пришлось оторваться, чтобы сходить на работу. Щадящим рецептом было сунуть волосы в кефир. Беспощадным - намазать на них что-то с перекисью водорода...
  Вот что бывает, когда ошибешься с цветом краски для волос и вместо любимого рыжего обретешь почти черные волосы.
  
  

Дима и Хасен

  Когда мы с Мишей уже немного подустали друг от друга, и во время одной из наших бесед под бутылочку бальзама он упомянул, что "нашел себе новую игрушку", в наш офис стал наведываться research scientist Дима - нервический чернявый молодой человек, со временем начавший меня опекать. Самый интересный факт в биографии Димы состоял в том, что он побывал в Братиславской тюрьме - с помощью этого факта его всегда и представляли новым знакомым.
  Как и Миша, Дима говорил о себе, что он слишком умный, и именно поэтому в институте его не любят.
  
  Дима позиционировал себя затейником конференций в стиле "интеллектуального трепа".
  
  Именно Дима один раз принялся показывать мне что-то в интернете - это был сайт какого-то корейского института, но мне тогда вообще было еще непонятно, что это такое и зачем это нужно.
  
  Он рассказывал, как ел осьминогов в Корее. Им отрезали лапки, когда они еще были живыми. Поначалу осьминог еще дрыгал лапками и пытался присосаться ко рту, но когда он поступал ниже - в пищевод, то под действием желудочного сока, по выражению Димы, "охота присасываться у него проходила".
  
  Мы ходили с Димой в бар, где забавная официантка, поглядев на него, заметила словно в сторону: "У девушки плохой вкус... Хотя любовь зла - полюбишь и козла", после чего Дима очень огорчился - а мне теперь кажется, что таким необычным образом официантка к нему "клеилась".
  На вопрос Димы о какой-то знаменитости: "А у вас такой-то бывает?" та отвечала утвердительно : "Бывает, бывает. У нас Высоцкий бывает".
  Когда мы с Димой для интереса спросили ее, на сколько лет я выгляжу, официантка ответила: "Ну, лет 38 есть?"
  
  На день рождения Дима подарил мне книжку Умберто Эко "Имя розы", которая потом сыграла большую роль в моей жизни.
  
  Дима все порывался направить меня к своему психоаналитику, утверждая, что тот берет дорого, но "это того стоит".
  
  Я твердила Диме, что больше всего на свете люблю веселые пьянки.
  Ему не было равных по части продолжений пьянок - он всегда знал, куда в Москве можно пойти. Как-то летом он придумал пойти кутить в джазовый клуб "Форте".
  
  На новый год Дима притащил в наш офис кучу институтских мужиков, и мы пили и расслаблялись.
  Я сдуру ляпнула за столом, что, мол, "лазерный плеер обрезает аналоговые частоты", и в ответ народ покатился со смеху: "Аналоговые частоты! Вот за это мы тебя и любим!"
  Конечно, я была немного смущена, что сказала что-то не то, но, с другой стороны, мне всегда казалось, что для пущего очарования хорошенькая женщина должна быть немного глупенькой, и в этом смысле меня всегда отчасти пугало, что я какая-то чрезмерно умная. И это не говоря уже о том,что мужчинам элементарно нравится чувствовать свое превосходство, и они испытывают прилив приятных эмоций к женщине, которая заставила их в очередной раз ощутить, какие они умные... Я могу даже признаться, что меня 'заводила' собственная глупость и то, как очаровательно я заливаюсь краской стыда, сказав какую-то чепуху.
  
   Потом был гусарский тост - кто-то торжественно провозгласил: "Гусары пьют стоя!" Все встали, и, повинуясь общему порыву, я тоже поднялась с места. Тогда у меня шутливо спросили: "Ты что, гусар?"
  
  По местному телефону мне позвонил некий Костя, которого я видела один раз в жизни и которому когда-то сдуру дала свой рабочий номер - Костя запомнился мне своей судьбоносной для меня фразой "душевная близость убивает страсть".
  "О, Костян! Неужели это ты?" - картинно подняла я трубку: при стимулирующем присутствии зрителей и к тому же под действием спиртного я устроила целое шоу.
  Вообще-то в этот момент развлекательная программа у нас в офисе уже подходила к концу, но Костян горел желанием продолжить веселье, и тогда наш тусовочный Дима предложил поехать в какой-то клуб на Делегатской, принадлежавший некому Хасену.
  Итак, вместе с двумя своими кавалерами - ни одному из которых я, кажется, особо-то и не нравилась, но зато их было целых двое! - я и отправилась в этот клуб.
  
  В клубе я видела издали того самого человека, которого Дима назвал Хасеном. Наверняка, Хасен был одет в модное черное пальто. Дима со значением охарактеризовал Хасена так: 'он любит сразу с двумя девочками'. Это подействовало на меня странным образом - у меня проснулся интерес к этому человеку, а также волнение и чуть ли не страх перед ним.
  Дима так и не представил нас друг другу, хотя издали мы друг дружку видели.
  Мои "кавалеры" обсуждали меня с каким-то двумя девицами, и девицы говорили им про меня: "В ней что-то есть".
  Ко мне подошел какой-то паренек, и я ему жаловалась на ветреность своих "кавалеров", в то время как юноша их горячо защищал, утверждая, что они обо мне заботятся.
  
  Через несколько месяцев Хасен позвонил в наш офис.
   - Ребекка? Добрый вечер. Как у вас дела?
  - Прекрасно! - раздраженно буркнула я в ответ, еще точно не зная, кто это.
  В офис звонили многие, и все эти телефонные романы мне не особенно нравились. Обычно кто-нибудь звонил в офис по делу и натыкался на меня, а потом решал уж заодно от нечего делать заняться со мной телефонным флиртом.
  Тем временем анонимное телефонное шоу продолжалось:
  - Как поживаете?
   - Великолепно! - холодно отвечала я, уже начиная что-то соображать.
  Несомненно, мужчина, которого не охладили мои достаточно индифферентные, почти грубые ответы, должен был быть уверен, что представляет из себя нечто особенное для меня... Словно рыба, хватающая ртом воздух, я пыталась выиграть время и прийти в себя. Хасен давно уже поселился в моем мозгу, но я не готова была именно сейчас к его неожиданной развиртуализации.
  - Вы меня не узнаете? Это Хасен.
  - А... Здравствуйте, - и меня от его имени и голоса начала бить дрожь.
  Он позвонил мне в тот момент, когда я пила чай - довольно распространенное занятие для человека, сидящего в офисе в одиночестве. Услышав по телефону, как я делаю глотки из чашки, мой собеседник поинтересовался, не мешает ли он мне. Но я его успокоила: мол, ничего- ничего, в такой ситуации у меня даже лучше идет усвоение.
  Хасен порадовался за меня - наверное, я - очень здоровый человек, на что я немедленно разразилась гневной тирадой - и правда: более обидного оскорбления, чем в "здоровости", я себе и вообразить не могла:
  - Я вовсе не здоровый человек, наоборот- меня даже дрожь сейчас бьет. А вчера меня так довели, что вечером я на совершенно незнакомого человека замахивалась и кричала.
  - Ну, надо же уметь расслабляться! - в этой реплике Хасена угадывался какой-то тайный намек.
  От волнения мне тяжело было придумать что-то умное. Поэтому я выпалила, не мудрствуя лукаво:
  - А как можно расслабиться, если целый день сидишь за компьютером и держишь в голове все поручения, которые тебе надо выполнить, а в этот момент тебе дают все новые и новые поручения!
  
  Дальше с его стороны последовала некая совершенно тупиковая, как мне тогда показалось, ветвь разговора:
  - А вы не пробовали обратиться к услугам специалистов?
  Признаюсь, я немного оторопела от того оборота, который принимала наша беседа - я-то по простоте душевной была уверена, что Хасен собирается меня просто-напросто со знанием дела кадрить.
  Но нужно было что-то отвечать.
  - Да, конечно: Дима даже дал мне телефон психоаналитика.
  И тут все, казалось бы, разом встало на свои места:
  - Так, может быть, я и есть этот психоаналитик?
  Я залепетала в ответ что-то несуразное:
  - Правда? Это вы? Дима мне как-то показывал стихи, которые то ли он этому психоаналитику написал, то ли наоборот. Так это вы? Одну минутку... - Я отыскала нужную визитку и, запинаясь от волнения, прочла: - Хасдан Леонид Генрихович... Это вы?
  И ежу ведь было понятно, что "Хасен" и "Хасдан" - это очень похоже, а я еще тормозила.
  Но в ответ Хасен с какими-то неожиданными эмоциями произнес:
  - Нет, это не я. Это человек, которого я выставил из Димкиного дома, сказав, что он делает с Димкой что-то не то.
  
  Я не удержалась и обратилась к нему за помощью, как к первому попавшемуся прохожему на улице, предоставив ему самому решать, как на это реагировать:
  - Вы знаете, меня сейчас просто дрожь бьет...
   - А можно вам задать нескромный вопрос?
  Я почувствовала, что вот, наконец, начинается что-то интересное... Повинуясь инстинкту самосохранения, я решила привнести в наш разговор нотку некого академизма, стремясь немного остудить прыть своего собеседника:
  - Я, конечно, понимаю, что это будет вполне приличный вопрос. Ну, то есть нескромный, но не в том смысле... Итак: да, можно.
  - Ну, после такого предисловия задавать вопрос...
  Но теперь я уже настаивала:
  - Нет, вы уж спрашивайте.
  - Эта ваша дрожь не связана с мужчинами?
  Бинго! Он попал в точку, но я чувствовала, что оказываюсь в прострации и туплю.
  
  От волнения я решила сделать наш разговор максимально академичным, поскольку в области отстраненных рассуждений я чувствовала себя как рыба в воде.
  - Надо подумать... Вы знаете, я так давно не взаимодействовала с мужчинами, что мне приходится вспоминать, как же это бывает.
  - То есть вы ведете такой образ жизни, что...
  Не хватало еще, чтобы Хасен посчитал меня недотрогой.
  - Ради бога, не переживайте за меня. Я имела в виду совсем не то. Конечно, я взаимодействую с людьми, которые являются мужчинами, и даже использую их в качестве мужчин.
  - Теперь я все понял. Вы употребили слово "использую", и я все понял.
  
  По всей видимости, Хасен подумал, что я использую мужчин как "Material Girl" в песне Мадонны.
  Увы, Хасен не просек мою изысканную иронию, ухватившись только за одно понятное ему слово - "использую". Я поняла, что мастерством утонченных дискуссий Хасен не владеет - он просто собирался кадрить не слишком умную секретаршу.
  Но идеальный для меня мужчина вовсе и не должен быть слишком умным, от него требуется совсем другое - внешность и харизма.
  
  Я тут же пошла "на попятную":
  - На самом деле, я употребила слово "использую", понимая, что оно совершенно тут не подходит.
  В Хасене проснулся логик:
  - Значит, вы хотите казаться хуже, чем на самом деле. Или, наоборот, лучше?
  
