Все семь жрецов Белого Света во главе с Первосветом и наместником тьмы были отправлены на пенсию. Они ушли, а, уходя, подложили мне свинью.
Ну, кто же кроме них и меня знал о том, что Созидатель - Бог нашей галактики - назвал меня своим Сыном?
Никто!
Я проболтаться не мог по той простой причине, что не придал этому никакого значения: назвал и назвал, все мы дети Божьи.
Значит они!
Правда существовала некая вероятность того, что это проделки самого Созидателя, но такая версия, на мой взгляд, была маловероятна: кто он, и кто мы.
Он творит Галактику, зажигает звёзды, создаёт фундаментальные законы, да и не вяжется с образом Бога распространение каких-то там слухов.
Ну, что такого он сказал?
"До свидания, Константин Матвеев! До свидания, СЫН!"
И что?
Он не акцентировал на этом внимание. Не ставил мне никаких задач. Не выдал никаких документов, подтверждающих то, что я наречён Сыном Божьим.
Так почему же весь мир так быстро уверовал в долгожданное "второе пришествие" и в то, что Константин Матвеев - нынешнее воплощение Христа.
Почему?
Сначала всё шло гладко.
Опасность, исходящая от Чёрной дыры, перестала тревожить нас, землян.
Всеобщее ликование семи миллиардов человек не имело, казалось, границ. Однако, уже через месяц люди, как это всегда бывает, устали от празднеств, и потихоньку вернулись в русло обычной жизни.
Именно в этот момент начали распространяться слухи, что Константин Матвеев, не просто Властелин планеты Земля, а СЫН БОЖИЙ.
Я, конечно же, знал об этом, но не придавал этому никакого значения. Людям свойственно обожествлять своих кумиров.
Так, в далёкие семидесятые, обожествляли "Биттлз", и десятки тысяч поклонников не только молились на них, но, вдобавок ко всему, жаждали потрогать и пощупать своих кумиров.
Число людей же, которые уверовали во "второе пришествие" в течение полугода перевалило за миллиард. При этом желающих потрогать и пощупать новоявленного Господа было никак не меньше половины.
Вот тут-то и начались проблемы.
Я мысленно корил своё гипертрофированное эго, которое когда-то самонапыщенно объявило всему миру о том, где находится резиденция Властелина планеты Земля.
Последнее время непонятно почему, но я стал всё реже и реже не только прибегать к имеющейся у меня силе, но даже в своих мечтах и фантазиях не пользовался ею.
Но теперь мысли всё чаще и чаще возвращались к моим возможностям, которые позволили бы мне за три секунды заставить всех забыть про меня и вернуться к делам мирским.
Хоть я и понимал, что никогда не сделаю этого, но желание покончить с возникшей проблемой одним махом независимо от меня всё ширилось и разрасталось.
Меня припёрли к стенке. Мой родной город находился в осаде.
Десятки миллионов паломников съехались в него для того, чтобы узреть новоявленного Христа, то бишь, меня.
Это притом, что население самого города не дотягивало до миллиона. Что мог поделать город с незваными гостями, которые, как известно, хуже татарина?
Вспомнился старый анекдот:
В ООН потупила жалоба от татар. В ней они сетовали на то, что времена Мамая давно прошли, но до сих пор в ходу пословица: "незваный гость хуже татарина".
Организация Объединённых наций рассмотрела жалобу, признала её правомерность и постановила, что отныне пословица будет звучать так: "незваный гость лучше татарина".
Город задыхался. Не хватало продовольствия, больниц, горючего для общественного транспорта.
Вокруг города по всем направлениям возникли палаточные городки, которые состояли также из шалашей, и даже из фургонов и трейлеров.
Это нимало меня удивило, ибо было прямым нарушением моего указа, который запрещал всем гражданам Земли иметь в личном пользовании автомобили
Но американцы есть американцы! Они не могут жить без автомобилей. Со свойственной им предприимчивостью они ловко обошли мой указ.
Для этого достаточно было заплатить деньги и арендовать автомобиль у государства. Наказание ослушников я отложил на потом.
Среди паломников была не только голь перекатная, которая в своё время повсюду таскалась за Христом, но и весьма состоятельные и даже очень богатые люди.
