Аннотация: ... история из "кшшиных" - а кто такие Кшши, можно узнать здесь ( рисованные истории! :) http://kshinye-listya.livejournal.com/profile
История о Сёнрене
из кшиной книги Тополя
В ванной мерж. Материализовался.
Мерж - это помесь моржа и морского ежа.
Вот вам смешно?
А мою ванну занял мерж,
Я слышу, как он фыркает.
08.08.01. Сёнрен Янгоку.
Я возьму свой альбом за все лето -
в кровельную сдам мастерскую.
Там спрошу: "Мастер крыш, что со мною?
По секрету скажу Вам, мерещилось мне наяву:
Человеком проснулся - порою..."
07.08.01. Сёнрен Янгоку.
*
Сёнрен Янгоку шел в нашу страну с северо-юга, за ним летела теплая метель. Почему-то всем кажется, что они заметили его в какой-то момент до того, как он, собственно, пришел - как легко семенил он по каменистой тропинке, совершая высокие прыжки, когда ему казалось удобным перенестись с камушка на камушек, как стремительно ласкали воздух нелепые длинные полы одежды, похожей на распушившийся цветок вербы, туго перетянутой в талии чем-то уж совсем ослепительно белым... или черным? На серый ноc как будто вот-вот ляжет иней... Да, его сразу очень полюбили, все-все.
Но все-таки многие ошибались, когда полагали, будто отметили его в сознании и тут же безразлично прошуршали мимо... это было бы невозможно, просто невозможно в принципе. Ведь никто потом, как ни напрягался, не мог вспомнить, где именно впервые увидел нашего дорогого гостя. Сей факт стоит объяснить деликатностью самого Сёнрена... Никто же не видел, как сразу позади Сё сгустилась, замаячила хмурая тень - однозначно черная - Фуды Лозеш, и наяву их почти не видели раздельно... к великому сожалению многих.
Сёнрен Янгоку вернулся в лес из Очень Большого Города - так он утверждал, хотя никто, даже старые мрршанники, не помнили его. Он объяснил, что в городе для него не осталось места, что он потерял свою квартирку и даже ванную... так, по рассеянности, - смеялся он и махал лапой, на которой носил четки. И еще кучу важных вещей он потерял, так что и здесь не особо задержится; пойдет дальше. А пока очень просит считать его и его друга Фудо случайно пробежавшими гостями.
Странные речи для иностранца, не правда ли?
Кшшиная древопись.
*
Пришелец охотно болтал о чем угодно, только не о себе. О себе он не любил, но охотно делился разными байками, которые подавал, как притчи, и в один вечер проболтался все-таки, - а Фудо воздвигся над его головой, навис - он сидел на столе, с кузовком ежевики в лапах - и комментировал и дополнял, так что в головах у слушателей оно слилось в одну цельную историю, рассказанную двумя. Это была подробная сага о том, как Сёнрен Янгоку и Фудо Лозешь остались оба без местожительства и много еще без чего, из-за этого познакомились и отправились в странствия.
Вот что рассказал Сё.
Вот что рассказал Фудо.
...Жили-были зверики-хенрики, и с ними белая мышь Сонна, и КриптоГГраф, и Симчок по прозвищу Смычек, крайне наивный, но без него бы ничего не получилось, и, кстати, возможно, именно поэтому. И всем им снился Аргель и бесконечные поляны облаков. А еще они очень любили музыку, олений белый мох, морскую соль и горячее сойвово (это такой густой напиток, его заваривают с сосновыми иглами, а с чем еще - я не знаю).
Хенрики играли на волынке и саксофоне, Сонна - на контрабасе, Симчок - на скрипке, а КриптоГГраф срисовывал ноты с хрустальных шаров и гадальных карт, дирижировал, внимательно вслушивался, что получается... и в зависимости от того, что ему слышалось, либо доставал из-под кожистого крылышка маленький такой барабанчик... либо, ах, начинал дергать струны невидимых колокольчиков, которые всегда находил у себя над гребешком, если пребывал в прекрасном расположении духа.
