В предрассветное время улицы почти пусты. Лишь немногие ранние пташки, привлекаемые громкими спорами, подходят к опутанному колючей проволокой забору. Никто однако не решается пробраться внутрь, не смотря на истеричные восклицания. Встав на цыпочки можно увидеть пустой, покрытый палой листвой и ветками двор да длинный деревянный барак. У очень широких ворот строения как раз стоят на часах несколько солдатиков в белой форме.
Тучный незнакомец все метался перед бараком, криком что-то доказывая молчаливым военным. Из глубоко натянутого картуза торчит нос картошкой и усы-щетки, обвислые бока перетягивает припудренный мукой фартук.
За оградой визжат колеса тормозящего мотора и мужчина торопится встретить гостей.
- Отец родной, - бросаясь к автомобилю, сокрушается он, открывая дверь и подавая затянутому в строгий черный сюртук человеку руку, - не гневитесь, что рано так. Но мне хлеб пора развозить, а енти...
Опираясь на трость и руку простолюдина, из машины выходит сам граф Малахов. Поднятый с постели, он однако мгновенно реагирует на призыв, примчавшись даже не дождавшись утреннего кофе. Граф одевает на голову цилиндр и оглядывается.
- Батюшка, они же будто басурмане, - продолжает жаловаться мужчина, не иначе памятуя солдат, - я к ним по симерийски, они только отмалчиваются.
- Ничего-нечего, - успокаивает его Малахов по отцовски. - Идемте, голубчик, сейчас склад откроют.
Стоящие на карауле оказываются детьми из кадетских корпусов. Присланные в Ольхово юнкера разновозрастные, а эти совсем безусые. Куда только армия смотрит? У этих юношей помимо усов в голове нет ничего, а их в самое пекло.
- Открывайте, - строго велит граф, приблизившись к складу.
Стоящий по стойке смирно солдат вытягивается еще сильнее, хотя казалось бы куда дальше.
- Никак нет, ваше сиятельство, - заливаясь пунцом и с запинкой лепечет юнец, не сходя однако с места.
- Что значит "нет"? - с улыбкой Малахов обменивается с мужиком ироничными взглядами. - Молодой человек, - без крика, как можно более спокойно продолжает он, - это продовольственный склад и он принадлежит городу, а не армии. Так что открывайте и дайте мне накормить людей.
Винтовка, слишком тяжелая для детской руки, трясется, на лице юнкера выступает испарина. Он с трудом сглатывает ком, под взглядом старшего робея возразить, но с места сойти и не думает.
К счастью раздается стук копыт кавалькады и внутрь двора влетает отряд драгун. Перед Малаховым спешивается возглавляющий отряд Алексей Швецов. Осунувшийся и очень уставший, подполковник выглядит заметно постаревшим. Вот даже в волосах за последние только сутки прибавляется седин.
- Господин Алексей, осмелюсь предположить это безобразие дело рук младших чинов и к вам отношения не имеет, - нарочито громко, привлекая внимание говорит граф. За забором постепенно народу прибавляется и суть спора на счет продуктов вызывает пчелиный гул. - Не могу поверить, что бы офицер Симерии ограбил собственный народ.
К воротам барака Швецов приближается пошатываясь и растирает глаза несколько секунд, прежде чем что-то сказать:
- Боюсь вас разочаровать, но это мой личный приказ. С этого момента никому в Ольхово не позволяется продавать и покупать продукты питания. Армия и сам я берем весь контроль.
Малахов некоторое время молчит, осмысливая сказанное.
- Вот как, - тихо, глядя на остроносые туфли говорит он, что бы разразится тирадой. - Это переходит все границы, господин барон! Несмотря ни на что, я все еще утвержденный царем губернатор и намерен бороться с солдатским бесчинством. Дай вам волю и вы весь город поставите "смирно". У вас нет права ограничивать продажу хлеба, немедленно откройте склад.
