Аннотация: Писался к "Третьему дню", был написан ко дню пятому, являвшемуся днем десятым, а потому к конкурсу Бд-2
Дилижанс подбросило на камнях, и я снова открыл глаза.
- Ну что такое, даже поспать не дадут, - раздалось недовольное ворчание справа. - Совести у них нет, паразиты чертовы.
- Не кипятись, все равно скоро приедем, - ответили ему полушепотом.
- Приедем, как же, - продолжал брюзжать первый, - уже пять часов трясемся в этом катафалке, светать начинает. Эх, отчего же я дома не остался?
Я попытался повернуть голову, чтобы увидеть говорящих, но в шее громко хрустнуло, и на этом все закончилось. Теперь я мог видеть только черную фигуру перед собой, да тонкую темно-синюю полоску между стеной и крышей дилижанса.
Время от времени щелкал хлыст.
- Ты смотри, как новенького перекосило, - тихо засмеялся второй. - Схалтурили, видать. Хорошо еще, если заметят, а то ведь и так оставить могут.
- Иди к черту! Дай хоть в последний раз отоспаться!
Слышно было, как он кряхтит, усаживаясь поудобнее, и злобно ворчит себе под нос. Потом дилижанс снова тряхнуло, и сосед опять принялся ругаться, крутиться, сопеть. Я хотел было протянуть руку, чтобы дотронуться до него, но защемление оказалось намного серьезнее, чем я думал, и даже пальцы отказывались пошевелиться. А темная фигура напротив не подавала признаков жизни. То ли спала, то ли находилась далеко отсюда. В любом случае, оставалось лишь ждать.
- Новенький, ты еще... жив?
- Жив, куда я денусь? - процедил я сквозь зубы - челюсти тоже не хотели двигаться.
- Не скажи. Был тут один до тебя. Ходил, умничал, руками размахивал и потом вдруг - раз - в момент отключался. Сколько с ним ни возились, все без толку.
- И давно вы так... разъезжаете?
- А ты как думаешь? С месяц уже.
- Это сразу после...?
- Сразу. Я у них первенец. Жуткое дело творится, скажу я тебе... Да, сам увидишь.
Я судорожно сглотнул и закрыл глаза. Еще вчера вечером, когда меня вытаскивали из подпола, я сходил с ума от невыносимого холода, пробирающего до костей. Меня долго чем-то отпаивали, растирали, вычерчивали на коже бессмысленные закорючки. Теперь же хотелось скорее сорвать с себя тряпки и подставить лицо холодному ветру, стучащему в стекло сорванными листьями и обломками веток.
- Тебя как звать? - вновь вступил в разговор неугомонный «первенец».
- Варух, - не открывая глаз ответил я.
- Грозно, - засмеялся он, - меня - Гольт. Почти что золото.
- Почти, - согласился я, - а как тебя раньше звали?
- Ну, этого никто не помнит. Да и не важно. Теперь ты здесь, с нами... и с ними.
- Что же, совсем никто не помнит? - удивился я.
- А ты думал, только нам с тобой такая честь выпала?
Ничего подобного я не думал. Мне вообще было безразлично, куда нас везут и привезут ли когда-нибудь, и уж тем более - будут ли нас звать прежними именами. Разговоры хоть немного отвлекали от боли в затекшей шее.
Гольт продолжал рассказывать о том, как его нашли висящим на дереве, сняли, уложили в телегу, увезли. Рассказывал про остановку в городе: там и нашли Нерта - вот этого мрачного, который ругался все. Первый день самым трудным был. Пока осмысливали, пока пытались понять, насколько давно это началось, пока привыкали...
Примерно через час, когда снаружи стало совсем светло, дилижанс остановился. Теперь яркий свет рекой вливался через запыленное окно, и я смог, наконец, разглядеть нашего провожатого. Разглядывать, собственно говоря, было нечего: длинный черный балахон, какие продавались в любой вещевой лавке, да выглядывающие из-под капюшона кончик носа и плотно сжатые губы. Остальное до сих пор оставалось во власти теней.
Было слышно, как мягко спрыгнул кучер и, зашуршав опавшей листвой, подошел к дверце.
Человек в балахоне медленно повернул голову, всматриваясь в темную фигуру, услужливо отворяющую дверь. Некоторое время они, казалось, изучали друг друга, будто встретились здесь впервые, и не было этого месяца утомительного пути, сотен километров дорог и десятков деревень. Затем провожатый одним рывком вскочил на ноги и, пригнув голову, вышел из дилижанса.
- Просыпайся уж, приехали, - с явным облегчением сказал Гольт.
- Только уснул... - зароптал разбуженный Нерт. - Как мне все надоело!
- Молчи. Лучше так. Лучше по эту сторону баррикад... - он глубоко вздохнул. - Про новичка забыли. Сам не встанет.
Из дилижанса меня буквально выносили. Нерт, ухватившись за подмышки, пыхтел над головой, а Гольт поддерживал за поясницу, пока я пытался нащупать ногами ступени. Никогда в жизни не чувствовал себя таким беспомощным.
Ходить оказалось не то чтобы трудно - непривычно: ноги еле сгибались. Пару раз обойдя дилижанс (кучер с провожатым молча стояли чуть поодаль, ничего не замечая вокруг себя), я кое-как совладал с телом, но теперь, чтобы посмотреть в сторону, приходилось поворачиваться всем корпусом.
- Свыкнется, - сказал Гольт и расхохотался. - Ничего, уже недолго осталось.
