Ригель Полина Анатольевна : другие произведения.

Эротические Фантазии Провинциальной Пенелопы (часть 2)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  
  ЭРОТИЧЕСКИЕ ФАНТАЗИИ ПРОВИНЦИАЛЬНОЙ ПЕНЕЛОПЫ
  
   Часть вторая
  
   САД ЖЕЛАНИЙ, САД ОТРАВЫ
  
   Есть сады похожие на рай, есть женщины похожие на розы. Их время три дня цветения. В юности они так свежи, так роскошны. Но пролетают как миг годы жизни и жестокое солнце немилосердно иссушает их незащищенные сердца. Лето их жизни тускло, старость убога.
   Восхищаться ароматом роз и ее внешней красотой не станет ни один мудрец, а только поэт. Ибо роза не цветет больше недели, красота ее ланит и иная бренная красота подвластна времени. Зачем же уповать на свидание с тем, что проходяще?
   Женщине -розе не нужно солнце, жестокое и великолепное, ее нежный бутон, усыпанный бриллиантами росы, дороже стоит ранним утром. Ей нужен садовник, заботливый и скромный. Однако, роза раскрывает свои лепестки навстречу солнцу, не думая о защите. Она ничего не знает ни о скоротечности жизни, ни о старости, ни о покровительстве тех скромных, кто способен отличить дурное от хорошего, измерить шагами мысли долы и высоты разума.
   Такой была моя мать, спалившая крылышки в пламени, излучаемом единственным мужчиной, которого она знала и безнадежно любила, ненавидя. Да разве сочтешь эти юные бутоны на заре жизни?
   Но что там женщины!... Как оказалось, многие мужчины в саду желаний, в саду отравы также бывают ужалены любовью. И этот яд, яд скорпиона, выдаваемый за напиток любви, не имеет противоядия. Он порождает галлюцинации, он сжигает кровь и ведет мужчину к сумашествию, как некогда легендарного бедуина, страдальца пустыни Маджнуна, разлученного со своей Лейли. Изменилась жизнь, но суть ее все та же - не состоявшаяся любовь- трагедия, сводящая с ума.
  
   ХХХ
   Годам к двадцати четырем она научилась понимать требования наглых девок, терзавших ее. Поумнев, она догадалась, что Амазонка странно ненавидит мужчин с благозвучным и благородным именем Евгений. И она стала намеренно избегать их. И опять же странно, мужчины с этим обожаемым ею именем то и дело врывались в ее жизнь.
   И вдруг она догадалась. Оказывается, она начала уничтожать их еще в детстве. Первыми были Женька Алимов и Женька Синикай. Женька Алимов жил окна в окна с нами, и мы привыкли проводить время на нашей уютной лавочке под навесом разросшейся рябины, обсуждая школьные новости или какую-нибудь взрослую чепуху. Он терпеть не мог когда к нам с другой улицы приходил красивый зеленоглазый мальчишка в черной вельветовой коротковатой ему курточке - Синикай. Сияющие глаза выдавали его с головой - он не мог оторвать от меня взгляда. Занимался он в фото кружке Дома пионеров и боксом в спортшколе. И потому, однажды в окно увидев Синикая рядом со мной, Женька сунул ноги в отцовские тапочки и выскочил на улицу. Нам было лет по четырнадцать. Женьку считали специалистом по фонарями, ибо ни один фонарь в нашем околотке не горел больше трех вечеров. Эти фонари со щита городской электросети зажигала через двое суток на третьи моя мать, поэтому с Женькой у нее были свои счеты. Женькина же мать работала в милиции, она ходила в синей форме с погонами, плотно облегающей ее женственные формы и некрасиво курила папиросы модной марки 'Казбек'. Моя мать то и дело взывала к ее гражданскому и материнскому долгу. Но тщетно. Из-за этих дурацких фонарей они вечно ссорились, моя мать обвиняла Женьку. А его мать утверждала, что больше всех на нашей улице, не любившей свет фонарей, виновна была я - капризная и несговорчивая девчонка.
   А ведь они, наши мамы, могли стать подружками. По сути и та и другая были утренними розами, им было бы о чем поговорить.
  Подбежав, Женька Алимов улучил момент, когда Женька Синикай вскочил с лавочки, чтобы продемонстрировать какой-то фокус, и со скоростью падающей звезды приземлился рядом со мной. Склонившись к моему уху, он шепнул горячо и безнадежно:'Знаешь, я буду любить тебя до самой смерти!'
  Я засмеялась. Просто нагло захохотала ему в лицо, вмиг ставшее серым. Я не знала, что такое смерть. Ни Амазонка, любившая такие выкаблучивания, ни Кармен, в подсознании которой едва мерцала догадка о смерти, как о величайшем экстазе, ни тем более наивная Пенелопа,- представления об этом не имели. Мой смех не понравился Синикаю, он угрожающе посмотрел на Женьку, схватил меня за руку и потащил за угол в тополиную аллею. Ах, эта милая. старая тополиная аллея, помнившая и не такое, и та весна моего четырнадцатилетия!
  Я оглянулась. Я навсегда запомнила Женьку, в растерянности стоявшего посреди улицы в огромных отцовских тапочках.
   Синикай прижал меня к дощатому забору, его руки неумело стискивали мои груди и бедра, дышал он, как загнанный:
   -Почему у тебя такая дурацкая улыбка? Тебе все равно, да? Тебе все равно, что я люблю тебя? Ничего, я подожду... Но если ты не выйдешь за меня замуж, я погибну. Я сделаю все, чтобы ты меня уважала. Я буду заниматься боксом или борьбой... Я поступлю в механический техникум. Или в железнодорожный! Или может быть ты хочешь, чтобы я стал военным? Ты только скажи! Мы будем жить счастливо и у нас будут дети, как у всех нормальных людей. Да не улыбайся же ты так нагло!.. Я не могу видеть эту твою улыбку.
   Это Кармен дразнила Синикая.
   -У меня будет еще очень много женихов! Неужели ты один?
  -Я не подпущу к тебе ни одного человека, так и знай!
   - Напугал! Ты подрасти сначала! Тебе сколько лет? Бабушка говорит, у тебя молоко на губах не обсохло. А ты уже в женихи.. Не рановато ли?
   Синикай в беспомощности опускал руки. Я понимала, что он слаб, его страсть не по возрасту сильная ослабляла его, забирала слишком много сил, которые нужны мужчине для возмужания.
  Он преследовал меня несколько лет подряд. Я сбегала от его красной рубашки- символа страсти, который он выбрал по наитию, но он находил меня везде - на танцплощадке, или на городском празднике и молча, затаенно, сузив свои зеленые глаза, наблюдал издалека. Он учился, как обещал, в железнодорожном техникуме, готовясь стать в будущем начальником железной дороги, занимался боксом и держал в страхе всю округу. Его появление сопровождалось тишиной, мелюзга смолкала и выжидательно наблюдала нашу с ним борьбу в перетягивание.
   Но я знала, что он сорвется, что это обязательно случится. Он не подпускал ко мне ни одного парня, как и обещал, молча сопровождал с парковой танцевальной площадки до дома. И вот здесь мне необходима была небывалая изворотливость. Если я не успевала вовремя оторваться и обеспечить себе десять резервных метров до свободы, чтобы забежать в ворота дома, -Синикай тащил меня за угол в темень тополиной аллеи. Он целовал меня неумелыми слюнявыми поцелуями, и когда я его особенно доставала наглостью и равнодушием, в отчаянье бил меня по лицу. Я в долгу не оставалась и между нами происходила настоящая потасовка. Побеждала всегда я. Он падал на колени, и просил прощения.
   Самоутверждаясь, Синикай то и дело дрался, он защищал свою честь запятнанную моей недоступностью. Ему нужна была только я, хотя девчонки не сводили с него взволнованных глаз и маленькие их груди ходуном ходили при появлении этого рослого красивого парня.
   Он бросал в мой почтовый ящик открытки с приглашениями на вечеринки и танцы, билеты на двух серийные индийские фильмы в клуб Завода малолитражных двигателей, обязательно на последний ряд. Иногда добросердечной Пенелопе становилось его жаль и она, уговорив в себе Кармен пощадить Женьку, шла в кино. Это были самые счастливые часы для Синикая. Он был горд и счастлив. Он стискивал мою руку в душной темноте зала и скосив глаза, всматривался в непроницаемо гордый профиль Кармен, пытаясь угадать, что она выкинет на этот раз. Иногда наши походы в кино заканчивались мирно, проводив меня до ворот, он милостиво разрешал мне пойти спать. Но иногда, он держал меня на морозе, не в силах расстаться. Я коченела, и едва не рыдала от злости, а он согревал своим дыханием мои пальцы и оттирал щеки, любуясь заиндевелыми ресницами, превращавшими меня в Снегурочку.
   Из техникума его все же выгнали за драку- мечте не суждено было осуществиться. Он ушел в армию, в морскую пехоту, и еще два года бомбардировал мой почтовый ящик письмами с объяснениями в любви и планами нашего общего счастья. Он даже имена для наших детей придумал. Но я не читала его солдатские письма, ведь я не давала ему слова ждать... А потом я уехала из родного дома. И вернулась только через пятнадцать лет.
   Через пятнадцать лет я снова стояла в тополиной аллее своего детства и вспоминала глупое отрочество, наполненное вином брожения. Уже не было в живых ни моих любимых стариков, ни родителей. И я прошла сквозь Крым и рым, но память о детстве, как о благославенном времени была во мне жива. Память о доме, где я родилась, об этой покосившейся улице на окраине города с порядком деревянных рубленных домов, с затейливыми наличниками на подслеповатых окнах, сработанными руками моего деда, - хранилась запечатленным свитком в глубине моего сердца и помогала мне продвигаться вперед, учиться любить и учиться страдать.
   Кружевная тень старых тополей покачивалась на моих прикрытых веках. В близкой дали белели снежные вершины гор. С них спадали бурные реки, впадающие в арыки. Холодная горная вода по вечерам устремлялась в арыки и свежесть земли и аромат яблок, и запах нагретой за день травы кружили голову. Я улыбалась своим воспоминаниям, той глупой жестокости юности, я вспоминала Синикая, его слюнявые поцелуи и красную, доводившую меня до отчаянья рубашку. Я даже ощущала присутствие его рядом. А когда я открыла глаза, действительно рядом со мной стоял человек. От него за версту несло неустроенностью и перегаром. И только взор суженных зеленых глаз, с затаенной болью, выдал в нем Синикая.
   Он долго говорил, что его жизнь не состоялась, и ничего он не ждет. Тянул какие-то провода в Тюмени, вернулся домой. Вот, живет. Бабенка есть, принимает его таким каков он есть- пьяницей. Только ему от этого ни жарко-ни холодно, как когда-то тебе.
   -Ты меня погубила!.. И успокоиться мне не дано. Не могу и все тут. Я и баб на тебя похожих ищу, и не нахожу. И тогда я прошу Боженьку : Ну, хоть имя ее, чтобы называл я ее сладким этим именем. Выведи на мой проклятый путь такую женщину, чтобы капля твоя была в ней. А он, не дает. Ты меня погубила!
   Было поздно да и невозможно объяснить ему , что погубила его не я, а Кармен.
   Мы прошли до трамвайной остановки, и сердце мое грыз червячок вины. Хотелось скорее уехать, не видеть его глаз, а позже сказать себе, это неправда, это и не Синикай вовсе. Вершины гор невдалеке оставались бесстрастно величественными.
  - Так значит, у тебя все хорошо. Ты в сказочной стране, замужем . И дети есть? Как там, хорошо? Хоть бы одним глазом посмотреть. Знаешь, мне часто снится пустыня. Это пустыня моей жизни. Честно говоря, не знаю, рад ли я за тебя ? Мне иногда тебя убить хочется. И себя тоже.
   Подошел трамвай, я вскочила на подножку. Он смотрел пристально, прощаясь. Звякнул звонок.
   И вдруг он произнес фразу, которая перевернула мне сердце. Резкое движение трамвая заставило схватиться за поручень.
   - А как же я, Маджнун, ужаленный любовью?
   Он произнес поэтическую строку из арабского эпоса о великой любви Лейли, насильно выданной замуж и сошедшего с ума в тоске своей Маджнуна.
   Трамвай покатил по рельсам, и сквозь замызганное стекло я видела как в кино, удаляющуюся фигуру Синикая на фоне рубленых домов с деревянными наличниками и возвышающихся над ними гор. Меня впервые поразил контраст -наличники, петухи над крышей, а за этими горами загадочный Китай, к которому устремлен русский человек. Куда же ведет тебя, русская душа? Куда ты стремишься в своем непостижимом отчаянье? Перевалишь ли ты эти вершины, покрытые холодным снегом тоски? Или сойдешь с ума, как Маджнун.
  Я знала, что теперь никогда Женька не исчезнет из моей жизни, и эту запечатленную в моем сознании потерянность я буду помнить до конца своих дней, чтобы по ночам оплакивать его судьбу, страдать вместе с ним, и просить Богородицу об успокоении его сердца.
   'Матушка Пресвятая Богородица, ты всем нам помощница. Всем ты помогаешь, на путь истинный наставляешь... Не оставь без твоего призора и заступничества раба божьего Евгения. Исцели израненную его душу, подари ему сердечный покой и здравие телесное. Утверди его в жизни, в дороге, в деле, и в доме, чтобы каждый прожитый час приносил ему удовлетворение и успокоение. Смятенный разум успокой его, обиды укроти, и к прощению склони его...Как ребенка защити его своей волей и дай ему наставленья. Приободри его и сообщи ему надежду на будущее, чтобы смело он жил и готовился к великому переходу, к другой жизни, которую он заслужил страданьем своего сердца, верностью своей наивной детской любви.'
   Ах, Женька, Женька! Может бабушка ему обо мне рассказала, о том, что я занимаюсь арабской поэзией? Она всегда его жалела. А он, в библиотеку наверняка пошел читать арабскую литературу. Ему необходимо было понять природу своего страдания, природу женщины - змеи, ужалившей его так коварно и рано.
  
