Автор выражает благодарность ГУ СК РФ и администрации СИЗО-1 г. Новосибирска за предоставленное время и возможность для работы над этой книгой, а также за помещение автора в карцер, поскольку именно там возникла сама идея произведения и там же были написаны первые страницы.
Глава 1.
Зовут меня Евсей. Родился в Сибири, в притаёжной деревне, в 1999 году от первого воплощения Учителя.
Начинаю писать эти строки в двадцать два года нынешнего рождения. Лучше больше не откладывать, если хочу хоть что-то написать - дел и событий становится всё больше. Двадцать два года... Необычно слышать такую цифру своего возраста, когда за плечами долгая память, много веков памяти. И присутствует почти постоянная радость: ощущаю себя вновь в физическом теле, которое позволяет любить, действовать в плотной реальности.
Попробую объяснить. Я помню предыдущую жизнь - вряд ли мне это кажется - до зимы 98-ого года прошлого столетия. Не могу сказать, что помню в деталях пролетевшие века. Но те события, которые сопровождались переживаниями, чувствами - а таковых было много - помню хорошо. При этом я научился вспоминать прошедшее через всплывающие или проявляющиеся во мне чувства...
Я родился зимой 99-ого года ушедшего века спустя пару месяцев после завершения предыдущего пребывания в теле. Родители назвали меня Максимом. Хотя маме сразу после родов привиделся во сне немолодой человек в длинном одеянии, с чистым взором, и назвал он, как запомнила мама, имя Евсей. Но всё же меня, правда, ненадолго, назвали Максимом - в наших местах по древней традиции имя мальчику выбирает отец. В два года я уже умел понятно для родителей выражать свои желания и мысли. 'Я Евсей!' - сказал я им. За следующий год или даже раньше они поняли, что я не шучу. Ведь я не откликался на имя Максим. И это не было капризом. Можно было бы, наверное, остаться и Максимом - не принципиально. Но если несколько веков к тебе обращаются как к Евсею, то к этому привыкаешь.
В три года я вновь стал Евсеем. Отец подарил мне на день рождения маленький красивый топорик с естественным узором на металле и сказал: 'Держи, Евсей!'. С двух лет я мечтал о таком топорике. Хотел иметь такой инструмент не для того, чтобы рубить кусты, как неприятеля, а чтобы строить вместе с отцом. Отец тогда улыбнулся: 'Я в твоём возрасте, даже постарше, хотел деревянный автомат, чтобы биться с немцами'. Сковал топорик мастер-кузнец, живший по соседству. К нему я наведывался уже несколько раз на отцовских плечах. В кузне у меня захватывало дух и округлялись глаза от восторга... В настоящий момент умею готовить нормальную сталь - её сейчас называют дамасской - и придавать инструменту нужную форму.
Мои родители, конечно, замечательные люди. Отец - мастер-строитель, мастер-рубщик и технолог в этом мастерстве, да и проект дома нарисует, рассчитает без затруднения. Когда есть свободное время, он рисует - у него красивая, точная линия. Больше всего он любит рисовать маму - и в одежде, и без неё, а в последние годы стали появляться и мои портреты.
Мама - это мама. Она красивая и добрая. Наше сердце и наш дом. Её невозможно не любить, вернее - её можно только любить. А главное, и мама, и отец живы и здравствуют. Я вырос под их покровом...
К рассказу о своих родителях и своих друзьях я, возможно, ещё вернусь. Если хватит терпения и времени дописать свою историю до нынешних дней. Сейчас тороплюсь писать то, что кажется мне важным...
Когда в три года я снова стал Евсеем, настойчиво попросил отца отвести меня на встречу с Рабби. Родители взяли меня с собой на такую встречу, где было много наших друзей.
Отец поднял меня на плечи. Несколько минут я неотрывно смотрел на Учителя, потом тихо заплакал. Родители сначала не видели моих слёз, они текли сами, тихо, без всхлипываний. И всё-таки я стал шмыгать носом - мама потянулась промокнуть моё лицо, сняв с головы косынку. Я решительно убрал её руку, не сводя глаз с Рабби, и отрицательно мотнул головой. Маме оказалось достаточно этого жеста, чтобы понять: не надо вытирать слёзы тихо плачущему мужчине...
Я встретил не только Его, - о чём молился и мечтал, - но и её... Мне было восемнадцать лет, когда я нашёл её вновь. Ей было тогда три года. Не найти её было невозможно. Я бы узнал её, каким бы ни был цвет её волос, глаз, кожи, в любом возрасте... Она родилась в соседней деревне, в семье художника...
Теперь хорошо бы приступить к описанию моей долгой жизни. Предыдущей. Слово 'предыдущей' - неточное по смыслу. Воспринимаю происходящее со мной одной памятью, одной жизнью, в которой мне по Воле Вышней и в силу неизбежных пока причин надо было поменять тело. Слава Отцу!
Мне был дарован короткий период между рождениями. Благодаря этому сохранилась, выражаясь по-нынешнему, силовая составляющая прежнего поля сознания необычно долгой жизни не в плотном теле. Эта составляющая ярко наложилась на нынешнее моё сознание. Которое, естественно, является основным. Языком, взглядом и пониманиями нынешнего тела я и буду рассказывать о далёком прошлом. В этих историях почти не будет описаний природы и архитектуры - лишь когда такие впечатления связаны с сильными эмоциями.
С начала своей истории буду пользоваться современным летоисчислением. Хотя такой счёт времени - 'от воплощения Господа нашего' или 'от Рождества Христова' - начали использовать только в VIII веке от Рождения Учителя. А мои события начнутся в I веке нового времени. В этом летоисчислении есть ошибка, пожалуй, несущественная. В VI веке монах по прозвищу Малый, благодарение ему, при составлении новых пасхальных таблиц пересчитал эру древнеримского императора Диоклетиана, гонителя христиан, - ею пользовались в Европе до VIII-IX веков, - на 'эру от Явления Господа'. Расчёт монаха строился на том, что Учителю было 30 лет во дни ухода к Отцу. То есть заложилась ошибка в четыре года. Которая, конечно, никак не влияет на описываемые события, но которая снова, как и все известные Евангелия, напоминает о том, как мало известно о проповеднике из Иудеи, точнее, из Галилеи, по имени Иешуа...
Когда я родился в первый раз - может, это был и не первый раз, утверждать не могу - шёл 823 год от основания Рима. Так считали лета там, где шла моя жизнь. По нынешнему летоисчислению шёл семидесятый год от Воплощения Учителя...
Глава 2.
Родился в небольшом греческом городке на берегу южной части Эгейского моря. Тогда это была провинция Римской империи - Азия, область Кария.
Помню и слышу шелестящий прибой, море цвета неба, а на горизонте - очертания островов. Отца почти не помню. Иногда всплывает в памяти короткое воспоминание: он, большой, сильный, с густой чёрной бородой, огонь в кузнице и раскалённый докрасна металл. Он был мастером-кузнецом. Говорили, что он погиб где-то вне дома - не буду придумывать название места - от рук римских воинов. Отец за кого-то заступился.
Маму помню. Очень красивая и очень добрая. Вьющиеся тёмно-русые волосы и нежные светлые глаза. Она рассказывала мне истории о богах и богинях, среди которых были и наши далёкие предки, они пришли со звёзд. Мама называла эти звёзды, показывала на них рукой. Названий, конечно, не помню. Её рассказы научили меня любоваться ночным небом с нескончаемыми рисунками созвездий. Усиливали это впечатление мелодии песка и камушков, перекатывающихся в подсвеченном Луной прибое...
Мама рано научила меня читать. Пергаментов для детей тогда не было, я читал всё, что попадалось на глаза. В нашем доме была книга философа Хрисиппа, жившего лет за триста до меня. Я перечитал его труд несколько раз, понимал там далеко не всё, но эта книга мне нравилась, у неё был особенный запах.