Они играли всякую разность в хаварне "Виний Кошалот", во всяком случае, Сё встречал их обычно там и больше нигде. По-настоящему музыкантами там работали только хенрики да Смычек, мышка Сонна протирала столы, а КриптоГГраф сидел в кассе. Но он всегда торопился закрыть кассу пораньше, а мышка, напротив, прибегала до условленного с работодателем часа, а хаварню запирала от посетителей на час позже, что было, конечно, форменным безобразием - ведь приходящие только слушали музыку и ничего не заказывали. А набивалось их в это время в хаварню вдвое больше, чем в любой другой час, они сидели даже на столах и на полу, а кому не хватило места, тот стоял - и никто не высказывал недовольства. Никто, кроме хозяина хаварни. С тех пор, как он узнал ненароком, что за бардак, собственно, творится по вечерам в его заведении, он просто покой потерял. Вечера он предпочитал проводить дома; и вот он дулся в углу в тенях, укутавшись в подушку, и жадничал развести камин - потому что он вообще был скряга; один-одинешенек торчал, как прыщ на щеке, в своей комнатке под самой крышей - снимать такую намного дешевле, а еще соседей получается на одного меньше, - и под ритмичный скрежет ветра о черепицу ворчал, ворчал, ворчал и ныл так, как будто у него болели зубы. Он все думал, как бы ему прекратить музыкантов, не рассердив клиентов, - а музыканты тем временем, попрощавшись с друзьями и пожелав всем спокойной ночи, наводили чистоту и занимались любимым делом иногда до заполночи, а иногда и до самой зари, а потом, если у них оставалось время, расстилали коврики и ложились спать в обнимку под столами. Иногда вместе с ними ночевал кто-нибудь из немногочисленных особо близких приятелей; к этой горстке избранных относился и Сёнрен. Хотя на самом деле он не слишком хорошо их знал. Ему просто стиль нравился.
Но хозяин хаварни жить не мог, пока не испортит такую идиллию! Думал он, думал, и вот что сообразил: в один искрящийся зимний денек, кстати, выходной, он зашел в еще закрытое кафе с утречка пораньше, когда зверушки едва-едва глаза продрали и еще помышляли только о зубных щетках. Он обратился к ним вкрадчивым тоном - таким тоном кот может разговаривать с жарящейся сосиской. "Слушай сюда, - заявил он, - ребята, вы слишком много напрягаетесь. Так нельзя! Это не дельно! Сегодня сами знаете какой день, вот вам зряплата, а вот сюрпрайз: выходное пособие, а кафе я сегодня прикрою. Мне все равно надо провести инвентаризацию. И ко мне тетка приезжает из Клубнегряда. Короче, пока, полчаса на сборы, и чтоб я вас до вечера тут не видел!
"Wow!" - сказали зверушки и возрадовались его правоте и классности. И беспечно слиняли гулять. Они еще не знали, что их ждет!
Вечером они пришлепали, а их вещи лежат на улице, припорошенные снежком. Двери заперты на огро-омный амбарный замок, стекла залеплены картоном. И обьявление:
"Обменяю помещение (в хорошем состоянии) на аналогичное в районе подешевле".
"Найму кассира, музыкантов и уборщика. Господ Хенриков, Симчока, Сонну и КриптоГГафа прос-сьба не обращаться за недоброс-совестностью."
Так они стояли, ошеломленно ткнувшись носами в бумажную витрину и ничего не соображая. Другого помещения у них не было, так что ясно - музыке конец. ...Меж тем ночевело, морозец щипался все активнее, пробирал пальчики лап и иные конечности, глянцевито прильдевал слезинки... понемногу вырастал в Морозище и уже очень чувствовался, а что делать, таки непонятно. Тут мимо случился Сёнрен... он шел домой, так как с полдника уже знал, что хаварня закрыта надолго, и делать ему на этой пустынной улице в непривычно поздний час было ну совершенно нечего. Увидел, изумился, подошел поздороваться, влет оценил положение и вывод сделал такой:
- Холодно тут. Пошли ко мне пить горячее что-нибудь, а там поживем - будет видно.
Мерзлые зверики очень обрадовались этому приглашению и немедленно отправились в гости, пить сойвово (это такой напиток из сосновых иголок) и лечить простуду конфитюром из бузины. Потом, когда отогрелись, пришел разговор, сперва сбивчивый, потом неторопливый. А когда сердца окончательно оттаяли от горечи обиды, достали инструменты и начали играть - все то, что играли обычно только когда оставались совсем наедине с собой. Все в комнатке Сёнрена поросло белым мхом, и им это ужасно понравилось. А Сёнрен увидел, что у всей компании за спиной во время игры трепещут полупрозрачные, мотыльковые крылышки, и он узнал, что репетируют они ни больше, ни меньше чем музыку Рассвета. И возник высокий, увенчанный оранжевой лосиной короной Аргель и повел партию на трубе. А все кактусы зацвели.