  Молчанье подобно золоту.
  Любовь подобна огню.
  А гнев подобен молоту.
  Заповедь эту в сердце храню.
  А если любовь притворилась огнем?
  А если гнев покорился ему?
  А если вместо молчания крик
  В святой тишине возник
  И в душу проклятьем проник?
  Душа, позропщи
  Потому что любовь
  Под ложью укрылась.
  От страха животного
  Ты встрепещи,
  Если любовь скрылась.
  Богиня Астарта, вернись из Аида!
  Мы гибнем,
  Мы гибнем без правды любви!..
  Египет и Рим,
  Родос и Колхида,
  Вселенная жаждет любви!
  Голос Богини Астарты-
  Царицы ночного неба
  Нас никогда не оставит-
  Так нищий нуждается в хлебе.
  И если сады перестанут цвести
  Если умолкнут птицы,
  И если вместо ливней кровь...
  Знай, что распята наша любовь.
  
  
  
  
   А Женьку Алимова зарезали в подворотне чужого города. Почему он оказался там и почему это случилось именно в день моей свадьбы с Яя, так и осталось для меня загадкой. Мистика какая-то! Но он сдержал свое обещание. Он любил меня до самой своей смерти.
  
   ХХХ
   Отец больше не пришел ко мне. Напрасно я звала его и взывала к его помощи, когда меня душили ночные кошмары и отчаянье. Было ли то решение, которое я приняла с его помощью главным в моей жизни - не знаю. Египет- рубище с прекрасной бахрамой увлек кораблик страсти малый мой, и вскоре мы уехали. К ибисам, к финиковым пальмам, туда где пустынный ветер хамесин крутит воронки древнейших иллюзий, туда где течет Нил, захламленный бедными рыбачьими лодками и шикарными туристкими фелуками. Заросший тиной, задыхающийся, умирающий Нил, в котором уже Бунин не увидел ни одного крокодила, но над которым до сих пор весной поднимается звезда фараонов - божественный Сотис.
   Долгие и счастливые годы мы просто жили и любили. У нас была одна территория- наш счастливый заповедник. Мы были похожи на счастливых жирафов. Мы ели самые нежные листочки с самых высоких деревьев, устремленных в небо. Мы переплетались шеями в объятьях высоко над другими, подбирающими свою пищу на земле. И секс не имел никакого отношения к нашему счастью.
   Я обожала его детские бездонные глаза, в которых еще не появилась боль утраты. Я прощала его капризы и шалости. Эти глаза напоминали мне черные бутоны глаз персидского царя Джанхандара - они тоже видели горние вершины других миров. Яя называл меня мамой, хотя нас разделяли десять лет. Он засыпал, припав губами к моему соску. Иногда ему снились кошмары и он плакал во сне. Я прижимала к себе его не очень крепкое тело с тонкой аристократической костью, целовала седеющие виски и успокаивала:
   - Спи мой мальчик! Все уже прошло, любимый сердца моего.
   Я часто вспоминала перса, его величественную, почти нечеловеческую красоту, его дар, и недоумевала : зачем он мне, если у меня есть такое сокровище как Яя. Египтянин был моим ребенком, а перс оставался утраченным мужчиной моих грез. Мы жили в инцесте и здесь ничего нельзя было поделать.
   -Мама, подстриги мне нотки на нижних пульцах!
   Это я учила тридцатипятилетнего своего ребенка русскому языку, еще там, в общежитии ВГИКа:
   -На руках пальцы. Правильно? На ногах пульцы. На руках ногти. А на ногах нотки. Понял?
   Он был моим единственным ребенком, и во сне я не раз вспоминала, как рожала его, как целовала крохотное тельце, как прижимала к груди, и плакала, когда ему было больно.
   Расставшись, мы не расстались. Просто к сорока годам мой мальчик вырос, я выполнила перед ним свой материнский долг - ведь когда-то я должна была это сделать. Не получилось в прошлой жизни, но долг есть долг ?... Иначе зачем мы встретились?
   Нас не связывали дети, ведь только они могли невидимыми цепями приковать нас друг к другу. Я вернулась домой, чтобы найти другого мужчину, ни мальчика, ни подростка. Настоящего мужчину, который дал бы защиту Пенелопе, обуздал кобылью спесь Амазонки и утолил неистовую страсть Кармен. Но высота моей печали была так огромна, что поднимающие на меня глаза мужчины, казались мне пигмеями. И дар перса совсем не радовал меня.
   Через годы моих бесплодных скитаний по жизни, городам и весям и совсем не радующих меня побед, я получила письмо, написанное детским почерком : ' Мама, любимая! У меня две девочки, я их очень люблю. Аллах подарил их мне вместо тебя. Но никто, и ничего, и никогда не заменит мне тебя. А я буду ждать нашей встречи на небесах.'
  
   ПЕНЕЛОПА ЯЯ
  Я уйду, тебя изведав,
  Я уйду,
  Я уйду, тебя изведав,
  В том саду.
  Я уйду в иную пристань,
  В сад иной,
  И другой мне станет близким,
  Кто-нибудь другой.
  Я уйду, тебя изведав,
  Не солгу.
  И другой мне стиснет руки,
  На снегу.
  Сад ли? Снег ли? Пыль пустыни?
  Все равно.
  Голубеет и искрится
  Белое вино.
  
   ВОИН ЛЮБВИ
  
   Однажды Кармен села в незнакомую машину, хотя это не соответствовало нашим принципам. Время было позднее, скорее хотелось добраться до постели. Накрапывал дождь, готовый превратися в ливень - она торопилась.
   Когда она протянула деньги за проезд, ее руку твердо отвели. Она стала настаивать, опять же, это было не в наших принципах.
  -Я не возьму денег.- сказал хозяин машины. Отчетливая хрипотца в голосе, могла принадлежать только мужчине, знающему себе цену.- Я никогда не беру денег с женщин.
   Кармен взбеленилась.
   -Сейчас я пассажир, а не женщина.
   -Неужели?! - засмеялся он звучно и громко.- Но и я ведь не таксист. Впервые встречаю женщину, которая не хочет принять столь ничтожного подарка, как катание на автомобиле.
   -А в этом и дело! - воскликнула Кармен.- Кто же вы?
   -Я - Одиссей. Я плыву по этому морю жизни за Золотым руном. Моих спутников уже давно нет на свете, а я не могу добраться до своего острова. Знаете эту легенду?
   - Знаю. - сказала Кармен. - Знаю.- эхом повторила Пенелопа, изо всех сил пытаясь вырваться на свободу из стягивающего корсета Кармен.
   -Я все понял.- продолжал он. - Вы относитесь к женщинам, которые берут только дорогие подарки.
   -Бесценные!- уточнила Кармен. Ей стало интересно. Она потянулась за сигаретой, чтобы в мерцающем огне зажигалки разглядеть гордеца. Но сделать этого не успела. В следующую секунду ее бросили на сиденье. Бросок был решительным, яростным и неожиданным. Да, это было неожиданно, но она успела подумать своим быстрым умом, что именно этого ощущения ждала так долго. Ибо это и было решение мужчины, которого так боялась Пенелопа и которое игнорировала и заменяла своим Амазонка.
   Она сопротивлялась и кричала, но чем были ее кулачки для быка страсти, чресла которого оказались столь мощны! Она кусалась и сопротивлялась, пока не услышала запах самца. Струя вожделенного мускуса одурманила ее сознание, и она впервые в жизни растерялась. В это время часы пробили двенадцать и похоронили Кармен в темной пропасти ночи. Открыла глаза Пенелопа, наконец, дождавшаяся своего Одиссея. Вернувшись из дальних странствий, наполненный временем и пространством, Одиссей заставил Пенелопу забыть об огромном мире за пределами их маленького острова, исторг все ее печали и наполнил животной радостью разделенной любви.
   Она осознала счастье- быть его рабыней, и забыв о себе, целовать его ноги. Она еще не успела привыкнуть к постоянству этого счастья, как Одиссей на время исчезал за пределами Ойкумены, куда влекла его жажда жадного познания, а она страдала без него, без его поцелуев и без его голоса с отчетливой хрипотцой. Работа стопорилась. Она не находила в русском великом и могучем языке эквивалентов для выражения души великого Лабида или иронии Имру Уль- Кайса. Это была не работа, а адская шлифовка слов, потерявших для нее свой великий смысл. Напрасно ее торопили редактора издательства - переводы не продвигались. Она словно отрабатывала барщину в рудниках ставшего бессмысленным труда.
   Она готова была ждать его, ждать до бесконечности и жить ради него, подчинив свою жизнь только ему, но ей мешали Амазонка и Кармен, вторгавшиеся в ее жизненный распорядок в соответствии с не прописанными черным по белому законами этой странной жизни. И когда он появлялся, все освещалось сиянием, в линзе ее арабского языка радужно сверкали бриллианты любимых слов, извлеченные из-под песка столетий.
   'О, друзья! Видели ли вы когда-нибудь в жизни другую жертву, которая бы плакала от любви к своему убийце?'
  
   Его звали Алекс, Александр. Человек этот был непредсказуем. О нем много говорили и писали в прессе. Его имя трепали, как, впрочем, имена многих других, и это его изрядно раздражало.. Александр успевал все - писать картины и книги, бродить по свету в поисках чего-то необходимого только ему. Он появлялся неожиданно, и также неожиданно исчезал, хотя час назад никуда не собирался.
   Каждый раз, когда он куда-то уходил, я подозревала, что он уходит из моей жизни. Подушка хранила его запах, и куда он ушел - за сигаретами в универсам или улетел в Китай,- я не знала.
  
   КАРМЕН АЛЕКСАНДРУ
   Сгораю,
  Горю черным пламенем
  В пепле адовом.
  До полночи,
  Черной полночи
   Тело твое
   Кусала- гладила.
   Клочья разбрасывала!
   Звала тебя небом,
   Холодным, неласковым.
  Звала тебя хлебом
  Долей голодного...
  Ах, где та старуха
  С волшебным огнивом?
   ххх
  Стал мрак пустыни одеяньем,
   Тела, безумствуя, мерцали.
   И как заветное преданье
   Себя друг-другу отдавали.
  Сжимались кольца хищных змей,
   Броски их резкие грозили,
  И становились все сильней!
   Как на Галгофу восходили.
   О, дай мне жребий вынуть прежний,
  К ногам твоим в любви припасть,
   Уснуть в мучительной надежде
  Изведать снова ту же страсть!
  
   ПЕНЕЛОПА АЛЕКСАНДРУ
  Я- Хлоя,
  Дочь земли и трав.
  И этот синий круг небес
  Каждое утро
  Сначала
  Рождается под моими веками.
  Я открываю глаза...
  И долго не могу понять:
  Где кончаются мои глаза
  И где начинается небо?
  А мой любимый Дафнис говорит,
  Что просто мы живем на небе
  И поэтому
  Мы-Боги.
   ххх
  Ты мне сказал,
  Что мы
  с тобою Боги. Но потом,
   Когда ты уехал
  Не на небесной колеснице,
   А в вагоне второго класса
   Международного поезда,
   Пропахшего людьми,
  Их ветреными судьбами,
   И его растаявшие
   В ночи огни
   Превратились
   В огромную тоску,
   которая продолжает
  Душить меня по ночам...
  Я поняла,
  Что были мы с тобой
  Совсем не Боги,
   А просто маленькие
  жители Земли
  На разных берегах
  Большого моря.
   Но через время и дожди
   Я с напряженьем вглядываясь,
   Вижу-
   Глаза твои
   Отчаянья полны,
  И зелены они,
   Как северное море,
  Лежащее у наших ног.
   ххх
  Мрак пустыни и моря -
  Сиди-Абдурахман.
  
  Ветви, скрюченные горем,
  Деревьев низких
  Святой обман.
  
  Пустынная мгла,
  Взвилась белея,
  Зыбучие пески легли кругами.
  Была у меня мечта
  Лелейная
  Обнимать тебя
  Горячими руками.
  
  Обнимать и только,
  Глядя,
  В стрельчатых ресниц
  Завесу.
  Руки твои смуглые
  Гладить
  Белоснежной ладонью
  Невесты.
  
   АЛЕКСАНДР О СОТВОРЕНИИ ЛЮБВИ
  
  Не было Везувиев,
  и конечно,
  Помпей.
  Нечего было извергать
  узкогорлым вулканам.
  Боги недр
  еще не додумались
  огненными клинками
   вспарывать
   дремлющую в неге
  зеленую планету
   и разрезать ее тело
   на куски континентов.
   Разрушение
   еще не было возведено
   в ранг величественного
   созиданья.
   Но вот материки раздвинуты
  интригами вод и огней.
   И на миллионы лет
   горечью расставания
   огромностью расстояния
   уже тогда
   между мной и тобой
   легла беспредельность
   Великой воды.
   Милая моя!
   Ты помнишь,
   как цветы
   посылали друг-другу
   воздушные поцелуи
  раскрытыми бутонами
  жадных ртов?
   И деревья дрожали
   от страсти,
   ласкаясь листьями?
   Безумным упоением любви
   взволнованы пространства
   Рая,
   название которому было
   - Земля!
   И как был смел я
   в погоне за тобою-
   самкой быстроногой.
  Одетый только в страсть,
   я гнался за тобою,
   не замечая
   ни тигров, ни иных зверей
  опасных.
  
  
  Охали ветви,
   ушибленные моим
   твердокаменным лбом.
   Под убегающими ногами самки
   вздрагивали потревоженные травы.
   Грудь самки маячила в ветвях.
   Твои набрякшие сосцы
  манили до ломоты в зубах.
   Давили ноги
   в прах истлевшие листы,
   протяжно охающие
  под моими пятками.
  Мои глаза,
   вобравшие цвет всех звезд
   ночного небосклона,
  устремлены были отныне
  только на тебя.
  На равнине в зелень упала ты,
   головой на запад,
   носки вонзила в восток.
   Руками схватилась за север и юг.
   Вздрагивали ягодицы
  в озере ночи полною луной,
   самца распаляя.
   Дышал над ней самец,
   напором быка,
   не отрывая глаз от вожделенья.
   Перевернулась,
   раскинула руки,
   с потного брюха влага стекала
   и капала на землю.
  Так жаждал я впервые.
   Не ведал
  я красоты такой и неги
   в своей животной жизни.
  