Побольше книг, пергаментов и папирусов, было у деда Иоанна, который жил рядом с нами на жёлто-белой от пыли и солнца улице. Я часто пропадал у него - перелезал через невысокий каменный забор, наступал на сухие колючки и, прыгая по белой, протоптанной мной тропинке, заскакивал в дом...
Когда мне было, наверное, восемь лет, мамы не стало. Хотя она и предупреждала, что может уйти жить на Небо, - за ней приходил папа и звал её с собой, - но я сильно и долго плакал, когда это случилось. И плакал до тех пор, пока она не пришла ко мне утром во сне, чтобы успокоить меня и сказать, что она жива, но не сможет теперь видеть меня часто. Мама сказала, что всегда будет любить меня, даже если будет далеко. По Воле Неба, где так много звёзд, ей надо быть сейчас в другом месте, но однажды мы обязательно снова будем вместе. Дед Иоанн научил меня молиться одному Богу, и мы молились с ним, чтобы у мамы была лёгкая дорога к её звезде.
А ещё я помню, как мы ходили с очень красивой мамой в храм Аполлона в нашем городке. Не помню, что происходило в храме. В памяти осталось лишь то, что жрец дал мне птицу с жертвенника и что мама была необыкновенно красива какой-то особой нежностью и спокойствием...
Иоанн забрал меня к себе и стал для меня всем - и отцом, и матерью, и другом. Он был поджарым, подвижным человеком с добрыми карими глазами, возрастом ближе к семидесяти.
Дед научил меня многому - не только разным хозяйским навыкам, но и читать по-арамейски. К десяти годам я перечитал все пергаменты и папирусы на греческом и арамейском, которые были в доме. И не один раз. Среди книг были истории о греческих богах, об Александре Великом, пара сочинений греческих философов (книгу Хрисиппа я забрал с собой), два Евангелия - одно на греческом, другое на арамейском, Книги пророков и Тора на арамейском...
Особенно мне нравилось читать записи Иоанна о Рабби и его друзьях, которые он иногда дополнял. Эти записи были живыми и понятными мне, даже учитывая мой возраст.
И, конечно, я завороженно слушал рассказы деда о том необыкновенном времени. Кстати, пока не забыл: он никогда не говорил о себе как о любимом ученике и никогда не писал такое.
Иоанн был замечательным рассказчиком. Правда, других я тогда и не знал, лишь книги, в которых истории при каждом новом прочтении оставались без изменений, предоставляя возможность фантазии вносить свежие краски. В историях же Деда, которые я уже не раз слышал, появлялись новые детали, даже новые события, которые вызывали, соответственно, новые переживания.
С детства Рабби и Его ученики стали моими главными героями. В воображении я исходил с ними все тропы и вершины, ловил рыбу на Галилейском море, сидел много раз у костра, слушая Учителя. И сожалел, что не родился раньше и не путешествовал вместе с ними. О казни Учителя Дед говорил редко. Он не любил вспоминать об этом. Да и рассказывать, по его словам, было особенно нечего. 'Никого из нас, близких друзей, там не было. Мы испугались за себя, боялись, что в нас узнают разбойников... Мы были с Ним рядом, когда люди слушали Его, а когда Ему было трудно, нас рядом не было. Стыдно, сынок, это вспоминать...'
Слушать истории и проповеди Деда Иоанна приходили дети и взрослые со всего городка. Его успели полюбить многие. До тех пор, как Дед забрал меня в свой дом, он прожил в нашем селении, наверное, лет пятнадцать. Пришёл сюда из Иерусалима: пешком добрался до Антиохии, а оттуда морем до нашего берега.
Дед не только увлекательно рассказывал, но и лечил - молитвой и общением. Ещё изгонял бесов, правда, дома он этого не делал, уходил в другие дома. А лечил наложением рук, но не всех: детям Иоанн никогда не отказывал в помощи, взрослых учил быть чистыми внутри. 'Болеет человек не от того, что входит в него, а от того, что исходит из его сердца. Вот за чистотой сердца и смотреть надо, - говаривал Дед. - И молитесь чаще. Бога славьте'.
Вместе с нами жил ученик Иоанна. Это был взрослый человек, он тоже умел рассказывать и изгонять нечисть. Кажется, его звали Прохор. Пусть будет так. Иоанн с Прохором отлучались в соседние селения, чтобы лечить людей и задавать жару бесам. У нас говорили, что бесы сильно боятся Иоанна, поэтому редко заглядывают в наши места.
Бывало, Иоанн и Прохор уходили в дальние селения - морем или по суше, вглубь Азии - чтобы рассказать об Учителе, поддержать существующие общины и помочь основать новые. Уходили надолго. Тогда оставляли меня в доме секретаря народного собрания нашего селения. Там было что почитать: от количества книг у меня захватывало дух.
Секретарь любил меня, наверное потому, что любил мою маму. Я понимал его и разделял его чувства.
В доме секретаря я познакомился с мыслями Пифагора, жившего за шесть веков до меня, и с воспоминаниями учеников о нём. Всё это попало в то самое яблочко, в которое должно было попасть - я был изумлён прочитанной информацией и личностью мудреца. Я сразу согласился с Пифагором, что душа может переселяться в разные тела. И был в восторге от этого знания. Немного смущало, что могу родиться змеёй или камнем, если недостаточно хорошо буду вести себя в текущей жизни. А так как я не хотел рождаться змеёй, решил, раз и навсегда, вести себя хорошо.
Рад был за Пифагора - он вспомнил свою прошлую жизнь: он не был ни змеёй, ни кабаном, а был воином Евфорбом, погибшим в Троянскую войну. Пифагор даже узнал свой щит, сохранившийся со времён войны - на обратной стороне щита были инициалы Евфорба. Конечно, после этой истории я очень старался вспомнить свою прошлую жизнь в надежде, что тоже был историческим героем, а не деревом, - хотя дерево было бы не худшим вариантом, - но безрезультатно. Вспоминались лишь мамины глаза, её улыбка и звёздное небо.
Мне запомнилось, что Пифагор, хотя и не был жрецом, общался в храме Аполлона с самим Аполлоном. И добрался до Вавилонии, Халдейского царства, где жрецы научили его общаться с богами. В общем, от таких сильных впечатлений я решил стать пифагорейцем в еде, то есть вегетарианцем - больше никогда не есть мяса...
Когда рассказал о своём решении Деду, он улыбнулся: 'Что ж, достойное мужчины решение. Рабби тоже мясо не жаловал. Рыбу, сыр, овощи, лепёшки ел с удовольствием. К еде относился просто, посты мы с Ним не соблюдали. Он ведь сказал как-то: то, что попадает в тебя, не может сделать тебя нечистым, делает тебя нечистым то, что из тебя исходит. Мы тогда по молодости не сразу поняли и попросили Его разъяснить. Он улыбнулся и сказал: 'То, что в вас входит извне, в желудке переварится, попадёт в отхожие места - это не может сделать вас нечистыми, да ещё и земле пользу принесёт. Так же и то, что говорят о вас люди - ложь ли, недоброе, славят ли вас - всё пустое, даже для отхожего места, и пусть не задерживается в вас. А вот то, что исходит из сердца вашего, может сделать вас нечистым, если оно злое, недоброе. Следите за тем, что исходит из сердца, чтобы слова и мысли ваши были чистыми. В этом жизнь'.
Глава 3.
Долгое-долгое лето. Тёплая изумрудная вода. Купались с друзьями. Как и положено детям, подолгу, пока не начинали стучать зубы и синеть губы. В субтропиках они тоже синеют.
В начале осени пальмы усыпаны спелыми финиками, как таёжный куст чёрной смородины. Финики падают с пальм в прибрежный песок, а потом скрипят этим песком на зубах вместе со сладкой, насыщенной мякотью. Косточки не замечаются - глотаются вместе с песком.