Последние в большинстве своём прибыли из Америки и являли собой весьма преуспевшую часть тамошнего русскоязычного населения, которая, возгордившись от того, что нынешнее воплощение Иисуса произошло в русском человеке, толпами ринулась в Россию в надежде пожать руку соотечественнику.
Наличие большого количества разномастной валюты в окрестностях города пробудило к жизни постепенно умирающую профессию карманника.
Вот, когда я пожалел, что практически уничтожил армии во всех странах, да и полицейские силы - один центурион на три тысячи человек - были в данной ситуации смехотворными и никак не могли справиться со всё возрастающей преступностью.
Однако слухи, как и всё в этом мире, имеют не только отрицательные, но и положительные свойства.
Многомиллионная толпа всосала и распространила промеж себя слух о том, что Властелин находится внутри десятикилометровой зоны, куда попасть никак невозможно.
Это был плюс: никто не бросался на штурм невидимых укреплений, не пытался превратить и без того нелёгкую походную жизнь во всеуничтожающий хаос.
Все ждали и надеялись, что рано или поздно Господь выйдет из своей кельи и пройдёт по улицам палаточного городка. А чтобы не пропустить явление Его народу, и палатки, и шалаши, и трейлеры, и фургоны сверху донизу были обклеены моими портретами, и все, от мала до велика, сравнивали с ними каждого проходящего мимо, дабы в суете мирской не пропустить "событие жизни".
Всё это мне совершенно не нравилось. Всеми фибрами своей души я ощущал приближение того момента, когда терпение моё лопнет и вся эта мышиная возня вмиг закончится, повинуясь моему высказанному вслух пожеланию.
Однако я не спешил и пытался, насколько возможно, отдалить этот печальный для людей миг.
Однажды рано утром ко мне в голову забралась бредовая мысль.
"А может я действительно Господь?" - подумал я и, спохватившись, тут же начал ругать себя за беспросветную тупость.
Но мысль всё вертелась и вертелась в голове, упорно не желая покидать пределы моего существа.
Я знал только один способ, который позволял раз и навсегда избавиться от навязчивой мысли. Нужно было логически обосновать её несостоятельность. Только тогда ум, в основе которого всегда лежит логика, признавал возникшую мысль абсурдной и больше никогда не возвращался к ней.
На следующее утро, на свежую голову, я начал сопоставлять Иисуса Христа и своё собственное ничтожество.
- Кем был Иисус? - задал я сам себе вопрос и сам же ответил на него.
- Иисус Назорей, сын Давидов, Иешуа, он же пророк Иса был Господом и сыном Божьим.
- Это слишком обще и ни о чём не говорит, - опротестовал моё заявление внутренний оппонент.
- Он был просветлённым или, по крайней мере, близким к просветлению человеком.
- Кто знает, что такое просветление? Кто может измерить его или взвесить? И есть ли оно вообще? - не унимался скептически настроенный внутренний голос.
- Господь воскрес на третий день после смерти!
- Поди, проверь! А может быть и ты, если пожелаешь, воскреснешь на первый, на второй или на какой угодно день. Как знать?
- Он мог запросто иссушить дерево, - не сдавалась одна половина ума.
- Вспомни про джип, который едва не раздавил тебя, и у которого по твоему желанию отлетели все колёса. Это не меньшее чудо, а не веришь - пойди и иссуши дерево, - твердила другая половина.
Я встал с постели, не боясь разбудить жену и сына, которые в этот день гостили у тёщи, и, в чём был, вышел во двор.
Посреди участка уродливо стояло дерево облепихи. Оно было маленьким, корявым и старым. Вдобавок ко всему облепиха перестала плодоносить ещё несколько лет назад. В лютые морозы не радовала она более свиристелей своими плодами.
За это я давно приговорил её к смерти, но из года в год откладывал исполнение приговора, давая возможность безвинному растению ещё немного насладиться жизнью.
Солнце ещё не встало из-за леса. Трава сгибалась под тяжестью росы. Намокшие ноги замёрзли, и мурашки побежали по телу.
Я подошёл к деревцу, зажал его худосочный ствол между ладонями, будто обнял его, и прошептал:
- Прости меня, если можешь.
Дерево не ответило мне, но одна из веток, как мне показалось, слегка наклонилась к земле.
- Иссохни! - произнёс я, и омерзительное чувство овладело мною. Убийцей - вот кем почувствовал я себя.