   А ты, и впрямь,
   была похожа на мир,
   который видел я перед собою
   ежечасно!
   О, эти икры прыгающей лани!
   Зарей алевший игривый рот,
   и пояс,
   извивающийся стеблем
   цветка диковинного!
  И поднял он ее над собою,
   окуная распростертое тело
   в лунную реку,
  и понес...
  Впервые самка плыла по небу,
   и видела небо,
   не в высоте,
   а под собой.
   Крепкими были руки
   у этого неба.
   Твердо ступали его ноги.
   Бездонностью веяло от его силы,
   и утонула она в нем,
   доверяясь.
   Плечо к плечу.
   Объятье в объятье.
   Сердце в сердце.
   Жизнь в жизнь!...
  
   Придя в мою гавань, Алекс становился тихим и уютным. Он любил сидеть в кресле и тихо радоваться, наблюдая за мной. За тем, как я ищу место его подаркам, или пеку пирожки с яблоками, его любимые, и завариваю для него крепчайший чай.. Из Алма-Аты он появлялся с корзиной огромных краснобоких яблок, из Сицилию привозил мелкие и сладкие апельсины. Это я знала наверняка. Я знала, что из Англии он привезет мне английский костюм, а из Парижа тюбики, баночки, скляночки. И все же он был непредсказуем. По ночам он шептал Пенелопе слова ужасные, нежные и безумные. Часто это был набор бессмысленных слов, но в них не было агрессии, и они звучали музыкой. Пенелопа умоляла его повторить прекрасные гадости, смысла которых так и не разгадал до конца Фрейд.
   Утром он укрощал Амазонку спокойным проникающим в тайники ее души взглядом.
   -Уймись, я не хочу никаких авантюр!
   С Кармен он не боролся, он дразнил ее. И она обессиливала, ведь это был ее собственный прием.
   Вскоре я поняла, что он удивительно легко приспособился к нам троим. Однако Пенелопе доставалось больше любви и ласки, ведь он звонил по ночам, и приезжал часто в ночь. Едва она хотела сказать ему что-то очень важное, выстраданное ею в его отсутствие, он словно предчувствуя это, сбегал к жене, оставляя ее мучиться ревностью.
  
   ПЕНЕЛОПА АЛЕКСАНДРУ
   Молчит твой телефон который день.
   Прожить без тебя все же можно.
   Но к окну твоему под сиренью
   Кошкой крадусь осторожной.
   Стану кошкой скользящей,
   Стану птицей летящей,
   Стану ветром покорным
   От любви непритворной.
  Только помни меня!
  Дверь распахнута в память любви.
  Память сердце твое покорит.
  
  Позвоню - дрогнет тень на стене,
  Помолчу и услышу молчанье.
  Знаю все наперед, как во сне
  Шторы белой шальное качанье.
  Но я , стану кошкой скользящей,
  Но я стану птицей летящей,
  Но я стану ветром покорным
  От любви непритворной...
  
   ПОЗДНО, ЛЮБИМЫЙ!
  
  Смерть Алекса застала ее неожиданно. Загорелся экран телевизора и она увидела мистерию его похорон. Усыпанный цветами гроб выплывал над огромной толпой его друзей и почитателей. Видение в новостевой программе продолжалось всего минуту, но этого было достаточно, чтобы умереть. И уже утром, преодолев самолетом три тысячи километров, она стояла на коленях у его могилы, беспомощно сжимая в кулаках мягкую кладбищенскую землю.
  В мире была весна, просторным миром правил май, великолепный и свежий.
  Их разделяли всего два метра. Ей хотелось плакать, но она не умела. Злые всхлипы Амазонки сотрясали ее плечи, но ни Кармен, ни Пенелопа плакать не умели. Ее шоколадные глаза, в которых увязали мужчины были сухи и зорки. Она видела ими то, что не разглядеть другим женщинам, в потаенные глубины которых не заглядывали Одиссеи, не дарили самого ценного - опыт и силу любви.
  Она видела как расслабленно покоилось его тело, поддерживаемое бортами лодки, унесшей его навсегда. Как разгладились морщины на лбу и разметались серебряные пряди волос. В углах рта всегда горячего и влажного, и сейчас таилась усмешка. Пальцы художника, всегда сухие и гибкие, которые она так любила целовать были покрыты серыми пятнами воска. Она была уверена, что вот-вот разомкнутся темные очи кудесника, вобравшие в себя всю красоту мира, в который он был безмерно влюблен... разомкнутся уста его сладкие и скажет он слова тайные, несказанные, которые небом запрещено произносить живым...
  Но вздрогнула она от прикосновенья к своему плечу, и подняв голову, увидела перед собой небрежно одетую женщину. Лица ее, израсходовавшего жизненную силу, с лучиками морщинок вокруг глаз глубоких и темных, она не знала. Но голос... Этот воркующий, всегда волновавший ее голос... В нем тоже жила тайна, может быть, одна из самых великих женских тайн... этот голос связывал ее с родной Алма-Атой, с ее беспредельным и чистым небом, с ее осенней листвой, ковром покрывающей сухую звенящую землю С ароматом ее знаменитых яблок, которые корзинами привозил Алекс в Москву, и нежным прикосновеньем, наполненных солнечных светом персиков.
  -Приехала! Приползла! Я знала, что ты будешь здесь. Я в этом нисколько не сомневалась. - знакомый, всегда волновавший ее голос, в тайне которому она завидовала, звучал сейчас весело и кокетливо- Добро пожаловать! И Миша знал, что ты приедешь, он не хотел меня сегодня пускать сюда. Но с неизбежностью нельзя бороться. Надо с ней смириться и встретить ее, всего навсего посмотреть ей в глаза. Я пришла, чтобы посмотреть тебе в глаза, дорогая. Разве я не имею права посмотреть тебе в глаза?
  Это была Элеонора. Они не были знакомы, и никогда за эти годы не виделись, достаточно было голоса, который мучил ее своими нежными воркующими вибрациями.
  -Я представляла тебя именно такой.- продолжала Элеонора.- Алекс ведь от меня ничего не скрывал. Не веришь? - она усмехнулась как-то игриво и нехорошо..- Я знала все. Что ты любишь апельсины, и терпеть не можешь молоко. Что ты носишь серебряную цепь на левой ноге, и педикюрша делает тебе белую лунку на больших пальцах ног, как это принято в твоей любимой Африке или на Аравийском полуострове... У тебя идеальные пятки, и родинка на левой коленке. И такая же золотистая на левой груди. Я знаю, что ты любишь творить в постели, и даже какие прически ты делаешь на лобке. - легкая игривая артистическая интонация резко сменилась трагическим восклицанием- Потому что я ненавижу тебя! Как можно только ненавидеть свою соперницу, женщину, мерзавку, дрянь, укравшую у меня мужа!
   Пауза была недолгой. Элеонора должна была выговориться. Действительно, она пришла сюда ко мне. И я спокойно смотрела в ее поблекшее лицо, наблюдая игру солнечных лучей, скользящих по ее губам.
  -И вот ты лежишь теперь на его могиле... Он там!.. Там он теперь отдыхает от своих путешествий и командировок, от распрей, скандалов, от забот о семье, от нелюбви и ненависти ко мне... Но ведь ты не победила! Ты не могла победить меня, при всей твоей сумашедшей изобретательности!
  -Но я ничего не изобретала!- наконец выкрикнула Пенелопа, поднимаясь с влажной земли. Она стояла на коленях, и Элеонора высилась над ней, подобно покачнувшейся Пизанской башне. - Я никогда ничего не изобретала! Я просто любила и всегда ждала его. Я любила его и все...
  Казалось, Элеонора этого не услышала. Взгляд ее темных слегка мутноватых глаз был направлен куда-то вверх в синее -синее небо, в котором солнце плавало, как янтарь. Но утренние лучи, не набравшие силу, грели слабо. Земля влажная с утра слегка парила, подсыхали свежие могилы и распрямлялись притоптанные вчера людьми травы.
  -Мы встретились, когда нам было по двадцать лет. И я лепила его годы! Понимаешь ты, что такое годы жизни с человеком, одержимым сумашедшими идеями? С человеком, который все время убегает из дома! А ты должна переживать, не спать по ночам, смотреть в окно, вздрагивать от звука проезжающей мимо окна машины, от телефонного звонка - как бы с ним чего не случилось, с этим безумцем! Ты даже рюмки горечи не испила от той безмерной скорби, которой я поила себя двадцать пять лет нашей жизни!
   Правая рука Элеоноры была воздета к небу, его она призывала в свидетели. Пряди темных крашеных волос трепетали от легкого свежего ветерка. Я увидела ее на сцене провинциального театра, репертуар которого состоит на классической английской драматургии, в которой слишком много пафоса, утратившего современный смысл.
  -Ты даже представить не можешь, что это за срок! Он убегал от меня, прятался, он изменял мне, он бросал на меня все неустройство нашей жизни. Мне казалось, что я не выдержу. Но нас связывал Миша, наш сын. А ведь до десяти лет мальчик не показывал признаков нездоровья, он был весел, энергичен... Хотя что ты можешь понять, бездетная молодая эгоистичная женщина. Стерва... Суть твоей натуры здоровый эгоизм. Впрочем, не буду я анализировать твою натуру. Зачем это теперь?
  Резким движением она разомкнула замок сумки
  - Давай лучше выпьем. За него. За его упокой. Пусть он успокоится. Он мечтал о покое, домике в деревне, рубленой баньке, о рыжей пушистой кошке и собаке - огромной кавказкой овчарке. А я ему не разрешала дома держать даже попугая.
  Вдруг она засмеялась. Нехорошо, громко, неуместно. Вынула из сумки два граненых стакана, старых, какие теперь только в комиссионке можно встретить, и увидев удивленный взгляд мой, направленный на эти мутные стаканы, сказала:
  -А это его любимые. Из гаража. Я их здесь, зарою вместе с ним. Его больше нет. Я свободна и несчастна не более, чем другие вдовы.
  Пенелопа видела, как Алекс разомкнул веки под двухметровой толщей земли. Глаза его взирали из могилы с удивлением.
  Элеонора тяжело опустилась на колени, легкий ветерок, ткнувшись в пряди ее волос, притих, потерялся. Поставив на землю стаканы, вынула из довольно объемной не дамской сумки бутылку водки, темную горбушку хлеба. Протягивая ей граненый стакан, произнесла с капризной интонацией:
  -Видишь, я рассчитывала на тебя. -стакан был полон до краев.- Пей..
  Она приблизила стакан к своим мягким губам, покрытым легкой розовой всегда молодящей женщин помадой, и прикрыв темные ресницы, на которых тут же заиграли солнечные лучи, как-то медленно, с наслаждением, будто это вовсе и не водка была, начала пить. Недопила и щедрой рукой плеснула на землю. Алекс вздрогнул, и медленно поднеся руку, запачканную воском свечи, стер со щеки горькие капли влаги. Уста его не отверзлись, но Пенелопа услышала:
  -Вы же знаете, я не люблю иметь дело с пьяными женщинами. Да еще с вами обеими! Это уже слишком.
  -Пей! - приказала Элеонора. И вдруг добавила со вздохом- Тебе ведь тоже тяжело.
  Я выпила, не ощущая горечи напитка.
  -Тот кто помог кому-нибудь умирать, и сам умеет умереть. Я бы умерла, но мне нельзя. На кого я оставлю сына? Умирая, он думал о тебе. Твое имя шептали его бледные губы. Я ненавидела его в его последние минуты!...
  -Зачем ты требовала от него возвращений? - я должна была задать ей этот вопрос.- Я никогда не удерживала его силой. А ты требовала возвращений. Почему ты однажды не отпустила его навсегда?
  -А почему я должна была это сделать? Почему я должна была отпустить его к тебе - молодой, отдав ему свою молодость? Он должен был мне, он был мой должник! Я создала ему дом, обстановку, в которой он мог творить. Я трудилась годы, изо дня в день. Я терпела лишения, которые тебя не понять. Мои бессонные ночи и слезы у постели сына- это было только мое горе. А он в это время всего лишь пе-ре-жи-вал! Он в это время рисовал снега Килиманжаро, он сидел в Москве, издавал свои книги, изучал какие-то новые религии. Он появлялся на день, на пять дней, и снова исчезал.. Нас связывал сын. Только Миша. Мальчик нуждался в нем, может быть, больше, чем я.
  - Твоя поза слишком благородна, Элеонора! Ты разрушала его все двадцать пять лет, ты растаптывала его уверенность в себе, в его талант..
  -Талант! Да вы все как с ума посходили- талант, талант! Он сделал десяток удачных документальных фильмов и пару книг, и ты это называешь талантом? Он рисовал в свое удовольствие. А почему бы не рисовать- удачливому кинодокументалисту, перед которым открыт мир. Кем он был? Средним гражданином, плохим семьянином и посредственным самцом. А вы- талант, талант! И если и талант, значит, ему нужно было все прощать? А кто лелеял этот талант? Я ведь не только грунтовала ему холсты для его будущих картин, я создавала ему перспективу будущего, каждой минутой своей жизни. Я служила ему, как рабыня! И что я получила взамен? Где моя реализация, реализация моих талантов? Где тот покой, на который я расчитывала в зрелости? Где деньги, которые он зарабатывал? Он не оставил ничего! Только горечь. Такую горечь, что и водкой не запьешь. Он каждый день утверждал свою творческую состоятельность, топча меня, мою жизнь.
  -Неправда! Ты понимала, что расставанье неизбежно, и ты должна была принять это решение. Но ты держала его на привязи боли и вины, ты даже своего сына сделала заложником
  -Сына не трогай! Он не причем!
  -Да, это так. Но ты знала, что у тебя есть все противопоказания, чтобы не рожать. Ты снова обманула Алекса. Зачем, пять лет ты боролась с Богом? Пять лет бегала по врачам ? Чтобы удержать его, который уже уходил из под твоего контроля.
  -Да, мне нужно было удержать этого бродягу!
  -Тебе не нужен был ребенок, тебе нужно было удержать Алекса.
  -Но я верила, что удержу. Я верила, что спасу нашу любовь. Почему ты считаешь, что я была только эгоистичной? Почему я не имела права быть наивной и глупой? Жизнь предлагает бесчисленное множество путей, я выбрала этот. Каждый человек находится в плену своих дурных мыслей.
  Я вдруг очнулась.
  - И каждый отвечает за свои дурные мысли.- произнесла я обреченно.- И ты, и я, и он...
   Сердце гулко стучало. Алекс настороженно взирал на нас, ловя каждое слово.
  - Ты права. Ты действительно имела право своего пути.. Ты имела это право. Прости меня, Элеонора. Но зачем было идти до конца, до смерти?...
  -Я боролась за свою любовь! Я очень его любила. Я любила его как сумашедшая. И могла совершить ради него любую глупость.- слезы выкатились из ее темных глаз и медленно поползли по раскрасневшимся щекам.
  Пенелопа обняла ее мягкие плечи.
  -И все же ты виновата, Элеонора. Надо было отпустить его давным-давно, лет двадцать назад. И у тебя была бы другая судьба.- сердце ее снова наполнилось неизбывной тоской.- Он был ребенком. Твоим ребенком. Этого ты не поняла. Ты должна была это понять и отпустить. Но ты жила в инцесте, а это рано или поздно наказуемо. В инцесте не рождаются здоровые дети. Все, все, я поняла, дается нам для испытания. Не для наказания, а только для испытания. И ничего нельзя удержать насильно. Человек- существо свободное, сколько бы мы не говорили о его долгах и обязанностях. Насилуя, мы разрушаем, убиваем любовь. Ты убивала его, каждый день, каждую минуту и всю вину свалила только на него. Ты была его матерью, каждый мужчина - это маленький мальчик, и каждая женщина мать своего мужа. Он убегал от тебя, он капризничал, пил, он был лишь твоим ребенком, нуждавшимся в свободе. Твоя материнская вода и его воздух Близнеца были несовместимы...
  -Поздно. Все поздно.- горько произнесла Элеонора.-Он ушел и уже не простит меня.
  И вдруг я ощутила слезы. Благодатный, освободительный поток извергнулся из моих глаз, и я упала на могилу того, кто был единственным мужчиной, которого жаждала моя душа, и я кричала, потому что знала, что он слышит меня:
  -Ты должен был разорвать этот узел! Ты должен был, любимый мой, должен! Но поздно, слишком поздно. И всей силой моей любви я не могу изменить ничего, хотя твои волосы продолжают расти и ты слышишь меня, любимый!
  
   НОЧНЫЕ СВИДАНИЯ
  Он умер, оставив мне тоску, которая продолжает душить меня по прошествии стольких лет! Еще он оставил свой голос на магнитофонных пленках и строки, нацарапанные на сигаретных обертках. Его картины были словно окна в моих стенах. Я смотрю на горы, к которым он всегда стремился, на их снежные вершины, будто они рядом со мной, за этим окном моей обыкновенной московской квартиры на Юго-Западе. И я пытаюсь понять душу вечного странника Одиссея. Каждый из нас всей жизнью своей пытается что-то понять. Один - как зарабатываются деньги? Второму необходимо понять - почему он мал ростом? А третий всю жизнь думает над тем, как же распорядиться своей властью, неизвестно зачем свалившейся ему на голову!
  Алекс же пытался понять, как приходит любовь и куда она уходит? Его вопросы были глобальны. Он знал, что существует ответ. В этом огромном мире, у Вселенной есть ответы на все не значительные и самые глобальные вопросы.Человек рождается для того, чтобы отвечать на них. И получив ответ, человек умирает, хотя душа его продолжает жить в памяти любивших его, и в другом мире, далеком и незнакомом, она живет крошечной монадой, она живет в ожидании воскресения и встречи с любимыми.
   Когда-то Алекс любил Элеонору, но это было много лет назад. Любовь ушла, но Элеонора продолжала колдовать своим голосом. Потому что она не ответила на главный вопрос своей жизни - зачем ей нужен Алекс?
   Она была подобна сирене, завлекающей моряка в пучины, из которых нет пути назад. Он рассказывал, что его часто обманывали женщины, которые приходили в его жизнь и легкой походкой уходили утром или через несколько месяцев,- не важно, оставляя в его душе лишь слабый трепет и вину за то, что женщина надеялась на него, а он не оправдал ее ожиданий.. А меня он встретил слишком поздно.
  В своих снах я стала встречаться с ним гораздо чаще, чем это было при его бродяжьей жизни. Когда он умер, мы стали встречаться на берегу черного степного озера Кургальджино, в далеком степном заповеднике. Как-то он привозил меня сюда любоваться фламинго. Розовые американские птицы избрали это странное озеро, расположенное на задворках мира местом для любви.
   И мы последовали их примеру.
   В моих снах Алекс играет на флейте грустную не земную мелодию. Послушать его приходит желтоволосая степная ведьма Албасты. Страшная, жестокая, одинокая и бездетная бродит она вокруг озер и стоянок людей, вмешиваясь в их жизнь и губя ее. Гнев ее всесилен, месть страшна. Албасты - вечна, она не знает смерти, но и она устала жить без пристаница и любви. И все же любовь посещает ее жестокое сердце, но это случается раз в несколько столетий.
   Албасты расчесывает костяным гребнем мои волосы и уговаривает. В голосе ее слышны легкие интонации Элеоноры: 'Поплачь, сестра. Ему будет легче.' Но если я заплачу, проявлю слабость, коварная ведьма вырвет мою печень, и тогда уже я никогда не увижу Алекса ни в в моих снах, ни в другой жизни. Я упрямо молчу, спокойно вглядываясь в жгучую темень узких глаз степной дивы. Я не боюсь ее, и даже жалею. Одиноко обречена она бродить по бескрайней степи, не зная ни покоя, ни любви. Желтоволосое перекатиполе, похожее на женщину. И что из того? Не из глубинной ли обреченности, лишившей ее радости любви, эта ведьма страдает, творя зло и насилие, которые должны быть противны женской природе? Бедное, бедное, злое созданье...
   Белеет вдали череп сайгака, в пустых глазница темень, как в сердце Албасты. Лучики звезд, они так близки здесь, играют на поверхности черного озера, гоняются друг за дружкой, рисуя мерцающий свет. Флейта Алекса жалуется звездам. Он занят только музыкой. Его бездонные глаза не видят меня, но эфирное тело ощущает каждое мое движение.
   Шорох розовых крыл, как шорох падающих листьев на серый асфальт алма-атинских улиц в октябре.
  -Пора. - тихонько говорю я.- Птицы просыпаются. Пора возвращаться. До встречи, любимый!
  Флейта умолкает, словно в горней вышине оборвалась самая слабая струна небесной лиры... Слабое дуновение ветерка растворяет мое видение, и еще не открыв глаза, я прижимаюсь к телу очередного любовника и целую его теплую спину.
   Я живу.
   А Алекс умер. На сигаретных обертках остались его строки, торопливые и неровные. Впрочем, вдова издала посмертный сборник стихов. Но те, что посвящены мне, торопливо нацарапанные на сигаретных обертках, случайных бумагах и оборотной стороне квитанций, - принадлежат только мне.
  
  Лодка Харона по темным водам плывет.
  Снова Харон чью-то светлую душу везет.
  Чья ты душа, отвечай, отвечай!
  Ты не имеешь права молчать.
  Нарушь молчанье веков, ответь!
  Я на берегу любви презираю смерть!
  Я на берегу любви выбираю жизнь!
  Ты душа моя, поверь, поверь!
  Ты душа моя, проснись, проснись!
  Сердце Харона холодный комок,
  Бедный Харон знать любви не мог.
  Тысячелетия мимо, мимо...
  Душу он увез своей любимой...
  
   БИОХИМИЧЕСКАЯ РЕАКЦИЯ
  Безмерная тоска душила меня по ночам, хотя дни катились накатанной дорогой только вперед. У жизни свои законы, и после самых страшных катастроф, она оставляет за собой право давить, требовать, заставлять, улещать... Попробуй ее пойми!
  Но Амазонка, как всегда была в фаворе. Днем думала она.
  Амазонка: Идиотка, не смей есть! Что это ты расповадилась заглядывать в рестораны? Талия шестьдесят восемь сантиметров. С каких это пор ты пытаешься удовлетворить себя едой? Ничего подобного не будет! Два раза в неделю шейпинг. Не щадя себя. Грудь, а это твое главное богатство, телесное, конечно, должна всегда быть на виду. Не прячь же ты ее, дура! Так бы сказал Алекс. Приди, и положи их на стол заказчика. И чтоб было видно родинку на левой груди - вырез поглубже. Ну, дура. А умный Алекс бы вначале поревновал, а потом бы сказал: Ну, и чудесненько! Жить надо!
  Кармен: Мужчин не вижу! Неужели символ страсти - Агутин? И вообще, если все так плохо, не нуждаемся ли мы в психотерапевте? Теперь это модно. А то что модно, наверняка имеет необходимость. У моды есть свойство угадывать самую насущную потребность души. И тут уж никуда не деться!
  Кармен прокляла себя за эксцентричную идею, потому что когда психотерапевт появился, ей ничего не оставалось как стать крайней. Появился он совсем не неожиданно, - мысль, изреченная Кармен, смоделировала его приход.
  Возможно все было бы по другому, если бы доктора знали не Евгением Но вот он падает на голову Кармен, которая со свойственной ей артистичностью вымогает из него подробности биографии и его привязанности, совращает и заставляет биться в пароксизме страсти. А в половине двенадцатого вызывает такси и отправляет его поездом в Ростов, где он работает на кафедре психотерапии Медицинского института.
  Он звонит, просит встречи. Он хочет нас, или кого-то одну из нас, пока не ясно. Любой психотерапевт- это всего лишь мужчина, натворившей в прошлой жизни кучу бед. И чтобы разобраться в хитросплетениях мозговых извилин и человеческих судеб ему пришлось стать психотерапевтом. Он крепок. Лысоват. Бородат. И это нравится Пенелопе. Ведь ее папа, которого она помнит и любит по прежнему, как в детстве, тоже был крепок, лысоват и бородат. Ее папа-обольститель женщин, из породы Дон Жуанов, прошу не путь с Казановами - это совсем другой сорт мужчин , - больше не приходит к ней во сне, не разговаривает с ней, не утешает и не дает советов. Это ненормально. Папы должны давать советы и взбучки, должны стыдить, напоминать о чести и совести, страшить и оберегать своих девочек. И даже наказывать. Когда у девочек нет папы - это не просто плохо, это трагично. Девочка творит Бог знает что и ей уже не разобраться в трех соснах. Приходит время и ей становится необходим психотерапевт
   Поэтому пусть будет психотерапевт. Или другой мужчина, в чем-то, хотя бы слегка напоминающий папу. Еще тогда, в детстве, когда папа ушел, она знала, что будет тосковать по нему и искать всю жизнь. Она ускоряла шаг на улице, если ее взгляд притягивали свободно развернутые плечи объекта, мощные бедра, сильные ноги. Она противопоставляла свою собственную хрупкость силе мужчины, который оказывался рядом с ней. Не важно где и не важно кем был этот мужчиин. Она понимала только одно, всей женской силой, она хочет любить... Но не может!... Господи, почему?
  Доктор Случевский высоколоб, силен, бородат, в нем смешалась родниковая кровь семито-хамитов со славянской - текучей, проникающей, утоляющей жажду самых жадных. И сам он жаден, жаден до знаний, до красоты, до воли, до ощущений. .И потому самое главное чувство гнетущее его постоянно- неудовлетворение. Глаза, которые он прячет под очками всегда печальны, как у человека, чье сердце заклято. Много, много натворил он бед в прошлой жизни, да может и не в одной! Доктор беззвучно страдал, и изучая Фрейда, был идеальной моделью для изучения самого себя. Он бежал от трех жен, от детей, он постоянно двигался по свету, чтобы понять через себя и психоанализ какую-то тайну. Какую? И сколько места в ней занимала женщина, Пенелопа так и не узнала, хотя просила его разъяснить - что же есть любовь? Откуда она возникает и куда исчезает? Ведь этого так и не объяснил ей Александр. А значит, на этот вопрос придется отвечать ей.
  В докторе ничего не было ни от Алекса, ни от Дона Жуана, который был лучшим психоаналитиком своего времени и неустанно совершенствовал знания не столько с целью соблазнения женщин, а для искусства любить и быть любимым, как ее отец. И как Алекс.
  Доктор не верил женщинам, поскольку был жестоко обманут ими. Он не умел быть легкомысленно-снисходительным к женщинам, как отец, и не умел прощать, как Алекс. Он не верил им и все время ждал от них подвоха, потому боялся дарить свою любовь. Он не любил, он жаждал, и этим они с Кармен иногда были близки. Зачем любить, если механизм любви - ему, доктору, представлялся вполне ясным, основанным на биологическо-химической реакции двух организмов, заключенных один в мужское, другой в женское тело. Его мужское тело здоровое и сильное желало, жаждало...Но сердце... раненое сердце больше никого не жалело. В голове же была болотная топь, и чем больше он изучал Фрейда, тем больше увязал в неразрешимых проблемах. Идя через болото, очень трудно придти к истине. Об этом болоте в своей голове он все время говорил, и она, даже советовала ему изобрести болотоступы. Ведь были такие в русской традиции - надежная широкая решетка из мягкого ивняка, к ним привязывались ноги, и человек вполне уверенно шел через болото, зная, что пройдет этот необходимый участок своего пути без риска для жизни. Какая разница, - болотоступы, палка, сосредоточенно нащупывающая путь - им нужно доверять.
   Но доктор никому не хотел доверять. Так у некоторых палка проводника, для прохождения трудного короткого участка пути, превращается в необходимый костыль, без которого и шагу нельзя сделать.
  По мере того, как он становился ей все более неинтересен, она забывала защищать его от Кармен, и поэтому не заметила удара, который самолюбивая мужененавистница ему нанесла. Она знала, что это смертельно, ведь он был Евгением, и здесь уже срабатывала какая-то магия. Пенелопа бросилась спасать его, умолять о прощении, прощаться. Она не могла позволить ему погибнуть, ведь она уже знала горечь не восполнимой утраты - смерть Алекса. Она открестилась от него, простив нелюбовь, эгоизм - только бы он выжил. В очередной раз он сел в поезд и уехал. Его мертвенно бледное лицо с уголками опущенных безвольно губ осталось стоять у нее перед глазами.
   Полгода от него не было известий. Мучимая неизвестностью и чувством вины, однажды ночью Пенелопа позвонила в Ростов. Ей ответил вкрадчиво- нежный женский голос. Кому он принадлежал, она так никогда и не узнала- первой, второй или третьей жене? Да это и не важно:
  -Евгений? Евгений умер. Да, да, нелепо, неожиданно для всех нас. У него был канцер, понимаете, канцер мозга. После операции он жил недолго, и ужасно страдал...Надеюсь, что теперь душа его успокоилась.
  