  Я опять оказалась в прострации, не в силах вспомнить, а как, собственно, я общаюсь с мужчинами... И тогда я решила посвятить Хасена в проблемы со своим самоанализом.
  - Знаете... Вы задаете мне вопросы обо мне, не так ли?
  - Да, - оторопел он.
  - Так вот. На самом деле, мне очень трудно на них отвечать. Мне приходится вспоминать о том, как это у меня обычно происходит, а это очень тяжело. Потому что тот человек, о котором я вспоминаю, это не есть я... Я - человек без предыстории.
  
  Хасен предложил было перейти на "ты", ведь мы уже давно с ним общаемся. Но я заметила, что как психоаналитик он должен знать, что переход на ты - это очень ответственный шаг, который сопровождается соответствующим ритуалом - я имела в виду брудершафт.
  
  И так далее, и так далее. Я спросила, хочет ли он казаться загадочным - он отвечал, что слишком долго им был - мне показалось, что он по-лермонтовски рисуется.
  Когда общаются люди, плохо знающие друг друга, то в голове у каждого из них свой сценарий, который другим не выполняется. "А когда они становятся предсказуемыми, то словно падает какая-то стена, и предсказуемый человек делается очень уязвим," - заметил Хасен.
  Он надеялся, что мы говорим с ним не в последний раз... Но я почти сразу ушла в отпуск, а потом уже на работу не вернулась.
  
  В общем, время было интересное.
  Теперь я уже совсем позабыла, каково это -выйти после обильной пьянки в нашу вечную холодную ночь и, мимоходом наслаждаясь чудесным морозным воздухом, озадачиться вопросом, а как теперь добираться до дома...
  И каково это - едва удерживая равновесие, благодаря многолетнему навыку, благополучно открыть дверь квартиры ключом и пробраться сквозь темноту в свою комнату.
  Вот я без особых потерь достигаю мякоти кресла. Как всегда в таком состоянии, улыбка у меня до ушей.
  Я сижу, застыв во времени и пространстве, и с удивлением наблюдаю, как мир вокруг ходит ходуном. Мне это нравится, этого я и добивалась.
  Картинка перед глазами скачет и плывет.
  Нахожу на одном из телеканалов мое любимое европейское кино с бородатым актером Фернандо Реем, которого любил снимать Бунюэль.
  
  Меня волнует чувство, которое охватывает меня, когда я одна сижу на лавочке на оживленной станции метро; мимо проходят мужчины, и некоторые останавливают на мне свой взгляд. Это романтичное, многообещающее и волнующее ощущение напоминает мне мою юность. Меня охватывает щемящее чувство, будто я - песчинка в огромном океане людей. В то же время меня глубоко трогает неопределенность моего состояния и забавляет, что я могу напускать на себя разные, порой совершенно не соответствующие реальности выражения лица. Мне нравится, что никто из проходящих мимо людей не знает, кто я на самом деле - более того, я неожиданно осознаю, что я и сама толком этого не знаю. Сменяя гримаски на лице, я путешествую во времени и пространстве.
  
  Как-то раз я сидела вот так на лавочке в метро напротив перехода между станциями, когда рядом со мной уселось двое мужчин, один из которых - позже я заметила у него фотоаппарат - предварительно обвел меня долгим многозначительным взглядом, словно знает обо мне что-то особенное или вынашивает в отношении меня какие-то планы. Его спутник принялся громко втолковывать ему: нам нужно опросить десять женщин самых разных возрастов от десяти до шестидесяти лет... В ответ фотограф кивал. Журналист встал и принялся было всматриваться в людей, двигающихся ему навстречу, когда фотограф вдруг с загадочностью в голосе произнес: сядь и посмотри направо... Там сидела я. Журналист с неохотой повиновался, и под его взглядом я немедленно напустила на себя напряженный и отталкивающий вид, подумав в качестве утешения, как опишу этот эпизод в своей книге... Так я попала в выходившую тогда московскую газету "Куранты" в статью "Дамы о Думе". В этой статье женщины-москвички высказывали свои мнения о дебатах в Думе, и я помню, что одним из наиболее колоритных персонажей слыл тогда Жириновский.
  
  А что же Павлик?
  Павлик остепенился и сделался не в меру консервативен и пессимистичен, превратившись в порядочного брюзгу.
  
  Он уже не был тем сентиментальным мальчиком, который тронул мое сердце. Я больше не надеялась, что он будет лелеять меня, внимательный к моим прихотям и к моему настроению. Павлик повадился слушать меня безучастно, рассеяно отвечая "угу" и переводя все разговоры на секс. Он перестал хвалить мою внешность, а просто использовал меня в постели, требуя от меня страстности, а, удовлетворившись, терял ко мне всякий интерес.
  
  Как к человеку Павлик относился ко мне не очень хорошо - к примеру, упрекал меня в несдержанности и чрезмерной импульсивности.
  
  Даже само по себе мое недостаточно хорошее отношение к Павлику истолковывалось как свидетельство некой моей ущербности - ну, в самом деле, как же можно не любить такого замечательного всеми уважаемого человека? Это может делать только какая-то морально неполноценная стерва... Что ж, я могу признаться, что мне никогда не было особенно интересно общаться с не слишком блестящими людьми, пусть даже они были весьма добродетельны. Я бы скорее предпочла живительное воздействие одиночества, чем нахождение в недостаточно интересной компании, и эта моя особенность никогда не казалась мне недостатком.
  
  

Семейная жизнь

  Жизнь девушки (женщины) традиционно делится на три этапа: жизнь в родительском доме, выбор спутника жизни и долгая жизнь в одной квартире со сварливой бабкой с членом, которая отныне именуется ее законным мужем и требует от нее выполнять супружеский долг.
  
