При няне я была до самой школы. Она проживала в том же самом доме, что и всё наше семейство, только в другом подъезде. По утрам меня отводили к ней. Всем нашим было некогда, все неслись на работу, каждый на свою.
Бабушка Валюся тоже вела активный образ жизни, в те годы она была очень энергична, ей было немногим более шестидесяти лет. Она продолжала трудиться на своём Шарике ( Первый Государственный Подшипниковый завод), плавать в бассейне, дефилировать со своей подругой Валентиной по музеям, выставкам, театрам; непременно в мае месяце плавать на теплоходе по Волге из Москвы до Астрахани с остановками в исторических городах; прибирать, мыть, чистить и в квартире в Кузьминках и на даче в Барвихе (наш троюродный брат Витя (внук родной сестры бабушки) уважительно комментировал - наша баба Валя как трактор! Просто поразительно, какой у нее порядок повсюду! И в доме, и на участке!); принимать гостей, накрывать столы; изучать от корки до корки "Огоньки" с "Новым Миром" и еще непременно по субботам ходить на просмотры моднейших французских и итальянских и советских фильмов в сельсовет, расположенный напротив нашего дачного дома (наследство от прадеда и прабабки).
В здании сельсовета на втором этаже был просторный актовый зал с плотными шторами и большим экраном. Именно в этом зале субботними вечерами показывали фильмы, за весьма умеренную плату. Начинались сеансы обычно в шесть вечера.
Осенними вечерами темнеет рано, но мы продолжали ездить на дачу по выходным. За городом всегда полно дел, всегда есть, чем заняться. Да и прогуляться по округе весьма неплохо, подышать свежим воздухом. А как стемнеет - в кино! Кино обычно ходили смотреть бабушка и тетка (позже, когда немного подросла, к ним присоединилась и я). И если мы с теткой могли пропускать сеансы, то бабушка - никогда! Она пересмотрела все самые лучшие фильмы, которые нельзя было увидеть в кинотеатрах Москвы. Сначала эти фильмы показывали для наших вождей, в кинотеатре на территории дач Моссовета. Для них отбирали всё самое новое и не только советское. А на следующий день киномеханик доставлял бобины с плёнкой для местных жителей.
Так вот я подрастала совершенно прекрасно среди близких и дорогих моему сердцу людей. Пришло время, когда настала пора идти в школу. Так как я родилась в ноябре, то мама решила не дожидаться, когда мне исполнится семь лет, и записала меня в ту же самую школу, в которой трудилась она. До той школы нужно было ехать несколько остановок на автобусе.
К первому сентября мне поручили выучить наизусть два стихотворения, чтобы прочитать их на торжественной школьной линейке, посвященной открытию нового учебного года. Что и было сделано отнюдь не безуспешно. В ту школу я отъездила вместе с мамой три дня.
А потом мама перевела меня в одну из школ, что были как раз напротив нашего дома, виднелись из окон бабушкиной квартиры. Школ было две. Два четырехэтажных кирпичных здания, соединенных между собой длинным стеклянным коридором.
В школе, что правее (виднелась из окна справа) учился мой двоюродный брат. Меня отдали в другую школу. Ту, что была левее. Присматривать за мной, пораньше забирать после уроков с продленки домой, кормить обедом, водить на прогулку, поручили двоюродному брату. Потому что он был старшим! Ему уже шел двенадцатый год!
Брат исправно являлся за мной, когда у него заканчивались занятия. Чаще всего с сотоварищами, его одноклассниками. Он являлся и произносил командирским тоном - Балда, быстро собирайся! Да ладно, на улице застегнешься!
Подталкивая меня в спину. Я даже не успевала как следует попрощаться со своей подругой, рыжей-конопатой Симой-Серафимой. Сима была самой мелкой в нашем классе, и с ней почему-то никто не хотел дружить, хоть и была она таким замечательным-распрекрасным человеком! Я просто обожала свою подругу Симу!
Но мальчишки торопили, им постоянно было некогда, Сима понимающе вздыхала. Мальчишки подталкивали меня и уже на улице вручали палку или доску с расщелиной, в которую они вставляли пистоны. Они учили меня, как нужно правильно бить по железобетонным фонарным столбам, чтобы пистоны с грохотом щелкали, и выделялся пахучий пистонный газ. Восхитительно пахло карбидом.... Попутно и заодно (если была зима и сугробы) меня запихивали головой в сугроб. Столько всего важного и крайне необходимого для жизни мы успевали сделать, пока шли из школы домой!
Около нашего подъезда друзья-одноклассники моего двоюродного брата прощались с нами, заботливо отряхивая меня от снега и поправляя шапку на моей голове. Все расходились по домам.
Мы с Сережей пешком поднимались на пятый этаж (в доме лифта не было), и он тут же начинал хлопотать по хозяйству, разогревая обед. Для нас всегда был приготовлен обед.
Мой младший брат в это время находился в яслях. Он там себя хорошо вёл, никого не кусал, поэтому его никто оттуда не выгонял. Вечером, после продленки мама забирала его из яслей домой (мама после уроков на продленке с детьми оставалась).
А мы после занятий в школе прекрасно проводили время с Сережей. И уроки делали, и леденцы из жженого сахара, и бикфордовы шнуры тоже. Бомбочки еще разные из серы. Шнуры и бомбочки нужно было испытывать, испытания проводились нами на балконе. И бомбочки и шнуры поджигались и сбрасывались с балкона вниз! Естественно, на нас жаловались соседи.
Моя тетка, мать двоюродного брата, была химиком-органиком по специальности. Она любила свою профессию, любила свой ИОХ (институте органической химии имени Зелинского Российской академии наук).
Совсем еще юной девушкой её приняли на работу в лабораторию, которой заведовал академик Алексей Александрович Баландин. Собственно, тётка всю жизнь в ИОХе и отработала, лет до 76 всё туда ездила.
В те времена она подковывала своего сына (и меня заодно с ним) знаниями в области органической химии (и неорганической тоже). Вот именно отсюда и началось Сережино увлечение и бомбочками, и бикфордовыми шнурами.
Но время неумолимо двигалось дальше. Моему отцу предоставили квартиру. Изначально в самом центре Москвы. Но он отказался от той квартиры в пользу семьи своего погибшего товарища. И мы уехали жить в далекое Лианозово. В новенький дом, в четырнадцатиэтажную кирпичную башню. В 1973 году. Мне шел восьмой год.
Переселение было абсолютно не радостным для меня, но зато радостным для моей мамы. А с папой ничего поделать было нельзя (мама и до сих, бывает, сердится на его манеры). Да, папа мог отдать свою последнюю рубашку и ближнему, и дальнему. В буквальном смысле слова. У него все были ближними.
Расположение дома было весьма удобным. Дом находился точно посередине между детскими яслями- садом с одной стороны и школой с другой стороны. От подъезда и до школы и до сада нужно было пройти метров по триста, не более.
Мама тут же устроилась работать в ту школу по соседству и меня туда определила. А брата отдала в детский сад. Папе же пришлось ездить через пол-Москвы, на Фрунзенскую набережную.
Брата мне постоянно хотелось выкинуть с двенадцатого этажа. Он рос избалованным и ленивым, но не без способностей - у него обнаружили абсолютный слух, и ещё он прекрасно лепил из пластилина. Только его способности, к сожалению, никто не развивал.
Конечно, не выкинула я его с двенадцатого этажа! Живой человек всё же!
С братом мы размещались в одной комнате (квартира была двухкомнатной), он любил капризничать, привлекать внимание мамы. Но иногда он становился нормальным. И в таком состоянии он увлеченно лепил солдатиков и лошадей из пластилина и слушал, как я занималась, выполняя домашние задания. Я очень любила читать вслух. Поэтому читала вслух заданное из учебников и заданное по чтению тоже читала вслух, с выражением. Брат лепил тихонечко и внимательно слушал. И переставал капризничать.
По выходным мы, как обычно, ездили на дачу. И во время летних каникул (и прочих каникул) тоже уезжали туда. А там было всё как всегда. Мы все были вместе. Бабушка так же ходила смотреть фильмы по субботам. Вместе с ней мы совершали длительные прогулки в любую пору года. Непременно плавали в Москве-реке. Обычно с мая до конца октября. С "белыми мухами" заканчивали. Плавать я научилась рано, в возрасте двух лет. Скорее всего, неправильно. Потому что правильно меня никто плавать не учил. Сама каким-то образом научилась держаться на воде, так вот и плаваю....
Зимой мы катались на санках с горки на Полякушке или же вблизи от речки Сомынки, впадающей в Москву-реку. Весело было, собиралась гурьба детей, все друг с другом дружили.
Также папа приобщил меня к катанию на лыжах по застывшей Москве-реке. Обычно катались до Архангельского и обратно. По старице, старому руслу Москвы-реки. Еще мы ходили на реку просто прогуляться, пообщаться с рыбаками.
Рыбачили и рыбачат на Москве-реке всегда - и летом, и зимой.
Зимняя рыбалка, на мой взгляд, особенно интересна. Когда дырочки-лунки во льду сверлят коловоротом. А потом рыбаки (и рыбачки, у нас на реке тетя Женя такой знаменитостью была! Все взрослые её просто Женей называли, а чаще Женькой) усаживались в таких громадных тулупах, мохнатых шапках и валенках (словно медведи) на свои рыболовные ящики и сидели так в ожидании "когда рыбка клюнет" с крошечными удочками-мормышками, зажатыми в руке, погруженной в толстенную рукавицу. К марту месяцу солнышко начинало припекать. Рыбаки (и рыбачки) начинали потихоньку рассупониваться. То тулуп расстегнут, то шапку с головы скинут. Хорошо на мартовском солнышке, тепло. Особенно когда безветренно. Солнечный свет и от снега отражается. Снег блестит, сияет. В марте на реку загорать хорошо приходить.
И я вот приходила, с папой. Он ко всем подходил - поздороваться, пообщаться. А я в это время своими делами занималась. Нашла как-то сосульку, решила обмыть от снега в полынье. Полынья первым делом в марте образовывается там, где речушка Сомынка в Москву-реку впадает. Подошла поближе к открытой воде, нагнулась, с сосулькой в руке, лед подо мной и обломился, упала я в воду. Как была, во всём зимнем. Хорошо, рыбаки быстро увидели, вытащили меня. Даже испугаться не успела. И папа подбежал, тут же мы с ним домой отправились. Я как была, во всём мокром. Не заболела, ничего со мной не случилось. Лет девять мне было тогда.
А летом того же года папа придумал мой велосипед к мопеду тросом привязать. Он на мопеде, а я на велосипеде сзади. Упала, конечно, да так сильно, что шрамы на коленях до сих пор остались.
И ещё в возрасте около десяти лет я познакомилась и подружилась со своей Звёздочкой. Однажды, ни с того, ни с сего у меня появилась привычка - поздними осенними и зимними вечерами подходить к окну в квартире в Лианозово, отодвигать занавеску и отыскивать глазами на тёмном небе одну Звёздочку... я подружилась с ней и начала обращаться к ней с просьбой. Просьба всегда была одной и той же - я просила Звёздочку, чтобы у меня была в жизни возможность увидеть мир, во всей его красе.
Я шептала - я очень хочу путешествовать, хочу увидеть другие страны. И пусть я ничего не буду привозить оттуда, никаких сувениров - это неважно. Главное - сделай, пожалуйста, так, чтобы я увидела мир.
Было это в годах 1974-75. В те времена внешние границы нашей страны были закрыты для большинства советских граждан.
Не сомневайтесь - всё было исполнено! Спустя годы, когда я уже фактически позабыла о той моей детской просьбе.
Всё это было безобидное, беззаботное и солнечное детство. Меня любили - и это было самым главным в моей жизни. И меня любили, и я любила всех моих дорогих и близких людей. И летние каникулы были великолепны. Они были наполнены всем, самым важным для детей - прогулками в лес за ягодами-грибами-цветами, катаниями с друзьями на велосипедах, купаниями в реке и даже нашими, детскими спектаклями, на которые приглашались все местные жители деревни и дачного посёлка. К тому же у отца хватало друзей и коллег по работе во многих уголках бывшего СССР. Многие приглашали в гости, и мы отправлялись летом недели на две-три. Чаще всего в Нижний и его окрестности... Более того, в осенне-зимнюю пору года мы не только бывали на даче в выходные дни, но еще умудрялись посещать художественные выставки в Москве, ездили на ВДНХ и в Ботанический сад; нас, детей, водили по театрам. Инициаторами культурно-массовых программ всегда выступали папа, бабушка и тётка. Успевали всё! Несмотря на то, что все были при деле, при делах.