Это было изумительное утро. Затерявшаяся в болотах деревушка нечасто радовалась такому яркому солнцу и безоблачному небу. Однако когда это случалось, мрачный пейзаж преображался до неузнаваемости. Даже непроходимые топи, отпугивающие путешественников со всего побережья, словно загорались и поражали неискушенного путника своим цветовым безумием. Можно было подумать, что где-то в этих бесконечных дебрях укрыты горы самоцветов, которые ловили солнечные лучи и превращали их в яркие разноцветные вспышки.
В такие дни казалось, что Свет оживал и стремился заполнить собой все пространство, проникнуть в каждую сущность, попадающуюся на его пути, а Тень беспомощно отступала и пряталась, после чего и вовсе исчезала. Не смея вступать в противоборство, она покорялась своему смертельному врагу и следовала за ним теперь в качестве безмолвного раба, призванного подчеркнуть триумфальное шествие победителя. И тысячи солнечных лучей, подобно маленьким гонцам, разбегались во все стороны, шныряли между ветвями раскидистых ив, пробегали по лужам, заставляя их искриться золотыми бликами, заглядывали в окна домов, после чего неслись дальше, не желая останавливаться даже на мгновение.
Однако даже среди них встречались довольно-таки любознательные особи. Пролетев через всю деревеньку, один из лучей неожиданно приостановился и внимательно посмотрел на маленький домик, находившийся на самом отшибе поселения. На первый взгляд ничего особенного в нем не наблюдалось: обычный бревенчатый домишко в два этажа, рядом аккуратно разложены многочисленные рамы для сушки животных шкур, из чего можно было сделать вывод, что в доме живет охотник. Все выглядело ухоженным, даже кусты ветвистой спиреи около крыльца. Ничего подозрительного. И все же интуиция подсказывала, что дом требует более внимательного изучения. Оглядев строение и прикинув, через какие такие лазейки он мог бы пробраться внутрь, луч остановил свой выбор на открытом окне на втором этаже. Кусок грубой плотной ткани, судя по всему обязанный служить защитой от таких вот любопытствующих особ вроде него, переставал быть преградой благодаря легкому ветерку. Колыхая это подобие занавески, ветер создавал малюсенькую щелку, через которую не то что пройти было сложно - просто заметить ее было знатным достижением. Однако непрошенному гостю многого не надо было. Он легко взобрался по стене, на долю секунды задержался на окне, после чего уверенно скользнул внутрь.
От представшего перед ним зрелища он на мгновение растерялся. Комнатушка была небольшой. Из мебели здесь можно было узреть узкую деревянную кровать, какую-то доску на ножках, которая, судя по всему, выполняла роль стола; рядом со столом виднелась гора подушек, наваленных стопкой одна на другую, можно было предположить, что это было подобием стула; в углу возвышался необъятных размеров сундучище. Но поражало тут другое, а именно количество книг. Они были везде: под кроватью, на столе, под столом, на полу, они вываливались из открытой крышки сундука, даже на кровати лежала парочка книг. Как минимум четверть книг, находящихся в комнате, была открыта на середине. Во многих виднелись торчащие засушенные листья и цветы, вероятно, служившие их владельцу закладками. Все остальные предметы быта, среди них - какая-то одежда, всякие мешочки с неизвестным наполнением и разная незначительная мелочь, были беспорядочно разбросаны, что, должно быть, сильно затрудняло передвижение по комнате. Завершала картину громадная куча тряпья, наваленная на кровати, которая при более тщательном рассмотрении оказалось одеялом.
Луч хотел было двинуться дальше, однако неожиданно застыл от изумления и с ужасом взирал перед собой. Громадная куча на кровати зашевелилась. Луч насторожился и приготовился спасаться бегством в случае непредвиденных обстоятельств. Неожиданно из глубин тряпья вылезла рука, а сразу после нее появилась и голова. После произошедших метаморфоз, тряпичное чудище снова застыло. Лучом овладело любопытство. Он выждал некоторое время и решил отправиться на разведку. Поднявшись на изголовье кровати, он осторожно, с некой опаской, глянул вниз. Оказалось, что голова и рука принадлежали молодой человеческой девушке. Спящее лицо отчего-то казалось недовольным, однако все равно черты лица были довольно миловидными. Гладкая белая кожа, чувственные губы, прямой нос, длинные ресницы и внушительная шапка каштановых волос, раскиданных по подушке. Луч невольно залюбовался. Ему внезапно захотелось прикоснуться к этому лицу. Он аккуратно спустился с изголовья, и прошелся по ее волосам, за что они благодарно сверкнули ему вслед рыжеватым отсветом. После чего, вконец осмелев, Луч взгромоздился девушке прямо на лицо и обосновался на ее носу. В ответ девушка громко чихнула, потерла нос, но глаз не разомкнула. Но уже порядком освоившийся наглец был не в пример упрям, и он посчитал, что его дела здесь не могут считаться завершенными, пока он кое-что для себя не уяснит. Поэтому, недолго думая, он медленно двинулся в сторону ее левого глаза. Ничего не подозревающая девушка мирно посапывала во сне. Вдруг она резко открыла глаза и усиленно ими захлопала. И почти тут же зажмурилась, повернулась на бок и закрыла лицо подушкой. Но назойливый гость уже увидел все что хотел. Ее глаза были такого же безумного зеленого цвета, как и топи вокруг. Весьма довольный собой и своей находкой, Луч кинул прощальный взгляд на спящую девушку и прошмыгнул обратно в окно, где тут же слился с сонмом его собратьев, летящих куда-то вдаль, чтобы возвестить миру о торжестве Света в этот необыкновенный день.
