Резвухин Евгений Юрьевич : другие произведения.

Город. Хроника осады (основной файл)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Оценка: 6.42*8  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Разочаровавшись в волшебстве, Алексей Швецов меняет мантию мага на погоны царского офицера. Но роковой перевод в драгунский батальон отправляет подполковника в пекло неравной, несправедливой войны. В грязи перепаханных танками окопов, гибнет старая эпоха магии. Солдатам и простым жителям прифронтового городка противостояние двух держав не дает шансов на выживание. Швецову придется выбрать между жизнями людей и долгом перед Родиной. (УВАЖАЕМЫЕ ЧИТАТЕЛИ, ЕСЛИ ВАМ ПОНРАВИЛАСЬ КНИГА НЕ СТАВЬТЕ БОЛЕЕ ВОСЬМИ БАЛЛОВ ИБО ВСЕ РАВНО ВЫРЕЖУТ)
   ;Пролог
  Огни в ночи;
  
   ; ;Симерийское царство. ;
  Крепость Ника. 20 июня 1853 г. ок 3 - 00 ;
  
  Понимая, что отрывок перечитан в третий раз, а нить повествования окончательно потеряна, Владимир Керенский отбрасывает книгу. Дешевое бульварное чтиво в мягкой обложке, шурша страницами, падает на стол. Очередной бестселлер от Джека Ньютона продолжает скалить дежурному офицеру вампирские клыки. Готский ширпотреб, купленный на железнодорожном вокзала во время ожидания паровоза.
  В крепостных переходах темно и сыро, а в столь позднее время еще и до жути тихо. После службы в Нике Ньютонские ужастики сущая колыбельная. Редко-редко загремят сапоги дневального или клацнет, сотрясая стены от бункера до крыши, железный замок. Владимир сидит, едва окутываемый светом свечи, что заливает воском край стола.
  Довольно небрежный, заросшей жесткой щетиной мужчина средних лет. Зеленый китель с погонами штабс-капитана накинут на спинку стула. Сам Керенский сидит в затасканной, грязной майке, бывшей некогда белой. Шашка и наган вместе с поясом вообще сброшены и лежат подобные мусору подле тумбы.
  Дальний царский гарнизон, что еще говорить. С дисциплиной тут не строго, курортом не пахнет, но служба проходит тихо. Начальство приезжает редко, штаб полка, и тот, расположен в добрых тридцати километрах. Почитай стоит крепость у самой границы государевых земель. Готия, капиталистический гигант совсем рядом, дышит на Симерию испарениями заводов как Змей Горыныч. Весь участок фронта в десять километров, непомерный для одного батальона, гарнизон должен держать верным сторожевым псом. На самой (тьфу-тьфу) крайний случай неподалеку, в городишке Ольховое стоят драгуны полковника Швецова.
  - Ээээ, Володя, - слышит Керенский гортанный голос, сильно коверкающий слова. - Что такой тоскливый, а?
  По коридору к дежурке выходит, сонно пошатываясь, мужчина в папахе и неизменном черном кафтане с длинными рукавами. Шамиля Сусоев вроде из рода курхских шахов, поныне хранящих верность царскому престолу. А глянешь, сущий разбойник, спустившийся с гор башибузук. Образу предает дикость очень густая борода, в купе со сросшимися бровями и вовсе чуть не скрывающая все лицо.
  - Оглянитесь вокруг, милейший князь, - дежурный растирает красные глаза и шкрябает ногтями давно не стриженные волосы. - Один бетон. Какое тут веселье.
  Ладно, хоть на что-то книженция сгодится. Оторвав нещадно страницу, штабс-капитан высыпает из кисета табак, тут же замурлыкав котом от приятного аромата.
  - Видно что-то? - неразборчиво, с самокруткой в зубах,говорит Владимир, перегибаясь через стол, что бы прикурить от огрызка свечи.
  - Тихо, командир, - мрачно отзывается Шамиль, садясь напротив. - Как в гробу.
  - Ну, вот и хорошо, - улыбнувшись, громко выдает Керенский, быстро заволакиваемый дымом.
  Сусоева с его молодцами присылают в крепость неделю назад. Лучших разведчиков в полку нет, а время ой какое неспокойное. Тихо. Нет, не хорошо это, не прав штабс-капитан. Чуть не месяц готы царя за усы дергают. То аэроплан воздушное пространство нарушит, то маячат у границы, как специально напрашиваясь. А тут вдруг, словно по взмаху руки, будто и нет никого.
  - Чаю бы, - тихо, уставшим голосом говорит курх, откидываясь на спинку стула.
  - А это мы сейчас организуем, - в отличие от разведчика дежурный наоборот весел. - Только связь с постами проверю. Минуту.
  Он крутит ручку вызова на аппарате и зажимает тангенту.
  - "Дозор", "Дозор", я "Крот", - вызывает штабс-капитан.
  С высоты холма орудия крепости Ника контролируют почти все подходы. Разве только по балке можно незаметно проскочить и обойти укрепления севернее. Но и там предполагаемый противник наткнется на хорошо укрытый железобетонный дот. Однако с той стороны трубки тишина, "Дозор" молчит.
  Чертыхнувшись, Керенский пробует еще раз. И снова гнетущая тишина в эфире.
  - Уснули они там что ли? - Владимир начинает терять терпение, отчаянно тарахтит ручка вызова. - "Дозор". "Дозор", сучье вы отребье! Ааа, будь им неладно.
  Офицер с раздражением бросает трубку. Теперь нужно толкать смену и гнать через поля в балку. Скажет потом Данилов спасибо.
  - Эээ, - подает голос Шамиль, - не кипятись начальника, пусть чайник лучше кипит, да. Пойду, поставлю, чаю попьем.
  - Угу, - настроение у Владимира вмиг улетучивается. Он подвигает ближе второй "тапик". - Мне еще в полк доложить придется. "Нора", "Нора", я "Крот". Я "Крот". Прием... "Нора".
  Уходящий было Сусоев резко тормозит и разворачивается на каблуках. Смуглый курх в один миг сдается, белеет как мел.
  - Понапридумывают изобретатели, - ворчит штабс-капитан, рывком отталкивая аппарат. - Третий меняем, а что толку. Нет, что б как раньше, магией или на крайний случай голубиной почтой.
  - Оба сразу сломались? - недоверчиво цокает языком разведчик. - Может обрыв, да-нэт?
  - Вы еще и удивляетесь, князь? - всплескивает руками дежурный. - А вот я удивляюсь, когда они не ломаются. Хотя, - он задумывается, почесывая щетину, - может и обрыв.
  - Давай схожу, - Шамиль как-то нервничает, странное чувство появляется в груди. - Сам, по-тихому.
  - Не глупите, - Владимир резко вскакивает, натягивает помятый китель и воюет с застежками сабли и револьвера на поясе. - Возьмите Данилова.
  Отряд в спешном порядке выдвигается из крепости. Пять человек смены, двое людей из разведки Сусоева. Не смотря на летнее время ночью в здешних краях прохладно. Солдаты кутаются в шинели, поднимая к верху воротники, курхи же остаются верны традиционным буркам. Решаютв первую очередь отправиться по пути кабеля, ведущего к доту. Гарнизон спускается с бугра, по вытоптанной тропинке, петляя меж густого кустарника. Приходится идти на ощупь в кромешной тьме, да еще и туман этот проклятый. Вытяни руку и ту не увидишь. Фонарь идущего впереди подпоручика Данилова маячит полуразмытой дымкой.
  Несмотря на неряшливый вид, пехота свое дело знает. Солдаты держат дистанцию, оружием зря не бряцают, все сохраняют молчание, как говорится "смотря ушами".
  - Слышишь что-то? - Шамиль кладет палец на курок карабина. Редкий, можно сказать эксклюзивный, с барабанным, как у револьвера механизмом. Пехоте, вооруженной однозарядными винтовками, такое сокровище только снится.
  - Да, - отвечает, ни сколько не таясь, младший офицер, кивая куда-то в туман. - Вон, наши от "Дозора" смену послали. Может уже нашли, где обрыв.
  И правда, метров в двадцати выныривает группа. Данилов делает шаг вперед, высоко держа фонарь.
  - Эй! Братцы! - громко зовет он. - Ну что там?
  
   ;Корвет "Архангел Гавриил". Ок. 3 - 30;
  Море Кракенов. 5-ть миль севернее полуострова Пасхи. ;
  
  Двери рубки открываются, пропуская на несколько секунд ночной холод и соль морей. Ветер подхватывает с широкого стола, занимающего добрую половину отделения, бумаги, разметав взлетевшими голубями. Показывается фигура, запахнутая в длинный кожаный плащ, крупные капли стекают вниз, быстро собираясь в лужу.
  - Ну что вам все не спится, Дмитрий Геннадиевич, - раздается голос Анатолия Звягинцева из глубины.
  Старпом чуть с укоризной, но неукоснительной заботой поднимает взгляд глубоко запавших глаз на командира. Лучина открывает вид человека, низко склонившегося не смотря на очки над картами. Коротко остриженные волосы и заостренная борода тронуты сединой.
  Капитан "Архангела" лишь дергает неопределенно щекой, оставив помощника без ответа. Орлов Дмитрий Геннадиевич снимает тяжелый плащ, с плюханьем повесив на крючок у двери. Без длинных, мешковатых одежд командир предстает сгорбленным и усталым стариком. Кожа лица, гладко выбритая, свисает как у бульдога, сильно выпирает вперед шея, предавая образ сходный с гусем.
  Небольшой корвет, устаревший, обросший плесенью и местами гниющий, выходит в море, обходя морские границы царства. Орлов проводит под парусом вот уже третьи сутки, разрезая носом крохотного кораблика волны, петляя меж рифов в поисках неизвестно чего. Море спокойное, предоставляя команде проводить время беззаботно, гоняя мяч по палубе и рыбача. Не служба, а отдых на прогулочном катере. Куда ни глянь - бескрайняя вотчина вод, редко-редко забредет рыбачья лодка, обычно не отступающие далеко от берега.
  - Или увидели что-то? - продолжает допытываться заместитель.
  Он громко сербает чай, обжигаясь о металл и предлагает крепкий напиток командиру. Старый капитан принимает, но, не доведя кружку до губ, замирает.
  - А поднимите-ка, голубчик, в небо разведчика, - голос у Орлова очень хриплый и тихий. Произнося слова, командир даже заходится кашлем, едва успев вытряхнуть из кармана черного морского кителя платок.
  - Будет исполнено, ваше превосходительство! - вскочив сию же секунду, четко и громко выстреливает старпом.
  А сам думает, вот хрыч старый. Все командиру неймется, как в море выходят вздохнуть не дает. Старик и сам не спит почти, может среди ночи вот так по многу раз лично подниматься на наблюдательную вышку или проверять посты. И не скажешь, что перед тобой сыплющая песком развалюха. Что там увидеть хочет? Море и море.
  Приказ впрочем, Звягинцев выполняет и сам выходит в ночь на холод, проследить. Двое матросов выводят из трюма грифона, едва удерживая за длинные тросы нетерпеливое животное. Магическое создание щелкает клювом и оставляет когтями борозды на палубе.
  - Ну, тише, - к грифону подбегает наездник, перехватывая уздечку и гладя по холке.
  Засиделся бедолага. Этих карликовых грифонов выращивали как раз для флота, но природа есть природа. Долго находится под колпаком вне свободы неба им тяжело.
  Хлопая крыльями и разбрасывая перья, существо толчками взлетает, быстро однако набирая скорость и исчезая с поля зрения.
  - Капитан на мостике! - объявляет громко старший матрос.
  Орлов, шаркая левой ногой, молча становится рядом с Анатолием. Минута тянется за минутой. Скучающий старпом начинает клевать носом, переминаясь с носков на каблуки. И вот темноту развеивает вспышка заклятия.
  - Мать честная, - не удерживается от возгласа Звягинцев.
  Вот тебе и старый хрыч... Теперь понятно, почему Дмитрий Геннадиевич капитан, а он, на вторых ролях. Нюх у этого морского бродяги как у ищейки. Теперь весь корвет видит освещенный магией наездника грифона корабль.
  Орлов невозмутимо щелкает замочком карманных часов.
  - Всем занять посты по боевому расписанию, - просыпается от сна старпом, внося свою лепту. - Старший матрос Дубовой, кто у нас в непрошенных гостях?
  Моряк надолго припадает к телескопу.
  - Монитор, вашбродь, - рапортует он. - "Святая Елена".
  Вот так-так. Не просто заплывшие невесть как и куда рыбаки или контрабандисты. Готский боевой корабль. Что тут нужно республиканцам? Опять провокация?
  Анатолий усмехается, глядя на беспечно дрейфующих готов. Пульсирующий пучок магии окутывает вуалью света едва виднеющийся над уровнем воды корпус. Только башня и торчит, неся непомерно громадную мортиру. А ведь они до сих пор не замечают "Архангела". Старпом даже представляет в шутку, как корвет обстреливает зазевавшихся капиталистов. Пушки "Гавриила" не причинят большого вреда "Елене". Бортовое оружие корвета старое, а обманчиво крошечные мониторы на удивление толстошкуры. Разве что пока готы очнутся и развернут крупнокалиберные мастодонты орудий, патрульный корабль успеет удрать.
  Все это конечно глупые фантазии. Не станут же Готия и Симерия стрелять друг в друга. Да и "Елена" скорее всего, просто заблудилась, что случается не так уж и редко.
  - Просигнальте, - снова кашляет Орлов, чуть пополам не сгибаясь. Шумно втянув воздух носом продолжает. - Пусть объясняться.
  Корвет обозначает себя вспышками сообщений - вы во внутренних водах Симерийского царства, немедленно остановитесь.
  - Так и думал, - хмыкает Анатолий, глядя как мелькает фонарь с ответом. - Сбились с курса. Теперь их еще конвоировать.
  - Отметьте в журнале, будьте... кхе-кхе... так любезны, - капитан сплевывает мокроту в платок и украдкой смотрит на содержимое. - И пошлите на всякий случай голубя на берег.
  
   ;Екатеринград. Царский дворец
  Ок. 3 - 45;
  
  Посол Готской Федеративной Республики вот уже пять минут сидит неподвижно, изучая расписную вазу. Филипп Линкольн служит особым представителем цивилизованного мира в этом архаичном, покрытом плесенью мирке долгие годы. Невысокий полноватый мужчина шестидесяти лет, в неизменном костюме тройке, котелке и трости становится привычным атрибутом царского двора. Своего рода талисман, вечно ироничный, ловко подшучивающий над старомодной жизнью симерийцев.
  Линкольн в который раз достает из кармана серебряные часы, обеспокоенно шевеля усами-щетками. В эту ночь посол необычайно хмур. Даже более, вечный живчик кажется прогнувшимся под непомерным грузом. Будто туча нависает над человеком и вот-вот поразит гром.
  Раздаются шаги в коридоре и Филипп неуверенно поднимается. Тухнущий взгляд напряженно смотрит на источник шума и приближающиеся, становящиеся более отчетливыми голоса.
  - Ваше царское величество, - раздается грудной голос, - я понимаю, что мужики сами не заинтересованы и что будут трудности, но выгода, сулящая от реформы на лицо.
  Все еще незримый за углом царь издает громкий возглас.
  - Мой отец и мой дед говорили об отмене крепостного права, - голос у правителя волевой, звенящий сталью, - и я понимаю, почему дальше разговоров ничего не зашло. Симерийский мужик больше столетия сидит на шее барина и слазить не желает.
  Наконец беседующие появляются перед послом. Впереди идет сам царь, Александр Четвертый,бодрствующий не смотря на позднее время. Монарх молод, ему исполняется сорок, но он рано теряет волосы, компенсируя лысину роскошными усами. Военная форма со ставшими нарицательными погонами полковника обтягивает крепкое, закаленное трудом тело. Следом за широкими шагами очень высоко царя едва поспевает Туринский. Министр сельского хозяйства чем-то напоминает готского посла, как манерой одежды, так и тучной внешностью. Разве взгляд более жесткий, как у цепного пса.
  - И все же, ваше величество, я дерзну настаивать..., - продолжает министр.
  Александр замедляет шаг и жестом просит Туринского помолчать. Глаза монарха упираются в съежившегося Линкольна.
  - Право слово, сударь, - царь приближается к послу, заведя руки за спину, желваки его подрагивают при речи, - это переходит все границы приличия. Если это очередная нота протеста по поводу распущенной Думы, то мы не желаем и слушать.
  Филипп дрожащими пальцами достает платок из внутреннего кармана, что бы промокнуть сильно потеющий лоб. Человек набирает воздух, но не в силах вымолвить и слова. Ноги его подкашиваются и он грузно оседает на скамейку.
  - Силы великие, - царь оборачивается, что бы обменятся улыбками сТуринским, - вам нужно больше заботится о своем здоровье, господин посол. Прав слово, принесите кто-нибудь воды.
  Наконец задыхающегося Линкольна приводят в чувство. Гот открывает крыжу часов, боясь опоздать.
  - Сэр... то есть ваше величество, - запинается Филипп. - Мое правительство поручило мне и я со всей искренностью сожалею, но дальнейшие отношения Готской Республики и монаршего дома Брянцевых заходит в тупик. Я вынужден, по воле Господа отмерившего мне эту роль, объявить Симерии, - он переводит дыхание, как бы еще сомневаясь, - войну.
  С минуту правитель стоит, не шевелясь и вообще не издавая ни звука.
  - Да как вам не стыдно, - шепчет государь, по щекам скатывается одинокая слеза.
  - Ваше величество, я..., - на посла, уменьшающегося в росте под уничтожающим взглядом помазанника, жалко смотреть.
  - Готия в трое, - царь жестко поднимает вверх палец, - превосходит нас по территориям и почти вчетверо по населению. А ваши технологии оставляют нас далеко позади в прошлой эпохе. Так с какой совестью вы, колос этого мира, идете войной на нас, столь незначительных, что теряемся меж башмаков ваших солдат. Так ответьте мне, господин посол.
  - Сэр Александр, - Линкольн неожиданно находит силы взглянуть в лицо монарха. - Я прошу, нет, умоляю, как человек, проживший тут долгие годы - капитулируйте. Сейчас, пока еще не слишком поздно. Я успею послать телеграмму премьер-министру в Стэнтон-сити. Остановим это безумие.
  - Ни слова более, - так же тихо обрывает тираду гота Брянцев. - Мы можем позволить себе умереть. Но раздавить, как государь царство Симерийского нашу национальную гордость, раздавить тут и сейчас, своими же руками, - Александр трясет сжатыми кулаками, - мы права не имеем.
  
   ;Крепость Ника. 3 - 55;
  
  Сусоев пытается предупредить Данилова, но тот, не таясь, выходит навстречу. На слабый фонарный свет и правда, появляются дозорные, посланные навстречу.
  - Мишка, ты что ль? - кричит, все еще неясно всматриваясь в предрассветную муть подпоручик.
  - Я вашбродь! - доносится веселый голос солдата.
  - Вот шельма! Опять пьяный?
  Офицер виновато смотрит на курха. Стыдно перед дальним гостем. Не служба, а ни пойми что. Данилов на Нике недавно и все никак не свыкнется с природным для крепости бардаком.
  - Да все нормально, вашбродь, не извольте сомневаться. Мы по чуть-чуть, для аппетиту, - слова солдата подхватывает смех сопровождающих. Хотя, судя по походке бойцов упомянутым "чуть-чуть" дело не ограничивается. - Тут вот какое дело, вашбродь, кабель-то, будто кто кусачками перерезал кто. Ну так и есть, крест на пузо.
  И солдат первым же и падает, сраженный наповал метким выстрелом.
  - Что происходит! Откуда стреляют!
  Крики, брань, гвалт и беспорядочная пальба смешиваются в неуправляемый вихрь. Сусоев падает на колено, пытаясь хоть как-то сориентироваться. Опыт и инстинкты говорят, врагов немного, но они будто повсюду и бьют наповал! Вспышки слева, справа, спереди. Разведчик делает шаг назад, чуть не перецепивши о что-то мягкое.
  - Аллаху Акбар..., - шепчет он, глядя на совсем юное, безбородое лицо соотечественника.
  Симерийцы пытаются отстреливаться. Тяжелой пуле "шестилинейки" ни то, что кусты нипочем, деревья валить можно. Вот только винтовки при стрельбе задирает нещадно вверх, а дыма и огня столько, что стрелки тот час превращаются в мишени.
  Данилов быстро перебирает пальцами, складывая в сложные фигуры и яростно что-то нашептывая. Ближайшие кустарники вспыхивают, мгновенно переходя на высохшие, густорастущие деревья. И вот тут Шамиль видит врагов, почти в упор. В странной форме, будто в кусты одетые, они быстро перебегают с место на место, отстреливая мельтешащихсимерийцев. Оттянув курок карабина, курх стреляет навскидку. Есть! Один заваливается, кубарем скатившись в овраг.
  - Уводи людей! - подпоручик самозабвенно лупит из нагана. - Отходите к крепости, немедленно.
  Заклинание Данилова отделяет отряды друг от друга, другого шанса не будет. Выстрелив еще раз, Сусоев криком созывает рассеянных по балке бойцов. Вот только далеко уйти не удается. Не пройдя и двадцати метров, симерийцы натыкаются на ожившую пулеметную точку.
  "Загнали, - обреченно понимает Шамиль, - как лисиц в норе"
  
   ;Корвет "Архангел Гавриил". 4 - 00 ;
  
  - Они в своем уме! - кричит, ослепленный ярким светом Звягинцев.
  Обозначившего себя сигналами "Архангела" готы освящают мощными лучами прожекторов. Как по хлопку ладоней трехмачтовый корабль предстает блеющей овечкой перед пускающим слюну волком. Весь экипаж застывает в невесомости, не знаю что делать.
  Первым приходит в себя капитан.
  - Поднять паруса! Котлы на полную! - оказывается, Орлов не просто умеет орать, глотка у вечно кашляющего старика подобна рупору. - Уходим отсюда! Да по живее!
  На корабле, сбросившем-таки оцепенение, поднимается рабочий гам, свист боцманов и топот ног о палубу. Выбросив клубы едко-черного дыма, пароходо-корвет приходит в движение, постепенно набирая обороты. "Гавриила" резко толкает и старпом едва успевает ухватиться за перилла. Орлов при этом стоит вросшей в мостик скалой, даже не покачнувшись.
  А не отдать ли приказ канонирам? Звягинцев украдкой смотрит на хранящего молчание, тесно сжавшего губы капитана. Дмитрий Геннадиевич наверняка думает о том же.
  - Выстрел!!!
  Взрыв! Эсминец подбрасывает на волнах и сотрясает от носа до кормы. Все матросы и офицеры кубарем скатываются,кто где стоит. Застонав, задыхается двигатель.
  - Попадание в машинное отделение! - истошно орут снизу.
  - Пушки к бою! - отдает все же команду Орлов. - Огонь!
  Да только поздно. Просыпается главное орудие "Святой Елены".
  "Мамочка", - успевает подумать Анатолий, прежде чем первый же залп отправляет маленький корвет на дно.
  
   ;Крепость Ника. Ок. 4 - 30;
  
  Командующий гарнизоном полковник Курахов вихрем появляется в боевых отсеках крепости. Уже при параде, сверкающий иконостасом орденов и золотым шитьем аксельбанта и эполет. Низкорослый и крепкий, обер-офицер кажется почти квадратным.
  Мимо бегом проносятся санитары. На носилках задыхаются от боли, не в силах даже кричать, шокированные раненные.Пол скользкий от капающей крови.
  - Держись, касатик, - командир останавливается возле одного, с наспех перебинтованным лицом. - В бункер их несите!
  Ника содрогается под непрерывным огнем вражеских пушек. Пересекающий коридор полковник невозмутимо смахивает с плеча осыпающееся при сильных толчках крошево.
  - Первое орудие товсь! - командует унтер-офицер, подгоняя суетящихся у пушки канониров. - Пли!
  Щиплет глаза, всюду стоит истошный кашель - дышать от угарного газа и порохового дыма невозможно. Многих мутит.
  - Докладывайте, - коротко, но резко бросает Курахов, судорожно, дрожащими пальцами застегивая пуговицы у горла.
  - Множественные попадание в правый корпус, ваше высокопревосходительство, - штабс-капитан пытается говорить выстрелом, по уставу, но нервы подводят и он дрожит, глотая слова. - Главное орудие... больше нет.
  Курахов ругается, грязно и по-мужицки, не смотря на чин и благородное происхождение. Корабельная пушка, с таким большим трудом доставленная и установленная на Нике. Это стомиллиметровое чудище должно было стать главным аргументом в обороне. И что теперь делать? А ведь проходит менее получаса с момента боя.
  - Что с группой Сусоева и Данилова?
  - Нет вестей, ваше благородие, - Керенский поспевает за полковником. - Минут как пятнадцать стрельба стихла.
  Мертвы. Наверняка мертвы. И нет времени оплакивать, смерть всюду, дышит в лицо. Это не башибузуков по горам гонять. Готия. Вот канальи! Ударить так подло и в столь сложное время. Шамиля не то, что в полку, во всей дивизии заменить некем, а подпоручик вообще мальчишка, жизни не видевший. Как же можно так!
  Курахов достигает наблюдательного поста. Перископ открывает картину боя - огневые точки готов по всему горизонту видны всполохами залпов. И метко бьют колбасники. Симерийские пушечки чадят как паровоз и откатываются после каждого выстрела, заставляя заново наводиться. А эти бью в копеечку.
  Постепенно расцветает, но все еще хорошо видны росчерки трассеров, лентой тянущихся к врагу и обратно. Полковник улыбается - республиканцы натыкаются на основательно окопанные секреты. С поручиком Демидовым неполный взвод, а главное целых две картечницы. Истинное сокровище. Новое для армии оружие только начинает приживаться в войсках и исчисляется поштучно.
  А вот от позиций симерийцев отделяется полыхающий огнем шар, стремительно несущийся на врага. Работают царские маги - загляденье. Жаль, говорят, раньше волшебники чуть не щелчком пальцев повергали в прах армии и ровняли с землей замки. На долю нынешнего поколения выпадает быть свидетелями заката могущества чародеев.
  - Хорунжего Бердяева ко мне, - командует полковник. - Пусть Демидова со своими казачками поддержит.
  Стрельба на переднем крае обрывается, резким ударом хлыста. Р-раз и тишина. Даже канонада лишь подчеркивает затишье на секретах.
  - Может, схожу, а, господин полковник? -подошедший сзадиказак Бердяев, сильно шепелявит, из-за нехватки зубов. - Возьму хоть пластунов, посмотрю, что да как.
  Крепостной командир замирает, слушая частое биение сердца. Как!? Отменные стрелки, две картечницы в дзотах, да еще колдуны. Полчаса боя и весь передний край сносят, будто мусор метлой. Вот она, истинная мощь Готии.
  - Отставить, - принимает трудное решение Курахов. - Всему личному составу занять оборону внутри крепости. Огонь, - он опускает взгляд, - перенести на позицию Демидова.
  Но тут рассветное небо открывает величественное и страшное зрелище. Из облаков показываются гротескные корпусы трех заходящих на бомбометания дирижаблей.
  Полковник снимает фуражку и не спеша крестится.
  - Ну, вот и все, касатики, прощавайте.
  
   ;Ольхово, в десяти километрах от крепости Ника. ;
  Тоже время;
  
  Разбуженный разрывами, подполковник Швецов выбегает на балкон в одном нательном белье. С высоты графского имения открывается вся смертельная красота панорамы войны. Горизонт на западе полыхает огнем.
  - Г-о-с-п-о-д-и! - воет от отчаяния офицер, хватаясь за голову.
  За что такое наказание? За какие прегрешения? Он не должен тут находиться, в считанных десятках километров от фронта. Не должен вообще управлять войсками. Всего этого просто не должно происходить!
  
  Глава 1
  Новое назначение
  
  Симерийское царство. 21 мая 1853 г. (тридцать дней до часа Х)
  Имение баронов Швецовых. Ок. 7 - 00
  
  СемьяШвецовых располагается вдали от города. Тут, среди настолько по родному раскинувших ветви берез, течет тихая и мирная жизнь. Так и хочется представить обитателей роскошного особняка уединенными философами, сочиняющими стихи и ведущими умные беседы под тенью садов. Даже гул паровоза, прибывшего на станцию, не в силах разрушить идиллию, вкрадываясь отдаленным эхом.
  Само имение отражает короткий период Симерийского царства, так рьяно отдавшегося духу запада. И когда сейчас аристократические семьи вовсю стараются подчеркнуть культурную неповторимость, порой прямо ударяясь в старину, Швецовы свою обитель не трогают. Высокое белокаменное здание, щедро усеянное полукруглыми окнами с богатейшей резьбой и массивными колонами, делают поместье схожим с античным храмом. Перед домом раскинут парк, изобилующий декоративными деревьями и идеально подстриженными клумбами. Гуляя по мощеным дорожкам можно повстречать множество кованных фигур тончайшей работы, увековечивающих народный эпос или видных деятелей страны давно канувших в лету.
  - Сенька, а ну ка путь сюды, - раздается голос у железной калитки.
  С десяток холопов торопливо загружают, позвякивая ящиками, запряженную двойкой лошадей повозку. За процессом наблюдает мужчина лет пятидесяти, сноровисто делающий пометки в блокноте. В отличии от мужицких портов и опоясанных рубах, одет в модный клетчатый костюм и соломенную шляпу.
  - Поди-поди, - он манит кого-то из холопов пальцем и поправляет щегольски закрученные к верху миниатюрные усики.
  На зов вперевалочку появляется бородатый мужик в помятой и застиранной одежде. Идя, тот с надеждой поворачивается к товарищам, делающим вид очень-очень занятых погрузкой людей.
  - Звали, Фрол Никитич? - холоп говорит очень неразборчиво, глотая слова.
  - Звал-звал, - голос Швецовского управляющего дрожит, он даже постукивает карандашом о блокнот. - Ты шампанское со склада доставал?
  - Ну, я, - обреченно вздыхает Сеня.
  - И? - усы Никитыча подрагивают, как крышка кипящего чайника, разве пар не идет. - И сколько, сучий ты сын, было там бутылок?
  Холоп пытается изобразить смирение и даже опускает долу глаза. Вот только меж густых волос бороды поигрывает лисья улыбка.
  - Ну, ка же, Фрол Никитич, - он стреляет глазами, следя за настроением управляющего. - Я человек простой, не грамотный, считать не умею. Разве до десяти.
  И мужик с гордостью демонстрирует десять пальцев. Крупных, грязных и мозолистых. В качестве доказательства крепостной даже перечислять начинает, путаясь безбожно в цифрах. От такого позерства эконом становится похож на вулкан.
  - Я тебе шельме, - полыхает Фрол праведным гневом, - за барское вино не то, что плетей, - он пыхтит и рубает рукой воздух, - вольную велю выписать!
  И вот тут мужик пугается не понарошку. В глазах появляется искренний страх, сам съеживается растаявшей на солнце зимней бабой.
  - Не надо вольную, - лепечет Сенька, мня шапку. - У меня ж Марфовна, с пятерыми детишками. Помиру пойдем. Не погубите, век служить буду.
  От порки и чего хуже нерадивого крепостного спасает автомобильный гудок, до зубной боли противный, схожий с утиным кряканьем. К имению приближается машина, по виду военная с откинутым тентом. Хотя, какое там приближается. Больше похоже на ковыляние не ко времени разбуженного, да еще и не трезвого мишки. Ходячий самовар. Управляющий даже достает платок и демонстративно, морща нос, машет вокруг. Так и хочется крикнуть - купи лошадь!
  - Ну что стоишь глазищами то хлопаешь, олух! - распекает Сеньку Никитич. - Ворота отворяй, дурья башка.
  И для пущего эффекта наддает под зад.
  Приезжих двое. Один, молодой улыбчивый парень так и остается за рулем, барабаня о баранку какой-то марш. Ко второму домашние присматриваются внимательнее. Статный, с тщательно ухоженными усами, голубоглазый и русоволосый, как и все симерийцы. И хотя незваный гость облачен в защищающий от дорожной пыли и мазуты кожаный плащ, в купе с очками и кожаным же шлемом, можно явственно представить погоны царского офицера. Особую породу и взгляд ни с чем не спутать.
  - Что же ты, Фрол Никитич, - раздается баритон военного, снимающего перчатки и заправляющего за пояс, - не признаешь совсем, не здороваешься?
  Несколько секунд управляющий непонимающе смотрит на офицера. И вот уже всплескивает руками, коря себя за оплошность.
  - Батюшкин свет! - эконом радостно бросается барскому сыну на шею, свойски расцеловав в обе щеки. - Алексей Петрович, радость то какая. Сколько лет, сколько зим. А изменились как, не узнать, право слово, будто другой человек.
  Управляющий с искренней любовью рассматривает барона, даже глаза увлажняются. Правда, не узнать Алексея. Уезжает подростком из отчего дома, с мечтой поступить в магическую школу. Затем внезапный уход в войска и последовавшая за тем курхская война с башибузуками. Проходят долгие годы, домой возвращается мужчина.
  - А мы и не ожидали совсем, - качает головой от досады Никитич. - Ну да не беда, сейчас Авдотью подниму, пусть накроет на стол.
  Швецов сводит брови и зачем-то надолго смотрит на выступающий сильно вперед балкон второго этажа.
  - Не ожидали, говоришь? - негромко, как бы самому себе, говорит он, не отводя взгляд от окна.
  А ведь весть домой офицер посылает загодя.
  Звенит колокольчик и барон, наконец, пересекает порог отчего дома. Успевший смыть грязь с лица, при параде, сверкая погонами подполковника, останавливается около дверей. Отец и мать в просторном и светлом зале. Постаревшие. Годы увеличивают отцовские седины и еще больше живот. Мать наоборот будто уменьшается в росте и усыхает, только и видна тонкая гусиная шея.
  Оба застывают, молча смотря на сына. Алексей, храня безмолвие в подражании родителям, вешает фуражку на крючок. В гробовой тишине щелкает замочек ремня, офицер передает расторопному Фролу Никитичу ножны с шашкой и кобуру с револьвером.
  - Алешенька! - взрывает тишину визгливый девичий голос.
  Нечто, взмахнув гривой светлых волос, мельтеша легким белым платьем, пересекает бегом зал и бросается обнимать Швецова. На душе разом теплеет и только теперь офицер чувствует себя дома. Нежно целует прыгающую на месте от счастья сестру и чуть отстраняет, рассматривая.
  - Как ты выросла! - восклицает удивленно он. - Боже, поди от кавалеров проходу нет.
  Елену Швецов запоминает мелкой пигалицей, играющейся с куклами. Теперь перед ним девушка, настоящая невеста и украшение любого великосветского общества. Очень стройная, впитавшая от рода лучшие черты. Сверкает улыбка невероятно ровных и красивых зубок, а в больших глазах так и вовсе утонуть можно.
  - Да что я, - быстро отмахивается сестра, кружа вокруг брата, рассматривая, как новогоднюю елку, - вот ты точно изменился. С усами такой смешной. Ой... медалька.
  Она касается пальчиками сверкающего на груди креста.
  Следом за дочерью, будто проснувшись от сна, приходят в движение и родители. Швецов по очереди обнимает и целует отца и мать. Хотя по лицам, Алексей так и не понимает, рады ли ему тут? Кроме Елены конечно. Не дав барону и словом перемолвится со стариками, та отводит за руку в сторону.
  - Я тут тебе такое расскажу, - она заговорщицки понижает голос. - Я же театром увлекаюсь.
  - Да неужели? - пытается действительно удивиться улыбающийся Алексей.
  - Да-да, - с важным видом кивает девушка. - И знаешь что? Меня сама Годунова хвалила. Говорит у меня большие успехи. Я в новом спектакле знаешь, кого играть буду?
  Кого же будет играть сестра в знаменитом театре Годуновой, Швецов узнать не успевает. Их прерывает подошедший отец.
  - Леночка, не донимай брата, - глухо говорит он, мягко отводя офицера от сестры. - Помоги лучше на стол накрыть, Алеша наверняка устал и голоден.
  - Хорошо, - поскучнев, нехотя соглашается Елена, удаляясь, подобрав подол платья. - Но потом обязательно все-все расскажу.
  Проводя дочь взглядом, отец смотрит подполковнику в глаза и заботливо сжимает плечи.
  - Бабушка на верху, - говорит он. - К себе требует.
  Требует. В поместье, не смотря на внешний вид ничего не меняется. От сервиза с цветочками, что Ленка сама, по обыкновению, накрывает на белую скатерть стола, до этого диктаторского "требует". Поместьем Швецовых правит, деспотично, но (нужно признать) со знанием дела старая баронесса.
  Комната хозяйки запоминается в деталях и остается неизменной спустя года. Тот же таинственный полумрак, бросающий тень на предметы интерьера и саму старую женщину. Татьяна Швецова сидит у балкона, куря сигарету через мундштук и даже не повернувшись на стук двери.
  - Закрой, сквозняк, - раздраженно бросает она вместо приветствия.
  Дряхлая сморщенная ворона. Черное платье, спрятанные седые волосы под сеткой только подчеркивают образ. Некоторое время баронесса молча курит, разглядывая проплывающие мимо облака. Достаточно, что бы пробудить в Алексее воспоминания детства. Не самые приятные.
  - Ты подвел нас, юноша, - наконец говорит бабушка, по-прежнему не поворачиваясь к внуку лицом.
  Юноша. Подполковник кривится от так обыденно брошенного слова. Будто ему снова десять и он разбивает какую-то дорогую вазу, гоняя мяч. Приятно оказаться дома спустя долгие годы разлуки, добавить нечего.
  - На какое-то короткое время я даже засомневалась, - она, изящно подняв подбородок, выпускает тонкую струю дыма и стряхивает пепел, - и подумала из тебя выйдет толк. Но ты не разочаровал, мальчик, и все, как положено, испортил, - хозяйка каркающе смеется. - Тебя с позором выставили из Генерального Штаба.
  Сердце Алексея сжимается от обиды, к горлу подступает ком. Как же больно вспоминать...
  
  - Господин капитан! - скучающий у дверей караульный вскакивает при приближении Швецова.
  Офицер машет рукой, мол, не утруждай себя. Боковым зрением отмечает выражение лица рядового. Кажется, Алексею искренне сочувствуют в произошедшей истории, да что толку.
  "Не на плаху же я иду, в конечном счете", - успокаивает себя капитан, стучась и тот час, толкая дверь.
  Брат государя, Великий князь Петр Брянцев весь в работе. Лишь коротко смотрит на вошедшего Швецова. Опускает перо в чернило, быстро заполняя бумаги.
  - Ваше сиятельство! - капитан щелкает каблуками и резко кланяется.
  Оторвавшись таки от документов, генерал от кавалерии удосуживается обратить внимание на гостя. Откинувшись на спинку дорогого стула, раскачивается как в кресле качалке.
  - Садитесь-садитесь, голубчик, - как можно мягче говорит великий князь, указывая Алексею на стул напротив.
  Брянцев встает и молча звенит посудой. На столе появляется бутылка с коньяком и два стакана. Так же безмолвно брат царя разливает напиток и подвигает к капитану.
  - Я не пью..., - пытается отказаться Швецов.
  - Пей, - требует генерал.
  Дождавшись, пока Алексей допьет, Петр садится и выжидательно смотрит.
  - Я не виноват! - резче положенного начинает капитан.
  - Знаю, - как-то быстро и неожиданно соглашается Брянцев.
  Швецов разом умолкает. Реакция генерала сводит на нет все загодя подготовленные слова. Офицеру только и остается сидеть, нервно теребя в руках пустой стакан.
  - Знаю, голубчик, - участливо вздыхает великий князь. - Да только жизнь не бульварный роман. Нечего тебе тут больше делать, Алексей. Ты исполнительный и порядочный офицер, но оставить тебя при штабе я больше не могу.
  Петр Брянцев думает, постукивая пальцами по столу.
  - Впрочем, - улыбнувшись догадке, он громко хлопает, - есть у меня для тебя работа. Готовься к переводу.
  
  - Меня повысили до подполковника, - с жаром выпаливает Алексей. - И теперь я больше не буду заниматься бумажной работой. Я отправляюсь командовать войсками, мне доверен один из лучших батальонов всего корпуса.
  Смех старухи смешивает офицера с испражнениями.
  - Тебя, - с каким уничижением произносит она это слово, - согнали с уютного и престижного места. Сослали куда? К кучке пьяной немытой солдатне. Что бы ты до конца дней маршировал и тупел как рваный сапог.
  - Это же не инфантерия, - пытается оправдаться загнанный тирадой в угол Швецов. - Я буду служить в кавалерии.
  - И эта единственная причина, почему я вообще с тобой разговариваю, - рубит под корень баронесса. - Отправь они тебя в пехоту, с порога бы выгнала. Мало мне и того позора, что есть.
  Татьяна тихо посмеивается, вспоминая о чем-то своем.
  - Знаешь, - она все же поворачивается, с веселой иронией рассматривая внука, - в толк не возьму, почему ты пошел в армию. Я смирилась, когда ты сбежал в эту свою... как ее там... школу магии, - она делает взмах рукой и закружившийся дым и правда, словно приобретает волшебные очертания, добавляя веса словам. - Это было удобно для всех. Тебя будто как в старое доброе время упекли с глаз долой в монастырь. Но вот армия, - она качает головой, - Нет, дорогой Алешенька, в армии ты на виду у всех. Ты, что на мое проклятие вынужден носить туже фамилию, что и я.
  Оба одновременно поворачивают взгляды к стене.Если бы не ветхость картины, изображенного легко можно принять за Алексея. Разве только грудь запечатленного на полотне кавалериста увешана орденами и медалями. Старуха, противно сморщившись, резко вскакивает. Раскидав по полу тлеющие красные угольки табака, встает меж картиной и внуком. Будто один взгляд нерадивого отпрыска способен осквернить столь дорогую для нее вещь.
  - Не смей, - шипит она, дернув подбородком. - Ты не мой муж. Даже не вздумай пытаться ровняться на него.
  "Мой муж", никак не "твой дед". Быть может молодой Швецов, так похожий на предка тем больше наносит рану, ноющей тоской напоминающей старой женщине о потерянных годах юности.
  Подполковник с холодным сердцем выдерживает ядовитый взгляд хозяйки семьи. Прислушавшись к себе, на удивление даже обиды не чувствует. Привычка?
  - Будьте здоровы, матушка, - позволяет себе маленькую победу Швецов, уже разворачивающийся к выходу.
  - Постой, - более спокойно пытается остановить Татьяна и что-то в голосе понукает офицера задержаться.
  Бабушка пересекает комнату, воюя крохотным ключиком с замком на тумбе.
  - Ты должен быть благодарен мне, мальчик, - говорит она, одновременно с наконец раздавшимся щелчком, - с большим трудом мне удалось сохранить твою помолвку.
  ПередШвецовым на стол ложится запечатанное письмо, подписанное очень аккуратным подчерком. Доносится легкий аромат духов.
  - От Марии, - женщина кивает на конверт, - разумеется, ты даже не догадался написать бедной девочке.
  Как у всех благородных семей, жизнь Алексея расписана с раннего детства. И если еще удается сбежать в школу магии, от брака не отвертеться. Швецовы и Богумиловы давние друзья, так что на счастье Алексея невесту свою он знает с давних пор, что весьма упрощает задачу. Даже когда родители приносят вести о помолвке, дети играют в шахматы среди сада. Юноша и девушка просто равнодушно пожимают плечами. Все и так давно понятно.
  Смахнув письмо и затолкав во внутренний карман кителя, подполковник широкими шагами покидает комнату.
  - Алешенька, - зовет мать, услышав частый топот каблуков на лестнице.
  Семья в сборе. Накрыт стол и все, кажется, только и ждут его появления. Швецов пересекает зал, не проронив ни слова, и срывает с вешалки фуражку.
  - Но ты же только приехал, - обеспокоенно говорит мать, рассеяно смотря на приготовленный завтрак.
  Так же молча офицер опоясывается оружием. Раздается громкий хлопок двери, едва не выбивший стекло - Лена, чуть не плача, выбегает из-за стола. И лишь это остужает пыл.
  - Я поговорю с ней, - тихо роняет Алексей.
  Обитель сестры превращена в храм искусства. Со стен на Швецова смотрят яркие афиши и черно белые, но не менее броские в эмоциях фото известных актрис. В углу, особо бережно, разложен костюм, переливаясь бисерным плетеньем. Довольно фривольный, оставляющий чересчур много обнаженного тела. Однако даже не искушенный в театральных постановках подполковник без труда узнает образ.
  "Соломия в садах Бююк-Сарая, - припоминает офицер знаменитую и очень не простую постановку. - Похоже она и правда, талантлива"
  Елена сидит на краю кровати, скрестив руки на груди и демонстративно отвернувшись.
  - Бабушка обидела, да? - первой начинает девушка, едва за Алексеем закрывается дверь.
  - Она, - офицер медлит. Не смотря на все обидные слова и откровенное насмехательство, при сестре о главе семьи говорить плохо не хочется, - довольно трудный человек.
  Видеть Лену, единственную отраду в беспросветном хаосе семейных дрязг в таком состоянии мука смертная. Сев рядом, Швецов как можно естественнее улыбается.
  - Не переживай, - успокаивает он. - Я уезжаю, но служить буду рядом и часто приезжать в гости.
  - Хорошо, - быстро соглашается Елена, - но обещай приехать на концерт.
  Девушка берет брата за руку, погрустнев еще пуще прежнего. Как она все же взрослеет.
  - А главное будь осторожен.
  - Ну что ты, глупенька, - смеющийся Швецов обнимает сестру и целует в лоб. - Война ведь закончилась, курхов мы усмирили. Ничего серьезного мне не предстоит.
  
  Готская Республика
  Стэнтон-Сити. "Сладкая Мэри". Ок. 8 - 00
  
  - Доброе утро, дамы.
  В прихожей самого известного столичного борделя появляется невысокий лейтенант крепкого телосложения. На фирменном выходном кителе гордо блестят петлицы - скрещенные мечи.
  Неспешно беседующие, развалившиеся в креслах и диванах проститутки мигом оживают. Одна, опередив других, оказывается подле клиента. От девчонки сильно пахнет духами, макияж так вообще пол лица скрывает. В купе с колготками сеточками и пышным ворохом юбок эдакая дешевая постановка на кабаре. Но некоторым на удивление нравится.
  - Привет, Стенли, - пытаясь утащить офицера, проститутка тонкими пальчиками принимается расстегивать верхнюю пуговицу.
  - Прости, милая, не сегодня, - с искренним вздохом сожаления, гот отстраняет деваху. - Он тут?
  Отвергнутая жрица любви картинно хмурит лобик и шипит рассерженной кошкой. Даже царапает воздух.
  - На втором этаже, - она ловко ловит, хлопнув громко ладонями, подкинутую монету. - Сразу направо.
  Ущипнув весело взвизгнувшую девку за мягкое место, офицер удаляется наверх.
  Внутри остро пахнет алкоголем и табаком, вся комната окутана интимным полумраком. На непомерно широкой кровати живописно сверкает голая мужская задница. Красная простынь и одеяло переплетены с конечностями и прочими частями тел еще как минимум пятерых работниц борделя. На всю комнату стоит мощный храп.
  - Черт, Стенли, это ты? - раздается сонное бормотание прежде чем ранний и хуже того незваный гость успевает хоть что-то сказать.
  - Просыпайся, Майкл, - смеется офицер, облокотившись о дверной косяк. - Папа Ли зовет тебя.
  - Какого дьявола? Сколько времени?
  Появляется заспанная физиономия молодого человека, космы соломенных волос падаю на глаза. Незнакомец пытается дотянуться до часов, шаря по столу.
  - Мать твою! - ругается Майкл, опрокинув таки часы на пол, со звоном разбившиеся. - Не важно, у меня отпуск и я с места не тронусь. Скажи генералу, что не нашел меня.
  Мужчина погружает лицо в подушку, но сверху на него падает помятый, испачканный в вине китель.
  - Все отпуска отменены, нас вызывают в штаб дивизии, - спешит обрадовать Стенли. - Пошли, ковбой, нам еще мир спасать.
  
