Как это в песне поется? - "на нарах, брат, на нарах, брат, на нарах..." Так вот и мы здесь торчим и - который уже год - пережевываем одну и ту же жвачку, время будто бы остановилось.
Каждый из нас ушел из жизни по-своему: одного хватил кондрашка, другого зарезал на операции пьяный врач, третьего переехала электричка, четвертый сам наложил на себя руки, не вынеся унижений и обид... Все эти истории слышаны-переслышаны, чужие диагнозы, биографии и послужные списки навязли в ушах, но ведь свежих впечатлений нет почти никаких, связь с Большой Землей отсутствует.
- Падлы! - ругает начальство самоубийца Петрунин. - Сколько раз их просили телефон-автомат поставить и переписку разрешить, хоть бы одно письмишко в год! А они все свое: "не положено!" да "не положено!" А у самих, тварей, в кабинетах и телевизоры, и компьютеры с интернетом, каждый день газеты получвют плюс еще шифровки от своих агентов в разных странах... Верно говорят: кто владеет информацией, тот правит бал.
- А вот в Раю, слышал я, по вечерам эротическое кино крутят, - мечтательно произносит юноша Леонид, жертва передозировки героина. - Каждое воскресенье у них развлекательные шоу с участием звезд первой величины.
- Ты бы, дурила, поменьше при жизни безобразничал, тогда б лежал сейчас, развалясь на мягком облаке, да смотрел стриптиз, - огрызается Петрунин.
Впрочем, не в зрелищах дело, интересует постояльцев Того Света совсем другое. У каждого дома остались родные и близкие - как там они? Не промотали ли накопленное отцовским усердием добро транжиры дети, не развратничают ли без строгого мужнина пригляда бесстыдницы вдовы?
От нового пополнения узнать многого не удается. Родственники, соседи и сослуживцы встречаются среди вновь прибывших очень редко - попадаются, по большей части, люди совершенно посторонние, а то и иностранцы. И начинают нудить о политике - а политика эта здесь всем до фени, еще при жизни успела остобрыднуть. Поэтому им быстро затыкают рот - как тому дебилу юродивому, который ошивается в Преисподней вот уже четыреста лет и все порывается рассказать о каких-то разборках при дворе Бориса Годунова.
Может быть, конечно, и было бы любопытно пообщаться с самими политиками - президентами или генеральными секретарями - но этих содержат отдельно от нес, в спецбараке с особыми удобствами. К тому, долго они тут не засиживаются: быстренько пишут отчеты, проходят переподготовку, получают инструктаж - и обратно на Землю, чтобы занять какой-нибудь высокий пост. На людей с опытом государственного руководства всегда большой спрос.
2.
Лично я попал сюда благодаря своей ненаглядной женушке: постоянными издевательствами, скандалами и истериками она довела меня до нервной болезни, перешедшей вскорости в тяжелейший душевный недуг. Отдал Богу душу в психушке, в буйном отделении; состоявшийся затем Страшный Суд хоть и признал меня невменяемым, от наказания не освободил и отправил мотать срок в Ад.
Перед смертью мы объясниться не успели - то ли ко мне в изолятор посетителей не пускали, то ли она просто не возжелала меня навестить. С тех пор, изо дня в день, лежа на нарах, я перебираю в уме резкие, но вполне справедливые слова, которые выскажу своей Татьяне, когда - и если - встречусь с ней вновь. Как вдруг, в одно прекрасное утро, в барак заскакивает Ленчик и с порога кричит, что только что, у проволоки, разделяющей мужскую и женскую зоны, видел мою бывшую жену:
- Рыжая такая, вся в веснушках, совсем, как ты описывал! Я даже - для проверки слуха - позвал ее "Татьяна Батьковна!", и она стала вертеть головой по сторонам.
- Да обознался ты, чудачок! - тут же начинает прикалываться Петрунин. - У него же супруга женщина честная, порядочная, с какой стати ей тут оказаться?
Не обращая внимания на дурацкие подначки, я пулей вылетаю наружу, бегу к ограждению, гляжу - в самом деле она! Хотя узнать ее трудно: постарела, подурнела, "краше в гроб кладут", приходит на ум неуместное сравнение. Сам-то, когда преставился, был я мужчина в соку, лихой, можно сказать, казак.
- Эй, потаскуха, лярва, старая карга, наконец-то окочурилась, милости просим! - ору я, весь дрожа от возбуждения и злорадства. И слышу в ответ до боли знакомый визгливый голос:
- Заткни свою поганую глотку, выродок, псих, подонок, кусок дерьма!