Прошло не менее четверти часа с тех пор, как незваный гость покинул охотничий домик. В комнате девушки снова воцарился приятный полумрак. Хозяйка комнаты продолжала нежиться в своей постели, когда через окно в ее комнату проник новый гость, и на этот раз куда более назойливый. Со стороны деревни послышалась громкая музыка, после чего чей-то звучный, немного хрипловатый голос начал напевать какой-то знакомый мотив. Через минуту его подхватило еще несколько голосов. Далее игнорировать нарастающий шум было совершенно невозможно. Девушка открыла глаза, но не пошевелилась и продолжала лежать, глядя на потолок. Мелодия была знакомой, и незаметно для себя она принялась тихо подпевать, походу пытаясь вспомнить слова. Вдруг словно какая-то мысль пронеслась у нее в голове, девушка широко распахнула глаза, резко приподнялась и принялась выбираться из-под одеяла. Однако это оказалось не так просто, чем больше она суетилась, тем сильнее запутывалась в необъятном полотнище. Высвобождение потребовало какого-то времени. Было заметно, что девушка начинает злиться. Справившись, наконец, с ненавистным одеялом, девушка спрыгнула с кровати и, ловко обходя разбросанные по полу всевозможные предметы, приступила к поиску своей одежды. Ее парадные рубашка и штаны были найдены аккуратно сложенными в сундуке, что ее сильно удивило, а вот сапоги никак не хотели находиться. Она уже готова была впасть в отчаяние, когда неожиданно вспомнила, что оставила их вчера на крыльце для просушки. Немного успокоившись, она быстро расчесала волосы подвернувшимся каким-то чудом под руку гребешком и решив, что уж чего-чего, а ленты для волос ей ни в жизнь не найти, поспешила покинуть свою обитель.
Спустившись по лестнице на первый этаж, она оказалась в просторной и очень уютной комнате. Судя по всему, здесь находились гостиная и маленькая кухня. Меблировка была незамысловатой: пара кресел, широкий обеденный стол, шкафы из темного гладкого дерева, несколько сундуков и камин. В небольшой нише в стене, прикрытой непроницаемой ширмой, находился громадный таз, который исполнял роль ванны. Все было прибрано, стояло на своих местах, на полках не было ни пылинки, из чего можно было сделать вывод, что, то ли девушка, проживающая на втором этаже, бывала здесь нечасто, то ли комната находилась под чьим-то неусыпным контролем.
Девушка с задумчивым видом подошла к одному из шкафов и вытащила оттуда две деревянные кадки. Взяв по кадке в руку, она уже было повернулась в сторону двери, ведущей на улицу, как вдруг из глубины комнаты раздался ровный, спокойный голос, явно обращающейся к ней:
- Я вижу, моя дочь, наконец, соизволила встать. Можешь не трудиться, я нагрел тебе воду полчаса назад. Она правда уже почти остыла, но если поторопишься, то успеешь принять ванну с относительным комфортом...
Голос принадлежал невысокому стройному мужчине, явно принадлежащему к расе лесных эльфов. Эльф сидел в высоком кресле возле камина, из-за чего девушка не заметила его сразу, и равнодушно смотрел на огонь. Его матовая кожа имела бледно-жемчужный оттенок, голову украшали пепельные волосы по плечи, которые он заправлял за свои острые эльфийские уши. Его внешность была типичной для эльфа и, можно было даже сказать, заурядной, если бы не одна деталь - его глаза: большие, серые, цвета холодной стали, едва взглянув в них, большинство тут же отводило взгляд. Эти глаза глядели настолько пристально и бесстрастно, что казалось, сам Тир смотрит на тебя через них и видит все твои пороки и искушения. Они походили на два колодца с ледяной водой, глаза судьи: глубокие и внимательные. Но при всем при этом создавалось впечатление, что эльфа мало беспокоит мирская суета, и мыслями он был где-то далеко отсюда. Иногда его взгляд застывал, сосредотачиваясь на какой-нибудь скрытой мысли, из-за чего лицо эльфа становилось похожим на маску. В такие моменты от мертвеца его отличали лишь редкие движения и еле заметно вздымающаяся от дыхания грудь.