- После войны, - отвечает Алексей, - можете меня судить, отсылать в ссылку или расстреливать, но в данной ситуации нет никакого деления на солдат и не-солдат. Вся власть для общей пользы должна находиться в одних руках. Так что вы, господин граф, на момент ведения боевых действий лишаетесь полномочий губернатора.
На этих словах стоящие чуть вдали драгуны подаются вперед. Окруженный рослыми кавалеристами стареющий Малахов выглядит загнанным волками рычащим псом.
- Ах вот как! - он не смотря на тщетность положения трясет тростью и скалит зубы. - Вы сошли с ума, сударь! Никогда больше не смейте говорить с моей Оленькой! Я категорически запрещаю даже приближаться к ней! Задурили девочке голову, а теперь еще и власть в городе к рукам прибираете. Вы негодяй!
Штабс-офицер обреченно кладет руку на лицо. Вот при чем тут это? На дворе война, которую страна с треском и блеском проигрывает, Ольхово уже наверняка окружено, а у людей не разбери что в головах.
Вернувшись с разведки Алексей сам не свой. Батальон на уши поставил, все ждали в ближайший час, а то и минуту чего-то невероятного. Но время идет, а на фронте непонятная тишина. Будто весь мир забыл о существовании поселения.
- Будьте так добры, покиньте территорию склада, это закрытая зона, - устало распоряжается Швецов, даже не глядя на Малахова.
Сам же Алексей приближается к забору, где люди начинают переживать и бурно обсуждать происходящее.
- Послушайте, - он поднимает руку призывая к тишине. - Никто никого не грабит и все получат хлеб, но поровну. Армия берет склады под охрану, исключительно пресекая раскупку продовольствия в одни руки. Для нас настали трудные времена и неблагонадежные граждане обязательно этим воспользуются.
Офицер извлекает из кармана бумажку и высоко поднимает над головой, что б было видно всем.
- Еду можно будет получить по вот таким карточкам. Списки прямо сейчас составляются и их в ближайшее время раздадут. Никто голодным не останется.
Швецов хочет еще что-то сказать, но внимание привлекает стремительно приближающийся всадник. На всем скаку лошадь влетает во двор, разгоряченное животное с трудом останавливается, нескольким драгунам приходиться подбежать и схватить за узды.
На прибывшем офицере лица нет и Алексей торопиться к нему, предчувствуя неладное.
- Ваше благородие, - болезненно кривиться вестовой, - высота двести три, - он запинается, глядя на все более разгорающееся пламя в глазах командира, - готы взяли ее, господин.
- Как взяли... Как взяли?! - он одним скачкой оказывается подле корнета и трясет за китель. - Все время ведь тихо было, из ружья ни разу не пальнули.
- В полночь, - офицер шире и крепче подполковника, но под напором будто тает и виснет на руках. - Готы на высоту полезли, а караульные пьяные спали.
- Времени уже сколько! - рычит Швецов, продолжая трясти гонца. - Почему только сейчас докладываете?!
Вестовой еще оправдывается, теряя шапку пытаясь догнать Алексея. Не слушая лепет, подполковник одним рывком влетает в седло подведенного коня. Могучий рысак вскрикивает, ошпаренный шпорами и огретый плетью, с места бросаясь вскачь и заставляя людей шарахнуться в сторону.
Ольхово. Центральная площадь. Ок. 5 - 00
Рота выстраивается ломанными линиями в полном составе, "п"-образно охватывая края площади. Все подходы загодя перекрыты "синими мундирами" и сейчас, если присмотреться, можно увидеть блики солнца на стальных пиках шлемов жандармов. Необычайное скопление военных привлекает проснувшихся горожан, останавливающихся однако перед пикетами. Стражи порядка, по просьбе Швецова, быстро организовывают посты, перегородив улицы рогатками с колючей проволокой.
