Этой ночью на внутренней стороне век показывают "Дискавери".
Зебра идет к водопою. Оглядывается, настораживает уши, отгоняет хвостом гнус. Громадное солнце, подрагивающее, как шкура на ее боках, ползет к горизонту.
Зебра заходит в мутную воду. И тут же взвивается: навстречу ей распахивается крокодилья пасть.
И я смотрю, как зебра, метнувшаяся к скользкому берегу, бьет и бьет заднимм копытами в воздух, не замечая, что из вспоротого брюха вывалился тяжелый ком внутренностей. Ее слепит боль и паника, она вскидывает круп и бьет воздух. Я смотрю.
...Мальчик сползает по стене, зажимая ладонями густое черное пятно под ребрами. Между пальцев сочится тень. Он приволок ее за собой - бесформенное, непроглядное тащилось за ним горячим комком, он спотыкался о нее и вздрагивал, хватая ртом воздух.
Я сижу рядом, не чувствуя рук и ног. Мы с Мальчиком - сообщающиеся сосуды, наполненные холодной безнадежной паникой, и я ощущаю, как она гуляет по телу, от пальцев ног до лица.
- Дай я посмотрю, - зачем-то требую и тянусь к ране. Мальчик послушно разжимает липкие пальцы.
Тень, вывалившаяся из раны - чужая. И я не сразу понимаю, что она там не одна. Их десяток, не меньше, переплетенных, свитых и спаянных, шевелящихся, тяжелых и пульсирующих теней.
И я знаю каждую из них.
Разматывая теплые резиновые кольца, бережно укладывая их на место под тонкое поскуливание Мальчика, я узнаю изгиб чьей-то шеи, выпуклость позвонков. Тонкие острые пальцы. Пятна, прорезанные на месте глаз - шальных и раскосых, я помню. Чьи-то до боли раскинутые плечи. Я знаю их. Я знал.
Мальчик стягивает края раны. Снова вдавливает ладонь. Хрипло и неохотно роняет: