Выйдя из парка, мы оказываемся на бульваре Гагарина. Он тоже был недавно реконструирован, вернее, отстроен заново. В прошлом году здесь был установлен памятник первому космонавту планеты. Молодой и красивый Юрий Алексеевич вышагивает в своей длинной шинели по нашей улице. Когда-то он шагал по ней на самом деле. Это было в далёком 1966-м году, когда он был в нашем городе с визитом.
Автор скульптуры Равиль Юсупов изобразил Гагарина в высшей степени достоверно: и знаменитая улыбка сияет на его одухотворённом лице, и развязанный шнурок красуется на своём месте.
Но шнурок на правом ботинке развязался у Гагарина не здесь, не в нашем городе, а в аэропорту 'Внуково', когда он шёл по красной ковровой дорожке с докладом к Хрущёву. Краем глаза Юрий видел развязанный шнурок и очень боялся на него наступить.
'Вот сейчас споткнусь, - думал он, - и растянусь на виду у всего человечества'.
Слава Богу, этого не случилось.
За год и ботинок, и шнурок жители нашего города отполировали до зеркального блеска. Каждому обязательно нужно их потрогать.
Трогаем и мы. Затем я фотографирую Ирвана рядом с первым космонавтом планеты, а он фотографирует меня.
- Знаешь, кто это такой? - спрашиваю я.
- Конечно, - утвердительно кивает француз, - Юрий Гагарин, первый космонавт.
- А на кого он похож, знаешь? - продолжаю я допрос.
Ирван жмёт плечами.
- На моего родного брата, - говорю я, - мой брат в своё время тоже был военным лётчиком, и лет двадцать назад выглядел точно так же, как молодой Юрий...
Мы трогаем развязанный шнурок ещё раз, при этом я на всякий случай загадываю желание, мало ли - вдруг исполнится, и смотрим на заходящее солнце. Оно уже почти скрылось за трибунами футбольного стадиона.
Над нашими головами зажигаются фиолетовые огоньки.
Их тысячи. Они развешены на растяжках над всем бульваром, от входа в парк и до площади Ленина.
- Красиво у вас, - говорит восхищённо Ирван.
- А ты не хотел ехать в Брянск, - качаю я головой.
В конце бульвара мы подходим к стене пятиэтажки, на которой прикреплён стенд с военачальниками, героями Великой Отечественной войны. Стенд соорудили недавно, за пару дней до 9-го Мая, до юбилея Великой Победы. Моей маме в этот день исполнилось уже 85-ть (P.S. Ровно через четыре года именно в этот день она уйдёт из этого мира...).
Мы останавливаемся у стенда. Первым слева на нём маршал Георгий Константинович Жуков, четырежды герой. Его портрет знают во всём мире, Ирван тоже знает нашего великого полководца в лицо. Затем следуют маршалы: К.К. Рокоссовский, И.С. Конев, А.М. Василевский и далее по порядку, как мы привыкли их видеть в школьных учебниках.
Я останавливаюсь перед портретом Василия Ивановича Чуйкова. Это под его командованием 62-я Армия защищала Сталинград.
- Бабушка моей жены, баба Дора, - говорю я Ирвану, - служила в молодости у этого маршала главным поваром и тоже участвовала в битве за Сталинград...
Не знаю, вспомнит он потом об этом, когда будет посещать в Волгограде Мамаев Курган.
Дальше мы идём через площадь Ленина, и я показываю Ирвану одноимённый памятник. Недалеко от него недавно установили другой - сове, или филину. Я не различаю этих пернатых созданий, думаю, что это вообще одна и та же птица.
Трёхметровый монумент, в отличие от волка, сделан из берёзовых прутьев. Возле совы тоже теперь всегда толпа зевак. Потом мы идём дальше, к зданию драмтеатра. Напротив него через дорогу памятник Тютчеву. Ирван показывает на него рукой и говорит:
- Фёдор Тютчев.
- Наш земляк, - уточняю я, - и Фёдор пишется через 'фиту', старинную русскую букву. Я тебе потом днём покажу, когда светло будет.
Миновав драмтеатр, мы оказываемся у ЦУМа, центрального универмага. Через дорогу от него высится здание областного УВД, красивое и подсвеченное не хуже Кремля.
- Здесь наша полиция ютится, - говорю я Ирвану, - вернее, её руководство.
Француз удивлённо смотрит на меня.
- Они тут не хило устроились, - подтверждаю я его удивлённый взгляд.
- Теперь и я могу так говорить: 'не хило'? - смеётся француз.
- Можешь, только не у меня дома...
А до него остаётся уже рукой подать, осталось пересечь дамбу через Нижний Судок, подняться наверх, и вот он мой дом. Местные жители дали ему прозвище 'Дом с часами', и под этим именем его знают все в городе...
Через овраг мы переходим по дамбе, сплошь заросшей деревьями и высокой травой. Из его глубины веет прохладой. Ирван останавливается на смотровой площадке.
- Эту дамбу, - говорю я, - насыпали 50-т лет назад. Раньше тут был деревянный мост.
- Что есть дамба? - интересуется француз.
- Понт (мост), - отвечаю я, стараясь выражаться по-французски, - ну не совсем 'понт', он из песка, 'лё саблё', - уточняю я, вспомнив, как будет по-французски песок, - люи аппортэ дё ля ривьер Десна (его принесли из реки Десны), но не в карманах, конечно, а намыли, - это я уже заканчиваю по-русски.
Ирван таращит на меня глаза, но как ни странно, всё понимает. Наверное, мой французский вперемешку с русским не так уж плох.
- Иси рэспирасьон бьян (здесь дышать хорошо), - заканчиваю я свои мудрёные объяснения.
Дальше мы идём молча.
Но вот, наконец, и мой дом. Часы на его башне показывают десять часов. В начале августа в это время уже темно, да и самоё время в прошлом году сдвинули на час ближе к ночи. Говорят, что сделали это в последний раз. Посмотрим.
Дома нас уже заждались, спать никто не ложился. Моя мама опять волнуется.
- Заморишь ты нашего француза, - говорит она, - дай человеку отдохнуть с дороги. Я там вам настой сделала из дубовой коры, напои его обязательно на ночь. Кашлять не будет. И ещё медку подлей в чай...
Я выполняю все её распоряжения, ведь я по-прежнему для неё маленький неразумный сынок. С сегодняшнего дня она так будет величать и француза.
Но, наконец, все распоряжения получены, и мать желает нам спокойной ночи.
Мы остаёмся с Ирваном одни, мы пьём горячий ароматный чай и молчим. Слов на сегодня достаточно. Усталость бродит по нашим телам, но эта усталость приятная. Длинный-длинный день, наконец, закончился.
Жена стелет французу постель в зале на раскладном диване, я провожаю его до места. На пододеяльнике и на наволочках чёрно-рыжими нитями вышиты два тигра. Это бельё я купил в турецком Авсалларе, и мы им ещё не пользовались ни разу.
За окном в сквере всё ещё горят фонари. Их отключат только в половине второго. Свет от них отражается в моих окнах и потом, проходя через папоротники в высоких кадках, которыми моя жена
уставила всю комнату, она любит всяческую заморскую зелень, свет этот ложится на потолок, разрисовывая его сказочными узорами. В такой комнате приятно будет жить французу.
Мы желаем друг другу 'бон нюи' и идём спать. На душе у меня благодать, полнейшее чувство выполненного долга.
23.09.2015 16:45
Продолжение здесь: http://samlib.ru/editors/r/reshetnew_w_s/francuz8.shtml