В то же мгновение листья на дереве скукожились и стали коричневыми, испустив при этом лёгкие облачка пара. Ствол треснул, издав звук, похожий на пистолетный выстрел, и дерево распалось на две части, каждая из которых тут же упала на землю.
Если бы кто-то в этот момент увидел бедную облепиху, то он подумал бы, что трагедия случилась давно: не в этом и даже не в прошлом году - настолько старым выглядел иссохший труп растения.
"Приговор приведён в исполнение", - процедил я сквозь зубы.
Казалось, дух Берии и Ежова витал в воздухе и задевал меня своими липкими лапами.
Я смыл налипшую мерзость ведром холодной воды, не вытираясь, зашёл в дом и плюхнулся обратно в постель.
- Вот видишь, получилось, - с издёвкой произнёс невесть откуда возникший внутренний оппонент.
- Иссушить дерево каждый может. Возьми ножовку, спили его, и через день оно засохнет, - возразила моя скромная половинка. - А Христос пятью хлебами и двумя рыбами насытил пять тысяч человек.
- А ты умеешь превращать материю в антивещество, так, наверное, и камень сможешь превратить в шоколад, - не унимался другой. - Попробуй!
Вставать было лень. Я повертел головой, высматривая, что же такое можно превратить в шоколад, и взгляд мой упал на пустую кофейную чашку, стоящую на прикроватной тумбочке со вчерашнего дня.
- Хочу, чтобы эта чашка превратилась в плитку тёмного шоколада с миндалём марки "Российский", - таких фокусов я ещё не проделывал, и меня до костей пробрало любопытство: что же произойдёт на самом деле.
Чашка мгновенно окуталась слоем непроницаемого тумана, который рассеялся почти сразу и явил моему взору плитку любимого шоколада.
Я осторожно взял его в руки.
Обёртка, картинка - всё совпадало. Вот только размер. Он был какой-то странный: не то, не сё, нестандартный, одним словом.
Подумав немного, я сообразил, что фарфора, из которого состояла чашка, хватило именно на такой размер плитки. Этим всё и объяснялось.
- Вот видишь, и у тебя получилось! - ласково замурлыкал назойливый голосок.
- А ходить по воде? Смогу ли я? - и тут же понял, что смогу. Просто прикажу ей покрыться толстым слоем льда и пройду по нему, аки посуху.
Оппоненту даже не пришлось вмешиваться.
- А больных лечить, а мёртвых воскрешать? - попытался подать свой слабенький голос здравый смысл.
Оппонент молчал, и мне стало ясно, что эта реплика не достойна его внимания.
Стоит выйти в народ, уделить ему чуточку внимания, позволить дотронуться до меня, и сами собой исцелятся, без моего вмешательства, ибо уверовали. А тем больным, калекам и увечным, чья вера слаба, можно внушить, и побегут, отбросив костыли, как миленькие.
Покойников воскресить - тоже ума много не надо. Не сложнее, чем превратить фарфор в шоколад.
И тут я, что есть силы, ударил себя кулаком по голове. Какой же я дурак. Над умершим котом Васькой рыдал, долбил мёрзлую январскую землю, хоронил его, а надо-то было. Всего-то! Взять, и воскресить.
Однако механизм воскрешения не был мне понятен, а потому вызывал сомнения. Необходимо было поставить эксперимент.
Трупа под рукой не оказалось, и я вышел во двор в надежде найти там какое-нибудь мёртвое насекомое или дохлого червяка.
И тут мой взгляд упал на загубленное мною дерево облепихи. Возможность вернуть его к жизни воодушевила и обрадовала меня.
Я подошёл к распластанному по земле дереву и зычным строгим голосом гаркнул:
"Вернись к жизни, облепиха!"
Но ничего не произошло. Иссохшее растение не желало возвращаться из потустороннего мира, являя тем самым мне истину: я не Господь.
Скромная и правильная, как мне казалось, сторона моего существа, произнесла, обращаясь к оппоненту:
- Ну! Я же говорил!
Но оппонент не ответил. Он исчез, оставив меня единого и целостного, сидеть во дворе на скамеечке наедине с невесёлыми думами о превратностях судьбы.
Я думал о том, кто же тот, другой, который страстно желал, чтобы я уподобился Христу. Я это или не я?
Или, может быть, весь диалог, звучавший внутри меня, не более, чем игры воспалённого ума.
И всё-таки я вычислил его, нашёл внутри себя. Он спрятался в разочаровании по поводу неудавшегося эксперимента. Он, а точнее - оно, пребывало в печали.
Это, конечно же, было моё собственное эго, неотъемлемая частичка меня, Константина Матвеева, мой друг, заботящийся обо мне, мой враг, не позволяющий мне беспристрастно оценивать события, моя радость по поводу удач и моё разочарование при поражениях. Всё это было моё эго, а, следовательно - я сам.
Мне искренне: было жаль его: ему так хотелось, чтобы оно уподобилось Господу, но, видимо, не судьба.
Я позвонил своей жене, справился о здоровье сына и, убедившись, что всё хорошо, попросил Риту погостить у мамы ещё пару-тройку дней, мотивируя это острой государственной необходимостью.
Рита разволновалась - не приключилась ли опять какая-нибудь напасть вселенского масштаба, но я успокоил её и объяснил, что это обычная административная рутина.
Выходя из дома, я захватил плитку шоколада, которую собственноручно сотворил из кофейной чашки, водрузил своё тело на скамейку, аккуратно расстегнул обёртку, отломил маленькую дольку и попробовал её на зуб.
Это был самый настоящий шоколад. Однако тело привередничало и никак не могло согласиться с тем, что из обычного фарфора может получиться натурпродукт.
Оно подключало всё новые и новые рецепторы, придирчиво анализировало полученные ощущения, проецировало на всё моё существо недовольство тем, что ему не купили настоящую шоколадку, а подсунули какой-то там эрзац.
Наконец, поурчав напоследок органами пищеварения, оно сдалось и откусило сразу половину нестандартной плитки.
Войдя во вкус, тело потребовало рому.
Я не стал с ним спорить, насобирал на грядках кабачков, ягод, надёргал моркови, как было, немытым, сложил всё в большой таз и отдал приказ о превращении содержимого таза в ямайский ром, подобный тому, какой мы пили с Домбровским.
Таз подёрнулся дымкой, непроницаемой для моего взора, которая через минуту рассеялась и обнажила ровную красноватую поверхность жидкости, благоухающей неповторимым ароматом горячительного напитка.
Конечно, можно было бы сотворить ром и из кирпичей, но моё тело наверняка не одобрило бы этого.
Я принёс пустую трёхлитровую банку и аккуратненько перелил туда ром, не пролив при этом ни капли, после чего поднёс банку ко рту и сделал пробный глоточек.
Это был ром. Крепкий и выдержанный.
Тело жалобно попросило кусочек искусственного шоколада, и я отломил ему один квадратик.
Шоколад сладко таял во рту, и тело снисходительно констатировало, что он не так уж плох: почти, как настоящий.
"С утра выпил - весь день свободен", - гласит русская народная мудрость.
Так и случилось. Работать было неохота, и я провёл весь день за чтением газет, просмотром телевизионных новостей и просто в праздном безделье, не забывая при этом периодически прикладываться к содержимому трёхлитровой банки.
К вечеру моё тело уже пошатывалось и поэтому улеглось спать раньше обычного.
Проснувшись рано утром, я решил проделать стандартную процедуру, помогающую восстановить утраченное накануне здоровье.
Для этого надо-то было, всего-навсего пять минут походить босиком по мокрой траве и вылить на себя два ведра холодной воды. Но заранее приготовленная в вёдрах вода в этот день так и не удостоилась чести омыть тело Властелина.
Роса была богатой. Крупные капли воды не в силах были удержаться на поверхности растений и при малейшем воздействии на них тоненькими струйками скатывались на землю.
Ногам было приятно: прохладно и сыро.
Я бродил по тропинкам между грядок, но вдруг тело моё остановилось, как вкопанное.
Взгляд тупо упёрся в лежащую под ногами расколотую пополам облепиху.
Это, конечно же, было то самое дерево, которое я самодовольно иссушил накануне, но его вид... .
Ещё вчера оно напоминало высохшую сто лет назад корягу, а сегодня... . Сегодня предо мной предстало растение, с которым час, а, может быть, два часа назад произошёл несчастный случай: кто-то разрубил его вдоль, и оно рухнуло на землю, распластав свои сочные, покрытые молодой листвой ветви.