   Глава 2
  
  Драгуны его величества
  
   Симерийское царство.
  Казармы первого драгунского батальона. 15 км. Восточнее Ольхово
  22 мая 1853 г . Ок. 6 - 00 (29 дней до часа Х)
  
  В расположение драгун можно попасть, отправившись от Ольхово на восток. Да и то придется петлять по бездорожью добрых пятнадцать километров. В здешней местности и колею от упряжки не сыскать, что уж говорить о полноценных магистралях. Бескрайние, брошенные просторы. Куда ни глянь сплошь поросшие бурьяном по пояс холмы да овраги. Мелькнет в кустах рыжий хвост плутовки-лисы, поднимая истошно орущих фазанов, да завоет вдали волк.
  Сами казармы сливаются с дикостью природы, поражая не ухоженностью и серостью. Высокий кованый забор заростает плющом, а местами так и вовсе зияет прорехами на радость мнимым диверсантам. Солдатское общежитие тянется длинным двухэтажным зданием, дышащим на ладан и противно скрипящим прогнившими досками от малейшего дуновения ветра. Эдакая нескладная деревянная коробка с соломенной, пахнущей плесенью и мышами, крышей. Где-то половина окон выбита, и осколки усеивают капканами близлежащие дорожки. Благо если прорехи просто заколочены чем попало, а то и вовсе разевают рот на весь мир. Легко представить бойцов, коротающих время прямо в соломе, на плохо обструганных досках, где сучок норовит отдавить все бока.
  Штаб батальона, хоть и сложенный из кирпича, идеально вписывается в общую картину. Обшарпанные стены, частично обвалившаяся, так и лежащая под ногами, черепица. Даже вывешенный недалеко от порога Симерийский флаг, черно-бело-желтый триколор, приобретает серый оттенок. Позаботиться о государственной символике стиркой, никто не удосуживается, ровно, как и зашить рваное полотно.
  Плац так вообще отдельная история. Про метлы священное армейское место только слухи знает. Окурки разбросаны, где попало, смешавшись с опавшей листвой и ветками. Честно говоря, и плац название условное, так, припорошенный щебенкой участок. Нормальных дорожек в драгунской части нет в принципе. Солдаты ковыляют в грязи, норовя потерять сапог в вязкой жиже. Про конский навоз лучше вообще помолчать.
  - Не нравится мне тут как-то, - недовольно морщась, ефрейтор Григорий поднимает на лоб фуражку с обгрызенным козырьком. Прищурившись, смотрит на поднимающееся весеннее небо. - Тоскливо.
  Приятеля шутливо толкает плечом Вячеслав.
  - Неужто вы соскучились за горным пейзажем, мой дражайший друг, - подтрунивает он. - Вай, - кавалерист, театрально жестикулирует и подражает манере курхского акцента, - нашел бы себе красавицу и пас барашков высоко-высоко в горах.
  Оба заливисто смеются, но от чего-то быстро умолкают, думая об одном и том же. Да, прав Григорий, этот солдат, так непохожий на образец дворцовой выправки. Тоскливо тут и все не то.
   'Чего же мне не хватает, - думает кавалерист. - Неужели...'
  Он замирает, вслушиваясь в гомон бойцов, окружающих его, развалины убогой части. Но видит и слышит другое. Обрывистые выкрики команд, заполонивший каменную крепость дым. И грохот. Нескончаемый ружейных грохот и отчаянный крик раненных.
  - Чего встал? - коснувшаяся рука Вячеслава заставляет чуть вздрогнуть, - очередь не задерживай.
  Человеческая столовая для драгун даже не предполагается. Кавалеристы по полевому раскидывают палатку недалеко от плаца, где повар в заляпанном переднике раздает похлебку из большого парующего чана.
  - Это суп или каша? - Григорий разве нос в котелок не окунает, пытаясь определить состав и назначение вылитой из плошки субстанции.
  - Это еда, - недовольно ворчит, отрезая ломоть черного хлеба и пожелтевшего сала повар, - и за нее спасибо говорят.
  Друзья рассаживаются прямо у ступеней штаба, постелив под себя свернутые шинели. На вкус варево оказывается вполне съедобно. Удается подцепить даже по куску волокон тушенки. Передавая друг другу соль и перец, бережно хранимые в тряпицах, солдаты с удовольствием завтракают.
  - Говорят бате, наконец, нашли замену, - Вячеслав принюхивается к опасно выглядящему салу. Решив, что солдатский желудок все переварит, пытается откусить, мотыляя головой, как вцепившийся во врага бойцовский пес.
  - Никто не заменит нашего командира, - брови Григория сходятся к переносице, а желваки подрагивают.
  Его товарищ долго пытается прожевать кусок, смотря вдаль.
  - Ну, - он справляется с салом и проглатывает, - рано или поздно это должно было произойти.
  - Кто-то сильно провинился, раз сослан в такую дыру, - хмыкнув, драгун оглядывается через плечо на покосившееся здание и зачерпывает ложку.
  - Да-да. Говорят новый командир изГенерального Штаба. И даже был на побегушках у самого Великого Князя.
  Григорий сплевывает попавшуюся кость.
  - Крыса тыловая. Подсунули.
  Раздается скрип двери. При этом держащаяся на одном гвозде петель перекашивается и заваливается на бок, подняв облако пыли и штукатурки. Раздается истошная брань. Обернувшись, Григорий и Вячеслав замечают начальника штаба батальона. Единственный лучик света в кромешной тьме безалаберности. Гладко выбрит, аккуратно выглаженная форма, разве несколько припорошенная от упавшей двери. Человек в погонах майора кажется лишним не только среди руин первого драгунского но и в целом в форме военного. Худой, с изящными движениями танцора, да еще и в очках, мало похож на лихого рубаку.
  - Доброе утро, Максим Петрович, - с набитым ртом панибратски здоровается Григорий. - Эдак ты, благородие, вырядился. Прям как к государю на поклон.
  - Доброе-доброе, - майор, досадливо цокая языком, пытается вытрясти пыль с такой заботой приведенной в порядок формы. На манеру речи солдат офицер внимание не обращает, складывается впечатление, будто беседу ведут трое братьев. - И вам бы не помешало, оболтусы. Новый командир батальона уже сегодня пребывает.
  Как по заказу по части разливается звук горна. Максим в последний раз осматривает свой внешний вид, расправляя складки и поправляя ремень.
  - Строимся, - пытается отдать приказ майор, но командирским рыком начальника штаба мать природа не одаривает. Получается больше похоже на поперхнувшегося петуха.
  Солдаты еще волокут ноги, толпясь у плаца и более активно гремя походными котелками, когда у проходной раздается гул приближающейся машины. Вскоре перед батальоном появляется и новоиспеченный командующий. В глаза бросается нетерпение офицера, он даже привстает на сиденье, спеша обозреть доверенное и без сомнения славное воинство.
  - Глянь, - кивает Вячеслав, - прям сияет. Говорят, от капитана до подполковника прыгнул.
  - Угу, - ухмыляется Григорий, - скоро плакать будет.
  Молодой подполковник пытается лихо покинуть машину. Жаль появление терпит полное фиаско. Сияющие от крема сапоги погружаются в вязкое болото грязи. Первая же попытка высвободить ногу оборачивается увязшей в месиве обуви.
  - Осторожнее, - виновато улыбаясь, подскочивший майор успевает подхватить чуть не упавшего Швецова. - Простите, мы не так давно вернулись с Курхистана, еще не обжились.
  По строю прокатываются первые, пока еще сдерживаемые, смешки. Улыбка Максима становится совсем уж натянутой.
  - Это то, о чем я думаю? - в попытках лучше рассмотреть новое начальство, невысокий Вячеслав даже на носки приподнимается.
  - Хватило же совести напялить, - тихо рычит закипающий Григорий.
  На лицо ветерана войны с восставшими горными амирами падает тень. На чужом офицере, за всю войну ни разу пороху не нюхавшему, сверкает серебром Курхский крест. А ведь из батальона никто даже из ротмистров не получает наград...
  Пауза и молчание Алексея Швецова становятся до неприличия затянутыми. Драгуны стоят, в открытую гомоня и перешучиваясь, пожираемые потерянными и одновременно злыми глазами подполковника. Худшее не променять уютные и комфортабельные помещения штаба на свалку. Худшее - признать в глубине души правоту старой баронессы.
   'Меня выкинули как плешивого пса', - трясясь от злобы и собственного бессилия, понимает офицер.
  Невероятными усилиями Швецов хватается за внутренний стержень и выпрямляется. В конечном счете, это первые мгновения в настоящей боевой части. Не время отчаиваться.
  - Равняйсь! - гремит раскат команды.
  Батальон продолжает топтаться на месте. Какой там строй? Большая, сбившаяся в кучу толпа. К тому же мало обращающая на подполковника внимание. В недоумении, Алексей поворачивается к начальнику штаба. Тот что-то жестами пытается объяснить бойцам, но наткнувшись на взгляд командира, превращается в статую.
  - При команде равняйсь, - жестко пытается довести офицер, - положено выровняться, глядя на носки стоящего справа от вас.
  - Так, а если у него лапа вдвое больше моего? - хлесткой молнией, обрушившейся на Алексея, раздается голос из строя. - Мне, тогда как?
  Весельчак, под общий хохот, картинно заглядывая на право, выходит из рядов военнослужащих. Задыхающийся от такого позерства, подполковник даже не в силах осечь нарушителя.
  - Это и есть боевое подразделение? - цедит сквозь зубы офицер.
  - Вот именно, - посмеивается наблюдающий за театром, превосходящим шедевры Годуновой, Максим.
  Натолкнувшись на гневный взгляд Швецова, начальник штаба устало вздыхает.
  - Ваше благородие, - пытается достучаться майор, - эти люди более года провели в горной крепости на Богом забытых перевалах. Никто тут не видел и не привык ни к чему подобному. Мы не участвовали в парадах, не ходили строем - мы воевали. Попытайтесь понять это.
  Оставив доводы Максима без комментариев, Алексей подходит ближе к драгунам. Кавалеристы, гордость армии и образец для подражания. Как бы не так. Бандиты с большой дороги и те лучше выглядят. Даже единой формы одежды нет. На ком то рваные сапоги с зияющими наружу портянками или пальцами. На иных гражданские ботинки, с обмотками.
  - Твое имя, воин? - спрашивает Швецов, проходя по строю.
  - Григорий я, - ухмыляясь, без тени уважения отвечает боец.
  Несколько секунд офицер и ефрейтор смотрят друг другу в глаза.
  - Ты солдат Симерийского царства? - командир отдергивает помятый и грязный, в крупных пятнах китель. - Или башибузук? Форма не стиранная, я уж молчу за подшитый воротник.
  Улыбка кавалериста становится похожа на гримасу. Он достает из-за уха папиросу, шумно дунув в нее.
  - В строю не курят, - нависает над драгуном подполковник.
  - Да? - издевательски, с прищуром смотрит тот на него и не спеша чиркает огнивом.
  Кажется, Григорий собирается выдохнуть дым прямо в лицо подполковнику. Лишь взмах рукой Максима в купе с кислым выражением лица майора, останавливают от дерзости. Ефрейтор бросает папиросу и шумно растаптывает.
  От драгун Швецов отходит покрытый красными пятнами и едва сдерживающий лексику, более присущую портовым грузчикам. Три роты беспредела с придатком в виде отдельных взводов. Проще распустить батальон тут и сейчас, чем приводить все в порядок.
  - Танкист? - Алексей останавливается у низкорослого, дышащего в пуп офицеру солдата. Лицо как у запойного пьяницы, от драгуна и сейчас веет хмельными ароматами.
  - Так точно, вашбродь, - пошатываясь и пытаясь смотреть ровно отвечает боец.
  - Танки то где? - барон снимает с плеч мужика солому. Эти горе танкисты скорее на конюшне работают, чем с машинами. Командир охватывает взглядом часть, пытаясь отыскать что-то похожее на боксы для техники.
  - Нет их, господин подполковник, - вместо рядового отвечает поспевающий следом Максим. - К-как нет? - не понимая говорит вконец потерянный Швецов. - По документам на нас три единицы числиться.
  Начальник штаба пожимает плечами и разводит руками, мол, сами смотрите. Штаб-офицер идет дальше, останавливаясь напротив совсем молодой девчонки. Низенькая, для девушки даже формы по размеру нет и уставные штаны с кителем выглядят потешными нарядами клоуна.
  - Что тут дети делают? - глядя на пигалицу, Швецов даже возраст определить не может. Но явно меньше восемнадцати.
  Эта из взвода волшебников. Правда, кроме представительницы прекрасного пола других магов не видно. Бывший студент магической школы пытается вспомнить в веснушчатой девушке знакомое лицо, но, увы не может. И не удивительно. Простолюдины учатся в других, не таких роскошных корпусах. Именно их и выдергивали прямо со скамью в горы.
  - Дети? - до готового грохнуться в обморок подполковника доносится напрочь прокуренный голос. Деваха сдувает упавшую на лицо прядь каштановых волос. - Да у меня своих двое.
  - И кто же отец? - любопытствует барон.
  - Первого зарезали башибузуки, - равнодушно пожимает плечами, - а второй, - она, под общий хохот смотрит на строй, - да кто ж теперь признается, я в стельку пьяна была.
  - Бред какой-то, - себе под нос шепчет Алексей. Находится тут, в обществе этих людей невыносимо. - Всем разойтись.
  Подполковник, пошатываясь на ватных ногах и плохо видя перед собой, поднимается по ступеням. Офицер всем весом опирается на перила, отстраненно глядя на сорвавшуюся дверь. У караулки посапывает преклонного возраста, длиннобородый дневальный, растянув вольготно ноги через весь коридор.
  - Доброе утро, - зло бросает Швецов, пнув, проходя спящего.
  Бедолага вскакивает, спросонья теряя фуражку и в попытке поймать, роняя еще и винтовку. Раздается оглушительный звон на все помещение, слившийся с хлопнувшей дверью командирской комнаты.
  Только оказавшись в одиночестве, в относительной тишине, дарящей тонкой перегородкой стены, Алексей переводит дух. Труднее всего успокоится и собрать мысли в кучу. Кровь так сильно пульсирует, что Швецов чувствует толчки в висках, отзывающиеся в мозгу и ставящие пелену перед глазами. Впервые в жизни не имеющий пристрастия к бутылке молодой человек хочет утопиться в вине. Горько. Обидно. А главное страшно. Будто тощий очкастый гимназист, оказавшийся ночью посредине неблагополучного района. Как быть? Более трех сотен человек, следящих за каждым, самым малейшим движением. И ждущих ошибки, подставленной для ножа спины.
   'У меня же нет опыта, - только теперь до подполковника доходит то, о чем стоило задуматься с самого начала, - как мне командовать ими?'
  Не в силах браться за работу и вообще что-то делать, барон осматривается. Помещение представлено каморкой, нежели полноценной комнатой. Выглядит все пусто. Из мебели ничего кроме сильно покосившегося шкафа и письменного стола, покрытого пылью. Под ногами хрустит стекло и прочий мелкий хлам, устилающий оборванный местами линолеум. Алексей вертит в руках лампу, трясет и крутит ручку.
  - Керосина нет, - бурчит подполковник, разочарованно ставя вещь на стол.
  За столом, пол стены занимает картина. Пожилого возраста подполковник, гордо взирающий со вздернутым подбородком с холста. Незнакомый офицер производит впечатление, чувствуется нечто, не поддающееся объяснению. Художник изображает крепкого человека, не смотря на побелевшие волосы искрящего жизнью и физической силой.
   'Прошлый командир', - догадывается Швецов.
  Рядом с картиной стены испещрены надписями, грубо выцарапанные ножами.
   'Покойся с миром, батя', - читает корявые, разного размера буквы барон. -'Ты с нами навсегда'
  И все в таком же духе. Кем не являлся этот офицер, наверняка вызывал не просто уважение, но любовь подчиненных. Бесконечное батя - отец. Как? Швецов ничем не похож на увековеченное красками изображение. Покойному более подойдет меч и доспехи, нежели шашка и пистолет, вернувшаяся из былин фигура богатыря.
  Совершенно потерянный от взвалившегося, Алексей не в силах даже стоять. Грузно оседает на нещадно скрипнувшую табуретку. Пальцы, дрожащие и никак не успокаивающиеся, рвут давящие горло пуговицы. И только теперь офицер вспоминает про письмо, шуршащее в складках одежды.
  - Мария, - себе под нос говорит молодой человек, не зная, вызывает ли что-то имя девушки в душе.
  За день аккуратный пакет покрывается паутиной мятин, чернила, от пропитавшегося потом кителя чуть сходят. Но от письма по-прежнему доносится аромат женщины.
  Швецов надрывает край конверта как раз со стуком в дверь.
  - Кто там? - затолкав и так мятое письмо обратно, подполковник поднимается.
  - Вашбродь, - в проеме появляется нерадивый дневальный, все еще сонно поглядывающий, - тут это...
  Солдатика отодвигает чья-то рука. Впервые за последние часы Алексей позволяет себе улыбнуться. Он шагает навстречу, сжимая появившегося в крепких объятиях.
  - Не представляешь, как я рад тебе, Петя, - смеясь, говорит Швецов.
  Капитан Петр Дорошенко чуть ниже подполковника, хотя раза в три шире. На лоснящихся, вечно красных щеках расцветает целый огород топорщащихся бакенбардов. Будучи служащим при Генеральном Штабе, Алексей часто встречается с адъютантом командира дивизии Ординова. Два совершенно непохожих капитана, живчик Дорошенко и каменный Швецов завязывают твердые дружеские отношения.
  - А я как раз из штаба дивизии, - поглаживая растительность на лице и довольно улыбаясь, Петр переступает порог. - Ну? Как тебе наши орлы-драгуны? - смеясь, капитан разрубает воздух рукой, как бы фехтуя.
  Упоминание о подчиненных заставляют вмиг помрачнеть. Скорчив мину, подполковник натыкается на любопытный взгляд старого товарища.
  - Предлагаю в срочном порядке заменить ротных, - берет офицер быка за рога. - Дисциплина в батальоне на катастрофически низком уровне. А еще важнее - убрать начальника штаба. Солдаты не виноваты, - пылающий праведным гневом, Алексей непреклонен, - им просто позволяли. Полагаю, мы примем меры и наведем, - он даже чуть переводит дух, - порядок.
  Вместо ответа или хоть какой-то реакции, Дорошенко внимательно изучает комнату. Подолгу останавливается у картины.
  - Вижу, ты еще не обжился, - капитан резко разворачивается. - И это хорошо. Батальон в части надолго не задержится.
  - То есть как? - новость в купе со всеми злоключениями повергает наземь.
  - Вам приказано, - скучным голосом, как на уроках, говорит Петр, раскачиваясь при этом на носках, - занять Ольхово. И там ждать дальнейших указаний.
  Ольхово. Стоящий на месте Швецов, отчаянно пытается заставить мозг работать и найти логику. Пусть и родившийся в этих местах, про небольшое городишко Алексей почти ничего не знает. Кажется, в Ольхово идут угольные разработки, да проходит железная дорога.
  - И что все это означает? - странный приказ вызывает в подполковнике росточек беспокойства.
  - Да ты не переживай так, - смеется Дорошенко и хлопает каменного, так и не пришедшего в себя приятеля по плечам. - Все хорошо будет.
  Быстро, однако, засмущавшись, нежданный визитер торопится обратно. Лишь у порога, Петр оборачивается.
  - А с Максим Петровичем ты, Алеша, лучше общий язык найди. Это достойный человек, - советует Дорошенко. Он стоит в нерешительности, болезненно скривившись. - И вот ..., - не в силах произнести вслух, указывает на грудь Швецова, - лучше при драгунах не носи.
  Еще несколько минут после ухода капитана Алексей смотрит на Курхский крест.
  
   Ок. 21-00
  
  - Разрешите войти, Максим Петрович? - после стука, подполковник заглядывает в комнату.
  Обитель начальника штаба освещается несколькими свечами, варварски прилепленных прямо к сильно заляпанному воском столу. Правда и без этого предмет интерьера, как и все остальное, выглядит как из ужастика Джека Ньютона про дом призраков. От солдат, зарывающихся по ночам в кипу соломы, жилище майора отличает лишь наличие койки. Возле лежанки Швецов замечает так и не распакованный вещевой мешок.
   'Они и сейчас живут войной, - понимает штаб-офицер, - пусть пушки давно смолкли. Готовыхоть сию секунду схватить пожитки, винтовку и бежать через горы по извилистым тропам'
  Максим сидит в проеденном молью кресле, накинув поверх майки шинель - от прорех в стене веет холодом. В руках майора с завидной ловкостью мелькает перо, делая записи в обшитой кожей тетради.
  - Барон, - чересчур уж официально приветствует начальник штаба, откладывая письменные принадлежности.
  Весь день командира батальона не покидают слова старого товарища. Максим. Если Дорошенко и начальник штаба первого драгунского знакомы, что такого находит капитан в этом офицере? С виду педант, вот даже выглядывают из кармана перчатки, белее белого, а подчиненные распущены до уровня шайки.
  - Вы позволите? - Швецов берет со стола сильно мятые клочки бумаги.
  Каково же удивление узнать в кривом подчерке едва читаемые курхские закорючки. И ни что бы то ни было, а стихи. Подполковник бросает любопытный взгляд на тетрадь - неужели майор берется переводить труды безымянных поэтов гор?
  - Осуждаете? - Максим скрещивает руки и чуть откидывается назад, тоном явно готовый ощериться штыками.
  - Отнюдь, - удивляет майора Алексей, кладя рукописи обратно. Он некоторое время молчит, что бы, наконец, перейти к самому важному. - Что вы думаете о нашем переводе?
  Начальник штаба снимает очки и устало растирает покрасневшие глаза.
  - Полагаю это война, барон, - ужасные слова, произнесенные мягким голосом Максима, не дают сразу все осознать.
  Майор тем временем роется в столе, извлекая наружу карту. Перед подполковником всплывают подробные данные о приграничной с Готией местности.
  - Вы знакомы с полковникомКураховым? - быстро глядя на Алексея и тут же возвращаясь к карте, говорит Максим. - Вот, - он указывает на точку, обозначенную как крепость Ника. -Сколько километров способен держать батальон?
  - Около четырех, - растерянный от вопроса о прописных истинах, сбивчиво отвечает Швецов, - если с натяжкой можно и пять.
  Максим ухмыляется и небрежным взмахом руки отстраняет карту.
  - Десять, - с долей презрения шокирует начальник штаба. - НаКурахова взвалили то, что прикрыть силами батальона невозможно. У нас не граница, а решето, - он размашисто водит по карте, - Нику спокойно обойдут и с севера и с юга. Если нас переводят в Ольхово, это означает только одно...
  Спокойная речь майора обрывается грохнувшим о стол кулаком Швецова. Подполковник скрежещет зубами, еле сдерживая все более закипающую ярость.
  - Это не означает ничего, - выпаливает он, не боясь быть услышанным и уже тише. - Готия наш стратегический партнер. И более того, я не потерплю распространение паникерства в нашей части и провокаций в адрес соседа. Потому приказываю, - видя по инертному лицу майора, что слова не достигают эффекта, добавляет, - под страхом уголовной ответственности, прекратить эти разговоры.
  За спиной спешно уходящего подполковника громко хлопает дверь.
   'Вот и поговорили'
  
   ; Глава 3
   Вести из столицы;
  
   Симерийское царство. Ольхово
   24 мая. 1853 г. Ок. 7 - 00(27 дней до часа Х)
  
   - Газеты! - звенит юношеский голос среди еще только просыпающихся улиц. - Кому газеты?
   Молоденький, на вид пареньку исполняется не более четырнадцати лет. Одежда не по размеру, сильно застиранная и выцветшая, явно доставшаяся по наследству. Из большой кепки едва можно увидеть круглое лицо со вздернутым носом, да космы криво обскобленных волос. Молодой человек шлепает босыми ногами, демонстрируя на весь свет крупные мозоли и въевшуюся грязь. Через плечо, заставляя сильно прогибаться под весом, перекинут на ремне чемодан.
   - Не проходим мимо! - не унывает юный продавец. - Покупаем газеты.
   Ольхово выросло практически на голом пустыре. И все благодаря относительно недавно найденным угольным залежам. Приобщение Симерии к индустриализации проходит сантиметровыми шажками, но находка раскручивает механизм в кратчайшие сроки. Провели железную дорогу, среди бескрайних необжитых мест возвели первые бараки. И вот, спустя годы, все еще крохотный городок радует глаз утопающими в зелени аллеями и аккуратными улочками.
   Паренек оглядывается на проезжающий мимо, цокающий копытами экипаж. Шмыгнув носом, грузно ставит тяжелую ношу на мостовую, разминая руки. В этот момент чья-то трость легонько постукивает по плечу.
   - Газету, господин? - услужливо интересуется подросток.
   Сзади стоит почтенного возраста мужчина, облаченный в сюртук и постепенно выходящий из моды цилиндр. Усы-щетки почти скрывают губы, впрочем, они и так плотно сжаты, не произнося ни слова. Он молча подбрасывает монетку, исчезнувшую в ладонях парня.
   - Я могу почистить вам туфли, это не займет много времени, - быстро тараторит юноша, мигом щелкая застежками чемодана.
   Не обращая внимание на суету простолюдина, господин не спеша разворачивает газету.
   ; 'Курхская война наконец окончена' ; - громадными буквами отпечатано на бумаге. На всю первую страницу красуется большая черно-белая фотография. Гордые и непокорные курхи, все как один бородатые, в папахах и кафтанах расшитые газырями. Вот только потухшие глаза опущены вниз, где грудой сложены стяги горных племен. Месячная осада Капу-Кале заканчивается капитуляцией повстанцев. Последний из бунтарей, Руслан Джемилев под вспышки фотокамер передает саблю облаченному в белый китель генералу Кутасову.
   Мужчина переворачивает страницу, едва посмеиваясь от увиденного. В углу размещено небольшое размытое фото. Активно жестикулирующий с трибуны джентльмен, где целая толпа во фраках совсем неподобающе одеяниям размахивает руками. Легко представить, как все эти господа торопятся вскочить со скамей, что бы свистом и криком поддержать выступающего.
   ; 'Премьер-министр Готской Республики выступил с нотой протеста. Цитата: В очередной раз Симерийский царизм доказывает империалистическую политику. Когда все цивилизованные станы пытаются решить внутренние проблемы дипломатическим путем, Екатеринградская хунта не знает другого пути кроме насилия. Произошедшее в Курхистане трагедия мирового масштаба и без сомнения страшное преступление. Крохотный безоружный народ, выступивший против гнета династии Брянцевых безжалостно уничтожен. Мы, Готия, скорбим о всех курхах, погибших в ходе карательной операции'
   Газета никак не комментирует заявление западных соседей. Вместо этого размещает фотографии. Те самые угнетенные курхи-башибузуки. Улыбающиеся и счастливые, позирующие рядом с обезглавленными и изуродованными пленниками.
   По-прежнему не прибегая к словам, мужчина касается старательно полирующего кожу мальчишку тростью.
   - Готово, господин, - у того аж отдышка от усердия.
   Мальчуган вытирает тыльной стороной ладони нос, лишь больше размазав по лицу обувной крем. Подброшенная монета, ускользнувшая меж пальцев, со звоном подскакивает от мостовой. Господин уже уходит, когда с обезьяньей ловкостью юноша спешит за катящейся копейкой.
   - И почем нынче опиум для народа? - на железную симерийскую монету наступает рваный башмак.
   Молодой разносчик газет поднимает голову, уставившись на зеркальную копию себя. Разве только старше года на два и заметно выше. Рост лишь подчеркивает худобу юноши, сквозь шахтерскую робу видны тонкие лодыжки и запястья, на лице лишь нос и торчит. Под глазами и меж ногтей сильно въедается угольная пыль.
   - Опять в забой, Мишка? - спрашивает, складывая щетки, полотенца и крема газетчик.
   - Да, - как бы равнодушно, глядя с прищуром на солнце, отвечает тот, - кто-то же в нашей семье должен зарабатывать деньги.
   Его брат обидно дует щеки и бросает косые взгляды на впечатавшийся в камень башмак.
   - Я тоже, знаешь ли, работаю, - с вызовом заявляет парень.
   - Ну-ну, - Михаил поднимает монетку и несколько раз подбрасывает. - Да не обижайся ты, Толька, - шахтер смеется и возвращает копейку. - А вообще ты молодец. Папа бы тобой гордился.
   На сияющем от счастья лице Анатолия, кажется, то ли солнце взойдет, толи дождь из глаз польется.
   - Пойдем, - Миша шутливо натягивает младшему брату кепку на глаза.
   Тот отбрыкивается, но вот уже хохоча во всю, следует вслед за шахтером. Разве что в рот не заглядывает. Трагедия на шахте лишает семью кормильца и опоры, но Анатолий переживает смерть отца тяжелее других. Проходят годы, прежде чем замкнутый мальчик отрывает руки от портов брата. Заново учится говорить с окружающими, смеяться и просто идти по жизни дальше.
   - А давай поедим вдвоем, - Толя первый подбегает к небольшой будке ларька.
   С невероятной гордостью, на собственные, только что заработанные деньги берет по крупному рогалику и полные кружки кваса. Сдоба только-только испечена и приятно покалывает пальцы и губы, источая пар. Внутри оказывается клубничное повидло, заставляя мурчат котами.
   - Вот скажи, чего бы ты хотел от жизни? - неизвестно от чего, тянет на философствование Михаила.
   Анатолий, откусив слишком большой кусок, что-то неразборчиво мямлит.
   - Ну, кроме как чистить обувь этим толстосумам, - упорствует его брат. - Они тебя ведь даже не видят.
   - Учится, наверное, - мальчик равнодушно пожимает плечами. - Отец Дмитрий пытается учить нас грамоте, но, - от кладет на высокий бордюр кружку, что бы взглянуть на газету. - Я не могу прочесть половину и еще половину не понимаю из того, что могу. Ты же знаешь, такие как мы не могут позволить себе школу.
   - А ты только представь, Толька, - голос Михаила приобретает возвышенные нотки, - мир, где не будет байстрюков, господ и холопов. Где все будут равны, вне зависимости кем был его отец или дед.
   Анатолий, прищурив глаз, хитро смотрит на брата.
   - А ты на солнце не перегрелся? - пробует он пошутить.
   - Вот увидишь, - настроенный на серьезный лад, шахтер кладет разносчику газет руки на плечи, - этот мир не сказка.
   Раздается предупредительный, но запоздалый свист патрульного. Путаясь в болтающейся на поясе шашке, долговязый жандарм бежит по улице. Крики и брань. Вмиг наполняющаяся народом улица создает заторы, спешащий по делам экипаж едва не подминает под копыта зевак.
   - Чего это там? - младший брат первый карабкается на бордюр, силясь рассмотреть причину переполоха.
   Батюшки!
   Толпа поспешно растекается прочь с проезжей части, прижимаясь к домам. Аки воды Моисеевы. А на освобожденную улицу конным порядком входят войска. Михаил и Анатолий, стоят разинув рты, впервые видя в живую одновременно столько вооруженных людей.
   Но как же происходящее отлично от синематографа (братьям доводилось видеть диво техники). Показанные на полотне черно-белые движущиеся картинки выглядели величественно. Идеально ровные ряды, где каждая лошадь держит шаг, красавцы-солдаты с осанкой и блеском в глазах.
   - Будто не у себя дома, а на чужбине, - кавалеристов шахтер провожает взглядом исподлобья.
   Внешне никакого построения драгуны не придерживаются, хаотично растешись по улице и растягиваясь далеко вглубь поселения. Угрюмые и неопрятные, лица у многих заросшие, что дикари. Взгляд блуждает по крышам домов, будто всерьез высматривая в оконных проемах целящегося врага. Равнодушно понурив головы перебирают копытцами привезенные из далеких гор Курхистана мулы и ослы. Небольшие животные тянут орудия, надежно укутанные тентами и ящики с боеприпасами. Не организованное войско предстает перед Симерией, кочующий цыганский табор.
   Алексей Швецов возглавляет колонну. Несчастный офицер вымученно улыбается прохожим и козыряет испуганно перешептывающимся дамам.
   - Боже правый, Максим Петрович, - сквозь зубы говорит он скачущему рядом начальнику штаба, - мы людей пугаем.
   Майор округляет удивленно глаза, словно только сейчас замечая реакцию ничего не понимающих горожан. Или издевается? Подполковнику до сих пор трудно пробиться до истинной сути сквозь холодно-аристократические манеры подчиненного.
   - Простите, барон, - прямой в седле как струна, Максим чуть кривит губы в улыбке, - мы...
   - Боевой отряд, а не маршевый, - опережает майора Швецов, - я постараюсь запомнить.
   На этот раз улыбка Максима становится чуть искреннее.
   Скосив глаза, барон замечает бездомного. Нищий располагается прямо на улице, завернутый в серую холстину по соседству с мусорным баком. Командир не в силах ответить, что в бедном человеке заставляет выхватить из сотни глазеющих. Весь в струпьях, зияющий дырами капюшон с трудом прикрывает лысину, редеют желтые зубы. Лишь взгляд необычайно острый и осознанный, понуждает чуть придержать поводья и встретится глазами.
   - Ваше превосходительство! - привлекает барона настойчивый голос.
   Из запряженного двойкой экипажа поспешно выходит пожилой мужчина. В парадном костюме, даже старомодном. Все эти пестрые с вышивкой жилеты и рюшечки на манжетах и вороте вышли из обихода почти повсеместно.
   - Я из поместья графов Малаховых, - запыхавшийся мужчина, не иначе дворецкий, промокает вспотевший лоб платком. Объемные щеки при речи трясутся, делая весьма комичное сходство с бульдогом. - Нас загодя известили о вашем прибытии.
   - Великолепно, - Алексей вдыхает полной грудью и осматривается.
   Отсюда хорошо можно рассмотреть городишко. Небольшой и на удивление опрятный, даже радующий глаз. Много зелени, строения не нагромождены как в быстро разрастающихся полисах и даже гармонируют с природой, а не пожирают ее. Как-то иначе представлял себе барон шахтерское поселение.
   Особое внимание привлекает река, маячащая на горизонте. И кроме массивного моста с широкими колонами, в округе не видно переправ.
   "Хорошее место для обороны", - мимоходом вспыхивает мысль в голове военного.
   - Мы можем разместить людей в недостроенном цеху, это как раз недалеко, на окраинах города, - продолжает говорить дворецкий. - Офицеры конечно же приглашены в замок его высокопревосходительства.
   Швецов оборачивается к Максиму, но майор поспешно отмахивается двумя руками.
   - Нет-нет. Я прослежу, что бы солдаты устроились как положено. Для приема, - он пытается подобрать слова, - вы годитесь явно больше. К тому же, - он осматривается и понижает голос, - нам нужно заручиться поддержкой администрации.
  
   При слове замок представляется нечто усеянное декоративными башенками, шпилями, но в целом мало отличное от обычного особняка. Любовь Ольховских графов к старине не знает границ. Перед Швецовым вырастает настоящая средневековая крепость. Один взгляд наполняет душу духом глубокой древности. Обветшалые, местами осыпавшиеся и грубо обтесанные каменные стены скалятся зубцами бойниц. Высоко вздымается ввысь башня донжона усыпанная узкими окнами-амбразурами. Копыта Алексеевского коня стучат по подъемному мосту через заросший и местами едва достигающий метр, но все же ров.
   - Прошу вас, мы о всем позаботимся, - спешит заверить услужливый дворецкий.
   К спешившемуся офицеру подбегают дворовые люди. Порядком уставшего от безостановочного перехода коня уводят, обещая позаботится. Впервые за многие часы вставший на свои двои Швецов с трудом сохраняет ровный шаг.
   "Да уж, - улыбается офицер, опираясь на перилла ведущей к дверям лестницы, - засиделся я в кабинетах"
   Малаховы умеют удивить. Едва минуя порог центральной башни, Алексей переступает черту эпох. Внутренняя обстановка донжона отделана вполне в соответствии современности. В чем-то даже копируя западный манер. Обширный зал, где оказывается мужчина, переливается золотом, грубые солдатские каблуки касаются блестящей поверхности мозаичного пола. Невозможно не восхищаться убранством и роскошью замка. Стены испещрены росписью, сделанной в стиле реализма и запечатлевающей самые разнообразные вехи истории и легенд. В нишах застывают увековеченные в белом мраморе статуи.
   Штабс-офицер останавливается у большого, в полный рост портрета государя-императора. Уставший седой старик, тянущий на плечах отсталую страну и голодный народ. Даже на полотне его монаршее величество Борис Брянцев стоит сгорбившись, сонно глядя куда-то в сторону. Обманчивое впечатление. Трудно однако поверить, как от столь худосочного человека родился могучий наследник. Цесаревич Александр говорят огромен, возвышаясь над царствующим отцом, но в равной мере переняв пылкий норов.
   До Алексея доносятся звуки кантри, скрипящие из широкого "цветка" граммофона. Несколько эксцентричная музыка пришедшая из Готии и не нашедшая почвы на Симерийской земле. Пластинки западных исполнителей в царстве можно перечислить по пальцам.
   За ручкой объемного аппарата сидит девушка, спиной к гостю, увлеченно слушая и не замечая ничего вокруг. Некоторое время Швецов стоит, глядя на хозяйку замка и не смея нарушить видение. Невысокая, на голову ниже подполковника. Русые волосы волнами струятся по спине бушующим морем, будто по ним и правда бороздят изящные каравеллы. На девушке простое белое платье, подвязанное у груди на манер сарафана и открывающее руки.
   - Ах! - разочарованно восклицает незнакомка.
   Хрупкая поверхность стеклянной пластинки дает трещину. Последний раз взвизгнув, игла соскальзывает, навсегда оборвав голос вокалиста. Действительно досадно, вещь наверняка куплена за баснословные деньги.
   Только сейчас девушка замечает стоящего рядом мужчину.
   - Господин Алексей! - Швецова не удивляет осведомленность молодой виконтессы.
   Алексей, щегольски щелкнув каблуками, резко кланяется. Девушка благосклонно улыбается, но продолжает сидеть.
   - Ольга, - представляется она, с теплом смотря на офицера. - Простите, папенька в отъезде, я осмелилась пригласить вас от его имени.
   Малахова чуть медлит.
   - Ваша армия несет за собой войну, господин Алексей.
   Подполковник не сразу находится с ответом. Нечто подобное уже произносит майор Максим, но из уст хрупкой девушки слово "война" звучит иначе. Реалистичнее. Только теперь офицер замечает сквозь учтивость дамы глубоко засевший испуг. Да, город Ольхово напуган наводнившими солдатами. Даже кавалериста не покидает чувство тревоги, давящее отовсюду.
   - Милостивая государыня, - Алексей пытается придать голосу уверенности и хоть как-то развеять страхи и сомнения, - уверяю, мы станем крепким щитом для города и его жителей.
   - Позвольте я покажу кое-что, - реакция Ольги и строгое выражение лица совсем иное нежели рассчитывает офицер.
   Девушка однако продолжает сидеть, потупив взор.
   - Боюсь я вынуждена просить вас..., - дрогнувшим голосом говорит дочь графа, протягивая руку.
   Швецов широким шагом подходит, помогая даме встать. Несчастная девушка хрома и не опирайся она о руку мужчины все выглядело бы еще хуже. Чувство такта понуждают офицера промолчать, но девушка объясняет сама:
   - Неудачное падение с лошади во время охоты, - говорит Ольга, ведя Алексея на второй этаж по винтовой лестнице.
   - А наши волшебники?...
   Алексей осекается, затрагивая больную тему.
   - Вы ведь и сами учились в школе магии, - вместо ответа говорит Малахова. - И довольно быстро бросили учебу.
   Ох уж этот высший свет. Хлебом не корми, дай перемолоть друг другу кости. Стоит батальону замаячить на горизонте, а местная аристократия уже в курсе всех новостей с мельчайшими подробностями. Страшно представить, что наслушалась Ольга о похождениях Швецова.
   Волшебство Симерийского царства переживает сильный упадок. И если боевые маги еще способны запустить в мишень нечто смертоубийственно-фееричное, остальные отрасли отстают еще более глобальными темпами. Лекари спускаются на уровень травников-знахарей. Архаичная страна, в прошлом опирающаяся на тайные знания, трудно приспосабливается. Изолированная от знаний и наук запада, только сейчас пытается освоить новое слово "медицина". Не удивительно если доморощенные дипломированные колдуны и еще менее компетентные врачи-самоучки лишь еще больше наносят вред бедной девочке.
   Ольга приводит гостя в охотничий зал. Точная копия тысяч подобных, во множестве изобилующая трофеями, теша самолюбие хозяев. Но цель девушки не похвалится точными выстрелами в безоружную дичь.
   - Мой брат учится в Стэнтонском университете, - девушка и мужчина оказываются около стенда с самым разнообразным оружием. - Не буду говорить, каких усилий стоило переправить это через границу.
   В руках Швецова оказывается охотничье ружье, очень необычной и непривычной конструкции. Руки военного однако довольно быстро адаптируются. Замок оружия нужно не откидывать, как в армейских винтовках Симерии, а оттягивать при помощи рычага. Внутри же оказывается...
   - Пять патронов, - не в силах сдержать вздоха удивления подполковник.
   - И это лишь, осмелюсь напомнить, охотничье ружье.
   Чем же тогда владеют военные Готии? Насколько на самом деле отстает от соседа Симерия? Нет, наверняка образцы подобного оружия попали в руки царским инженерам. Беда в другом. Мощности экономики хватило лишь переделать ветхие дульнозарядные мушкеты под унитарный патрон. Создать новую винтовку с нуля и полностью перевооружить корпуса страна будет не в силах еще много лет.
   "А что если правда? - точит червь сомнения. - Что если война с Готией вовсе не миф, а грядущая перспектива?"
   Масштабы катастрофы невообразимы. Если царство уступает в личном огнестрельном оружии, что говорить о более сложной технике? Пулеметы, танки.
   - Господин Алексей, - привлекает внимание Ольга, с надеждой смотря на солдата, - защитите город.
  
   ; Глава 4
   Страх и безысходность
  
   Симерийское царство.
   Ольхово. 27 мая 1853 г. Ок. 3 - 30
   (24 дня до часа Х)
  
   Что может быть хуже испорченного воскресного покоя. Особенно во все еще скованные тьмой предрассветные часы, когда сон особенно сладок. Бодрствующий патруль решает разделить участь со всем городом. Улицу оглашают громкие, трудно различимые голоса, щедро сдабриваемые хохотом. Звенит разлетающаяся в дребезги бутылка.
   Догорающий огарок свечи уличного фонаря вырывает у темени лишь небольшой участок. Никто не озабочивается поддерживать освещение импровизированной воинской части. Большое здание лежит уснувшим монстром, едва очерчивая под звездами хаотично нагроможденные контуры зданий и недостроенных цехов.
   - Ну что там? - раздается едва различимый, преисполненный спиртовыми парами голос. - Все допили?
   - Нее-а, - гогоча отвечает второй. - Тут еще пару капель...ик...осталось.
   На освященный пятачок вываливается нечто напоминающее солдат. С трудом волоча ноги, цепляясь друг за друга и постоянно спотыкаясь идут двое. Остановившись у фонаря, действительно цедят из бутылки капли, споря и толкаясь.
   - А Петька где потерялся? - говорит один, мутными глазами глядя, как товарищ слизывает с пальца только добытый нектар.
   - А Петька тут! - вышеназванный пугает округу громким, лающим голосом.
   Боец совсем не способен стоять на ногах, уподобившись собаке ползая на карачках.
   - Ты карабин где потерял, дурья башка? - смеются драгуны.
   Петр недоуменно смотрит за пустую спину, при этом закручивая целый круг. В этот момент около стены заводского блока раздается шум. Чьи-то неосторожные движения задевают консервную банку. Протяжно верещит испуганная кошка.
   - Там есть кто-то, - мямлит один из кавалеристов, трясущейся рукой пытаясь загнать патрон в патронник.
   Трудно поверить как, но пьянчуги даже в таком состоянии улавливают едва различимый звук. Размытый человеческий силуэт отделяется от груды мусора и кирпичей, пригибаясь бросаясь прочь. Щелчок взводимого курка. Грохот выстрела.
  
   - Это называется разместим с удобствами.
   Григорий вместе с Вячеславом вышагивают очередной круг у солдатских жилищ. Не особо впрочем смотря по округе, скорее ноги размять и время убить. Следить за порядком не способны даже офицеры, что с караульных взять. Пьяная джигитовка по улицам и бесцельная стрельба потехи ради начинается ближе к закату и не унимается даже сейчас.
   - Вроде не в горах давно и не в казарме, - продолжает жаловаться на жизнь недовольный Гриша, - а спим все равно, что в хлеву.
   Он досадливо сплевывает. В заводских и складских зданиях конечно никто не озабочивается о солдатском благе. Мешки, что самостоятельно приходится набивать травой и размещаться на бетонном полу. Более того в цехах где недостроенная, где проваленная крыша. Все жутко мучаются от сквозняков и охают на поясницу.
   - А ейное благородие, - вспоминая Швецова еще более вескими эпитетами и пожеланиями, - сейчас в замка сидит. В тепле. Щупает графскую дочку и кушает мясо маленькими вилочками и ножичками.
   От бури эмоций, сморщившись, ефрейтор пародирует столовый этикет. Бьет гром. С небес падают морось, мелкая, но до невозможного противная.
   - Да пошло оно все! - драгун досадливо пинает мусор ногой. И уже тише, до шепота. - Надоело все, на войну хочу обратно.
   Слава только посмеивается без злобы над криком души товарища.
   - Ну вот что ты от него хочешь? - поучительным тоном говорит он, натягивая на голову башлык и им же заворачивая горло. - Что бы штабс-офицер с лошадьми спал?
   - Остальные то спят! - находит аргумент, не унимаясь, Григорий.
   - Ну, - Вячеслав чешет репу, - наши то всю Курхскую от начала до конца прошагали. Тут в другом дело. Не поймет его иначе высший свет. А мы, друг мой. от него сейчас больше зависим, чем от нищей армии.
   Ефрейтор хочет возразить, но в этот момент раздается выстрел, очередной за последний час. Уставшие от пьяных выходок сослуживцев друзья и внимания то не обратили бы, кабы не выбежавший навстречу паренек.
   - А ну стой! - первым успевает Григорий, хватанув нарушителя за край серой робы.
   Мальчуган оказывается мало того, что прытким, так еще и боевитым. Не мирясь с поражением, порывается освободится.
   - Вот сорванец!
   Трещит слабенький шов шахтерской одежды, но кавалерист успевает схватить и скрутить запястье.
   - Тебя как звать-то, малой? - поспевает на помощь Вячеслав.
   - Мишка я, - оставив серьезные попытки, но брыкаясь изредка из принципа, говорит подросток. Замызганный в угольной саже, что чертенок и смотрит дико. - И не малой уже, мне шестнадцать. Я семье кормилец.
   - Экий ты важный, - смеется Вячеслав, но тут же переходит на серьезный лад. - А в суме что прячешь?
   Вот тут на глазах парня наворачиваются слезы. Даже вырываясь, Михаил продолжает сжимать потертую кожаную сумку. Преодолев отчаянное сопротивление, Слава попросту вытряхивает содержимое на землю.
   - Что ж ты, кормилец, - цедит он сквозь зубы, нагибаясь за рассыпавшимися бумажками, - всю семью под монастырь подводишь?
   И без долгих объяснений резко и сильно бьет прикладом. Клацает чудом не сломавшаяся челюсть. Михаил, выпав из Гришиных рук падает на мостовую, прокатившись с метра два. Не на шутку разъяренный Вячеслав порывается добавить, но дорогу заступает Григорий, широко расставив руки.
   - Ума лишился! Насмерть ведь зашибешь. Он же ребенок!
   - Ага, ребенок, - на кавалериста сейчас смотреть страшно. - А ты на это вот, погляди.
   И с этими словами протягивает хранившуюся в суме бумагу. На типографском листе запечатлена непомерно жирная и довольная своим существованием свинья. Только облаченная почему-то в военный мундир (не способный застегнуться на объемной тушке), с полным бантом орденов и золотыми эполетами. Хряк подминает под себя, восседая аки на троне, толпу простого люда. Даже в каламбуре переплетенных рук и ног можно узнать рабочих и крестьян.
   - Енто что за образина такая? - хмыкает, не понимая, Григорий. - А это царь батюшка наш, Борис Брянцев, в их, - плевок в сторону съежившегося на земле мальца, - представлении.
   Верху карикатуры большими красными буквами отпечатана надпись: "Трудовой народ Симерии, сбрось ярмо царизма!"
   Испуганный Гриша медленно поворачивается к Михаилу.
   - Ты чего творишь, дурында?
   - Военное положение в стране еще не отменили, - продолжает метать молнии Слава. - Вот это, - он потрясает листовкой и в сердцах рвет на кусочки, - даже не каторга, а эшафот.
   Обеспокоенный совсем притихшим подростком, Гриша подходит к все еще распростертому на земле. Только спустя две минуты Миша подает признаки жизни. Словно в замедленном синематографе пробует пошевелится, касается рукой гудящей паровозом головы. На ладони остается след крови.
   - Что ж ты его так, Слава? - цокает драгун языком, видя последствия удара. Окованный металлом приклад не шутка и не игрушка. Мужчина, осторожно беря голову парня пальцами, осматривает крупную ссадину. - Ты как, малец? Встать можешь?
   - Без тебя разберусь, - Миша постепенно приходит в себя и даже отдергивает руку от попытки помочь.
   Вячеслав наблюдает за трогательной сценой, скептически скрестив руки на груди, да посмеиваясь.
   - Альтруист, - улыбка играет на губах, но в глазах солдата все еще бушует пожар гнева. - Доиграешься ты с этим либерализмом, как и вся страна. Оглянуться не успеете, а они уже везде. Полезут из всех щелей, обратно не загонишь.
   - Ты это, малец, - Григорий стоически не обращает внимание на драматическую позу товарища и льющийся водопад нравоучений, - дуй домой, пока еще чего худого не случилось. А про эти дела, - кивок на разбросанные листовки, - забудь раз и навсегда. Как бы лиха настоящего не накликал на голову.
  