Вот тогда-то в ванной и образовался Морж. То есть не прямо тогда, а несколько дней спустя, наверное, в среду. Как раз пылинки плясали в теплом комнатном воздухе, а Сёнрен валялся на спине... он тогда как раз остался один, вся компания время от времени куда-то испарялась - быстро и бесшумно, озорным горохом ссыпаясь вниз по долгой лестнице; то за хавкой, то за заваркой, то просто проветрить мозги. Так вот, Сёнрен лежал, раскинув руки, и ему смутно хотелось какого-либо действия - порисовать, что ли, на оконном стекле, надышав... либо усложнять мыльные пузыри: чувствуется, что это очень важно, но вот что конкретно... да к тому же исполинская лень; и он стал думать о минувшем лете: было жалко, что оно кончилось. Летом Сёнрен бродил по раскаленным крышам босиком и зарисовывал в альбом, как плавится, колеблется город - это был необходимый этап в осознании переменчивости Мыльных Пузырей, а пузыри составляли дело всей жизни Сёнрена. Он их очень любил, они его увлекали, но последнее время как-то приелись. А когда закат выливал на улицы полной мерой кирпично-красный и малиновый цвет, Сёнрен спускался вниз и шел обедать-завтракать-ужинать-пить-чай в одну из маленьких, заколдованных, медитативных чайных.
Вот так он созерцал бесконечность, пока в ванной сама собой не зашумела вода, запахло солью и водорослями. Некто удовлетворенно отфыркался. Сёнрен посмотрел на него внутренним зрением, горько улыбнулся и сложил стихотворение.
А потом кто-то долго трезвонил и колотил об дверь, но пошевельнуться было по-прежнему невероятно лень, тем более что Сёнрен знал - это сосед сверху, он же домовладелец, жаждет ругаться из-за музицирования по вечерам.
...Вы еще не забыли о хозяине "Винего Кошалота"?..Так вот, домовладелец и сосед сверху, который стучался к Сёнрену, - это тоже он. Так уж совпало. Дела у него шли с некоторых пор не ахти как, а уж каково ему были все эти дзен-динь-динь-трень, оккупировавшие жилплощадь прямо под ним, словно в отместку, и сказать невыносимо. Он прятался под подушку, накрывался одеялом, но музыка настигала его. Он стучал в пол щеткой и топал ногами, но его упорно не слышали. Тогда он спускался вниз и грозил выселением. Музыка стихала. Но вот именно тогда - в тишине - она досаждала бедняге еще пуще. Он слышал ее отовсюду. Она звучала у него в голове. Он ловил себя на том, что напевает и насвистывает отдельные куски, и сердито прерывался. Музыка влетала в его сны и дразнила несуществующей возможностью полета. Ему хотелось стать летучей мышью - во сне, конечно. В тишине у него пухла голова, он заматывал ее красно-зеленым шарфом и делался вовсе несчастным.
Постепенно вошло у него в привычку уходить из дому сразу после обеда и бесцельно слоняться. Пока ноги его гудели от усталости, но не знали покоя, он чувствовал себя болезненно счастливым; болезненно - это потому, что мелодия не оставляла его, как самый верный друг, как прикормленный бродячий пес. Она лилась с крыш, срывалась вместе с сосульками с карнизов и водосточных труб, задорно крутила флюгера и пригревалась под пуговицами пальто в трескучие морозы. Например, в Новый год. Друга у него еще ни разу не было. У Фудо - фактически бездомного домовладельца звали так - завелась скверная рассеянность, он небрежно одевался, забывал сам себе платить квартплату и, соответственно, брать ее с других. Жильцы его постепенно разъехались, тихо и незаметно, как будто договорившись оставить его одного еще до зимних праздников. Дом опустел, хотя Фудо старательно делал вид, что все идет как прежде.
Все бывшие жильцы присылали открытки: у всех случилось что-то хорошее, и они, как видно, считали, что в этом есть заслуга Фудо. "Ваш дом принес мне удачу: если получится, сохраните мою старую комнату, весной или осенью я вернусь". Фудо перебирал дрожащими лапками яркие конвертики и ничего не понимал. Ему никогда не присылали открыток: с родственниками он перессорился, друзей у него не было.
Он было открыл заново хаварню, и с большой помпой, да поначалу все и шло великолепно... но попозже как-то покатилось по наклонной, все мерзее и быстрее, так что пришлось ее продать по дешевке. Его это почему-то не особо расстроило, так себе, прошло незамеченным. Зато он мог себе теперь уже позволить ходить по чужим забегаловкам и сравнивать разную кухню. И покупать мороженое. В любом количестве.
Вот так и пролетела зима.
А весной, на исходе марта, разразилась первая гроза - вот тогда-то это и случилось.