Рядом с морем - оливковая роща на пологой горе, с характерным запахом спелых плодов.
После того, как мама пришла ко мне во сне, стал замечать, что рядом со мной иногда мелькают едва уловимые очертания незнакомых людей или существ, похожих на людей.
Однажды, забежав после долгого купания в оливковую рощу, чтобы набить рот оливками, увидел боковым зрением, как мимо быстро прошла девушка.
- Вижу тебя! - успел сказать я.
Она остановилась и показалась мне. Я улыбнулся, она улыбнулась тоже.
- Кто ты? - спросил я, - божество рощи?
Она кивнула головой, продолжая улыбаться, и я услышал:
- Я хозяйка этой рощи.
Это была молодая и, конечно, красивая девушка, с волосами оливкового цвета и глазами такого же оттенка. Я не стеснялся смотреть на неё.
- Я появилась здесь вместе с этой рощей, - сказала она.
- Чем могу тебе помочь? - спросил я, как учил Дед.
- Собирай, как почувствуешь или когда захочешь, хворост в роще, сухие опавшие ветви. Разводи костёр на берегу, пой весёлые песни. Не забудь взять с собой лепёшку для птиц и зверьков рощи. Я буду появляться у костра, - ответила она.
Так мы начали с ней дружить. Эта дружба продолжалась столько, сколько жил я. Её звали Оливия.
Прибежал домой и рассказал о захватывающем дух событии Деду. Иоанн слушал и улыбался.
- Дед, а ты такое видишь? - спросил я в завершении торопливого рассказа.
- Бывает, когда замечтаюсь, - ответил Дед.
- А ещё встречаются среди божеств такие красивые девушки? - коряво задал я вопрос, подразумевавший более широкий смысл.
- Встречаются. И девушки, и мужики бородатые. Это если повнимательней быть и хотеть увидеть. Радостно, грек любимый, что не только под нос себе смотришь, но и по сторонам... Теперь не забывай о ней. Она ведь живёт от твоего внимания, дум твоих...
- Так ведь она там уже была!
- Значит, раньше кто-то уже думал о ней, - улыбался Дед.
- Дед, она ведь божество? - спросил я.
- Для эллина - да, - ответил Иоанн.
- А ты мне говоришь, что Бог один, - продолжил я. - Я верю, что ты говоришь правду. Но объясни, почему так.
- Творец этого Мира один. Думаю, греки считают так же, как и я, иудей, только называют его Зевсом. А вот дух живой может быть не только у рощи - и у речки, и у горы... Называй их, как хочешь: божества, хозяева, духи. Но если у оливковой рощи такая красивая хозяйка, то лучше по имени. Оливия - красивое имя. Отец у всех людей - и у греков, и у иудеев, и у персов - один. Не может быть по-другому. И любит Он нас всех одинаково, кто бы мы ни были, - спокойно, не спеша рассказывал Дед.
- Как это - одинаково? Я люблю маму и тебя больше всех.
- Родитель любит всех своих детей, даже нерадивых. Отец изливает свою Любовь, свой Свет на всех равно: и на праведников, и на грешников. А вот как мы берём тот Свет, тут от веры зависит. Рабби как-то говорил нам у костра на берегу озера... Я ещё потом переспросил у Него, чтоб лучше запомнить. Мы ведь никто не умели писать. Андрей один пограмотней был. Да и писать не на чем было. Не готовы мы были тогда - к большому горю нашему. А запомнить всё было не по силам. Ну, такова Воля Отца. Я только после Его ухода грамоте выучился и греческий освоил. Молодой был, хотел учиться, чтобы записать всё, что запомнил, и рассказать о Рабби... Ты же знаешь, Евсей, я больше люблю поговорить. Вот и рассказываю теперь всё больше грекам...
Так вот, сказал Рабби тогда у костра о том, что вера получает, а любовь даёт. Невозможно получить без веры, и никто не сможет дать без любви. Дабы получить - мы верим. И любим - чтобы по-настоящему дать. Какая польза, если кто-то даёт без любви? Нет пользы от этого ни тому, кто даёт, ни тому, кому дали...
Запоминай такие истории, сынок. Сердцем запоминай. Ты чистый, способный. Пойдёшь с Вестью после меня - туда, где я не был и куда уже не дойду.
- Деда! А ты веришь Учителю всем сердцем, совсем-совсем без сомнения?
- Взрослые вопросы уже задаёшь, сынок... Учусь верить без сомнений. Иначе не взять то, что Он принёс, и Он не будет в тебе. Вере тоже надо учиться. Мы шли за Ним, оставив жилища свои, хотя оставлять там нечего было. Очень любили Его, толкались друг с другом, борясь за Его внимание, но, бывало, закрадывались сомнения о Нём... Иногда нам, маловерным, нужны подтверждения... Однажды Рабби позвал нас: меня, моего брата старшего, Иакова, и Симона - на небольшую гору. Вечером это было. Когда были на вершине, лик Его изменился, стал бело-золотым, Он был как будто укрыт этим свечением. Мне казалось, что горизонт виден через Него. Два светящихся Существа, может, ангелы, появились рядом с Ним. Над всеми нами - светящийся покров. В моей голове прозвучало: 'Это Сын Мой возлюбленный! Его слушайте!'. Вот такое Чудо! Для нас оно было явлено.
- А где сейчас твой старший брат?
- Наверное, где-то рядом с Учителем. Он мечтал оказаться на Небесах рядом с Рабби. Да будет, как он мечтал! Учитель называл нас с Иаковом 'сыновьями грома', - Иоанн говорил с улыбкой. - Иаков был настоящий гром, отважный человек, сильный, решительный. Первым из нас отправился с Благой Вестью - на север, через море... Через несколько лет вернулся в Иерусалим - и погиб за веру. Первым из нас, кто близко был, ушёл с Вестью - и первым ушёл к Отцу... А теперь... Здесь ведь из учеников один я остался. Письма их спутников говорят, что все жизнь за веру отдали... А я вот тебе, грек любимый, истории про них рассказываю, на восьмом десятке лет... Воля Господа...
Однажды рыбачили мы с братом Иаковом и Симоном на нашем озере в Галилее. Утро было. Середина сорока дней после казни. Толкаю Симона локтем: смотри, Рабби к нам идёт! Мы на берегу у костра, а Он в дымке, неплотный такой. И Симон, и Иаков узнали Его... А Он улыбается, как только Он умел, и говорит: 'Не теряйте время, друзья - ягнят Моих пасите, идите с Вестью радостной об Отце Любящем во все стороны мира'. Иаков вскоре и уплыл за море, сразу после того, как мы все в Иерусалиме собрались... Ещё Рабби сказал тогда: 'Не печальтесь, что не были со Мной в последний час, не корите себя, идите смело, пути ваши уже проложены во Славу Отца, каждому свой подвиг предстоит'.
Вот, Евсей, и посмотрим, какова Воля Вышняя.
Повисла пауза, я не сдержался:
- Дед! А как же Иуда? Он был другом тебе? Ты рассказывал, что он первым погиб. Не Иаков. Если Иуда был среди тех, кому доверял Учитель, как он мог предать за деньги?
- Ох, Евсей. Мы все дружили... учились дружить. Как по-другому? Он ведь позвал нас за собой. А вот про деньги я тебе не говорил. Это ты прочитал в одной из других историй, в евангелиях, что дома у нас лежат. Так и там по-разному написано. В одной истории Иуду купили за тридцать монет, дали ему деньги заранее, а в другой священники обещали дать потом деньги, не называя сумму награды. А я тебе третью историю могу рассказать - про дружбу... Я стараюсь, чтоб в моей памяти Иуда другом остался. Не можем мы судить ближних - нет средь нас безгрешных...