   Жилище Михаила располагается через пару кварталов. Так что добредает молодой и неудавшийся бунтарь с солнцем, уверенно отвоевывающим место в черте горизонта.
   Вспоминая позор, парень всхлипывает и утирает сопливый нос рукавом.
   "Ничего эти милитаристы не понимают, - упорно гнет свою линию шахтер, обиженный на весь мир. - Оболганный царизмом и потерянный класс. Чего стоит жестокая и не оправданная интервенция против трудового народа Курхистана"
   К великому счастью хоть это горе-революционер в глаза драгунам высказать не догадался. Не иначе сработал инстинкт самосохранения. Даже миролюбие Григория имеет границы - командировка в горы останется для всех рваным рубцом на сердце.
   Скрипит калитка и Михаил оказывается во дворе родного дома. Молодой человек ненадолго останавливается, глядя на строение. Добротное здание, с идеально подогнанными брусками. Братья и после смерти отца рук не опускают, из всех сил поддерживая, а местами и улучшая. Крышу увенчивает не какая-то солома, вечно пахнущая плесенью и протекающая, а (гордость Михаила) настоящая черепица. Вот и след умелых рук Анатолия - неоконченная резьба на оконных рамах. Петушки всякие, единороги и цветочки-ромбики. Тонко. Привыкший к кирке и лопате работяга так не умеет.
   "Тольке нужно не сапоги драить, - засматривается парень на творение, - а ремесло развивать. Ну ничего, - подбадривает он себя, идя к порогу, - вот станем свободной страной, устрою его в школу"
   Вздохнув и наконец улыбнувшись, Михаил тянет на себя дверную ручку...
   - Ты совсем с ума сошел?! - обрушивается на несчастного вихрь непреодолимого женского гнева. - Ты хоть представляешь какой сейчас час?!
   А парень еще питал иллюзии застать мать спящей. Куда там. Людмила поди всю ночь глаз не сомкнула, дожидаясь взбалмошное чадо. Она, с красными глазами и невероятно изможденная, живо однако вскакивает с табуретки, бросаясь к Михаилу и не прекращая тараторить.
   Цепляющаяся за молодость женщина неизменно сдает позиции. Годы и тяготы овдовевшей семьи оставляют сеть морщинок под глазами. Выглядывает выбившаяся из расшитого цветками платками первая седая прядь. На матери посеревшее, выцветшее платье в горошек, хранимое и содержимое не смотря на бедность в идеально чистом состоянии.
   Миша, вдавив голову в плечи и набычившись, пытается пройти без долгих сцен и объяснений. И шахтер еще считает себя сильным мужчиной и чуть ли не главой семьи. Одним рывком, схватив за локоть, Людмила останавливает нахала и заставляет развернуться к себе.
   - Куда пошел? - противостоять материнскому гневу просто невозможно. - Ты что, робу порвал? Во что ты вечно ввязываешься...
   Она ахает и закрывает рот ладонью - в порыве эмоций женщина не сразу замечает крупную ссадину на скуле чада. Глаза несчастной увлажняются. Как не старается Людмила, мальчикам не хватает мужского воспитания. Иногда она жалеет, что не отвечала на многочисленные ухаживания после смерти мужа. Не до того как-то было, да и горе от потери не давало взглянуть вперед.
   - Это все твой директор, да? - всхлипывает она. - Чем он вам, детям, мозги то забивает?
   Женщина старается из всех сил, но разбивая себя на куски даже вырвав сердце не в силах достучаться до растущего в сомнениях и внутренней борьбе сына. Михаил при упоминании шахтного директора наконец поднимает глаза на мать, вскинув гордо голову.
   - Вадим Юрьевич достойный человек! - вспыхивает юноша огнем фанатизма. - Он говорит, один не должен решать за всех. Мы должны быть свободны. Мы и есть свободны, только боимся взять, хотя она так близка.
   Людмила отшатывается и поспешно осеняет себя крестным знамением. Спаси Бог, не иначе ума сын лишился.
   - А вот это, - брезгливо скривившись выдает шахтер, - мракобесие. Нет там никакого Бога!
   - Да как ты..., - в конец не выдержав, по лицу женщины проходит волна праведного гнева.
   Она подходит, занося руку для удара. И кончится большой и не поправимой бедой, кабы не скрипнувшая дверь. Оба отходят друг от друга, стыдливо опуская глаза.
   - Вы закончили? - нахмурившись, Анатолий даже не пытается проявить чувство такта.
   Младший (и похоже самый благоразумный член семьи) смотрит на мать и брата. Как же надоедают все эти перепалки. Неужели так трудно общий язык найти? Вздохнув, не надеясь получить ответ, продолжает:
   - Вы новости то слышали? - Толька потрясает кипой еще не распроданных газет.
   На мальчугана устремляются одновременно непонимающие и осуждающие взгляды.
   - Ой, - хихикает он, высунув язычок и постучав по голове, вспоминая "недуг" родных. - Простите, запамятовал.
   Анатолий садится на табурет, разворачивая газету. Парню приходится с минуту сидеть, шевеля губами в попытке хоть для себя правильно прочитать сложный текст.
   - Царь Борис Брянцев, - мальчик воюет по слогам с каждым словом и местами даже путает буквы, - вчера вечером скончался...
   Далее редакция кратко вдается в медицинские объяснения причины смерти. Но и без того совершивший литературный подвиг, Толя окончательно вязнет в непонятных терминах. И главное какова риторика. Царь. Ни государь, ни его царское высочество и прочая и прочая. Ни разу не упоминаемое так сухо, будто плевок на Симерийский престол. Словно речь о чем-то незначительном, достойном лишь краткого очерка в конечных колонках газеты.
   Силы покидают Людмилу. Она делает шаг назад, другой и едва успевает схватится за край стола. Женщина медленно оседает, скользя ладонью по ножке, мутнеющим взглядом смотря в пустоту.
   - Ура! - кричит, задыхаясь от переполнившей радости Михаил.
   Лицо его, наоборот, сияет ясным солнцем. Он скачет по всей комнате и хлопает в ладони. Даже Анатолия пытается закружить в танце, весело смеясь. Вот только младший брат мало что понимает и как-то не охотно реагирует.
   - Толька-Толька! - не перестает Михаил, тряся газетчика за плечи. - Свершилось!
   - Что свершилось то? - по прежнему не доходит до мальчика, он даже злится начинает.
   - Жизнь! - Миша и правда исходит лучами света. - Нет больше царя - мы себе сами голова. Жить будем, как за границей, как..., - он мечтательно закатывает глаза, - как люди. Только представь - ты в школу пойдешь, как и мечтал. Маме платье новое купим, да и сами больше обноски носить не будем.
   Людмила же, на коленях, ползком приближается к углу дома. Бережно отодвинув расшитые цветами занавески, открывает лики святых на иконах. Истово крестясь, не перестает плакать.
   "Что дальше? - причитает она, заливая щеки потоком слез. - Что будет со всеми нами?
  
   Поместье графов Малаховых. Ок 7 - 30
  
   При детальном изучении не все внутренние помещения замка подвергаются капитальной переделке. В конечном счете для обеспечения жизни небольшой семьи и нескольких залов для приемов, не так уж много нужно. Предоставленный в эти дни сам себе, Швецов в полной мере пользуется гостеприимством, облюбовав заброшенные этажи башен. Его встречают ветхие, но все еще крепкие двери средневековья, с их массивными узорчатыми замками. Большая часть заперты с незапамятных времен и дворецкому приходится извести пол рабочего дня в поисках подходящих ключей.
   - Надо же, - восхищается Алексей, с натугой открывая защелки металлического переплета, - не знал, что где-то такие есть помимо Академии.
   Страсть дворян прошлого к тайным знаниях не новость. Но Малаховы в прошлых поколениях наверняка были мастерами по части волшбы. В заброшенной, затхлой библиотеке хранятся редчайшие книги. На особо заросших паутиной углах можно даже отыскать тубусы со свитками. Туда впрочем офицер залезть не решается, справедливо опасаясь повредить рассыпающийся папирус.
   Сев, по восточному скрестив ноги и сбросив китель, Швецов со всех сторон ограждается баррикадами из книг.
   - А граф поди и не подозревает о замковых сокровищах, - покачивает головой подполковник, перелистывая страницы.
   Он замирает, наткнувшись на до боли знакомое заклинание. До сжавшегося сердца, все еще хранящее горькое разочарование. Первые амбиции молодого мага, мечтающего прорвать блокаду колдовского застоя. Восторженные юношеские мысли "а что, если это буду Я?". И первые горькие разочарования от неудач.
   "Да брось! - смеялись однокурсники, а преподаватели улыбались, не иначе вспоминая себя. - Это и без того бесполезная в быту магия!"
   Рука Швецова мимо воли приподнимается, плавным движением танцора. Пальцы бьют по невидимым клавишам фортепиано, вычерчивая формулу.
   - Бред, - Алексей прячет горе воспоминаний в гневе и сжимает кулак, - все это давно мертво.
   Каменная плита в метре от офицера идет трещинами, будто раскалывается под птичьим клювом панцирь моллюска. Сперва, извиваясь маленьким, но настойчивым червячком, на поверхность протискивается стебелек. Уже через мгновения раскрывается бутон лепестков и на изумленного подполковника смотрит настоящая роза.
   - Какого..., - ничего не понимает офицер, уставившись то на свои руки, то на цветок.
   А растение и не думает успокаиваться. Стебель утолщается до крупной гадюки, обрастая шипами и разрастаясь по комнате, взбираясь ввысь по стеллажам и стене. Один из отростков норовит обвиться вокруг сапога, Швецову в спешке приходится отползать.
   - Барон? Я вас пол часа ищу, - в дверном проеме появляется начальник штаба. - Силы великие, что тут происходит?
   С приходом майора буйство природы успокаивается, но и без того зрелище еще то. Вся библиотека усыпана ярко красными розами, а посреди хлопающий глазами Алексей сидящий на задницы.
   - Кажется вы поторопились оставлять стены Академии, - то ли с похвальбой, то ли с издевкой хмыкает Максим. - Впрочем, - он тот час хмурится, - на эти игры нет времени. Полагаю вы так увлеклись, что все пропустили.
   Начальник штаба чуть ли не насильно вкладывает в руки командиру утреннею газету. Вся магия разом выветривается из головы.
   "Сегодня исторический день для вооруженных сил Симерии, - читает Швецов после главной новости о внезапной кончине государя. - Армия доказала, что верность должна принадлежать не одному тирану, а всему народу целиком. Это поворотный момент всей нашей истории. Узнав о смерти царя, столичные полки, Преображенский, Семеновский и Измайловский один за другим отказались присягать наследнику. Блюдя интересы трудового народа они, объединенные единой целью принести Симерии свободу, вышли на площадь перед дворцом. Загнанный в угол Алексей Брянцев, так и не успев стать Четвертым, отрекся от престола"
   Подполковник складывает свежую, пахнущую бумагу.
   - Что за "Временный комитет государственного управления"? - спрашивает он, выхватив не вполне ясные замечания о переменах из газеты.
   - Как нетрудно догадаться. новая власть из путчистов, - отвечает Максим, пытаясь по каменному выражению лица командующего прочесть истинные эмоции. - Барон, - не выдерживает он, придав голосу стали, - вы хоть понимаете в каком мы положении? Это конец. Конец всему.
   Подполковник некоторое время словно и не замечает слов начальника штаба. Штабс-офицер зачем-то берет завалявшуюся в углу старую газету и подносит к сегодняшней.
   - Барон!
   Только теперь подполковник, подхватив мимоходом китель, поднимается.
   - В казармы.
  
   Первый драгунский замирает во времени, насмерть пораженный новостями. Солдаты падают, где стоят либо бесцельно бродят по цехам. Страх и уныние. Появившись на территории, Швецов не замечает ни одного караульного у входов-выходов или вышагивающих патрулей. Кто-то, заметив начальство, пробует подойти с расспросами, но спешащий Алексей только грубо отмахивается.
   - Барон, - поспевает Максим, - поговорите с батальоном. Все вот-вот рухнет, никто ничего не понимает.
   Командир резко и неожиданно останавливается и поворачивается к чуть отставшему начальнику штаба. Подполковник хватает майора за портупею и подтягивает к себе.
   - Вы мне тут все уши прожужжали, что батальон боевой, а не строевой, - шипит он, - хоть раз извольте соответствовать, а не сотрясать воздух. Ваши люди в последние дни кроме бутылки ни с кем не воюют.
   - Эти люди, - с нажимом говорит Максим. Он стряхивает руку Алексея и оправляется, - в большей степени ваши, чем мои. Не забывайте.
   - Наведите порядок, - не прекращает напирать подполковник. - Постройте этих плаксивых гимназисток. Восстановите охрану. Уберитесь в конюшнях, в конце концов, мы же кавалерия.
   С этими словами Швецов удаляется в отведенный и пока еще не занятый директорский кабинет. Оторвавшись от наседающих вокруг, в одиночестве командир начинает лихорадочно думать. Насколько все на самом деле плохо? Нельзя же в серьез доверять на слово средствам массовой информации.
   В первую очередь - связаться хотя бы с дивизией. Но и тут проблема на проблеме. Проклятая Симерийская безалаберность! Отправить целый батальон неизвестно куда и не позаботится о военных каналах связи, даже телеграмму не отослать. Можно конечно воспользоваться письмом, но события развиваются быстрее маленьких крыльев голубя.
   "Придется бежать на гражданскую телеграфную станцию, - сетует Швецов, - вот ведь позорище"
   Однако дивизия успевает раньше. Все и правда происходит слишком уж быстро.
   В импровизированный кабинет вваливает незваный гость в полковничьих погонах. Подтянутая фигура человека, старшего Швецова лет на пять. Коротко подстриженные волосы сильно вьются, усы, вопреки моде, подбриты в тонкую полоску у пухлых губ. При его виде драгунского командира перекашивает волна ярости.
   - Ты, - скрежещет он зубами.
   - Ну не трясись ты так, Алешенька, - в ответ гость лишь смеется и панибратски хлопает подполковника по плечу, будто старого приятеля.
   С Семеном Вишневским Алексей и правда знаком давно, еще с Курхской. Вот только отношения эти приятельскими не назовешь. По милости этого субъекта Швецов с Генерального Штаба и вылетел.
   Полковник тем временем вольготно садится за стол и принимается рыскать внутри. Не иначе в поисках вина или чего крепче.
   - А я думал служба в боевом подразделении пробудит в тебе интерес к жизни, - разочаровывается он. - Ну да ладно. Вы у нас на отшибе, много еще не знаете, но на счастье я о своих друзьях не забываю.
   "Издевается?", - думает Швецов, храня молчание.
   - Я с приказами от корпуса, - наконец переходит к делу Вишневский. - Ваше пребывание в Ольхово более нежелательно. К тому же, - смеется он, - на вас и так жалобы на жалобе. У тебя не солдаты, а сброд.
   - Они МОИ солдаты, - с нажимом говорит драгунский командир, - и я не позволю говорить так о людях, ливших кровь в курхской войне.
   - Это они тебе такое сказали? - заливаясь смехом гость чуть не падает со стула. - Твой доблестный батальон всю войну просидел в крепости, заливаясь местным самогоном, меняя его на патроны у башибузуков А ты, Алешенька, лишний раз доказал свою неспособность, - Семен поднимает палец и опускает, заржав, - как офицера конечно. С остальным слышал все в порядке. Хороша эта калека графская? А?
   - Ах ты выродок! - еще чуть-чуть и Алексей сорвется, набросившись с кулаками.
   - Но-но! - грозит пальцем Вишневский. - Учти, нет твоих покровителей, - насладившись удивлением на лице "приятеля" продолжает. - Великого князя из-за связи с бывшей царствующей семьей от командования ясно дело отстранили. И дружка твоего хряка Дорошенко тоже, выступал уж больно много. Так что хочешь погоны сохранить - делай что велено.
   Закончив спектакль, полковник удаляется, бросив на последок:
   - Собирай скорее своих оборванцев.
  
   Центральная площадь. Ок. 14 - 00.
  
   Площадь Ольхово, хоть и забитая битком конными войсками, выглядит необычайно пустынной. Никто, за исключением вернувшегося из поездки графа Малахова не торопится проводить войско. Да и городской глава воспринимает отбытие драгун с плохо скрываемой радостью, улыбаясь и невпопад пытаясь шутить. Тем нелепее звучит марш согнанных музыкантов, безбожно сбивающихся и фальшивящих.
   - Господин Алексей, - освободившись от придерживающего дворецкого, Ольга догоняет стоящего у лошади Швецова.
   Виконтеса хватается за плечи подполковника. Тот даже слегка краснее слишком уж близко оказавшись у лица девушку.
   - Умоляю, - шепчет она испуганно, глаза Малаховой увлажняются, - не уводите войска, не бросайте город.
   Алексей стыдливо отмалчивается, не зная что сказать. Подполковнику приходится пережить не лучший момент жизни, глядя, как тухнет надежда во взгляде Ольги.
   - У нас есть приказы, мадмуазель, - козыряет майор Максим, стоящий неподалеку. - Мы обязаны подчиняться. Это и делает нас солдатами.
   Гордая аристократка, кровь от крови древней Симерии, вскидывает голову и быстро вытирает слезы.
   - Я думала вы настоящий мужчина, - в сердцах говорит она, - а вы...
   Щеку Алексея обжигает чувствительная пощечина.
   - Оленька! Что за манеры?! - граф Малахов впервые видит дочь в таком состоянии. - Извинись немедленно перед господином подполковником!
   Но девушка, не произнеся более ни слова, удаляется к стоящей на другой стороне площади карете. Калека страшно хромает, ковыляя как сказочная баба яга, отбившись от всех попыток прислуги помочь.
   Несмотря ни на что в эту минуту мысли Швецова совсем о другом.
   " А с Максим Петровичем ты, Алеша, лучше общий язык найди. Это достойный человек", - вспоминает он завещания верного друга Петра Дорошенко.
   Что ж, время бросить кости.
   - Господин майор, - обращается, понижая голос, Алексей к начальнику штаба, - у вас есть по настоящему надежные люди?
  
   Глава 5
  Два друга
  
   ; Небо Симерии. Где-то в районе Ольхово
  1 июня 1853 года (20 дней до часа Х)
  Ок. 10 - 00;
  
  Лейтенант Бейли выглядывает из кабины крохотного самолета-разведчика. Внизу, с высоты полета, открывается идеальный обзор на земли монархистов. Раскиданные домики кажутся игрушечными и пашни, расчерченные неровными квадратами, будто детский рисунок.
  "Богатый край, - думает с завистью пилот, разглядывая миниатюрные хутора и крестьянские хозяйства, - ни то, что разлагающиеся трущобы Стэнтона"
  Границу Бейли пересекает, обойдя по широкой дуге крепость Нику. Ненадежной, едва держащейся в воздухе фанере достаточно схватить небольшую пулеметную очередь. Да и потом готский офицер долго осторожничает, лишь изредка, сверившись с картой, выныривая из облаков.
  Офицер, ослабляет завязанный шарф, добираясь до ларингофонов.
  - Земля, - зажимая тангенту пилот нисколько не заботится о секретности. Слухи о отсталости симерийцев не врут, их армия действительно ничего не знает о радиочастотах, - Земля, я птичка. Прием.
  Некоторое время спустя Бейли, повторив запрос, начинает чувствовать беспокойство. В наушниках лишь фоновый шум. Неужели самолет углубляется настолько глубоко?
  - Птичка, я Земля, - к радостно подпрыгнувшему сердцу оживает передатчик. - На приеме.
  - Земля, - разведчик разворачивает карту, делая пометки, - в указанном квадрате крупных скоплений живой силы и техники не обнаружено.
  - Вас понял, берите обратный курс.
  Гот расплывается в улыбке - дело сделано. Чувство эйфории охватывает им и пилот, нисколько не страшась, спускается еще ниже. На земле гудит направляющийся в Ольхово паровоз. Составы битком забиты людьми, располагающимися прямо на крыше вагонов. Лихача, Бейли уходит в пике, закручивая вираж в опасной близости от паровоза. Обернувшись, улыбающийся офицер видит множество машущих ему рукой людей и взмывающие ввысь шапки.
  "Это будет легкая победа"
  
   ; Симерийское царство. Казармы первого драгунского
  Тоже время;
  
  Первый день лета не приносит ни желанного тепла, ни даже намека на присутствие духа. Последние дни мая лишь добавляют горя и без того унывающему батальону. Затянувшееся небо не утихает ровно два дня, поливая, как из ведра и лишь на короткие часы сменяясь мелким дождем. Маршевая колона кавалерии промокает до нитки, бредя по размокшей дороге облезлыми курицами, страшно к тому же ругающимися. Безнадежно испорченно обмундирование, никакие шинели не спасают, а палатки так вообще обрывает и сносит ветром. Настоящим адом оборачивается транспортировка орудий. Колеса телег вязнут в плохих дорогах, двое лошадей серьезно калечат при этом ноги.
  Мокрые и голодные, уставшие, все в грязи толщиной в палец, драгуны добредают до казарм, что бы вновь мерзнуть в полуразрушенных зданиях.
  - Солдат ко всему привычен, солдат все стерпит, - раздается голос, полный горькой иронии.
  На крыльцо штаба выходит гудящая паровозом толпа офицеров. Корнеты и поручики, застегивая на ходу планшеты, торопятся к выходу из негостеприимного здания. У всех одна и та же мысль - скорее раствориться среди казарм и желательно потеряться до обеда. Решать бредовые повседневные задачи нет сил, ни у кого ни на что нет желания. Привыкший к войне, убитый страшной вестью о падении дома Брянцевых, батальон застывает во времени. Муха, бесцельно таращащая глаза из янтарного плена.
  - Очередное бесполезное совещание, - сетует один из ротмистров, седеющий мужчина с закрученными вниз усами, на южносемирийский манер. - Вот ничэго не зрозумив.
  Группа ротмистров отходит чуть в сторону, остановившись у двери. Офицеры шуршат кисетами и передают друг другу кресало и огниво. Скоро все трое исчезают в табачном тумане.
  - А тут смысл не в том, что бы что-то понимать, - покрякивает, смеясь второй, вертя в зубах трубку. Офицер носит очень длинную, достигающую груди, густую бороду. Эффект дополняет давно не соответствующая уставу кепка с кисточкой. Константин Розумовский служит очень давно, помня покойного батюшку Бориса - Александра Третьего. Офицеру, символу прошлой эпохи и своего рода талисману, чудачество прощают.
  - Смотреть больно, - в сердцах говорит самый молодой, над губой не мужские усы, юношеский пушок. Но увенчанные короной золотые погоны кавалерист носит по праву и люди за ним горой. - Вот чем сейчас люди заняты? Мне кто-то объяснит?
  С возвращением в казармы, для кавалерии начинаются восхождения по ступеням мытарств. Одно хуже другой. Если в бесчисленных нарядах по уборке территории еще есть смысл, занятия по вольтижировке выводят из себя самых спокойных.
  - Вот какой толк в этом в бою?! - .... раздраженно бросает на землю недокуренный окурок, разлетевшийся серпантином тлеющего табака.
  Несчастные драгуны пытаются освоить конный шаг, мучая и себя и животных. Более привыкшие к лихим наскокам лошади брыкаются и в отличии от поникших людей активно демонстрируют норов.
  - Мы же не в цирке, да и не почетная стража дворцовая, - подхватывает южанин, - Оружие все в оружейках заперто, люди скоро забудут как шашку в руках держать и стрелять разучатся.
  - А его благородию похоже все равно, - вспоминает Швецова Розумовский в очередной раз, как и каждый служака первого драгунского. - Сдал батальон этой гиене Вишневскому и хоть бы слово поперек сказал. Не офицер, а амеба какая-то.
  Бородач даже сплевывает, не заметив, чуть не угодив в сапог поднимающемуся с кипой документов подполковнику. Нахмурившись, ротные командиры выжидательно смотрят на Алексея. Скажи хоть сейчас что-то. Наори.
  Постояв пару секунд, отведя взгляд, штабс-офицер тенью проходит мимо, что б раствориться в темени коридора.
  - Я же говорю, амеба и сеть, - летит презрительный смешок вдогонку.
  Подполковник плывет как в тумане, захлопывает двери пустого кабинета, но долгожданная тишина не наступает. Пьяный монах отбивает монотонные удары большого колокола, все сильнее и сильнее. Швецов садится на стул, ноги сами подкашиваются, будто срубленные серпом. Офицер хватается за голову, не зная как заглушить убивающий изнутри шум и не в силах более переносить свалившийся груз.
  "Означает ли это, что я не справился и все были правы с самого начала? - гложет сомнения. - Я действительно провалился?"
  Самая страшная мысль вдруг обрывает все вокруг. Алексей открывает глаза.
  - А. Вот ты где! - доносится сонный и до невозможного ненавистный голос.
  Толкнув дверь плечом, внутрь без приглашения вваливается полковник Вишневский. В расстегнутом кителе, болтается оборванный аксельбант. В руках у штабиста бутылка с красочной этикеткой. Похоже не первая, даже с такого расстояния слышен тошнотворный запах спирта.
  - Гы, - хрюкает он, делая шаг вперед и едва успев схватится за край стола, - а я с гостинцем, в качестве примирения. Мы, - со чпоканьем откупоривается пробка, - кажется неплохо сработались.
  Видимо исключительно в представлении Вишневского. Засланный с верхов полковник без всякого просто отбирает батальон. Наглец унижает солдат прямо при ротмистрах и поручиках, не знающих как противостоять оккупанту. На головы личного состава с раннего утра и до вечера сваливаются самые нелепые задачи, на потеху вечно пьяному Семену.
  - Вы вообще хоть знаешь, что это? - полковник с достоинством показывает бутылку. - Настоящий готский бурбон, ты наверняка за всю жизнь такого не пробовал. Вот.
  Он достает из кармана граненный стакан и, предварительно дунув и протерев краем кителя, наполняет сомнительного цвета жидкостью.
  - Приобщайся к современной жизни, - чересчур уж пафосно объявляется простой западный самогон. - Скоро все поменяется, прощай старая Симерия. Ну? Как тебе? Многие ячменный виски, но поверь, друг мой, я введу тебя в круг истинных ценителей.
  Не пристрастный к спиртному Швецов отпивает совсем чуть-чуть. Впрочем и этого хватает. Дико скривившись, подполковник отодвигает стакан, разлившийся на стол.
  - Ослиная моча, - сплевывает он.
  От такого пренебрежения Вишневского передергивает. Схватив оскверненный и отвергнутый напиток, штабист залпом опрокидывает содержимое внутрь.
  - Такие как ты неисправимы, - полковника качает, он хмелеет еще сильнее и не перестает пить, - всегда боитесь перемен. Вот что хорошего принесла монархия Симерии? За столетия правления Брянцевых мы отстали во всем. Гордимся железной дорогой, проложенной через всю страну. Ха! Да ты знаешь, что в Готии каждый город соединен такими. И по дорогам, а не тропинкам конным, там ездят а-в-т-о-м-о-б-и-л-и. Люди не делятся на рабов и господ, в лаптях, как мы не ходят. А армия! Готы на совсем другом уровне, нас даже сравнивать кощунственно.
  Семен ищет стакан, но оба, смахнутые локтем, давно лежат попранные сапогами. Махнув рукой, жалкая пародия на офицера лакает прямо с горла.
  - Хотя что я тут распинаюсь, - Вишневский вконец окосел, но как настоящий алкоголик говорит ровно, без запинки. - Ты прошлый век Алеша. Отброс. И как раз на своем месте, на самом дне.
  
   ; - Да? - не поднимая взгляда откликается Швецов. - Кто меня звал?
  Капитан как раз принимает от невидимого за толстенной пачкой бумаг поручика лист с очередным отчетом. Быстро пробегается по тексту, надеясь на адекватность цифр. В суматохе войны, когда курхи нападают из ущелий на обозы и гарнизоны, а войска рыщут в горах, выдавить от вахмистров и прапорщиков правдивые данные невозможно. Расход боеприпасов и фуража для лошадей пишутся "на глаз" и благо если хоть приблизительно соответствуют истине.
  Чья-то рука быстро выдирает лист из Алексеевых пальцев. Обер-офицер только сейчас соблаговолит посмотреть на отчаянно пытавшегося докричаться гостя.
  - Сенька? - Швецов вскакивает, что бы горячо и с улыбкой трясти поданную руку Вишневского.
  С этим офицером Алексей знаком давно, оба сидели за одной партой кадетами. Вот ведь жизнь складывается. Карьеру Семена можно сравнить с полетом птицы, быстрой и легкой, как перышко. В тоже время Швецов, достигший лишь капитана, более схож со стелящимся к земле, но твердо идущим к своему волком.
  - Ты тут еще мхом не зарос? - не смотря на подполковничьи погоны Вишневский говорит свободно. Он брезгливо изучает документ и возвращает.
  - Есть предложение интереснее? - Алексей старается говорить отстраненно. Не выходит.
  - Ну-у, - Семен картинно закатывает глаза, изучая потолок, - предположим есть одно дело.
  - Боже правый! - восклицает, не выдержав, капитан. - Не томи, выкладывай.
  Про Швецова, просиживающего в штабе говорят всякое, да не все правда. От передовой молодой обер-офицер не бегает и даже запрашивал перевод в войска. Но к вящему разочарованию, грамотного и исполнительного служащего никто не отпускает.
  "Там дурных голов и без тебя хватает, есть кому под пули и магию подставлятся", - с такими вот раздражительными словами и выставил Великий князь Алексея.
  - Пойдем, - вместо ответа смеется Вишневский, хлопая товарища по плечу, - по дороге все объясню.
  Штаб располагается в бывшей резиденции амира. Ахмед Мухиддинов бежал из Темер-Сарая бросив многочисленные войска и даже не позаботившись о несметных богатствах и гареме. Дезорганизованный городок просто упал на колени перед наступающими колонами Бориса Брянцева. Единственной (и самой опасной) занозой остаются партизаны-башибузуки в горах.
  Жил амир хорошо, считай царек местного разлива. Жаль былая красота дворца стремительно блекнет и сейчас два офицера идут по свалке. Все заполнено торопящимися по делам штабными, приходится с трудом протискиваться.
  - В общем, офицер нужен для каравана, - начинает вдаваться в объяснения Вишневский. - У нас гарнизоны разбросаны по всей округе и у меня боевых командиров просто не хватает на все про все. Ты как? Не робеешь? - Семен серьезно смотрит на друга. - Там башибузуки частенько налеты устраивают. Неделю гадов изловить не могем.
  Швецов лишь плечами пожимает - надо, значит надо.
  Во дворе не лучше, кусты вытоптаны, декоративные деревья пущены на дрова и стройматериалы. На дворцовой площади предприимчивые курхи раскидывают настоящий базар, продавая всякую всячину солдатам. Ворчание верблюдов, истошные крики ослов, зазывалы у прилавков и ругающиеся солдаты. Всюду мусор и разруха в некогда очень красивом месте.
  - Вот собственно и они, - Вишневский указывает на вереницу груженных повозок и животных.
  Груз окружает стайка вооруженных людей, довольно сомнительного вида. Форма не форма, а нечто сборное, у кого-то даже папахи курхские. На лояльных Симерии горцев не шибко похожи. Из резервистов что ли? Благо хоть у каждого за спиной по винтовке.
  - Ты не смотри, что не пригожие, люди не раз в деле были, проверенные. В общем, вот путевые листы и прочее... ну ты в этом разбираешься. Подпиши.
  Семен протягивает химический карандаш, но Швецов, отходит в сторону, уткнувшись носом в бумаги. Вроде бы ничего необычного - патроны для винтовок и пулеметов, корм, сухпайки.
  - Ефрейтор, - метнув взгляд на погоны ближайшего бойца, велит капитан, - откиньте тент.
  - Стой-стой-стой, - Вишневский, нервно улыбнувшись, перехватывает руку сунувшегося было солдатика. - Там завязано основательно, пол часа работы. Я сам все загодя проверил, - он нервно облизывает губы, - или ты мне не доверяешь?
  - Семен, - жестко говорит Алексей, - это не шутки, я не могу подписать.
  С минуту оба стоят друг на против друга. На офицеров начинают коситься и Вишневский, затравлено оглянувшись, подходит вплотную.
  - Ну, капитан, - шипит он, плюясь в ухо, - я тебе жизнь подгажу. Обещаю. ;
  
  Вишневский допивает готский бурбон и, разочарованно поколыхав бутылкой, перекидывает через плечо.
  - Ну да, - он с силой облокачивается о край стола, да так, тот едва не опрокидывается, - караван был обречен, вас ждали. Нашел дурачка, думал ты в дружбу поверишь и согласишься. Да там по документам почти правда все было...где-то на треть, - Семен хрюкает изображая смешок и вытирает губы. - А ты думаешь, как та война проходила? Вот сдал бы я тебя на поживу башибузукам, а они нам целый район отдали бы. Ты же не веришь, что вот это, - полковник машет рукой, пародируя фехтование, - решает исход битвы? Все покупается и продается задолго, остальное мелочи, предрешенные. Но такие дураки, как ты, верящие в правое дело и справедливость навсегда останетесь сидеть в навозе.
  Семен осекается, понимая что-то сквозь алкогольное опьянение, но опоздав. Указательный палец Швецова с оттопыренным, будто на курке, большим упирается в лоб бывшему другу.
  - Бах, - почти беззвучно одними губами произносит Алексей.
  Со стен и без того хлипкого батальонного штаба сыпется штукатурка, все здание в одночасье подпрыгивает. Первым на шум прибегает дневальный, срывая с плеча карабин. Да так и замирает в дверном проеме, открывая и закрывая рот. Полковник Семен Вишневский продолжает сидеть на стуле лишь самую малость съехав на бок. Из шеи торчат уродливые обрывки кожи и крупными толчками выхлестывается кровь.
  - Отойди, - драгуна отодвигает плечом чуть запоздавший Максим, - Встань в коридоре и никого не впускай.
  - А...Ага, - кивает солдат, ничего не понимающий, но ринувшийся исполнять приказ.
  Начальник штаба смотрит на застывшего, побелевшего белее полотна Швецова.
  - Барон, - голос Максима как всегда полон спокойствия, - вы собираетесь убить меня или себя?
  Подполковник ничего не отвечает, таращась на обезглавленное тело. Максим, перешагнув через растекающуюся лужу крови, подходит к командиру. Швецов по прежнему не шевелится, пока майор расстегивает у него кобуру и изымает револьвер. Хотя что делать с магией понятия не имеет, но страха не показывает.
  - Раз уж вы не свели счеты с жизнью, полагаю должны понимать дальнейшее, - Максим вытягивается в струну. - Подполковник, я обязан взять вас незамедлительно под арест.
  Только сейчас Алексей немного приходит в себя. Штабс-офицер проводит рукой по лицу и смотрит на ладонь - кровь.
  - Постойте, - шепчет он и от чего-то остервенело роется в столе. - Взгляните сюда.
  Перед майором две газеты, первая извещающая о смерти царя и новой власти. Вторая совсем неприметная, за день до того.
  - Тут что-то не так. Обратите внимание на качество. Вот эта, - хлопок по роковой газете, оставив кровавый отпечаток пятерни, - слишком хорошего качества. Она никак не могла выйти из симерийской типографии. Это готская газета! Нас с самого начала за нос водят! Молю, доверьтесь мне хоть раз!
  Максим смотрит на обе газеты и трудно предположить к какому бы выводу пришел начальник штаба. В коридоре возня, ругань, кто-то остервенело, размахивая кулаками рвется вперед.
  - Стой! Не велено!
  - Пусти, бестолочь!
  Внутрь все же пробивается запыхавшийся, грязный солдат. На плече висит пытающийся остановить дневальный. Швецов смутно, с трудом узнает бойца. Тот замечает труп и на некоторое время умолкает, сняв фуражку и потрепав шевелюру.
  - Господа офицеры, - шепелявит он, сверкая прорехами в черных зубах, - а в Ольхово беда.
  
   Глава 6
  Скорый поезд
  
   ; Симерийское царство. Ольхово.
  2 июня 1853 г. Ок. 12 - 00
  (19 дней до часа Х) ;
  
  Погода стремительно меняется вместе с переменчивым политическим ветром. С первыми лучами солнца и летней жарой, город наполняется странными людьми и растущей тревогой.
  Обычно пустующие перроны железнодорожного вокзала забиты до отвала. Жители Ольхово, привыкшие к тихой, почти отшельнической жизни, с удивлением смотрят на рушащиеся устои. Никогда еще горожане не видят такого наплыва гостей, прибывающих на необычайно часто, один за другим, следующих поездах. Не проходит и получаса, раздается во весь голос иностранная речь, заставляя оборачиваться и приподниматься, силясь разглядеть сквозь толпу чудаковатые наряды.
  Низенький человечек, с остроносыми ботинками и клетчатым костюмом все не перестает виться вокруг священника. За ними стайкой не отстает толпа из трех, волочащих большой фотоаппарат на треноге и гору аппаратуры.
  - Ну же, мсье! - приставала сильно картавит и чересчур активно жестикулирует руками. - Всего одно фото для газеты "Tames". Сенсация! Настоящий симерийский поп - символ отсталой идеологии и архаизма!
  Несчастный служитель Церкви что-то шепчет в бороду, не иначе прося Господа дать терпение и не обращает внимание. Иностранный репортер однако быстро теряет интерес, с таким же энтузиазмом набрасываясь на еще один эксклюзив в лице уличного продавца хлеба.
  - Мсье, куда же вы! Пару слов для интервью!
  Двое прохожих в толпе все время подозрительно вертятся и натягивают картузы на глаза.
  - Да, - тянет Георгий, задумчиво почесывая подбородок, - стоило нам только шаг за город ступить, а тут такое.
  - Думаю самое интересное еще впереди, - вставляет Вячеслав.
  Конспирация у двух переодетых в штатское военных хромает, но благо на станции и так хватает подозрительных чудаков. Гриша прислушивается к приближающимся гудкам паровоза, косясь на приклеенную к столбу листовку.
  На ярком плакате изображен улыбающийся рабочий. Из-под ног разбегаются карикатурные человечки, необычайно злобные, придерживающие слетающие цилиндры. За спиной трудяги колосится рожь и дымят в небо трубы заводов - просто идиллия.
  - Смотри, - приятеля легонько толкает в бок Слава, - что я говорил?
  Паровоз приходит на станцию весь облепленный народом, будто мухами разлитый мед. Едва он останавливается, многочисленный и гомонящий люд спрыгивает с крыши и перепрыгивает через окна, не дожидаясь очереди у дверей. Главное ни одного ребенка или женщины не выходит из вагонов, все мужчины. Наружности прибывшие самой отвратной.
  - Это то, о чем я думаю? - указывает Гриша в толпу. На некоторых до сих пор тельники с вертикальными полосами.
  - Каторжники, - сплевывает Славка и оскаливается, - прибыло мясо для революции.
  Образовывается давка, в некоторых местах возмущенно вскрикивают женщины. Кто-то пытается протестовать, но быстро умолкает. Простых зевак довольно быстро оттесняют и станция наполняется пугающими людьми. Остающиеся в стороне драгуны провожают сочувствующими взглядами тройку конного патруля. Синие мундиры жандармерии выделяются среди мышиной массы пришельцев опасным бельмом. Кажется горящий фитиль вот-вот дойдет до пороха. Кавалеристы Швецова буквально носом чуют - еще чуть-чуть и напряжение выльется наружу.
  - А вовремя мы все-таки Емельяна в часть отправили, - говорит Вячеслав, глядя на растворяющихся в толпе жандармов.
  - Верно. Только давай убираться подальше, - Георгий тянет друга за рукав, оглядываясь вокруг. Лица людей резко меняются, такое ни с чем не спутать. - Тут мы ничего не сделаем.
  Торопясь покинуть перрон, оба драгуна разминаются, так и не заметив Михаила. Молодой шахтер уже как час вертится на станции, нервно бродя по кругу в пару квадратных метров. Бедняга то прячет руки в карманы, то трет их, не в силах унять дрожь. То же волнение охватывает всю железнодорожную станцию, витая в воздухе призраком и пугая до дрожи в коленях. Пропадают служащие, все больше незнакомцев, пахнущих сталью, потом и порохом.
  "Это нужно для общего блага, - успокаивает себя революционер, глядя на пришлых, одетых явно в ворованные вещи. - Перетерпим, а потом все наладится"
  Михаил замечает среди народа директора шахты и только теперь немного успокаивается. Вот, кто все решит и направит в нужное русло. Человек этот невысокого роста, в свои сорок с лишним одного с шахтером роста. Плотный, носящий густые усы и зачесывающий густые рыжие волосы назад.
  - Вадим Юрьевич! - парень приветливо машет рукой и бросается на встречу с начальником и остальными товарищами.
  Директор шагает вперед и совсем по отцовски заключает в объятия. В ладони застывшему от неожиданности юноше ложится что-то холодное и металлическое.
  - Спрячь, - коротко отдает приказ Вадим и отходит, продолжая отдавать столь же краткие и веские команды.
  А Михаил так и продолжает стоять по среди станции, ошалело смотря на пистолет в своих руках. Старый, с потертой и исцарапанной рукояткой, за револьвером плохо ухаживали, доведя местами до коррозии. Но все же это настоящее, заряженное оружие.
  "Да я и стрелять то не умею", - дрожит шахтер.
  Только теперь приходит понимание серьезности происходящего. Революция. Переворот. Все совсем иначе, не восхитительные, почти в стихотворной форме рассказы Вадима Юрьевича о светлом будущем свободной страны.
  Михаила болезненно толкают в плечо. Рядом оказывается очень худой беззубый человек с обезображенной оспинами кожей.
  - Не кипишуй, фраер, - неестественно противно смеется незнакомец, открывая миру гниющие десна, - сейчас пластинка запоет, плясать будем.
  Шахтер ни слова не понимает, но догадывается спрятать пистолет в складках одежды. Тем более как раз мимо цокают копыта жандармов. Кони их резко останавливаются, навострив уши и дернувшись при прогремевших выстрелах. Пальба впрочем до станции доходит приглушенными хлопками, раздаваясь хаотично где-то в городе.
  Михаил сперва наперво достает из кармана красную повязку, пытаясь повязать на рукав. Выходит плохо, руки не слушаются и сильно дрожат, лента два раза выскальзывает из пальцев.
  "Ну же! - взывает в себе парень, сердце колотится, а в голове один шум. - Соберись!"
  Офицер бросает коня в толпу, потчуя кнутом всякого, не успевшего отбежать. Сопровождающие не отстают, уже стягивая ремни карабинов.
  - Разойдись! - велит жандарм, размахивая руками. - Разойдись, кому велено!
  Он тянет из ножен шашку, но явно не успевает. Кто-то из толпы швыряет пакет, прямо под копыта патруля, мгновенно юркнув за массивную колону. Стоящий не так далеко Михаил взрыв даже не слышит, лишь чувствует опавшее на голову каменное крошево и землю. Себя парень находит лежащим ничком среди других пострадавших, туго соображая, как оказывается на земле и что происходит.
  - Дядь, - на локтях, Миша подползает к незнакомому пожилому мужчине, распластавшемуся на асфальте и вылупившему глаза в никуда. - Дядь, вы это чего? Вставайте.
  Заметив на шахтере поверх робы красную ленту, юношу ставят на ноги. Бьющие по ушам выстрелы раздаются повсюду, перед глазами все мельтешит.
  - Оставь, он уже жмурик! - орут, брызгая в перепонки слюнями парню. - Пошли полицаев громить.
  Молодой человек все же ненадолго останавливается, глядя на эпицентр взрыва. Поразительно, но один из жандармов все еще жив. Офицер, широко расставив ноги стоит на дрожащих коленях, из сомкнутых на боку пальцев просачивается кровь. Лоб сильно рассечен и залитый левый глаз закрыт, форма ободрана и свисает с пояса тряпкой. Но он жив. Фигура жандарма источает золотистое сияние, рассыпаясь серпантином сияющих снежинок.
  - Предатели! - рычит он, извлекая таки клинок из ножен. - Всех изрублю!
  Один из бандитов разряжает наган почти в упор. Пуля рикошетит от обволакивающего поля, взорвавшимся солнцем устремившись ввысь. Взлетает и падает шашка вместе с отсеченной головой преступника.
  На этом везение жандарма оканчиваются. Выстрелы раздаются со всех сторон, одна из пуль, пробив защиту, попадет в ногу. Офицер падает на колено и едва успевает опереться о шашку, уткнув острие в землю. Другая достигает груди. Кажется блюститель закона еще дышит, когда Михаила таки уволакивают прочь с вокзала.
  
  Прижимаясь к стене плотнее, нежели к любимой девице, Григорий выглядывает из угла. Пронзительный свист пули заставляет, выругавшись от неожиданности, метнуться обратно.
  - Шальная, - драгун оборачивается к притаившемуся Вячеславу, - не прицельно бьют, абы куда.
  От станции, где даже сейчас можно услышать шум бунтующей толпы, далеко друзья не уходят. Благополучно минуя пару улиц, напрочь застареют, не рискуя и шагу ступить. Вся площадь превращается в сплошную вакханалию. Преступники разряжают оружие потехи ради, кто в воздух, а иные так вовсе по окнам зданий. Рыночная площадь разгромлена, как после нашествия кочевников. Лавки опрокинуты, от матерчатых тентов валит дым вместе с вздымающимися языками пламени.
  - Что творят, сволочи, - у Гриши от злости и бессилия трясутся руки.
  Да и что могут два безоружных посреди стонущего города? С тоскою, громко оживает главный колокол церкви. Но на набат, вопящий от деревянных луковиц храма, некому ответить.
  Кавалерист вновь выглядывает, следя за группой вооруженных бунтовщиков. Те о чем-то напряженно спорят, сбившись в кучу и толкаясь.
  - Командир меня бригадиром назначил, - напирает один из них, в кожанке, не переставая выпячивать повязку на руке, - и ты будешь делать, что велено.
  - Да мне не по масти таких слушать! - выпячивается другой, облезлый тип, сильно щурящийся на солнце. - Тоже мне, начальник выискался!
  Остальные смеются, подтрунивая спорщиков.
  - Правильно, Колек! Не прогибайся под систему.
  Гремит выстрел и "кожанка" без лишнего расстреливает возникающего в упор. Не успевает тело упасть, бандиты поднимаются с мест, торопясь уйти дальше.
  - Десциплинка то у них хромает, - не упускает случая съязвить Вячеслав, выглядывая поверх головы Григория.
  Тот заталкивает любопытствующего товарища обратно.
  - Тут не пройти, они на рынке на долго, - говорит Гриша, косясь на разрастающийся грабеж. - В обход пойдем.
  Вариантов у солдат не много. Идея прорываться и бежать из Ольхово отвергается сразу. Не привыкли драгуны спины опасности показывать, хоть и не разбери поймешь, что за напасть. Так что либо к жандармам либо еще дальше, к графскому замку.
  Петляя от дому к дому один квартал, военные натыкаются на распластанное тело. Молодая женщина, возвращающаяся видимо с цветочного. Опрокинутая корзина лежит рядом, повсюду разбросаны покрытые грязью, растоптанные розы. У несчастной задран подол платья, обнажая раздвинутые ноги. Кружевной чепчик содран и растрепанные волосы закрывают лицо.
  - Стой, - делает жест припавший на колено Вячеслав.
  Немного разбирающийся в полевой медицине солдат бросается к потерпевшей. Аккуратно убирает волосы, нащупывая вену на шее.
  - Ну? - нервно торопит Гриша, прислушиваясь к шагам со стороны подъезда.
  Поджав губы, Слава качает головой. Драгун поправляет юбку, прикрывая срам - большего для мертвой девушки не сделать.
  Людям Швецова быстро приходится разбежаться и залечь в кусты. Из двухэтажного жилого дома появляется вереница пьяных, хохочущих мародеров. Бунтовщики тащат всякий хлам, начиная от бутылок вина и заканчивая женским бельем.
  В ту же секунду драгуны чувствуют изменения. В нос бьет, до рези в глазах и головокружения запах серы. Майка под рубахой прилипает к телу от испарины, горячий воздух заставляет закашлять, легкие горят огнем.
  - Магия! - истошно кричат преступники, да поздно.
  Огненный шар, завертев петлю, взрывается прямо по среди бандитов. Миг и все законченно. Пятеро вооруженных людей раскидывает по улице, застывших испускающими дым угольками. Отовсюду выныривают "синие мундиры", бряцая оружием и ругаясь.
  Вячеслава и Григория быстро находят и выволакивают из укрытий за шкирки.
  - Кто такие? Назовись! - перед драгунами появляется высоченный верзила с погонами капитана. Шлем с красующимся гербом увенчан пикой.
  - Свои мы, командир, - Гриша все же поднимает руки, не провоцируя и без того озлобленных жандармов, - не горячись.
  - Во внутреннем кармане гляньте, - добавляет Слава, - там документы.
  Друзей споро обыскивают на предмет оружия. Из указанного кармана на свет появляются потертые бумажки с потемневшими чернилами и вклеенными фотокарточками.
  - Первый драгунский? - удивляется жандарм, приняв из рук подчиненных военные билеты и изучив содержимое. - Вы что тут вообще забыли? Всему батальону велено быть в месте постоянной дислокации. Вас обоих по большому счету под арест нужно.
  Два друга переглядываются. Ох уж эти жандармы. Звезды с небес будут падать и океан выйдет из желоба, а они все о своем.
  - Вам не кажется, - Гриша опускает руки и с иронией смотрит на служаку, - сейчас немного не вовремя.
  По лицу капитана проходит дрожь, он несколько раз сжимает и разжимает кулаки.
  - Ладно, - нехотя пыхтит он и совсем уж тихо, опустив взгляд, - нам сейчас любая помощь нужно.
  - Насколько все плохо? - тот час выходит вперед Вячеслав.
  - Город в их руках, - без обиняков вынужден сразу признаться жандарм. - Они со всех сторон подступаются к участку. Одно хорошо, бандиты они бандиты и есть, разбрелись и грабят. Мы по мере сил совершаем вылазки, громим малые группы. Но это далеко не самое главное.
  Словно в ответ на последние, с горечью произнесенные слова, оживает рупор.
  - Именем Временного комитета, - невидимый диктует с листка и часто сбивается, - жандармский корпус объявлен распущенным. Немедленно сложите оружие! В случае неподчинения силам народной милиции...
  Офицер печально улыбается и чуть не плачет.
  - Слышали? Я двадцать лет жизни стране отдал. А теперь они, - кивок на трупы каторжников, - власть, а я бунтарь и преступник.
  Жандарм сплевывает.
  - Пошли они со своими ультиматумами, - тихо рычит он.
  Выстрел. Слишком далекий, что бы даже обратить на себя внимание. Вот Григорий смотрит на жандармского офицера, застывшего, будто в оборванной, заевшей пленке синематографа. Он и падает, неестественно прямо, окаменев и рухнув столбом.
  - Ложись! - орет не своим голосом, забрызганный кровью драгун.
  Инстинкты не подводят, срабатывая раньше команды. Бойцы бросаются кто куда, стелясь по земле и ища малейшие укрытия.
  - Откуда били? - слышно шуршание из кустов.
  - Оттуда! - кивает Гриша на трехэтажное купеческое здание.
  - Ерунда какая-то, от туда не достать.
  Солдат вроде и сам не дурак. С крыши открывается отличный обзор, что на площадь, что на подъезд, город и так зданиями не богат. Но попасть с винтовки с полукилометра? Фантастика. Неужели случайность? Не веря в опасность, один из жандармов выглядывает, силясь рассмотреть злополучное строение.
  - Не лезь, дурень! - шипит на него, Вячеслав, жестикулируя из-за стены.
  Поздно. Одиночный выстрел и на этот раз точно с высоты дома. Полицейский падает, но не замертво. Пуля прошибает ногу, в опасной близости от артерии. Дикие крики изувеченного когтями рвут душу.
  - Никому не с места! - предупреждает Григорий, сунувшихся на помощь. Никаких нервов не хватить сохранить стойкость при виде раненного. - Есть маги? Похороните это здание!
  - Не достать! - визжит по девичьи испуганный, на грани истерики голос. Паренек прижимается к земле, не в силах полностью скрыться за низким бордюром и постоянно поправляет лезущую на глаза каску.
  - Но дым хоть наколдовать сможете? - перекатившись с живота на спину, Вячеслав распоясывается, кидая кушак истекающему кровью. - Живее, иначе все тут ляжем.
  