Эльфа звали - Дейгун Фарлонг, и он был известным охотником в районе топей. Поговаривали даже, что он был одним из лучших лучников побережья Меча, чему было легко поверить, так как луком эльф владел поистине виртуозно. В Западной Гавани, а именно так называлась эта деревушка, Дейгун жил уже больше 30 лет. Однако в силу свой нелюдимости с местными жителями он контактировал крайне мало, обычно держался на расстоянии и за все время так ни с кем и не сблизился. Но в тоже время он был довольно отзывчив и крайне редко отказывал местным в просьбах о помощи. В свою очередь деревенские, зная о его любви к уединению, старались не беспокоить его без особой на то нужды. Лес снабжал Дейгуна практически всем необходимым для жизни, а то что он не мог найти там, выменивал у заходящих в деревню торговцев за пушнину, которую без труда добывал. Тем и жил.
О его прошлом в деревне знали крайне мало. Кое-кто из старожилов припоминал, что до войны, прошедшей через их земли более 20 лет назад, у него была жена, но что с ней случилось, никто толком разъяснить не мог. Однако кое-что о его жизни было известно в деревне очень даже хорошо. Именно это кое-что в данный момент стояло с кадками посреди гостиной в доме охотника и растерянно смотрело на Дейгуна заспанными глазами. Эльф приходился приемным отцом молодой колдунье, которую он растил с младенчества. Где он ее подобрал, было покрыто завесой тайны, даже ходили слухи, что она на самом деле его родная дочь. Хотя, по правде говоря, поверить в это было трудно, никаких семейных сходств не было заметно и в помине. Девушка явно была лишена каких бы то ни было эльфийских примесей, что уже напрочь опровергало подобную теорию. Девушка носила фамилию приемного отца, и в деревне ее знали как Раэлис Фарлонг.
В отличие от своего отца, Раэлис была обязательным участником любого деревенского события, знала все местные сплетни, а также всех кого они касались, и была в центре большинства скандалов, время от времени сотрясающих тихую деревушку. Когда в возрасте семи лет выяснилось, что природа наградила ее магическим талантом, Дейгун повел ее к местному волшебнику, Тармасу, чтобы тот обучил ее искусству магии. Но осмотрев ребенка, маг заявил, что не будет ее учить, потому что у колдунов способности развиваются хаотично и к обучению они не пригодны. После чего ехидно добавил, что он не дурак, чтобы связываться с тем, что не может контролировать, и вообще колдуны в массе своей опасны и вредны. Совсем сбитая с толку, маленькая Раэлис не придумала ничего лучше, чем разреветься на весь дом. Этот маневр принес плоды: час, потраченный на успокоение ребенка, заставил мага изменить своим принципам и клятвенно пообещать содействовать развитию малышки по мере его скромных сил. На том и разошлись. К счастью Тармаса, способности Раэлис были довольно-таки посредственными, поэтому наблюдение за ней не доставляло магу много хлопот. Ее умения можно было назвать скорее бытовыми: она умела создать магический свет, разжечь огонь в камине, заморозить тушку убитого животного или выпустить струйку кислоты, что очень помогало ей при избавлении от ржавчины на посуде. Один раз ей даже удалось выпустить сгусток энергии, который пробил небольшую дыру в крыше свинарника Питни Леннона. На этом ее познания заканчивались. Однако Раэлис мало беспокоила ее несостоявшаяся магическая карьера. Прожив в деревне всю свою жизнь, она привыкла к размеренному и неторопливому ритму жизни, к вечерним посиделкам на речке с лучшими друзьями, к ночам, проведенным за чтением книг и к добродушному сельскому люду, проживающему в Западной Гавани. Не то чтобы она ни к чему не стремилась: в двенадцать лет она решила во чтобы то ни стало когда-нибудь отправиться в долгое и полное приключений путешествие, исходить Побережье Мечей вдоль и поперек, походя стать великой героиней, воспеваемой бардами по всему Фаеруну, а под конец этих славных хождений найти приют в какой-нибудь крепости, наподобие Кендлкиппа, полную громадных пыльных томов и молчаливых монахов, постигающих древнее знание. Но все эти ее планы скорее походили на детские фантазии: шли годы, она повзрослела, а детская мечта так и продолжала оставаться всего лишь мечтой. Порой она задумывалась, а не суждено ли ей всю жизнь провести в Западной Гавани, выйти замуж за какого-нибудь работящего деревенского паренька, создать большую, шумную семью, полностью посвятив себя воспитанию детей и домашнему