Многое мы еще могли бы сказать друг другу, но разговор наш, едва завязавшись, прерывается оглушительным воем гудка. Пора идти на обязательные процедуры - попросту говоря, адские муки.
Мне, взвинченному происшедшей встречей, не страшны никакие пытки - ни раскаленная сковорода, ни кипящий котел. Но котлы и сковороды, как обычно, еле теплые, почти что комнатной температуры. Здешние власти объясняют это царящим в энергетике бардаком, недопоставкой топлива с месторождений в Сибири. Врут, черти! Сами-то горючее тоннами воруют и пьют, а то еще толкают нам, бедолагам, в оплату разных непристойных услуг.
3.
Известно: как ни меряй крокодила - от головы до хвоста или от хвоста до головы - результат измерений получается одинаковый. То же самое с человеческими чувствами. Говорят, от любви до ненависти один шаг, но ведь от ненависти до любви расстояние точно такое же... Или правильно мне поставили диагноз врачи - тяжкое душевное расстройство, - а сумасшедших, в отличие от горбатых, не исправляет даже могила?
Короче, после первой, омраченной скандалом нашей встречи, потянуло меня к Таньке вновь, и каждый вечер, по завершении наказательных экзекуций, стал я бегать к той самой изгороди. Что удивительно, и она там стала появляться - будто бы невзначай, без всяких уговоров или особых приглашений с моей стороны. Стоим друг против друга, беседуем, причем только о хорошем, а обо всем плохом, что было, ни слова. Как говорится, кто старое помянет, тому глаз вон; родная душа, пусть даже подленькая, родной душой остается навсегда, на веки вечные.
Черти-попкари на сторожевых вышках на нас ноль внимания: нажрутся, козлы, серной кислоты, и все им по фигу. Один раз - в вопиющем противоречии с правилами внутреннего распорядка - мы даже поцеловались через колючку. В пароксизме страсти я и не заметил, как распорол себе щеку - боль почувствовал, только вернувшись в барак. Да что там какая-то царапина, когда все тело в омерзительных трупных пятнах!
В общем - сердце не камень! - простил я своей экс-супружнице все подлости и низости, во множестве сотворенные
против меня. И, по обоюдному согласию, замыслили мы начать новую жизнь - с чистой страницы, с белого, как первый снежок, листа. И впредь не затевать никаких позорных драк и ссор, а преданно любить, лелеять и всячески друг друга ублажать - вплоть до самой очередной смерти. Чтобы люди потом сказали: они жили долго и счастливо и умерли в один день.
- Но если уж заново рождаться, то только ни в коем случае не людьми, а зверями либо птицами, - замечает окончательно залетевшая в эмпиреи Танюша. - Представляешь: ты будешь львом, а я львицей, или ты орлом, а я орлицей. Рыскаем вдвоем среди высоких росистых трав или парим в бездонных голубых высях. Ни тебе начальников, ни зарплаты, сам себе добываешь пропитание, а потом, нагулявшись и насытившись, забираешься в свое уютное логово - или в теплое гнездо - и предаешься томным усладам...
- Если только какой-нибудь кретин-охотник не засадит в тебя пулю, - со свойственным мне скептицизмом возражаю я. - А то еще заловят в хитрый капкан, а потом упекут в зоопарк - на потеху алкашам и ублюдочным детишкам...
И все-таки я внутренне соглашаюсь с Танечкиной идеей. Только вот как ее осуществить?
4.
Проблема реинкарнации для обитателей загробного мира - одна из самых острых и болезненных. Подавляющее их большинство жаждет как можно быстрее вернуться наверх - вернуться, естественно, в новом качестве. При этом многие женщины мечтают сделаться мужчинами, грешники праведниками, негры белыми и наоборот. Находится и немало людей, которые - как мы с Татьяной - хотели бы перевоплотиться в животных.
Увы, многочисленные ходатайства на этот счет почти всегда оставляются без внимания. Мало ли, чего вы хотите, говорит потустороннее начальство, получайте то, что заслужили, - в полном соответствии со своим рейтингом и имеющейся у нас разнарядкой. В этом, дескать и есть великий тайный смысл Бытия.
Совсем уже нереальная мечта - соединиться в новой жизни с близким, любимым человеком. Глупости говорят, будто браки совершаются на небесах. Скорее, делается это в аду, причем в самых сумрачных его закоулках. Оттого-то и получается, что сам ты рождаешься где-нибудь на Крайнем Севере, а твоя естественная и единственная, по всем параметрам подходящая половинка - в Тропической Африке, да еще и в другую эпоху. А потом встречаешь какую-нибудь мымру или стерву и маешься с ней всю жизнь до очередных похорон.