Сам командир ходит неспешным шагом по рядам, заложив руки за спину. Внешне новость о страшном поражении даже не отражается на бароне, но мало кто из драгун рискует взглянуть в скрытые тенью козырька глаза.
- Потери роты составили, - монотонно, но громко разносится голос вахмистра, облюбовавшего постамент памятника, как трибуну, - три нарезных орудия Баранова. Снаряды осколочные ...
Совсем новые, еще только проходящие испытания пушки. Легкие, очень удобные для конных войск и если уступающие готским, то совсем немного. Корнилова вооружили по полной, но все стволы, так и не выстрелив, лежат на потерянной высоте.
Продолжая идти вдоль рядов, Алексей внимательно осматривает потрепанное войско. Вид удручающий, вкупе с поникшими головами и потухшими глазами и вовсе разгромный. Побитые сапоги, форма изорвана и ужасно испачкана землей и грязной водой. Люди поголовно изранены до крови о колючий кустарник, у кого-то сбиты костяшки пальцев. Но все же они живы, даже без пулевых ранений.
- Картечница, - продолжает роковой вердикт в гробовой тишине вахмистр, - одна единица.
Господи, как до такого дошло? В иных батальонах едва ли одна наберется, а у первого драгунского на каждую роту. Все в пустую, все брошено на потеху врагу при паническом бегстве.
"Хорошо я им трофейный "Максим" не дал", - мимоходом думает подполковник, благодаря себя за почти пророческое решение.
Командир достигает стоящих в первых рядах волшебников. Облепленных грязью в палец толщиной, академиков едва можно от солдат отличить. Лишь свисают оборванными тряпками остатки еще недавно блестящих золотом аксельбантов.
- Навоевались? - остановившись, Швецов поддевает пальцем кусок засохшей грязи с царской короны на погоне подпоручика.
- Это был мой первый бой, - всхлипывает молодой, совсем недавно кичившийся положением, волшебник, - что еще вы от меня хотите?
Студенты, выдернутые из классов и брошенные на скотобойню, без шансов выжить. Просто перепуганные дети, разом осознавшие разницу между игрой в войну и истинным ужасом. Алексею стыдно признавать, он и правда что-то от них хотел и надеялся. Уступая абсолютно во всем, как в оружии, так и в численности, последним аргументом была магия.
- Этот бой был не просто первым, - вздыхая, говорит подполковник, - а самым важным.
Сделав круг, штаб-офицер резко, на каблуках, разворачивается к центру. Десять почти нагих бойцов поставлены на колени, едва способные смотреть сквозь полуоткрытые, заплывшие гематомой глаза. Облик их очень страшен, головы от сильных ударов кажутся раздувшимися едва не в двое. Кровь из неглубоких, но многочисленных ран и разбитых носов стекает по плечам и груди до самых поясов.
Остановившись, Швецов некоторое время молчит, собираясь с духом и с сильным сопением выдыхая воздух через ноздри. Сцепленные за спиной пальцы до противного скрипа кожи впиваются и выкручивают поясной ремень. Сдается еще миг и командир, сорвавшись, лично набросится с кулаками. Он даже на несколько секунд закрывает глаза, взывая к остаткам самообладания.
- Где Корнилов? - негромко и хрипло, не узнавая собственного голоса, спрашивает Алексей. - Где ротмистр?
Едва слышные слова заставляют площадь замереть, затаив дыхание, даже вахмистр, зачитывающий перечень брошенных винтовок, замолкает. Все обращают взоры к командиру.
Подполковник, раскрывшим крылья орлом зависает над избитой десяткой в ожидании ответа. Те, шмыгая продолжающими кровоточить носами, хранят молчание.
- Ротмистр Корнилов не запятнал чести офицера Симерии, - отзывается вышедший к Швецову начальник штаба. - Он уходил последним, прикрывая отход и погиб в бою.
- Это мне хорошо известно, - на секунду склонив голову к майору Максиму, говорит Алексей. Лицо, обернувшееся к стоящим на коленях искажается гневом. - Где тело?