  К купеческому дому Михаил со своей группой приходит к финалу разграбления и погрома. Феликс Потапович жил богато, имея множество домочадцев и слуг, содержа целое торговое подворье. Сейчас от роскошного дома впрочем, мало что остается. Дух революции оставляет крепкий отпечаток башмака на холеном лице буржуазии. Шахтер переступает через содранные багеты, шторы истоптаны и зачем-то исколоты штыками и разодраны. Чудом держится на одном гвозде раскачивающаяся картина. Холст, изображающий охоту, изрезан ножами с особым остервенением. Всюду битое стекло и керамика.
  "Это,наверное, нормально, - успокаивает себя молодой революционер. - Они просто буржуи и враги нашего дела"
  И все же не смотря на взгляды, Миша боится увидеть трупы купца и домовых. Буржуй конечно, но ничего худого горожанам вроде не делал. До душегубства, однако, не доходит. Вероятнее всего прохвост бежал, почуяв, куда дует ветер.
  - Чего встал-то, зеньками хлопаешь? - пинается опекающий парня каторжник. - Айда грабить.
  Не дожидаясь подопечного, преступник торопится вглубь дома. Никак еще надеется на поживу. Молодой человек, оставшись один, проходит по длинному коридору, бесцельно бродя по разрушенным комнатам. Юношу никто не останавливает и не окликает, все и так заняты. Не находя ценных вещей, грабители стараются оставить след в истории, разрушая мебель и любую подвернувшуюся под руки мелочь.
  - Две атаки на участок жандармов отбиты. Это катастрофа. А мы еще надеялись быстро разоружить их и взять контроль над генерал-губернатором.
  Дойдя, таким образом, до третьего этажа, Михаил достигает Вадима Юрьевича. Директор шахты заметно нервничает, заламывая руки и бродя по кругу.
  - На что вы надеялись? - фыркает собеседник.
  Человек, стоящий у балкона, не в пример спокоен и смотрит на происходящее с долей иронии. Одет по простому, как рабочий, но с идеально прямой фигурой аристократа, да и в глазах блеск никак не принадлежит простолюдину. Говорит незнакомец с сильным акцентом, Михаил едва разбирает слова.
  - Меня послали сюда с целью помочь народу Симерии в борьбе за свободу, - продолжает он, - а я застаю преступников грабящий город. Это ваша революция, а мне нужно делать работу вместо вас.
  - Мои рабочие вооружены и более сплочены, - речь Вадиму очень не нравится и он идет красными пятнами, - мы можем повлиять на ситуацию.
  - Извольте, - в резкой форме прерывают директора, подняв руку. - Мы сами разберемся. Не путайтесь под ногами.
  Незнакомец оглядывается на выстрелы, раздавшиеся от балкона. Только теперь Михаил обращает внимание на людей, вооруженных странным оружием. Стрелки постоянно смотрят в цилиндрически трубки, притороченные к казенной части винтовок. Почему-то юноша уверен - промаха быть не может.
  
   ; Имение графов Малаховых. Час спустя;
  
  - Стой! - раздается с высоты гундосящий голос старика. - А не то с самопала дам!
  Над архаичностью замковой постройки можно смеяться, но только не теперь. Зубчатые стены и хоть какой, но ров, ныне представляют грозную силу и надежную защиту.
  - Да ты им хоть пользоваться умеешь, отец? - смеется, вертя меж зубов соломинку, Вячеслав.
  - Глаза разуй, - оттолкнув друга, вперед выходит Григорий. - Не тати мы. С нами жандармы и раненные есть. Отворяй.
  Проходит заминка, так что скопившиеся у рва люди начинают нервничать. Тут кроме вооруженных людей гражданских полно. Люди, подобранные по пути, несут чемоданы, женщины с плачущими детьми на руках. Пустит ли Малахов? Или боязнь за графскую шкуру последних мозгов лишит? Многие оглядываются, позади слышны выстрелы и крики бунтовщиков.
  - Пахом, - слышен отдаленный женский голос, - открывай.
  Наконец, под скрип ржавых цепей мост опускается и толпа бросается внутрь. Внутри не протолкнуться. Весь двор служит сплошным лагерем для беженцев. Слуги графа снуют туда и сюда, помогая пострадавшим и раздавая еду и воду. Новоприбывших встречает группа мужиков. Из оружия косы, вилы, да прочий сельскохозяйственный инвентарь, но в глазах решимости не занимать. Лишь немногие, сжимающие в руках старые ружья, занимают позиции на парапете.
  - Вы люди Швецова? - Ольга с трудом крутит колеса инвалидной коляски и пробивается вперед. - Где он?
  И запомнила ведь простых солдат. Григорий впрочем, с Вячеславом сами не прочь узнать, где подполковник со всей братией.
  - Оленька, зайди внутрь, - во дворе появляется сам граф, вооруженный охотничьей двухстволкой и опоясанный шпагой.
  - Папа! - протестует своевольная дочь.
  - И не спорь, - резко обрывает обычно покладистый отец. Малахов обращается к прибывшим. - Что происходит? Чем занята жандармерия?
  - Участок пал, - говорит Григорий.
  Страшная весь повергает защитников замка в шок. Всюду слышны испуганные перешептывания.
  - Как такое могло произойти? - не может поверить хозяин.
  - Расстреляли, - от воспоминаний у Вячеслава аж щека дергается. - Мы и помочь им не могли. Стреляли издали.
  Драгун смотрит наверх. Хорошее место, но открытое, не смотря на бойницы. Они от стрел делались, а теперь в бою такие вещи происходят - враг бьет, а его и не видно.
  - Ладно, - будто и не замечая графа бурчит Слава, - пойду стрелков, кто есть, расставлю.
  - Командуй, - хлопает приятеля по плечу Гриша. - Я тут разберусь. Хлопцы, тащите эту штуку.
  Жандармы втаскивают через ворота снятое с лафета орудие. Только не с одним большим стволом, а множеством мелких.
  - Надеюсь тут найдутся шестилинейные патроны? - говорит кавалерист, подставляя плечо под тяжелую картечницу.
  - Должны быть немного, - прежде чем успевает открыть рот граф, влезает Ольга, под осуждающий взгляд отца, - сейчас принесем.
  - Значит, еще повоюем, - себе под нос, улыбаясь, говорит солдат.
  Враги не заставляют себя долго ждать. Уже скоро, в ближайших от замка строениях слышен звон стекла и голоса приближающихся.
  - Не высовывайся! - кричит на выглядывающего бородатого мужика Вячеслав.
  - Дык далеко ж до них, - оправдывается тот.
  - Спрячься, дурья голова, - прикрикивает драгун и оборачивается к напарнику. - Ты скоро? Они идут.
  Григорий как раз по одному вкладывает патроны в отверстия. Сюда бы пулемет, но лучше старая митральеза, чем вообще ничего.
   Четко следуя плану, защитники безмолвствуют и бандитам быстро надоедает стоять на месте. Они появляются из-за домов, стреляя по громадине замка на ходу. Несколько пуль ударяют о камень, разбрасывая крошку и рикошетя. Бандиты прибавляют ходу, в толпе появляются лестницы.
  - Бойся, - предупреждает Григорий, дергая за рычаг картечницы.
  Из разряда - "кто не закрыл уши, я не виноват". С оглушительным залпом орудие выпускает пули сразу из всех многочисленных стволов. Свинцовый рой накрывает ничего не подозревающих врагов. Урон наносится не такой уж большой, слишком уж кучно летящие пули повергают всего-то двоих. Но вид изрешеченных десятками ран товарищей подрывают дух революционеров.
  - Пали по ним! - кричит Слава, высовываясь из укрытия и первым стреляя в отступающих.
  Выстрелы звучат редко и не точно, но под огнем враги быстро отходят, вяло постреливая в ответ. Скоро они совсем скрываются за домами. От стен раздается крик "ура", ввысь взлетают шапки.
  - Мы победили? - едва все заканчивается, наверху появляется граф.
  - Боюсь нет, вашбродь, - упавшим голосом говорит Григорий, снимая картуз и вытирая вспотевшую шею.
  Потерпев неудачу, враги необычайно быстро, как для бандитов перестраиваются. Руководство, что ли меняется? Так или иначе повстанцы выкатывают перед замком пушку.
  - Скорее! - размахивает руками Григорий, пытаясь еще хоть что-то. - Уносим отсюда картечницу.
  Не успеть. Дернув за трос, пушка дергается, извергая дым и пламя. Снаряд ударяет в стену, вырвав целый кусок, парапет уходит из-под ног. Многие падают, один кубарем скатывается и оказывается внизу, сильно сломав ногу.
  "Конец", - как-то флегматично и отстраненно думает Слава, лежа на парапете и прикрывая голову руками.
  Второй выстрел, однако, не следует. Вместо этого над городом раздается мелодичный трубный сигнал. С шашками на голо, в плотном конном строю кавалерия первого драгунского появляется на улицах Ольхово будто из ниоткуда.
  Это не битва. С улюлюканьем и свистом всадники гонятся за разбегающимися бунтарями и режут, режут, режут. Спешившись, драгуны выволакивают не помышляющих, тянущих вверх руки врагов за шкирку. Некогда празднующих и веселящихся каторжников сгоняют и вяжут, подобно скоту безмолвному.
  Отчаявшиеся было защитники поверить не могут счастью.
  - Максим Петрович, - привлекает внимание Григорий, завидев внизу начальника штаба, - вы ли это? Мы уж не чаяли.
  - А, Гришка. Слава тоже тут? Живы и слава Богу, - по тону майора и не скажешь, но офицер и правда рад. - Я бы вас обоих и Емельяна в придачу, к медали за такое приставил. Жаль не они, - кивок на сбившихся в кучу, как в загон, врагов, - а мы предатели теперь.
  - Чай не за медали головы подставляем, - отмахивается выглянувший Вячеслав. - А его благородие где?
  - Швецов? На шахте. Поторопимся, наши там недобитков прижимают.
  
  Складские и цеховые сооружения превращены загодя в крепость. Местами открытые участки заваливают подручным материалом. Кое-где мешки с песком. Из каждого окна и крыши буржуазию встретит ствол и храброе сердце. Никогда еще, с начала рокового дня, Михаил не чувствует такого подъема. Вот оно! Повсюду знакомые лица с шахты, реют красные флаги над зданиями и баррикадами. Последнюю отрыжку умершей монархии ждет достойный отпор.
  - Откуда они тут взялись! - ругается ни к кому не обращаясь директор. - Вишневский обещал каждого солдата убрать. И где эти снайперы делись?
  Он вертит барабан пистолета, проверяя патроны. Скоро можно услышать топот копыт и ржание коней кавалерии. Спереди, слева, справа.
  - Да они повсюду! - слышно испуганное от укреплений.
  - Без паники! - подбадривает Вадим Юрьевич. - Наше дело правое!
  Но едва Михаил оборачивается на голос лидера, директор пропадает из виду. Но о Вадиме шахтер тот час забывает, со всех сторон стреляют, непривыкшие уши мгновенно закладывает до глухоты. Заметив мелькнувшие эполеты штабс-офицера и аксельбант, Миша стреляет навскидку. Весь барабан и все в молоко. Все. Как пользоваться шомполом и извлечь гильзы парень не знает, да и нет у него запасных патронов.
  
  В пылу и грохоте Швецов забывает, что впервые ведет людей в настоящий бой. Несколько пуль пролетают в опасной близости.
  - Выбивайте их! - пригибаясь, указывает Алексей клинком.
  - Вашбродь! - пытается докричаться ротмистр, вертясь поблизости. - Вы бы под шальную не подставлялись. Уйдите от греха.
  Драгуны отводят коней за угол длинного здания. Кавалерия наступает пешим порядком, под барабанный бой и развернутые стяги, совсем как в стародавнюю эпоху. Плечо к плечу.
  - Стой! - поигрывает шашкой молодой поручик. - Це-ельс!
  Не смотря на свистящие пули и нескольких упавших, солдаты выходят перед изрыгающую смерть баррикадой в полный рост. Десятки стволов единой массой опускаются, готовые к команде.
  - Первая шеренга - пли!
  Баталия скрывается в пороховом дыму. Тот час из нее выныривает вторая линия.
  - Вторая - пли!
  От рядов защитников идут крики ужаса. Дух их надломлен и многие бросают оружие, ища спасения в бегстве. Хватает два слаженных залпа и укрепления перед цехами брошены. Драгуны лавиной устремляются вперед, все заполняют люди в форме, оружие уже бряцает внутри здания.
  Швецов входит последний с шашкой в одной руке и револьвером в другой. К этому моменту все окончено. На какой-то мгновение подполковник остается один и тут замечает бредущего, казалось бы бесцельно человека.
  - Стоять! - резко командует Алексей, направляясь навстречу.
  Человек оборачивается, обнажая зубы в гадкой улыбке. Швецов замирает, вспоминая странного нищего, виденного им при первом въезде в Ольхово. Ни сказав ни слова, неизвестный резко и невероятно быстро бросается наутек.
  - Стой! - кричит, быстро отставая барон. - Стой, стрелять буду!
  Алексей стреляет, но уходящий скачками нищий остается цел. Скоро он совсем пропадает из вида.
  - Вашбродь! - на выстрелы поспевает два драгуна с карабинами.
  - Туда, - машет пистолетом Швецов.
  Офицер уверен, этого человека солдатам не догнать и не найти. От мыслей о незнакомце отрывает вернувшийся ротмистр.
  - Господин подполковник, - он размашисто козыряет, - остальные в штольни спустились. Парламентера выслали.
  - Ну хорошо, - Алексей вкладывает шашку в ножны и застегивает кобуру, - Послушаем.
  Потрепанный, с взъерошенной шевелюрой и ссадиной на губе. Некогда стильный костюм испачкан в пыли. С рукава окружившие революционера драгуны как раз сдирают красную повязку.
  - Вадим Юрьевич, как полагаю? - Швецов встает перед директором, глядя оценивающе и заложив руки за спину.
  Глава Ольховского восстания до сих пор держит в руках намотанную на палку белую тряпку. Шахтер пытается держатся достойно, но у Алексея не вызывает ничего, кроме дернувшегося лица. По пути сюда офицер видит достаточно.
  - Капитуляция, - жестко и сразу обрубает он. - Полная и безоговорочная.
  - Я хотел бы обсудить условия, - лепечет сбитый с толку Вадим.
  - Никаких, - в той же манере отвергает всякую дискуссию Швецов. - Ровно, как и гарантий. Сдавайтесь немедленно.
  Резкий тон офицера пробуждает в революционере гордость. Вспыхнув, он отбрасывает белый флаг.
  - Нет! - напыщенно, как на собрании выдает он, выпрямившись. - Мы будем драться. И клянусь, едва войдя в шахту...
  - Ротмистр, - поворачивается подполковник к ротному. - У нас полагаю есть взрывчатка?...Чудесно. Взорвать вход, пусть подыхают. Не хочу рисковать жизнями солдат.
  Директор открывает рот и стоит так с минуту.
  - Вы не посмеете, - тихо говорит он.
  И заглядывает в глаза Швецова. Они, лишенные жизни и эмоций до чертиков пугают Вадима. Этот человек сумасшедший, понимает бунтарь. И он точно СДЕЛАЕТ это. Без колебаний. Дрожащий директор роняет голову на грудь.
  - Хорошо, - чуть не плачет он. - Мы выходим и... будьте вы прокляты, Швецов.
  Алексей же отходит, будто ничего и не было.
  - Вашбродь, - в спешке, на разгоряченном коне появляется вестовой. - В пригороде вооруженные люди. Форма не нашинская, говорят, готы.
  - Сколько? - спрашивает офицер и тут же жестом собирает ротмистра и поручиков.
  - До взвода, вашбродь.
  - Розумовский со своей ротой на площади? Пулей туда. Нет, - он несколько секунд думает. - Коня. Сам поведу.
  
   Глава 7
  Суд Божий. Суд человеческий
  
   Симерийское царство. Федоровка, пригород Ольхово
  2 июня 1853 г. (19 дней до часа Х)
  Ок. 15 - 00
  
  Подкованные сапоги солдат Республики грохочут, приглушаемые бурлящей внизу водой, о мост. Аркообразный, сделанный из настоящих каменных блоков. Красиво. В Готии все практично, сваи, залили ровную бетонную дорогу, и катайся на здоровье. А тут в простых вещах искусство, Майкл впервые видит что-то подобное. Шажок в прошлое или скорее в заповедную землю старины.
  - Ну, вот и Симерия, - улыбается, сидя на козлах повозки лейтенант Стенли.
  Большую часть конной упряжки занимает с большой осторожностью перевезенный граммофон. Широко раскрывает пасть гротескного вида, непомерно большой цветок. Из под тента выглядывает упакованный пулемет.
  Майкл поправляет врезающиеся в плечи петли рюкзака, гремя котелком.
  - Если все правильно, - остановившись у повозки, он достает карту из планшета, - то мы должны быть тут.
  - Ольхево, - неуверенно читает Стенли, низко наклоняясь над странными словами, пусть и обозначенными готскими буквами, - нет Ольхово, - щурится он. - Язык сломаешь.
  - Не думаю, - постукивает по карте Майкл, указывая на реку и мост грязным ногтем. - Это пригород. Должно быть мы в Федоровке.
  Он прислоняет руку козырьком к глазам, осматривая местность. На самом деле нет уверенности, где они находятся. Отряд разведчиков слонялся у границы Симерии несколько суток, изредка выходя на связь с самолетами-разведчиками. Поступающие инструкции хаотичны и половина противоречила друг другу. Люди проделали невероятный рейд, обойдя крепость монархистов и уйдя вглубь страны так далеко, как могли.
  - Френсис! - зовет, не открывая взгляда от строений, Майкл.
  На зов прибегает молодой парень. Слишком молодой, как по мнению офицера. Круглое, покрытое веснушками лицо, с копной рыжих волос - ему впору носить короткие штаны и гонять мяч в Стэнтонской подворотне.
  - Сэр! - с готовностью козыряет юный солдат, глядя на командира восторженными глазами.
  - Пробуй еще раз.
  Майкл бы в жизни не согласился взять в разведку ребенка. Но к несчастью, чертенок лучше всех во взводе обращается с рацией. Парень, услышав приказ, мигом снимает со спины здоровенный короб рации.
  "Давай, давай!" - молится Майкл, казалось бы, бесстрастно наблюдая, как вертит ручки и переключатели Френсис.
  В ответ только фоновый шум помех. Офицер тихо выпускает воздух сквозь сжатые зубы, сдерживая брань.
  - Капитан..., - разочарованно поднимает взгляд парень.
  Майкл отмахивается, и так все ясно. С утра неразбериха полная, ни штаб, ни другие отряды не выходят на связь. Ведь известно, Симерийцы не пользуются радиочастотами и о секретности можно не переживать. Так к чему молчанка?
  - Ладно парни, - во весь голос говорит командир, - выдвигаемся.
  Аккуратно, сохраняя дистанцию и разбредаясь в шахматный порядок, взвод приходит в движение. Как же они измотаны. Стоя на мосту, Майкл не без горечи смотрит на разведчиков. Покрытая пылью камуфляжная форма липнет к вспотевшим телам, сапоги и брюки по колено в болотной тине. Давящие стальные шлемы, формой напоминающие старинные шапели, солдаты привязывают к мешкам, оставаясь в бескозырках. Если бы не армейские велосипеды, они бы не проделали бросок в такие сроки. Каждый солдат сейчас бережно ведет складное транспортное средство рядом.
  Сам Майкл ненадолго останавливается, любуясь открывшемся видом симерийской деревни. Все тут оказывается другим. Конечно, у многих вызывают улыбки соломенные крыши и плетенные заборчики с горшками на верху. Но выглядит аккуратно, пусть и не асфальтированная, планировка улиц создает идеальные квадраты.
  - Тут столько деревьев, - Френсис покидает строй, заглядываясь на вьющийся ствол и проводя рукой по пышному белому цветенью. - Как думаете, что это?
  - Полагаю это абрикоса, сынок, - отвечает, управляя поводьями Стенли.
  Радист открывает рот, явно не веря словам лейтенанта.
  - Никогда не ел абрикосу, - сожалеет он, идя, продолжая оглядываться на дерево, - богато они тут живут.
  - Да, - чешет затылок Стенли, так же вертя головой, - я и сам не ожидал.
  - А как вы думаете, сэр, мы увидим магию? Я слышал в этой стране везде магия, - продолжает без устали болтать парень. - Говорят, они могут летать, перемещаться с места на место по щелчку пальцев. И конечно же пускать огненные шары и молнии прямо из рук,- на его лице появляется печально-мечтательное выражение. - Было бы здорово увидеть настоящее волшебство.
  - Поверь мне, Френсис, если и есть на свете магия, она тут, - Стенли хлопает по наполненному водой кожуху ствола "Максима". - Что бы не болтали, я вдосталь нашпигую свинцом любого колдуна. Наша страна сделала правильный выбор, отказавшись от этих суеверий.
  Вскоре отряд замечает первых жителей деревни. Двое босоногих мальчугана, в рубахах-горошек, сидят по вороньи на заборе. Дети долго и задумчиво смотрят на незнакомцев. Кто-то машет мальчишкам рукой, но те уже скрываются за кустарником.
  Блеет упирающаяся коза. Девушка, лет четырнадцати, в подвязанном у груди красном сарафане и ленточкой в волосах воюет со свободолюбивым животным. Та мотает рогами, подскакивает на всех четырех и никак не желает заходить. Заметив марширующих солдат, девчонка выпускает из рук поводок, хлопая длиннющими ресницами. Бедная коза, неожиданно предоставленная себе, даже теряется, топчась на месте.
  - Привет, красавица! - улыбаются ей разведчики.
  Подобрав бечевку, под разочарованные возгласы готов, девица быстро затаскивает козу. Калитка с бряцаньем упавшего запора закрывается.
  - Кажется нам тут не больно-то рады, - делает запоздалый вывод кто-то из бойцов.
  - Стенли, - зовет капитан, - включай!
  Передав поводья сидящему рядом солдату, лейтенант сам берется раскручивать ручку. Из жерла цветка начинает скрипеть речь.
  "Жители Симерии, мы пришли с миром. Гнетущее вас ярмо царизма Брянцевых пало. Отныне вы свободны от всякого порабощения помещиков и жандармского контроля. Жители Симерии, мы пришли с миром"
  Кто бы не делал запись, она производилась в большой спешности. Армейцы даже не удосужились привлечь знатока языка. Не сильно искушенный в симерийском Майкл чувствует вопиющий и режущий слух акцент.
  - Отец, - капитан останавливается у сидящего на лавочке длиннобородого старика, - это Федоровка?
  - Пшел прочь, обезьяна! - плямкает дед беззубым ртом, - если бы ноги ходили, как дал бы палкой промеж спины.
  Офицер ничего не понимает, но тон говорит за себя.
  Через забор пытается перелезть один из разведчиков. Тонкое плетение не выдерживает веса обремененного амуницией солдата и падает. Погребенный под ветками, тот продолжает держать за лапы хлопающего крыльями и орущего гуся.
  - Ироды проклятые! - гомонит выбежавшая на крыльцо старуха. - Что творите!
  Не успевает Майкл хоть как-то отреагировать, на соседней улице гремит выстрел и разбивается стекло. С другой появляется еще один солдат, волокущий за руку упирающуюся девушку.
  - А ну стойте! - кричит капитан.
  Но все в один миг выходит из рук. Люди покидают строй и по одному врываются в дома и дворы. Из свинарника истошно орет хряк и замолкает после выстрела. Тут и там кричат женщины. Снова пальба, а граммофон продолжает вещать "мы пришли с миром".
  - Ладно тебе, - вступается за разведчиков Стенли, - ребята устали и несколько дней ничего не ели. Они заслужили.
  Шокирующие слова товарища заставляют Майкла буквально вскипеть. Даже не желая слушать и вступать в спор, он громко свистит в свисток.
  - Немедленно прекратить! - кричит гот. И видя, что слова не доходят перехватывает за рукав особо ретивого, выламывающего запертую калитку. - Мы не завоеватели. Мы пришли помочь людям в их борьбе за свободу.
  Майкл осекается. Стрельба, очень далеко отсюда. Одиночные выстрелы, но даже с такого расстояния на встречный бой не похоже. На какой-то момент и развед-отряд и поселок замирают, прислушиваясь к стонущему городу.
  - Будто добивают кого-то, - привстает Стенли и тянется к укрывающему пулемет тенту.
  Капитан истошно, едва кровью из носа не изойдя, дует в свисток, пытаясь докричаться до разбредшегося взвода. Некоторые, вняв разуму, бросаются дворами на звук. Но некоторые не значит все.
  - Сэр! - кричат спереди. - Кавалерия! Там симерийцы!
  Святая Дева Мария! Готский офицер и правда замечает россыпь всадников, маячащих на окраине населенного пункта.
  - Все назад! - Майкл отбрасывает к обочине велосипед и снимает карабин с плеча
  Капитан ныряет за повозку и жестами велит бойцам рассредоточиться.
  Странно. Мэтью ожидает, что симерийцы спешатся и начнут просачиваться вперед. Но они наоборот еще плотнее сбиваются, один из них, обнажив шашку гарцует перед строем.
  "Эти идиоты правда собираются сделать это?", - недоумевает гот, придавив приклад в плечо.
  Поразительно, но, кажется, монархисты и правда изготавливаются к кавалерийскому наскоку. Майкл улыбается, слухи о глупости симерийцев не врут. Кто в современной войне так использует всадников? Они бы еще пиками вооружились.
   - Стенли!
  В ответ клацает затвор развернутого по боевой "Максима".
  - Если они сунуться на середину улицы...
  - Поверьте, я заставлю их пожалеть, сэр, - рычит лейтенант, припав к прицелу.
  Под мелодию горниста, кавалерия Симерии бросается очертя голову в самоубийственную атаку. Без каких либо хитростей, прямо в лоб. С места, галопом, всадники нещадно нахлестывают коней и держат клинки над головами, острием вперед. Совсем как в ушедшую эпоху кремневых ружей. Впору встать в полный рост и образовать каре. Словно в подтверждение, слева и справа щелкают притыкаемые к винтовкам штыки.
  "До этого не дойдет", - успокоившись, и восстановив дыхание, Майкл не спеша берет на прицел ближайшего кавалериста.
  Грозно стрекочет пулемет, выплевывая длинную очередь. Падают пустые гильзы, скатываясь по повозке и слетая под ноги солдатам. Свинцовый дождь веером хлещет по крышам, воспламеняя солому, впивается или рикошетит о стены, горящим факелом устремляется высоко вверх. Но ни одна, НИ ОДНА пуля не достигает плотных порядков симерийцев.
  - Стенли, ты что творишь! - кричит не своим голосом капитан. - Бей их!
  Гот оборачивается на бесполезно растрачивающего боезапас лейтенанта и замирает, пораженный жутким зрелищем. Его добрый друг и прекрасный офицер едва узнаваем. Глаза так широко распахнуты, искажая лицо и кажется, вот-вот взорвутся. Все тело бьется в судорогах, пальцы продолжают сжимать гашетку, будто нарочно уводя дуло от истинной цели.
  Драгуны стреляют из карабинов на полном скаку, управляя лошадьми одними ногами. Падает, пронзенный пулями ленточный Стенли, остальные оторвать обезумевшего лейтенанта от пулемета не успевают.
  Капитан бьет навскидку из винтовки. Филигранный выстрел выбивает солдата из седла, не задев лошадь. Та, разгоряченная, продолжает бег и с размаху перепрыгивает перегородившую улицу повозку. Майклу приходится отвлечься, разминаясь с разъяренным животным.
   В этот момент лавина достигает готов. Вот она - настоящая сила кавалерийской лавы. Несколько симерийцев падают, пораженный хаотичными выстрелами, но вала это не останавливает. Прибой захлестывает разведку со всех сторон, пожирает, пережевывает и выплевывает окровавленными ошметками. Трубач не перестает играть смертельную пьесу над истерзанной деревней. Монархисты выскакивают со всех сторон, с соседних улиц и домов.
  - Стойте! - во всю мощь легких кричит на симерийском Майкл, молясь быть понятым и услышанным. - Остановите это безумие!
  Он первым поднимает винтовку над головой и первый же бросает на землю.
  - Нет смысла гибнуть тут, - обращается капитан к своим людям, видя нерешительность, а то и гнев. - Мы проиграли. Пожалуйста, сложите оружие и клянусь честью, я всех верну домой.
  Солдаты нехотя, зыркая глазами на победителей, подчиняются. Лязгая, у копыт симерийских коней быстро растет куча из винтовок и сабель. Пятеро человек уже точно не вернуться домой, не смотря на клятвенное обещание. Среди распластанных, по зверски зарубленных тел Мэтью видит и Френсиса. Несчастный парень лежит, будто куклу обняв рацию, в последней попытке защитить связь с Родиной.
  "Эти жертвы не напрасны, - уговаривает себя капитан, - мы выполняли долг"
  Проследив за сдачей, Майкл первым делом бросается к Стенли. Лейтенант лежит на земле, изредка дергаясь и исходя пеной.
   - Врача! - понимая, что симерийский далек от совершенства, отчаянно пытается дозваться офицер. - Пожалуйста, помогите ему!
  Однако монархисты или не понимают гота или делают вид. С гораздо большим удовольствием они роются в вещах пленных, вываливая содержимое мешков прямо на землю. Кто-то не гнушается обшарить карманы трупов. Несколько солдат, с муравьиной деловитостью карабкаются на повозку. Их особенно интересует пулемет, ленту ощупывают, будто впервые видя.
  "Меня победили дикари, - сокрушается, коря себя за оплошность гот. - Варвары!"
  Под мерное постукивание копыт к месту действия приближаются конные. Капитан замечает офицеров, а среди них (о ужас!) молодую девушку, почти девочку. Эти полоумные ее нарядили в солдатскую форму. Неужели она и правда на службе?
  - Я готов принести глубочайшие извинения, - человек в погонах подполковника чуть наклоняется к даме. - Не думал, что сейчас в Академии учат такому.
  - Пустое, - прокуренный голос девицы повергает в шок. Она хмурится, глядя на агонизирующего Стенли и задумчиво крутит локон. - Если по чести, мне повезло, эти готы такие мягкокожие. Попробуй я вот так копаться в голове курха, у самой мозги вскипели бы.
  - Полагаю, нам всем сегодня повезло, - улыбается мужчина уголками губ и хлопает по шее всхрапнувшего коня.
  В гущу сражения Швецов так и не попадает, не смочив клинок в крови. Отстав от наступающих взводов, штабс-офицер своевременно заворачивает два отряда на фланги. Из сомкнутого кольца не выбирается никто.
  "Хотя трупов могло быть и больше", - потирая подбородок, думает Алексей.
  Драгунам и правда, очень повезло. Бой принимает от силы половина вошедших в Федоровку готов. Остальных кавалеристы вытаскивают из домов и погребов, застав на грабежах и насилии.
  - Господи, он же умрет! - причитает над едва дышащим Стенли Майкл. - Да что вы за люди такие?!
  Только сейчас Швецов оборачивается и несколько секунд, сузив глаза, смотрит поверх головы готского офицера.
  - Розумовский! - кричит подполковник.
  - Я! - на зов скачет ротмистр, пыхтя трубкой, чем изображает бегущий по рельсам паровоз.
  - Выдели людей, нужно переправить пленных в Ольхово и оружие, все что есть. А сам останься тут, организуй оборону. Мага, - под недовольный вздох девчонки, - я тебе передаю.
  Ротный бегло осматривает местность. Поселок расположен удачно, просто центральные ворота в Ольхово. В ближайшие километры, что к северу, что к югу реку так просто не перейти. Удовлетворительно крякнув, Розумовский направляется выполнять приказ.
  - Вы удивили меня, барон, - возле Алексея появляется Максим. Обычно холодный и сдержанный майор улыбается до ушей. Заговорщицки наклонившись, он шепчет. - Скажите, господин подполковник, вы же почувствовали это? Вкус настоящей битвы?
  Как Швецов ни старается сдержаться, губы сами размыкаются в оскале улыбки.
  - Добро пожаловать в первый драгунский, - начальник штаба весьма доволен собой и в конец обескураживающе, впервые добавляет, - командир.
  Последнюю, жеванную фразу граммофона о мире прерывает выстрел.
  
   Симерийское царство. Ольхово.
  Спустя два часа
  
  Потрепанные шеренги первого драгунского выстраиваются конным порядком на площади. Собираются многие, на некоторых вот даже сочащиеся кровью бинты. Но люди, несмотря на изнуренность, голод и раны гордо держаться в седлах. Ольхово - вот они мы! Как же разительно отличается первый день приезда. Ныне горожане толпами, оставив выдранные ставни и выломанные двери домов, высыпаются на площадь приветствовать батальон. Из окон солдатам машут руками, кто-то забирается на ветви деревьев или облюбует крыши.
  Швецов почти сливается с вечно неряшливыми кавалеристами. Обычно белоснежный, накрахмаленный подворотник пропитан потом вперемешку с грязью. Подполковник сдирает его, выдрав при этом верхние пуговицы. Но на лице уставшего, едва удерживающего смыкающиеся веки офицера застывает полуулыбка.
  "Надо же, - посмеивается, глядя на особо помпезную процессию Швецов, - и эти тут"
  Являются все значимые граждане Ольхово. Впереди, конечно же, сам граф Малахов, нарядившийся по особому случаю. На ленточной перевези красуются, переливаясь серебром и самоцветами ордена. Военный фрак, расшитый пуговицами, дополнен треуголкой с высоким плюмажем. Рядом многочисленные домашние и друзья семьи из благородных, кто-то держит укрытый рушником каравай. Ольга, поддерживаемая дворецким, прячется за спинами мужчин, натянув широкополую шляпку на глаза.
  Отец Димитрий, настоятель Ольховской церкви выносит переносную колокольню. Торжественный перезвон дополняют прекрасные детские голоса храмового хора. Над площадью, подхваченная народом, льется повторяющаяся снова и снова здравица.
  - Начинаем, - коротко и не громко обращается командир к майору Максиму.
  Начальник штаба, не произнеся ни слова, кивает и так же безмолвно отдает распоряжение. Ольхово пора встретиться лицом к лицу со своим кошмаром.
  - А ну пшел! - стоящий в общей колоне Михаил чувствует очень болезненный, прямо по лопатке,тычок. - Шевелись давай. Родину продавать, так бежали, а отвечать не торопишься.
  Шахтер проглатывает беспочвенные оскорбления. Он то продал? Миша уверен, честный труд за гроши на шахте куда полезнее дефилирования в богатых нарядах и кружеве. Это они, вместе с мясниками из армии довели страну, а не честные трудяги, потребовавшие прав и свобод.
  "Я сделал правильный выбор", - парень выпрямляется и на улицу выходит, задрав подбородок.
   Жандармы, не стесняясь, бьют бунтовщиков винтовками и пинают сапогами, гоня вперед. По бокам шествие сопровождают патрули драгун с шашками наголо. Увы, старания Миши проходят впустую и ход революционеров получается унылым. Толпа бредет, шаркая ногами, и прогнув спины, будто с пудовой гирей на загривке. Избитые, многие ранены.
  - Миша! - слышит молодой революционер до вздрогнувшего сердца знакомый голос.
  Повернув голову, видит мать, отчаянно борющуюся с людским течением и рвущуюся к сыну. Анатолий, испуганный мальчик, вдавивший голову в плечи, необычайно тихий. Ладошка крепко сжимает материнскую руку, он быстро перебирает босыми ногами, стараясь не отставать.
  - Мама! - всхлипывает юноша, он не выдерживает и не в силах сдержать слез.
  Парень рвется к матери, протягивая руку сквозь плечи людей.
  - Назад! - к месту возни бросаются солдаты, винтовками растаскивая семью.
  Непреодолимая сила отрывает Михаила от земли. Но он и не пытается сопротивляться, силы и уверенность в правоте вновь возвращаются. Мотнув плечом, сбрасывая руки жандармов, парень возвращается в строй.
  - Все в порядке, мама, - кричит он Людмиле, все еще пытающейся пробиться к сыну. - Я среди своих.
  Утерев рукавом слезы, шахтер с достоинством выходит на площадь.
  Город замирает в безмолвии. Огромная масса жителей Ольхово стоит, наблюдая за проходящими мимо. И сдается жестокие бои за город истощают людей, высасывают дочиста. Не лица, а безжизненные маски смотрят на бунтовщиков.
  "Как много их, - у Михаила чуть дыхание не прерывается от увиденного, - сколько много в Ольхово жителей и как мало солдат"
  Стоит народной массе лишь качнуться вперед и жиденький строй солдатни падет. Никакие штыки и шашки, даже огонь адского колдовства не остановит этот гнев.
  - Горожане, - в общей тишине звонкий и восторженный голосок Миши привлекает внимание, - мы сражались и проливали кровь не ради себя и не ради сиюминутной славы. Братья и сестры, жители этого города, наша революция это будущее всей страны. Осталось совсем немного и ...
  Договорить юноша не успевает. Подобранный с брусчатки булыжник в самого Михаила не попадает, упав у ног кого-то из каторжан. Притихший шахтер поднимает взгляд и только теперь пелена падает с глаз. И он понимает, где находится. Блеющий ягненок, провалившийся в волчье логово. С глаз горожан на колонну бунтовщиков смотрит сама бездна.
  - Сволочи! - протяжно орут со стороны народа.
  Один за другим, с учащающимся темпом в колонну летят камни, консервные банки и всякий подвернувшийся под руку мусор. Некоторые рвутся сквозь заслон, норовя дотянуться кулаками или ободрать волосы.
  "Как же так? - плачет Миша, ничего не понимая. - Это же все ради них"
  Лишившись остатков самоуважения, бунтовщики вынуждены искать спасения за солдатами. Те, вместе с немногочисленной жандармерией принимают на себя главный удар. Пригнув спины и закрыв голову руками, каторжники и шахтеры бегом пересекают улицу.
  - Не туда, - следующего за одним из беглых преступников, Мишу волокут в сторону.
  Драгуны быстро, без суеты разделяют колону надвое, отгоняя каторжан от примкнувших к директору шахты городских. И как же последние малочисленны, лишь жалкая горстка из выживших в бойне. Уверенность очень быстро покидает Михаила. Зажатый со всех сторон трясущимися людьми, он и сам поддается страху.
  Швецов бесстрастно наблюдает за происходящим со стороны. Дождавшись момента точки кипения, подполковник трогает поводья, выводя коня вперед. Одно движение, вскинутая вверх рука и весь город, казалось бы, сорвавшийся с поводка, замирает.
  "А что-то в нем есть", - глядя на фигуру штабс-офицера, Максим начинает сомневаться в своей способности разбираться в людях.
  Ольхово, застыв в ожидании, смотрит на Алексея. Среди народной массы тут и там видны яркие вспышки и клубы дыма от массивных фотоаппаратов.
  - Вот они, перед вами, - указывает Швецов на жалкую, трясущуюся кучку бандитов и бунтарей.
  Горожане отзываются дружным ревом. Вид еще недавно беснующихся от вседозволенности и безнаказанности преступников более не страшит.
  - Убийцы, воры и насильники. Видимо у Временного комитета нет достойных последователей, и они решили вооружить каторжников. Но как оказалось, им было мало просто творить бесчинства. Они еще и друзей пригласили, - подполковник поворачивает взгляд на побитую стайку разведчиков Мэтью. - Что ж, наши враги сполна показали себя. Теперь наш черед.
  Взгляд Швецова меняется, лицо накрывает тенью. Майор Максим что-то понимает на уровне инстинкта. Он даже подает коня вперед, пытаясь остановить безумие, но не успевает. Заранее все спланировав, Алексей лишь кивает дожидающимся жандармам.
  Синие мундиры выстраиваются перед согнанными как бараны каторжанами. Клацают взводимые винтовки и револьверы. Кто-то в толпе возникает и пытается дернуться, но останавливается перед частоколом штыков.
  - Эй! - кричат уголовники. - Это беспредел! Мы требуем суд!
  - Беспредел!? - орет вышедший вперед жандарм, брякнув усеивающими грудь орденами. - А когда вы насиловали женщин на улицах это не беспредел? Когда резали моих братьев, как скот?
  - Начальник, ну ты чего? - в привычной ему манере пытается отшутиться каторжник.
  Офицер вскидывает руку и по телу бандита проходит судорога.Он пытается вздохнуть, но из носа и рта быстрым потоком выливается кровь. Не успевает каторжник упасть, гремит залп. Без команд, к жандармам присоединяются и некоторые драгуны. Крики и мольбы завладевают площадью, но преступников добивают быстро и без жалости. Кого-то нанизывают на штыки или секут шашками.
  - Барон, это уже слишком, - конь Максима едва не налетает на Алексеиного. - Мы солдаты, а не башибузуки.
  - А что мне с ними делать? - шипит рассерженной кошкой Швецов, дергая подбородком в сторону кровавой расправы. - С ложки кормить? Или обратно на каторгу отконвоировать? Мы не знаем, что творится за пределами города, и не удержим столько пленных.
  Четко, безжалостно и до скотского практично. Такого от тылового служащего Максим никак не ожидает. И ведь не просто так назначен Швецов именно сюда. Знал Великий князь, отдавая приказ? Догадывался? В глубине души майор и сам возмущен волной разбоя, учиненной этими горе революционерами, но всему есть предел. Вот так, на глазах у всего города, перед женщинами и детьми...
  - Заканчиваем. Остальных увести и обеспечить охрану, - командует Алексей. Он закрывает глаза и несколько раз, с шумом вдыхает и выдыхает. - Ольхово отныне считать на осадном положении.
  А за извращенным аутодафе наблюдает связанный капитан Майкл. Взгляд, наполненный ненавистью, прикован к одному человеку. Алексею Швецову.
  "Нет, - понимает готский офицер нечто важное, изменившее всю его жизнь, - я столкнулся не с варварами. Мой враг - сам дьявол"
  Этот день мир никогда не забудет.
  
   Глава 8
  Ольховский дьявол
  
   Симерийское царство. Ольхово
  4 июня 1853 г. Ок. 6 - 00 (17 дней до часа Х)
  
  Швецов просыпается с первыми лучами солнца. Сон не идет вот уже вторые сутки, даже прием пищи превращается в механическое движение челюстями. Алексей все это время проводит в хлеву, ночуя в стоге сена и смыкая глаза на короткие часы под храп лошадей и перестукивание копыт.
  - И тебе тоже доброе утро, - переступая через солдат, барон подходит к коню.
  Командир проводит рукой по шее, запускает пальцы в гриву.
  - Ну извини, - смеется он, губы животного щекочут ладонь в поисках лакомства, - нет ничего.
  Лежать без дела, уставившись в дырку от потолка сил нет. Подполковник выходит из недостроенного кирпичного строения, перекинув китель через плечо. Измотанный и физически и морально, с большими мешками под глазами. Весь перепачканный, до сих пор не смывший грязь битвы. Не офицер, а пугало огородное, весь обросший прилипшими соломинками.
  - Утречка, господин подполковник, - стоящий с винтовкой у входа солдатик, поспешно прячет кисет с табаком за пазуху и пританцовывает, не иначе в попытках затушить самокрутку.
  Швецов только смеется.
  - Смирно положено говорить, боец, - Алексей осматривает караульного с головы до ног. Штаны рваные, в лаптях, да и сам далеко не призывного возраста, борода вся седая.
  - Дык, мы народ не ученый, - драгун чешет затылок, - наше дело малое - из винтовок по врагу палить.
  В последнем сомневаться не стоит. Швецов не перестает удивляться своему батальону. В Екатеринграде, солдат, тот в первую очередь конный шаг должен освоить, да на парадах и церковных шествиях себя показать. Что шашка не наточена, не суть важно, абы сияла красиво.
  "А как я легко произношу это, - дивиться сам себе Алексей, - мои солдаты"
  Впервые за все время службы офицер понимает, каково это - гордится вверенным войском. Пребывать в восторге от одной мысли - я тут, я стою рядом с этими людьми.
  - Ты мне лучше стол помоги вынести, - Швецов закидывает китель и пояс с шашкой и револьвером на ветку высохшего дерева.
  Уже очень скоро Алексей погружается в работу. Закатив рукава, по локоть в масле и пороховой саже склоняется над разложенным оружием. В ходе боев за город, батальону в качестве трофеев достается не мало винтовок и пистолетов. Из бунтовщиков, беглых воров и прочей шпаны вояки не очень, но вооружали их знатно. Даже тут чувствуется тянущаяся из-за рубежа рука Готии - большая часть смертоубийственных игрушек из Республики. Системы не знакомы, но оружие вещь гениальная, ни одну деталь "ни туда" пристроить нельзя даже при желании. Довольно быстро руки военного привыкают и он начинает разбирать арсенал на запчасти.
  - Вы, барон, хоть спали?
  Швецов оборачивается, что бы вернуться к работе. Командир как раз пытается содрать намертво приставшую сажу с винтовочного поршня.
  - И вам не хворать, Максим Петрович.
  Начальник штаба многозначительно кашляет. Похоже майор не для обмена любезностями приходит.
  - Барон, видимо вы не в курсе, но ночью жандармы арестовали одного из драгун. Едва ли из казарм не вытянули. Он между прочим до сих пор там.
  - Боюсь вы ошибаетесь, господин майор, - подполковник вытирает руки о ветошь и поворачивается к Максиму. - Более того, жандармы действовали по моей личной просьбой.
  Швецов натыкается на стальной взгляд начальника штаба. Тот аж желваками поигрывает. Ну да, вмешательства синих мундиров в дела армии никак иначе и не воспримут. Тем более с подачи командира батальона.
  - Сейчас для города мы герои, - продолжает подполковник, - но как скоро в нас полетят камни и проклятия?
  - Объяснитесь, - не смотря на внешне раздраженный вид, Максима Швецову удается заинтриговать.
  - Майор, - не выдерживая, Алексей смеется. - Жандармы проникли в расположение части и выкрали бойца. Господи, да караул весь пьян, приходи и бери голыми руками. Максим Петрович, - вздыхая, подполковник трет устало лоб, - вы отличный офицер. Именно вы предрекали агрессию Готии. Без вас, как начальника штаба, я сам бы в жизни не провел столь дерзкую и блестящую атаку. Победа в Ольхово, я не идиот, что бы не понимать, ваша личная заслуга. Но в батальоне никто не умеет следить за порядком. Давайте взглянем в лицо правде, ни я, ни вы, ни даже ротмистры не справляемся.
  Майор что-то просчитывает в уме, едва заметно шевеля губами. Поразмыслив, начальник штаба предпочитает промолчать.
  - Да и вот с эти, - сморщившись, подполковник кивает на развалины недостроенных цехов и складов, - пора заканчивать. Город нам обязан и пора напомнить. Люди не высыпаются, им нужна кровать и еда. Я присмотрел несколько добротных зданий, нужно переселить солдат в человеческие условия. А штаб перенесем в замок.
  Майор был уверен, командир просто прятался все это время. Иногда приятно ошибаться.
  - Наши что-то интересное? - Максим вместо продолжения спора подходит к столу.
  - Обратите внимания вот на это.
  Порывшись в кучке металла Алексей извлекает готский патрон. Начальник штаба берет двумя пальцами, рассматривая сквозь очки.
  - Острый наконечник, - цокает языком. - Феноменальное в своей простоте решение.
  - И к тому же вдвое легче, - добавляет Швецов. - Помните, с какой меткостью они выбивали наших всадников в Федоровке?
  Только сейчас офицеры Симерии понимают размах везения. Готов драгуны застали разобщенными, запертыми на улицах. Но будет ли так всегда?
  Максим находит среди груды полуразобранного оружия совсем уж странное.
  - А это что? - начальник штаба берет в руки.
  Легкое и в ладони, как влитое, чему способствует пистолетная рукоятка. С виду обычный карабин, но с роговидной деталью, торчащей сверху. Повертев так и эдак, майор находит рычажок.
  - Пистолетные пули? - будто не веря глазам, говорит Максим, заглядывая внутрь.
  - Извлекли из ящиков на шахте, - пожимает плечами Швецов. - Бунтовщики ими и воспользоваться не успели. Попробуем?
  Из старых коробок сооружают мишени на сотню метров. Вот только стрельба оканчивается фиаско. Едва Алексей нажимает крючок, карабин пляшет в руках, отбивая дробь в плечо. Пули, вылетая из ствола поднимают клубы пыли около мишени, но в большей степени устремляясь ввысь.
  - Вот это да! - от пороховых газов у Максима першит в горле и он закрывает рот платком. - Пули пистолетные, а стреляет, как пулемет. Пистолет-пулемет какой-то.
  - Верно подмечено, - Алексей с сожалением откладывает вещицу в сторону, - только толку от того не больно много.
  Мужчины разом поворачиваются на женский голос:
  - И снова в Ольхово стрельба.
  Кто бы мог подумать, но импровизированные казармы навещает сама Ольга Малахова. Сопровождаемая верным дворецким, катящим коляску, она выбирает для прогулки простое белое платье, расшитое синими цветками. Легкий зонтик прикрывает девушку, не смотря на ранние часы солнце быстро начинает печь.
  Появление весьма удивляет Швецова. Нужно отдать должное нервам виконтессы, барон был почти уверен, публичная казнь уничтожит взаимное уважение на корню. Но видимо Малахова плоть от плоти Ольхово. Город стойко и в чем-то флегматично воспринимает случившееся на площади. Оживает, возвращаясь к ритму жизни. Вновь вертятся колеса дилижансов по улицам, слышны голоса уличных продавцов и разносчиков газет.
  - Сударыня, - в знак приветствия Максим катается пальцами козырька кепи. - Надеюсь, мы не сильно потревожили ваш покой.
  Ольга отвечает обворожительной улыбкой. Дочерью графа нельзя не любоваться, даже не смотря на изувеченную ногу, она обворожительна.
  - Что вы, господин майор, - смеясь, девушка прикрывает губы ладошкой, - вы всего лишь перепугали полгорода до сердечного приступа, - она с заметным нетерпением смотрит на содержимое стола. Глаза так и блестят при виде разнообразного оружия. - Вы не будете против?...
  Несчастный дворецкий только глаза закатывает. Угомону на молодую госпожу похоже нет и не будет. Не видя смысла отказывать, Швецов молча указывает на разложенный арсенал.
  - Бесполезное, говорите? - в руках Ольги оказывается пистолет-пулемет. Она долго и с интересом осматривает, приноравливаясь к необычному оружию. Девушка, приложив руку от солнца, смотрит на стоящую в дали мишень. - А нельзя ли подвинуть ближе? Скажем, метров на пятьдесят.
  - Так близко? - удивляется Алексей, переглядываясь с пожавшим плечи Максимом.
  - Мы можем даже устроить соревнования, - Малахова очень довольна задумкой и вот-вот сиять начнет. - Вы, господа, возьмете винтовки, а я вот эту "бесполезную" вещь.
  Так и делают. Не экспериментируя с готскими, офицеры берут по стандартной "шестилинейке". Патроны конечно тяжелые, но с такого расстояния слона остановят. Вот только мужчины даже прицелиться не успевают. Девушка плавно спускает крючок, раз за разом оставляя на коробках росчерки попаданий.
  Максиму с Алексеем только и остается раскрыть рты и глазами хлопать. Значит, вот, что придумали готы. На дальних дистанциях, конечно, толку нет, зато вблизи, особенно на улицах или внутри строений... Эти пистолеты-пулеметы нужно доставить симерийским инженерам. А парочку штук, дает себе зарок барон, спрятать.
  - Ну, что ж - Ольга, весьма довольная и улыбчивая откладывает дымящееся, раскаленное оружие, - было весело.
  Уже подзывая дворецкого, она вдруг резко и строго смотрит на мужчин.
  - Долго вы намеренны прятаться тут от внешнего мира?
  Не дожидаясь ответа, Малахова удаляется.
  Алексей прикрывает глаза. Как же права виконтесса. Не смотря на принятые отчаянные и решительные действия, Швецову трудно и (он признает) страшно сделать следующий шаг. Батальон до сих пор не заявляет о себе Симерии, даже не делает попыток связаться хоть с кем-то. Ни один военный голубь не покидает клеток и не прилетает.
  - Ваше благородие! Господин подполковник!
  На площадку перед штабом влетает всадник. Человек с погонами корнета с трудом останавливает животное, пустив разгоряченного коня по кругу. Норовистый жеребец долго трясет мордой и бьет копытами о воздух.
  - Тут такое дело, - офицер едва говорит, не успев толком отдышаться, - вы велели всех военных, пробирающихся в город, задерживать...
  - Ну? - на лице Алексея появляется румянец, он бросается к дереву, поспешно облачаясь.
  - Говорит со штаба корпуса. Все угрожал да погонами своими тряс. Ну, ребята из первой роты его повязали.
  Швецов жестом просит корнета спешиться и сам рывком влетает в седло.
  - Он на вокзале? - штабс-офицер натягивает поводья, своевольный конь все не желает успокаиваться. - Я туда.
  