  Едва выйдя замуж, я натолкнулась по телевизору на передачу "Спид-инфо", в которой выступающий рассказал: в подростковом возрасте присутствует романтика и сказочность любви, ведь ты никогда не знаешь, когда это у тебя произойдет и с кем.
  Во взрослом состоянии романтика секса исчезает: ты знаешь, что можно заниматься любовью, меняя позы и декорации, но технология та же самая, и в любом случае остается запланированность этого мероприятия: сначала нужно договориться о встрече, а потом где-то встретиться и провести вместе несколько часов.
  
  Судя по всему, я до сих пор осталась именно на подростковом этапе развития, когда остро необходима романтика секса. В свое время мне нравилась яркость случайных связей и привлекала возможность узнавать нового человека через секс.
  
  В семейной жизни все становится в разы хуже, чем даже у постоянных партнеров: исчезает вся прелесть намеков по телефону на то, что произойдет сегодня вечером, которая есть у любовников.
  
  Мужчина и женщина, долго живущие вместе, становятся чем-то типа родственников. Конечно, они близки в бытовом смысле - они спят в одной постели, у них установлена очередь на использования ванны и туалета и тому подобное. Они могут стать близкими еще и в том смысле, что понимают друг друга с полуслова, или их уже связывает столько всего общего, что они знают друг друга больше, чем кто-либо еще. Каждая фраза друг друга воспринимается ими как некий код, понятный только им двоим и уходящий корнями в их общее прошлое.
  
  Пообщавшись с Наташей, у которой уже родилась маленькая дочка, я поняла, что мужья теперь заняли в жизни многих девчонок то же место, которое раньше занимали лучшие подружки: теперь к мужьям. а не к лучшим подружкам, предъявляются повышенные требования; им не прощается то, что прощается всем остальным; на них обижаются по малейшему поводу.
  
  Наташин институтский приятель Шурик занимал в ее жизни замужней женщины примерно ту же роль, которую в моей жизни выполнял когда-то мой коллега Миша: он доказывал мне, что я еще могу нравиться мужчинам, и притом совершенно серьезно убеждал меня, что я обладаю уникальными качествами.
  После свадьбы я обнаружила, что отныне мой супруг - это единственный мужчина на земле, за общение с которым я не получу нагоняй от... своего мужа.
  В замужестве у меня появилась потребность получать какие-то подтверждения своей сексуальной привлекательности... Я призналась себе, что порой мне хотелось согласиться на предложение какого-нибудь алкоголика и пойти вместе с ним к нему домой пить пиво, но я боялась, что тот и сам бы удивился такой моей неожиданной сговорчивости. К тому же это в некотором роде обременительно - подлаживаться под какого-то человека, а я стала необычайно высоко ценить свое время и свой труд.
  
  Что представляет собой семейная жизнь с не особенно любимым человеком c точки зрения самого этого человека?
  Пожалуй, для обрисовки архетипов подобной жизни мне стоит просто-напросто пересказать свой разговор с одним пареньком, с которым я познакомилась, отправившись после работы в магазин и совершая там покупки.
  После нескольких вступительных фраз Сережа из Алушты - так его звали - принялся жаловаться мне на свою девчонку.
  Он утверждал, что его девушка злая. Поначалу она не хотела, чтобы они поженились, и делала от него аборты. Она думает, что найдет кого-то получше, чем он. Она хочет быть в обществе, в центре внимания. Она требует от него, чтобы он покупал ей красивые и дорогие вещи. Она не хочет выполнять работу по дому и недостаточно ласково встречает его, когда он возвращается домой после работы. Она хочет, чтобы он во всем ее слушался, подчинялся ей...
  Когда я выслушала это все, то пришла в ужас, обнаружив, что схема этих отношений очень напоминает мою собственную семейную жизнь.
  
  

"Мужа нужно любить"

  Как я пришла к такому заключению?
  Возможно, здесь сказался "комплекс секретарши". Сначала я поняла, что "шефа нужно любить" - с ним проводишь так много своего времени, и в результате тебе платят деньги, а ведь гораздо легче работать рядом с тем, к кому относишься сердечно и чьими проблемами живешь.
  Затем я распространила эту формулу и на мужа. С мужем ведь тоже проводишь много времени, и он тоже тратит на тебя деньги - значит, неплохо бы любить и мужа.
  
  Когда двое становятся партнерами в браке, то начиная с какого-то момента у них уже нет времени задумываться, любят ли они друг друга - слишком много насущных проблем приходится решать ежедневно. Совместные развлечения, общий бюджет, отпуск, дети...
  
  Началась жизнь в съемной двухкомнатной квартире -вторую комнату первое время занимали наши иногородние друзья, пытавшиеся закрепиться в Москве.
  Мы покупали себе диковинные импортные продукты, заполняя холодильник. Бывало, мы с удивлением обнаруживали потом в холодильнике исторические слои древностью в неделю, и вспоминали, как открывали для себя такие деликатесы как, к примеру, йогурт с отделением для джема или маринованную сельдь.
  
  Мы принялись осваивать заполонившие российский рынок чудодейственные приборы типа фритюрницы, тостера, микроволновки с грилем, кофеварки эспрессо, дарили их другим семейным парам на дни рождения и свадьбы и получали в подарок сами.
  