хозяйству, и однажды окончательно принять деревенский уклад жизни. Раствориться в этом царстве спокойствия и повседневных хлопот, пойти по проторенной дорожке вслед за теми, кто шел по ней до нее, предпочесть беспокойным неизведанным водам, хоть и немного заросшую от недостатка движения, но тихую и до боли знакомую заводь. Разве не об этом должна мечтать любая девушка, думала она, разве не такая судьба единственно "правильная" для всех дочерей Фаеруна? Убеждала ли она себя, уговаривала ли полюбить неизбежное, она не знала, но по ночам, зарывшись в одеяле с очередной книгой, одолженной у Тармаса на неопределенный срок, в ее душе просыпалась необъяснимая тоска, порой до того невыносимая, что хотелось тут же вскочить с кровати и броситься бежать куда глаза глядят, бежать без оглядки, до тех пор пока она не рухнет от усталости где-нибудь посреди бескрайних топей. Тогда уютная заводь виделась ей болотом, пожирающим каждого, кто по неосторожности ступил на обманчиво твердую землю, а опасное бушующее море - спасением для мятежного духа. И так, на фоне подобных душевных метаний молодой колдуньи, незаметно проходили день за днем, времена года сменяли друг друга, а в жизни жителей маленького домика, стоящего на отшибе деревни, ничего не менялось: Дейгун все так же пропадал в лесу, а Раэлис в своих книгах.
Однако, стоит признать, бывали деньки, когда жизнь в Западной гавани бурлила во всю, деревня гудела как разворошенный улей, а весь люд, от мала до велика, пребывал в состоянии праздности и веселья. Случалось это как водится по большим праздникам, самое же оживление наблюдалось в день Ярмарки Жатвы. В Жатву, как упрощенно называли этот день жители Гавани, устраивались разнообразные соревнования, из припасенных бочонков рекой лилась медовуха местного разлива, заезжие барды голосили во всю свои незатейливые песенки, а деревенские плясали, водили хороводы и куролесили до зари. Мало кого смущало, что изначально этот праздник предполагался быть днем памяти жертв войны отгремевшей пару десятилетий назад, в результате которой от Западной Гавани осталось лишь пепелище - Жатва была без сомнения самым любимым праздником жителей деревни. Пропустить празднование Жатвы почиталось за страшный грех и каралось всеобщим порицанием вкупе с повсеместным перемыванием костей нарушителя сроком не менее двух недель. Учитывая богатую фантазию жителей Гавани и их острые языки, мало кто осмеливался выказать неуважение к Жатве, даже Дейгун, привыкший избегать любые шумные празднества, непременно подряжался помогать с организацией конкурсов, руководя состязаниями стрелков. Что уж говорить о Раэлис, которая вместе со своими друзьями Эми и Бивилом, принимала участие во всем, в чем только можно было.
Раэлис посмотрела на Дейгуна, после чего покосилась на кадки и побрела в обратном направлении.
- А я думала, ты уже давно там...- пробормотала Раэлис, пытаясь запихнуть кадки обратно в шкаф.
- И я как раз собирался уходить. Но прежде, раз уж мне посчастливилось тебя дождаться, я должен дать тебе некоторые поручения. - Дейгун по прежнему сидел в кресле и слегка щурился, глядя на пламя в камине. - Гален приехал и ждет обещанные меха...
- Как чувствовала, что встала слишком рано...- из шкафа послышался тяжкий вздох.
- Ничего сложного, как видишь, всего лишь продай ему меха, и купи лук, который я заказал у него в прошлом сезоне. - Дейгун сделал вид, что не услышал горечи в голосе дочери. Он встал с кресла и подошел к одному из резных сундуков, находившихся в комнате. - Я сложил их здесь. - Он похлопал по крышке сундука и взглянул на Раэлис, чтобы удостовериться, что она все поняла.
Раэлис молча кивнула. Дейгун всегда изъяснился очень лаконично и четко, непременно сохраняя вежливо-равнодушный тон, более присущий столичным аристократам, нежели простому деревенскому следопыту. Его голос не выражал совершенно никаких эмоций, даже Раэлис, прожившая с ним бок о бок всю свою жизнь никогда не могла наверняка разобрать, какое настроение у ее отца в данный момент. Дейгун на пару секунд задержал взгляд на девушке, словно ее вид навеял ему какую-то мысль, после чего резко отвернулся и направился в сторону двери. Через мгновение Раэлис услышала как хлопнула дверь и в доме снова воцарилась тишина. С минуту она потопталась на месте, прислушиваясь к жужжанию мухи, бьющейся о стекло в приступе отчаяния, после чего отправилась смывать с себя последние остатки сна.