Гнетущая тишина служит ответом. Подождав немного, Швецов в сердцах сплевывает.
- Вот до чего мы докатились! - громко, что бы слышали все возглашает барон. - Бились за город с бандитами, отражали танки готов, а одолены были зеленым змеем.
Он, ничего не понимая, разводит руками и хлопает по ногам.
- Ваш командир умер вместо вас, а вы даже не озаботились человеческими похоронами. Где его тело? Похоронено ли готами? Брошено на поживу собакам? - Алексей простирает руку к сбившейся в кучу десятке. - Этим людям доверили боевое охранение, а они заснули прямо на посту.
Ночью, пока убаюканную дешевым самогоном высоту сковал сон, готы пошли на штурм. Молча, без поддержки артиллерии или авиации, пехотные цепи начали карабкаться вверх. В поднявшейся неразберихе и панике никто не разобрался в ситуации. Рота просто пустилась наутек. С изрытыми ходами траншей, скрытыми блиндажами и дзотами, с брошенными тяжелыми орудиями двести третья оказалась в руках республиканцев.
Выговорившись, Швецов умолкает, переводя дух и собираясь с мыслями. Ожидать можно чего угодно, но не такого позора. Весь план обороны летит к чертям. Как удержать теперь пригород? Есть ли вообще какой-то толк в Ольхово?
Как подтверждение, на западе раздается душераздирающий крик пушек. Древние исполины, поднявшиеся из недр земли и распрямившие плечи изрыгают из пасти смрад преисподни и всепожирающий огонь. Спустя паузу, под пронзительный свист первый шквал обрушивается на городские окраины.
- Слышите! - надрываясь кричит Алексей, указывая в ту сторону. - Вот цена сегодняшней ночи.
Следующие взрывы раздаются уже чуть ближе. Можно увидеть вздымающиеся вверх бутоны огня, слышно, как лопается черепица крыш. Бомбы падают на улицы и хоронят спящие крепким утренним сном дома.
- Стоять! - резко кричит, вырываясь к солдатам на несколько шагов Швецов. Строй колеблется и при виде разрывов обеспокоенно гомонит. - В уютный блиндаж сразу захотелось? Нет уж! Вы отдали колбасникам высоту и вы отвечаете за происходящее. Там умирают люди, которых вы, клятвы давая, обязались защищать. Стойте же и смотрите, как хоронят нашу страну.
- Что делать с ротой? - поднимает важный вопрос Максим.
- Нет больше никакой третьей роты, - зло огрызается Швецов, - все они трусы и кровью обязаны искупить вину. С колдунами я потом разберусь, а этих, - кивок на бывших драгун, тихих и пристыженных, - на железнодорожную станцию, скоро и там жарко будет.
Оба, подполковник и начальник штаба переводят взгляды на ожидающую участь десятку. Не совещаясь, майор просто кивает. Кое что не может быть прощено.
Ольхово. Шахтерский городок. Тоже время
Людмила открывает глаза, едва вдали раздаются самые первые выстрелы. За дни практически непрерывного грохота Ольхово свыкается с канонадами, ставшими неотъемлемой частью жизни и все меньше обращает внимание. Так что женщина лишь слегка приподнимается, оборачиваясь на закопошившихся в углу детей.
Из наглухо задвинутых штор утренние лучи солнца лишь в самую малость проникают в строение. Из полумрака можно рассмотреть самодельный деревянный стол, укрытый застиранной, посеревшей, но все же всегда чистой скатертью.
С большой печи, из вороха одеял и шкур выныривает взъерошенная копна волос. Даже в темени Людмила безошибочно узнает младшего, вертящего рассеяно головой.
- Что случилось? - с нотками испуга сонно лепечет он, расчесывая пальцами волосы.
- Спи, - вяло оборачивается к Анатолию уткнувшийся к стене Михаил, - это далеко.