Я опустился на колени и потрогал рукой листья. Они были настоящими. Кора дерева приобрела естественный для живого растения цвет.
Попытка приподнять с земли и соединить разрозненные половинки ствола не увенчалась успехом.
Я дёрнул ещё раз - тот же результат.
Наклонившись и внимательно осмотрев ствол растения, я заметил, что он был намертво скреплён с землёй тысячами образовавшихся вновь корешков.
Нечто подобное встречается сплошь и рядом в лесу, в основном, с липой, но чтобы облепиха выпускала корешки из ствола - такое я видел впервые. Она всегда "ползла" и "отходила" от корня.
Это вездесущее эго вылезло из потайных лабиринтов моего существа.
- Случайность! Просто не до конца иссушил вчера, - попытался я отвести от себя даже намёк на Божественное своё происхождение.
- Сам-то веришь? - не унималось эго.
- Нет! - честно признался я. - Но почему оно сразу не воскресло?
- Ломать - не строить. Ранить легко - лечить трудно. И потом вспомни, чему тебя учили в школе. Скорость обменных процессов у животного мира и у растительного - совершенно разная, в десятки раз различается. У человека всё проходит быстрее: порежешь палец, а через неделю только шрамчик малехонький остаётся. На дереве зарубку топором сделаешь - затянется, но только лет через десять, не ранее.
А у собак скорость обмена веществ в двадцать раз выше, чем у человека. Вот почему говорят: "Заживёт, как на собаке".
Собаку тебе надо было воскрешать, тогда бы всё сразу получилось.
Моё собственное эго учило меня. Смех. Но, если честно, то оно было право.
- Ну, что ж, осталось заповеди написать, потом в народ пойти, а там, глядишь, и на Голгофу взойду.
- Не смейся! Садись и пиши! - понукало эго.
- Написать-то не трудно, а вот соблюдать..., - отвечала ему моя правильная половина.
- Смешной ты, однако! Тот, кто пишет законы, вовсе не обязан их соблюдать. Думаешь, генералы блюдут армейский устав? Нет, братец, устав пишется для нижних чинов.
- Не хочешь ли ты сказать, что Иисус не соблюдал заповеди? - возмутился я.
- Почитай Библию, там всё написано. Заповедь гласит: ни убий, а Он безвинную смоковницу, походя, иссушает, и лишь за то, что плодов на ней не было: не сезон был. Или думаешь "ни убий" только человеков касается? Тогда природе копец!
"Возлюби ближнего своего", - проповедовал, а торговцев из храма пинками выгонял, да при этом скамейки и столы переворачивал. Может быть, это и есть любовь, но в очень извращённой форме.
- Не смей Христа касаться, эго поганое! - возмутилась моя правильная половина, - Он...! Он...! Он БРАТ МОЙ.
Страх и ужас мгновенно завладели мной.
Тело закрыло глаза, пребывая в полной уверенности, что пришёл его последний час, но громов и молний не последовало.
- Не меня обозвал - себя, - насмешливо сказало эго. - А что касается брата, то тут ты в самую точку угодил.
Мне показалось, что внутри меня кто-то самодовольно хрюкнул. Наверное, это было оно.
Писать заповеди - дело нехитрое Мне кажется всяк с этим делом справится.
У кого-то заповеди получатся хуже, у кого-то лучше (подобно тому, как у разных хозяек получаются разные пирожки), но, в принципе, и те, и другие будут вполне удобоваримы и съедобны.
Честно говоря, мне давно казалось, что Иисус недоработал свои заповеди: некоторые из них давать людям было явно преждевременно, а некоторые можно было не давать вовсе.
Я уселся за стол, положил перед собой тетрадь, взял руки карандаш и без всякого энтузиазма, будто в шутку, принялся сочинять новые заповеди, но перед этим, подобно учёному мужу, открыл Библию и вновь перечитал всё то, что нам завещал Христос.
Первейшая и наиглавнейшая заповедь Христа гласила: "Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всем разумением твоим".
Сразу бросилось в глаза словосочетание "Господа Бога твоего". Что? Значит, есть Господь твой, а есть ещё и не твой. Много их? Почему не сказано просто: "Возлюби Господа Бога"? Простому люду мозги можно вывихнуть, если начать на эту тему думать.
Вторая по значимости заповедь предписывала нам возлюбить ближнего своего, как самого себя.