Так что перспектив у нашего с Татьяной плане не видно никаких: есть, правда одна, хоть и очень слабая надежда на друга Вову из соседнего барака - может, он как-нибудь подсобит? Человек-то влиятельный, служит писарем в Загробканцелярии - как раз в отделе переселения душ! Чего ему стоит подсунуть своему шефу нужную бумажку - дьяволы, я уже, кажется, говорил, вечно сидят бухие - глядишь, и подмахнет, не читая. Как тут у нас принято выражаться, чем черт не шутит!
Достаю чекушку метилового (очень популярное среди жмуриков зелье), проставляю ее Вове, излагаю ему свою задумку. Но Вова тоже не прост: спиртягу в три глотка засасывает и начинает выламываться, как медный грош, да еще философии поднапускает.
- И чего тебя тянет на эту хреновую Землю? Вот возьмем, к примеру, меня: я б, при моей-то крыше, давно б уже мог прилично душонку пристроить, ан нет, хожу в невозвращенцах. Потому как понял - настоящая жизнь только за краем могилы и начинается, и название этой настоящей жизни - смерть!
Приходится вдобавок к метанолу наливать ему еще и стакан уксусной эссенции, лишь тогда он размягчается и обещает:
- Лады, хоть ты и дурак, но попробую тебе помочь. Только со львами и орлами вряд ли выгорит, это - вымирающие виды. А вот насчет каких других зверюг - будем думать. Только готовь магарыч - канистру керосина, не менее - неужто думаешь, одной четвертушкой отделался?
5.
Честно говоря, не очень-то я верил, что Вовец свое слово сдержит, но не проходит и недели, как он возникает в нашем бараке, помахивая синим, запечатанным сургучом пакетом.
- А ну, - кричит, - пляши! Вот она, твоя путевка в жизнь, керосин-то достал?
- З-за мной не з-заржавеет, - отвечаю я, заикаясь и мандражируя, - только ты с-скажи, чего там в твоей бумаге прописано? П-пусть не львом и львицей, но хоть тигром и тигрицей б-будем?
- Много будешь знать, скоро состаришься, нервнобольной! - гогочет друг Вова. - Это служебная тайна, понял? Одно скажу тебе по бошльшому секрету: твари красивые и очень умные, да и живут долго, так что сумеешь нацацкаться со своей кралей до полного опупения. Но смотри, не любопытничай, не вздумай вскрывать конверт - не то задержат тебя на границе и отправят назад поджариваться на вертеле.
...Провожают меня всем бараком; самоубивец Петрунин и наркоша Ленечка утирают влажные глаза рукавом. Принимаем по кружки тормозной жидкости на посошок, кто-то затягивает "Прощай, любимый город!", потом присаживаемся на дорожку, резко встаем и, обдавая друг друга могильным смрадом, обнимаемся. Запах отвратный, но ничего, терпеть осталось недолго - уже завтра я буду вдыхать ароматы цветов и целительный воздух горных ущелий!
Выбравшись, наконец, за опостылевшие ворота зоны, я по-быстрому прохожу обязательную предотъездную подготовку. Корректировка генетического кода, установка программы, прививка танатофобии (смертебоязни) - чтобы не помышлять о досрочном возвращении в Ад, очистка памяти - чтобы стереть воспоминания о предыдущей жизни... Выхожу к лифту, связующему Преисподнюю с Верхним Миром, и вижу там какую-ту немолодую стервозного вида женщину, черты которой мне кажутся смутно знакомыми.
Створки раздвигаются, но кабины почему-то не оказывается, перед нами - черная дыра, зияющий провал. Как истый джентльмен, я пропускаю вперед даму, а сам топчусь у кромки, не решаясь сделать роковой шаг. Но тут позади слышатся грубые ругательства, кто-то сильно толкает меня в спину, и вот я уже стремительно лечу - в пустоте, в кромешном мраке и, вопреки ожиданиям, не вверх, а вниз. Тело мое рассыпается на мельчайшие частицы, последнее, что удается увидеть - яркий проблеск в далекой глубине: "свет в конце тоннеля", мелькает прощальная мысль...
* * *
В густых зарослях, среди влажных мхов и бархатистых трав, лопаются два черных змеиных яйца, и на свет Божий являются два маленьких гаденыша, самчик и самочка. Едва выпроставшись из скорлуп, они переплетаются тесным клубком и начинают душить друг друга в объятиях - то ли с нежностью, то ли с ненавистью, а может быть - с обоими этими чувствами одновременно.