   ПОЭМА ПЕЧАЛИ
  Пропыленный дорогой дервиш
  одиноко стоишь.
  Губы сжаты, безмолвен, как дух.
  Пыль ли? Пух
  под босыми ногами безумца
  духовной пустыни?...
  Да и мне нет покоя отныне.
  Наделю золотым. Посмотрю тебе вслед,
  вытру слезы, тоску отрину.
  Мой согбенный, мой милый,
  три тысячи лет
  ты бредешь по дороге старинной.
  
  Любопытные Боги устали смотреть
  путь твой полный печали.
  Или пыль, иль любовь, или смерть
  перепутал ты в самом начале.
  Лишь осталась привычка шагать
  по огромному миру.
  Лира, помнишь, была
  - легкострунная лира.
  
  Лира пела чудесные песни
  над скалою отвесной.
  Пел прибой белопенный и гневный
  Песнь Вселенной.
  И не верил себе одинокий дервиш-
  в мире знал он лишь тишь.
  
  Странник, твой жребий по прежнему- тишь...
  Ночь расставания с миром простишь,
  Бедный, отринутый жизнью земной,
  На вот, возьми золотой.
  
  
  Дервиш очи поднял-синих два светляка.
  Дервиш долго смотрел на мое изваянье.
  Я внезапно увидела -Время - река
  увлекала нас в небытие...
  Дервиш мой одинокий,
   убогое счастье мое.
  - Игра на жизнь и смерть
  на гибельных волнах!
  Безумный смерч, полет в веках.
  Стихия буйствуй, сокрушай, клубись.
  никто не скажет мне- остановись!
  -О, женщина!- сказал дервиш.
  Ты надо мною вновь паришь
  стихией бытия.
  Возьми свой золотой, и слез не лей.
  Мне не нужна любовь твоя,
  не сладок твой елей.
  О, женщина! Ты не творенье бога.
  
   - Ты изваял меня в душе своей убогой,
  Нет, не виновна я!
  Прости мое воображенье
   и мое страстное томленье.
  Что разделяло нас реки теченье,
  где каждый берег Инь и Янь
   я понимала только расстояньем.
  Ты странницу, меня,
   презревшую календари,
   плутавшую по свету без дорог,
  холодною одеждой одарил,
  и пряжи нескончаемый клубок
  вручил на память вечную.
  В придачу свечку,
  розовеющую
  огнем не греющим.
  Спасибо дервиш, милый, гордый.
   -произношу покорно непритворно.
  
   -И все же не грусти, о женщина,
  ребро мое и боль.
  Гордыни груз тяжел.
  Достаточно пройти то поле боли.
  И оживет твоя любовь в сердцах
  у смертных жен-
  Искательниц любви и лучшей доли.
  
  -А я: ? Моя любовь!
  Кричу в пространство ночи.
  -Не можешь ты, скудеющий,
   помочь мне.
  Не плачу больше я,
   теперь моя отрада,
   верни мне золотой.
  Ты не достоин клада,
   врученного мечтой.
  
  -Страх обуял меня ночей и дней
  беспамятство минувших чар..
  Боюсь, однажды закачается
  и потолок и двери
  печальной хижины моей.
  Сгустится мрак
  и глядя смерти в стылый зрак,
  я прокричу:
  -Я не убогий, вовсе нет!
  Люблю, люблю я жизни свет,
  И лиру, зов ее нагорный,
   и твою нежность непритворную.
  О, женщина, жена, ребро!
  Прости и стань моей рабой!
  Рука дающего не оскудет.
  
  -Умри, надеясь...
  
  ТРИЕДИНСТВО
  Снова была виновата Кармен. Господи, как же я каялась и рыдала, как я ненавидела эту продажную девку во мне, ее бесконечное вранье, ее азарт, ее провокации. Я валялась на больничной койке, в палате, провонявшей гнилыми матрасами и запахом лекарств, которое вбирает в себя перо жалких подушек, вбирающих в себя боль каждого, и корчилась от боли. От нее меркло мое сознание и тело болело, как обрубок свежесрубленного дерева, не понимающего - почему его отделили о корней?
  
  Амазонка: Этого могло не случиться, если бы в твоей голове была хоть капля здравого смысла! Что за безрассудное желание кричать о своей страсти! Страсть придает тебе излишнюю смелость, лишает остатков разума. Ты просто опьяняешься своим чувством так, что тебе кажется преступлением держать его в тайне от окружающих! Почему я скрываю свои чувства. Почему у меня не бывает таких проколов? Я смотрю внимательно на человека, понимаешь ты это, я его изучаю. А не бросаюсь ему в объятья, как только какой-нибудь самец выкажет свое вожделение!
  Кармен: Да, именно самец. Красавец мужчина. Меня воротит от твоей преснятины, от твоих лысых и до омерзения деловых хлыщей!
  Амазонка: А кто нам на издательство денег отвалил? Кто валютный счет открыл? Красавец мужчина, романтический и авантажный, после которого случилось это несчастье?
  Кармен: Не дави на меня! Это вовсе не несчастье! Это неприятные последствия. Со всеми бывает, и не надо делать из этого проблему! А деньги твой лысый и худой дал в долг.
  Амазонка: Нормальный деловой человек дает деньги только в долг. Я веду речь только о долге. Это ты расплачиваешься натурой. Он тебе подол не задирал...И условия такого он тебе не ставил Ты обольстила его, потому что нуждаешься в крови!
  Кармен: Да, не напоминай мне о нем! Он сделал еще хуже...Он надевал спортивный костюм и убегал от своей жены . В квартире он выключал свет, чтобы упаси бог, никто не смог подглядеть за ним даже в бинокль. Он скрипа кровати боялся, с ним только на полу можно было валяться. И за все про все ему хватало пятнадцати минут...
  Амазонка: Он пожилой человек, у него простатит, может быть, даже аденома предстательной железы, у него репутация, он воспитан в семейных традициях. Ему ласка нужна, его приголубить достаточно. Он не нуждается в твоей испанской страсти.
  Кармен: И что это за радость! Трахаться на полу, выглядывать в подъезд, чтобы обеспечить на его выходе отсутствие соседей и случайных людей. Еще ни один мужчина, ни один нормальный мужчина не поступал так скупо рационально. Так лицемерно! Я не могу без страсти, эмоций, красивых слов, брызг Шампанского, запаха духов, шелеста крахмальных простыней. Вот директор фарфорового завода - этот был мужчина! Он обладал эротическим талантом.
  Амазонка: Эротическим талантом! Да у плутишки Эроса в колчане скоро все стрелы кончатся, если ты будешь вести себя так как будто тебе двадцать пять лет! . Если б я не отрезвляла тебя днем, вечером ты бы обязательно что-нибудь натворила! Забыла, как вы перевернулись с этим эротическим талантом на машине. Танцевать им на такыре вздумалось! Это твоя безумная фантазия, я знаю!
  Кармен: Зато это было восхитительно и незабываемо! Скорость, степь, сайгаки, сопки! Ночь! Я его разогрела так..
  Амазонка: Да он в последнюю секунду из горящей машины выпрыгнул и тебя успел выдернуть, идиотка!
  Кармен: На том мое время и закончилось А в озере ночью купалась она, Пенелопа. Красивый был роман под французскую музыку. А как машина горела! Синяя -синяя ночь, звездочки разноцветные низкие! И пламя огня, казалось, достает до них. Такыр белесый, мозаика его на ковре степи, похожа на рисунок лабиринта, ведущего в неизвестность..
  Амазонка: Вот-вот, в неизвестность...Красиво говоришь. Но от твоего директора не осталось никакой материальной памяти. Даже ни одного сервиза, которые производил его завод в огромных количествах.
  Кармен: Наплевать на сервизы! А имя у него какое было- Валерий. Терпкое. Языком ощущается. А тело! А бедра! А голос...Он обладал эротическим талантом, точно. Да таких мужчин по пальцам пересчитать! Можно только мечтать о таком! И потом любовь- это виртуознейшее искусство. И в нем недостаточно только природного инстинкта. Инстинкт нуждается в тренировке.
  Амазонка: И вот так всегда - одно и тоже! Только эмоции. Для большинства любовь - только удовлетворение физической потребности. Инстинкта. И только для немногих она становится необходимой как солнце, как воздух, как вода, как сама жизнь! Ты же живешь уровнем реализации своих фантазий. И нас в это впутываешь! И плохо, плохо ты все делаешь последнее время!.. Да, последнее время... Ты не замечаешь, что время нас поджимает, время становится нашим врагом. Необходимо думать о душе, и не забывать о материальности. Да, через того директора завода можно было заработать по меньшей мере коттедж с фарфоровыми итальянскими унитазами! А ей тело! Голос... Эротический талант. Разве не было его у других? Разве ты ненасытная жадина, не наелась до сих пор?...
  Кармен: Вечная меркантильность! Ты как старуха...Как будто тебе шестьдесят лет. Валерий был одним из лучших бриллиантов в нашей царственной короне! А ты унитазы, сервизы! Как ты все опошляешь! Мне даже трудно вспомнить, кто бы мог с ним соперничать...
  Амазонка: А мне не трудно. Спецназовец Сергей. Но зачем вспоминать то что ушло? И Слава Богу, что ушло.
  Кармен.: Это особая история. Сережа имел все. Он имел и деньги, и красоту, и честь.
  Кармен: И начисто лишил нас свободы. А без свободы тоже нельзя. Вот ведь в чем ужас. Пенелопе досталось больше других. Он заключил ее в квартиру, как в гарнизон. Он ревновал ее к солнцу, и к одежде. Он не давал ей спать по ночам.
  Амазонка: Да, долго выдержать этого было нельзя. Он все перепутал. Днем спал, ночью ходил, как вдоль границы. И таскал за собой бедную Пенелопу. И зачем надо было заставлять бедную Пенелопу изучать марки боевого оружия и стрелять из пистолета?
  Кармен: А я помню каменный живот спецназовца, плоть настоящего титана. Его мускулы во время любви звучали, как испанская гитара. Он был страстным и ревнивым любовником. Он отдавался без остатка, заключая в свои железные объятия. Дыхание его страсти было опаляющим и требовало полной самоотдачи, до последнего вздоха, до последней капли крови. Он хотел мучительно, он не замечал смены суток, он забывал о себе..
  Амазонка: И в этом заключался весь ужас. До крови было недалеко. Ты бы его достала рано или поздно
  Кармен: Причем здесь я! Его мучили тайны, смертельные тайны. Его мужской гений был мрачен и страшен. Ему не доставало радости жизни-он боялся дневного света.
  Амазонка: Это все Афганистан! Афганистан погубил его. У него руки по локоть были в крови. Он помнил глаза всех, кому он помог умереть. И глаза своих друзей. Он ненавидел смерть и мечтал о любви. Он иступленно мечтал о любви. Мечтал, ты понимаешь? Всего лишь мечтал. Он не умел любить. А ты бы его все равно довела до крови.
  Кармен: А как красиво начиналось!.. Но эта история не только о нем, еще и о подругах, которых больше нет в нашей жизни.
  