Дом сотрясает от самого фундамента до крыши. Оглушительный, закупоривший уши взрыв разом разбивает окна. Мириады осколков мелкими жужжащими осами разлетаются по строению. Под острый запах пороха несколько кусков железа будто картон пронизывают дом, оставляя отметины на стенах. Вся комната словно туманом окутывается осыпавшейся штукатуркой.
Насмерть перепуганные дети на перебой верещат, парализованные и тщетно с головой укутывающиеся в одеяло.
- Вставайте! - быстро приходит в себя мать.
Женщина отбрасывает шкуры и разом, рискуя изранить серьезно ноги о стекла и острый мусор, вскакивает на пол. Сию же секунду Людмиле приходиться упасть навзничь. Ниже на пару домов попадает еще один снаряд, разорвавшись прямо на брусчатке. Обломки уличной кладки еще больше увеличивают разрушения.
Осколки и прочая мелочь барабанят по крыше. За короткие удары сердца дом переворачивается с верх на голову до неузнаваемости. Поразительно метким ударом лежит разбитая в дребезги ваза и выброшенные цветы валяются в луже по среди скалящих зубы обломков. Длинный рог ржавого, обожженного куска снаряда торчит прямо из фотокарточки мужа, пригвоздив к стене шампуром. Лишь каким-то чудом семья остается без единой царапины.
- Поднимайтесь, живее! - Людмиле приходится силком выволакивать запаниковавших братьев.
Обстрел продолжается, но сейчас, под длинный свист, снаряды рвутся чуть вдали. Женщина успевает схватить из под лавки стоптанные башмаки, натянув не зашнуровывая.
- Миша! - дергает она старшего, бросаясь к комоду. - Бери брата и бегите в погреб.
Страшно до икоты остаться замурованными в холодном подвале, но в израненной Федоровке говорят иного выхода нет. Проводив взглядом убегающий детей, Людмила наконец извлекает затолканную среди вещей и белья медицинскую сумку. Прижав к груди, она рвется наружу, до распахнутой двери, искрящейся просветами попаданий, остается пару шагов.
В себя женщина приходит, неизвестно как оказавшись на пороге, распластанная на холодном бетоне. Сквозь гул в ушах, голоса гомонящих людей слышны будто на другом конце улицы. Людмила неуверенно ворочается, как-то отстраненно глядя на объятый пламенем соседский дом. Очень старая, едва не разваливающаяся на ветру постройка быстро покрывается бушующим пламенем. Едкий, разъедающий глаза дым стелется по земле. Огонь глотает давно не скошенную, высушенную на солнце траву и тянется к разнообразным деревянным постройкам.
- Мама! - доносится всхлип Анатолия, отчаянно теребящего мать за рукав ночнушки.
Людмила прикладывает ладонь ко лбу, пару секунд глядя на след от крови. Видимо рассекла при падении.
- Помоги мне приподняться, - шепчет она, все больше приходя в себя и пытаясь приподняться на локтях.
По средине улицы лежит Пахом, истекая кровью. Несчастный одинокий старик, по возрасту болея, даже в жаркую погоду не расстается с ватным тулупом и валенками. Миша вертится в панике вокруг деда, тщетно пытаясь перекрыть вырывающуюся из разодранной шеи толчки.
- Зажми сильнее. Не пальцами, придави кулаком, - быстро велит отошедшая от шока медсестра.
Еще не поздно, думает она, отточенными движениями расстегивая сумку и извлекая бинты. Рана в шею страшна, ужасна на вид. но не роковая.
- Ты не умрешь, - воспрявшая духом Людмила раскрывает края раны. Пахом. до того тупо таращащий выпученные глаза в небо, вскрикивает и извивается. - Миша, держи его!
Теперь самое трудное - собравшись, женщина под вой раненного старика запускает пальцы прямо в рану.