Это очень грустная история. Рабби чувствовал, что недолго Ему осталось быть с нами, Он торопился говорить. Когда шли в Иерусалим, тревоги стало ещё больше. Он понимал: кто-то из друзей может допустить слабость, помочь произойти неизбежному.
К последним дням всё было напряжено. Все чувствовали опасность. Любой из нас мог допустить срыв. Никто не хотел быть предателем...
Не думаю, что Иуда сделал это из-за денег. Деньги ему могли дать потом, чтобы унизить его...
С нами, ещё с Галилеи, были молодые женщины. Они были как ученицы. Готовили нам пищу, у них были возможности для заботы. Они, как и мы, любили слушать Учителя. Он позволял им быть вместе с нами у костра и слушать Его. Они задавали много вопросов, а Он терпеливо отвечал. Мы все любили Его. А женщины особенно. Он был таким мужчиной, рядом с которым женщина чувствовала себя человеком, равным мужчине.
Одна женщина, как мне казалось, любила Его больше остальных. Это было видно по её глазам А по глазам Иуды было видно, что он любит её. Но она не обращала внимания на Иуду.
А любовь, грек мой любимый, очень сильное испытание. Она может сделать мужчину мужчиной, а может стать соблазном к большому греху...
Здесь и проявилась трещина: Иуда сказал гонителям, где будет находиться Рабби...
Да, первым из друзей погиб Иуда. Погиб, потому как не смог простить себя... А Иаков погиб с Вестью на устах.
Глава 4.
К четырнадцати годам я перечитал все книги в библиотеке секретаря собрания, некоторые из них знал, можно сказать, наизусть - евангелие на греческом, евангелие арамейское, записи Деда. Послание, позже получившее имя Иакова, брата Рабби, точно знал наизусть, это письмо у меня было любимым среди всех подлинных и неподлинных посланий, приписываемых ученикам Христа. С древним Законом (Торой) тоже был хорошо знаком, особенно в греческом переводе. Тору на арамейском прочитал три раза - всё-таки арамейский не был родным языком. Но главное, я уже умел строить жилище из камня и глины и учился работать с горячим металлом. Когда Иоанн и Прохор уходили с Вестью, я проводил много времени в мастерской грека-кузнеца по имени Дионис. Он был когда-то учеником моего отца.
Дионис был известным в округе мастером. Работы в его мастерской было невпроворот - заказы приносили даже из соседних селений. Может быть, поэтому он стал рано доверять мне и основные работы. Иоанн был рад, что я обрёл любимое дело, и не искал для меня лишней работы дома.
В пятнадцать лет я был уже крепким, рослым парнем. В те времена мужчинам надо было торопиться расти и жить. Возраст подталкивал меня обращать внимание на девушек, и я не сопротивлялся этому. Но что делать с этим интересом, как им пользоваться, я не понимал.
- Что мне с этим делать? - спросил я у Иоанна.
- Почитай Тору, - сказал Дед, - там сказано, чего делать не надо.
- Дед, я уже не раз читал, чего делать не надо. А что можно делать?
- Что можно - тебе ещё рано. Стань мастером сначала. Потом с Вестью сходишь. А там решим.
Закон, данный через Моисея, я знал неплохо. Но так как во мне кипела юношеская кровь, то я быстро находил несоответствия и даже противоречия между Древним договором и Новым, явленным Рабби. И во мне зрели вопросы. И главный из них: если Учитель принёс Новый договор Бога-Отца с человеком, то надо ли исполнять старый? К одному ответу на этот вопрос мы с Дедом пришли не сразу, ведь Дед был иудеем, а я эллином, язычником по крови. Конечно, язычником я себя не считал - многобожниками эллинов называли иудеи. О чём эллины, в общем-то, не всегда догадывались - эта тема их просто не беспокоила. Они любили и уважали богов стихий и пространств, которые даровали им и урожай, и дожди, и счастье - или несчастье, если ты был невнимателен к ним. И конечно, народы всех земель очень уважали Зевса, отца всех богов. Римляне называли его Юпитером. У иудеев было своё, исключительное мнение в этом вопросе...
Из сочинений древних пророков-иудеев я больше всего любил Книгу Притчей Соломоновых. Любил читать и поэтическую, философскую Книгу Экклезиаста: рассуждал вместе с пророком и предлагал свои соображения на его вопросы, исходя из того, как я понимал принесённое Учителем и что я узнал из книг философов-греков.
Особенно были близки взгляды Хрисиппа, Зенона... Волею провидения именно их труды и воспоминания о Пифагоре с детства оказались перед моими глазами. Я чувствами соглашался с древними стоиками: не имеет никакого смысла противиться судьбе, воле провидения; достойное, благодарное приятие неизбежных обстоятельств превращает жизнь в победу над трудностями, в стремление к внутренней свободе. Любое знание исходит из ощущений, считали они.
Из размышлений стоиков у меня сложился образ: душа подобна папирусу, на котором записывается каждая твоя мысль, а главный способ такой записи - это ощущения, чувства. А бог Зевс находится в центре Мироздания и оттуда распространяет свой творческий Огонь по всему Космосу...
При параллельном чтении философов-греков и книг древних иудейских пророков во мне возникало неразрешимое напряжение. Творящий Зевс мне был более понятен, чем близкий ему в чём-то Господь Воинств - Саваоф. Попытаюсь пояснить на примере Книги Иова. Я не про самого Иова, который из-за несогласия со своей судьбой терпеливо получал всё более сложные уроки до тех пор, пока не согласился с Волей Вышней и не возблагодарил Небо. Имею в виду описанный в этой Книге образ Создателя. Как я понял, однажды к Господу пришли Его ангелы. Он спросил одного из них, по имени Сатан: 'Как поживает непорочный раб Мой Иов?'. Сатан ответил: 'Не даром ли Иов чтит Бога? Стоит Тебе тронуть у Иова всё, что Ты ему дал, он скажет Тебе в лицо хулу. Ручаюсь'. Тогда Господь сказал ангелу своему, Сатану: 'Теперь всё, что есть у Иова, в твоих руках, только его самого не трогай'. Ну и отправился ангел Сатан соблазнять Иова хулить на Господа по поручению самого Господа...
Вот тут у меня начинала трещать голова: зачем Началу, Творящему жизнь в бесконечном пространстве Космоса, посылать своего ангела соблазнять Иова? Я не находил ответа на этот вопрос. Тем более что Дед, в котором для меня, вне сомнения, присутствовал Дух и Свет самого Рабби, объяснял мне, что Бог - это Любовь и Свет, Он никого никогда не наказывает...
Когда я уставал думать, а Деда не было дома, я бежал либо к Дионису в мастерскую, либо к Оливии в её рощу...
В роще собирал сухие ветви и сучки. Потом разводил костёр недалеко от линии прибоя и пел песни. Оливия приходила и танцевала вокруг костра, ритмично позванивая маленькими серебряными колокольчиками, которые как будто жили на её пальцах.
Я брал с собой лепёшки, сыр, фрукты. Ел сам и, по совету Оливии, оставлял дары на камне, недалеко от костра, для детей Земли: зверьков, птиц, букашек, живущих в роще, а значит, и для её хозяйки.
Оливия иногда тихо заглядывала, - даже я не замечал её, - на вечерние посиделки в доме Деда, куда приходило двадцать-тридцать человек. Среди них были и мои друзья, нынешние и будущие, ведь на такие встречи любили прибегать дети.
- Добрые люди собираются в вашем доме, - улыбалась Оливия, глядя мне в глаза. - В Иоанне светлая Сила Посланника и добрый он, вот добрые люди к нему и притягиваются. И к тебе тоже притягиваются, Евсей. В тебе есть живой Свет. И его не становится меньше, хотя ты уже взрослый, уже мужчина. Обычно с возрастом живой Свет уходит, а в тебе его становится больше. Это хорошо. Это хорошо для меня, для нас, для Земли...