Тоже не фонтан. Если я себя иногда ругаю, даже сволочу, а иногда и ненавижу люто, то, что мне тогда со своими ближними делать? На них всё это проецировать? Несуразица.
Кроме таких вот, мягко сказать, неточностей, заповеди эти подоспели к нам лет этак тысяч на десять раньше, чем требовалось, а посему мне предстояло их изменить.
Я начертал на листе бумаги проект первой, наиглавнейшей заповеди, которую собирался дать людям.
Получилось примерно следующее:
"Не стремись возлюбить самого себя, даже ближнего возлюбить не пытайся, не говоря уж о Боге, ибо немногим дано испытать любовь истинную, а те, кому дано будет, весь мир возлюбят.
Попробуй, возлюби что-нибудь маленькое, невзрачное, никому не нужное: кусочек загаженного леса, например, или ядовито-зелёное, от сброшенных в него ядохимикатов, болотце.
Оставь в стороне Бога, которого ты никогда не видел, а только слышал о нём от тех, кто его тоже никогда не видел.
Очисти лес! Оздорови его! Вдохни в него жизнь! Сотвори чудо! Сделай так, чтобы ядовитое болотце вновь стало голубым озером, и чтобы всякая тварь живая могла пить воды его, прославляя твою любовь.
Положи свою жизнь на алтарь любви. Если потребуется, отдай свою жизнь во имя любви.
И тогда, может быть, тебе повезёт: вспыхнет огонь неугасимый, и познаешь любовь истинную, и не останется во всей Вселенной ничего, что бы не ощутило сладостное прикосновение твоей любви.
Люби брошенное! Люби гибнущее! Люби то, от чего тебе нет никакого проку! Любовь бескорыстна. Она всегда только даёт и никогда ничего не просит взамен.
Рождай в себе любовь! Расти её! Умирая, оставь её здесь!
Однако нельзя сказать себе: "Всё! С завтрашнего дня я люблю то-то и то-то".
Как нельзя зачать и родить ребёнка в одно мгновение, так и любовь не может появиться сию секунду. Нужно время. Нужно зачать любовь. А для этого научись быть благодарным. Это не так сложно.
Пойми! Осознай, что в этом мире ты не хозяин, а только гость, что твоё толстенькое и сытенькое тельце одето и обуто, и спрятано от непогоды в тёплом жилище только благодаря миллионам жизней живых существ, которые отдали их ради тебя.
Будь благодарен.
Вкушая завтрак, благодари растение, которое погибло во имя твоё.
Осознай глубину той жертвы, которую принесла тебе рыба. Она отдала самое дорогое, что у неё было - жизнь, и только для того, чтобы за обедом ты съел маленький её кусочек, а остатки выбросил на помойку.
Почувствуй те страдания, которые перенесла бедная корова, и те мучения, которым подверглась свинья. И всё для того, чтобы ты был сыт, да не просто сыт, а сыт вкусно.
Будь благодарен им. Помни о них.
Посмотри на стол, за которым ты сидишь! Взгляни на стул, потом на пол! Не из дерева ли сделано всё это? Если так - простри руку свою! Прикоснись к ним! Отдай им в благодарности немного своего тепла, ведь когда-то могучие деревья-великаны расстались ради тебя со своей жизнью.
Преисполнись благодарностью!
И к загаженному, замусоренному лесу - ведь к этому причастен и ты.
И к тухлому болотцу.
И к множеству нерождённых птиц, которые так и не смогли появиться на свет по причине тотального уничтожения лесов на планете. Ведь тебе нужна была мебель.
И всем, кто ради тебя расстался с жизнью, кто принял мучения за твой комфорт и твоё здоровье, будь вечно признателен и благодарен.
Тогда зародится любовь".
Я прочитал написанное. Заповедь получилась ёмкой.
"Ну, и что? - подумал я. - Заповедь - это закон, а закон не может быть кратким. Кратким может быть только тост"
Я посидел в тишине, подумал и понял, что других-то заповедей и не надо. Их и быть не должно. Кто будет выполнять эту - не сможет грешить, не сможет нарушить ни одну из тех заповедей, которые дал нам Христос.
Осознав это, я дополнил последнюю строчку только одной фразой:
" ... и греховные помыслы исчезнут из вашей жизни".