  Швецов вот уже минуту наблюдает за меряющим контору Петром Дорошенко. Толстый адъютант его светлости то и дело промокает надушенным платком рассеченную губу. В служебной пристройке железнодорожной станции капитан и штабс-офицер остаются одни. Обиталище начальника станции не богато, если не сказать неприлично бедно. Оно и не мудрено - дорогу проложили недавно и строение представляет из себя нескладный сарай. Сквозь плохо подогнанные доски гуляет сквозняк, вороша наваленные кучами документы, пахнет плесенью и углем.
  - Ну будет тебе, - скрипя и раскачиваясь на стуле, Алексей помешивает сахар на дне стакана.
  Дорошенко прекращает брожение по коморке, с сожалением глядя на чай с вертящим водоворот лимоном. Зная о пристрастиях друга, надеяться на более серьезные напитки тщетно и капитан сбагривает стакан в подставке.
  - Извини, - глядя на страдания капитана, Швецов смеется и поднимает обе руки. - Хлопцы перестарались, но я сам велел задерживать людей в форме.
  Петр слишком уж шумно отпивает чай. Отставив стакан он берет со стола зеркало, морщась и шикая рассматривая глаз - синяк начинает все отчетливей синеть.
  - Ладно, забыли, - адъютант, отложив зеркало возвращается к питью. - У нас тоже много чего случилось.
  Рассказ Петра Дорошенко только теперь проливают свет на размах паучьей сети лжи предателей. И если бы не решительные действия правительства и отдельных командиров, добраться жирному пауку Готии до тела Симерии.
  - В общем, - причмокивает губами, попивая чай, капитан, - Преображенский, Семеновский и Измайловский полки действительно вышли на площадь. Но большая часть гвардейцев даже не знали цель шествия. А когда государь вышел перед войском, солдаты начали петь здравицу.
  - Значит Временный комитет не вынудил Александра отречься от престола?
  - И тоже вы поверили пропаганде этих готских газеток? - хмыкает Дорошенко. - Оно и понятно. Чем дальше от Екатеринграда, тем легче врагу было посеять панику и неразбериху. Царь-батюшка, государь наш Александр Четвертый, - Петр богобоязненно крестится, - жив, цел и принял помазанье на правление.
  Алексей хлопает ладони и в возбуждении встает со стула.
  - Означает ли это, - подполковник смотрит в окно, где видно его молодцов на станции, вертящихся около капитанского автомобиля - что армия готова дать Готии отпор, - он поворачивается к товарищу, вскинув подбородок. - Мы выдвигаемся к границе. Ты ведь для этого приехал?
  - Алеша, - поджав губы и жестко глядя на штабс-офицера говорит адъютант. - Все подразделения остаются на местах, никаких опасных движений у границы. Царь не хочет провоцировать Готию.
  Швецов не может сдержать хлещущей ярости, обнажая зубы в оскале.
  - Провоцировать? Провоцировать?! - кричит он и указывает на улицу. - Готы вторглись к нам с оружием. Если не я, колбасники взяли бы под контроль переправу, закрепились в городе. И бунт бы только расширялся.
  Дорошенко с силой стучит стаканом о стол, расплескивая чай. Он встает с не меньшим гневом.
  - Да ты хоть понимаешь, что тут натворил? - кричит Петр, но в отличии от товарища быстро остывает. Капитан извлекает из офицерской сумки помятую газету. - На, полюбуйся. Их готы для бунтовщиков печатают.
  Штабс-офицер разворачивает чтиво и каково же удивление увидеть себя на первой странице. Алексей стоит на трибуне, подобно античному оратору, взывая к народу и войску, а у ног жмутся поверженные. Искаженное гневом лицо Швецова разглаживается и вот, ведя глазами по строкам, начинает откровенно заливаться от смеха.
  - Ольховский дьявол? - веселясь, подполковник возвращает газету. - А что, по моему звучит.
  - Тебя обвиняют в преступлениях против человечества, - Дорошенко как раз не до смеха, он комкает и прячет плот готской типографии в планшете.
  - С каких пор насильники и убийцы имеют хоть малейшее отношение к людям? - нехорошо улыбается подполковник, сузив глаза. - Я убил их всех и ни капли не жалею.
  - Господи, - Петр хлопает себя по лбу, не зная, как достучаться до гордеца и упрямца. - Поставили бы мы их к стенке, но тихо. Тебе же нужно было спектакль устроить, перед журналистами заграничными, что б весь мир видел, какой ты красный молодец. В общем так, Алеша, - разговор начинает утомлять, - в стране восстанавливается порядок и законная власть, так что ты с этой анархией кончай. Царь объявил амнистию, всех задержанных велено отпустить и препятствий не чинить. Все, хватит крови.
  И видя, что Швецов никак не успокоится, добавляет:
  - Пойми, нельзя допустить большой войны с Готией. Они сейчас только и ищут повода, а ты своими действиями будоражишь весь континент. Твое имя благодаря готской прессе от Стентон-сити, до дворца императора Цинь известно. И на счет захваченных разведчиков...
  
  Два дня в темном и сыром подвале, два дня из чистилища, где минута подобна вечности. Наедине с мыслями, наедине с витающим, шепчущими без умолку демонами. Только чернота и звук собственного кашля. Капитан Майкл до сих пор не знает участь людей взвода разведчиков. В первое время гот пытался рваться с опутавших его цепей, кричал караульным, требовал ответов, но долгие часы заточения и равнодушие узников истощают. Никогда не страдающий религиозностью офицер впервые вспоминает о Боге.
  "Это я приказал сдаться, - корит себя без устали Майкл, готовый выть и рвать лицо ногтями от досады, - я обещал вернуть всех домой"
  Лучше было умереть там, у моста, забрав как можно больше врагов с собой. А может и нет больше никого в живых? Может он последний?
  - Отпирай, - гот узнает ненавистный голос Швецова из тысячи.
  Клацает замок и на какое-то время ослепляет свет керосиновой лампы.
  "Сейчас убьют", - приходит мысль.
  Как ни старается офицер, умирать страшно и с губ сами срываются слова:
  - Я есть готский военнослужащий и действую по приглашению Временного комитета государственного управления Симерии. Вы не имеете права.
  Постепенно глаза привыкают и Майкл различает контуры посетителя. Ответом служит лишь смех монархиста.
  - Да нет никакого Временного комитета, - устало говорит симериец. Он ставит лампу и садится прямо на пол рядом с разведчиком. - Да и какой ты военный? Документов нет, даже шевронов и нашивок на форме. Выходит ты, господин хороший, просто вооруженный бандит. Я бы тебя, как вора на ближайшем суку вздернул.
  Майкл собирает всю волю в кулак, хоть сердце и бьется с невероятной частотой. Но Алексей наклоняется лишь что бы отпереть замок кандалов. Бряцнув, падают цепи.
  - Пшел прочь, - раздраженного говорит Швецов, поднимаясь и оттряхивая галифе. - И людей своих забери.
  - Ты надеюсь понимаешь, что это не последняя наша встреча, - Майкл растирает затекшие ноги и исподлобья смотрит на симерийца.
  - Понимаю, - Швецов устало улыбается, - и буду с нетерпением ждать.
  
   Глава 9
  Затишье перед бурей
  
   Симерийское царство. Замок графа Малахова
   5 июня 1853 г. неопределенное время (16 дней до часа Х)
  
  Не смотря на любезность графа и предложенные шикарные апартаменты, Швецов проявляет сдержанность. Для жилища Алексей выбирает крохотную коробку-комнату, служащую одновременно спальней и рабочим кабинетом. Старая железная кровать с подложенными досками, письменный стол - вот и вся мебель. Каморка видимо предназначалась для прислуги, но штат замковых работников при нынешнем Малахове невелик и пол имения пустует.
  Мысли не дают Алексею покоя, вторгаясь непрошенными гостями и сея зерна сомнений, так и лезущие тучными колосьями на поверхность. Все ли правильно сделано? Что дальше?
  Сон не идет. Подполковник долго ворочается, теряя счет времени и поглядывая на стучащие часы со скрытыми во тьме стрелками.
  "Как да такого дошло?", - уставившись в потолок, Швецов смеется сам с себя.
  Все идет по кругу. Недавно штабс-офицер, только назначенный в первый драгунский, ссорился с майором Максимом, не желая даже начинать разговор о войне с Готией. А уже вчера с пеной у рта доказывал о необходимости развернуть корпус у границы.
  "Провоцировать они бояться, - фыркает мужчина, переворачиваясь на другой бок и закрывая глаза в попытках уснуть. - Ох, быть большой беде"
  Но провалиться в объятия Морфея не суждено. В ночной тишине сквозь бой часов четко прослеживаются шаги босых ног о линолеум. Алексей настораживается позднему брожению и не зря, едва слышно щелкает отворяемая дверная ручка. Фраза "кто тут?" глохнет в горле. Пальцы смыкаются на рукояти заблаговременно (слава паранойе) вынутого из кобуры и заряженного револьвера.
  Остров света исходящий от горящего фитиля открывает женскую фигуру в струящейся до пят ночной рубашке. За распущенными, падающими на лицо волосами Швецов не сразу узнает дочь графа.
  - Ольга, - офицер рассеянно хлопает глазами и отпускает оружие, - что-то случилось?
  Сбитый с толку Алексей не замечает исчезнувшей хромоты. Почему-то разум отказывается думать о виконтессе плохо, пытаясь поверить в самый нелогичный предлог для ночного посещения. Зернышко огня тухнет, возвращая господство темноте и девушка в одночасье оказывается рядом. Запах кожи, рука, коснувшаяся лица сводят с ума и кружат голову.
  - Нет, - Швецову требуется вся воля для попытки отстранить от себя незваную гостью.
  Вот только силы покидают командира, тело отказывается шевелится. Алексей только сейчас замечает извивающиеся клубы корней, просочившиеся сквозь доски пола и опутывающие конечности. Губ касается поцелуй, не принося ничего кроме животного страха. Швецов смотрит на Ольгу и даже сквозь тьму понимает - перед ним другая.
  - Ты мой, - шепчет клокочущий голос, незнакомка берет лицо Алексея в ладони, заполоняя все зеленью чужих, пугающих глаз, - я выбрала тебя.
  Подполковник просыпается, держа в руках полуобнаженную шашку. Грудь высоко вздымается, требуя воздуха, вся кровать пропитана потом. Садясь, офицер все не может унять дрожь, глаза разбегаются и комната идет в пляс.
  "Это был сон?", - не смотря на очевидный ответ реальность всплывшей картины не дает покоя.
  Посидев немного, Швецов звенит в колокольчик. На зов быстро приходит пожилая гувернантка с пожеланиями доброго утра и тазом воды. Алексей быстро, горсть за горстью, споласкивает лицо. Слуги заботятся о госте подогрев, но подполковник готов душу отдать за обжигающе ледяную.
  Запоздало приходит стыд. Только теперь, пусть и во сне, но чуть не пав, Алексей вспоминает о невесте. Письмо Марии, написаное до ужасных событий, наверняка витающее в облаках мирной и спокойной дворянской жизни, все еще лежит среди вороха бумаг. А ведь Швецов даже домой весточку не отсылает. Как там? Не коснулось ли поместья занесенная над страной коса бунта?
  - Мы как раз подаем утренний чай, господин, - с поклоном вышедшего в коридор подполковника встречает дворецкий.
  Он мнется на месте, все не зная, как сказать и не нарушить радушие гостеприимства.
  - Весь город несомненно весьма благодарен солдатам и лично вам, - издали начинает дворный, - но не соблаговолили бы вы умерить магические эксперименты. Слуги уж больно пугливы.
  Штабс-офицер смотрит с искренним непониманием.
  - Посуда рано утром в пляс шла, - поспешно поясняет дворецкий. - Не мне о барских забавах судить, но прогресс идет, а народ у нас темный. Даже о призраках судачить начали.
  Вниз Швецов спускается подобно заводной кукле, едва перебирая ногами. Командир совсем не понимает творящегося вокруг него и это пугает.
  За завтраком графской семьи присутствуют офицеры батальона, за исключением только оставшихся в Федоровке. Войдя в зал, Алексей застает уже собравшуюся шумную, перешучивающуюся компанию, возглавляемую Малаховым.
  - В газетах писали, Александр Четвертый распустил Думу, - делится он живо новостями с военными.
  - Представляю, как взъелись за это готы, - разглаживая усы, говорит командир первой роты.
  - А мне кажется давно пора разогнать этих бездельников, - смеясь, вступает кто-то из молодых корнетов.
   Обилие гостей стареющему графу только в радость, хозяин легко чувствует себя в обществе военных. Не смотря на простоватость и неряшливость большинства командиров, в зале витает дух дружеской атмосферы.
  Появление подполковника создает некий дискомфорт. Он почти не замечает окружающих и вяло реагирует на попытки приветствия, распространяя заразное настроение. На улыбку Ольги Алексей и вовсе отворачивается, не в силах заглянуть девушке в глаза.
  - Вам со сливками или молоком? - с поклоном учтиво интересуется слуга.
  - Нет, спасибо, - Швецов во вкусах отличен от родичей, предпочитая чай в чистом виде, как пьют в Цинь.
  Принесенный самовар разряжает обстановку, возвращая вместе с горячим напитком вкус легкой беседы. Командиры конечно стараются вести себя естественно за столом, но не могут сдержать удивления. Малаховы семья особая, даже в благородных домах Симерии чай подают в стакан, а тут сплошь фарфор.
  - А знаете, господа, - продолжает Малахов, наполняя тон поэтически возвышенным тоном, - не смотря на все эти потрясения и ужасы, Ольхово по прежнему процветает. Наши дела идут хорошо и я давно думаю открыть первую трамвайную ветку. Да-да, - оживившись от заинтересованности офицеров, важно кивает граф, - сейчас трамваи ходят только в Екатеринграде, но уверяю, малые города отставать не намерены. Вообще народ у нас хоть и по большей части рабочий, но живет можно сказать зажиточно.
  - Но как же нищие на вокзале? - пытается поддержать беседу Швецов, доставая колотый сахар.
  Подполковник вспоминает странного незнакомца, виденного им пару раз и сразу вызвавшего подозрения. Но небрежно брошенная фраза почему-то вызывает странную реакцию.
  - Молодой человек, - с высоты почтенного возраста, с укором говорит граф, - в Ольхово нет нищих. Многие обвинят меня в излишней жестокости, но я не допускаю всяких проходимцев и попрошаек к черте города, о чем дал строгий наказ жандармам. Пусть мы и шахтерский городок, но не забываем о культуре и чистоте.
  Алексею хочется спорить и закричать "но я же видел!". К счастью штабс-офицер отмалчивается, на него и так смотрят с подозрением. Последние дни для всех выдаются тяжелыми, но поведение Швецова никакой войной оправдать нельзя.
  - Господин Алексей, - пытается привлечь внимание Ольга.
  Никогда еще в жизни Швецов не допускает такой грубости по отношению к женщине. Подполковник резко встает, словив осуждающий взгляд майора Максима. На несчастную виконтесу, не знающую, что делать и как реагировать, нельзя без слез смотреть.
  - Простите, - бубнит командир, срывая с шеи платок и оставляя на столе. - Максим Петрович, проведите построение без меня. Мне нужно срочно в город.
  
  - Пить, - не в силах разлепить веки, пересохшими губами шепчет солдат.
  Храмовый двор сразу после боев превращается в лазарет, обрастая палаточным лагерем. Там где еще недавно колокол созывал на молитву и лились гимны, слышны стоны и кашель.
  - Ох, нельзя тебе пить, братец, - к раненному на хриплый голос подходит Людмила.
  Женщину и не узнать в белом облачении сестры-милосердия. Сейчас многие вызываются добровольцами, несут какие есть лекарства или белье для перевязок.
  Пережив несчастье, Ольхово как может, собственными силами справляется с последствиями. Искалеченных много и естественно коморка городского фельдшера не в силах справится с наплывом пострадавших. А их много, очень много. Среди них, как ни странно, больше всего гражданских, застигнутых врасплох и не способных защититься.
  - Сейчас, потерпи любезный, - Людмила смачивает тряпку, протерев губы жаждущему солдату.
  - С...Спасибо, - прикосновение влаги возвращает жизнь, раненный улыбается и кажется даже морщины разглаживаются. Он берет руку женщины. - Спасибо за все, Любушка.
  - Ну полно-полно, - женщина как можно мягче убирает руку и поправляет одеяло, - отдыхай, служивый.
  Вытерев пот рукавом, Людмила с тоской смотрит на лагерь. Ни город, ни даже военные не оказываются готовы к масштабам произошедшего. Батальонный врач и фельдшер работают на износ, проведя двое суток без сна. Подключают даже ухаживающих за армейскими лошадьми ветеринаров. Но не смотря на все усердия, Бог меряет своим мерилом. За храмом вносит лепту старый угрюмый сторож, вгрызаясь в неподатливую почву - некогда скудное кладбище обрастает свежими могилами.
  - Матушка, - внимание женщины привлекает Анатолий, держа обеими руками слишком большую для него охапку белых простыней.
  - Клади сюда, на стол, - измотанная и так же почти не спавшая Людмила садится на табурет, едва сдерживая смыкающиеся веки. - Сейчас перевязки делать будем.
  Мальчик складывает ношу, да так и замирает, вылупив глаза. Женщина поворачивается, что б встретится глазами со старшим сыном. Угрюмый, с грязной физиономией и набухающим под глазом синяком, одна штанина оборванна по колено. Стоит у поваленной ограды и глазами зыркает.
  - Отпустили, - со спины женщины снимают пуд веса, отложив все дела она направляется к Михаилу.
  Все это время Людмила боялась закрыть глаза. Тот час всплывает картина стоящих в шеренгах солдат и изрыгающие огонь винтовки. И сотни раз лицо сына, бредущего в колоне осужденных.
  - Ты хоть бы перекрестился, - она пытается мокрой тряпкой протереть лицо нерадивого сына.
  - Мракобесие, - парень яростно отбивается и входит во двор, недовольно оглядываясь. - В Готии говорят, нет никакого Бога.
  Он подозрительно смотрит на белое облачение матери с большим красным крестом.
  - Ты этому тирану Швецову помогаешь? - с вызовом бросает он, громко, привлекая внимание. - Вы ослепли? Видели бы вы, что творили эти бестии на шахте. Людей убивали без разбору, сапогами топтали и копытами. Хотели нас всех взорвать. Люди вышли на улицы защитить право быть свободными, а они нас на штыки. А Швецов ваш - мясник!
  Людмила опускает голову, не зная как унять нерадивое чадо и чуть не плача. Мало исстрадавшемуся сердцу горя, теперь это. Но вперед неожиданно выходит молчавший до того Анатолий.
  - Мы видели достаточно, - необычайно по взрослому говорит мальчик, лицо его пылает. - Мы видели, что творили твои дружки в Ольхово. И весь город теперь молится за здоровье командира.
  Михаил оглядывается, всюду видя лишь злость и отчуждение. Да, он и сам стал свидетелем несправедливостей учиненных паразитами тела революции. Но было и другое. Среди восставших много достойных людей, верящих в новую Симерию, сражавшихся и умирающих ради будущего.
  - Да вы хоть понимаете, что Швецов натворил? - кричит он, обращаясь ко всем. - Вчера готы пришли как друзья, но уже завтра мы познаем их гнев. Мы все умрем!
  Видя глухоту к словам, Миша в гневе швыряет картуз о землю.
  - Ну и подыхайте рабами! - выплевывает он, прежде чем покинуть храмовый двор.
  Убегая, неудавшийся революционер не замечает движущуюся карету, едва не угодив под колеса. Извозчик сдерживает проклятия, покосившись на деревянный купол церквушки и вместо этого перекрестившись.
  - Благодарствую, - вышедший из экипажа Алексей Швецов вкладывает расплывающемуся в благодарностях кучеру монету.
  Штабс-офицера узнают, подходят с благодарностями, раненные даже пытаются приподняться и отсалютовать. Что ни говори, а отношение солдат к Алексею после битвы меняется. Завидев мужчину, Людмила машинально оправляет платье и выбившиеся из чепчика волосы.
  - Я настоятеля ищу, - обращается подполковник к Людмиле, подмигнув восхищенно смотрящему на военного Анатолию.
  - Батюшка внутри, - женщина указывает на храм.
  Церквушка встречает запустением и голыми стенами. Перешагнув порог Божьего дома, Швецов машинально ищет взглядом иконы, но натыкается лишь на потемневшие и покрытые копотью свеч и кадильного дыма бревна. Видно, что храм тщательно прибрали, но дух погрома все равно отчетливо остается на языке.
  - Ладно оклады дорогие ободрали, зачем лики измордовали? - слышен голос из темного угла.
  Отец Димитрий, седой священник, облачен в видавшую лучшее время скуфью и такой же поношенный подрясник. Охая, иерей перебирает сваленные грудой иконы. Изображения безнадежно испорчены, иссечены клинками, у многих остервенело выколоты штыками глаза.
  - Им не одну сотню лет, - вместо приветствия говорит он, с сожалением откладывая. - Жаль. Некоторые уже не восстановить, придется сжечь.
  Священнослужитель поворачивается к застывшему у дверей Швецову, глядя устало и как будто сквозь.
  - Я могу чем-то помочь?
  - Отец Димитрий, - Алексей делает шаг вперед и на некоторое время хранит безмолвие. - Как вообще христианин может использовать магию? С какими силами мы играли все это время?
  Вывалив все с ходу, Швецов вновь умолкает, даже смутившись странного вопроса. У настоятеля и так хлопот полно, а он к нему со своими ночными кошмарами... Но священник, поплямкав губами и подумав, приглашает подполковника сесть на скамейку.
  - Вам бы юноша в духовной профессуре заседать, а не шашкой размахивать, - совершенно серьезно воспринимает слова командира священник. - Вопрос единожды поднимался неким Отрепьевым, пол тысячелетия назад. Человек этот осмелился оспорить Божье происхождение магии, говорил сила колдовская от мира совсем другого, темного исходит.
  - И?
  Отец Димитрий только крякает, выдавая смешок.
  - Да ничего. Сожгли его, - он тот час поднимает руки. - Церковь сейчас ошибки прошлого признает. Я лучше покажу вам.
  Иерей, поднеся ладони к губам и прикрыв глаза, что-то шепчет. Свет сперва дергается и затем плавно загорается.
  - Это паникадило подарил мне мой духовный отец, - священник поднимает взгляд к потолку, на роскошную многоярусную люстру. - Оно старое, больше сотни лет и прихожане очень любят его. Маленькое, но чудо. Однако магия в кристаллах умирает, они почти не дает света. Я не молодею, моим глазам тяжело, вот и думаю заменить волшебное на ламповое.
  Священник дает Швецову все обдумать.
  - Мы живем в закат магии, ты ищешь ответы не в том месте, - продолжает отец Димитрий, - так что отбрось эти сомнения.
  Он берет со стола распятье и чинно осеняет притихшего подполковника.
  - Иди с Богом, Алексей.
  
   Готская Республика. Стэнтон-сити. Отделение службы безопасности.
  6 июня 1853 г. 8 - 00. (15 дней до часа Х)
  
  Деревянный пол с потрескавшейся выцветшей краской под ногами, оббитые металлом стены без единого окна. И длинная дорога в несколько сот метров, последняя возможность подумать о прожитых годах и быть может вспомнить слова молитвы. Вот так все и происходит. Майкл неоднократно слышал истории о приведении приговора в исполнении. Люди умирают в таких вот коридорах, конвоируемые на прогулку или завтрак и ничего не подозревая. Подло. Раньше палачам хватало храбрости опускать топор публично, пусть через маску, но встречаясь глазами с жертвой.
  "Лучше бы я и правда умер в том проклятом поселке", - думает капитан, бредя по безлюдному коридору.
  Умирать в таком паршивом месте не хочется. Страха нет, нельзя боятся до бесконечности, но осознание бесполезности происходящего давит куда сильнее смерти.
  Бесшумно открывается дверь, так же без слов приглашая в небольшую комнату. Внутри кроме стен стол да пара стульев. С другой стороны входит человек в погонах майора, сильно натянув на глаза козырек кепи. В полумраке Майкл вообще плохо рассматривает лицо странного офицера, только три зловещие буквы на шевроне черной формы. АНБ.
  Тайный отдел службы безопасности. Настолько тайный, даже слухов не порождающий. За всю не малую службу Майкл не знает ни одного, хоть как-то пересекшегося с этими ребятами.
  - Садитесь, - вопреки ожиданиям эсбэшник не играет в многозначительную молчанку и сам с противным скрипом подвигает себе стул.
  Пока капитан осторожно выжидает, майор расшнуровывает тонкую папку, несколько секунд роясь в бумагах.
  - Капитан Майкл О-Брайен, - сверяясь с фото личного дела начинает безопасник. - Вы служите в отдельном разведывательном взводе третьей бригады. Под началом бригадного генерала Ли вот уже три года. У вас отменный рекомендации, солдаты отзываются так же с уважением.
  Большую часть очевидной, считанной информации разведчик пропускает мимо ушей. Дни, проведенные в застенках подрывают терпение капитана.
  - Что с лейтенантом Стэнли? - прерывает он майора. - Врачи сумели снять проклятие?
  - Капитан, расскажите о боестолкновении в Федоровке, - будто и не слыша вопроса, продолжает гнуть линию майор.
  Майкл падает на стол, закрыв лицо руками.
  - Я уже писал рапорт о бое, - устало гундосит он сквозь пальцы.
  - Я бы хотел услышать лично.
  Противостоять скучному, но почти гипнотическому голосу невозможно. Откинувшись на спинку, Майкл погружается в события. Снова всплывают крики, горящие соломенные крыши и грохот стрельбы.
  - Я облажался, - разводит руками, сдаваясь, говорит офицер разведки. - Вы этого добиваетесь все это время? Да, поражение моя ошибка, где подписаться под собственным расстрелом? Я не смог удержать людей от мародерства, солдаты не ждали сопротивления и вели себя развязано. Встреть мы кавалерию собранными в кулак, никакая магия не помогла бы симерийцам.
  Он отворачивается, грызя раздраженно ногти. Эсбэшник тем временем снова возвращается к изучению документов, перебирая листы.
  - Вы упомянули капитана Стэнли, - в той же монотонной манере говорит он. - Как вы можете описать произошедшее с ним?
  - Описать магию, как схватить воздух, - истерично смеющийся гот хлопает ладонями. - Он жал на гашетку и не попадал в упор. Выпустил всю ленту, а драгуны налетели на нас со всех сторон почти без потерь.
  Майор поднимает взгляд и впервые Майкл видит искорку заинтересованности.
  - Вы подтверждаете применение симерийцами магии? - в сторону капитана упирается ручка.
  Майкл разводит руками, не понимая сути вопроса.
  - Ваш друг, лейтенант Стенли, - представитель АНБ даже подвигается вперед, вперяя острый взгляд, - почему вы уверенны в воздействии магии? Это мог быть срыв, истерика. Люди впервые попали в настоящий бой, с психикой в такие моменты творится странное.
  Ответом служит хихиканье.
  - Скажите, сэр, - веселится Майкл, - нам в военной школе твердили о превосходстве науки над магией. Говорили, - он паясничает, копируя чей-то тон, - просвещенная Готия отказалась от магии в пользу прогресса. Но где превосходство нашего оружия над пещерными заклинаниями? Моего офицера, лучшего солдата взвода вывела из строя какая-то соплячка.
  Обессилев, он наконец затихает - будь что будет. Безопасник тем временем, выслушав достаточно, что-то активно записывает в бумагах.
  - Что ж, - громким хлопком закрыв папку, он встает и широко улыбается, - мы благодарим вас за сотрудничество, сэр. Не смею больше задерживать, вы свободны.
  - Свободен? - в пересохшем рту Майкла едва ворочается язык.
  Будто ничего не понимая, эсбэшник смотрит на капитана нахмурив лоб.
  - Разве вас есть за что задерживать?
  - Но, - лепечет разведчик, - я провалил задание.
  Майор смеется и приятельски хлопает по плечу.
  - Какое задание? Вы же все время были в отпуске. Отдыхайте, капитан, вы скоро понадобитесь стране.
  
   Часть Вторая
  
  Глава 10
  Когда говорят пушки принято молчать
  
   Готская Республика. 20 июня 1853 г. ок. 21 - 00
  (час Х)
  
  Яркий луч света врывается сквозь, казалось бы, крохотную дверную щель. Кнутом ошпаривает глаза, мигом разрушая до основания идиллию сновидения. Проснувшись от такой мелочи, подполковник недовольно ворочается под одеялом. А солдаты еще ворчат, недовольно поглядывая в сторону дефилирующих к офицерской столовой командиров. Джон Браун был таким же. Сын военного и сам до кончика волос солдат, считающих всех выше сержанта законченными лентяями. Пока на плечи не ложатся погоны. Пятидесятилетний подполковник отдал бы все ради положенных солдатских часов сна.
  Безумно хочется спать. Дневные хлопоты, последующее за ними затянувшееся допоздна совещание. Все как всегда, бесконечный круг сансары. Недостача корма для артиллерийских лошадей и страшный разнос по этому поводу в штабе бригады.
  "Будете из своего кармана платить! - орал в сотый раз бригадный генерал, засыпав фирменный китель сигарным пеплом. - Будто я не знаю! Все на ваши плантации к свиньям уехало!".
  И еще с десяток таких же "стратегических" по масштабам вопросов. Пьяные солдаты, учинившие дебош у борделя. Не сданные вовремя рапорта по списанию старой формы. Джон едва ли на час успел погрузиться в сладкое забытье.
  - Твоя мать была портовой шлюхой, Мэтью, - звучит скрипучий голос Брауна, прежде, чем мастер сержант успевает сделать шаг в комнату, - а отец пьяным симерийским матросом. Пошел к черту.
  Даже в темени подполковник представляет до мелочей образ. Парадный темно синий китель, где тянущиеся бесконечными рядами пуговицы начищены до блеска. Пилотка со свисающей кисточкой, пальцы с белыми, без единого пятнышка, перчатками сцеплены за спиной. А еще невозмутимый взгляд, вечно смотрящий в одну точку в лучших традициях армии. Стой, слушай и внимай Слову старшего офицера. Тьфу! Очередной папенькин сынок, выслуживающийся за каждую лычку. Джон ненавидел таких еще солдатом, да и теперь не обзаводится любовью.
  - Подполковник, сэр, - чеканит слова Мэтью и шаркает каблуками сапог.
  Нет, он определенно не собирается уходить.
  - Сколько сейчас времени?...Черт! Что такого могло случиться? Неужели без меня не могли обойтись?
  Из-под одеяла показывается лицо с обвислыми, обрамленными бакенбардами, щеками. Остатки волос у висков топорщатся как у циркового клоуна. Подполковник нехотя встает, поправляя петельки подтяжек штанов и шкрябая солидное брюшко.
  - Ну что стоишь, как манекен? - бурчит Джон, хлопая по карманам кителя. Где эти сигареты? Если не закурить, нервы точно взорвутся.
  - Боюсь это срочно, сэр, - так же невозмутимо рапортует молодой сержант. - Из штаба бригады.
  Мэтью делает шаг вперед, передавая запечатанный конверт. Глядя на послание и разглаживая непослушные кучери, Джон пытается включить мозги. Или он все еще спит или кто-то делает из него дурака. Быть на совещании, выслушивая горы ерунды и спустя два часа получить... что?
  - Дай закурить, - сглаживая тон, говорит подполковник, обшарив все закоулки карманов. - Ах! Будь ты проклят. Когда ты уже курить начнешь, чертов святоша. Прочь с глаз моих, Мэтью. Хотя нет, стой.
  Повозившись со спичками, Браун зажигает лампу. Комната вмиг наполняется запахом керосина, давая крохи света. Освещенное, обиталище офицера предстает в скромном виде. Шашка небрежно висит рядом с кителем, накинутые на спинку стула. Один сапог у кровати, второй неизвестно где. Тумбочка завалена кипой рапортов и еще каких-то бумаг.
  Джон рывком вскрывает пакет, погружаясь в чтение.
  - Сделать вам кофе, сэр? - мастер сержант как всегда до тошноты рад стараться.
  - Заткнись, Мэтью, - резче обычного обрывает Браун, так что,наконец, надоедливый юнец вздрагивает. - Немедленно разбуди майора Филипса. И весь личный состав. Батальон на ноги. Живо.
  Пока сержант, чуть не впечатавшись в дверной косяк, бежит выполнять приказ, Браун находит сигареты. Пытаясь всунуть ногу в сапог, чувствует прикосновение металла портсигара. С удовольствием затянувшись, подполковник погружается в раздумья. В срочной проверке боеготовности нет ничего необычного. Даже, наоборот, в последние месяцы бригаду гоняют нещадно, будто в старые годы муштры и розг. Но о таких вещах принято предупреждать заранее, особенно если речь о маневрах в масштабах целой дивизии. Или у Джона паранойя или его крупно пытаются подставить.
  - Джон?
  В кабинет входит, пошатываясь, начальник штаба. Прислонившись о косяк и улыбаясь, майор размашисто салютует. До подполковника доносится легкий запах бренди. Майор Абрам Филипс. Довольно молод, тридцать лет не возраст для такой должности. Высок, подтянут, даже атлетичен , не сходящая с уст улыбка с ровными белоснежными зубами. Коротко стрижен, редкие волосы охвачивают лицо бакенбардами и усами. Несомненно, Абраму больше подходит образ лихого гусара, нежели артиллериста.
  - У тебя полчаса привести себя в порядок, - подполковник одевает второй сапог, обнаруженный в углу. - К четырем часам утра все батареи должны быть на позиции.
  Майор мутно всматривается в лежащую на столе карту. Штаб подробно указывает не только заданный квадрат, но и маршрут. Водя пальцем по черточкам и пометкам, Абрам что-то неразборчиво бурчит, шевеля губами.
  - Не простая задачка, - слава Богу, Филипс не успел с вечера натрескаться и,кажется, способен мыслить. - Пойду, прослежу, что бы собирались поживее.
  Докурив, подполковник так же торопится вниз.
  В боксах батальона вовсю идет работа. Сонные, волочащие ноги солдаты под крики сержантов и старшин срывают тенты с пушек. Джон любовно проводит рукой по стволу. Хорошие орудия, можно сказать новенькие. Браун посмеивается, вспоминая, как в его молодые годы приходилось заряжать пушки с дула, откатывающиеся назад после каждого выстрела. Технический прогресс идет вперед, сперва магия, а совсем скоро и кавалерийская лава с шашками наголо уйдут в небытие.
  - Доброе утро, сэр! - подполковнику салютует военный ветврач.
  В белом халате поверх полевого камуфляжа, сгорбленный, шаркающий левой ногой старичок как всегда улыбчив с печальными глазами. Ветеринар только отходит от стойбища лошадей.
  - Как наши красавицы? - Браун хлопает по могучей спине пегого тяжеловеса.
  - Здоровы, - заверяет старик, - они справятся.
  Технический прогресс может и несется вперед, но человечество не всегда успевает вдогонку. Батареи все еще по старинке волокут на повозках, запряженными лошадьми. И в это в эпоху, где в небе паладины верхом на грифонах уступили место самолетам, а на земле вместо рыцарей танки и бронемашины. На весь батальон два грузовика.
  - Доброе утро, мальчики, - Джон подходит к группе солдат, вертящихся у машин. - Что тут у вас?
  Старые и затасканные грузовики, при движении похожи на переваливающегося с ноги на ногу пьяного симерийского медведя. Но на удивление ездят.
  - Сэр, - подполковнику отвечает капрал, - думали загрузить боеприпасы.
  Подполковник задумывается. Он бывал на сотнях таких маневрах - бойцов выгонят на полигон и будут любить нервы двадцать четыре часа в сутки. Постреляют пушки в лучшем случае пару раз в финальный день. Тогда соберется много дышащих на ладан генералов с неизменными треуголками, будет море огня и шума. Но остальное время солдатам предстоит коротать ночи в открытом поле.
  - Позаботьтесь о полевой кухне, - решает Браун, - ящики по повозкам раскидаем.
  - Есть, сэр! - салютует капрал.
  Сборы продолжаются. Джон стоит, переминаясь с носков на каблуки. В который раз щелкает карманными часами - уже полчаса прошло.
  - Нервничаешь? - к нему подходит начальник штаба. При параде, с саблей и револьвером на поясе. Майор все это время как белка в колесе, контролируя процесс как дирижер. - Не переживай, успеем.
  Вскоре колона выстраивается для марша. Сам подполковник карабкается на штабной джип. Не в его годы щеголять верхом на лихом коне, так что Джон позволяет себе с удовольствием откинуться на кожаное сиденье.
  - Поехали? - Абрам занимает место у прикрепленной станины с пулеметом Максима.
  - Трогаем.
  Колона бодро начинает движение, гремя колесами и копытами по дороге. Оглядываясь, подполковник довольно улыбается. Все движутся со светомаскировкой, идеально сохраняя дистанцию. Никто не вырывается вперед и не отстает. Люди хорошо обучены и (тьфу-тьфу) в случае чего, не подведут.
  Из вереницы повозок и машин бодро выезжают вперед группа велосипедистов с короткими карабинами за плечами. Многие используют кавалерию для разведки, но своих орлов Джон пересаживает на горные велосипеды. Легкие, такие, что можно в случае чего переносить на руках и с хорошей проходимостью.
  - Гром! Гром! - оживает радиостанция, встроенная в вездеход. - Я Ласточка, как слышишь меня? Прием.
  Браун вертит головой, ища силуэт в небе. Вот он. Небольшой, вернее будет сказать крохотный самолет-разведчик. Практически бесшумный, сейчас и видно его лишь набирающего высоту. Похоже, учения предстоят на высшем уровне, раз в небе корректировщик.
  Подполковник тянется к тангенте.
  - Ласточка, я Гром. На приеме, - рапортует он и, усмехнувшись, добавляет не по уставу. - У нас ангелы на плечах?
  - Бог хранит нас, - смеется в ответ молодой пилот, прежде чем скрыться в ночной темноте.
  В скором времени удобная магистраль сменяется бездорожьем. По заданному маршруту артиллерия обходит населенные пункты, петляя по полям и через посадки. Приходится трястись, считая кочки и камни.
  Джип резко тормозит, качнув пассажиров. Джон смотрит на часы - полчетвертого. Бог и правда хранит их сегодня, успевают к сроку. Пока солдаты разгружают снаряды и разворачивают орудия, Браун изучает карту.
  - Как-то близко мы к Симерийскому царству, - говорит он при приближении Абрама Филипса. - Если начнем стрелять близ их границ, монархисты могут воспринять это как провокацию.
  Майор лишь смеется на замечание.
  - А что они нам сделают? - отмахивается начальник штаба. - Думаю это и есть провокация. Парламент хочет поиграть мускулами перед царем и показать, кто тут главный. За нами сила, Джон, но об этом нужно регулярно напоминать.
  Подполковник поднимает взгляд к горизонту. Вот она, Симерия, рядышком, горят огни приграничных форт-постов и поселений. Там сидит на троне, правя угнетенными и рабами один единственный тиран. В царстве не спокойно, авторитарный режим все туже завязывает невольничий узел на шее собственного народа.
  Совсем недавно Готия вздрогнула от ужаса, узрев с уличных газет шокирующие фотографии. Журналисты, рискуя жизнью, открыли миру правду о Симерии. Черно-белый застывший мир с солдатами-падальщиками, попирающими безвинных и безоружных. Фото расстрелянных мирных демонстраций, лежащие прямо на улицах дети, горящие дома. "Кто вообще способен на такое?" - спрашивают готы. Только дьявол.
  - Полагаешь это из-за инцидента в Ольхово? - спрашивает Джон, разглядывая черту, разделяющую цивилизацию и свободу от мира тирании.
  - Все может быть, - неопределенно дергает щекой начальник штаба.
  От созерцания сомнительных красот симерийской границы отрывает гул мотора. Появляется штабной джип с высокой антенной связи.
  - Никак бригадный генерал пожаловал, - предполагает майор.
  - Пошли, встретим его.
  Подполковник с майором вытягиваются струной и козыряют.
  - Здра..., - начинает было Джон.
  Генерал-майор, лихо спрыгивая с открытой машины, машет рукой, обрывая приветствие. Для своих шестьдесят Ли Саммерс выглядит на ура. Цвета хаки форма с короткими рукавами обхватывает мускулистый торс, на боку висит довольно редкий магазинный пистолет. Лицо кирпичом, гладко выбрито, на голове каска.
  Но это не все. Поодаль от машины застывает мужчина, скрытый в темени, так что не удается разглядеть лицо. Зато четко видна черная форма с белым ремнем и портупеей. Республиканская Служба Безопасности. А эти что тут забыли?
  - Пушки готовы? - вместо долгого вступления говорит Ли, возвышающийся на голову над тучным подполковником. - Хорошо. Вот координаты. Первый залп в четыре ноль-ноль.
  Джон бросает обеспокоенный взгляд в сторону эсбэшника. Безопасник стоит зловещей молчаливой фигурой, лишь тлеет крохотный фитилек сигареты. Подполковник опускает глаза к клочку бумаги с цифрами и сердце замирает.
  - Значит время пришло, генерал, - тихо говорит он.
  Браун встречается взглядами с Саммерсом, тот коротко кивает и позволяет себе ухмыльнуться уголком губ. Подполковник с десяток раз на собраниях рассматривал карты и знает координаты на зубок. Мало кому известное название симерийской крепости Ника все чаще звучало в отчетах и совещаниях вместе со снимками аэрофотосъемок. Но никто, до сего момента, не воспринимал в серьез.
  - Выполняй, Джон, - сквозь зубы цедит Ли, спиной чувствуя обжигающий взгляд эсбэшника.
  Браун поворачивается к майору и по лицу комбата тот все понимает. Абрам яростно трясет головой.
  - Нет, - шокировав командира выдает майор, глядя смело и с вызовом.
  - Не дури, майор, - подполковник идет пятнами, озираясь вокруг и боясь привлечь внимание застывших у орудий солдат. - Это приказ.
  Филипс только смеется.
  - Приказ? - он резко прерывает веселье, с неприязнью смотря на Джона. - Этот приказ развязывает войну.
  - Пускай так, - не сдается, принимает данность Браун. - на то мы и солдаты. Или ты не хочешь прекратить те ужасы, что творит правительство Симерии?
  - Я пошел в армию защитить свой дом, а не рушить чужой. С чего мне вообще верить им? - кивок на безопасника. - Ты не задумывался, что все рассказы о Симерии могут оказаться ложью?
  Подполковник тянется к кобуре с пистолетом. Но что-то мелькает в глазах майора. Джон понимает, он застрелит начальника штаба на месте, однако тот и бровью не поведет.
  - Поступай как знаешь, - спокойно говорит Абрам, отстегивая саблю от пояса и бросая под ноги Брауну, - я в этом участвовать не собираюсь.
  Не дожидаясь реакции, Филипс отходит, садясь вдали на артиллерийский ящик. Позади слышны крики срывающегося на канониров подполковника, но майор не слушает. Приказы передаются по инстанциям и отлаженная военная машина приходит в движение.
  - Первое орудие готово!
  - Второе орудие готово!
  Утро, такое прекрасное, пахнущее росой, поющее хором кузнечиков изуродовано лязгом пушечных затворов и ором команд. Солдаты бодро бросаются вскрывать ящики, изымая килограммы смерти, что еще мгновение обрушаться на спящую страну.
  - По моей команде!
  Ревут взбесившимся медведем двигатели заблаговременно укрытых в кустарниках машин. Один за другим выкатываются едва видные за утренней мглой силуэты танков. Облепившая их пехота свистит и размахивает руками, потрясают оружием.
  - Задайте им жару парни! - кричит пехота пушкарям.
  Вслед за танковыми колонами старается не отставать кавалерия, где-то наверняка на марше топчется и пехота. Полк раскрывается во всю мощь, не просто так армию Готию сравнивают с паровым катком.
   Абрам достает с внутреннего кармана плоскую фляжку, на долго присосавшись к выпивке.
  "Глупцы, - думает он с сожалением , глядя за рвением подопечных, - они еще не знают, что живут лишь сейчас. А завтра уже никогда не настанет"
   Филипс уже слышит приближающиеся шаги эсбэшников и в последние мгновения старается запомнить вкус воздуха и красоту неба. Разумеется никому ничего майор не докажет и уж тем более не изменит ход истории. Все давно решено скрюченными ветхими сэрами в высоких цилиндрах и изящных смокингах. Но пусть так, свои руки марать начальник штаба не намерен.
  "Мы будет прокляты за этот день", - думает он, с тоской глядя на разворачивающиеся стволы пушек.
  Двадцатого июня, ровно в четыре утра огненный вал накрывает приграничные крепости Симерийского царства. Так начинается ужасная война, потрясшая само небо.
  