  В те времена по улицам Москвы расхаживали представители сетевого маркетинга. Внутренняя структура таких компаний, напоминающая сложнейшую иерархию пчелиного сообщества, просчитана очень четко: низовое звено априори не поднимется к верхним эшелонам, паразитирующим на своих "рабах", но, тем не менее, стимулы хоть что-то заработать в отсутствии фиксированной части оклада у них наисильнейшие.
  Потому и ходили они и их последователи в новеньких с иголочки костюмах по улицам Москвы, бросались к серолицым неулыбчивым ее жителям, преграждая тем дорогу. "Я вас поздравляю, вы выиграли приз!" - кричали они вам с порога.
  А дальше - как пойдет. Вступите ли вы с ними в долгую и опасную беседу, или же, решительно тряхнув своей авоськой, потребуете уступить вам дорогу и побредете дальше по своим скучным делам?
  
  Мне редко удавалось выстроить защитный барьер при общении подобного рода, и потому время от времени я становилась жертвой мастеров нейролингвистического программирования.
  Один раз, услышав из подъезда звонок, я по неосторожности открыла дверь неизвестному человеку, и уже через считанные минуты сделалась счастливой обладательницей целого набора "архинужных" овощерезок, простодушно купившись на фразы: 'все остальные жильцы дома уже купили', 'остался последний набор', 'моя жена шинкует этим морковку'.
  У меня появился страх оказаться в пространстве очередного модного бутика, где опытный менеджер после примерки могла всучить мне не особо нужную шмотку, и мне приходилось с большим трудом осваивать такой навык как "умение уйти без покупки".
  
  Также приходилось обходить стороной агрессивных продавцов так называемого 'timeshare', все норовивших зазвать нас на презентацию своих услуг в какое-нибудь шикарное место типа холла 'Палас-отеля'. Некоторым нашим знакомым повезло меньше, и они не смогли остаться равнодушными к соблазнительным рассказам о своем будущем регулярном отдыхе в каком-нибудь райском местечке земного шара. Придя после подобного промывания мозгов в неконтролируемое состояние, они снимали все накопленные деньги со счета и подписывали какие-то невнятные договора с этими предприимчивыми ребятами.
  
  Мы окунулись в мир домашних развлечений. К примеру, смотрели фильмы на видеокассетах - "Подмосковные вечера" Тодоровского, "Запах женщины", а потом подтянулся и Квентин Тарантино с "Криминальным чтивом".
  Впервые я столкнулась со звуком Dolbi surround в гостях у нашего друга Коли. Мы смотрели фильм Родригеса "Desperado", и мне порой казалось, что звуки гитарных соло вылетают не из колонок, а наигрываются Колей, расположившимся с гитарой неподалеку. Я все порывалась спросить, так ли это, но никак не решалась.
  
  Мы купили себе музыкальный центр PIONEER hi-fi и принялись слушать на нем СD-диски.
  Один из самых необычно оформленных дисков, попавших к нам в руки, был диск джазового гитариста Пэта Мэттени "Imaginary Day". К его обложке крепился круг, поделенный на сектора с буквами. Круг требовалось установить в некое начальное положение, а затем вращать по часовой стрелке всякий раз на заданное количество оборотов... Каково же было наше удивление, когда в результате этих магических действий у нас получилось... название "Imaginary Day"!
  
  Были и другие примеры необычного расположения текста на бумажном носителе: наш бывший одногруппник прислал нам из Петрозаводска письмо на ленте Мебиуса, на которой текст был подогнан так, что его можно было читать бесконечно - первая написанная им фраза вполне могла сойти за продолжение последней, и писать её он начал отнюдь не с физического начала полоски бумаги. Что касается использованной им бумаги, то это была "телеграфная лента" из набора "Опыты по физике" советских времен.
  
  

Я осваиваю пространство

  
  Мне нелегко далось осознание того, что в каждый момент времени я способна находиться лишь в одной точке пространства. Порой мне вспоминались какие-то улочки, и немедленно хотелось оказаться там, на них. Также я находила бесконечно привлекательным постигать жизнь незнакомых прежде зданий.
  
  Не помню, писала ли я о том забавном чувстве, которое охватывает меня всякий раз, когда я проникаю в некоторое здание, где никто не знает, кто я такая, и принимает меня "за свою", а я вовсе такой не являюсь и с интересом изучаю неизвестную мне обстановку. Именно так я чувствовала себя, проникнув в МАДИ и в Губкинский институт - в обоих случаях, кажется, удалось пройти, не предъявляя пропуск, а также в Центральный Дом Киноактера, в Академию Художеств .
  
  И обратное упражнение я проделывала в хорошо знакомых мне местах: когда я прогуливалась по улицам своего района или по территории института, то пыталась уловить в окружающем пространстве, какое действие пребывание на этих улицах оказывало бы на меня, если бы они не были мне так хорошо знакомы. Наверное, чувство, что я живу где-то далеко от этих домов и улиц, придавало бы моему восприятию что-то новое. Институт казался бы еще более заброшенным, холодным и загадочным. А наблюдая за поведением пассажиров в автобусе, я пыталась бы прислушаться к себе и понять, хотелось бы мне, как и им, жить в этом районе.
  
  Как часто в непогожие хмурые дни я шла быстрым шагом по улицам центра Москвы, увлекаемая каким-то своим делом, и подсознательно понимала, как много интересного происходит рядом - внутри этих домов, и как много всего проходит мимо меня. Меня манили объявления о каких-то мероприятиях, наклеенные на столбы и создававшие иллюзию чего-то недостижимого - тем более, что я никогда не могла их посетить - либо была занята в тот день, либо у меня не было компании.
  Теперь я пыталась наверстать упущенное и при любой возможности куда-либо "вылезти", причем желательно с совершенно разными людьми. Я размышляла о том, что заодно проникаю также и в жизнь этих людей.
  