  
  ЛУЧШАЯ РОЗА ДНЯ
  
   Я открыла глаза за тридцать секунд до звонка, зная, что он прозвучит в предрассветной тишине не раньше - не позже чем сейчас, когда дымка занимающегося утра обняла город, занавесив окна пеленой самого сладкого сна. И он прозвучал, как артиллерийский залп, распорол нежную тишину, разметал осколки сна по углам спальни.
   -Это я.- Будто я сомневалась и могла принять ее на рассвете за другого человека.
   -Что?..- прямо спросила я.- Ну, что?
   -Я не могу так жить. - с обреченностью произнесла моя подруга Роза.- Все! Больше не могу. Он просто издевается надо мной. Что ему не хватает! Ведь все есть! Все, все есть! Что-то между нами произошло. Это- конец. Вчера он ударил меня -просто так. Засмеялся, бросил в постель...и просто изнасиловал. Не могу больше...-всхлип вырвался из ее горла.-Я боюсь сделать что-нибудь не так. Прилетай...
   -Я прилечу. Пока.
   Ровно в десять я спустилась с трапа самолета в Алма-Ате, села в первое такси и радуясь солнцу и теплу, доехала до дома подруги. Под ее окнами на первом этаже цвели розы, нежно розовые бутоны тянулись вверх и легкие солнечные блики бродили по темной зелени оберегающих их листьев. Мы с подругой обожали розы. Если мужчина не дарил нам лучшую розу дня- он просто вычеркивался из нашей жизни.
   Все дорогие вазы в доме Розы были наполнены свежими и уже увядшими бутонами. Они стояли на подоконниках, на столе и на полу. Непритязательная квартира отличалась небрежной элегантностью, хотя кроме дорогой посуды и ковров- китайских, персидских, самаркандских, доставшихся ей от бабушки, Роза ничего не ценила. Ее не волновала пыль и вечно текущий кран на кухне, а готовить она умела только плов, борщ и пельмени- ничего другого ее Вовчик за пищу не признавал.
   Глаза Розы неестественно блестели в этот час.
   -Теперь Вовчик частенько не ночует. И врет-врет-врет! Я устала. Он не любит меня больше. Пьет, снова пьет. Умоляю, Вова, закодируйся.У тебя куча завистников. Они ждут твоего срыва. Как будто на зло все делает. Не могу. Я плохо выгляжу, да?.. Плохо?
   Роза выглядела очень хорошо. Но диагноз ей мог поставить не только психотерапевт, наблюдая ее навязчивое желание снять с лица невидимую паутину. Слишком часто она поднимала руку, украшенную безупречным маникюром , пытаясь смахнуть налипшие на ресницы невидимые нити.
   -Тридцать пять...Тридцать пять...- быстро, нервно повторила она.- Все равно это тридцать пять. Знаешь, в меня один студент влюблен. С юридического заочного. Бывший афганский полковник. Кстати, мы сегодня пойдем к нему в гости. Ты останешься или улетишь?
   Нашу программу я знала наизусть. Сначала мы поедем в арасанские бани и до часу будем париться попеременно то в финской, то в русской парной, холя любимые тела медом, солью, березовым и можжевеловыми вениками. Потом массаж, педикюр, маникюр, косметические маски, прически и, наконец, выйдем из бани ровно в три голодные, счастливые и красивые. Рост Розы 179 сантиметров, мой 162. Роза крашеная блондинка, я - натурально рыжая. Ни у меня, ни у Розы на теле нет ни единого лишнего волоска, и ее и моя кожа светится нежнейшим жемчужно-розовым светом. Роза носит туфли на каблуках сорокового размера, а я тридцать седьмого. Мы счастливо улыбаемся солнцу и мужчинам. Нам по тридцать пять , но об этом никто, никто не знает. Мы победно идем по улице, блестя глазами, зубами и бриллиантами. И встречные мужчины, как гуси сворачивают шеи в нашу сторону. А женщины, похожие на старые хозяйственные сумки, глупо и завистливо ухмыляются.
   Обедаем в 'Отраре'- красное грузинское вино и кебаб, что может быть лучше и здоровее! Для Розы жизнь снова прекрасна. К нам подсаживается все еще красивый, но увядающий Миня Окаемов - известный Казанова.
   -Красотки! Съел бы обеих. - вздыхает Миня. Но мы видим в нем лишь тень былого праздника.
  -Вовчика сегодня не встречал?- спрашивает Роза.
   -Кофе пили с утра в 'Каламе'.-сообшает Миня, облизываясь на нас, как на праздничные коврижки. Впрочем, мы даем ему шанс утешить стареющее мужское самолюбие и сопроводить нас в 'Аккушку', где готовят самый вкусный в Алма-Ате кофе по-турецки. По дороге Миня покупает нам по розе. Розе - розовую. Мне - алую. Мы благодарим его легкими поцелуями, на вздохе прижимаясь сосками к его еще вполне мужественной груди. Казанова балдеет и молодеет просто на глазах.
   На подходе к 'Аккушке' на скамейке у цветущей клумбы сидит академик Темирбулатов. В старомодной сетчатой шляпе и летнем льняном пиджаке с острыми лацканами. Роза резко стопорит, но поздно. Отец смотрит строгими, печальными глазами, ждет.
   -Ты не была уже три дня. - укоризненно говорит он.- А твоя дочь, между прочим, болела ангиной.
   -Женечка?..
  -Нет, Даночка. Ты думаешь, что в 16 лет у девушек уже не бывает ангины? -в манере своего одесского коллеги спрашивает казахский академик.
   Роза виновато вздыхает и отбрасывает носком туфли камешек.
   -А как мама?
   -Мама как всегда. От давления пьет таблетки.
   - Я приду сегодня, па...Честное слово. Мы придем.
   - Да не нужен мне твой Вовчик! Сама приди. Дети соскучились.
   Первый Розин брак рассчитал сам академик. Роза сразу поняла, что ее муженек любит только свою своенравную мамочку . Свекровь кроме всего раздражали туфли невестки, похожие на подводные лодки. А при общении с невесткой ей приходилось поднимать голову вверх, отчего она заболела шейным хондрозом. Однажды Роза запеленала шестимесячную дочь и ушла к родителям. Сын знаменитого писателя не был романтической натурой, и не стал просить о возвращении. Алименты он платил нерегулярно и академик сам отказался от подачек , признав этим свою ошибку. После развода Роза затосковала. Ее мало интересовала дочь и еще меньше работа в университете, где она преподавала английский. Ей грезился светловолосый принц, который ворвется в ее скучную жизнь и все изменит. Как вдруг она увидела его в писательском кафе, там каждый день собиралась столичная богема, чтобы за чашкой кофе с коньяком обсудить творческую независимость. Вовчик был адвокатом. Все процессы обычно заканчивались перед обедом и он каждый день приходил сюда. Розу он просто не видел, хотя она не только отличалась экстравагантностью, но и сидела рядом с ним. Однажды, когда пьяный адвокат едва не уронил себя, она подставила ему плечо и они вышли вместе. С женой он еще не развелся, но ночевал у родителей, в пристройке, стоявшей в конце сада. И яблоки всю ночь стучали, скатываясь по крыше. Роза перестала ходить на работу - ей необходимо было постоянно находиться рядом со своим принцем. Все свои дела адвокат делал в ресторанах. Там он встречался с клиентами и друзьями, брал взятки, обедал и пил. Роза же только курила- много и нервно. Вскоре адвокат оценил ее. Она контролировала его связи, охраняла дипломат, с утра присутствовала на процессах, а в перерыве давала ему опохмелиться. После процесса все сначала- встречи, клиенты, обед в ресторане переходящий в ужин, до четырех утра карты в каких-то жутких притонах. Здесь он начал ее бить, потому что она спасала его деньги. Зато утром он виновато целовал ее: 'Дурочка, купи себе брюлик.' Роза обожала бриллианты, как и ее бабушка -собирательница восточных ковров.
   Отец не вынес позора, свалившегося на его честную голову и изгнал заблудшую дочь из дома. С матерью она иногда встречалась на базаре. Мать плакала, совала ей татарские пирожки, рассказывала о Даночке.
   Осенью Вовчика поймали на взятке и хотя дело замяли, карьера кончилась, друзья отвернулись. Неделю он пил, гнал от себя Розу, но плохо он ее знал. Роза быстро продала свои брюлики и купила эту квартирку с крошечным садиком под окном. Брат привез старую мебель, мать втихую от отца подарила посуду. Роза притащила туда Вовчика и объявила, что это их дом. Вовчик собрался с духом и открыл предприятие. На два дня они слетали в Феодосию и последующие пять лет его никто не видел пьяным. Все было так же- рестораны, деловые встречи, вернувшиеся друзья, щедрые угощения. На ухоженных ручках Розы снова появились бриллианты. Она по-прежнему сидела рядом, курила и говорила ничего незначащие фразы. На многих она производила впечатление хорошенькой дурочки. Потом она родила Женечку, и уже через полгода принесла ее в родительский дом. Академик к тому времени все простил и принял зятя, куда ж ему было деваться. В общем у них все было хорошо. Но минул пятый год и Вовчик категорически отказался кодироваться.
   -Сам смогу. -упрямо твердил он.
   Но не мог. И Роза, благополучная и цветущая все более теряла равновесие, и все чаще звонила мне на рассвете.
   Бывший адвокат, а ныне преуспевающий предприниматель сидел в
  ' Аккушке' на привычном месте, прислонясь спиной к нагретым прутьям металлической решетки. Взгляд его проницательных синих глаз остановившись на нас, потеплел. Говорили о Спиде, политике, криминале и погоде. Вовчика то и дело отзывали, что-то торопливо шептали на ухо.
   -Я даже не знаю, что это за люди. Он меня совсем отстранил. Подставят его, вот увидишь. - волновалась Роза.
  В четыре у него было свидание на 'Терассе , а в пять он повел нас в 'Шелковый путь'. Ели пельмени с зайчатиной и пекинскую утку с ростками бамбука. Вовчик опять кого-то ждал, а Роза обеспокоенно поглядывала на часы. Около семи она язвительно спросила: 'Домой ждать?'
  -Приду, дурочка.- миролюбиво отозвался он. -К девчонкам сходите. Деда видел сегодня...Данка болела.
   -Знаем.- коротко ответила Роза. Мы сели в такси и укатили.
  
   Человек, ровно в семь открывший нам дверь в старом хрущевском доме на первой Алма-Ате не был похож на афганского полковника. Он был красив ясной красотой фольклорного Леля. Голубые почти прозрачные глаза, короткие светлые волосы, белозубая улыбка.
  - Сергей . - рука некрупная, но сильная и влажная. Я увидела свое отражение в его взгляде, уловила дрожь его руки, сердце забилось сбивчиво и громко. На низком столике стояли фрукты, коробка конфет, коньяк. Роза закурила и со свойственной ей виртуозностью стала болтать ни о чем. На ее щеках расцвели бутоны, чуть раскосые глаза блестели. Она была хороша и хотела нравиться Сергею. Но я уже знала, что мы вспомнили о нашей встрече, хотя она произошла скорее всего в прошлой жизни. Роза трещала о детях, тряпках, снежном человеке. Но вдруг резко остановилась и напомнила, что мой рейс в Москву ровно в двенадцать. Мы едва успели к окончанию регистрации.
   -Вы вернетесь?- спросил он.- Через неделю или месяц? - От нежности его голубые глаза стали темными. Я кивнула.
   -Когда? - спросил он более определенно. Пожав плечами, я помахала им рукой. Роза выглядела счастливой и безмятежен. Сергей был слегка напряжен и грустен.
   У трапа самолета переминалась уставшая толпа командировочных, челноков, туристов и гулен, вроде меня. На бархатной темени южного неба причудливый и знакомый узор разноцветных звезд томил душу красотой и недоступностью. Белые вершины недалеких гор ясно видимые в темноте остужали ее, напоминая о вечном покое.
  'Успокойся.- сказала я себе. - Тебе тридцать пять. А ему нет и тридцати.'
   Я протянула билет бортпроводнице, в ясных глазах которой еще не читалась перспектива стать бальзаковской дамой, но кто-то подтолкнул меня под руку. Легкий ветерок вырвал билет и он полетел, кружась и переворачиваясь, как маленькая падающая звезда. Я сошла с трапа, прошла через вестибюль аэропорта и села в такси.
   Его окна были темны. Я поднялась на третий этаж и стала ждать, унимая биение сердца. Шаги по лестнице прошуршали вскоре, и он воскликнул: 'Свет мой! Я знал, что ты вернешься!' Щелкнул в темноте замок двери, мы прошли через коридор. Не включая света, он расстелил постель скупым и четкими движениями. Лунный мучительно-серебристый свет пробивался сквозь стекла и ткань занавеси, обессиливая нас. И трудно уже было понять, где кончалась явь и начинался дивный бесконечный сон.
   Роза ворвалась к нам через три дня, она бросала в стену стулья, топала ногами, кричала, что я - подлая, самовлюбленная, капризная и проституирующая особа, которая не способна ни к жертве, ни к подвигу ради любви мужчины...что я стареющая и эгоистичная, схватившаяся за соломинку идиотка... Она неистовствовала в гневе, пока Сергей не зажал рукой ее пламенеющий рот.
   - Хватит! Ты унижаешь себя ! Уходи...
   Голова была гулкой, пустой, я сидела в оцепенении, вжавшись в кресло, пытаясь понять за что, моя лучшая подруга искромсала мое сердце. Горячими поцелуями Сергей осыпал мое лицо и руки. Но они не оживляли меня.
   -Рыбка моя, сколько тебе лет? -спросил он, когда облегчающие слезы полились из моих глаз.
   -Тридцать пять!
   -Девочка моя, тебе пора научиться прощать предательство.
   -Не смогу.
  -Послушай меня, афганского героя. Если б я не научился прощать еще там, я бы сошел с ума. Давай простим ее. Она не прошла испытания, но мы пройдем его вместе.
   Впервые за три дня мы вышли на улицу. Надо было купить сигарет и просто прогуляться. Красный закат предвещал назавтра ветер. Пыльная зелень молила о дожде. В воздухе вечера застыло тоскливое ожидание перемены. У входа в магазин мы увидели худую, с разбитыми коленками девочку. Она держала в руке единственную розу. Бутон ее поник, края алых лепестков подсохли.
  -Утром эта была самая красивая роза. - сказала девочка, протягивая ее мне. В глазах девочки искрилась надежда.-Честное слово!
   -Я верю тебе. Это была самая лучшая роза. - Сергей протянул ей деньги и девочка вприпрыжку побежала по своим девчоночьим делам.
   ХХХ
   Амазонка: Кажется, это было вчера...
   Кармен: Нет, это было давно. Но ты даже не попрощалась с ним и белым днем сбежала от него с этим пустым, холодным немцем с королевской фамилией - Кайзер...
  Амазонка: Он очень понравился Пенелопе. Кайзер был по своему царственен, в меру материален. И не жаден. И весьма романтичен. Он владел музыкальными инструментами, французским языком и своим мужским инструментом в совершенстве. Он начинал с прелюдий, необыкновенно длинных и красивых. И каждая кровеносная жилка его кораллового стержня пульсировала нежностью. Он был искусителем...Его сексуальные фантазии были безграничны, и коньяк, он подливал, как масло в огонь. Ему всегда было мало. Он словно поднимался на какую-то вершину, что-то испытывал в себе и в женщине. И несмотря на то, что часто был пьян, всегда готов был повторять и импровизировать. Музыкант он был прирожденный. Но пошел в бизнес, в котором в отличии от музыки, всегда доходишь до края пропасти. Так же, как и в чувствах, которым придаешь слишком много значения. Только музыка умеет перенести над пропастью, он этого не понял, и выбрал иной путь.
   Похоже, он был знаком с Дао любовью. Поэтому отрицал страсть. Не оттого ли ты называешь его холодным? Он умел управлять своей страстью. Может быть это и есть эротический талант?
  