Посидел я на скамеечке, отдыхая от трудов праведных, подумал и осознал, что не существует в подлунном мире ни одного действа, которое мог бы свершить Христос, и не смог бы воспроизвести я. Ни одного!!!
И почувствовал я, что мы с Христом, самые обыкновенные парни. Всё, что нам дано было, то, чего нет у обыкновенных людей - всё от Бога. А по сути своей мы самые обыкновенные мужики.
Он - сын плотника, я - научного работника. Он проповедовал, я - тоже. Он знал Отца своего в лицо, и я знал. Он спасал души человеческие, а я спасал весь мир.
Мы Братья. А, может быть, и нет? Может быть, я его воплощение?
Мурашки побежали по коже от такой догадки.
И тут же молнией сверкнула мысль, что надобно встретиться с Отцем своим небесным и разрешить раз и навсегда все свои сомнения.
Я воздел руки к небу и, как можно учтивее, попросил Созидателя о встрече.
Той же ночью, когда моё тело валялось в раскоряченной позе и дрыхло без задних ног, сущность отделилась от него и унеслась прочь, за многие тысячи световых лет, в центр Галактики, туда, где рождаются звёзды.
Встреча с Господом Богом состоялась в той же самой райской куще, что и в первый раз. Только Господь предстал предо мной в форме русского офицера, чего я от него никак не ожидал.
Я сел на знакомую скамеечку рядом с Созидателем и робко молвил:
- Здравствуй, Отец мой!
- Здравствуй, Сын мой возлюбленный! - с улыбкой произнёс Созидатель, простёр руку свою и нежно прижал меня к себе.
- Мне так хотелось увидеть тебя, - попытался я запудрить ему мозги.
- Я всегда с тобой, - Господь сделал вид, что не заметил лукавства в моих речах.
- А по какому поводу маскарад? - спросил я и кивнул на офицерский мундир.
- Ха - ха - ха! - рассмеялся Созидатель. - Вам всё повод нужен. А просто жить, без повода, не пробовали? - он сощурил глаза, как Ленин, и пристально уставился на меня.
Я растерялся и промямлил:
- Да я собственно ....
- Если честно, то это для тебя: чтобы ты воспринимал меня, как историю, а не как неизведанное будущее. Так тебе проще будет. Пообщаешься со мной свысока. Ха-ха-ха!
Ладно! Выкладывай, что там у тебя стряслось. И хоть ты знаешь, что я всё наперёд знаю, рассказывай по порядку, не суетись.
Я набрал в грудь воздуха и спросил напрямик:
- Скажи, Отец, Христос Брат мой? Или он - это я? Все земляне почему-то уверовали, что я есть второе воплощение Иисуса.
- Все люди - братья! Все вы дети мои, моё порождение. Все вы мне одинаково дороги. Всех вас люблю, как только отец может любить своих детей. Но не все меня слышат. Не до всех я могу достучаться, а только до избранных, до тех, кто слышит. Через них и направляю стадо глухонемое.
Придёт время, вырастут, научаться слушать и говорить, и узреют меня, и будут говорить со мною, как ты сейчас. А пока через таких, как вы, с чадами своими приходиться общаться.
А людей не слушай. Они пока ещё дети малые. Они стадо мычащее, не умеющее слушать, говорить и зреть. А кто будет спрашивать совета у дитяти малого или у барана?
Они могут хотеть видеть в тебе Христа или Будду, могут и не хотеть этого, могут молиться на тебя, но могут и распять. Сами не ведают, чего хотят.
Не мешай им. У них свои игры, а у тебя свои.
Ты не есть Иисус Христос. Но ты не меньше его и ноша твоя много тяжелее будет, нежели у Христа.
Объединяет же вас одно: и ты, и он - суть обыкновенные люди, но в определённые моменты истории вас выбрали из многих, из всех выбрали, чтобы вы сделали мир лучше.
Я удивлённо посмотрел на Господа, и с моих губ сам собою сорвался вопрос:
- Как? И Иисус тоже?
Созидатель усмехнулся.
- Да! Да! К нему также в своё время явились лаянцы и также поставили задачу: сделать мир лучше. И Он, Сын Мой возлюбленный, сделал.
- А где Он сейчас? - спросил я.
- В других мирах. В тех, которые уже вышли из детского возраста. Вновь творит историю, но уже не вашу.