   Глава 11
  Проба пера
  
   Симерийское царство. Ольхово. Замок Малахова
  20 июня 1985 г. Ок. 5 - 30 (первый день войны)
  
  После стука дверь открывается и в зал входит молодой, гладко выбритый поручик. Обер-офицер на некоторое время замирает, осматривая помещение и не узнавая прежних очертаний. Швецов без лишних сантиментов и упрашиваний реквизирует бальный зал, превратив в штаб. Многочисленные картины, приобретенные у известных художников сняты и укрыты бумагой, величественные античные статуи по варварски растасканы по углам. Центр зала занимает длинный стол, облепленный многочисленными картами и чертежными приспособлениями. Кроме Алексея Швецова с начальником штаба собираются все ротмистры, даже вызванный из Федоровки Розумовский.
  Наконец поручик щелкает каблуками и щегольски вскидывает подбородок в поклоне.
  - Господа офицеры, - громко говорит он и в опустевшем, некогда цветущем жизнью зале голос раздается, как в пещере, - городской телеграф не работает. Связи нет ни с Екатеринградом, ни с ближайшими поселениями.
  Подполковник выслушивает доклад, поглядывая в сторону окна. Симерия содрогается от залпа сотен пушек, сегодня каждый в Ольхово просыпается, вздрагивая в постели от взрывов снаряд. Пусть далеким гулом, но начавшаяся полтора часа канонада не думает сходить на нет.
  - Благодарю, поручик, - глухим голосом говорит Швецов, растирая мигающие от недосыпа глаза, - вы можете идти.
  Рассевшиеся на покрытых золотом и оббитых парчой стульях, офицеры ерзают, поглядывая друг на друга.
  - Курите, - откинувшись на спинку, дает долгожданную отмашку Алексей, обычно не переносящий запаха табака.
  Ротмистры оживают, с энтузиазмом зашушукавшись и шурша кисетами. Кто-то достает папиросы, Розумовский не расстается с трубкой. Пока присутствующие пыхтят никотином, Швецов использует паузу для раздумий.
  "Если они целый взвод незаметно провели, - думает он, постукивая пальцами о стол, - то более компактные группы сейчас шныряют, как крысы в подвале"
  Однако помимо уже наверняка действующих диверсантов, кое с чем нужно разобраться немедленно.
  - Господа, - привлекает внимание Алексей, - мы отрезаны от внешнего мира. Что делать батальон должен решить самостоятельно. Письма разосланы, но ждать нельзя, дорог каждый час.
  - Так, а шо тут робыть, - выпуская дым, командир третьей роты даже не смотрит на подполковника. - Приказы мы и так от начальства получыли. Сидеть тут ничого, нам к Нике давно пора двигаться, крепость выручать.
  Обер-офицер поднимает в немом вопросе глаза на остальных ротмистров, вызвав гул одобрения. Этого Швецов и опасается, созывая экстренное совещание. Ох уж этот южносемирейский темперамент. Бульбаш хороший командир, пылкий и храбрый, но сейчас не время для лихачества.
  - Я, - осторожно начинает подполковник, сцепив пальцы, - предлагаю остаться в Ольхово.
  Скрипнув ножками стула, южанин вскакивает.
  - Це трусость, пане пидполковник, - выстреливает он, тряся обвислыми щеками.
  - Великий князь оставил нам четкие инструкции на такой случай, - менее яростно, но твердо напоминает Розумовский, грызя трубку. - Наш батальон единственный ближайший резерв для крепости.
  Майор Максим всю перепалку сидит тихо, флегматично рассматривая ногти.
  - А вот я согласен с командиром, - неожиданно говорит он, мягко и с улыбкой, закрыв однако всем рты. - Корпус нужно было выдвигать как минимум неделю назад, всякие маневры в полной неизвестности считаю губительными. Это раз. Второе, - палец указывает на молча севшего Бульбаша, - с чем вы, господин, собираетесь идти к границе? По бумагам мы конно-механизированный батальон, но у нас ни единого танка и бронемашины. Выводить кавалерию в голое поле против готов? Это ваш план?
  - Драгуны остаются в Ольхово, - вооружившись поддержкой, берет быка за рога Швецов. - Великого князя тут нет и чем занят корпус мы тоже не знаем. Но Ольхово важный узел, это железная дорога и контроль переправы. Закрепимся и займем оборону, сейчас главное окопаться. Константин Константинович, - кивает он Розумовскому, - на вас скорее всего последует первый и главный удар.
  Отпустив офицеров, Швецов выходит на балкон. Еще недавно сюда выкатывалась шумная, смеющаяся компания лордов и дам. Вооружившись шампанским, пары смотрели на звезды или радовались восходящему солнцу, веря в завтрашний день. Сцепив руки за спиной, Алексей упирает взгляд на запад. Звезды падают с небосвода и солнце теряет блеск - смерть царит в этих землях. Горизонт затянут дымом пожаров, даже с такого расстояния видно зарево, пылающее на границе.
  - Вы все еще рекомендуете не посылать больше людей в Федоровку? - говорит подполковник, возвращаясь внутрь.
  Максим по прежнему стоит, склонившись над столом и водя пальцем по карте.
  - Мы не знаем, что творится на флангах, - он дергает щекой. - Меня вот, что больше беспокоит, - майор постукивает по карте, - высота двести и три. Если враг ринется прямо по главной дороге оттуда открывается отличный обзор, как на подходы к Ольхово, так и сам город.
  - Разве мы можем так распылять силы? - неуверенно говорит Швецов.
  Штабс-офицер наливает из графина, выполненного в восточном стиле с длинным тонким носиком кофе, себе и майору. Напиток давно остыл, но Максим всасывает содержимое, не заметив вкуса.
  - Отдавать такие подарки колбасникам преступление, - говорит начальник штаба, - но вы правы, больше взвода туда послать мы не сможем.
  - Бульбаша? - Алексей смачивает губы в кофе и сморщившись отставляет чашку. - Боевого духа ему точно не занимать.
  - Голова уж больно горячая, а там тихо нужно сидеть и носа не показывая. Предлагаю от Корнилова людей выделить. Он хоть и молод для ротмистра, - настаивает начальник штаба, видя скепсис в глазах Швецова, - но не по годам осторожен. Уж я знаю, парень всю курхскую прошел с нами.
  - Тогда я вынужден просить вас, господин майор организовать занятие высоты. У меня идея, как лучше использовать шахту, но завтра может быть поздно.
  
   Федоровка. Ок. 10 - 00
  
  Лопата едва ли на половину погружается в землю, с трудом выталкивая кусок породы. Григорий с сожалением смотрит на инструмент, поглаживая быстро обрастающую щербинами заточку. Не понятно, как Федоровцы умудряются вырастить на участках хоть что-то для прокорма. Не земля, а нагромождение камней и целой паучьей сети корней. Хорошо, люди не противятся и отдают землеройкам лопаты и прочий инструмент - своего у драгун в обрез, а работы начать и кончить.
  - Копаю, копаю, - ворчит Вячеслав, вгрызаясь с трудом глубже, - а земля все не кончается.
  - Мы и так по пояс зарылись, куда дальше? - поддерживает Григорий приятеля. - И чего командирам неймется?
  Опершись о лопату, драгун отодвигает фуражку на затылок и осматривает местность. Все поле перед поселком изуродована извивающимися змеей траншеями. Всюду кипит работа. Кавалеристам приходится отвести коней в тыл и, скинув душные кителя, сменить винтовки на лопаты, кирки и пилы. Солдаты копают вот уже который день, натаскивая мешки, углубляя траншеи и выдалбливая огневые точки.
  Григорию приходится быстро спрыгивать вниз и активно изображать деятельность.
  - Бойцы, вы тут чем вообще заняты? - на бруствер вскарабкивается унтер-офицер с биноклем в руках.
  - Докапываем, ваше благородие! - с готовностью рявкает Вячеслав, работая с таким энтузиазмом, что больше раскидывает.
  Унтер только свистит, ошарашено глядя на результаты работы не одного дня.
  - Да вы ж ничего не сделали, - от удивления он даже не кричит, - тут не по пояс, а по голову рыть нужно. Как вы в этой яме воевать то будете, братцы. Вот, - унтер-офицер указывает на запад, - слышите, как грохочет?
  Товарищи еще немного ковыряются для виду. Едва командир совсем уходит из виду, устраивая разнос на других участках, лопаты швыряются вон.
  - Все, уморился, - охает Григорий, рухнув на дно окопа и отползая в поисках хоть краюшка тени, - еще не полдень, а печет нестерпимо.
  Драгун тянется к брошенной кожаной фляге, но внутри оказывается пусто и емкость летит в кусты. Вспотевший, весь покрытый грязью кавалерист смотрит на заманчиво сверкающую гладь реки. Сейчас бы скинуть все и окунуться, водица должна быть в самый раз. Время хорошее, сиди на берегу с удочкой и в ус не дуй.
  Григорий вздрагивает от неожиданности и чуть не падает. Из реки, взбурлив целый гейзер, выныривает девушка. В чем мать родила, еще и мокрые волосы прилипают к лицу - вылитая русалка.
  - Фу! Нечисть! - испугавшись, солдат быстро злится.
  Он не сразу узнает Алену, батальонную волшебницу. Вот кому на свете жить хорошо, все до седьмого пота спину гнут, а она с водными процедурами. Григорий подбирает кусок земли и швыряет в реку, взбив крохотный фонтан в добрых десяти метров от мага. Девушка только смеется и снова ныряет.
  - Навязал нам Швецов девку на голову, - бурчит Григорий, глядя, где еще всплывет неугомонная бестия.
  - Ладно тебе, - лениво отмахивается Вячеслав, вытягиваясь на земле в полный рост и накидывая фуражку на лицо, - колбасники придут, мы на нее молится всей ротой будем.
  К линии траншеи с села выходит женщина. Не смотря на все усиливающуюся жару плотно обмотанная замужним платком и юбками, разве рукава закатывает.
  - Спеклись поди, мальчики, - громко зовет она, - хоть молока выпейте. Только с колодца достала.
  Вот тут просыпается и энтузиазм и рвение. Вскочив, смеясь и толкаясь бойцы спешат к крынке, доверху наполненной. Пока Григорий с Вячеславом пьют по очереди, селянка головой качает, глядя на рытвины.
  - Что ж вы ребята, тут устроили, - сокрушается она, вытирая лицо фартуком, - гот придет, все дома нам порушит. Шли бы вон, - кивает за мост, - там бы и воевали.
  - Да куда ж нам, - Григорий рукавом вытирает побелевшие от молока неостриженные усы. - В чистом поле побьют нас, мать.
  Отдохнув и напившись, драгуны снова берутся за лопаты. Время идет, а еще нужно углубления для стрелковых ячеек сделать. Только вчера вырыли, так унтеру все мало, еще по две на каждого нужно.
  - Эй! - дергает Григорий Вячеслава утрамбовывающего землю в мешке. - Погляди-ка.
  На мост въезжает конный экипаж, запряженный двойкой. На козлах сидит сильно ссутулившийся пожилой мужчина в котелке, активно погоняющий лошадок. Отложив инструмент, драгуны берутся за винтовки и как есть, грязные и в изорванных мокрых тельниках, выходят навстречу.
  Незнакомец тормозит, опасливо глядя на приближающихся вооруженных людей сквозь пенсне.
  - А вы, простите, - мнется он, растягивая слова и постоянно озираясь, - чьих будете?
  - Глаза открой, отец, - смеется Вячеслав, на всякий случай по уставу обходя с другой стороны.
  - Свои мы, свои, - успокаивает Григорий, похлопывая вздрагивающую спину лошади. - Симерийцы.
  Незнакомец понимающе кивает и снова озирается на запад, сгорбившись еще сильнее и вдавив голову в плечи. Вылитый заяц. Гриша смотрит в ту сторону, но ничего интересного не находит. Сейчас даже грохот пальбы на нет сходит, только струйки дыма, тянущиеся к облакам на горизонте и напоминают о войне.
  - Как там наши? - спрашивает Слава, пока его приятель проверяет потертый паспорт.
  - Наши? - кажется мужчина не сразу понимает суть вопроса. - Нет там никаких наших. Вы первые солдаты встреченные мною по пути, - он ерзает на козлах и снова оглядывается. - Бежали бы вы отсюда, братцы. Мало вас, готов тьма, всех под корень изведут.
  - Пятками сверкая, отец, войны не выигрываются, - говорит Григорий, возвращая документ. - А если помирать, солдат на смерти и так повенчан.
  Проводя взглядом быстро уходящий экипаж, драгуны собираются вернуться. Но задержавшийся на мосту Гриша, замирает с разинутым ртом, глядя на запад.
  - Мать честная, - шепчет он, сперва и глазам не веря.
  Из-за лесополосы дорогу заполоняют бесчисленные вереницы народа. Бесконечная колона уныло бредущего, хнычущего народа. Кто-то из последних сил тащит на спине чемоданы со скарбом, тянут за поводок домашнюю скотину, женщины с плачущими полуголыми детьми на руках. Большая часть пеших со сбитыми, покрытыми струпьями ногами, кто-то пробивается на дилижансе, разгоняя плотную массу народа кнутом и бранью.
  - Славка! - кричит встревоженный кавалерист. - Беги за унтером, живо!
  
   Ольхово. Железнодорожный вокзал
  
  - Ваше благородие! - толстощекий вахмистр с загнутыми вверх усами вытягивается струной и отдает честь. - Солдаты построены и готовы.
  Сидящий в седле Швецов молча кивает. Штабс-офицер старается сохранить невозмутимое лицо, но сердце так и колышется. Солдаты-то построены, но уж больно хлипкой цепи спешенных драгун людской поток не остановить.
  "Ох, как это не вовремя", - сокрушается Алексей, глядя на запрудившие улицы толпы.
  Сейчас люди стоят спокойно, стараясь что-то рассмотреть на пустующих путях через головы солдат. Но долго ли продлится такая покорность?
  С первым гудком, пока еще скрытого от глаз паровоза, поднимается и волна человеческого моря. Люди торопятся поднять на руки багаж и детей, гомонящая толпа подается ближе к застывшим колоссам солдат.
  - Штыки примкнуть! - раздается окрик из строя.
  Бьют барабаны. Драгуны демонстративно вынимают из ножен трехгранники, с лязгом вгоняя к стволу. Кавалеристы с дружным "геканьем" ощериваются стальным частоколом. Перед штыками беженцы останавливаются, но напряжение только нарастает. Тем более на перроне появляется пыхтящий черным дымом паровоз.
  - Пустите нас! - кричат люди в истерике.
  - Возьмите хотя бы детей! - верещат матери, перекрикивая разрывающихся от плача младенцев.
  И надо же единственной в стране железной дороге проходить через Ольхово. Теперь сюда, в надежде на быструю эвакуацию стекаются люди с уже наверняка разгромленного переднего края. Люди бегут и не верят в свою армию, еще больше сея вокруг семена пораженчества и паники.
  - Начинайте, - Швецов ищет взглядом стоящих поодаль вахмистров.
  Погрузка длится вот уже час, но дальше тянуть нельзя. Солдаты вечно удерживать натиск не смогут, еще чуть-чуть и страх погонит людей прямо на штыки. Приходится закидывать груз едва ли не на ходу.
  - Что тут происходит? - сквозь толпу закоулками на вокзал с трудом пробивается майор Максим. Начальник штаба недоуменно оглядывается. - Вот оно что. Сперва разгромили нашего голубчика Вадима Юрьевича, а теперь грабим?
  - Слесарные и токарные станки сейчас нужны в тылу, шахта все равно не работает, - невозмутимо говорит Швецов, - остальное как минимум пойдет на переплавку.
  Оба вздрагивают от револьверного выстрела, хвала Всевышнему пока в воздух. Вот только навидавшихся ужасов таким не испугать. Тут и там беглецы пытаются прорвать заслоны, устраивая давки и драки с драгунами.
  Максим подает коня вперед, ближе к вот-вот взбунтующейся толпе.
  - А им вы, барон, помочь не хочешь? - сузив глаза он указывает ногайкой на людей.
  - Не время для сантиментов, - отрезает и бровью не поведя Алексей, сидя в седле, как вкопанный. - Это последний паровоз, следующий с запада на восток. Уголь, железо, оборудование - кровь для нашей страны. Мы обязаны эвакуировать все хоть как-то способное производить оружие.
  - Но как же человечность? - пытается воззвать к совести майор.
  - Человечность? - по тону, Алексей будто впервые слышит это слово. Он указывает на запад. - Прямо сейчас к нам идут орды врагов. Симерия годами едва усмиряла горцев, вооруженных кремневыми ружьями, а на нас движется настоящий паровой каток. И нас переедут не заметив, если мы не научимся воевать.
  Трудно предугадать, чем закончится сцена у вокзала, но со стороны города раздаются крики совсем иного тона.
  - Это, барон, ваша затея? - спрашивает Максим.
  - Нет, - Швецов удивлен даже больше начальника штаба.
  Ольховцы выходят на улицы. Одни несут церковные хоругви и укрытые рушниками иконы, другие на скорую руку мастерят транспаранты. Глаза быстро выхватывают кричащие, ярко красные надписи "Отстоим Симерию", "Александр IV наш царь" и другие патриотические лозунги. Пусть нелепые, пафосные, но глядя на уверенно шествующих людей нельзя не воспылать сердцем.
  - Враг коварно напал на нашу Родину! - слышен усиленный рупором голос. - Но мы отстоим Симерию чего бы это не стоило. Не дадим колбасникам ходить по земле наших предков!
  Ольхово радужно приветствует шествие. Простые обыватели выходят на балконы и высовываются из окон, приветливо размахивая демонстрантам руками. Кто может, украшает дома государственными цветами, впервые Швецов видит такое обилие симерийского триколора.
  - Вот видите, Максим Петрович, - торжествующе улыбается Алексей, - этот город особенный и способен, я уверен, еще не раз удивить весь мир. Невозможно защитить людей против их воли, но Ольхово выстоит ни смотря ни на что.
  Между тем митинг все ближе подбирается к вокзалу и риторика резко переключается.
  - Они уже готовы отдать нашу землю, нашу культуру и достояние Готии, - распинается незримый за плотной людской массой говорун, не иначе указывая на беглецов у перрона. - Они покорно сложили флаги Отечества под грязный готский сапог и ждут милостыни. А вы смиритесь с поражением?
  - Нет! - в едином порыве издают рык сотни разгоряченных глоток.
  Иные не раздумывая переходят от слов к делу и в беженцев начинают лететь камни. Патриотическая демонстрация грозит перейти в банальную свалку.
  - Давайте, - негромко командует Швецов, делая жест людям за спиной.
  Часть драгун конным строем просачиваются от вокзала и встают стеной между двумя слетающими с рельс толпами. Солдаты мигом получают часть летящих в обе стороны подарков, но хотя бы удерживают народ от более летальных последствий.
  - Заканчивайте погрузку, - окрикивает подполковник вахмистров, устраивающих разнос у вагона, - нужно увозить паровоз.
  Внезапно потасовка прекращается и все замирают, будто невидимая рука срывает ленту неоконченного синематографа.
  - Вы слышите это? ..., - шепчет в гробовой тишине Максим.
  
   Федоровка. Получасом позже
  
  Все в окопе сворачиваются, прижимая головы и внутренне готовясь к очередному удару. Четыре секунды. Люди, живущие в далекой и быстро ставшей чужой вселенной "мира" даже не замечают этих казалось бы ничтожных секунд. Но тут, в Федоровке, они длятся дорогой в вечность. Четыре секунды делают из отпетого богохульника ярого богомольца. Время спрятаться, время помолится и вспомнить о родных. Как оказывается можно много сделать за четыре секунды.
  - ЛОЖИСЬ!
  С истошным, раздирающим душу воем мина перелетает через линию траншей и падает в селе. Грохот, рвущий перепонки, в нос бьет запах пороха и жженого метала. На голову летит далеко разлетающаяся земля и прочий мусор.
  - Это какая-то неправильная война! - пытается перекричать грохот взрывов Вячеслав.
  Несчастный драгун принимает позу эмбриона, все еще пытаясь саперной лопаткой сделать углубление в окопе. Теперь он не кажется таким уж глубоким, даже лежа никто не чувствует себя в безопасности.
  - Да войны вообще правильными не бывают, - Григорий сплевывает землю, наевшись при очередном взрыве.
  Земля перед траншеями изрыта воронками, но внутрь на счастье ничего не прилетает. С гораздо большим удовольствием мины разрываются прямо в поселке. Вспаханы смертельным плугом огороды, повалив ограды и оставив на стенах росчерки осколков. Часть строений пылают, буквально разваленные на части и разбросанные грудой чадящего мусора. Хорошо люди успевают схоронится в погребах.
  - Что же наши молчат!? - слышны крики отовсюду.
  - Где артиллерия!?
  За все пол часа готов даже издали не видно, а они тем временем буквально хоронят Федоровку. Еще один снаряд врезается в крышу дома, пусть и не взорвавшись, но сметя треть строения подобно древней катапульте. А кавалерийские пушки до сих пор не заявляют о себе.
  - Затихло? - не веря слуху, спрашивает Вячеслав.
  Он аккуратно выглядывает из укрытия. За мостом в поле живого места нет, везде следы попадания, в нескольких местах начинает гореть подсохшая трава. Огонь подползает к кустарникам, жадно хватая добычу и вот уже клубы черного дыма огромным облаком растекаются по округе.
  - Какой-то странный звук, - прислушивается Григорий. - Ты слышишь?
  - Это волынка, неуч, - смеется его приятель. Он улыбается, слушая пусть и чужую, но чарующую мелодию. - Красиво.
  От окопов раздается трубный призыв.
  - Рота к бою! - туром ревет приказ унтер-офицер, передающийся дальше от ячейке к ячейке. - Приготовится к отражению атаки!
  А вот и пожаловавшие в гости колбасники. Из опушки посадки начинают выходить пока еще отдаленные фигурки солдат. Но даже с такого расстояния в глаза бросаются широкополые оперенные шляпы. Враг идет в рассыпную, осторожно и лишь на несколько метров преодолевая расстояние бегом.
  Григорий оглядывается на пробегающего сзади солдата, несущего на загривке клетку с возмущенно воркующими голубями.
  - Письмо на батарею, срочно! - слышен встревоженный голос Розумовского.
  Орудия роте достаются хорошие, можно сказать революционные. Хоть и маленькие, конные и совсем открытые, зато с откатниками. Была бы только нормальная связь...
  Выждав достаточно, Григорий упирает винтовку щекой и плечом, спуская крючок. Старушка Крынка дергается, посылая пулю в накатывающуюся вражью цепь и выбрасывая клуб дыма и огня. Не успевая насладится результатом, приходится срочно пригибаться, земля у ячейки взбивается от попадания, несколько пуль противно свистят над головой. Драгун поспешно откидывает замок, извлекая гильзу.
  - Плотно бьют, канальи, - Вячеслав по соседству вытряхивает застрявший в подсумке патрон. - Голову не высунуть.
  Краем глаза кавалерист замечает, при стрельбе готы дергают внизу за рычаг, поливая окопы симерийцев непрерывной стрельбой. Скинув фуражку, Гриша ссыпает горсть "шестилинейных", стараясь хоть как-то отстреляться от ураганного огня.
  Наконец строй врага останавливается и ложится - оживает конная артиллерия.
  - Колоброды! - раздается окрик припавшего к биноклю ротмистра из недостроенного блиндажа. - Куда бьете, бесово племя?! Все три в поле легли. Посыльный! - орет он, срывая голос. - Пиши, ближе на сто метров!
  Проходит секунда, вдали хлопают готские минометы. И как точно! Остается надеяться, бомбардиры не поленились и окопали пушки как следует - взрывы с завидной точностью прямо на позициях слышны. Готы телепаты что ли?
  - Примкнуть штыки! - пригибаясь и петляя по окопу командует унтер. - Приготовится к штыковой атаке!
  Среди залегшего противника сверкают на карабинах длинные тесаки, гот похоже в серьез намеревается взять переправу в рукопашную. В симерийских окопах барабанщик бьет, как сумасшедший, еще больше вгоняя в раж изготовившихся драгун.
  - Ну давайте! - шепчет одними губами Григорий, вцепившись в винтовку.
  Еще чуть-чуть и прозвучит команда подняться навстречу. Вот тогда то все решит крепкая рука и храбрость, а не технические игрушки.
  - Назад! Все назад!
  - Оставайтесь на местах, никому не двигаться!
  Под трубный глас неожиданно на поле боя появляется готская кавалерия. Целый эскадрон с воинственным завыванием и развернутыми флагами заворачивает дугу. Всадники, привстав на стремени стреляют из револьверов и карабинов, а тем временем из-за деревьев выкатывается...
  - Танк! - кричат с переднего края, указывая руками.
  Григорий едва успевает юркнуть на дно от хлестанувшей пулеметной очереди. Сделав короткую остановку, машина ухает из пушки, едва не угодив в бруствер и снося волной перекрытия. Выбив сноп искр и оставив борозду, о броню, рикошетит тяжелая пуля.
  - Да как его остановить?! - слышно от бойца, с трудом справляющегося с громоздким крепостным ружьем.
  - Отставить панику, - жестко обрубает Розумовский, глядя в бинокль. - Бери выше!
  У готского танка броневые листы так наклонены, что делают почти пирамидой. Вот только очередной выстрел находит уязвимое место, попав прямо в стык башни и корпуса. Машина качается и замирает, обиженно накренив дуло.
  - Ур-ра! - раздается победное от траншеи.
  Рано радоваться. С заклининой башней готы приводят танк в движения, наводя ствол гусеницами. Еще один осколочный рвется совсем близко от симерийцев.
  - Да они же так прорвутся! - рискуя быть подстреленным, Григорий высовывается чуть ли не в полный рост, разряжая Крынку.
  Поднимающийся в атаку гот падает, "шестилинейка" едва ногу не отрывает, болтающуюся на обрывках ткани. Вот только проклятая гильза переклинивает, драгун трясущимися руками вынимает шомпол, пытаясь выбить.
  - Брось ты эту швабру, - слышно пыхтение позади. - Лучше подсоби.
  Несколько кавалеристов с большим риском и усилием волокут картечницу на массивном артиллерийском лафете.
  - Славка! Живо сюда! - машет рукой Гриша, налегая на колесо. - Засыпай патроны.
  Сам драгун садится за ручку. Картечницу не просто так прозывают "адской кофемолкой" почти полностью напоминающую известный механизм. Пока Вячеслав, пригибаясь за щитком, укладывает патроны в контейнер, его друг начинает вращение.
  Длинная очередь ошпаривает плотный кавалерийский строй. И пускай лишь несколько коней, вскрикнув почти по человечески, падают, от наскока готы отказываются.
  Тут и приходит незваному гостю сюрприз. Земля дает трещину перед копытами, увлекая часть всадников в разлом. Не успевают готы опомнится, погребенных внизу ждет куда более страшная участь - на свободу вырывается огонь, поглощая живое за считанные мгновения.
  - Дала им Аленка прикурить, - смеется Григорий, размахивая фуражкой, дыма от перегретой картечницы намеренно.
  Такого поворота противник не выдерживает, начиная откатываться назад. Даже дышащий на ладан танк, пусть и огрызаясь, дает задний ход. В порядке, сохраняя организацию, но сегодня готы от Федоровки отходят.
  - Дай закурить, - изможденный Вячеслав садится на землю и теребит край кителя Гриши.
  - Ты ж не куришь, - хмыкает тот.
  - Правда? - чиркнув огнивом, драгун затягивается и с удивлением смотрит на самокрутку. - А я и забыл.
  
   Глава 12
  Надежда для Ольхово
  
   Симерийское царство. Федоровка. Ок 10-00
  22 июня 1853 г. (3 день войны)
  
  Григорий, мальчишески смеясь, поднимает ведро над головой и опрокидывает водопад прямо на голову. Ни сколько не озабочиваясь манерами, как есть, босой и с голым, покрытым кудрями, торсом. Благо в серых армейских портах. Ледяная колодезная водица заставляет сердце пустится в пляс сайгаком, мокрые волосы залипают все лицо, но ефрейтор с блаженством фыркает и отплевывается.
  - Хорошо! - громко, видимо желая всех убедит, говорит драгун, разминая руки и плечи гимнастическими упражнениями.
  Мимо проходит молодая девица, с красотой, присущей симерийской древне. Круглая и румяная, с пухлыми губками и косой, толщиной с ладонь. Даже сквозь мишуру юбок и потертые лапти видно ладную фигуру. Девушка несет коромысло с двумя ведрами и на разминающегося солдатика старательно старается не смотреть.
  - Нравится мне тут, - улыбающийся котом Григорий провожает крестьянку томным взглядом и разглаживает усы. - Нет, правда, хороший поселок, уютный по особому. Вот прогоним колбасников, куплю себе тут хатынку. Тишина, садик растет, птички поют. Что еще для счастья нужно?
  Трудно представить, но за короткие три дня Федоровка преображается. Среди развалин домов, обгоревших бревен и золы из пепла возрождается нечто новое. И как новорожденный младенец поселок учится жить заново, делая первые, но смелые шаги в мире под названием война.
  Пользуясь коротким затишьем между обстрелами люди покидают подвалы и спешат набрать воды из колодцев. Улицы белеют от вывешенного просушиться белья, а во дворах можно вновь услышать приятный уху детский смех.
  Рота Розумовского тоже сложа руки не сидит. Доносится удары топоров и жужжание пил - люди, лишь на пару часов отдаваясь сну, неустанно укрепляют траншею. Готы не курхи с их деревянными пушками, третий день снарядами забрасывают, а самих и в бинокли не рассмотреть.
  - На вон, пробуй, - Грише подносят, далеко нагнувшись, ложку с кашей.
  Усевшись на пенек, Вячеслав орудует импровизированной кухней. На обложенном камнями костерке булькает чугунный котелок, распуская аппетитные ароматы.
  - Ты тоже про курхский аул говорил, - с улыбкой припоминает другу Слава, пока тот обжигаясь, пытается прожевать снедь, - и на Гульчатай все грозился женится.
  Гриша с прищуром смотрит на паясничающего драгуна, но тот и не думает останавливаться.
  - Да и куда тебе, лбу городскому в деревне жить? - смеется он, помешивая кашу и добавляя горсть мелко нарезанной зелени, найденной на разоренных и опустевших огородах. - Ты за свою жизнь, хоть раз за соху брался?
  - Тьфу на тебя, - не сильно впрочем обижаясь, отмахивается Григорий. - Вечно все испортишь. И соли в каше мало!
  Улыбаясь от уха до уха, весьма довольный издевкой Вячеслав закрывает крышку.
  - Сами потом досолите, - он слизывает жир с пальцев и обмотав руки тряпками отставляет котелок. - Все, пять минут и можно есть.
  Оба поворачиваются на автомобильный гул, редкий в этих краях и неизменно привлекающий внимание даже в мирное время. С улиц прямо на передний край выезжает вычищенный до зеркального блеска мотор. Деревянная конструкция, кашляющая и переваливающаяся, с трудом преодолевает многие рытвины и воронки.
  - Здравие желаю, господин подполковник, - окруженный поручиками и корнетами Розумовский первый спешит к остановившемуся авто.
  Алексей Швецов необычайно прилизан, не в пример последним дням. Выбрит, оставляя остриженные и расчесанные усы, форма вычищенная и выглажена, как на прием.
  - Ну здравствуй, Константин Константинович, - ротмистра штабс-офицер заключает в объятия, как родного брата.
  Швецов не без горечи смотрит на учиненные разгромы. Обещающие богатый урожай яблони срезаны и плоды лежат под мусором. Даже сквозь кавалерийские сапоги пятки чувствуют жар еще недавно горевшей земли. А ведь на таких деревнях стоит Симерия и именно они вынуждены принять удар готского молота.
  - Что с боеприпасами? - понижая тон, Алексей отводит ротного командира чуть поодаль.
  - К пушкам хватает, мы не много израсходовали, - бурчит в бороду Розумовский, озираясь в поисках лишних ушей. - А с ружейными беда. Еще немного и окромя шашек и штыков биться нечем будет.
  - Вы главное на провокации не реагируйте. Совсем припечет, я с других рот вам патроны выделю - Федоровке они нужнее.
  Конечно такая мера, примени ее на деле, сути зреющей глобальной проблемы не решит. Швецов и весь штаб батальона не сомневались в неизбежности войны, но кто мог представить размах? Вооруженные опытом и знанием конфликта с башибузуками, драгуны оказываются не готовы.
  Уже подъезжая к мосту, подполковник велит водителю притормозить. Над недостроенной земляной насыпью дзота трепещет под ветром флаг Симерии. Небольшой, потемневший, весь изодранный пулями и шрапнелью, но такой родной.
   Встав с сиденья, Швецов от всей души прикладывает руку к голове.
  - Сдюжаем, ваше благородие, - по простому, с улыбкой отзывается стоящий рядом Григорий.
  - Обломится готу, - поддакивает Вячеслав и все как один окружающие солдаты присоединяются дружным гомоном одобрения.
  С отцовской любовью Алексей смотрит на столпившихся солдат. Еще недавно им же поругаемые за дикость и непослушание, быстро ставшие близкими. Что могут знать о любви к Родине надушенные франты, стоящие у золотых дверей царского дворца со сверкающими орденами и пустыми сердцами. А Отчизна - вот она, среди грязи окопов, в истинном блеске глаз солдата, умирающего за страну.
  - Держитесь, братцы, - говорит Швецов, до скрипнувших перчаток сжимая кулак. - Ободряющего мне вам сказать нечего, обещать тоже ничего не могу.
  Он указывает на восток, на виднеющиеся вдали коробки зданий Ольхова.
  - Но тут черта между нами и врагом. Так что устроим им ад.
  Эту брошенную в порыве сердца фразу драгуны запоминают.
  Пока же подполковнику, как командиру батальона предстоит самая почетная и неприятная роль. В сопровождении немногочисленного конного конвоя, мотор Швецова достигает нейтральной полосы.
  Местом встречи выбирают оставленный, стоящий вдали от поселения дом. Само строение, крепкое каменное здание с черепичной крышей, стоит не тронутое, не считая выбитые взрывной волной окна. Но вот обширные владения неизвестных, бежавших от страха хозяев поражены язвами войны. Тут и там лежат трупы животных, уже тронутые тленом и распространяющие смрад. А когда-то мычало, блеяло и кормило округу сыром, молоком и мясом.
  Теперь во дворе не протолкнуться от самодовольных рож готов, сияющих фальшивыми улыбками и истоптавшими всю округу. Недалеко припаркован генеральский джип с откинутым тентом и знаком переговоров на очень высоком флагштоке.
  - Сэр! - к машине подбегает молодой и до женоподобности красивый молодой человек в парадном френче и погонами капрала. Он услужливо открывает двери автомобиля. - Прошу, генерал-майор ожидает внутри.
  Едва Швецов вступает на землю, двор озаряется бесчисленными вспышками фотокамер. Штабс-офицер готов спорить, такой яркой не была даже готская батарея во время штурма. Можно лишь догадываться о размахе шоу, готовящимся республиканскими газетами. Кто-то даже раскладывает на треноге короб синематографа, спеша запечатлеть грозного дьявола в движущихся картинках.
  Краем глаза направляющийся к дому Алексей замечает старого знакомого. Капитан Мэтью по официальному случаю облачен в однотонный пиджак, обрамленный погонами и множеством наградных планок, у шеи туго завязан галстук. При виде симерийца готский разведчик ведет себя спокойно, только гадко ухмыляется.
  "Смотри, - говорят без всяких слов блестящие глаза Мэтью, - я обещал и вернулся"
  Не снизойдя до хоть какой-то реакции, Швецов проходит мимо.
  Дом, наверняка бывший роскошным, встречает абсолютно голыми стенами. От прежних владельцев не остается даже фотографий или картин, отсутствует и большая часть мебели.
  - Генерал-майор Ли Саммерс, - раздается из угла, - командующий третьей бригадой Республиканской армии.
  Бригадный генерал, к слову и являющийся инициатором переговоров, не считает нужным встать. Развалившись в кресле и закинув ноги с грязными сапогами на стол, он с большим интересом отдается ритуалу с сигарой. Стареющий, но крепкий мужчина с мордой-кирпичом определенно производит впечатление. Гот, вопреки помпезной свите, даже не меняет походную, припорошенную пылью, безрукавку.
  Помимо генерала, в помещении Алексей замечает еще двоих. Расположившийся тут же младший лейтенант, с готовностью накручивающий лист бумаги на печатную машинку и странный офицер в черной форме. Последний сидит в темной, зашторенной комнате и не представляется.
  - Это и есть Ольховский дьявол, о котором кричали все газеты? - хмыкает республиканец, оценивая Швецова, как рыночный товар. - Я ожидал большего.
  - Я бы хотел перейти к сути, - прерывает его симериец.
  Сесть штабс-офицеру конечно не предлагают и он сам подвигает обнаруженный табурет.
  - Что ж, - гот прерывается, поджигая сигару и, делая несколько вдохов, раскуривает. - Вы в полном дерьме, сэр. За пару часов мои ребята раскололи вашу крепость, как орех, а за сутки разгромили всю страну. Не спорю, вы произвели впечатление, отразив нападение, но пусть это не вводит в заблуждение. То были лишь передовые подвижный части.
  Где-то так Швецов и рассчитывает. Не смотря на тяжесть боев и панику первых минут, вскоре происходящее казалось ударом пятерней, а не сжатым кулаком. Старались как можно глубже расширить прорыв, бросив танки и кавалерию, и нежданно натолкнулись на опорный пункт.
  - Однако основные силы моей бригады уже на подходе, - продолжает пугать Ли, не сколько не стесняясь выкладывать данные. - И можете не утруждаться, наша воздушная разведка доложила о численности ваших войск. Вы же не намереваетесь отстаивать город с каким-то жалким батальоном?
  Саммерс делает паузу, видимо ожидая реакции собеседника, но Швецов хранит стоическое молчание. Он даже усаживается удобнее, заложив ногу за ногу.
  - Мое правительство предлагает сдачу, - начиная раздражаться, говорит генерал. - Вашим людям гарантированна жизнь и возвращение домой после окончательной капитуляции и смещения с престола Брянцева.
  - А мне, в лучших традициях демократии честный суд и эшафот в угоду готской толпе? - беседа Алексея забавляет.
  После всего написанного прессой и старательно состряпанного образа у Швецова мало иллюзий. Готия требует крови и что на самом деле произошло в Ольхово никому не интересно.
  - Я даже руки марать не собираюсь, - лицо Ли багровеет, он едва сдерживается от крика. - С вами разберется правительство Симерии. Да-да. Мы не завоеватели, но не потерпим деспотичный авторитарный режим у наших границ. Наша цель не аннексия территорий, а защита народа Симерии от тиранов Брянцевых и таких как вы, открывающих огонь по безоружным гражданским.
  Этого Алексей и ждет. Он достает из планшета написанные от руки, но снабженные батальонные печатями бумаги.
  - На счет огня по гражданским, - симериец протягивает документы генералу.
  - Что? Что это? - приняв, Ли нацепляет на нос очки.
  Сперва гот бледнеет, потом и вовсе зеленеет. В бумагах, без лишней пропаганды и фальши запечатлены данные о поврежденных домах, убитых и раненных мирных жителей в ходе обстрелов. Стенографист, до того стрекочущий пулеметчиком, под взглядом Саммерса берет машинку под мышку и удаляется. Странный офицер в черной форме остается, по-прежнему не привлекая внимания.
  - Черт меня подери! - срывается на крик Ли, отмахивая бумаги и с раздражением вдавливая в стол недокуренную сигару. - Я не собираюсь отвечать за это, сэр!
  - Вот как? - Швецов просто издевается. - Может быть виноват я?
  - Да! - выстреливает, не смотря на абсурдность гот. - Вместо того, что бы внять благоразумию и сдаться, вы лишь увеличиваете страдание граждан бессмысленным сопротивлением. Подумайте, чем обернется для города дальнейшее с появлением осадной артиллерии!
  Подполковник поднимается и на этот раз лицо его облачается в камень.
  - А теперь послушайте, что скажу я. Это моя земля, я родился в Симерии и вырос тут, где лежат кости многих поколений моей семьи. Вы приходите ко мне домой, с пушками и танками и говорите, как неправильно мы живем. Вы можете подвести к городу осадные пушки, можете пригнать бригаду или хоть целую дивизию. Но никакой сдачи Ольхово не будет, господин генерал.
  Не считая более нужным продолжать беседу, Швецов удаляется. Едва дверь за симерийским офицером закрывается, Ли от души пинает стол.
  - Мне надоели эти недомолвки! - кричит, не опасаясь быть услышанным генерал. - Я не понимаю, зачем я говорю с этим..., - он задыхается от возмущения, не в силах подобрать правильного ругательства для Алексея. - Меня интересует лишь, сколько нужно свинца, что бы загнать выползшего из ада дьявола обратно в Тартар.
  - Можете больше не переживать, - не смотря на импульсивную речь Ли, голос сидящего в тени безопасника тих и даже мягок. - Кажется, мы ошиблись и Швецов не интересен АНБ. У вас полная свобода действий, генерал Ли.
  
   Замок Малахова
  
  Войдя в замковый двор Алексей ненадолго останавливается, стоя в сторонке и не смея нарушать идиллию. Виконтесса Ольга, простоволосая, в белоснежном платье сидит прямо на траве у беседки. Вокруг располагается орава детей разного возраста, с удовольствием уплетающие конфеты с чаем и с не меньшей жадностью слушая сказки. На окруженную детьми дочь Малахова можно смотреть вечно.
  - Простите, не хотел мешать, - виновато улыбается подполковник, Ольга прерывает чтение, завидев командира.
  Война только начинается, а улицы уже наполняются сиротами. В город входит масса беженцев, в том числе и дети. Едва не треть при проверке оказываются вообще ничьи.
  - Посидите с нами? - приглашает виконтесса. - У нас еще остался чай и печенье. И дети будут рады.
  - Вынужден отказать, - с поклоном и сожалением ответствует Алексей. - Дела не ждут.
  Поднимаясь по ступеням, он оборачивается.
  - Простите, если нагрубил ненароком, - пользуясь случаем говорит он, - и спасибо за все, что делаете.
  Теплая улыбка служит ответом.
  В штаб Швецов входит проталкиваясь мимо набегающих с вопросами офицеров. Отвечать на бесконечные однообразные фразы сил нет. После разговора с напыщенными, уверенными готами не проходит омерзительного ощущения грязи на теле. Алексей перво-наперво бросается к стоящей в углу умывальне и подставляет голову прямо под струи воды. Остудившись, штабс-офицер долго смотрит на рыжую полоску, оставленную ржавчиной на дне таза.
  Целая бригада, укомплектованная по штату военного времени. Четыре, а то и пять батальонов, вымуштрованных и вооруженных до зубов, да еще и пушки. Вся эта многоголовая гидра неизменно ползет к Екатеринграду и мимо Ольхово им никак не пройти. Огромной армии нужна железная дорога для снабжения, нужна надежная переправа на левый берег. Что могут три рассеянные на большом пространстве роты?
  "Не отступлюсь, - твердо решает Алексей, сжав умывальник, что то трещать начинает. - Костьми лягу, но города не сдам".
  Вытирая лицо и шею висящим на крюке полотенцем, подполковник оборачивается на довольного жизнью, улыбающегося майора Максима.
  - Есть повод для веселья, Максим Петрович, - неприветливо говорит Швецов, борясь с тугими пуговицами у горла.
  Открывая ровные зубы в улыбке, начальник штаба без лишних комментариев протягивает трубку. Поникший, погруженный в тяжелые думы командир и не замечает сперва проводов, обвивающих стены и пол штаба. Спотыкаясь, он бросается к майору и жадно выхватывает трубку.
  - Швецов у аппарата.
  Происходит заминка в несколько секунд, какой-то треск, за который сердце подполковника,кажется, успевает отбить тысячу ударов.
  - Швецов, - Алексей готов взлететь выше неба, слыша на том конце проводов голос Великого князя Петра Брянцева. - Живой. Ну слава Богу, а то мы тебя, голубчик, уже хоронить собрались. Ольхово сейчас у всей страны на устах, Швецов, ты и представить не можешь. Держитесь! Держитесь, братцы, чего бы это ни стоило! Помощь в пути, я состав по железке отправил, они уже на подходе.
  Подполковник с трудом сглатывает ком. Он даже ненадолго закрывает глаза, сдерживая влагу. Неужели и правда продержались?
  - Ваше Императорское высочество, города мы врагу не отдадим. Стоять будем насмерть.
  - Так и стойте! - твердо говорит брат государя. - Связь с корпусной артиллерией я тебе обеспечу. Все, Швецов, держитесь и с Богом.
  Повесив трубку, штабс-офицер незаметно смахивает навернувшиеся таки слезы. Офицеры застывают в молчании, не иначе ожидая торжественной речи. Пересекая зал, Алексей подходит к карте.
  - Раньше они конечно обеспечить связью не могли, - эйфория быстро улетучивается из головы мужчины. - Не врет народная поговорка про жареного петуха. Только вот петух оказался грифом-падальщиком, а мы трупом. Нужно протянуть провода на Федоровку, Розумовский одними голубями много не навоюет.
  - Прошу, - первым от ступора отходит Максим, присоединяясь к работе. - Советую в первую очередь обратить внимание на высоту, - он карандашом очерчивает линию перед двести третьей. - Тут мы не даем врагу бить по самому городу, а теперь сможем сами наводить прицельный огонь наших орудий.
  Раньше в возвышенности Швецов видел упрямство, нежели реальную надежду удержать за Симерией высоту. Но с подходом корпуса, а главное связью с дальнобойной артиллерией уже не Федоровка, а двести третья станет ключевой точкой боев.
  - Так и поступим, - соглашается подполковник. Как раз за окном можно услышать отдаленные гудки приближающегося паровоза. - Пойдем, господа, посмотрим на государевы гостинцы.
  
   Железнодорожный вокзал
  
  Казаки на перроне устраивают целый концерт, неизменно привлекая внимание и восторженные хлопки зевак. Отбивая ладонями ритмы барабанов, мужчины танцую, вставая на носки и закручивая вертушки прямо в воздухе. Иные лихачат, выплясывая с шашками и подкидывая кинжалы.
  "Издалека станичники прибыли", - осматривая пополнение, думает Швецов.
  Не иначе с дальнего порубежья, казаков легко можно принять за горцев Курхистана. В папахах и характерных черкесках, расшитых напатронниками у груди. Да и в движениях танца прослеживается влияние горных джигитов, так любящих показать красу и удаль.
  Грозная сила. Казаки способны биться пешими, рубится конными и одновременно хитрой лисой огибать без выстрела неприятеля. Жаль мало их, даже роты не наберется.
  - Господин унтер офицер, - к военному заслону подходит гражданский.
  Тщедушный человек с тонкой гусиной шеей, постоянно поправляющий очки с толстыми линзами. Не смотря на худобу он неуклонно волочет чемодан, способный два таких вместить.
  - Скажите, - донимает человек военного, пытающегося проигнорировать прилипалу, - пускать будут?
  - Паровоз военного назначения, штатских не берем, - унтер нервничает, но из последних сил держится. - Или не видите, что творится вокруг?
  Это, пожалуй, сотый вопрос за последний час.
  С прибытием состава, народ, как и прежде, скапливается на вокзале, но сегодня все проходит тихо. Еще бы, на этот раз перроны заполнены до отказа людьми в форме. Беженцы хоть и приволакивают пожитки, но беспорядков не чинят и силой прорваться не пытаются.
  - Что тут у вас? - к месту приближается Алексей. Он осматривает толпу поверх голов. - Для взрослых мест нет, - громко говорит штабс-офицер, - но мы можем увести детей. В тылу о них позаботятся монастыри и сестры милосердия. Кто согласен, готовьтесь и ждите сигнала.
  У паровоза тем временем кипит работа. Санитары и волонтеры из местных спешат эвакуировать в вагоны тяжелораненых. Обратно выгружают ценные для обороняющихся грузы - провиант, ящики с патронами и снарядами. Швецов открывает один, самый маленький.
  "Старье прошлого века, - сокрушается он, сдувая пыль с почти древней, фитильной гранаты. - Впрочем, у нас вообще никаких нет".
  Он внимательно смотрит на небо - синева да плывущие облака .
  - Да, - рядом подходит начальник штаба, - сейчас мы особенно уязвимы. Одна удачная бомба и с такими ящиками полгорода под шахту уйдет.
  - Ни одного аэроплана, - не понятно, рад Швецов или нет. - Ни при штурме, ни сейчас.
  Мимо строем, с винтовками на плечах и делая отмашку руками, маршируют колонна солдат. Цвет нации. Выправке и строевой подготовке прибывших можно позавидовать. Движениями они больше напоминают стальных големов, нежели живых людей, двигая ногами, как один. Черная форма с красной окантовкой отливает блеском, на головах барашковые, увенчанные орлом шапки. И было бы красиво, да хочется плакать.
  - Детей в бой кинули, - мрачно говорит Максим, провожая взглядом молодых безголовых удальцов.
  Юнкера, выпускной курс, так и не получивший офицерских погон. Если с первых дней войны приходится выкидывать будущих командиров, дела плохи. Видимо в Екатерингараде агония.
  - Зато теперь мы можем выставить на двести третью полноценную роту, - находит и положительный момент Швецов. - Окопаемся, подтянем тяжелое оружие и пусть гот о высоту зубы ломает.
  Республиканцы пытались овладеть переправой нахрапом, но теперь наверняка будут воевать по уму. Эх, было время, нужно было железобетоном оградиться, теперь поздно. Все в последний момент и на бегу. Надеялись на крепости, а о второй линии обороны не подумали.
  - Пойдем, - приглашает подполковник Максима, - посмотрим на машины.
  По пути в глаза бросается выстроившаяся, разношерстная до пестрости компания. Пять человек, одетый кто во что. В штатском, военной форме, на некоторых до сих пор напоминающие священнические мантии и рясы.
  "Еще один детский сад", - кривится Швецов при виде присланных волшебников.
  В лучшем случае оторванным из академической скамьи двадцать лет, но большинству едва семнадцать. А дальше будет только хуже - пару боевых заклинаний и на передний край на верную смерть.
  Прибывшую из Федоровки Алену едва узнать. Мало того, что вечно растрепанные волосы собраны пучок, так еще и одета в штатную юбку.
  - Так, - Швецов останавливается подле магов, осматривая. - Это, - он кладет руку на плечо низенькой девушки, - Унтер-офицер Алена... Как вас по фамилии?
  - Кхм...Баранцова, ваше благородие, - откашливается девица, чувствуя себя не в своей тарелке.
  - Поступаете в распоряжение унтер-офицера Баранцовой.
  Видя вопросительный взгляд, Швецов позволительно кивает. Вперед выходит молодой франт, в костюме тройке и шляпе.
  - Виконт Брасов, господин, - он утонченным жестом приподнимает головной убор. - Подпоручик, пятый курс Академии. Я не совсем понимаю...
  - Вы, виконт, - он поднимает руку, догадываясь, куда идет речь, - или кто-то из вас воевал в Курхистане или любой другой войне? Нет? Тогда повторюсь еще раз - поступаете в подчинение унтер-офицера.
  Удалившись, подполковник ловит удивленные и одновременно любопытные взгляды Максима. Плевать. Сейчас не до заковырок устава и субординации. Алену с ее происхождением до обер-офицера не повысят в любом раскладе.
  Машины перевозились в открытых вагонах и только снимаются. Шесть броневиков не производят никакого впечатления. Гражданские автомобили, обшитые стальными листами от пуль и осколков. По пересеченной местности далеко не уедут, хотя может, на что и сгодятся.
  Три танкетки уже спущены на грунт и выстроены в ряд вместе с экипажами. Приземистые, ниже стоящего в полный рост человека, но надежные и с хорошей проходимостью. Швецов их как-то видел на полигонах. К тому же у всех троих вместо картечницы вмонтировано крепостное ружье.
  - Вашбродь! - зовут осматривающего вездеходы Швецова.
  Из машинного отделения танка выглядывает механик, мужчина с красным носом и обвислыми щеками. Громыхая ящиком с ключами, он рассеяно покидает водительскую кабину.
  - Вашбродь, - возле подполковника вьется корнет. - Уже третий подходит, разобраться не можем. Поди неисправно?
  С виду танк как танк. Гордость симерийского танкостроения, создавшего машину с нуля и собираемую едва ли не вручную. Не известно, сможет ли клепаная броня противостоять готским пушкам, но как средство поддержи конных частей, танк хорош.
  Поправив мешающую шашку, Алексей заглядывает внутрь и остолбевает.
  - Алена! - кричит Швецов все еще стоящей недалеко волшебнице. - Поди сюда... Посмотри, не знакомо ли?
  Девушка лезет внутрь и на долго замирает, так что офицерам приходится целомудренно отвернуться от задравшейся юбки.
  - Я..., - от былой распущенной речи волшебницы и следа нет, она откровенна растеряна. - Никогда такие не видела. Слышала только. Он не на керосине, там вообще нет парового котла.
  - Не магический же он, - хмыкает Максим и осекается под взглядом Алены.
  Подсунули. Паровые двигатели вытеснили кристаллические вот уже как пятьдесят лет назад. Да и движущиеся при помощи магии машины в массовое производство не пошли уже тогда колдовство давало сбои. Из музея его что ли выкрали?
  - Он хоть заведется? - с сомнением говорит Алексей, хлопая по танковой броне.
  - Ну, - маг неуверенно оглядывается на машину, - если напитать кристаллы должен. Но много не ждите.
  - Работай, рассчитываю на тебя. И этих, - кивок на топчущихся без дела академиков, - пристрой, пускай пользу приносят.
  Могло быть и лучше, но и хуже могло быть в разы. Худо бедно, призрак патронного голода уходит, к батальону тонкой струйкой течет свежая кровь и это дает надежду на завтра. У тявкающего на слона Моськи появляются зубы.
  - Ничего, - усмехается Швецов, осматривая разросшееся войско Ольхово, - мы еще повоюем.
  