   ЛОГИКА СУДЬБЫ
  Кайзер был вдовцом. Он похоронил жену, поставил ей богатый памятник, и передав сына своего родителям, стал жить так естественно, словно горя утраты в его жизни не было.
  Они встретились случайно. Кармен вырвала взглядом из толпы его сильную фигуру и повела за собой в ресторан на Арбате. Он улыбнулся, попросил разрешения присесть рядом с ней. Представился:
  -Артур.
  Они говорили о погоде, о ее намокшем зонте, оставшемся в гардеробе, о том, что дождь в Париже совсем не такой, как в Москве. Он хотел сказать: любите ли вы Париж, так как люблю его я? Она не любила Париж. Она любила поэзию Парижа - алкоголи Аполлинера, строки Верлена и Рембо, этого человека рожденного под Сатурном- со слабой волей и сильным воображением.. Она знала все о безумствах и цинизме Мопассана, и странностях Пруста. Она помнила, что Валери испытывал страх жизни и страх любви, и отрицая чудо, показывал мир без чудес.
   Она же нуждалась в чудесах. Ей ближе была Испания, роскошная, возлежащая в неге солнца Андалузии, пахнущая потом мужчин и дурью, выпущенных на улицу быков, выбивающих копытами по каменным мостовым ритм ревнивых испанских сердец.
  Он говорил ей о Париже и о Германии, куда он собирался вскоре переселиться. Германия, впрочем, не трогала его немецкой души. Красоты Рейна, цветущей Боварии не вызывали у него восторга узнавания чего-то родного душе. Почему? Объяснить он этого не мог. Но так было решено на семейном совете. Пришло время поменять жизнь. Только и всего. Она говорила ему о своей любви к Испании и Египту, рассказывала о кухне египтян, где любимым блюдом являются запеченные голуби, которых изо рта выкармливают кукурузой смуглокожие крестьянки в черных платьях с покрывалами, сидя на корточках у края тротуара. И о страсти курить кальян с табаком, в который примешан необычайно свежий и острый аромат яблок. Он сделал ей знак и отошел к метрдотелю. Потом подошел к фортепьяно, и глядя на нее, затаенным и влажным взором своих чувственных зеленых глаз, красоте которых позавидовала бы любая женщина, медленно поднял крышку. Руки его легли на клавиши и она услышала мелодию, которую любила давно. Еще со времени пребывания в Египте, когда рядом с ней был Яя, и за ее окнами по утрам, пока воздух был свеж, вдалеке на плато Гиза проступали очертания величественных пирамид. Потом они исчезали в смоке, чтобы утром вновь проявиться в воздухе, как в кювете фотографа, наполненной раствором проявителя.
  Это была одна из песен великолепной Далиды, она исполняла ее на французском, но в арабском мире песню любимой певицы пели на родном языке.
   Этого было достаточно, чтобы покорить ее сердце.
  Они пили коньяк, ели салат из крабов, и еще несколько раз за вечер он подходил к фортепьяно, чтобы исполнить эту мелодию. Потом он пригласил ее к себе.
  Она удивилась, что в квартире не было ни одной фотографии умершей жены. Более того, прислушавшись к себе, Пенелопа не ощутила присутствия ее тени. Мистический дух Пенелопы призвал покойницу, но она не явилась на зов. Все это было странно, и чем больше оглядывалась она вокруг, тем более понимала, что квартира эта никогда не была одухотворена теплом женщины, ушедшей отсюда в иной мир. Кайзер вышел из ванной, распахнул белый махровый халат и забрал ее в объятья.
  Пенелопа растворилась в его ласках.
  Утром в квартире стали раздаваться звонки. Это были женские звонки. Она слышала негодование в голосах женщин, требование. Но Кайзер говорил спокойно, так же как ласкал. Он поставил перед ней рюмку с коньяком, налил себе. Утро началось с коньяка. Просыпающаяся Амазонка была вдребезги пьяна. Он не выпустил ее пьяную и день они провели в постели. И только вечером пошли в ресторан, чтобы поужинать. Он снова играл для нее французские мелодии, они танцевали, и под дождем возвратились в его квартиру, чтобы начать все сначала. Обрывками ускользающего пьяного сознания, она все же успела понять, что это устраивает и Кармен и Пенелопу, а Амазонку парализует коньяк, который Артур покупал бутылками.
  Все пошло вкривь и вкось. Ночь для нее была величайшим экстазом, утро начиналось с больной головы и коньяка. Временами надо было быть на работе, и это был шанс для Амазонки, которая пыталась овладеть ситуацией, но у нее плохо получалось. Она успокаивала себя тем, что это помешательство когда-нибудь кончится, и они оторвутся друг от друга, чтобы хотя бы по несколько часов в день уделять жизни. Ведь у нее и у него в этой жизни были какие никакие обязанности. У него пожилые родители и девятилетний ребенок, который носил его имя и нуждался в нем, в его заботе и любви.
   У нее в квартире даже кошки не было. Но всегда любимый дом, обихоженный ее руками и заботой, в котором она любила каждую вещь, перестал тянуть ее - безликая и полупустая квартира Артура притягивала с огромной силой. Она не находила в себе сил противостоять этому магниту.
  Они всегда теперь были вместе, словно их пришили друг к другу. Он делал свои дела по работе, она ждала его в машине, скучая и мечтая о прикосновении его рук и губ. Однажды, ей пришло в голову, что она напрасно переживает. Они вместе, и наверняка теперь будут вместе до конца. Все так логично. Зачем ему уезжать в Германию, которую он не любит? У маленького Артурчика будет она, которая заменит ему мать. Ведь у нее нет детей, и она может стать прекрасной матерью. У нее есть все для этого - знания, опыт, языки, которыми она владеет, огромная библиотека, в которой собрана мудрость жизни. Придет время и мальчик назовет ее мамой. Какое это будет счастье!
   Ведь это так просто. Логично, вот что главное. Они очень подходят друг другу, по возрасту, образованию, уровню развития, они прекрасно смотрятся парой. У него есть предприятие, которое приносит ему приличный доход. У нее тоже. У него есть квартира, у нее тоже. Никаких препятствий на пути к любви, благоденствию нет. Его жена, лежащая в могиле, наверное, радуется, что оба ее Артура обретут счастье.
  Он познакомил ее с родителями и ребенком. Артурчик показался ей мальчиком странным, но она успокоила себя тем, что пьяна. Родители смотрели на них настороженно и с упреком. Мать, сухопарая, по немецки чопорная женщина не выразила ей приязни, наоборот, смотрела на нее с затаенной болью. У отца была болезнь Паркинсона, он ушел в свое болезненное состояние и ему было все равно- в Германии ли, в Москве доживать остаток жизни. Взгляд его оживал только, когда он смотрел на внука. На сына же он глядел только с укоризной.
  -Ты снова пьешь. И женщину спаиваешь.- услышала она произнесенные матерью слова на пороге.- Одумайся, сын. Пора готовиться к отъезду.
  Первой уезжала в Германию сестра Артура, они пришли к ней на вечеринку. Среди приглашенных оказалась высокая женщина, впрочем, моложе ее. Ни красотой, ни ухоженностью она не отличалась. Одета была плохо, бедно, ее колготки были заклеены бесцветным лаком. Увидев Артура, она кинулась к нему. Сестра пояснила, что в детстве воспитывались они вместе, в одном дворе. Мать Ленкина была дворничихой, а Артура негде было оставлять- с местами в детсады было плохо. Вот и оставляли его у дворничихи. Он был чуть старше Ленки и потому потакал всем ее капризам. Она над ним еще как верховодила.
  Я видела, что они просто вцепились друг в друга и Ленка, торопясь, словно куда -то опаздает, рассказывала Артуру, что у нее ребенок от лица кавказской национальности, а недавно его грохнули в разборках, и потому она тоже честная вдова. За столом они устроились рядом и продолжали трещать о чем-то своем, вспоминали детские игры и улицы, на которые убегали. Артур ухаживал за Ленкой, успевая с интересом на лице слушать ее и предлагать закуски.
   Она не понимала, что делает рядом с ними? Прошла уже пара часов, а он как будто не видел, что она сидит рядом. Потом Ленка потянула его танцевать, и прилипнув друг к другу, они стали целоваться. На их лицах отразилась страсть. В комнате повисло приглушенное молчание. Кармен не была бы Кармен, если бы позволила так оскорбить себя. Ей хотелось соблюсти приличия, она очень не хотела неприятностей и потому сказала ему , чтобы он вел себя, как полагается.
  -Даже жена никогда не делала мне таких замечаний.- сухо проговорил он.- А ты мне не жена. - и добавил с какой-то подлой принебрежительной интонацией - И никогда ею не будешь.
  Все же он был изрядно пьян. Она же протрезвела окончательно и навсегда. Иллюзий больше не было. Еще ни одному мужчине она не навязывалась, не предлагала себя ни в качестве женщины, ни тем более, в качестве жены. Это они, мужчины,- глупые и умные, шли за ней и умоляли ее одарить их своим вниманием.
  Она подошла к Ленке, и взяв ее за руку повела в ванную. Та совершенно не сопротивлялась. Гости замерли в предощущении скандала. Один Артур, казалось, не обратил на это никакого внимания.
  Закрыв за собой дверь, она посмотрела в пьяные ее глаза.
  -Убью! - проговорила угрожающе. И с размаху влепила пощечину, так что рука зазвенела.
  Ленка молча вышла, щека ее пылала, глаза оставались непроницаемыми. Пошла она прямо к Артуру и села ему на колени. Разряд грозы прогремел за окном в покрывших небо тучах.
  Она стояла, как дерево посреди степи, которое ожидало единственного попадания. К ней подбегали и, умоляюще глядя, скороговоркой проговаривали:
  -Только спокойно!.. Надо быть спокойной. Она пьяная, и он просто пьян.
  Чтобы унять дрожь, противно вибрирующую по всему телу, я вошла в ванну и открыла кран с горячей водой. Мне казалось, я нуждаюсь в этих парах. Пробка, валявшаяся на дне ванны сама скользнула и вошла в отверстие.
  Сердце громыхало где-то между грудей. Голова была ясной, хотя виски ломило. Это ревность, которой я еще не знала, которой я за свою счастливую женскую долю ни разу не испытала. Груз ее оказался безмерно тяжел.
   Я снова подошла к этой дворняжке- красивая, украшенная, одетая по последней моде, я подошла к этой дешевой сучке и протянула ей дрожащую руку.
  Она посмотрела на меня как-то удивленно, но поднялась и пошла за мной. Краем глаза я видела, как Артур махнул рукой, черт, мол, с ними, с этими безумными бабами.Делайте что хотите!
  Я завела ее в ванную комнату, закрыла дверь, и не дав опомниться, швырнула в воду. Она не успела даже вскрикнуть. Ухватив рукой ее пульсирующую шею, я не давала ей подняться. Ее руки беспомощно били по воде, искали края ванны.
  Я успела поймать себя на мысли:
  -Еще тридцать секунд и она задохнется. Я же топлю ее!
  Кто-то, почуяв неладное, колотил кулаками в дверь.
  Я отстранилась, давая ей вздохнуть.
  -Ты, мерзавка, ты понимаешь, что я могу тебя убить?
  Она не ответила. Поднялась во весь рост, оказавшись выше меня. Самосшитое платье из дешевой ткани обтянуло ее тело, которое было ни чуть не лучше, чем у меня. Она стала раздеваться. А я стояла и смотрела, как она молча обнажается, как снимает, бросая в воду свои рваные колготки и хлопчатобумажные застиранные трусы. В ее глазах была тупая решительность. Она перешагнула край ванны, и сняв полотенце, обернула им свое статное тело. Я щелкнула щеколдой задвижки, она вышла, оставляя по линолеуму следы босых ног, не знающих педикюра и, подойдя, к Артуру, снова села ему на колени.И сев, захохотала, громко и вульгарно.
  Оставалось либо убить ее, либо сбежать. Я предпочла второе. Уже утром я села в поезд и уехала в Санкт-Петербург. Мне надо было отрубить этот хвост, забыть этот нелепый кошмар, эту идиотку, которая вела себя непостижимым для меня образом. Но вернувшись через две недели я все же рискнула позвонить. Неужели я на что-то надеялась? Наверняка, нет. Я поставила крест на нем, потому что неспособна была пережить унижение. И его слова: Ты мне не жена. И никогда ею не будешь. Я не могла себе простить, что придумала нам будущее, в котором он, Кайзер, не нуждался вовсе. Я корила себя за то, что придумала это, впервые пожелав себе, такой свободной и своенравной - мужа, семьи, как у всех! Я хотела осчастливить его, и его мальчика, назвать его сыном, и отдать ему все, что я накопила за годы моей свободы. А он и не думал ни обо мне, ни о своем мальчике, нуждавшемся в материнской любви. Он думал только об очередной сучке, потому что у нее был другой запах -грязный и протяжный.
   Трубку взяла Ленка. Она была пьяна, я слышала их голоса, их чувственное томленье на том проводе, в той квартире, которая знала мой экстаз. Эта безродная дрянь валялась на той же кровати, где я узнала не только небывалое наслажденье, но и счастье. Я как будто подглядывала в замочную скважину.
   Это было днем, в часы правления Амазонки. И здравый смысл, вернувшийся ко мне, наконец, проявил себя в спокойной решительности. Я вспомнила о логике, совсем еще недавно казавшейся мне одним из законов жизни. Ничего подобного! Жизни скорее присущ алогизм. Человеческие отношения держатся чаще на алогизме, нежели на логике всем понятной и доступной.
  