  С нами стала тусоваться и дважды разведенная Надя.
  Порхая по жизни как неприкаянный, но свободный мотылек, она находила утешение в том, что, в отличие от задерганных жизнью замужних подруг, все еще красива и изящна.
  Именно с ней мы постигали азы светско -культурной жизни Москвы -все эти Киноцентры, музеи, "Кофе Бины", "T.G.I. Фрайдис", "Швейки"...
  
  Киноцентр на Краснопресненской был для меня культовой площадкой.
  Меня волновала атмосфера интеллектуальных сборищ - таких, например, как просмотр фильма из ретроспективы Ингмара Бергмана в Музее кино. Интересно было просто подслушивать чужие разговоры и радостно думать: какая у нас интеллектуальная публика, однако! А если удавалось как бы невзначай вступить с кем-нибудь в разговор, то потом я долго еще перебирала в памяти все сказанные слова и дивилась, насколько больше у нынешнего молодого поколения возможностей для самообразования.
  
  Помимо Музея кино со стильными названиями залов типа "зала братьев Люмьер" или "зала Сергея Эйзенштейна" там продавали диски с фильмами.
  Помню, как на первом этаже Музея кино продавщица разного рода киношных журналов хлебала суп из металлической миски, напомнив мне этим рассказ Набокова, где герой, дабы скоротать время, наблюдал за разнообразными занятиями толпы на площади, и видел, как старушка, продававшая цветы, довольная, несла чашку с кофе, и сбоку видна была бахрома кофейной пенки.
  
  ...Недавно я проходила мимо вечерних огней здания Киноцентра. Мне вдруг захотелось узнать, а что там сейчас, и я собиралась было приблизиться к зданию и пройти рядом с его витринами, чтобы понять, к чему они зазывают прохожих... Это напомнило мне мои ночные шатания по Парижу в районе плавучего ресторана Les Jardins du Pont Neuf - "Сады Нового Моста". Мне тогда захотелось зайти внутрь и оказаться в ночной час в этой точке Парижа среди всего этого великолепия огней и живых листьев... Но у меня не было подходящей компании, чтобы сделать это. Даже будучи навеселе, чувствуешь себя как-то неуютно, когда исподлобья глазеешь через стекло на отдых других людей, не в состоянии войти...
  
  В наших культурных походах мы набрели на выставку художника Франсиско Инфанте, чье звучное имя трудно было пропустить и забыть. Мы узнали новое слово "артефакт", и уяснили себе, что подобное может стать предметом искусства. Обнаружилось, что в художественной галерее среди своих работ присутствовал и сам автор, что оказалось для нас неожиданностью. Начитавшись потом купленных на выставке буклетов о теории артефактов, я в тот же вечер обнаружила простейший артефакт на экране телевизора: герой фильма смотрел в бинокль, и картина природы выглядывала из круглой прорези зрительной трубы.
  
  Увлечение фильмами Питера Гринувея привело и к интересу к композитору Майку Найману: мы ходили на его концерт в зале Консерватории, а, вернувшись домой, вечером того же дня услышали его интервью в прямом эфире какой-то радиостанции.
  
  В ту пору улицы Москвы дарили мне замечательные, хотя и чуть пугающие глюки.
  Мои подсознательные ассоциации возникают в те мгновения, когда я не успеваю переключиться с одного предмета на другой - к примеру, когда я о чем-то глубоко задумываюсь, и в это самое время какой-то внешний фактор принудительно вырывает меня из этого состояния. Или же в тот момент, когда я вдруг поднимаю голову или просто, задумавшись, перевожу взгляд с одного предмета на другой.
  Недаром меня часто с обидой упрекают, что я, мол, плохо слышу... Слышу-то я нормально, но иногда неожиданно сказанные слова прерывают мои собственные мысли, и я еще не успеваю прийти в себя, как уже нужно реагировать на произнесенное.
  
  Выходя как-то раз с Надей из здания Академии Художеств, мы еле увернулись от двигавшихся на нас рабочих, несших прямоугольную пластину из какого-то материала. Отодвинувшись в противоположный угол "холла", мы были уверены, что у нас есть еще в запасе несколько минут, пока рабочие не появятся вновь, вооруженные уже следующей огромной пластиной... Но в этот самый момент мы с ужасом заметили еще одну пару рабочих с пластиной, двигавшихся прямо на нас, а за ней вырастала уже знакомая нам пара. Возникало впечатление четко отлаженного механизма, между шестеренками которого лучше не попадать... Мы еле унесли ноги.
  
  В другой раз едва мы поднялись на второй этаж "Детского мира", как на нас неожиданно нахлынула музыка. В середине зала был помещен рояль, возле которого стоял мальчик, и поначалу нам показалось, что музыка исходит именно от этого мальчика. Однако вскоре мы поняли, что с мальчиком что-то не так - это был манекен... Мои спутники были настолько удивлены, что не потрудились придать лицу сколько-нибудь снисходительно-ироническое выражение.
  
  На Калининском проспекте я увидела в витрине магазина небольшого игрушечного динозавра, повернутого к уличным зевакам типа нас правой ляжкой. Мне захотелось наклониться к этой ляжке, щелкнуть зубами и посмотреть, как ляжка инстинктивно вздрогнет еще до того, как сам динозавр успеет понять, что произошло.
  
  Собираясь сдать пальто в гардероб кафе "Шоколадница", я все ожидала, когда же я увижу свое отражение, но этот момент никак не наступал, хотя я уже почти подошла к зеркалу вплотную... Оказалось, что я пыталась нащупать глазами своего двойника вовсе не в зеркале, а в прорези гардероба - среди множества прекрасно начищенных зеркал одно оказалось фальшивым.
  