   Глава 13
  Корпус Великого Князя
  
   Симерийское царство. Ольхово.
  25 июня 1853 г. Около 5 - 00 (5 день войны)
  
  
  Очередной снаряд, прошелестев в воздухе, разрывается между Федоровкой и высотой. Город подбрасывает мячиком, заставляя перепуганных людей сжаться ежами в глубоких убежищах. А ведь до Ольхово готы не добивают - в тылу стрельба всегда кажется страшнее и громче в разы.
  Бомб для симерийцев враги не жалеют. Ураганный обстрел передовой начинается ровно в полночь и не стихает до сих пор. Генерал Ли, похваляющийся победой над Никой за пару часов, берет измором - ночь выжимает из защитников и горожан силы. Едва ли на считанные минуты удается уснуть в подвале или окопе завернувшись в шинель, как новые взрывы заставляют вскочить.
  - У аппарата, - хриплым голосом говорит Швецов, слыша эхо собственного голоса.
  Только Алексей знает цену проявленной стойкости. Командир всю ночь выслушивает доклады и вместе с остальными офицерами координирует действие рот. Ни единый мускул не дрожит на лице подполковника, пусть внутри бурлит целый поток страха, раз за разом заталкиваемый в глубь. Глядя на командира и остальные без лишней суеты погружаются, не смотря на все грохочущую артиллерию, в кропотливую работу.
  - Это не минометы! - "тапик" сильно фонит из-за рвущего связки Розумовского. - По нам бьет ствольная артиллерия. Прицельно! Мы по ним не достаем.
  - Есть визуальный контакт?
  Раздается вой и на какое-то время все заглушает оглушительный грохот. Ротмистр на том конце провода замолкает.
  - Розумовский! - вызывает штабс-офицер.
  В ответ тишина. Потрясенный Швецов медленно встает, продолжая сжимать трубку. Весь штаб замирает, застыв в невесомости и смотря на бледнеющего командира.
  Трещит заводимая шарманка картечницы, сопровождаемая деревянным матом ротного.
  - Розумовский! Ответьте!
  - Мы видим их...
  Швецов выдыхает и вслед за этим оживает и комната, вновь наполняясь спорами, шуршанием карт и трезвоном аппаратов.
  - До роты, - продолжает Розумовский сквозь ружейные залпы. - Мы держим их на расстоянии,ближе чем на пол километров не подходят.
  Рота? После громких заявлений о целом полке с осадными пушками к пригороду подходят отдельные взвода. Саммерс просто пыль в глаза пускал? Нет, что-то определенно не так.
  - Я понял, - говорит в трубку,наконец, Швецов. - Докладывайте каждые пять минут.
  Прервав связь, Алексей ловит взгляд Максима.
  - На двести третьей стрелковый бой, - передает только говоривший с Корниловым начальник штаба. - Два взвода пехоты вышли из-за посадки, дали залп и отошли без потерь.
  Оставив без комментариев доклад, схожий с десятком таких же почти под копирку, подполковник выходит на балкон. К этому времени его оборудуют в настоящий наблюдательный пункт. Убрав все лишнее, обкладывают мешками в несколько рядов и прикрепляют длинную подзорную трубу.
  
  Федоровка и высота скрыты черным столбом дыма и пыли, нависшими, будто взорвавшийся вулкан. Горит трава, факелом пылают деревья и постройки, в небе нет свободного места от шрапнельный разрывов. Трудно поверить, как человек способен выжить в таких условиях, но драгуны упорно держатся за землю руками и ногами. Наученные горьким опытом первых дней, кавалеристы берутся за лопаты, в последние сутки превратив подступы к Ольхово в целый лабиринт укреплений и укрытий.
  "Что же тут не так?", - снова и снова задается вопросом Швецов, водя трубу по горизонту.
  Пускай готы изображают активность и настойчиво мозолят глаза, штабс-офицер нутром чувствует подвох. Нет в действиях республиканцев стремления взломать оборону любой ценой и прямо сейчас.
  Не видя ни единой подсказки к ключу, Алексей возвращается внутрь.
  - Есть новости от Великого князя? - спрашивает он.
  - Никак нет, ваше благородие, - поднявшись, рапортует дежурный офицер.
  Вот это плохо. И хуже всего замолкшая пару часов назад тяжелая артиллерия корпуса. Тишина на востоке пугает больше оборвавшихся проводов. А ведь так все хорошо складывалось.
  - Дневальный! - зовет, выглянув в коридор Швецов. - Магов ко мне.
  Через пару минут всю пятерку выстраивают перед штабом. Молодняк наряжается в форму, старательно прилизываясь и поправляя ремни и портупеи. Каждый вооружается клинковым и огнестрельным оружием - правильно, колдовство может дать сбой.
  - Так, - Алексей осматривает потешное сборище. - Выдвигаетесь на передовую. Двое в помощь Алене на Федоровку, остальные на двести третью.
  Образцовые мужи царства симерийского покрываются потом и становятся похожи на пожмаканные половые тряпки. Подполковник готов пари держать кого-то вот-вот мутить начнет.
  - Как? - не выдерживает один из них, еще недавно активно напирающий на положение и звание. - Мы же маги.
  - Вот именно - маги, - усмехается командир, щелкая по любовно пришитым погонам подпоручика. - А вы думали, вас для почетной службы прислали? - он резко меняет выражение лица, припечатав юных волшебников к стене. -Марш в окопы. Хватит прохлаждаться.
  Швецов только головой качает в след спускающимся по лестнице волшебникам. Вот еще одна причина ухода царского офицера из мира волшебства.
  - Не воины, а кисейные барышни, - сокрушается Алексей. - Бульбаш, - зовет околачивающегося тут же ротного. - Давай два отделения, сопроводи этих горе-колдунов до места. И пускай твои там же и останутся.
  Бульбаш козыряет и спешит выполнить приказ. У южанина давно руки чешутся, он не раз предлагает померяться силами с готами в открытом поле. Предложение помимо безумия храбрости имеет и резон. Все же дойди дело до рукопашной - симерийцы готов опрокинут.
  "Что? - лихорадочно ломает голову штабс-офицер, возвращаясь к карте. - Что я еще могу сделать?"
  Отойдя от стола, он подходит к шкафу и после короткого раздумья рывком открывает. Среди вещей наружу извлекается прикрытый шинелью пистолет-пулемет с разгрузочным жилетом под магазины. Защелкнув карабин, Швецов обводит собравшихся взглядом.
  - Остается дежурный и дневальные. Остальным строится.
  Внизу замковый двор наполнен лязгом металла и военных духом. В небольшом пространстве не протолкнуться, казаки и драгуны в спешке выводят коней. Некоторые, особенно реквизированные шахтные тяжеловесы, с непривычных шумов войны дергаются и шарахаются.
  - Вся ставка на один удар? - у порога Алексея догоняет начальник штаба, застегивающий на бегу пояс с оружием.
  - На улицах мы драться не сможем, - Швецов расчерчивает воздух взмахами ладони. - Нас мало, готы просто разрежут наши отряды на отдельные части. Или удержим передний край или Ольхово можно сдавать и переходить к партизанщине.
  За стенами город наполнен шумом моторов и острым машинным запахом, высоко поднимается тянущийся шлейфом дым. Из передней машины высовывается командир, руководя волокущейся колонной взмахами флажков. Броня переваливается прямо через бордюры, разрушая кладку, роет некогда заботливо ухоженные кусты и цветы. Война не оставляет места для прекрасного.
  - Стой! - встав на улице, подполковник машет двумя руками.
  Так не навоюешь. Лошади не сильно и торопясь легко обгоняют тихоходные машины. Как раз мимо колонны скачет отряд казаков, охаживающих низеньких лошадок хлыстами. Танк вообще в хвосте плетется - завелся и на том спасибо.
  - Пешие! - привлекает внимание Швецов. - У кого коней нет, садись на броню.
  И первый, оттолкнувшись от земли, вскакивает на ближайший блиндированный автомобиль.
  - Они справятся? - сквозь тарахтенье кричит Алексей механику.
  Замызганный маслом водитель улыбается гнилыми остатками зубов и снимает очки.
  - Не сомневайтесь, вашбродь, - нахваливает он, поглаживая металл. - Коробка старая, но нутро молодое. Машинка не подведет.
  Войска в спешке грузятся. Броневики и танкетки для такого не предназначены, сидеть неудобно и держаться не за что. Но сейчас важно быстро среагировать в нужный момент и ударить разом.
  "Теперь только ждать", - подполковник кладет автомат на колени.
  Командир засматривается на дерево, хрупкое, как девичий стан. Швецов даже видит среди раскачивающихся ветвей человеческое лицо. Трепещущие на ветру листья складываются в веки, незнакомка открывает глаза, взглянув на человека с еще большим удивлением. Но стоит моргнуть, видение обрывается.
  "Просто дерево, - вздыхает Алексей, облокачиваясь о башню и прикрывая глаза. - Выспаться бы..."
  
   Часом позже
  
  Лейтенант Дуглас пытает пошевелится, засидевшись в неудобном кресле аэроплана. В узкой кабине только бьется локтями едва пытаясь размять затекший до онемения таз. Долгие полеты явно не для этого корыта, но летать гот любит. Пусть частенько смотрит на дрожащие и кажется вот-вот рухнущие три крыла, ощущение эйфории неба затмевает все.
  С высоты открывается отличный обзор на расположение врага. Сквозь утренний туман как раз выплывают очертания древнего каменного моста и лейтенант теснится, стремясь лучше рассмотреть. Отсюда вся местность как на ладони, поле за поселком расчерчено будто под линейку. Тянущаяся кривая окопов, выдвигающиеся вперед реданы, отдельные точки дзотов.
  - Лейтенант, сэр! - раздается сзади.
  Второй номер, техник-сержант Кайл, как всегда весь отдается работе. Пользуясь моментом, рискованно высовывается, зависнув с фотоаппаратом. Оглянувшись, Дуглас старается вывернуть раскачивающийся в потоках воздуха самолет.
  - Сэр! - сквозь шум двигателя кричит Кайл и привлекая внимание указывает вниз. - Федоровка, зуб даю. А вот там дальше Ольхово.
  Дуглас поминает черта, но из-за бьющего в лицо ветра сам не слышит. Летчик сжимается, пытаясь достать из складок плотной кожанки карту. Еще раз чертыхнувшись, прижимает ларингофоны.
  - Всем! Всем! - вызывает он. - Это Чарли один.
  В ответ нет даже фонового шума. Повертев ручки и тумблеры, лейтенант в сердцах стучит по аппаратуре.
  - Вечно не вовремя, - бормочет он под нос и делает жест технику-сержанту сесть на место.
  Самолет покидает строй и качнувшись устремляется назад. Из облаков как раз выныривает корпус дирижабля, обшитый металлом. Лейтенант улыбается, представляя физиономии симерийцев. Эти восточные варвары немногим лучше негров с копьями, наверняка падают ниц перед шествующим по небу божеством. Военный дирижабль и правда производит впечатление, отливающийся блеском на солнце, похож на восставшего из легенд героя, бога Ра, скачущего на колеснице. Говорят один из таких за считанные минуты похоронил целую железобетонную крепость Нику.
  Подлетев близко к гондоле, Дуглас активно жестикулирует.
  - Мы не в том квадрате, - кричит непонятно зачем пилот и указывает на север. - Нужно поворачивать.
  Но на бомбовозе и так понимают ошибку, махнув рукой. Едва достигнув черты реки, дирижабль и сопровождающие эскадрильи начинают разворот на север.
  Пуля взбешенным шершнем проносится, едва минуя самолет. Вздрогнув, Дуглас вжимается в кресло и тянет штурвал на себя, взмывая триплан ввысь. Нет, лейтенант ошибается - воздушный флот не пугает симерийцев. Пусть и не имея нормальной воздушной обороны, пехота смело выходит из укрытий, ведя огонь из винтовок.
  - Эти обезьянки стреляют, сэр, - происходящее кажется Кайлу забавным.
  Второй номер высовывается из кабины и швыряет вниз бомбу, смеясь, провожая взглядом падение. Окопов снаряд не достигает, разорвавшись где-то в огородах межу домами.
  - Отставить, - машет Дуглас техник-сержанту, достающего второй смертельный груз. - Не трать, не наша цель.
  Не принимая бой с наземными силами, авиагруппа благополучно уходит вдоль реки прямо на север. Только сейчас ожившая, видимо настроенная Кайлом, рация взрывает в мозгу переговоры. Неожиданный и очень резкий звук заставляет схватится за шлем и задергать лихорадочно тумблер.
  - Я Чарли пять, - настроив громкость удается расслышать, - подтверждаю. Это наши войска.
  Внизу рассыпаны миниатюрные фигурки солдат и техники, с высоты полета кажущиеся игрушками. Армия Республики форсирует реку. Первые, погрузив сверху пеший десант, в воду погружаются плавающие танки. Еще немного и плацдарм на левом берегу будет в руках готов.
  - Кольцо двадцать два, кольцо двадцать два, - оповещает всех Дуглас, - движемся на восток.
  Монархисты наверняка бросят в контратаку все имеющиеся резервы. Появление самолетов и дирижабля станут для Брянцева последним гвоздем вбитым в гроб корпуса.
   В нескольких боях, говорят, симерийцы пытались применить самолеты. Несчастные. На царских аэропланах даже пулеметов нет и пилоты начали отстреливаться из револьверов. За сутки ВВС Симерии сгорели дотла и остались только на страницах готских газет, изувеченные и раскуроченные.
  - Я Чарли три, - слышит лейтенант в наушниках, - что-то вижу... не знаю, мелькнуло в облаках...
  Дуглас вертит головой в поисках, но вокруг ничего, только наступающие стройными клиньями готы. Неужели у царя остались в строю летательные аппараты?
  - Чарли три, я Чарли один, - вызывает пилот, - это самолеты?
  - Не уверен, сэр, мне кажется это ...
  Голос летчика обрывается в крике и грохоте. Огненный шар, фыркая и растягивая шлейф кометного хвоста пересекает воздух. Планирующий слева триплан разваливается на куски, разбрасывая остатки крыльев, отделившегося хвоста и обломки корпуса. Самолет вспыхивает спичкой.
  - Что это было! Откуда стреляли! - перебивая друг друга десятками голосов верещит эфир.
  Дуглас успевает лишь разглядеть вынырнувшее из облаков существо. Какая-то противная Божьему замыслу тварь, сотканная из различных животных. Оперенный лев с клокочущей головой орла обрушивается на ближайший самолет. Триплан качается под огромной ношей, теряя скорость и оказываясь сзади строя. Под крики обреченного пилота монстр за считанные секунды ударами когтей и клюва превращает аэроплан в лохмотья.
  - Санта Мария! Это же грифоны! - паникуют пилоты.
  Дуглас рассматривает внезапно возникшего врага. На каждой крылатой твари в конном седле располагается всадник. Вот значит - каков последний ответ царя?
  Очередной сгусток горящей магии устремляется прямо к машине лейтенанта. Дернув за штурвал гот отправляет триплан в вираж, едва успев разминуться с огненным шаром. Он украдкой смотрит на след гари, заклеймивший бок корпуса и мысленно вспоминает крест.
  - Без паники, - включается в работу готский офицер, - это же просто летающие курицы.
  Дуглас разворачивает самолет вслед уходящему после неудачной атаки врагу. Громадные твари да еще с всадников на загривке не такие уж проворные.
  - Второй и четвертый, за мной, - передергивая затвор на обоих пулеметах говорит лейтенант.
  Грифон пытается уклонятся, но в маневренности творение республиканских конструкторов легко превосходит алхимического монстра. Тварь обиженно кричит, не в силах оторваться и сбросить преследователей. Дуглас видит обернувшегося всадника, даже сквозь шлем и очки разглядывая очень молодое лицо.
  Без лишних эмоций лейтенант наводит прицельную шкалу и вдавливает педаль. Триплан дергается и на несколько мгновений будто замирает в воздухе. Росчерк трассеров шинкует кувыркающееся животное и Дугласу остается лишь проводить взглядом падающего и барахтающегося симерийца.
  - Отличный выстрел, сэр! - сопровождающие победоносно улюлюкают.
  - Не подпускайте их к дирижаблю, - командует Дуглас, осматривая небо. - Делитесь на тройки и бейте их по одному.
  Очень быстро эффект внезапности сходит на нет. Не имея связи, грифоны отрываются друг от друга, в одиночку пытаясь прорваться к бомбовозу. С гондолы отвечают свинцом из пулеметов. Группы истребителей гоняются за грифонами, как стрекозы за комарами, превращая бой в охоту.
  
   Ольхово. 26 июня 1853 г. Ок 3 - 00
  
  Тишина на переднем крае проникает сквозь сон и Швецов открывает глаза. Стоящий над ним Максим видимо только-только собирался будить командира. Алексей с большим трудом, не в силах сдержать стон сквозь сжатые зубы, пытается пошевелиться. За пару часов, проведенных в обнимку с колесом броневика, все члены разом немеют. Да и неудачно лежащий автомат бок отдавливает.
  - Есть новости с передовой? - говорит Швецов, растирая мышцы, первое время даже не чувствуя прикосновения.
  - Только отзвонились, - Максим дышит полной грудью и поднимает взгляд. Небо постепенно сереет, но звезды все еще покрывают лик неба сияющими веснушками. - Противник повсеместно отошел на исходные позиции.
  Опираясь о спицу автомобиля, Швецов поднимается, все еще прихрамывая на одну ногу.
  Батальон до сих пор раскидан кто где на улице. Солдаты, пользуя передышкой, разводят костры прямо посреди клумб и газона. Спят, свернувшись у огня, в некоторых местах слышна тихая беседа. Казаки поют тягучую, но все равно красивую мелодию, едва касаясь пальцами струнного инструмента.
  - Возьмите, - Максим протягивает Алексею исходящую паром кружку.
  Горячий, очень крепкий кофе без сахара наполняет кровь жизнью. Подполковник с блаженством отпивает, впервые за день дав подачку заурчавшему желудку.
  Среди света костров он замечает завернутую в шаль Ольгу. Конечно, кто еще в ночное время встанет, растолкает слуг и поможет родной армии. Замковые дворовые как раз ходят от группы к группе с корзинами, полными бутербродами и прочей снедью.
  - Барон, - привлекает внимание начальник штаба. - Люди на пределе, давайте отбой трубить.
  Швецов не спеша дует на кофе и отпивает, давая еще немного времени для размышления.
  - Вообще-то я хотел провести рекогносцировку, - мысль не дает покоя целый день, но сейчас беспокоит особенно сильно.
  - В принципе дело нужное, - быстро соглашается Максим, видимо думая в том же русле. - Но за реку сейчас идти категорически не рекомендую. Корнилов колбасников и так с высотки видит. Ходов они кротовых нарыли поболе нашего. Сунемся - зря людей положим.
  - Не запад меня беспокоит, майор. А восток.
  Швецову начальника штаба удается удивить. Он даже озирается и берет Алексея под локоть, отводя дальше от солдат.
  - Господин майор, - продолжает штабс-офицер, - я не понимаю, что происходит и это беспокоит меня больше хваленых пушек этого Ли. Готы целый день устраивали спектакль, хотя запросто могли взломать нашу оборону.
  - Вот как, - протягивает Максим, поглаживая подбородок, - хотите штаб корпуса найти? Что ж, связь в любом случае нужно срочно восстанавливать. Без артиллерии Брянцева не война, а игра в одни ворота. Пошлем полусотню казаков, они давно на бездействие жалуются, пускай разомнутся.
  - Да. Только я сам их поведу... и не нужно возражать, - останавливает начальника штаба Алексей. - У меня недалеко фамильное имение.
  С таким аргументом спорить бесполезно.
  За семью барон переживает не без оснований. Родственников и близких друзей семьи у Швецовых хватает, есть где ненастье пересидеть. Но бабушка человек упертый, вполне способна отказаться наотрез покинуть имение. Ей что дирижабли с бомбами, что конец света.
  Отряд без лишнего шума формируют на железнодорожной станции. Казаки, радостные хоть какому малому делу, перешучиваются и наперебой хвалятся. Швецов тоже улыбается, глядя на колоритное войско. Все эти папахи и черкески - офицер чувствует себя горным партизаном.
  - В добрый путь, барин.
  Командиру достается престарелый есаул, очень крепкий для возраста. В смуглом лице и носе с горбинкой явно есть курхская кровь, но говорит казак без тени акцента.
  - Да, - вместо слов ободрения штабс-офицер недовольно смотрит на небо. - Поторопиться бы, скоро совсем расцветет.
  - Верно, барин, - подхватывает есаул, - понапридумывают бесовских машин, - казак сплевывает и крестится, - прости Господи.
  Активизация самолетов не беспокоить не может. К тому же ведут себя они странно. Подлетели-улетели. Бойцы готов само собой плотным огнем встретили, но не испугались же они винтовок?
  Алексей ненадолго прикрывает глаза и нащупывает письмо невесты, хранимое в кителе.
  - С Богом, братцы! - громко восклицает он и поднимает вверх кулак. - Трогаем!
  Отряд выдвигается на восток, следуя прямо по пути рельс. Железная дорога, по крайней мере пока, не разбомблена, да что толку. При явном господстве республиканцев в воздухе посылать в Ольхово паровозы никто не станет. А это ни еды, ни патронов. Разве Великий князь наладит конные поставки. Найти бы только генерала.
  Постепенно солнце берет свое и казаки, не рискуя переломать лошадям ноги в посадках, охаживают бока животных. Лучше устанут, зато и сами целы останутся и седоков вывезут. Одна неудачная встреча с аэропланом и нет полусотни.
  - Смотри, барин, - сжимая в руках ногайку указывает есаул. - Кажись пушка.
  Небесное светило начинает печь и Швецов прислоняет руки козырьком. Короткоствольная и без щитка, стоит одна-одинешенька.
  - Наша, - узнает даже вдали орудие Алексей и пускает коня вперед. - Спешится и осмотреться.
  Неужели тут, на востоке, был бой? Штабс-офицер подходит ближе, но ни единого следа не находит. Ни человеческих тел, ни животных нет, ровно как и пятен крови. При детальном осмотре и пушка оказывается цела и без следа гари в стволе.
  - Полный, - казак бьет сапогом о лежащий тут же ящик от снарядов, не решаясь, однако открыть.
  - Боек заберите, - с сожалением смотрит подполковник на дорогое оружие. Жаль с собой никак не увести. - Станичники! По коням.
  Есаул свистит и машет рукой, созывая своих. Следов вокруг натоптано много, двигался пеший и конный - все на восток. Но кто да что не разобрать.
  - Давай, барин, хоть на пригорок взберемся, - предлагает есаул, когда отряд трогается дальше. - Осмотреться нужно, а то как-то на сердце не спокойно.
  И сам с силой натягивает поводья, лошадь от неожиданности ржет и встает на дыбы. На присмотренной высотке появляются тени и вскоре можно рассмотреть всадников. За века гусарская форма почти не претерпевает изменений, все еще пестря шнуровкой и высокими шапками. Вот только у симерийских гусар не бывает черных доломанов, ровно как и скалящей зубы Мертвой Головы на флаге.
  - Готы! - Алексей тянется к висящему сбоку пистолету-пулемету.
  Есаул перехватывает руку офицера.
  - Ты чего? - изумляется подполковник.
  - Ты смотри, барин, - плотоядно улыбается казак, кивая на колбасников, - кажись они сабельками помахать удумали.
  Гусары и прям не пытаются спешится и занять оборону на выгодной позиции. Сохраняя идеальный строй, ряды всадников неспешной рысью спускаются с холма.
  - Раз сами просят, - предчувствие драки горячит и Швецов изымает драгунскую шашку, - пусть не жалуются.
  - Вперед, станичники! - подхватывает казак.
  Симерийцы наоборот с места бросают коней в галоп, припав к холке и выставив пики. Какие тут тактические ухищрения, два отряда просто несутся друг на друга в безумной порыве разорвать и уничтожить.
  Подполковник примечает впереди гусарского строя титаноподобного всадника, не иначе возглавляющего готов. Высокая меховая шапка перекрещена двумя серебряными мечами под скалящимся черепом. Да и сам кавалерист похож на посланника самой смерти, издавая драконий рык и потрясая саблей. Не отдавая себе отчета, Алексей вдавливает шпоры в бока коня, спеша вырваться вперед.
  Со страшным гусаром штабс-офицер схлестывается лишь на мгновение. Звякнув под брызнувшие искры, сталкиваются в воздухе клинки. С большим трудом симерийцу удается удержать в руке эфес, запястье пронзает сильная боль на секунду даже звезды перед глазами загораются. Бой однако разводит командиров и гусар вязнет в наступающей массе казаков, лишь взметается позади обшитый соболем ментик.
  Все разом смешивается под крики людей, лошадиное ржание и песнь стали. Перед глазами мелькают силуэты сражающихся, бой разом превращается в свалку. К Швецову тот час с нескольких сторон тянутся клинки - командир сильно выделятся среди колоритных казаков и каждый норовит срезать в качестве трофеев офицерские погоны.
  К Алексею пробивается молодой гусар, высоко занося оружие для удара. Не иначе намеревается воздеть голову подполковника на палку в видя стяга и тем завершить бой. Крепкий замах Швецов принимает на шашку, чувствуя пальцами вибрацию удара.
  "Не отобьюсь", - на удивление спокойно приходит мысль.
  На помощь молодому спешат еще несколько, а казаки как на зло увязают в отдельных поединках.
  Сам не понимая, что делает, штабс-офицер протягивает руку к сердцу юного гота. Тот открывает рот, но вдохнуть боле не в силах, обессиленная ладонь выпускает саблю. Извивающиеся нити, будто вопящие о помощи, пытаются уцепится, но неумолимо тянутся от иссыхающего гота в руку симерийца.
  - Колдун! - кричит кто-то из колбасников, видя неладное. - Убейте его! Пристрелите!
  Кто-то из гусар достает револьвер, но грохнувший выстрел проходит в пустую. Лошади, чуя злую, ненормальную даже для здешних мест магию в испуге шарахаются.
  Собранная в руке энергия до икоты пугает и самого Швецова. Она извивается, пульсирует и больно кусает пальцы, вереща пойманной в капкан крысой. С отвращением Алексей швыряет магию в толпу врагов, взорвавшуюся не хуже шрапнели.
  С этим бой и заканчивается, остальные гусары предпочитают с непонятным для них противником не связываться и поворачивают назад.
  - Эдак ты их, благородие, - бубнит в бороду есаул, единственный осмелившийся приблизится к подполковнику. - Сколько живу, отродясь такого не видел. Токмо ты, барин, больше так не делай.
  Алексей и сам хочет знать ЧТО он сделал. Бывший академик не то что видеть - даже читать о таком не мог. Это не симерийская магия, если вообще магия. После страшного ритуала Швецова мутит, он едва держится в седле. Командир сплевывает несколько раз тягучую слюну, но никак не избавится от мерзкого привкуса.
  - Преследовать, - с трудом выговаривает штабс-офицер. - Нужно не дать им закрепится на высоте.
  Теперь в воздухе начинают свистеть пули, но Алексей не обращает внимание на вялую перестрелку, погоняя коня. Ведь чем выше взбирается отряд, тем отчетливее видны поднимающиеся клубы дыма.
  - Осторожно! - запоздало кричат симерийцы.
  Увлекшись погоней, на самой верхушке пригорка казаки натыкаются на броневик. Да не обычный обшитый листами автомобиль, а настоящий, полугусеничный. Машина с завидной легкостью преодолевает все кочки и рытвины, выезжая по крутому склону прямо перед монархистами. Хлещет пулеметная очередь, несколько всадников и лошадей падают замертво.
  - Все назад, - с горечью отдает единственную нужную команду Швецов. - Уходим в Ольхово.
  Алексей холм покидает последний, обернувшись на последок.
  "Будьте прокляты", - скрежещет он зубами, прежде чем пустить коня вскачь.
  Теперь нет никаких сомнений - горит его родной дом.
  
   Глава 14
  Роковое решение
  
   Симерийское царство. Ольхово.
  26 июня 1853 г. (6 день войны) Ок. 4 - 30
  
  В предрассветное время улицы почти пусты. Лишь немногие ранние пташки, привлекаемые громкими спорами, подходят к опутанному колючей проволокой забору. Никто однако не решается пробраться внутрь, не смотря на истеричные восклицания. Встав на цыпочки можно увидеть пустой, покрытый палой листвой и ветками двор да длинный деревянный барак. У очень широких ворот строения как раз стоят на часах несколько солдатиков в белой форме.
  - Ну наконец! - громко объявляет мужчина в штатском, всплескивая руками.
  Тучный незнакомец все метался перед бараком, криком что-то доказывая молчаливым военным. Из глубоко натянутого картуза торчит нос картошкой и усы-щетки, обвислые бока перетягивает припудренный мукой фартук.
  За оградой визжат колеса тормозящего мотора и мужчина торопится встретить гостей.
  - Отец родной, - бросаясь к автомобилю, сокрушается он, открывая дверь и подавая затянутому в строгий черный сюртук человеку руку, - не гневитесь, что рано так. Но мне хлеб пора развозить, а енти...
  Опираясь на трость и руку простолюдина, из машины выходит сам граф Малахов. Поднятый с постели, он однако мгновенно реагирует на призыв, примчавшись даже не дождавшись утреннего кофе. Граф одевает на голову цилиндр и оглядывается.
  - Батюшка, они же будто басурмане, - продолжает жаловаться мужчина, не иначе памятуя солдат, - я к ним по симерийски, они только отмалчиваются.
  - Ничего-нечего, - успокаивает его Малахов по отцовски. - Идемте, голубчик, сейчас склад откроют.
  Стоящие на карауле оказываются детьми из кадетских корпусов. Присланные в Ольхово юнкера разновозрастные, а эти совсем безусые. Куда только армия смотрит? У этих юношей помимо усов в голове нет ничего, а их в самое пекло.
  - Открывайте, - строго велит граф, приблизившись к складу.
  Стоящий по стойке смирно солдат вытягивается еще сильнее, хотя казалось бы куда дальше.
  - Никак нет, ваше сиятельство, - заливаясь пунцом и с запинкой лепечет юнец, не сходя однако с места.
  - Что значит "нет"? - с улыбкой Малахов обменивается с мужиком ироничными взглядами. - Молодой человек, - без крика, как можно более спокойно продолжает он, - это продовольственный склад и он принадлежит городу, а не армии. Так что открывайте и дайте мне накормить людей.
  Винтовка, слишком тяжелая для детской руки, трясется, на лице юнкера выступает испарина. Он с трудом сглатывает ком, под взглядом старшего робея возразить, но с места сойти и не думает.
  К счастью раздается стук копыт кавалькады и внутрь двора влетает отряд драгун. Перед Малаховым спешивается возглавляющий отряд Алексей Швецов. Осунувшийся и очень уставший, подполковник выглядит заметно постаревшим. Вот даже в волосах за последние только сутки прибавляется седин.
  - Господин Алексей, осмелюсь предположить это безобразие дело рук младших чинов и к вам отношения не имеет, - нарочито громко, привлекая внимание говорит граф. За забором постепенно народу прибавляется и суть спора на счет продуктов вызывает пчелиный гул. - Не могу поверить, что бы офицер Симерии ограбил собственный народ.
  К воротам барака Швецов приближается пошатываясь и растирает глаза несколько секунд, прежде чем что-то сказать:
  - Боюсь вас разочаровать, но это мой личный приказ. С этого момента никому в Ольхово не позволяется продавать и покупать продукты питания. Армия и сам я берем весь контроль.
  Малахов некоторое время молчит, осмысливая сказанное.
  - Вот как, - тихо, глядя на остроносые туфли говорит он, что бы разразится тирадой. - Это переходит все границы, господин барон! Несмотря ни на что, я все еще утвержденный царем губернатор и намерен бороться с солдатским бесчинством. Дай вам волю и вы весь город поставите "смирно". У вас нет права ограничивать продажу хлеба, немедленно откройте склад.
  - После войны, - отвечает Алексей, - можете меня судить, отсылать в ссылку или расстреливать, но в данной ситуации нет никакого деления на солдат и не-солдат. Вся власть для общей пользы должна находиться в одних руках. Так что вы, господин граф, на момент ведения боевых действий лишаетесь полномочий губернатора.
  На этих словах стоящие чуть вдали драгуны подаются вперед. Окруженный рослыми кавалеристами стареющий Малахов выглядит загнанным волками рычащим псом.
  - Ах вот как! - он не смотря на тщетность положения трясет тростью и скалит зубы. - Вы сошли с ума, сударь! Никогда больше не смейте говорить с моей Оленькой! Я категорически запрещаю даже приближаться к ней! Задурили девочке голову, а теперь еще и власть в городе к рукам прибираете. Вы негодяй!
  Штабс-офицер обреченно кладет руку на лицо. Вот при чем тут это? На дворе война, которую страна с треском и блеском проигрывает, Ольхово уже наверняка окружено, а у людей не разбери что в головах.
  Вернувшись с разведки Алексей сам не свой. Батальон на уши поставил, все ждали в ближайший час, а то и минуту чего-то невероятного. Но время идет, а на фронте непонятная тишина. Будто весь мир забыл о существовании поселения.
  - Будьте так добры, покиньте территорию склада, это закрытая зона, - устало распоряжается Швецов, даже не глядя на Малахова.
  Сам же Алексей приближается к забору, где люди начинают переживать и бурно обсуждать происходящее.
  - Послушайте, - он поднимает руку призывая к тишине. - Никто никого не грабит и все получат хлеб, но поровну. Армия берет склады под охрану, исключительно пресекая раскупку продовольствия в одни руки. Для нас настали трудные времена и неблагонадежные граждане обязательно этим воспользуются.
  Офицер извлекает из кармана бумажку и высоко поднимает над головой, что б было видно всем.
  - Еду можно будет получить по вот таким карточкам. Списки прямо сейчас составляются и их в ближайшее время раздадут. Никто голодным не останется.
  Швецов хочет еще что-то сказать, но внимание привлекает стремительно приближающийся всадник. На всем скаку лошадь влетает во двор, разгоряченное животное с трудом останавливается, нескольким драгунам приходиться подбежать и схватить за узды.
  - Господин подполковник, - спешившийся корнет опирается о колени, переводя дух. - Донесение, срочное.
  На прибывшем офицере лица нет и Алексей торопиться к нему, предчувствуя неладное.
  - Ваше благородие, - болезненно кривиться вестовой, - высота двести три, - он запинается, глядя на все более разгорающееся пламя в глазах командира, - готы взяли ее, господин.
  - Как взяли... Как взяли?! - он одним скачкой оказывается подле корнета и трясет за китель. - Все время ведь тихо было, из ружья ни разу не пальнули.
  - В полночь, - офицер шире и крепче подполковника, но под напором будто тает и виснет на руках. - Готы на высоту полезли, а караульные пьяные спали.
  - Времени уже сколько! - рычит Швецов, продолжая трясти гонца. - Почему только сейчас докладываете?!
  Вестовой еще оправдывается, теряя шапку пытаясь догнать Алексея. Не слушая лепет, подполковник одним рывком влетает в седло подведенного коня. Могучий рысак вскрикивает, ошпаренный шпорами и огретый плетью, с места бросаясь вскачь и заставляя людей шарахнуться в сторону.
  
   Ольхово. Центральная площадь. Ок. 5 - 00
  
  Рота выстраивается ломанными линиями в полном составе, "п"-образно охватывая края площади. Все подходы загодя перекрыты "синими мундирами" и сейчас, если присмотреться, можно увидеть блики солнца на стальных пиках шлемов жандармов. Необычайное скопление военных привлекает проснувшихся горожан, останавливающихся однако перед пикетами. Стражи порядка, по просьбе Швецова, быстро организовывают посты, перегородив улицы рогатками с колючей проволокой.
  Сам командир ходит неспешным шагом по рядам, заложив руки за спину. Внешне новость о страшном поражении даже не отражается на бароне, но мало кто из драгун рискует взглянуть в скрытые тенью козырька глаза.
  - Потери роты составили, - монотонно, но громко разносится голос вахмистра, облюбовавшего постамент памятника, как трибуну, - три нарезных орудия Баранова. Снаряды осколочные ...
  Совсем новые, еще только проходящие испытания пушки. Легкие, очень удобные для конных войск и если уступающие готским, то совсем немного. Корнилова вооружили по полной, но все стволы, так и не выстрелив, лежат на потерянной высоте.
  Продолжая идти вдоль рядов, Алексей внимательно осматривает потрепанное войско. Вид удручающий, вкупе с поникшими головами и потухшими глазами и вовсе разгромный. Побитые сапоги, форма изорвана и ужасно испачкана землей и грязной водой. Люди поголовно изранены до крови о колючий кустарник, у кого-то сбиты костяшки пальцев. Но все же они живы, даже без пулевых ранений.
  - Картечница, - продолжает роковой вердикт в гробовой тишине вахмистр, - одна единица.
  Господи, как до такого дошло? В иных батальонах едва ли одна наберется, а у первого драгунского на каждую роту. Все в пустую, все брошено на потеху врагу при паническом бегстве.
  "Хорошо я им трофейный "Максим" не дал", - мимоходом думает подполковник, благодаря себя за почти пророческое решение.
  Командир достигает стоящих в первых рядах волшебников. Облепленных грязью в палец толщиной, академиков едва можно от солдат отличить. Лишь свисают оборванными тряпками остатки еще недавно блестящих золотом аксельбантов.
  - Навоевались? - остановившись, Швецов поддевает пальцем кусок засохшей грязи с царской короны на погоне подпоручика.
  - Это был мой первый бой, - всхлипывает молодой, совсем недавно кичившийся положением, волшебник, - что еще вы от меня хотите?
  Студенты, выдернутые из классов и брошенные на скотобойню, без шансов выжить. Просто перепуганные дети, разом осознавшие разницу между игрой в войну и истинным ужасом. Алексею стыдно признавать, он и правда что-то от них хотел и надеялся. Уступая абсолютно во всем, как в оружии, так и в численности, последним аргументом была магия.
  - Этот бой был не просто первым, - вздыхая, говорит подполковник, - а самым важным.
  Сделав круг, штаб-офицер резко, на каблуках, разворачивается к центру. Десять почти нагих бойцов поставлены на колени, едва способные смотреть сквозь полуоткрытые, заплывшие гематомой глаза. Облик их очень страшен, головы от сильных ударов кажутся раздувшимися едва не в двое. Кровь из неглубоких, но многочисленных ран и разбитых носов стекает по плечам и груди до самых поясов.
  Остановившись, Швецов некоторое время молчит, собираясь с духом и с сильным сопением выдыхая воздух через ноздри. Сцепленные за спиной пальцы до противного скрипа кожи впиваются и выкручивают поясной ремень. Сдается еще миг и командир, сорвавшись, лично набросится с кулаками. Он даже на несколько секунд закрывает глаза, взывая к остаткам самообладания.
  - Где Корнилов? - негромко и хрипло, не узнавая собственного голоса, спрашивает Алексей. - Где ротмистр?
  Едва слышные слова заставляют площадь замереть, затаив дыхание, даже вахмистр, зачитывающий перечень брошенных винтовок, замолкает. Все обращают взоры к командиру.
  Подполковник, раскрывшим крылья орлом зависает над избитой десяткой в ожидании ответа. Те, шмыгая продолжающими кровоточить носами, хранят молчание.
  - Ротмистр Корнилов не запятнал чести офицера Симерии, - отзывается вышедший к Швецову начальник штаба. - Он уходил последним, прикрывая отход и погиб в бою.
  - Это мне хорошо известно, - на секунду склонив голову к майору Максиму, говорит Алексей. Лицо, обернувшееся к стоящим на коленях искажается гневом. - Где тело?
  Гнетущая тишина служит ответом. Подождав немного, Швецов в сердцах сплевывает.
  - Вот до чего мы докатились! - громко, что бы слышали все возглашает барон. - Бились за город с бандитами, отражали танки готов, а одолены были зеленым змеем.
  Он, ничего не понимая, разводит руками и хлопает по ногам.
  - Ваш командир умер вместо вас, а вы даже не озаботились человеческими похоронами. Где его тело? Похоронено ли готами? Брошено на поживу собакам? - Алексей простирает руку к сбившейся в кучу десятке. - Этим людям доверили боевое охранение, а они заснули прямо на посту.
  Ночью, пока убаюканную дешевым самогоном высоту сковал сон, готы пошли на штурм. Молча, без поддержки артиллерии или авиации, пехотные цепи начали карабкаться вверх. В поднявшейся неразберихе и панике никто не разобрался в ситуации. Рота просто пустилась наутек. С изрытыми ходами траншей, скрытыми блиндажами и дзотами, с брошенными тяжелыми орудиями двести третья оказалась в руках республиканцев.
  Выговорившись, Швецов умолкает, переводя дух и собираясь с мыслями. Ожидать можно чего угодно, но не такого позора. Весь план обороны летит к чертям. Как удержать теперь пригород? Есть ли вообще какой-то толк в Ольхово?
  Как подтверждение, на западе раздается душераздирающий крик пушек. Древние исполины, поднявшиеся из недр земли и распрямившие плечи изрыгают из пасти смрад преисподни и всепожирающий огонь. Спустя паузу, под пронзительный свист первый шквал обрушивается на городские окраины.
  - Слышите! - надрываясь кричит Алексей, указывая в ту сторону. - Вот цена сегодняшней ночи.
  Следующие взрывы раздаются уже чуть ближе. Можно увидеть вздымающиеся вверх бутоны огня, слышно, как лопается черепица крыш. Бомбы падают на улицы и хоронят спящие крепким утренним сном дома.
  - Стоять! - резко кричит, вырываясь к солдатам на несколько шагов Швецов. Строй колеблется и при виде разрывов обеспокоенно гомонит. - В уютный блиндаж сразу захотелось? Нет уж! Вы отдали колбасникам высоту и вы отвечаете за происходящее. Там умирают люди, которых вы, клятвы давая, обязались защищать. Стойте же и смотрите, как хоронят нашу страну.
  - Что делать с ротой? - поднимает важный вопрос Максим.
  - Нет больше никакой третьей роты, - зло огрызается Швецов, - все они трусы и кровью обязаны искупить вину. С колдунами я потом разберусь, а этих, - кивок на бывших драгун, тихих и пристыженных, - на железнодорожную станцию, скоро и там жарко будет.
  Оба, подполковник и начальник штаба переводят взгляды на ожидающую участь десятку. Не совещаясь, майор просто кивает. Кое что не может быть прощено.
  
   Ольхово. Шахтерский городок. Тоже время
  
  Людмила открывает глаза, едва вдали раздаются самые первые выстрелы. За дни практически непрерывного грохота Ольхово свыкается с канонадами, ставшими неотъемлемой частью жизни и все меньше обращает внимание. Так что женщина лишь слегка приподнимается, оборачиваясь на закопошившихся в углу детей.
  Из наглухо задвинутых штор утренние лучи солнца лишь в самую малость проникают в строение. Из полумрака можно рассмотреть самодельный деревянный стол, укрытый застиранной, посеревшей, но все же всегда чистой скатертью.
  С большой печи, из вороха одеял и шкур выныривает взъерошенная копна волос. Даже в темени Людмила безошибочно узнает младшего, вертящего рассеяно головой.
  - Что случилось? - с нотками испуга сонно лепечет он, расчесывая пальцами волосы.
  - Спи, - вяло оборачивается к Анатолию уткнувшийся к стене Михаил, - это далеко.
  Дом сотрясает от самого фундамента до крыши. Оглушительный, закупоривший уши взрыв разом разбивает окна. Мириады осколков мелкими жужжащими осами разлетаются по строению. Под острый запах пороха несколько кусков железа будто картон пронизывают дом, оставляя отметины на стенах. Вся комната словно туманом окутывается осыпавшейся штукатуркой.
  Насмерть перепуганные дети на перебой верещат, парализованные и тщетно с головой укутывающиеся в одеяло.
  - Вставайте! - быстро приходит в себя мать.
  Женщина отбрасывает шкуры и разом, рискуя изранить серьезно ноги о стекла и острый мусор, вскакивает на пол. Сию же секунду Людмиле приходиться упасть навзничь. Ниже на пару домов попадает еще один снаряд, разорвавшись прямо на брусчатке. Обломки уличной кладки еще больше увеличивают разрушения.
  Осколки и прочая мелочь барабанят по крыше. За короткие удары сердца дом переворачивается с верх на голову до неузнаваемости. Поразительно метким ударом лежит разбитая в дребезги ваза и выброшенные цветы валяются в луже по среди скалящих зубы обломков. Длинный рог ржавого, обожженного куска снаряда торчит прямо из фотокарточки мужа, пригвоздив к стене шампуром. Лишь каким-то чудом семья остается без единой царапины.
  - Поднимайтесь, живее! - Людмиле приходится силком выволакивать запаниковавших братьев.
  Обстрел продолжается, но сейчас, под длинный свист, снаряды рвутся чуть вдали. Женщина успевает схватить из под лавки стоптанные башмаки, натянув не зашнуровывая.
  - Миша! - дергает она старшего, бросаясь к комоду. - Бери брата и бегите в погреб.
  Страшно до икоты остаться замурованными в холодном подвале, но в израненной Федоровке говорят иного выхода нет. Проводив взглядом убегающий детей, Людмила наконец извлекает затолканную среди вещей и белья медицинскую сумку. Прижав к груди, она рвется наружу, до распахнутой двери, искрящейся просветами попаданий, остается пару шагов.
  В себя женщина приходит, неизвестно как оказавшись на пороге, распластанная на холодном бетоне. Сквозь гул в ушах, голоса гомонящих людей слышны будто на другом конце улицы. Людмила неуверенно ворочается, как-то отстраненно глядя на объятый пламенем соседский дом. Очень старая, едва не разваливающаяся на ветру постройка быстро покрывается бушующим пламенем. Едкий, разъедающий глаза дым стелется по земле. Огонь глотает давно не скошенную, высушенную на солнце траву и тянется к разнообразным деревянным постройкам.
  - Мама! - доносится всхлип Анатолия, отчаянно теребящего мать за рукав ночнушки.
  Людмила прикладывает ладонь ко лбу, пару секунд глядя на след от крови. Видимо рассекла при падении.
  - Помоги мне приподняться, - шепчет она, все больше приходя в себя и пытаясь приподняться на локтях.
  По средине улицы лежит Пахом, истекая кровью. Несчастный одинокий старик, по возрасту болея, даже в жаркую погоду не расстается с ватным тулупом и валенками. Миша вертится в панике вокруг деда, тщетно пытаясь перекрыть вырывающуюся из разодранной шеи толчки.
  - Зажми сильнее. Не пальцами, придави кулаком, - быстро велит отошедшая от шока медсестра.
  Еще не поздно, думает она, отточенными движениями расстегивая сумку и извлекая бинты. Рана в шею страшна, ужасна на вид. но не роковая.
  - Ты не умрешь, - воспрявшая духом Людмила раскрывает края раны. Пахом. до того тупо таращащий выпученные глаза в небо, вскрикивает и извивается. - Миша, держи его!
  Теперь самое трудное - собравшись, женщина под вой раненного старика запускает пальцы прямо в рану.
  Не смотря на продолжающийся обстрел, пожары вызывают большее беспокойство. Часть домов на окраинах сплошная деревянная труха. Одинокая выстрелившая искра и пол района превратиться в факел.
  На краю квартала раздается истеричное ржание коней. Едва не перевернувшись от резкого поворота, на улицу влетает пожарная повозка. Отчаянная команда в бронзовых шлемах яростно нахлестывают лошадей. стремясь проскочить опасный участок. Сдается безумным храбрецам вот-вот удастся, как слева во дворе дома падает снаряд. Взрывная волна на удачу никого не задевает, но не привыкшие к таким шумам животные теряют управление. Пожарная повозка с цистерной воды разом опрокидывается, погребая под собой людей.
  - Тащите скорее! - размахивает руками покинувший убежище мужчина, передавая другим ведра.
  Все соседи бросаются к пожару, лихорадочно качая воду с колодцев. Иные бегут с граблями и лопатами, истошно кашляя в гари, но продолжая сбивать расползающийся по кустам и траве огонь.
  Пальцы Людмилы находят толстого червя артерии, по рукам бьет пульсирующая кровь. Под Пахомом расползается значительная алая лужа, но главное остановить остальную кровопотерю. Затолкать бинты в саму рану и самое страшное позади.
  - Нет! - отчаянно вскрикивает женщина.
  Скользкая артерия предательски выстреливает, уходя из пальцев. Новые толчки заливают Людмилу, на ее глазах взгляд притихшего Пахома мутнеет.
  - Проклятая Готия! - отплевываясь кричит один из мужиков.
  Несколькими ведрами побороть вал огня просто невозможно и он раздраженно швыряет емкость о землю, расплескав воду. Сняв картуз, человек растирает перепачканное сажей и потом лицо.
  - Готия? - с долей насмешки перебивает Михаил, как заведенный затаптывая очаги огня с травы, кашляя от дыма и часто моргая раскрасневшимися глазами. - Этот ваш обожаемый Швецов принес сюда войну. Нужны мы готам без военных. Прошли бы маршем и никого не тронули.
  - Ту умом тронулся?!
  - А что? - шепеляво отзывается другой, сплевывая на землю и опираясь на лопату. - Малец дело говорит.
  Тот час поднимается гвалт, спорщики, мало понимая в сути вопроса, подкрепляют аргументы криками. Вот-вот и до кулаков дойдет, но среди спорщиков раздается женский вскрик.
  - Да хватит вам! - причитает она, локтем утирая слезы. Все руки залиты кровью. - Крестов на вас нет. Пахом умер ...
  