Фудо, против обыкновения, сидел дома и разбирал старые счета. Его мучил приступ скаредности, посему он их разбирал, не зажигая свет. Буквы и цифры юлили, но он таки констатировал - положение адски плачевное.
Словно подтверждая его подозрения, единственное окно неторопливо, но неизбежно заволокло такой лиловой, черной, слоистой тучей, что ни зги не видно. Грянул гром. Снова - и раскатился по всем невидимым просторам железной погремушкой.
Снизу взялись за смычки и прочее, Фудо не разбирался в этих штуках. Но сегодня они в кои-то веки кстати. Вон как ливануло! Молния, грохот и молния! Гром, захлебывающийся потоками хляби! Сегодня он даже ждал их игры, хотя ни за что бы себе в этом не признался. Если честно, он даже как-то подумывал, не взять ли их обратно на работу, совсем запамятовав, что хаварня ему больше не принадлежит. Однажды он даже спустился с это мыслью на пролет ниже и долго жал на кнопку звонка. Наконец там зашебуршились и открыли. На лестничную площадку неожиданно хлынул яркий солнечный свет, окруживший, как нимбом, выглянувшее полузнакомое существо - жилец, которому он сдавал комнату и который приютил музыкантов. Фудо давно превратил для себя постоянное битье в эту дверь в нудный, повседневный ритуал, который исполнял изредка, но с затрапезной добросовестностью. Он так свыкся с мыслью, что дверь ему не отопрут и штурмовать эту твердыню бардака безнадежно, или это солнце ослепило его, на миг вытеснив всякое соображение, - но он оторопел и совсем забыл, зачем пришел.... Сёнрен ему улыбнулся. От этой улыбки домовладелец окончательно пришел в панику: ему вдруг захотелось назвать незнакомца другом, напроситься в гости... Ерунда какая-то!!!
- Добрый день, - сказал Сёнрен, подождав немножко. Ему не терпелось вернуться к столу, где среди хрупких башен из цветного стекла плавал один-единственный, но совершенно необыкновенный мыльный пузырь, вобравший в себя второй, куда меньший, но абсолютно алый и оттого похожий на маленькое живое сердце.
- Платите неаккуратно, - с перепугу буркнул Фудо. - Шумите очень. Нельзя так. Нехорошо. До свиданья.
И торопливо ретировался вниз, даже не думая, что вообще-то не собирался на улицу, а собирался грелкой лечить насморк.
С тех пор больше они не виделись, а Фудо зарекся подходить к замороченной квартирке.
...В этот день, день неукротимой грозы, репетиция удавалась особенно хороша. Распахнули все окна - от духоты. Звук ложился на грозу, как масло на холст; зверики играли как одержимые, шерсть их всклокочилась и встала дыбом, хвосты, у кого они были, нервно дрожали в такт, а глазищи сияли так, что сыпали искрами, и чудилось: вот-вот чего-нибудь прожгут. Даже морж притих и перестал плескаться, а потом притулился на краешке бадьи и - вот сюрприз - достал из-за плавника губную гармошку. Нечего и говорить, КриптоГГраф обрел свои невидимые колокольчики, местами будто даже маленькие колокола. Сёнрен смотрел на ливень. Далеко внизу дождевые струи, ударившись об асфальт, фонтанчиками подскакивали вверх, а в лужах образовывали пузыри, пузыри, пузыри - целую пузыревую империю, могущественный флот, несущийся по мостовым верхом на грязно-коричневых ручьях. Это многое обещало, а завтра, верно, город будет чист... Он ощущал неуверенность - бррр, зябко, - но мимо окна промелькнул Аргель в венке из молний и сердито кивнул... тогда Сёнрен осторожно извлек из складок халата свирель, вдохнул поглубже - и присоединился к оркестру.
Грамм! Это ударила молния, совсем рядом.
Бух! Это обрушилась стена, и вместо нее в проеме встал ужасно подросший Аргель и поднес к губам золотую трубу.
Землетрясение!!!
Тарр-рарам!... это... незаметно куда-то делась крыша и верхний этаж... неважно... ВСЕ это - в урагане МУЗЫКИ, мелодии нежной и юной, знакомой, как сон, и новой, чуть пугающей. Свирелька Сёнрена вплелась в музыку так, как будто всегда там была - по сути, только ее и недоставало до чуда. Сёнрен изнемогал, ему не хватало, с непривычки, воздуха; поэтому пришлось отодраться от свирели и вцепиться покрепче в самого себя. В глазах у него потемнело, голова кружилась - он слушал и смотрел сквозь эту черноту, как, вяло трепыхая крылышками, не прекращая играть, оркестрик в полном составе, включая моржа, под предводительством Аргеля медленно возносится в небо.