  Мы двигались по улице Малая Бронная, а мимо нас в том же направлении, что и мы, обгоняя нас, мчались машины. Мы наблюдали за формами корпусов, рассуждая о марках автомобилей. Неожиданно мы увидели неправдоподобно длинную машину, корпус которой никак не заканчивался, хотя мы буквально впились в нее глазами. Мне казалось, что миг превратился в целую вечность, и я падаю в какую-то пропасть, и именно поэтому время тянется так медленно... Корпус машины был, действительно, неправдоподобно длинным, но большую роль сыграл также ракурс: угол, под которым мы наблюдали за машинами, как бы вытягивал их.. Позже выяснилось, что это был "Линкольн".
  
  
  

Весна

  Нежданно-негаданно жизнь порадовала меня еще одной весной - я снова стала слушать музыку и предаваться романтическим грезам о том, как бы мне попить пива и поболтать вместе с мужчиной.
  Причиной моего 'воскрешения' стал молодой человек двадцати двух лет - смазливый брюнет с волосами средней длины, тонко чувствующий все оттенки разговора, который вместе с другом проходил практику в институте - судя по всему, я уже благополучно вступила в возраст, когда женщинам нравятся мужчины помладше.
  Сам Паша, конечно, и не подозревал, какую бурю эмоций он во мне вызывает, зато я лезла их кожи вон, чтобы произвести на него впечатление. Я делилась с этим пареньком своими откровениями, пытаясь выстроить такой собственный образ, который бы ему понравился. При конструировании своего имиджа я опиралась на мои интуитивные представления о вкусах Паши, решая при этом, на какие свои качества стоит сделать акцент, а о каких скромно умолчать.
  От волнения мои движения делались резкими и порывистыми, и я себе не нравилась. Если в институтской столовой мне доводилось сидеть за столиком напротив него, то кусок упорно не лез мне в горло: я была настолько озабочена тем, насколько грациозно я ем, что не чувствовала вкуса блюд на своем подносе. Если мне приходилось вести при нем беседу с кем-то еще, то я ни на минуту не забывала о том, что он меня слышит, и от этого говорила неестественно, причем особенно неестественно я смеялась.
  Паша часто посматривал на меня с обезоруживающей улыбкой, что приводило меня в неимоверное смущение. Когда мы всей толпой шли в столовую, преодолевая грязь весенней распутицы, то он, как истинный джентльмен, безо всякой задней мысли протягивал мне руку помощи, а я в смятении никогда не принимала ее.
  Конечно, ко мне приходила мысль, что мое инстинктивное стремление почти в ужасе отшатываться от него могло его озадачивать. Вероятно, я казалась ему такой большой тетей - действительно, я была старше него на целых шесть лет, и он обращался ко мне на "вы", - и потому он вряд ли мог представить себе мой интерес к нему, хотя порой мне чудились подбадривающие подмигивания в его адрес со стороны его белобрысого приятеля.
  
  

Зачотная туса

  У меня случилась зачотная туса с нашими старыми друзьями из 'бауманки'.
  
  Часам к шести утра мы довели себя до такого состояния, что стали вести себя "как обкуренные".
  У всех вновь входивших мы первым делом спрашивали: "У тебя получается онанировать на Траволту?" Когда нам отвечали, что нет, то мы говорили, что путем обобщения более чем 300 экспериментальных данных - в этот момент Боря вставлял, что из них 299 данных касаются его - было установлено, что все мировые проблемы происходят оттого, что человек не может онанировать на Траволту.
  Второй глобальной проблемой человечества оказалось то, что Рома отказывался нас изнасиловать, или что-то в этом роде... Кстати, Рома спал всю ночь в ванной, наполненной водой, предварительно надев на руки перчатки, чтоб не разбухали пальцы, и делает он так постоянно.
  
  Много говорилось о том, что сейчас мы кого-то подвесим за яйца... А началось все с того, что когда я в очередной раз вернулась из туалета, то услышала, как в завершение какого-то словесного пассажа Павлик провозглашает: "Я - правое яйцо Фассбиндера".
  Я придумала, что, наверняка, кто-то сидит под кроватью в комнате, где все спят, и как только мы включаем там музыку и убегаем, это существо выбирается из-под кровати и музыку выключает. Я предложила найти это существо и повесить его за яйца.
  
  Леха принялся было рассказывать какую-то историю из былой жизни в общаге Бауманки, которая начиналась словами: "Лежим мы как-то раз вместе с Колей", но в результате наших подкалываний эта история превратилась в рассказ о том, как его, Леху "сделали", и он стал козлом - Леха приставил к голове рожки и заблеял по-козлиному. Когда Леха куда-то вышел и какое-то время не возвращался, мы принялись строить предположения о том, что, наверное, его отрубленные конечности уже давно плавают в ванной или туалете.
  
  Леху мы величали не иначе как "оренбургский князь", а Павлик с Борей говорили о хазарском каганате и обращались друг к другу не иначе как: "Я тебе скажу, как хазарский каган хазарскому кагану".
  
  Мы говорили о "Хорхе Луисе Маркесе" и "Габриэль Гарсиа Борхесе".
  
  На этой тусе мне велено было "заниматься Борей", потому что его жена постоянно любезничала с Колей.
  Боря всю дорогу смотрел на меня голодными глазами, говорил, что очень меня хочет, а в какой-то момент, когда мы остались в кухне одни, сказал, чуть ли не расстегивая ширинку: "А вообще-то я тебя прямо сейчас сделаю прямо здесь", что меня не на шутку испугало.
  