- Объясни, Оливия, если можешь, почему есть этот Свет во мне, ведь я не знал Рабби? И почему это важно для тебя? Ты не такая, как мы.
- Среди вас, людей, живут простые слова Посланника: 'Чистые сердцем Бога узрят'. У тебя чистое сердце. Это твоё качество, которое ты умеешь хранить. Мы, хозяева, божества, не меняемся во внутренних качествах. Мы имеем личные различия, но они неизменны. Вы способны меняться внутри себя. Но не только в сторону Света... Ты способен беречь в себе живой Свет. Беречь его в себе - значит, отдавать его всему живому. Это простой секрет. Иначе этот Свет не сохранить...
Рабби - Посланник Неба. Все божества Земли, хозяева гор, лесов, озёр, рек, лугов, морей знают о Нём и для чего Он пришёл. Он не только принёс много живого Света, который растворяет тьму - Он учит вас источать такой же Свет. Он просто и понятно объясняет вам, как стать живым Светом. Через Него этот Золотой Огонь течёт постоянно. Он хочет научить вас быть такими же, Он необычный Человек. Вам надо стать такими же.
Если люди научатся источать Свет, то Земля вместе со всеми своими детьми будет жить и расцветать. Если не научатся, Мать однажды начнёт задыхаться. Если Мать будет задыхаться, всему живому не поздоровится - ни вам, ни нам.
Я задумался. Оливия продолжила:
- Ты же любишь меня и хочешь, чтобы я была долго, всегда, - она внимательно смотрела на меня с лёгкой улыбкой, - вот и береги огонь живого Света: отдавай его всему живому, учись жить так, как говорит Посланник. Те, кто будут учиться жить вместе, общиной, как делаете это вы, во имя друг друга, отдавая в заботе живительный Свет, будут хранителями этого Света в трудные времена.
- Оливия, а трудные времена - это сейчас? Некоторые из нас ждут скорого Страшного Суда, уже в этом поколении, и что Рабби скоро вновь придёт... - сказал я, покраснев от её слов о любви.
- Да, трудные времена уже наступили. Но что такое 'скоро'? Для меня это несколько веков... В течение твоей жизни то событие, которое описал Посланник, не случится. Впереди ещё много горя - чтобы вам научиться быть вместе. Не вижу, что близок конец моего мира. А вы уже себя своими делами наказываете: вы получили Закон - значит, Суд уже идёт.
В одно из общений Оливия подсказала мне, как лечить ближних, прежде всего детей и тех взрослых, которые стараются понять, как жить, чтобы не болеть.
- Это несложно, Евсей. Ты же чувствуешь меня, значит, видишь. Так и любого человека можешь почувствовать и увидишь его состояние, увидишь его боль. Она находится там, где вошла в него - как грязное пятно. Соединись мысленно с человеком, соединись с ним своим чистым, светлым полем и раздели с человеком его боль: возьми, вдохни часть пятна в себя, в своё поле. Ему сразу станет легче. Но вбирай в себя только часть боли. И научи человека наполняться Светом, научи его молиться так, как умеешь сам. Оставшуюся боль ему надо растворить своим усилием. А чтобы боль не вернулась, он должен учиться не приносить боль никому живому. Особенно тогда, когда понимает, что может сделать кому-то больно. Учи детей этому. Надо с детства понимать, откуда берётся боль: нельзя без явной нужды ломать ветви деревьев. А если такая явная нужда есть, надо сначала обратиться с просьбой к Природе, к Земле, объяснить свою нужду и проявить желание восполнить забираемое.
Перед тем, как взять чью-то боль, молись сам, наполняя себя светом и благодаря Господа за возможность быть полезным ближнему. После того, как возьмёшь чужую тяжесть, молись снова. Потом наполни молитвой и благодарностью сосуд с проточной водой и омой себя. Последнее желательно, но если возможности нет, омывайся молитвой и благодарностью. Омоешься светлой водою тогда, когда будет возможность.
- Дорогая Оливия, - засмеялся я, - раньше я думал, какой же я молодец: сумел первым увидеть тебя, поймать взглядом! Теперь вот гадаю, кто же кого поймал...
- Какая разница, дорогой Евсей, - улыбнулась она, аккуратно позванивая серебряными колокольчиками. - Тебе надо иметь в виду, что иногда девушка может так пройти мимо парня, что он первым обращает на неё внимание...
Глава 5.
В нашем городке вокруг Иоанна с Прохором жила и потихоньку росла дружная община, дружная церковь. В пору моего восемнадцатилетия нас было немногим больше двадцати человек, а если считать и детей, то больше тридцати. Называли нас 'христианами' - идущими за Христом или принадлежащими Христу-Помазаннику. Мы учились быть добрыми и заботиться друг о друге. Наша жизнь строилась по подобию иерусалимской общины, основателями которой были прямые ученики Рабби: Иаков, брат Учителя, Симон, которому Учитель дал прозвище Пётр (Камень), Иоанн.
У нас было общее имущество, общий стол. И общие трапезы, где в память об Учителе преломляли хлеб и вкушали благословлённое вино. Так мы выражали своё причастие к Слову Отца. Принимали пищу с радостью и с благодарностью Господу. Такие трапезы сближали нас неизбежно. В завершении трапезы мы делились событиями своей жизни, радовались успехам друг друга - учились радоваться успехам ближних, открывали свои слабости. Последнее было, конечно, по желанию. Чьё-то покаяние принимали с благодарным поклоном и огромным желанием прощать и быть прощённым. Мы знали нужды друг друга, проговаривали их открыто и старались, чтобы одни и те же нужды не звучали повторно на собраниях.
Мы жили жизнью друг друга, заботами друг о друге, учились быть родной семьёй. Учились быть хранителями Света. Такова была наша Церковь. Благодаря тому, что с нами был любимый Дед Иоанн.
Тогда среди нас был только один диакон - он же и архидиакон, выбранный ответственный за всю нашу не очень большую хозяйственную часть. Он отвечал и за хранение, и распределение общих средств (по поручению собрания), и за общую трапезу, и за порядок после трапезы. И он же знал нужды всех. Диакон, епископ - это были ответственные хозяйские обязанности. Но епископ появился у нас спустя несколько лет, когда община стала заметно больше. Тогда и трёх диаконов выбрали - совет по хозяйству появился. Кем был в общине я? Я был кузнецом, членом родной семьи. Иоанн готовил меня в проповедники, в пророки - так в иудейской традиции назывались вестники времени...
Что было в те дни, около 90-го года от Рождения Учителя, в нашей общинной библиотеке? Была Тора с Книгами Пророков на греческом и арамейском. Читался в основном греческий перевод, поскольку почти все члены общины были из язычников. Были три евангелия - три радостных вести. Третье евангелие появилось недавно и было написано на греческом. Было письмо к двенадцати коленам, которое Иоанн называл письмом Иакова (так его впоследствии и назовут). Было семь писем Павла на греческом.
Три евангелия, которые тогда имелись у нас, получат свои названия спустя 60-70 лет. Но для удобства повествования буду использовать эти поздние названия сразу. Евангелие на арамейском - для иудеев, оно не сохранилось до сего времени целиком, только короткие отрывки. Евангелие на греческом, которое было написано ещё до моего рождения - от Марка. Евангелие, которое появилось у нас ближе к моим двадцати годам - от Матфея. Оно напоминало евангелие от Марка, но имело в себе и часть из иудейского - проповедь, которую однажды назовут Нагорной.
В своей библиотеке мы имели не по одному варианту евангелий от Марка и Матфея, а эти варианты, благодаря заинтересованности переписчиков, отличались друг от друга важными, на мой взгляд, моментами. Но об этом расскажу позже.