Не смотря на продолжающийся обстрел, пожары вызывают большее беспокойство. Часть домов на окраинах сплошная деревянная труха. Одинокая выстрелившая искра и пол района превратиться в факел.
На краю квартала раздается истеричное ржание коней. Едва не перевернувшись от резкого поворота, на улицу влетает пожарная повозка. Отчаянная команда в бронзовых шлемах яростно нахлестывают лошадей. стремясь проскочить опасный участок. Сдается безумным храбрецам вот-вот удастся, как слева во дворе дома падает снаряд. Взрывная волна на удачу никого не задевает, но не привыкшие к таким шумам животные теряют управление. Пожарная повозка с цистерной воды разом опрокидывается, погребая под собой людей.
Все соседи бросаются к пожару, лихорадочно качая воду с колодцев. Иные бегут с граблями и лопатами, истошно кашляя в гари, но продолжая сбивать расползающийся по кустам и траве огонь.
Пальцы Людмилы находят толстого червя артерии, по рукам бьет пульсирующая кровь. Под Пахомом расползается значительная алая лужа, но главное остановить остальную кровопотерю. Затолкать бинты в саму рану и самое страшное позади.
- Нет! - отчаянно вскрикивает женщина.
Скользкая артерия предательски выстреливает, уходя из пальцев. Новые толчки заливают Людмилу, на ее глазах взгляд притихшего Пахома мутнеет.
- Проклятая Готия! - отплевываясь кричит один из мужиков.
Несколькими ведрами побороть вал огня просто невозможно и он раздраженно швыряет емкость о землю, расплескав воду. Сняв картуз, человек растирает перепачканное сажей и потом лицо.
- Готия? - с долей насмешки перебивает Михаил, как заведенный затаптывая очаги огня с травы, кашляя от дыма и часто моргая раскрасневшимися глазами. - Этот ваш обожаемый Швецов принес сюда войну. Нужны мы готам без военных. Прошли бы маршем и никого не тронули.
- Ту умом тронулся?!
- А что? - шепеляво отзывается другой, сплевывая на землю и опираясь на лопату. - Малец дело говорит.
Тот час поднимается гвалт, спорщики, мало понимая в сути вопроса, подкрепляют аргументы криками. Вот-вот и до кулаков дойдет, но среди спорщиков раздается женский вскрик.
- Да хватит вам! - причитает она, локтем утирая слезы. Все руки залиты кровью. - Крестов на вас нет. Пахом умер ...
Ольхово. Замок Малахова. Ок. 18-00.
До штаба Швецов добредает угрюмой тенью лишь к вечеру. Уставший, за весь день так и не перекусивший, а впереди еще столько дел.
"Лучше в грязь окопов с винтовкой в зубах", - лишь себе жалуется Алексей, поднимаясь по ступеням донжона
Весь день подполковник мотается по городу, лично осматривая повреждения. Нанести реальный урон батальону готам так и не удается, но гражданские кварталы будто потоптал танцующий титан. На окраинах несколько домов разрушены почти полностью, такими темпами подвалы скоро заменят для Ольхово родной очаг.
Вот и сейчас, обернувшись, штаб-офицер видит сгрудившиеся группки штатских. Великолепно обустроенный, всегда идеально прибранный, замковый двор превращается в цыганский табор. Углы быстро обрастают горами мусора, смердя и привлекая внимания роящихся мух. В центре, усевшись прямо на землю, кутаются в пледы и одеяла оставшиеся без крова. Люди инстинктивно тянуться за стены, в надежду на защиту и тепло. Они и сейчас жмутся к кострам, молчаливо глядя в огонь, будто окаменев.
"Вот бы укрепить стены чарами", - мимоходом думает Швецов, осматривая каменные блоки.
Враг не с катапультами пришел - от гаубиц и танков древние укрепления не спасут. Алексей в очередной раз дает зарок разобраться с магией. Скачки в потоках энергии дают надежду, но вместе с тем и пугают.