  В какой-то момент я произнесла фразу, у которой в первой части было слово "Дано:" и какая-то чушь, а во второй - "Спрашивается: кто выпил последнюю рюмку из бутылки?", и при этом я держала эту самую последнюю рюмку в руке, предварительно отставив ее, чтобы Павлик не сумел ее у меня отнять.
  
  Я сказала, что больше всего на свете хотела бы, чтобы мы бесконечно сидели бы так на кухне и несли бы всякий словесный вздор, а остальные спали бы в соседних комнатах и не просыпались бы, и можно было бы им для этого "даже клофелинчика подсыпать".
  
  Когда все уже уходили, я сказала Лехе :"Тебе домашнее задание: сосчитай, сколько дырок на человеческом теле".
  Рома многозначительно сказал мне на прощание: "Ну, с вами мы еще встретимся..."
  "Угу, конечно: в шесть часов вечера после войны",- парировала я.
  
  

Тиканье часов

  Приятель подарил нам на свадьбу стенные часы, но на меня удручающе действовал их вид, и особенно - непрестанное движение секундной стрелки.
  По выходным Павлик читал мне вслух "Имя Розы", подаренную Димой, а я при этом лежала на кровати, уставившись глазами в противоположную стену. Своим непрестанным тиканьем часы зловеще напоминали мне, что "а время-то идет". И, как это всегда у меня бывает, в минуты высочайшего блаженства - оттого, что мы с Павликом вместе и мы читаем - мне вдруг делалось стыдно за свое счастье, так как счастье мнилось чем-то незаслуженным. Особенную вину за свое счастье я испытывала перед родителями, ведь передо мной маячила неизбежная перспектива рано или поздно пережить их смерть. Мне казалось также, что они не одобрили бы мое блаженство, мое внешнее безделье, ведь сами они вечно были чем-то заняты - или, по крайней мере, они считали необходимым старательно изображать занятость.
  
  Бег времени напоминал, что счастье недолговечно... Я настояла на том, чтобы часы были сняты со стены. Некоторое время они еще продолжали донимать меня своим тиканьем, невидимые, лежа на высоком шкафу. Тогда я пошла еще дальше - я потребовала, чтобы из часов была извлечена батарейка.
  
  

Дети

  Первое время я обижалась, когда муж намекал, что хорошо бы, чтобы в квартире поселился кто -то третий, обиженно вопрошая: а меня тебе разве недостаточно?
  
  Но потом я все чаще стала возвращаться мыслями к своему детству.
  Любая яркая куртка маленькой девочки, любой характерный аромат или вкус вызывали у меня "явление повторения памяти" - вспоминалось ощущение, будто я возвращаюсь из школы домой, а дома ждут интересные дела, или что пришла весна и можно носить гольфы...
  Особенно интенсивно детские воспоминания обрушивались на меня при посещении дачи, когда открывающиеся картины природы и некоторые полузабытые предметы домашней утвари повергали меня в ностальгию по прошлому.
  
  Мне пришло в голову, что у меня была нарушена связь с детством, причем произошло это как раз в тот период, когда мне хотелось во что бы то ни стало утвердиться в своей сексуальной привлекательности - я сделала такой вывод потому, что уж слишком мало осталось теперь во мне от той наивной семнадцатилетней девушки.
  Можно сказать, что мне тогда очень хотелось побыстрей потерять эту связь с детством. Казалось, что слишком много там - в детстве - осталось у меня неудач и комплексов, глупых обид и низких самооценок. Поэтому и пришлось как можно смелее вступить во взрослую жизнь, где другие пространства, другие люди и другие поступки.
  На меня давил груз прожитых лет, и чтобы оживить мое существование и придать ему новый смысл, мне нужен был ребенок - мне хотело с ним вместе заново пережить детство и школьные годы.
  
  Если прежде я мечтала, чтобы в моей жизни был мужчина, которому я могла бы писать письма, создавая в них свой образ, ведь новое знакомство - это способ заново посмотреть на себя воображаемыми глазами этого знакомого, то теперь я решила, что тем существом, которого интересовало бы, что происходит у меня в голове, может стать мой собственный ребенок.
  
  Думая о возможном зачатии, я мысленно приглашала кого-нибудь пожить девять месяцев у меня в утробе.
  
  В день, когда в детской кроватке появилось новое родное нам существо, меня вдруг осенило, что с одной стороны, быть родителями - это огромная ответственность, и мы уже не свободны, а, с другой стороны, иметь собственного ребенка - это просто-напросто довольно эгоистичное удовольствие.
  
  Обзаведясь коляской, я вновь открыла для себя мир моего района, где не бывала в дневное время будней уже много лет после окончания школы.
  
  Мимо моего мира Беличьей площадки важно спешили по делам какие- то люди из той Большой жизни, где ездят на метро и ходят по центру Москвы, где после работы отправляются в театр и на вечеринки и иронично рассуждают о скромных учебных успехах своих детей, и я уверяла себя, что рано или поздно я тоже вновь "дорасту" до этого Большого мира.
  
  Вспоминаешь, как держишь в руках живой сверток и привычным движением придерживаешь головку. Как прижимаешь к себе тельце в махровой кофточке и целуешь в макушку. Как знаешь, что впереди еще огромный путь, и не веришь, что когда-нибудь захочешь опять вернуться в эту эпоху.
  
  ...И все же эта пресловутая паскалевская "грусть о мирах, где меня никогда не будет" доходит у меня до абсурда: через много лет я чуть было не залилась слезами, сожалея, что уже никогда не буду стоять и болтать с другими мамашами на детской площадке у метро, в темноте, обдуваемая ветрами и мечтая о теплом доме.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"