Мы имели и евангелие от Иоанна, но Дед не отдавал свою повесть по церквям, мы читали её только в своём городке. Он любил живое общение, в котором была возможность что-то пояснить. А мы очень любили слушать его и задавать вопросы.
Через путников-вестников наша община поддерживала связь с другими общинами Азии, Антиохии, Рима, Иудеи, Египта (там была яркая община в Александрии).
Помню слова, которые любил говорить нам Иоанн в своих проповедях. Привожу сжато:
'Не забывайте, молодёжь, краеугольный камень всего - любовь. Кто не любит, тот пока во власти смерти, и нет тогда смысла рассуждать о Божьем. Живите готовностью отдавать жизнь за братьев своих. Постоянно держите сердце открытым к тем, кто в нужде пребывает. Кто говорит, что Дух Рабби в нём, должен и поступать так, как поступал Он. Кто исполняет Волю Отца, живёт вечно.
Лучше не говорить о любви к Богу, которого не знаешь, если не любишь брата иль сестру, которых знаешь. Только в любви воскрешение, жизнь и нет смерти.
Истинность своей любви надо доказывать на деле, а не только одним языком.
Кто любит мир - в том нет Любви. В Любви нет страха, истинная любовь изгоняет страх; страх же связан с наказанием, кто боится - не познал вершин Любви.
Бог - это Любовь и Свет. Тот, кто живёт в любви - в том живёт Отец.
Отец дал всем нам вечную жизнь, и она - в Его сыне, в Его Слове'.
'В исполнении Его Слова,' - иногда добавлял Иоанн.
- Дед, любимый, помоги разобраться, - обратился я как-то к Иоанну, когда общался с ним вместе с друзьями: Дионисом, Гектором и Марком. - Мы читаем уже четыре истории о Рабби. Есть различия в событиях и даже в Его словах. И о Его рождении по-разному написано. И даже разные списки евангелия одного автора имеют различия. А ещё есть письма учеников, несколько писем Павла - в них тоже свой взгляд на Рабби и на Его воскрешение из мёртвых. Как же при таких различиях единую церковь создать? Может быть, надо написать одно евангелие, одну историю, собрав туда точные, совпадающие события и слова?
- Детки мои любимые! Вот почему разговор живой и важен. В разговоре можно передать главное - Дух События, почувствовать и запомнить Дух Рабби. Пояснить, что непонятно. Потому и не спешу свой рассказ отправлять по церквям. Ведь и моя история разнится с историями братьев. И если отправить её ко всем, а пояснить уже не смогу, так ведь ещё путаницы добавлю.
Память ведь недолгой бывает. Писать я, да и другие, начали не сразу, спустя годы. Некоторые смерть неграмотными приняли. А с их рассказов кто-то что-то запомнил и записал, а другой переписал... Вот и посудите, что могло получиться.
В Иерусалиме, когда уже Рабби с нами не стало, мы не раз с братьями вспоминали события и Слова Его. Что вспомнили из Слов Его, записали себе как памятку - Иаков, в основном, и записывал. Потом разошлись с Вестью благой в разные стороны, торопились пасти Его ягнят. Только с Иаковом и Петром чаще виделись, строили вместе общину в Иерусалиме. Иаков, брат Рабби, был грамотный и Тору знал, но он у нас старшим в делах духовных был, нашим первосвященником в Иерусалиме, ему писать воспоминания было некогда. Да и не ходил он вместе с Рабби, окончательно сблизились они пред Вечерей той...
Симон, который Пётр, так и не научился писать ни на арамейском, ни на греческом - не успел... У него времени оказалось меньше, чем у меня. Но его рассказы мог Марк запомнить и что-то записать. И каждый жил со своей памятью: что осталось в ней, то и рассказывал, или фантазировал...
А теперь из них уже и нет никого, все к Отцу ушли. И спросить не у кого. Один Иоанн остался.
Так и спрашивайте, пока я с вами. Потом с этим знанием дальше пойдёте. Помните простое: Отец с тем, кто исполняет Слово Его.
А по поводу одной истории - интересная идея. Но ведь собрать такую историю должен тот, кто точно помнит и события, и слова Рабби. Но таких нет, и я - не такой. А значит, просто появится ещё одно евангелие, отличное от других...
Но Дух Слова Его, Дух Рабби я узнаю и с закрытыми глазами. Вот и вы такими будьте!
- Иоанн, во всех евангелиях описаны признаки Судного Времени. А вот о том, когда настанет это Время и придёт вновь Учитель, сказано по-разному. 'Поколение это ещё не сменится, как всё уже сбудется' - в одной истории. В другой сказано похоже: 'Есть среди стоящих здесь люди, которые не успеют узнать смерти, как увидят...'. У тебя в воспоминаниях другой взгляд, хотя похожий. Но ведь поколение уже сменилось. А некоторые продолжают ждать, что Суд вот-вот произойдёт.
- А ещё везде сказано, что о дне и часе том не знает никто: ни ангелы, ни Сын - только Отец знает, - улыбнулся Иоанн. - Да, мы слышали от Рабби, что Время близко, что некоторые из нас не узнают смерти, как узрят Славу Отца. Я услышал именно так, возможно, это неточно. Когда казнь стала неизбежностью... мы хотели, мы очень хотели, чтобы Рабби вновь был с нами. Мы торопили время. Но у времени свой ход... Что есть 'близко' у Бога? О Дне том знает только Он... А разве признаки Судного Дня уже на дворе?
'Некоторые из вас не узнают смерти...' - я так запомнил эти слова. Я не помню слов: 'не успеют узнать смерти'. Как будто близкие выражения, но...
Что есть 'не узнать смерти'? По-моему, это значит быть живым! В ком есть Слово Отца, у того есть жизнь, тот не узнает смерти! В ком нет Сына, нет Света - тот и не живёт вовсе!
Так давайте жить в Нём, в Слове, чтобы не знать смерти! А когда Он будет явлен вновь, в свой Час по Воле Вышней, Слава Ему! - мы не будем в страхе и не будем прятать глаза от стыда!
Вот так я мыслю...
- Слава Отцу, что ты ещё с нами, Иоанн! - выпалил я и обнял Деда.
- Вижу, что есть ещё вопросы. Спрашивайте, - улыбнулся Дед.
- Деда, есть важный вопрос. Мы же с друзьями читаем не только Тору, хотя и там есть неоднозначные фразы на эту тему. Мы читаем и греков-философов, и про Пифагора слышали...
- Та-ак, - протянул Дед, - становится интересно...
- Иоанн, есть ли новая жизнь? Ведь если Учитель вновь придёт, значит, и мы можем приходить снова? Что Рабби говорил про это? Спрашивали ли вы Его?
- Эх, Евсей! Жаль не было тебя с нами, ты бы и вопросов задал много, и записал бы ответы побыстрее нас, - Дед засмеялся по-доброму - по-другому он смеяться не умел. - Верно рассуждаешь, сынок. Рабби обещал прийти вновь. А как Он приходил в этот раз? Родился у женщины. Значит, можно предположить, что таким же образом родится вновь. И на Иоанна Крестителя он указывал как на Илию... Да, друзья, я верю, что есть новая жизнь, есть новое рождение и предсуществование.
И Рабби говорил нам об этом. Немного, но говорил. Правда, мы не жили такими вопросами. Мы слушали то, что Он нам говорил. И старались понять. А понимали не всегда сразу, поэтому переспрашивали. А Он шутил с нами, улыбался, смеялся. Но делал это так, как никто другой - бережно...