- В первый раз главное не сорваться. Держись, пока есть силы, - Нерт с ненавистью глянул на человека в балахоне. - И... просто беги.
В деревню мы вошли со стороны леса по старой, хорошо утоптанной тропе. Аккуратные бревенчатые домики молчаливо стояли вдоль дороги, обратив гостям непрошенным наглухо затворенные ставни и двери, храня в чреве своем едва ощутимые, затаившиеся искорки жизни. И в тот момент мне внезапно почудилось, что я - трясущийся от страха, жалкий, сходящий с ума, - прикрывая дрожащей рукою рот, сижу на чердаке среди таких же перепуганных до смерти, жмущихся друг к другу комков; и все мы, все до единого с замиранием сердца вслушиваемся в тихие, неспешные шаги на улице и пытаемся уверить себя в том, что именно нам должно повезти...
- Глупо это, - голос Гольта звучал как будто издалека. - Они сами загоняют себя в ловушку... Мой дом - моя крепость, - добавил он, усмехнувшись.
- Ненавижу их всех, - сказал Нерт. - и нас.
- Да брось ты. Считай, тебе дали еще один шанс. Пользуйся.
- Ты... - Нерт вдруг замолчал и замедлил шаг.
- Пришли.
Я не заметил, как мы слились с толпой. Толпой таких же уставших, прячущих еще свежие раны, с благоговением взирающих на таинственные фигуры в черных балахонах, ставших провожатыми для сотен счастливцев. Они беспокойно переминались с ноги на ногу, но никто не осмеливался заговорить. Даже Гольт, тараторивший без умолку лишь минуту назад, стоял с плотно сжатыми губами, устремив взгляд свой поверх бесчисленного множества голов на черное пятно, которое медленно растекалось, все ближе подбираясь к домам. Долгое время я не мог понять, что происходит, зачем провожатые разбредаются по деревне. Их черные балахоны мелькали тут и там, песок чуть слышно скрипел под мягкими подошвами. Они подходили к домам и плавно, словно поглаживая не видимое глазу создание, водили руками. И в какой-то миг мне показалось, будто я слышу напевные голоса. И эти движения, балансирующая на грани слышимого мелодия завораживали, заставляли, не отрывая глаз, смотреть на диковинный и неподражаемый танец грациозных людей в черных балахонах. Я чувствовал вскипающую в жилах кровь, я слышал, как хрустнули, встающие на место суставы, и неведомая сила потянула меня навстречу своей мечте, на встречу с мистическими танцорами - чтобы просто быть рядом, чтобы служить, чтобы угодить! Но толпа не пускала, только она знала, что и когда нужно делать - именно об этом предупреждал Нерт: «В первый раз главное не сорваться». Я не сорвусь! Ни за что не сорвусь! Я буду держаться, пока есть силы!
Лишь несколько минут спустя я замечаю белые символы, начертанные на дверях и ставнях всех до единого домов, к которым подходили провожатые. Пытаюсь восхищенно воскликнуть, но, захлебнувшись от переполняющего меня восторга, захожусь в диком кашле. Они использовали запирающие знаки! Теперь не уйдет никто!
Повернув голову, вижу горящие глаза Гольта. Рядом дрожит от нетерпения улыбающийся во весь рот Нерт, и я понимаю: сейчас начнется...
Пронзительный писк заставляет меня вздрогнуть. Приятная, согревающая дрожь, дрожь возбуждения. Легкая рябь проходит по морю голов - как по сигналу. Неужели началось? Не могу поверить! В поле зрения снова бесконечные лица, все повернуты влево. Оборачиваюсь и я.
Миг удивления и, сколь поразительно бы это ни звучало, испуга.
Выстроившись в шеренгу по двое лицами к нам стоят провожатые - черная полоса, протянувшаяся через всю улицу. Раздается очередной писк, и руки «черных балахонов» с завидной синхронностью взмывают к капюшонам. Еще мгновение, и на месте привычных темных провалов - серые крысиные морды, сверкающие красными злыми глазками.
Толпа уже не молчит, она ликует. И я что-то выкрикиваю, прыгаю, размахиваю руками, стараясь поймать взгляд рубиновых глаз. А крысы пищат, пищат и пищат, и писк этот отзывается взрывом боли в бедной моей голове. На место восторгу ни с того ни с сего приходит ненависть - лютая ненависть ко всему живому, желание вгрызться в теплую, мягкую плоть.
Жажда крови туманит мозг. Звериный инстинкт подавляет разум.
И вот я уже несусь со всех ног; подгоняемый ободряющим писком, лечу сломя голову по направлению к ближайшему дому. Ничто не в силах меня остановить.
Рядом, плечом к плечу, бежит Гольт, я не вижу его - туман ярости застилает глаза - зато чувствую запах его разгоряченного тела. Тогда внезапная, страшная догадка озаряет меня, заставляя невольно обернуться... и то, что я вижу, приводит меня в невероятный восторг. На месте огромной, заполняющей собой всю улицу, толпы людей колышется серая масса с рассыпанными по ней маленькими красными угольками. Я пытаюсь кричать, но из груди вырывается лишь протяжный писк, сливаясь с сотнями воинственных кличей.
Вот уже огромный, как скала дом нависает надо мной. Отчетливо видна щель между полом и дверью.
Проскальзываю внутрь.
Тьма - не помеха.
Острый запах страха ведет меня вверх по лестнице.
Женский крик.
Ступени сотрясаются от тяжелых ударов.
Позади - хаотичный цокот коготков.
А я все бегу, бегу, бегу.
И только оглушительный стук сердца выбивает заданный ритм.