Попутно раздался некий треск, но он его не заметил; не заметил он и что летит, вернее - плавно падает вместе с осколками камня, дерева и разных предметов. Он все не мог оторваться от крохотного светлого пятнышка там, вдали.
Дом рухнул, осталась лишь внешняя коробка. А гроза, поворчав, уже важно уползала далее, с востока - на юг. Над городом из конца в конец разлеглась радуга. Над городом сквозь лоскутки тучек пробивалось солнце. Среди руин стоял Сёнрен... мокрый, моргающий, со свирелью в руке, счастливо и бестолково щурящийся на солнце, на облака, на радугу и уходящую грозу. Земля еще слегка подрагивала, успокаиваясь.
Дом рухнул, а вместе с ним и господин Фудо - вы еще не забыли о нем? - со всеми остатками своего благосостояния. Впрочем, к чести его должно отметить, что о благосостоянии своем он не задумался ни тогда, ни после - не задумался серьезно, так как тему для нытья и воркотни он в этом событии, конечно же, обрел и по сей день пользуется.
А тогда он сначала вообще не понял, что происходит. Музыка... та самая музыка, его музыка! Она наступала, росла! Как?!.. Откуда у них?!.. Фудо вскочил - и в этот самый миг под ним провалился пол, и Фудо с обломками мебели провалился вниз, в ту самую нехорошую квартирку - за минуту перед тем, как оркестр начал свой полет.
В гуле, в раскатах тех, прочих "Бам!" и "Грах!" его маленький "Плюх!" оказался оглушительным только для него самого. Он полежал, убедился, что все цело, и рискнул оглянуться.
Вокруг творился настоящий шабаш пополам с безобразником! Изумленный Фудо успел вытаращиться на музыкантов, как будто не замечавших, как все вокруг превращается в руины, - почти сел...
Но тут раздался новый треск, громче прежних, - и вслед за ним незамедлительно обрушилась темнота. А бедный Фудо с воплем упал в нее!..
...очнулся он оттого, что капало на нос. Ледяной водой. Под ним были частью кирпичи, частью земля. И песок. Во рту тоже. Фудо стал отплевываться и искать выход. Он находился в мягкой пещере, которая потом оказалась перевернутым креслом, - словом, его почти не завалило. Он предпринял активные попытки по выкапыванию себя и вскоре выкарабкался на свободу.
Музыка оставила его, но он этого еще не замечал. Вокруг клеилась, оседая в мокром последождевом воздухе, пыль, развалины здания заливал апельсиновый торжественный свет - а посреди всего пошатывался на ветру, как заколдованный, взъерошенный силуэт, немного похожий на щетку, свечу и песочные часы. Это был тот самый, из нехорошей квартирки, жилец... он смотрел в небо, а в лапе держал какую-то дудочку.
Фудо как-то почувствовал, что этот зверек всему причиной, хотя логики в этом не было - разве бывают у землетрясения причины?! И тогда Фудо и совершил самый важный, наверное, поступок в своей жизни: подошел к незнакомому зверьку и попросил: "Пошли отсюда. Пойдем скорей. Возьми меня с собой, пожалуйста".
Они взялись за руки и молча пошли прочь. Так они познакомились, и подружились, и начали свое Странствие, и с тех пор путешествуют вместе уже много лет. Впрочем, это точка зрения Фудо. Сёнрен считает, что происшествие в городе случилось всего-то чуть меньше года назад. Кроме того, он утверждает, что первое, что он услышал от Фудо после землетрясения, был вздох облегчения по поводу разгрома вокруг, а потом совершенно бессмысленная фраза:
- Вот теперь понимаю, почему все они разъехались...
А еще Сё говорит, что Фудо тогда буквально вывел его за лапку, как детеныша, если вообще не вынес: он, Сё, дескать, ничего не понимал толком, да и впал в какой-то вредный транс. И с тех самых пор такой рассеянный, что порой за себя стыдно...
Фудо, напротив, стал энергичен и деятелен, как никогда. Теперь-то он точно понимает, как и что правильно в мире, и старается в меру сил объяснять другим. Они, правда, обижаются почему-то... Он знает лучше всех все на свете, так ему кажется, смысл каждой фразы и события, связь разных дней и зверей, и истолковывает - весьма и весьма охотно, не дожидаясь, пока попросят об одолжении. Только иногда ему хотелось бы еще раз услышать ту музыку. Ну, хотя бы во сне.