Расскажу две истории про новое рождение. Одна из них есть в моих записях... И вторую, пожалуй, надо бы записать. Оба случая с Андреем связаны, с братом Петра. До встречи с Рабби Андрей был учеником Иоанна Крестителя. А я дружил с Андреем, бывало, сети вместе закидывали. Андрей мне про Иоанна и рассказал - я был крещён Иоанном в Иордане до того, как Рабби встретил. А пророк Иоанн из ессеев был, от них пошёл пророчествовать.
Я это к тому говорю, что Андрея уже с самого начала более глубокие вопросы интересовали. Он как будто был больше готов к встрече с Учителем.
Так вот, когда Рабби исцелил наложением рук человека, слепого от рождения, Андрей спросил: 'Почему этот человек родился слепым - родители его согрешили или он сам согрешил?' А Рабби тогда ответил: 'Нет вины на родителях в его слепоте, каждый из вас отвечает за своё. А на нём должна была проявиться Слава Божия'.
Вот так, слышащий да уразумеет.
А вторая история... Как я уже говорил, Иоанн Пророк был из секты ессеев. Значит, и Андрей наш успел ессеем побыть. А ессеи верили в бессмертие души, в предсуществование - что душа существует отдельно от тела. И Андрей однажды спросил Учителя (я тогда был рядом и брат мой Иаков):
'Рабби, родной! Правда ли, что души дурных людей будут наказаны, а души добрых переносятся Господом в другие тела и им даётся Сила жить снова?'
'Да, правда, - Учитель отвечал с улыбкой. - Когда будет даровано время, дам вам этот Закон более полно. Главное, не откладывайте любовь, спешите учиться любить в той жизни, которая дана вам Отцом - тогда и новая в чистом сосуде дана будет'.
Вот, детки мои, такая история. Братьев моих, Иакова и Андрея, уже нет. Остаётся вам, молодёжь, поверить мне. Рассказал, как запомнил, - завершил Иоанн.
- Спасибо, Деда! - зашумели мы нестройным хором и бросились обнимать Иоанна.
- Ещё будете спрашивать?
- Расскажи об Андрее!
- Так ведь рассказывал уже. Друг он мой близкий, как и Пётр, брат его. Очень разные они были. Пётр - эмоциональный, резкий, вспыльчивый, быстро решения принимал. Андрей - спокойный, вдумчивый, глубокий. Мог бы хорошую Весть написать о том времени. Он всегда внимательно слушал Учителя - пожалуй, единственный средь нас, кто не перебивал Рабби. Подмечал мелочи ценные в поведении Учителя и старался так же поступать...
Женщины его выделяли, любили. Помощник он им был настоящий: умел выслушать, поговорить и не ждал от них ничего, и не брал. Один он у нас такой был, средь близких учеников. Я учился у него общению с женщинами. Но жениться он не успел - один из первых ушёл с Вестью. Аж к Понтийскому морю. Мне казалось, смерти он не боится - в опасных ситуациях глаз не закрывал, не пугался.
Когда Учителя казнили, Андрей хотел идти на место казни. Но послушался нашего общего решения - не надо туда идти, не в наших силах изменить Событие; опасно для него, Андрея, а значит, и для нас...
Погиб он, говорят, привязанным к кресту где-то в Греции. Служил преданно и ушёл чистым, - из глаз Деда бесшумно текли слёзы.
- Верил, что смерти нет... - сказал я почему-то.
- Для Андрея её нет. Он при жизни был живым, воскресшим, у него и сосуд новый будет чистым, - сказал Иоанн. - Если Отец его в раю не оставит.
- Получается, для чистого сердца смерти нет, а есть жизнь вечная, - сказал Дионис-кузнец.
- Да. И Учитель нам это подтвердил, являясь нам, маловерным, после казни - мне, Петру, Иакову... И Мария из Магдалы Его видела... А вот Андрей не видел, ему доказательства не нужны были, - сказал уже без слёз Иоанн.
- Дед, а как Учитель приходил к вам? В теле, на котором раны были от казни? Говорят, есть такая история от одного из учеников: там написано, что Рабби воскрес из мёртвых с ранами на теле, и тело Его можно было потрогать, - проговорил Гектор.
- Давай по порядку... - сказал Дед и немного задумался. - Про себя скажу. Я видел Рабби без ран, через Него просвечивало небо. Прикоснуться к Нему можно было взглядом... И я слышал, что Он хотел мне сказать... Похожие истории мне рассказали Иаков Праведник и Пётр. Таким мы видели Рабби с братом Иаковом и Петром, когда Рабби явился нам утром на берегу озера... Других историй от учеников я не слышал. А что кто-то написал спустя шестьдесят лет...
Да, на днях путник принёс мне одну историю на папирусе. Не хочу, чтобы вы её читали, достаточно тех, в которых вы уже запутались! Там и Пётр к гробнице прибежал, и распятый Святой ел рыбу на глазах учеников, и давал им потрогать плоть свою, а как Его потрогали, так Он и вознёсся в этой плоти на глазах учеников. И другие чудеса, недостойные Рабби...
Дед всё же дал нам читать это евангелие. Он не умел что-то скрывать от нас. И конечно, Дед был прав, как всегда. Написанное в этой книге поднимало много вопросов. Впоследствии эта книга будет названа евангелием от Луки.
Глава 6.
Когда взрослеешь, становишься внимательнее к происходящему вокруг. Я с детства любил смотреть на звёздное небо - искал там мамину звезду. Потом стал замечать, что звёзды способны появляться и исчезать. Не просто падать со светящимся хвостом, а именно исчезать: звезда может висеть на одном месте всю ночь, а в следующую ночь её уже там нет. А теперь я стал замечать, что звёзды ещё и движутся замысловато или повисают большим фонарём в поле твоего внимания и исчезают на твоих глазах, как будто предлагая какую-то игру. И понятно, что это вовсе не звёзды, а либо звёздные лодки, либо небесные колесницы, либо чьи-то напоминающие светильники глаза для наблюдения за кем-то. А вдруг за мной?
Однажды, воодушевлённый непонятным небесным представлением, решил спросить у Деда.
- Дед, помоги. Опять ночью увидел движущийся по небу светильник или звёздную лодку. Ты ведь видел такое. Что это?
- Видел, сынок. Но что это, не скажу. Потому как не знаю. У Рабби, пока Он был с нами, много чего не успели спросить. А как сообразили, что можно многое узнать, было уже поздно.
Давай подумаем, что это может быть? Может, это боги или божества твоей родины, сотворённые, как всё в мире, Всевышним? Что сам думаешь про эти огни?
- Думаю, как ты - что это боги Олимпа. А божества... они на земле, как Оливия, хранительница рощи, - глаза мои горели догадками.
- Вот у хранительницы и спроси, вы же друзья, - улыбнулся Иоанн.
И конечно, как только появилось время после любимых занятий - кузни и общей трапезы, я побежал собирать хворост в оливковую рощу. Оливия появилась быстро, ещё до того, как я развёл костёр.
- Ищешь меня? Знаю, что ищешь, - улыбнулась она.
- А как знаешь? Откуда?
- Слышу мысли твои, когда подумаю о тебе.
- Меня научишь?
- Научу как-нибудь, - ответила она.
- Помоги разобраться, Оливия. Вопросы появились, Иоанн посоветовал к тебе идти.
- Разумное решение, - улыбалась она красивыми оливковыми глазами. - Ответь мне сначала: Ты видишь кого-нибудь из Хозяев, кроме меня?
- Вижу. Я видел не раз мальчика у ручья - он не скрывается от взгляда... А ещё в нашем доме, во дворе, мелькает иногда кто-то невысокий, крепкий, с густой кучерявой бородой, но я ещё не поприветствовал его. А как-то вечером, когда уходил от тебя, увидел, обернувшись, рядом с тобой на берегу высокую женщину с вьющимися светлыми волосами. Она быстро исчезла, растворилась в прибое.