Швецов стучит в дверной молоток, но с той стороны никто не отзывается. А ведь приближение подполковника дворовые пропустить не могут. Вздохнув, штаб-офицер сам толкает тяжелые створки, проникая в холл. Белые стены давят мощью, а многочисленные, обвитые резью колонны будто норовят обрушить мраморный кулак на голову. Имение Малаховых встречает молчаливым укором. Никто из целого гарнизона слуг не торопиться на встречу, интересуясь пожеланиями господина подполковника. Стареющий граф явно намерен играть роль заложника.
Лишь Ольга находится одна в обширном помещении. Девушка располагается на диване с книгой в руках. Хоть чтиво и открыто по средине, судя по глазам сударыня и строчки не прочла. Памятуя неприятную беседу с хозяином замка, Швецов брякает полуразборчиво приветствие и пытается пройти мимо.
Уже поднимающийся по лестнице Швецов останавливается.
- Полагаю ваш отец будет недоволен увидев нас вместе, - едва обернувшись, говорит подполковник.
- Я лишь хотела сказать, - Ольга, опираясь всем весом о трость, приподнимается, - что верю в вас. Вы примите верное решение.
Не смотря на боль в изувеченных ногах девушка улыбается. Швецов спускается и подходит к виконтессе. Что ни происходит с магией в Ольхово, чародейство улыбки этой девушки сильнее всего. Один лишь облик сбрасывает накопившийся груз и вдыхает жизнь в обмирающую душу.
- Спасибо, - негромко говорит Алексей, накрывая ладонь девушки своей.
В штаб он поднимается полный сил и с готовностью действовать. Большая часть офицеров уже внутри, видимо его и ждут.
- Вам бы поесть, барон, - говорит майор Максим, глядя на утратившее цвет, исхудавшее лицо Швецова.
Не вдаваясь в споры, начальник штаба возвышается над картой. Он указывает на восток от Ольхово.
- Судя из данных, кольцо блокады не должно быть плотным. Готы всегда выдвигают вперед подвижные части, а это немногочисленная кавалерия и те, кого можно разместить на вездеходах. Пока пехота маршем подойдет к позициям у нас сохраняется преимущество. Еще не поздно. Соберем все силы в кулак и направим на прорыв. Столица не знает, живы ли мы, так что рассчитываем только на себя.
- Повезет, коли унэсэм хоча б стрелковое оружие и збережем лошадей, - вступает ротмистр Бульбаш, низко наклонившись к карте и чуть носом не целуя. - Гарматы придется бросить, техника сгорыть при прорыве. А ящики с боеприпасами?
- Так же кому-то придется держать коридор, - кивает, соглашаясь Максим, - но в нашей ситуации победой будет доберись мы к Екатеринграду хоть с двумя ротами.
Все оборачиваются на тихое посмеивание штаб-офицера.
- Значит драпать собрались? - он откидывается на спинку стула и поочередно осматривает подчиненных.
- Барон, - начальник штаба скрещивает руки и с подозрением смотрит на Швецова, - я вас решительно не понимаю.
- Это дорога, - ладонь Алексея проводит по обозначению железнодорожной линии, - ведет прямо к сердцу Симерии, оставаясь в городе мы перерезаем Готии важнейшую артерию. Без своевременных поставок колбасники не рискнут на немедленное наступление. У государя будет время подготовить Екатеринград к обороне.
Офицеры штаба неуверенно переглядываются.
- Хорошо, - майор Максим устало опирается двумя руками о стол, - я вас понимаю. И первый бы принес себя в жертву. Но план этот имеет смысл, дай мы царю пусть не месяц, то хотя бы пару недель. Однако мы и трех дней не протянем, войск не хватит даже на ключевые точки. Я уже молчу про полноценную круговую оборону.
- Вы ошибаетесь, - медленно поднимаясь, возражает Швецов, - в Ольхово более чем достаточно солдат. Просто вы их не видите.