   Ольхово. Замок Малахова. Ок. 18-00.
  
  До штаба Швецов добредает угрюмой тенью лишь к вечеру. Уставший, за весь день так и не перекусивший, а впереди еще столько дел.
  "Лучше в грязь окопов с винтовкой в зубах", - лишь себе жалуется Алексей, поднимаясь по ступеням донжона
  Весь день подполковник мотается по городу, лично осматривая повреждения. Нанести реальный урон батальону готам так и не удается, но гражданские кварталы будто потоптал танцующий титан. На окраинах несколько домов разрушены почти полностью, такими темпами подвалы скоро заменят для Ольхово родной очаг.
  Вот и сейчас, обернувшись, штаб-офицер видит сгрудившиеся группки штатских. Великолепно обустроенный, всегда идеально прибранный, замковый двор превращается в цыганский табор. Углы быстро обрастают горами мусора, смердя и привлекая внимания роящихся мух. В центре, усевшись прямо на землю, кутаются в пледы и одеяла оставшиеся без крова. Люди инстинктивно тянуться за стены, в надежду на защиту и тепло. Они и сейчас жмутся к кострам, молчаливо глядя в огонь, будто окаменев.
  "Вот бы укрепить стены чарами", - мимоходом думает Швецов, осматривая каменные блоки.
  Враг не с катапультами пришел - от гаубиц и танков древние укрепления не спасут. Алексей в очередной раз дает зарок разобраться с магией. Скачки в потоках энергии дают надежду, но вместе с тем и пугают.
  Швецов стучит в дверной молоток, но с той стороны никто не отзывается. А ведь приближение подполковника дворовые пропустить не могут. Вздохнув, штаб-офицер сам толкает тяжелые створки, проникая в холл. Белые стены давят мощью, а многочисленные, обвитые резью колонны будто норовят обрушить мраморный кулак на голову. Имение Малаховых встречает молчаливым укором. Никто из целого гарнизона слуг не торопиться на встречу, интересуясь пожеланиями господина подполковника. Стареющий граф явно намерен играть роль заложника.
  Лишь Ольга находится одна в обширном помещении. Девушка располагается на диване с книгой в руках. Хоть чтиво и открыто по средине, судя по глазам сударыня и строчки не прочла. Памятуя неприятную беседу с хозяином замка, Швецов брякает полуразборчиво приветствие и пытается пройти мимо.
  - Господин Алексей, - встрепенувшись, окликивает виконтесса.
  Уже поднимающийся по лестнице Швецов останавливается.
  - Полагаю ваш отец будет недоволен увидев нас вместе, - едва обернувшись, говорит подполковник.
  - Я лишь хотела сказать, - Ольга, опираясь всем весом о трость, приподнимается, - что верю в вас. Вы примите верное решение.
  Не смотря на боль в изувеченных ногах девушка улыбается. Швецов спускается и подходит к виконтессе. Что ни происходит с магией в Ольхово, чародейство улыбки этой девушки сильнее всего. Один лишь облик сбрасывает накопившийся груз и вдыхает жизнь в обмирающую душу.
  - Спасибо, - негромко говорит Алексей, накрывая ладонь девушки своей.
  В штаб он поднимается полный сил и с готовностью действовать. Большая часть офицеров уже внутри, видимо его и ждут.
  - Вам бы поесть, барон, - говорит майор Максим, глядя на утратившее цвет, исхудавшее лицо Швецова.
  - Успеется, - решительно пересекая комнату, подполковник подвигает стул и садится. - Начнем.
  Не вдаваясь в споры, начальник штаба возвышается над картой. Он указывает на восток от Ольхово.
  - Судя из данных, кольцо блокады не должно быть плотным. Готы всегда выдвигают вперед подвижные части, а это немногочисленная кавалерия и те, кого можно разместить на вездеходах. Пока пехота маршем подойдет к позициям у нас сохраняется преимущество. Еще не поздно. Соберем все силы в кулак и направим на прорыв. Столица не знает, живы ли мы, так что рассчитываем только на себя.
  - Повезет, коли унэсэм хоча б стрелковое оружие и збережем лошадей, - вступает ротмистр Бульбаш, низко наклонившись к карте и чуть носом не целуя. - Гарматы придется бросить, техника сгорыть при прорыве. А ящики с боеприпасами?
  - Так же кому-то придется держать коридор, - кивает, соглашаясь Максим, - но в нашей ситуации победой будет доберись мы к Екатеринграду хоть с двумя ротами.
  Все оборачиваются на тихое посмеивание штаб-офицера.
  - Значит драпать собрались? - он откидывается на спинку стула и поочередно осматривает подчиненных.
  - Барон, - начальник штаба скрещивает руки и с подозрением смотрит на Швецова, - я вас решительно не понимаю.
  - Это дорога, - ладонь Алексея проводит по обозначению железнодорожной линии, - ведет прямо к сердцу Симерии, оставаясь в городе мы перерезаем Готии важнейшую артерию. Без своевременных поставок колбасники не рискнут на немедленное наступление. У государя будет время подготовить Екатеринград к обороне.
  Офицеры штаба неуверенно переглядываются.
  - Хорошо, - майор Максим устало опирается двумя руками о стол, - я вас понимаю. И первый бы принес себя в жертву. Но план этот имеет смысл, дай мы царю пусть не месяц, то хотя бы пару недель. Однако мы и трех дней не протянем, войск не хватит даже на ключевые точки. Я уже молчу про полноценную круговую оборону.
  - Вы ошибаетесь, - медленно поднимаясь, возражает Швецов, - в Ольхово более чем достаточно солдат. Просто вы их не видите.
  
   Глава 15
  Армия для Швецова
  
   Симерийское царство. Ольхово. Замок Малахова
  27 июня 1853 г. Ок. 6-00 (7 день войны)
  
  С трудом подавляя выворачивающую челюсть зевоту, Швецов спускается со второго этажа. Он появляется не озаботившись утренним туалетом, щеголяя в одном тельнике и штанах-голифе со спущенными подтяжками. Выспаться как всегда не получается, здоровый крепкий сон вообще переходит к области мифотворчества. Несколько раз за ночь приходилось подниматься по тревоге. Обитателям Ольхово не верилось, что готы хотя бы к утру успокоятся. Даже сейчас тишина кажется обманчивой.
  "Если ничего не получиться с чарами для замковой стены, - с сожалением думает Алексей, пересекая коридор, - придется оставить донжон и спуститься под землю"
  Батальону хоть бы одного толкового колдуна. С детьми да самоучками, как разобраться со всеми магическими странностями? Вроде бы вот она - Сила, будто ожившая с древних манускриптов, а протянешь руку, попадешь в темную комнату. Повезет-не-повезет.
  Имение, используя любую паузу в перерывах войны, забывается сновидением. За время шествия подполковник не встречает ни одной живой души. Минуя, даже не заглянув, роскошный зал графской столовой, он заворачивает в пристройку для слуг.
  С небольшой кухонной каморки приятно тянет теплом, стена отражает игру света от горящего очага.
  - С утром, - благоразумно пропустив про "доброе", говорит штаб-офицер, просовываясь внутрь.
  И без того небольшая комнатушка плотно заставлена мебелью, включающую шкафы с банками-склянками и навесные полки. Кухни едва хватает для маневров нескольких человек. Внутри ощутимо щекочет нос аромат хлеба и ветчины, не смотря на недосып и ранее время возбуждая аппетит.
  Начальник штаба находится тут же, сидя в углу за маленьким столиком, поразительно быстро чертя что-то в записной книжке. На приветствие Алексея Максим лишь поднимает глаза поверх очков.
  - Бред какой-то, - дернув лицом, майор нервными движениями вырывает лист и, скомкав, швыряет в очаг, - ничего не сходится.
  Входя, подполковник кратко бросает взгляд на молодую русоволосую служанку. Девушка только-только заканчивает растапливать пламя, укладывая в весело подпрыгивающие огонь крупные поленья.
  "Беженка наверное", - предполагает Швецов, глядя на одежду.
  Белый с рюшками фартук перехватывает серое, явно домотканое платье крестьянки. По всей вероятности граф пристраивает иждивенцев к полезному делу. Это правильно. Ольхово и так переполнено согнанными войной людьми и город еще не осознал опасность объятой паникой толпы.
  - Барон, - устало привлекает внимание начальник штаба, беспомощно распластавшись на столе, - вы хотите невозможного, - он закрывает лицо руками и гундосит. - Вы хоть сами это осознаете?
  Швецов собирается ответить, как тут раздается громкий стук. Девушка пытается достать кофе с верхней полки, но от чего-то пальцы теряют силы и жестяная банка, срикошетив о косяк столешницы, падает на пол. Ноги несчастной подкашиваются и она оседает прямо на рассыпанные зерна, разразившись рыданиями.
  - Не переживай ты так из-за этого кофе, - Алексей подходит к безутешной с легкой улыбкой, приобнимая за вздрагивающие плечи, - обещаю ничего не скажу хозяину.
  - Мама, - доносится сквозь частые всхлипывания, - папа... Все убиты. Я во дворе была, взрыва даже не слышала, только толчок в спину. А мама с папой...
  Дальше она говорить просто не в силах, заливаясь слезами и упав Швецову на плечо. Плотный армейский тельник быстро пропитывается влагой. Подполковник хочет утешить сироту, но открыв рот, закрывает, не зная, что сказать. Любые слова выглядят сейчас фальшиво.
  - Тебе лучше отдохнуть, - он аккуратно касается головы девушки, погладив по волосам. - Постарайся хоть немного поспать.
  Проводив никак не унимающую плачь служанку, командир сам берется за завтрак. Прибравшись, трясет банку, обнаружив на дне достаточное количество зерен.
  - Видел? - раздраженным тоном штаб-офицер кивает на дверь, куда вышла девушка. Пока кофейная пенка поднимается в джезе, он криво-косо, по холостятски кромсает хлеб и ветчину. - Сколько таких как она? И сколько еще будет? Что ты от меня хочешь? Что бы я сдался?
  Максим шумно выпускает воздух сквозь сжатые зубы, не зная, как достучаться до упрямца.
  - Это безумие. Ладно люди, у нас и без того масса проблем. Где взять оружие?
  - А как же трофеи? - Швецов без изысков раскидывает снедь по столу. Отпив крепкий, без сахара напиток он не скупясь отгрызает почти пол бутерброда. - У бунтовщиков были изъяты немалые запасы. В Федоровке мы разоружили целый взвод, а их обмундированием не обделили.
  - Трофеи..., - отстраненно произносит начальник штаба, глядя на черную гладь чашки. Он вдыхает аромат и делает небольшой глоток, смакуя вкус. - Я за храбрость, но мы идем к самоубийству. Половина боевиков вместо нормального оружия в карманах револьверы носили. Что толку от них? Старые и ржавые, застрелиться и то проблемой будет. Чем нам воевать против танков и самолетов? Древней митральезой и дедовскими кремневыми ружьями? В результате мы будем просто стрелять, пока не закончатся патроны.
  - Самое главное оружие Ольхово - его жители, - с искрами фанатизма в глазах возражает Швецов. - Это особенный город, я сразу понял. Ольховцы будут биться за родные дома, ни смотря ни на что. Мушкетами ли, саблями или вилами, но я верю, готы горько пожалеют, войдя в город.
  
   Ольхово. Центральная площадь. Ок. 9-00
  
  Бежать Мише пришлось от самой окраины, считай на своих двоих через пол города. Шахтерская роба промокает от пота и неприятно липнет к телу. Отцовские, не по размеру, башмаки, в суматохе даже не зашнурованные, несколько раз слетают с голой пятки. Рискуя до серьезной травмы натереть мозоли, молодой человек прихрамывая не сбавляет темп.
  "Куда его черти одного понесли?", - злится Михаил на брата, выискивая взглядом вечно взъерошенную шевелюру.
  В глубине души шахтер понимает, найти Анатолия на переполненных улицах сродни фантазии. С раннего утра, едва солнце освещает город, Ольхово будят восторженные крики толпы. Пользуясь военной тишиной, люди массово выходят из домов, вливаясь в единый, устремляющийся к площади, поток. Миша теряется, будто крохотная рыбка среди бушующего жизнью океана.
  - Эй! - тотчас реагирует он на толчок в плечо.
  Парень, чуть старше Михаила, оборачивается, не переставая скакать и высоко вздымать над головой симерийский флаг.
  - Отстоим родной город! - весело вскрикивает незнакомец, не иначе спутав неудавшегося революционера с остальной толпой.
  Скопившийся народ и правда объят массовым психозом. Люди в патриотическом угаре заворачиваются в государственные цвета, особо ретивые даже разрисовываются краской. Выкрики лозунгов все больше и больше закипают агрессией. "Готов на штыки" - самое сдержанное изливаемое словоблудие из откровенных ругательств.
  
   Мир магии вновь возрождает Ольхово,
  где жест - это пламя, а смерть только слово.
  Великой Симерии гордый народ,
  Готической мрази земли не дает
  
  В израненных улицах стены кровят
  "Швецовцы" упрямо до смерти стоят
  военный готический потенциал
  пред силой магической враг задрожал
  (за стихи особая благодарность "Шурави")
  
  Плотная масса демонстрантов расступается, прижимаясь к домам и пропуская до нельзя потешное шествие. Подражая армейцам, группа штатских пытается маршировать в ногу, качающимся неровным строем направляясь к передовой. Даже выдвигают вперед совсем юного мальчишку, надувшегося от важности, как жаба и выбивающего невпопад ритм на барабане. Кого там только нет. Старики, явно допризывного возраста безусые юнцы, даже раскрасневшиеся от переизбытка эмоций женщины.
   "Они этим готские танки забивать будут?" - фыркает, едва не осмеяв в голос Михаил, глядя на качающиеся на плечах лопаты.
  Никакие земляные укрепления не помогут, паровой каток готской армии переедет и сплющит. Республиканцы еще не разу не пытались в серьез овладеть городом, а ольховцы все грезят какой-то магией. Да и обстрелы не обстрелы, а так - дружеский шлепок.
  Ладно Швецов, но хуже всего сами жители, блеющим стадом идущие за пастухом-самоубийцей. Всего шаг отделяет от бездонной пропасти, где уже щелкают пасти голодных аллигаторов. Разве ж это война?
  - Толя, - кричит в тщетной попытке переорать толпу Михаил, таки увидев среди людей мелькнувшую фигуру брата. - Толя!
  Последний раз шахтер видел многоэтажку купеческого дома во время неудавшегося переворота. Стены с желтой штукатуркой и декоративной резью на оконных рамах не узнать. Частично закопченное, в пулевых отметинах, здание превращается в крепость. Люди в форме и простые горожане тянут, надрываясь, тяжело набитые землей мешки. Широкие окна щурятся прорезями бойниц, готовясь встретить ворвавшегося на площадь врага.
  Во дворе разбивают серую одноместную палатку и вколачивают флагшток. Несколько бойцов швецовского батальона стоят на "караул", пока сидящий за столом офицер с погонами поручика разговаривает с ожидающими очереди людьми.
  - Толя! - продолжает звать Миша, активно расталкивая толпу и не обращая на летящие вслед крики.
  Мальчишка нехотя оборачивается, но как на зло даже не считает нужным отреагировать. Лишь остановившись, старший из братье чувствует тяжесть усталости. Ноги мелко дребезжат, едва удерживая вес тела, не в силах отдышаться он заходиться кашлем.
  - Пошли домой, - шахтер целенаправленно дергает младшего за рукав, неожиданно напоровшись на яростное сопротивление. - Ты что творишь? Ушел неизвестно куда, даже матери не сказал.
  - Мать в госпитале городу помогает, она поймет, - Анатолий стряхивает руку и поправляет съехавшую косоворотку. - Не хочу в погребе хорониться - воевать пойду!
  Миша настолько опешил, что отступает от брата на шаг. Перед глазами встает все чаще посещаемые ночью образы. Несмолкающий грохот стрельбы, ядовитый запах смерти и мельтешащий круговорот лиц мертвых. Искореженные, с застывшими масками смерти и сами будто куклы. Нет ничего страшнее видеть посреди этого ужаса Анатолия.
  - Какое тебе воевать, недоросль? - закипает он. - За кого? За панов и попов? Что б они дальше сладко спали и вкусно ели? Или за возомнившего себя фельдмаршалом Швецова?
  - За Родину, тебе не понять, - вспыхивает, задрав подбородок Толя. - А Швецов великий человек.
  - Что это за родина такая, что даже людей накормить не может?
  К спору постепенно прислушиваются люди, обступая братьев.
  - Не трогай мальца, - отталкивают прочь Михаила из очереди.
  - Верно! Пущай за себя решает.
  Шахтер делает пару шагов назад, продолжая с надеждой смотреть на отвернувшегося брата.
  - Давай-давай, - смеясь, подшучивают его. - Беги под мамину юбку.
  Тем временем к вербовочному столу подходит молодая, но крепкая девица, одетая в слишком большую мужскую одежду с подкатанными штанами.
  - Имя, - не отрываясь от толстой папки говорит поручик, явно без смены просидевший много часов.
  - Вера я, - самоуверенно говорит девушка, щегольски сдунув прядь соломенных волос с лица.
  Военный поднимает глаза и, хмыкнув, осматривает конопатое недоразумение с головы до ног.
  - На кухню, - строго выдает он вердикт.
  - На какую еще кухню? Я воевать буду! - вмиг закипела Вера. - Я сильная. подковы руками гну.
  Она в подтверждении демонстрирует действительно крепкие мышцы, закаленные крестьянским трудом.
  - На кухню или домой возвращайся, - ни на шаг не уступает офицер. - Нечего бабе в окопах делать.
  И тут стол подпрыгивает горным козликом, лягаясь всеми четырьмя. Блаж мигом улетучивается и селянка, испуганно пискнув, зажимает рот.
  - Что ж ты раньше молчала, что колдовать умеешь? - армеец кое-как пытается промокнуть залившие журнал чернила и с сожалением осматривает испорченный манжет кителя.
  - Да оно как-то само, - мышкой затараторила испуганная Вера. - Мне от бабушки досталось.
  - В противотанковую команду пойдешь? ... Тогда ставь подпись и отходи в сторону. Следующий.
  Сглотнув ком, на ватных ногах Анатолий заставляет себя шагнуть вперед.
  - Так, - подавшись назад поручик барабанит пальцами о стол. - Тебе лет то сколько?
  - Шестнадцать, - невпопад брякает юнец и тот час неуверенно мнется, - я просто ростом не вышел.
  Под острым взглядом бывалого вояки становится и вовсе не по себе.
  - Ты хоть раз стрелял-то?
  - Да, - честно говорит Толя, - меня отец на охоту водил.
  - Дробью по уткам, - догадывается без особой дедукции офицер. Он строго смотрит на мальчишку и указывает в сторону не прекращающей дымить Федоровки. - Там не утки, стрелять придется в людей. Ты хоть представляешь, что значит лишить жизни живого человека? Шел бы ты лучше домой.
  Анатолий с большим трудом заталкивает внутрь вот-вот сорвущиеся слезы и яростно трясет головой. Нет, никак нельзя домой. Миша до смерти засмеет, лучше сразу в омут головой. Весь город, от стара до млада встает под ружье, а он? Спросят после войны "где был?" Что ответить? "Меня домой отправили"?
  Вербовщик и правда собирается развернуть восвояси слишком юного добровольца, как скрипит позади дверь. Часовые еще сильнее вытягиваются, а поручик вскакивает, отдавая честь.
  - Здравие желаю, ваше благородие! - приветствует он спускающегося вниз Швецова.
  Подполковник без лишних церемоний хлопает офицера по плечу.
  - Как дело продвигается?
  - Да вот, - поручик кивает на застывшего, уставившегося на обожаемого героя Ольхово Анатолия, - даже дети пробиться пытаются.
  Штаб-офицер переводит взгляд на забывшего дышать мальчишку.
  - Ну что? - улыбается он. - Готов послужить родному городу?
  - Так точно, господин полковник! - юнец козыряет на старый манер двумя пальцами.
  Швецов берет светящегося от счастья Толю под руки и выводит вперед, показывая теснящейся толпе.
  - Вы слышали!? - громко возглашает командующий, охватывая взглядом внимающих каждому слову людей. - Он готов встать в один строй со мной. А готовы ли вы?
  Ответом служит тигриный рев одобрения.
  - Я не обещаю вам легкой войны или быстрой победы. Нет! Но клянусь, что до конца разделю участь Ольхово и буду среди вас до последнего часа, до последней минуты, - Алексею приходится поднять руку, унимая новые крики народа. - Мы будем сражаться в траншеях и на баррикадах, среди улиц и в домах. Мы не сложим оружие, ни смотря ни на какое превосходство врага или угрозы. Пулей ли или штыком, готы будут биты и не ступят ни шагу, не окропив своей кровью даже метра.
  Он чинно прикладывает руку к козырьку.
  - Да здравствует Ольхово!
  Как по заранее отрепетированному сценарию бьют литавры и батальонный оркестр гремит фанфары. По площади впервые проходит настоящий строй вооруженных горожан. С примкнутыми штыками и неизвестно где найденными багнетами, почти антикварными ружьями и штуцерами, они с чувством гордости показываются лику города. Для добровольцев даже не находиться формы и они щеголяют в чем попало. Разве мотают на рукава опознавательные знаки, не иначе в пику неудавшемуся бунту белого цвета.
  - Слава! - скандирует толпа. - Слава Ольхово и Швецову!
  За все не унимающейся толпой, кричащей раз за разом "Швецов", с другой стороны площади наблюдают двое. Прячась за закрытым табачным киоском, граф Малахов нервно теребит в руках трость.
  - Я предупреждал вас, господин майор, - говорит он начальнику штаба, шевеля усами, как таракан. - Это не спасение Ольхово, это его верная гибель.
  Максим ничего не говорит, но ему по настоящему становится страшно. Не из-за плотной блокады или обложивших город готов. Отнюдь. Из-за облика подполковника, стоящего перед вставшим на смерть народом.
  "Это личная армия Швецова, - понимает он, - и его личная война"
  
   Глава 16
  Мужчины рождаются дважды
  
   Симерийское царство. Ольхово. Федоровка.
  28 июня 1853 г. Ок. 13-00 (8-й день войны)
  
  Отодвинув грязную, в дырах занавеску, Григорий, пригибаясь, пытается протиснуться сквозь низкий проход блиндажа. Доноситься стук и ефрейтор все равно, ойкнув от неожиданности, со всей дури впечатывается лбом о бревно. Растирая ушиб, он сквозь искры фейерверков осматривается.
  За долгие, провиденные в сырой земле дни, бойцы второй роты обживаются почти по домашнему. Неотесанные, кривые стволы деревьев прикрыты старыми, изъеденными молью, но хранящими былую красоту коврами. Перевернутая под стол коробка бережно застелена скатертью и завалена бытовой мелочью.
  - Явились значит, - слышно недовольный голос Розумовского.
  Скрипят доски служащих кроватью артиллерийских ящиков и после нескольких чирков огнива, огарок свечи освещает блиндаж. Прогибающийся под весом как минимум пяти винтовок, Гриша с лязгом сгружает ношу на пол. Взявший разбег Вячеслав, не рассчитав, лягается в ногу острым концом деревянной тары.
  - Ну что, - осклабился Слава, не стесняясь продемонстрировать неровные зубы, - готовь кресты, командир.
  Глаза ротмистра почти скрываются за нахмуренными бровями.
  - Ага, кресты им, - бурчит он в бороду, - целых два на брата. На могилку.
  Драгуны недоуменно переглядываются.
  - Ну вашбродь, - виновато протягивает Григорий, переминаясь с место на место, - мы же ради дела. У готов вон - винтовки умыкнули. Пятизарядные, не оружие, а клад.
  - И патроны к ним, - поддакивает Вячеслав, потрясая загремевшими ящиками.
  - Какие винтовки? Какие патроны? - взрывается, вскакивая с импровизированной лежанки офицер. Он сжимает кулаки, борода дергается от подрагивающих желваков. - Ушли ни свет, ни заря и никто не отвечает где вы. Я уже не знал, что думать. Может вы в город самоволкой подались или готы вас связанными уволокли. А того гляди и вовсе, - кивок на запад, - дезертировали.
  Пристыженные кавалеристы стоят, потупив глаза. Все еще что-то бубня неразборчиво, Константин принимается набивать в трубку табак.
  - Винтовки они принесли, - чуть успокоившись, передразнивает он и делает паузу, раскуривая. - Мне люди нужны живыми, бестолочи вы. Мало в горах с башибузуками таких лихачей потеряли? Еще и вы туда же. Ничему жизнь не учит.
  Выпустив дым, ротмистр как указкой тычет в притихших драгун трубкой.
  - Что еще принесли?
  Тяжело вздохнув, Григорий выкладывает на стол целый кругляш ароматнейшей колбасы. Тот час в усах обер-офицера мелькает улыбка, а в глазах оживает шустрый кот.
  - Умеют же, прохвосты, - отгрызнув кусок, он довольно посмеивается. - Ладно, - Розумовский по мужицки вытирает руки о штаны, - брысь с глаз моих долой. Герои ...
  Однако не успевают драгуны покинуть блиндаж, как в селе отчетливо раздаются крики. Подхватив шашку и надев кепь, Розумовский расталкивает товарищей, первым устремляясь наверх.
  В Федоровку из Ольхово входит целый обоз. Городские солдаты, лихо повыскакивав из груженых телег, разбредаются по дворам. Несколько даже перегораживают перекрестки с оружием на готово. Конный офицер гарцует на улице, распугивая разлетающихся от копыт кудахтающих кур.
  - Ошалели совсем! - кричит Розумовский, взглядом собирая бойцов, незамедлительно тянущиеся от окопов. Многозначительно щелкают взводимые курки.
  Из-за широких спин драгун Бульбаша неспешным прогулочным шагом выходит Алексей Швецов.
  - Все в порядке, это мой приказ, - он мальчишески вертит в зубах травинку.
  С одного из дворов доноситься разъяренный крик и на пороге дома появляется почти голый дед, в одних подштанниках. Солдаты, не обращая внимания на угрозы, сноровисто выволакивают из погреба бидон, в пол человеческого роста. Под звон стекла мутно-розовая жижа разливается прямо в землю.
  - Здравия желаю, господин подполковник, - кисло проговаривает ротмистр, едва слезу не пуская по уничтоженной бражке.
  - Принимай на обмен , - Швецов откидывает тент на одной из повозок, демонстрируя скрытое добро.
  Внутри оказываются сложенные винтовки, захваченные в боях с бунтовщиками и просочившимися республиканцами. Косо взглянув на содержимое, Розумовский извлекает из груды стальной пикхельм, не иначе реквизированный у жандармов.
  - С готскими игрушками думаю твои справятся, - поясняет Алексей, - да и нечего им в тылу пылиться. А шестилинейки я у тебя заберу.
  - Для этих? - обер-офицер скидывает каску на место и кивает за обоз.
  Черту поселка как раз достигает разношерстная нестройная толпа. Кто-то в лаптях, кто-то в разевающих пасть стоптанных башмаках. Отсиживающиеся всю войну Ольховцы опасливо озираются по сторонам, обходя глубокие воронки и тыча пальцами в торчащие из земли хвосты мин.
  Стадо овец и только. Гремит переносимый в мешках скарб, добровольцы громко кашляют и пыхтят, смотря на все потрясенными глазами. С города война выглядела иначе. В Федоровке же целых домов раз два и обчелся, сплошная кровоточащая рана на теле Симерии.
  - Для этих, - кивает подполковник и внимательно смотрит на Константина.
  Ротмистр благоразумно предпочитает промолчать, расчесывая бороду. Про сбор ополчения слухи и предположения давно ходили, но вид гражданских на передовой превосходят все ожидания и опасения. Война не для дилетантов.
  - Ты мне лучше вот, что скажи, - Швецов, пока солдаты разгружают обозы, отводит Розумовского в сторону, - что у тебя за беда с офицерами?
  При этом он как бы невзначай легко сжимает плечо ротмистра. Константин кажется вот-вот упадет, глаза наливаются кровью, а легкие разом теряют кислород.
  - Да ерунда, - кашляет обер-офицер, хватая ртом воздух, - слегка черкануло, одно мясо только попортили.
  - Неужели? - строго щуриться Алексей. - А то, что после штурма ни одного потерянного рядового, зато выбито один поручик и два корнета - тоже ерунда?
  Розумовский оглядывается на ошивающихся поблизости Григория и Вячеслава. Драгуны как раз примеряются к новому оружию.
  - Орлы наши, - кивает Константин на друзей, - еще во время переворота докладывали о слишком метких стрелках. Их не видно, стреляют издалека и почти без промаха.
  - Бороться пытались?
  - Пытались, - Розумовский опускает взгляд и пинает подвернувшийся камень. - Из пушек палили. Пластуны потом ходили в посадку, ни тел, ни крови.
  Швецов задумывается, решаясь на авантюру. Выгорит - у осажденных появится вполне реальный шанс. Нет... тогда можно выкопать яму полтора на два и самолично мотаться в саван.
  - Кто у тебя лучший стрелок в роте? - все таки собирается с духом Алексей.
  - Дык, - немного обескураженный неожиданным вопросом, ротмистр вертит головой. - Да хоть бы тот же Гришка. Только проку? Что со старушками Крынками, что с трофейными, нам с готами не тягаться.
  - Вот это мы сейчас и выясним. Где у тебя маги обитают?
  Ротмистр машет рукой Григорию и все вместе устремляются в глубь улиц.
  Возглавляющая федоровских чародеев Алена, к удивлению облюбовывает чуть ли не центр села. Люди, не имеющие возможности или не желающие уходить в город, выживают, как могут. Обходишь обгоревшие бревна обвалившегося скелета дома, а за углом уже жизнь кипит. Хозяйка на карачках поласкает белье. Вот мать купает в тазике верещащих и играющих с водой детей.
  - Берегись! - визгливо предупреждает девичий голос.
  Батальонная волшебница неожиданно появляется из-за поворота, столкнувшись с Швецовым и повалив на землю. За несколько домов гремит взрыв, по округе взлетают ошалевшие куры, поднимают бешенный лай собаки.
  - Кормить вас нужно лучше, барин, - ладони девушки упираются в грудь Алексею, - а то одни ребра торчат.
  - Ты..., - задыхается от злости Розумовский, красный, как рак. - Ты чего творишь?!
  - А я с алхимией практиковалась, - веселая чародейка встает и как ни в чем ни бывало стряхивает пыль и солому. - Фитильные гранаты ребятам выдали - ими и рыбу глушить не сподручно.
  - Я тебя! - Константин гремит довольной собой девчонке молотоподобным кулаком.
  Поднявшись, Швецов лишь рукой машет, останавливая закипающего ротмистра.
  - Если новые гранаты смастеришь, - говорит он, - это хорошо. Но сейчас мне от тебя другая помощь нужна.
  Едва барон излагает план, Алена меняется в лице. Перед мужчинами оказывается съежившаяся, перепуганная девочка.
  - Не могу я, - лепечет она, затравленно озираясь, - я же его убью.
  - Мы и так все умрем, если все как есть оставим, - штаб-офицер переводит взгляд к Григорию. - Не боишься? За последствия никто не отвечает.
  Драгун пожимает плечами и подтягивает ремень винтовки. Надо, значит надо.
  Вся группа, не тянув кота за хвост, устремляется к линии обороны. Швецов в полной мере оценивает уровень инженерных работ. Прокопав траншею, у драгун есть возможность выходить из окопов в Федоровку, не рискуя подставляться под пули. Пусть не везде, но постепенно пол и стены оббиваются досками.
  - Тут мы дзот организовали, - комментирует мимоходом Розумовский.
  Алексей, пригнувшись, заглядывает внутрь. Основательно вкопанную картечницу с той стороны совсем не видно. Бревна надежно засыпаны землей и для пущей маскировки укрыты срезанным с почвы дерном. Пригорок и только.
  - Вот тут, - останавливается Константин. - Дважды стреляли, никак изловить не можем. Вы главное, благородие, голову не высовывайте.
  Швецов встречается взглядом с Григорием и тот, кивнув, лезет в стрелковую ячейку.
  - Я не знаю, как это делать, - чуть не плачет поднимающаяся следом Алена. - Читала и то вскользь. Такие заклинания лет как десять мертвы.
  - Ты уже это делала, - напирает подполковник. - Это почти тоже самое, только наоборот.
  Швецов намеренно забывает упомянуть, в прошлый раз готский пулеметчик ни много, ни мало умом повредился.
  Чародейка, несколько раз глубоко вздохнув, касается висков изготовившегося драгуна. Острая боль пронзает голову мужчины, он зажмуривается и падает на присыпанные землей мешки.
  - Ты живой!? - испуганно вскидывается девушка, но рук на счастье не убирает.
  - Кажется все в порядке. Я..., - он часто моргает и утирает накатившиеся слезы. От внезапного прозрения глаза широко распахиваются. - Я готов перечислить каждого муравья на дальних деревьях!
  Он незамедлительно прижимает приклад к плечу.
  - Ну? - нетерпеливо подпрыгивающий на месте Розумовский заметно нервничает.
  Сосредоточенный Григорий предпочитает отмолчаться. Что ни день, незримые стрелки готов пользуются любой оплошностью, любым шансом подстрелить офицеров. Драгун всю посадку видит, каждый листок, но враг, будто заранее знающий о плане, скрыт от взора.
  - Больше нельзя, -предупреждает волшебница, - я ему мозги сломаю.
  Не видя иного выхода, Швецов одним махом выскакивает на бруствер, едва не в полный рост.
  - Куда?! - кричит снизу ротмистр, порывающийся следом. - Убьют же!
  Никого не слушая и не сходя с места, Алексей без суеты достает из футляра бинокль. Или сейчас или никогда. Повторить сумасшедшие эксперименты барон себя больше не заставит.
  "Господи помоги", - взмаливается он, чувствуя, как не смотря на показное лихачество дрожат колени.
  Два выстрела звучат едва не слившись в один. Только сейчас Швецов замечает, неприметная до того растительность, выронив оружие, падает с дерева.
  Получилось! Подполковник на эмоциях готов петь, плясать и расцеловать каждого встречного. Неизвестно как, но считавшиеся историей чары работают. Не проходит и нескольких секунд, как Швецов перебирает десятки вариантов, какие заклинания еще можно опробовать.
  - Ну вот, - не скрывающий смеха Алексей спрыгивает в окоп, - а вы боялись.
  Только бледная и испуганная троица молчит.
  - У вас это..., - первым приходит в себя ротмистр, указывая на Швецова.
  Штаб офицер скашивает взгляд на плечо. Золоченный подполковничий эполет, едва не срезанный готским снайпером, болтается на остатках ниток.
  
   Ольхово. Федоровка. 29 июня 1853 г. (9-й день войны)
  Ок. 4-00
  
  Толя просыпается, вздрогнув от последовавших друг за другом выстрелов. Бьет ствольная артиллерия, юноша во век не спутает звук. В груди предательски замирает, даже время как-то течет по другому. Первая мысль - бежать. Вдавить голову в плечи и рваться стремглав к укрытию.
  - Спи, - один из солдат роты Розумовского замечает вскинувшегося паренька. - Это наши колбасникам доброе утро желают.
  Анатолий ворочается, пытаясь высвободиться из переплетенья человеческих тел. Малейшие движения отзываются разрядами боли в отдавленных конечностях. В небольшой коробке дзота набивается неимоверное количество людей. Мест и так нет, большую часть занимает крупный лафет картечницы. Драгуны и ополченцы спят на металлических цинках для патронов или друг на друге.
  В дали приглушенно разрываются достигшие цели снаряды.
  - По высоте бьют, - догадывается все тот же боец.
  - Всего три выстрела, - нервно шепчет второй, опирающийся на колесо картечницы. - Что толку от такой стрельбы?
  Он затягивается самокруткой, пряча горящий фитиль в ладони и выпускает ядовито-едкий дым под ноги. В дзоте и без того дышать невозможно, тяжелый запах пота тисками сдавливает виски. Комар и тот обойдет стороной.
  - Ну не скажи, - философски рассуждает первый. - Я слышал в городе научились скрывать батарею магией. Готы только попадание слышат, вот и бьют в слепую. Пока пушки развернут, наших канониров и след простыл.
  Собеседник скептически машет рукой. До недавнего времени чародейство не больно спасало Симерию.
  Толю от такой непринужденной беседы пробивает в дрожь. А он до сих пор задавался вопросом - зачем? Что плохого сделали мирные ольховцы готам? Выходит на людях вымещают злобу и бессилие. Не имея возможности изловить легкие кавалерийские пушечки, готы готовы расстреливать дом за домом. Вот только как швецовцы способны обсуждать столь вопиющие события обыденным тоном?
  Раздается топот ног и внутрь заглядывает физиономия солдата, покрытая редкой, неравномерно растущей щетиной.
  - Здравствуй, Вячеслав, - курильщик, затянувшись в последний раз, затаптывает самокрутку. - Какими судьбами?
  Пришельцу приходиться сильно наклониться для рукопожатия. Со вторым ограничивается жестом.
  - Слышал новоприбывшие у вас, - он щурясь пытается что-то рассмотреть во мраке. - Анатолий Воронцов кто?
  - Я, - писчит в ответ юноша.
  Молодой человек встречается взглядом с драгуном, пытаясь прочитать эмоции. Думает и этот начнет речь за возраст, заранее надувшись.
  - Давай за мной, - вопреки ожиданиям распоряжается Слава.
  Сонно морщащемуся Толе приходиться бежать за широко шагающим солдатом. Скарбом юноша не обременяется, сбежав на войну, как есть. Теперь приходиться сожалеть, без смены хотя бы белья после ночи в затхлой землянке не мудрено и плесенью покрыться. А если дождь?
  - Куда мы идем? - спрашивает Анатолий.
  Вопросов в голове целый рой. У привыкшего к размеренной жизни юноши от всего нового голова кругом. Еще недавно, что ни день под копирку, каждый час распланирован по бесконечному круговороту. Теперь и за следующую минуту ручаться нельзя. Вот и ведущий в неизвестность солдат молчит и даже не оборачивается.
  "Неужели нельзя ровно вырыть?" - не понимает Толя, петляя по изломанным линиям окопа.
  Позиции роты все еще объяты сном. Шагая по траншее, можно натолкнуться лишь на бодрствующих часовых. Хотя чаще попадаются постовые, не требующие ни сна, ни даже пищи. Проходя мимо одного из таких, провожатый даже в шутку козыряет, вызвав смех ошивающихся рядом драгун. Оглянувшись на бегу, Толя разглядывает мастерски сколоченный и одетый манекен.
  - Ну вот мы и пришли, - говорит Вячеслав, кладя руку на плечо молодому добровольцу. - Знакомься, это твоя новая семья.
  Слава уходит, оставляя Анатолия наедине с группой совершенно незнакомых, чужих людей. Он стоит обескураженный, будто никем не замеченный, переводя взгляд с одного на другого. Компания собирается разношерстная, больше половины по форме, явно из швецовских, остальные в гражданском.
  Из тех кто не спит, завернувшись в шинели, заняты работой. Один драгун со смуглой кожей и черной растительностью на лице пришивает лычки к кителю. Кто-то колет дрова, на удивление не беспокоя спящих, в костерке, вкопанным в глубь и обложенном камнями, бурлит варево. В углу сложены лопаты. Сама позиция выглядит неухоженной и необжитой, всюду груды необработанной земли и зачатки работ.
  - Иди сюда, - улыбнувшись, драгун откладывает китель и жестом приглашает Анатолия.
  Юношу усаживают на пенек, вкладывая в руки крышку от армейского котелка и насыпав до верху снедью. Еда непривычная, хоть и сдобренная тушенкой и зеленью, вся какая-то комками. Стараясь не привередничать, новоиспеченный ополченец зачерпывает ложку.
  - Тебя ведь Толя зовут? - говорит солдат. - Я Григорий... С сегодняшнего дня унтер-офицер.
  Парень прожевывает и, задумавшись, некоторое время смотрит в тарелку.
  - А, - несмело открывает он рот, - где мы находимся?
  - Это Федоровка, - обводит руками унтер-офицер округу, - самая, что ни на есть передовая.
  Федоровка... Слово для жителей Ольхово страшнее самого жуткого кошмара. Чадящий пожар и всполохи взрывов, будто распахнутая пасть преисподней.
  "Как я тут вообще оказался?! - вздрагивает он.
  Чувствуя неуверенность парнишки, Гриша манит его за собой.
  - Давай, - драгун помогает Толе взобраться в узкое окно ячейки. - Вот она, линия фронта.
  Выглянувший из укрытия, Анатолий открывает рот, затаив дыхание. Вдалеке, едва прикрытые жидкой стеной лесополосы, располагаются готы. Не отрывая взгляд, юноша старается рассмотреть крошечные фигурки лютого врага Симерии. Как же их много... От вида вражеских орд сердце стынет.
  - Слышишь? - поднимает перст Гриша. - Это они мосты понтонные наводят. Река для них больше не препятствие.
  К этому времени возвращается Вячеслав, держа в руках короткий драгунский карабин. Через плечо перекинут кожаный пояс с подсумками.
  - Ремень мальцу маловат будет, - он взвешивает гремящую амуницию. - Уж больно худой у нас воин.
  - Ничего, - Григорий подает руку соскочившему Анатолию. - То, что худой, даже лучше - труднее попасть. На поясе дырку проделаем.
  Вячеслав протягивает оружие.
  - Принимай. Люби и заботься, теперь это твоя невеста.
  - Я думал она тяжелее, - Толя берет карабин в руки, с любопытством осматривая.
  - Это сейчас, - хмыкает Григорий, - с каждым часом по кило прибавляется.
  - Садись, - хлопает Вячеслав по бревну, - учиться будем.
  Он извлекает крупный и тяжелый патрон с тупым концом.
  - У тебя в руках драгунский вариант винтовки Крынка. Это патроны к нему, запоминай сразу. Открываешь крышку... нет, вот так, в бок. Теперь патрон.
  Договорить Слава не успевает.
  - Ложись! - кричат в окопе, едва на западе бухают выхлопы выстрелов.
  Замешкавшегося парня драгун попросту сбивает с ног. Проходят считанные секунды, вторую роту накрывает минометный вал. Две мины ложатся совсем рядом, засыпав окоп комьями земли.
  - Лежи не шевелись! - сквозь гул в ушах едва слышит Толя крик вскакивающего Славы.
  Сперва дает длинную очередь пулемет, разбрасывая пули веером. Затем говорят винтовки, взбивая фонтаны про брустверу и кроша бревна.
  Анатолий цепляется за Крынку мертвой хваткой, но вот патрон при падении выпадает, валяясь в нескольких метрах. Как в бредовом сне юноша ползет вперед, по нему несколько раз пробегают, но все же он с трудом хватает за закраину. Дрожащие пальцы пытаются попасть в казенник и несколько раз патрон выпадает.
  - Нет! - кричит Григорий в трубку, пригибаясь от хлещущих пуль. - Мы их не видим! ... Да не знаю я, сколько их!
  Слева и справа драгуны и ополченцы пытаются огрызаться, ориентируясь по звуку и стреляя считай в слепую. Вдали стрекочет картечница, поливая посадку.
  С трудом зарядивший карабин, Анатолий карабкается наверх. Фронт полыхает на всю ширину. Пули, летящими кометами хаотично мечутся, рикошетя прямо от земли и свистят над головой. Прежде чем дать отчет действиям, доброволец разряжает оружие в сторону лесополосы. Карабин больно бодается в плечо и едва не выбивает барабанные перепонки. От дыма и гари выступают слезы.
  Как ни странно, этот выстрел звучит последним.
  - Отставить, - кричит Григорий, высматривая силуэты врага среди деревьев. - Не тратьте боеприпасы.
  Анатолий чувствует хлопок по спине.
  - Ты чего не отзываешься? Глушануло что ли? - Вячеслав улыбается и взъерошивает волосы юноши... совсем, как брат. - Ничего, это ерунда, пройдет. С крещением, считай сегодня твой второй день рождения.
  
   Бригада Ли. Ок. 8-00
  
  Бригадный генерал Ли Саммерс вот уже несколько секунд рассматривает стоящего на вытяжку Джона Брауна. На тучного артиллериста перемена погоды и палящее Симерийское лето действует не лучшим образом. Готский подполковник то и дело промокает платком покрывающиеся крупными каплями пота лоб и шею. Влага большими пятнами выступает сквозь форму, прилипая и обнажая нескладную фигуру.
  - Сэр, - робко начинает Джон и по тону Ли понимает - речь не о ежедневных отчетах. Становиться заранее не по себе.
  Нагретая прорезиненная палатка еще больше усугубляет жару. Воздух буквально застывает густым киселем, не смотря на распахнутые окна и отброшенный тент входа. Вопреки этому, генерал встречает посетителей запахнутый строго на все пуговицы, разве сменив плотный армейский френч на безрукавку и пилотку.
  В помещении господствует идеальный порядок. У папы Ли феноменальная способность превращать рабочий облик войны в подобии выставки или музея. Все, от вывешенных на стенах или разложенных на столе карт, до оставленной на тумбе железной кружки выглядит воплощением художественного плана.
  Браун, поколебавшись еще немного, извлекает из офицерской сумки лист бумаги, заполненный беглым, размашистым почерком.
  - Я прошу ходатайствовать об освобождении майора Абрама Филипса, - он кладет документ на стол перед генералом и чеканно отходит на шаг.
  Поднимая, Саммерс смотрит на бумагу, не особо акцентируя внимание на тексте.
  - Этот твой начальник штаба, - делая вид, что с трудом вспоминает события Ли, - он же арестован за невыполнение приказа.
  - Майор Абрам грамотный офицер и истинный джентльмен из благонадежной семьи. Если Филипс и нарушил приказ, то из соображения чести, - он не на долго переводит дыхание и осмелев продолжает. - Эта осада затягивается, сэр. Люди на батарее все больше задаются вопросами и я не знаю, где искать ответы. Нам сказали, что мы выполняем миссию, освобождая Симерию от гнета тирании. Однако мои пушки бьют по домам...
  Гот резко умолкает, не в силах продолжать. На удивление генерал сохраняет хладнокровие на явный вызов. Он извлекает из кипы документов папку.
  - Вот нужные для вас ответы, - Ли с хлопаньем швыряет ее поверх прошения Джона. - Уголовные дела на военнослужащих пятой бригады. Ровно пятнадцать, без разбора на рядовых или высший командный состав. Всех ждет перевод в штрафные роты.
  На это запнувшемуся артиллеристу сказать нечего.
  Саммерс собирается отправить подполковника прочь, пока тот еще чего не наговорил, как в палатку входит человек. Под откинутым капюшоном "кикиморы" оказывается тщательно измазанное травой и грязью лицо Майкла.
  - Задержись, - быстро оживившись говорит Ли Брауну, убирая с карт все лишнее. И уже разведчику. - Что у тебя?
  - Они все там, - капитан кладет в угол ручной магазинный пулемет. - Федоровка по прежнему занята монархистами, они и не думают уходить. Более того, накапливают живую силу и укрепляются. У них вырыто три опорных пункта.
  - Показать сможешь? - живо говорит Саммерс, достающий карандаш и делающий пометки. Джон так же вносит в блокнот поправки для корректировки.
  - И еще дополнительные очаги внутри самого поселка, - продолжает Майкл, водя пальцем по квадратам карты. - Один пулемет или что там у них, точно есть. Работал вот с этой точки.
  Немного обескураженный генерал подается назад, осматривая карту. Все сходится с показаниями других разведгрупп.
  - Ничего не понимаю, - бормочет он. - У него почти чистый коридор. Он мог незаметно просочиться со всем батальоном из мешка. Зачем загонять себя в ловушку? На его месте я бы спасал войска и уходил из Ольхово прочь.
  - Швецов не простой человек, - с запалом в глазах говорит разведчик, - мы имеем дело с дьяволом.
  Саммерс только отмахивается, навязчивые идеи Майкла надоели всей бригаде.
  И все же, что происходит? Скоро прибудут по железной дороге большие осадные пушки и город разберут по кирпичу. Даже без этого симерийцам не хватает ни людей, ни боеприпасов для полноценной обороны. Помочь Швецову тоже некому. Остатки разбитого корпуса Великого князя Брянцева или рассеяны или бегут к Екатеринграду.
  "Что ж, - думает бригадный генерал, пристально глядя на Федоровку, - Швецов сам выбрал свою судьбу"
Оценка: 6.42*8  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"