- Хорошо, - кивнула Оливия. - Это божества Земли. В ваше хозяйство иногда заглядывает Виркус - это Хозяин вон той горы. Мальчика, Хозяина ручья, зовут Крукис. А красивая, высокая женщина - Хозяйка нашего моря. Мы называем её Аталия.
- А в небе? Вижу в ночном небе светильники разных размеров. Они могут стоять на месте, могут быстро двигаться и исчезать. Кто они? Расскажи, Оливия, что знаешь о них.
- Да, Евсей, знаю о них немного. Один уровень божеств ты знаешь и умеешь видеть их - это Хозяева Земли. Хозяева могут знать друг о друге всё.
Ещё один уровень богов - Нижнее Небо. Это боги земных стихий. Они рождены Землёй в соединении с Высшими силами, Верхними мирами. Здесь же существуют Помощники - это люди-боги, они умеют жить без земного тела и быть полезными миру Земли, в первую очередь - людям. Люди называют их ангелами. Но это люди, только они чистые.
А вот дальше - Верхнее Небо, Высшие Силы или Верхние Миры. Сколько там уровней, сколько Миров - не знаю. Эти Миры способны творить другие Миры, но сами они тоже сотворены. Их или их посланников ты видишь на шароподобных кораблях.
Высшие боги или высшие Существа могут присутствовать здесь и без своих кораблей. Это зависит от их уровня. Люди их тоже называют ангелами, если замечают их присутствие.
Над всем этим Творец. Все Миры сотворены Им. У Него нет уровней. Ему не нужно Имя. Он Один.
- Можно ли общаться с этими Высшими Существами?
- Можно. Но они решают сами, с кем и для чего общаться. С Творцом не общается никто. Боги могут говорить от Него. И обозначать себя так, как увидят нужным для своих целей. Человек обычно не может различать, с каким миром общается. Он слышит название.
- А Рабби? Кто Он, по-твоему? От какого Мира? Как ты это видишь?
- Он не общался с Высшими богами. Они наблюдали за Ним. Это мы видели. Он не пророк, как те, кто общается с богами разных уровней, говорящими от имени Творца. Я не вижу Того, от Кого Он пришёл. И я не вижу, куда уходят люди после смерти: я могу видеть людей только сорок дней после их ухода из тела. Поэтому предполагаю, что у людей может быть свой Творец, с которым связаны только те, кого Он создал. Такого Света, такой чистоты Света, как у Рабби, я не видела за долгие века ни в ком из людей. Это говорит о том, что Он особенный Человек, с особой Миссией. Подобного Света нет и у Высших Богов. В них другой Свет. Свет, идущий от Рабби, целителен для Земли, для всего живущего на ней.
- Как здорово, любимая Оливия! - я поклонился Хозяйке в радостном, можно сказать, восторженном от общения состоянии.
И тут произошла ситуация, о которой можно было бы и не рассказывать - она не была эстетичной. Если использовать ёмкое иностранное слово, это был конфуз. Эта ситуация запомнилась мне навсегда благодаря образцовой реакции Оливии. Ведь я воспринимал её красивой девушкой, а не бесполым существом. В общем, от радости моя диафрагма надавила на пищеварительную систему, и та издала достаточно громкий, негармоничный, на мой тогдашний взгляд, звук - кажется, звук был двойной...
На какое-то время я впал в сильное смущение, кровь прилила к голове. Но Оливия, удивительное создание, тут же сказала с непосредственной улыбкой, позванивая колокольчиками:
- Я тоже люблю тебя, Евсей. И с радостью поддержала бы тебя таким же удивительным образом, но я так не умею. Несмотря на моё большое желание продемонстрировать что-то похожее... Будь и дальше здоров, мой дорогой, очень нужный мне друг.
Спазм отпустило - я смеялся до слёз. Оливия легонько прикоснулась к моей руке:
- Мы нужны друг другу... Скоро ты полюбишь земную женщину. По-другому, сильно и надолго... - и мелькнула в сторону рощи.
Утром я всё подробно рассказал Иоанну, про конфуз тоже. Дед захохотал, именно захохотал:
- Вот бы Рабби послушал такое! Вот бы Он хохотал... Эх, Евсей, жаль, не было тебя рядом с нами...
Тут уже захохотал и я, больше от удовольствия, что развеселил Деда и мог бы развеселить Учителя.
- А что, Учитель тоже громко смеялся? - спросил я.
- Ещё как! Иногда, - ответил Иоанн, вытирая слёзы.
- Он над вами шутил?
- Над нами в первую очередь... Пошутить мог и с незнакомыми. Делал это не как все, с заботой.
- Дед! Расскажи, будь другом!
- Так не для того собрались же. Ты ж с Оливией про богов общался. Тема, вроде, серьёзная...
- Ну чуть-чуть, Дед любимый, - канючил я.
- Вот такая, коротенькая история... Человек один, иудей, спрашивает у Рабби: 'Почему твои ученики не постятся? У Иоанна Пророка и у фарисеев ученики постятся'. 'А Иоанн и фарисеи сами постятся?' - спросил Он со своей доброй улыбкой. 'Да, конечно!' - человек отвечает. 'А Я не пощусь! - засмеялся Он. - А если Я не пощусь, с чего бы ученики Мои постились?'
- А ещё, Дед? Чтобы про вас было.
- Ладно. Ещё одну... Законники говорят как-то нам с Петром: 'А почему это ваш Учитель ест за одним столом со сборщиками податей и грешниками, просящими милостыню у храма?'. Мы, честно, не нашлись что ответить. При случае спрашиваем у Учителя: 'Рабби, законники нас спрашивают, почему это ваш Учитель ест за одним столом с мытарями и грешниками? Мы не сразу нашли, что ответить. Потом подумали: получается, мы не грешники, раз Ты вкушаешь вместе с нами?' Он засмеялся: 'Друзья мои, не выдумывайте! Вы самые настоящие грешники. Для чего бы я позвал вас, если б вы были праведниками? Врач ведь приходит к тем, кого надо лечить, а не к здоровым. Были бы вы здоровы, вам бы так не повезло, и не сидели бы мы сейчас за одним столом...'
Тут уже я рассмеялся.
- Ну хватит пока историй, - улыбался Иоанн. - К тому, что ты узнал от Оливии - про три Неба, у меня тоже есть что добавить, кое-что необычное... Сегодня под утро видение мне было: Стефан приходил с незнакомым старцем. Стефан такой же, каким я его знал - молодой, красивый и одет так же. Об огнях в небе он сказал, что в таких светящихся колесницах приходят на Землю боги Верхнего Неба. Он видел, как два таких Существа спускались по лучу света. Они похожи на людей и на ангелов, от них исходит свечение. Один из них был больше обычного человека, другой - меньше. Стефан хотел приблизиться к ним и заговорить. Но у него не получилось, ангел остановил его взглядом... И потом ангелы исчезли. Ещё он видел однажды, как из колесницы, висящей высоко в небе, яркий луч света упал на человека. Человек сначала замер и не шевелился, потом упал на колени и долго молился... Я спросил у Стефана: 'Где ты?'. Он ответил: 'Недалеко!' Вот такие чудеса, сынок.
- Дед! Вспомнил! Перед Оливией опозорился - из головы вылетело важное. А сейчас вспомнил... Она говорила, что в древние времена, тысячи лет назад, верхние боги чаще появлялись на Земле. Они умеют уплотняться, становиться похожими на людей. Ну как идеальные, красивые люди. Было время, когда избранные женщины рожали от них детей. Такие рождённые могли жить очень долго. И их дети тоже... Я спросил Оливию: 'Ты тоже живёшь так долго? Ты живёшь вечно?' Она ответила: 'Я появилась тогда, когда на Земле появились моря, горы, леса, реки... и люди. Роща обновляется, старые деревья превращаются в новые - обновляюсь и я... Но без вас, людей, мы жить не можем'.