Когда я был молод, я плавал легко и бесшабашно, и солнце улыбалось мне, и чайки пели мелодично, и волны шумели как духовой оркестр, играя марш прощание славянки в саду имени Горького, и киты трубили мне как паровозные гудки, и мой кильватер не зарастал как народная тропа к нерукотворному памятнику.
Я мчался как свадебный лимузин с открытым люком, проносясь под аркой цветущих яблонь, я срывал красное яблоко с ароматом от NINA RICHI, и поля невинности перегоняли волны гнущихся трав, и жуку в муравейнике казалось, будто волны гасят ветер.
Течения были как одержимости, то морскими черепахами, то болотными орхидеями. Приливы и отливы, как взбирающиеся по лесенкам штурмующие NOTR DAM, и кверх тормашками летящие вниз, ибо чан с кипящей смолой, опрокинутый Квазимодо пришелся им не по вкусу.
Рифы прятались, как гаишники с радарами в кустах, или бандиты с досками, протыкающими шины, мели миновали меня, смысл жизни - глубина, хоть радость глубже, чем она. Я несся во власти розы ветров, ( как Кант, принося логику в жертву симметрии,) как агент под прикрытием, пряча прослушку в бутоне на лацкане.
Морские животные считали меня за своего, я был многоликим как волшебник изумрудного города, скаты видели во мне ската, а акулы акулу. Милые скаты, птенцы, оперившиеся из детсада для фараонов, они вывернулись наизнанку как конверт, становясь невидимыми, маяча перед носом сыщика Скотланд-Ярда.
Стань моим капитаном Люк Скайуокер и Звездные войны сложились бы в нашу пользу, в пользу кораблей, играющих на скрипках, в пользу скрипок, играющих на кораблях.
Я знал, что штиль это подготовка к штурму, в бурю мой киль становился птичьим.
Я искал место, где нет места подвигу, ветер сносил меня как гибкую пулю, я летел как камень из пращи Давида, но не в лоб Голиафу, а ложь - полиграфу.
Я видел как кит процеживал кубометры воды, как Михаил Таль (гроссмейстер) миллионы вариантов, и из суммы пустяков рождалось совершенство.
Акулы воплощали идею неутолимого голода: они глотали чугунные ядра из пушек как горячие пирожки, а детективы донцовой в метро, склонясь над чужой книжкой.
Если химерам с Нотр-Дам-де-Пари снятся люди, если спруты в морских глубинах смотрят телесериал об итальянской мафии, то тележка в Китае будит рикшу, соскучившись по работе.
Я был как взбесившееся чертово колесо, отправляющее пассажиров, как катапульта во все века и во все среды: кислотные, щелочные, твердые, жидкие, газообразные и магматические, как Эмпедокла в Этну.
Я плыл как кошмар, как строительный кран, не поставленный на тормоз, я плыл как айсберг после встречи с титаником, перхоть на плече слегка портила картину.
Я хотел бы плавать вечно, как муха Солнца, влипшая в янтарь Моря, но, как видно, нельзя, янтарную комнату свиснули фрицы, и я тоже уйду, поминальные свечи сосен сочатся смолой в мою честь.
Я плыл в окружении дельфинов, как последний мамонт в гурьбе юных слонов.
Нарвалы катились на мне как зацеперы, а девятый вал делал меня руфером поневоле, небоскребы волн рушились от касания крыла буревестника.