  Москва слишком большой город, чтобы можно было встретиться с тем, кого отринул и похоронил. Так прошли три с лишним года, и Артур с его эротическим талантом, когда-то доводящим меня до безумного экстаза, с его предательством, забылся напрочь. Я не мучила себя вопросами: где он в Германии, или в Москве? Мне было все равно. Как вдруг однажды мы лицом к лицу столкнулись в дверях универмага. Он держал в руке цветной пластиковый пакет из которого выглядывала капуста и хлебная булка, и я, оценивающе глянув, увидела, что он стекольно трезв, но вовсе не имеет той магнизизирующей меня некогда чувственности. Одет он был неаккуратно, стоптанные туфли далеко не модного фасона были пропылены, словно он прошел в них километры. На нем была та же кожаная куртка, известная мне. Но теперь она была потерта и имела вид товара из вторых рук. В его зеленых глазах была растерянность. Растерянность и еще какое-то заискивание. Это я потом поняла. Он оглядел меня с ног до головы, тоже оценивающе - я не изменилась. В моей жизни все было хорошо. Он понял это, и видно, тонкая игла малодушия кольнула его сердце. Он сожалел...
   И он спросил в стереотипе общения, которое поддерживается ничего не значащими фразами:
  -Как ты?..
  -Замечательно. А как ты?
  -Нормально! Нормально все! - для пущей убедительности повторил.
  -Значит, ты не уехал в Германию.
  -Значит, не уехал.
  Говорить с ним мне не хотелось. Да и о чем? Вспоминать его родителей, ребенка, который мог стать моим.... К чему? Это даже не означало бередить рану. Рана заросла давно и ровно, не оставив шрама, и все что с ней связано отошло в самый дальний уголок сознания и улеглось на пыльную полочку. До востребования. Память человеческая имеет свойство сохранять все события, но лишь для того, чтобы человек имел возможность подвергнуть их анализу. Пока мне было не понятно, какой урок должна была извлечь из этой встречи я?
  -Ну, будь счастлив.- проговорила я.
  -Я мог быть счастлив с тобой. Но видно не судьба.
  -Не судьба.- подтвердила я, и повернулась к нему спиной.
  И все же вечером я перелистала старый блокнот, чтобы найти номер телефона подруги сестры Артура, которая была с нами на той злополучной вечеринке.
  -Это какая-то странная до невероятности история. Редко такое случается с людьми. А вот с Кайзером случилось. Стали они жить с Ленкой вместе. Ты помнишь, у Ленки был ребенок? А тут ее сестра погибла, и она взяла к себе племянника. Кайзеры старшие не успели уехать в Германию. Вскоре умер отец, и мать пережила его ненадолго. Очень тосковала. Да и Слава Богу, что она умерла вовремя. Как бы она вынесла то, что предстояло пережить ее сыну ? Забрал он маленького Артурчика к себе. И мысль об отъезде, похоже, покинула его. Дела его шли все еще неплохо. Во всяком случае выглядел он вполне уверенно. Был сыт и пьян. А тут Ленка родила ему двойню, и стало у них теперь пятеро детей. И вдруг дефолт, август 98. Все полетело вверх тармашками. Он потерял фирму, лишился всего. И остались они в ввосьмером в двухкомнатной квартире. Долго он не работал, пока не пристроился куда-то. По сути к жестокой бедности пришли. Прокормить такую ораву поди попробуй! Ленка пошла работать уборщицей. Она же никто! Дворняжка! По молодости танцевала, но долго этим не проживешь. Денег зарабатывает гроши. А Артур, ты знаешь, пить перестал, уж не до этого, не до той вальяжной жизни, в которой он катался, как сыр в масле всего несколько лет назад. Дети, долг... Выберется ли из этого кошмара, не знаю. Вид у него довольно жалкий. А ведь если рассуждать теоретически, все могло быть по другому, если б он остался с тобой. Теоретически...- поторопилась она добавить.
   Стоило ли убеждать эту мудрую женщину в том, что по другому быть не могло. Человеком владеет иллюзия. Но каждый делает свой выбор, и согласно выбору приходит судьба. Судьба алогична. Она наказывает за легкомыслие и учит ответственности за свои поступки. Так судьбой Артура стала девка дворняжьей породы, вся ценность которой до поры заключалась в теле. Необходимо время для того, чтобы пережить потребности тела. Одни переживают, другие - нет. Возможно ценность некоторых женщин в эротическом таланте, без которого основное большинство людей прекрасно обходится.
   -Кстати.- продолжала подруга сестры Артура.- Я всегда, встречая Артура, задумываюсь над тем, почему он наказан судьбою так жестоко, так нелепо и главное, теперь до конца жизни?
   -Почему?
   -Мне кажется, я поняла. Когда-то он споил свою жену. Она умерла от этой беды, которую навязал он. Сгорела. Женщина вообще быстрее спивается. Вот и пришла Ленка, с ее детьми, чтобы остановить его. А ты бы его не остановила. Он погубил бы тебя, как когда-то свою жену. Жена у него была девка красивая и со светлой головой. Таким трудно противостоять искушению. У них завышенная самооценка. Как у тебя. А Ленка, буфером выставила своих детей. Загнала его, некогда самодовольного и эгоистичного под рваный свой башмак. Вот и рассуди, глупая она или умная? И спасаются они теперь духовно в бедности своей. Понимаешь?
  
  
   ХХХ
  Кармен: Все чепуха, о чем пишут сегодня лощеные дорогие дамские журналы в этих многочисленных статейках на тему любовного или сексуального искушения! Все они для удовлетворения любопытства наивных, не знающих об алогизме судьбы. С эротическим талантом надо родиться. Или встретить человека, который разбудит в тебе дремлющую и стыдливую чувственность. У кого был эротический талант, так это у Алекса. Ну, и что из этого? Чем это кончилось? Разве не тот же алогизм ?
  Амазонка: Он умел заставить радоваться неживые предметы, извлекать из низ суть, поэтизировать скуку. Засохшую травинку он превращал в букет. Он, рослый, с могучей грудью и бычьей шеей превращался в мотылька и колдовал поцелуями! Его стоны и междометия превращались в поэмы экстаза.
  Кармен: Стоп! Об Алексе нельзя. Пенелопа и без этого, бедняжка, страдает. Услышит, греха не оберешься. Мы же клялись на Библии и Коране, что не будем вспоминать и тревожить сердце.
  Амазонка: Пришла пора анализировать ошибки. Планировать будущее. И начать надо с прошлого. Тот кто исправляет свое прошлое, исправляет и настоящее. А тот кто исправляет настоящее руководит своим будущем. Ведь нас тройня, триединство. И никуда нам друг от друга не деться. И у каждой из нас своя функция. Я свою с честью выполняю, и потому наш дом полная чаша, мы имеем работу, деньги, возможности, которыми располагает далеко не каждая женщина. У меня все под контролем.
  Кармен: И все же мы слишком разные. Тебя интересуют только деньги. Меня- страсть. А драгоценную Пенелопу любовь. А все вместе это не очень несоединимо. Как салат оливье, придуманный легкомысленными французами, вкусный, но говорят, не очень полезный. Кого-то из нас надо отсечь...
  Амазонка: Когда сиамским близнецам делают операцию по
  разъединению, они гибнут. У них чаще всего бывает общая система кровообращения. Но если нам и суждено расстаться, то первой отсечена будешь ты.
  Кармен: Я? Это почему я?!
  Амазонка: Ты стремишься к смерти. У тебя нет чувства самосохранения. А у меня есть, у Пенелопы оно тоже есть. Ты любишь смерть. Ты танцуешь свое любимое фламенко на лезвие ножа. А я хожу по тротуару и соблюдаю правила движения. Пенелопа знает, что такое страх и предпочитает ночь за наглухо закрытыми дверьми и окнами. Кроме того, твой возраст, возраст твоей женской смерти придет быстрее, чем к нам с Пенелопой. Ты уже на пороге нового будущего, которое будет совсем не похоже на бурную молодость. Скоро твои страсти начнут остывать, едва вступит в силу возраст второго кармического узла - тридцать семь. Может дотянешь до сорока четырех...До возвращения черной луны. Климакс, дорогая. Он неизбежен. И он становится все более ранним. Во всяком случае, так утверждают эндокринологи. И когда это произойдет, ты уже не будешь нам мешать. Наступит долгожданная гармония. Мой рационализм, мои знания и житейский опыт переплавятся в спокойствии и кротости Пенелопы. Правда поблекнет красота. Может быть, безнадежно испортится это прекрасное тело. Но останется твой портрет, роскошный портрет в духе Веласкеса - жгучей красавицы, с прищуренными глазами цвета тающего шоколада с испанским веером. Мы будем любоваться им, и спокойно стареть, занимаясь обычными мирскими занятиями: варить варенье, мыть посуду, перечитывать классику, разгадывать кроссворды, читать сплетни в газетах и слушать политические прогнозы..
  Кармен: Ты хочешь сказать, что я вам мешаю? Ты хочешь сказать, что это я такая подлая и мерзкая?!
  Амазонка: Иначе почему бы бедная Пенелопа маялась сейчас от боли? Она ведь вовсе не мазохистка.
  Кармен: Вы хотите сказать, что вам все труднее переносить груз моей страсти? Вам не нужны впечатления? Приключения?
  Амазонка: Хотим. Теперь я могу сказать это тебе со всей откровенностью. Впечатлений и приключений в нашей жизни было предостаточно. Но мы прошли мимо главного...
  Кармен: Но ведь я не всегда была такой жестокой, как вы меня обвиняете! Вспомните Витеньку из Слуцка. Он вышел в мое время на закате летнего дня , и даже в блеске заходящего солнца не показался ни высоким и не прекрасным. И по- моему, он не имел эротического таланта. И все мы ему это сразу простили. Наверное потому что какой-то особый талант у него все -таки был..
  Амазонка: Да, да.. У него был человеческий талант. В нем было всего в меру -роста, мужского достоинства- великолепный яшмовый столбик. У него были сильные упругие ягодицы, веселый смех. Он был ласков и игрив, как котенок. Жаль, мы мало его знали.
  Кармен: Но какие это были свидания! Пенелопа в своей манере металась за ним ночными самолетами. Он судил в Киеве, она прилетала туда за полчаса до матча. И тупо, но терпеливо смотрела пока здоровенные парни бегали за футбольным мячом, который она ненавидела. Потом они летели в Ташкент или в Ригу. Туда, где он судил очередной футбольный матч. И всюду было море цветов. Как он любил дарить ей розы на самых высоких стеблях! Она спала на постели из лепестков роз. Наверное, она никогда так много не смеялась. А ты помнишь его фантазии!? Он был безумно талантливым и умел выражать себя через слово, через кучу слов смешных и каких-то добрых. Вспомни только его ренгеносексоскопию! Этот безумный и артистический монолог, над которым она хохотала, как сумашедшая.
   Она даже записала его на магнитофонную пленку.
  
  РЕНГЕНОСЕКСОСКОПИЯ
  
   Я едва пришел в себя, мир флюресцировал... Мое воображенье раздвинулось до границ Вселенной. Гасли и гибли звезды. Взрывались и возрождались Вселенные. С диким животным криком квазар погружался в квазар. Это было грандиозно! Как говорят теперь у нас в России, вдохновленной перестройкой- потрясающе! Классно! Я едва нахожу в себе силы, чтобы вернуться к началу.
   Это случилось глубоко заполночь. Я нажал на кнопку и внезапно большой панельный девятиэтажный дом напротив, на который был устремлен мой взволнованный взор, стал прозрачным! Стены, потолки и полы были так же свободно просматриваемы, как будто был ясный день. Ряды книжных и кухонных полок, зеркала, шкафы тоже стали прозрачными. Сверху, снизу, сбоку, отовсюду я увидел как российские граждане обеих полов занимаются любовью!
  В самых неописуемых позах, волна к волне, струились тела, прекрасные лица были искажены гримасой страсти и крика. Глаза пытались высказать глазам великую правду наслаждения. Слов не хватало, были жесты и движения, стоны и порывы. Это была грандиозная симфония человеческого соития!
  И тогда я произнес, скромно и тихо:
  -Йес! Вот оно мое великое открытие - регненосексоскопия!
   К этому открытию я шел всю жизнь! Я хотел подарить миру, измученному социальной несправедливостью, политической неустойчивостью, коррупцией, борьбой идей великую гармонию. Я понял, что человечество может объединить только биологическое равенство, когда каждый знает, что в изначальном, святом, необходимом не только ему но и всей планете, он подобен другому.
   Так навсегда разорвалась скорлупа индивидуализма. Девственная плевра субъективности. Люди открыли друг другу собственные сути.
  Все это с трудом поддается анализу! Вы спросите, почему именно это изобретение стало целью моей жизни?
  Моя личность, творческая, спортивная и здоровая, на протяжении многих лет моей сознательной жизни сопереживала четырем миллиардам живущим ныне на земле. Я поставил перед собой цель- сделать доброе и полезное открытие, которое бы наконец, уничтожило вечную альтернативу - зло, зависть, недостаток информации друг о друге.
  По сути я задумал революцию. Каждая революция всегда заканчивается переворотом. Так уже было однажды в России. Власть перешла в руки пахарей и молотобойцев, несправедливо обездолив остальных.
  Научно -технический прогресс более полувека в муках и страданиях извергавший из себя катастрофы человеческого интеллекта, наконец-то закончился переворотом, моим великим открытием ренгеносексоскопии!. Открылась подлинная картина мира. Там, в темных уголках просвеченного ренгеносексоскопией мира мы увидели наших далеких предков, которые как и мы ныне в современных квартирах и коттеджах, копошились в своих пещерах и шалашах, по сути ничем не отличаясь от нас. Правда их движения примитивны, им недостает воображения. И это объяснимо: жизнь их слишком сурова, и поэтому каждый партнер стремится лечь поближе к костру. Итак, они начинают первый акт великой сексосимфонии, звуки которой звучат и поныне.
  В сравнении с нашими предками мы достигли совершенства. С какой изобретательностью мы используем простое противопоставление полов, и как много можно извлечь из этого простого поступательного движения! Какие сложнейшие пространственные композиции возникают, если человек отойдет от стереотипов.
  Своим изобретением я подарил миру осознание своего великого братства и спас его от тотального одиночества. Я разрушил социальные, расовые, национальные и межвидовые перегородки. Люди поняли, что занимаются одним и тем же, и никто больше не обделен судьбой. Бизнесмен и рабочий угольных копей. Суперзвезда Голливуда и кухарка из Нормандии. Бледный унылый швед и черная темпераментная мулатка с Майами. Все они, в пронизанные оком ренгеносексоскопии мире в этот час полуночи занимаются великим актом сотворения себе подобных. Мириады и мириады вариантов, неисчислимые нюансы, необыкновенное разнообразие положений и ситуаций! Какое богатство красок, какая полнота жизни! Мир находится на вершине своей аргеостической эволюции! Единый энергией, единого вселенского оргазма, мир наконец-то перешел на принципиально иную ступень развития. Я бы это назвал эйфорическим эквивалентом того понятия, которое многие поколения мыслителей, гуманистов и художников называли таким неполным коротким словом, как счастье!
  Наконец-то потерпят крах все известные монополисты всякого рода зрелищ- магнаты средств массовой информации. Обанкротятся теле и кинокомпании, наконец-то прекратят свое паразитическое существование порнодельцы, создающие жалкую кальку с подлинной человеческой жизни. Ренгеносексоскопия одним махом, как легендарный Давид уничтожила этих Голиафов, сеющих вокруг себя ложь. Теперь каждый, не прибегая к дорогостоящей аппаратуре, в пределах расстояния и времени, по своему усмотрению, выбору, личной наклонности и вкусу, художественно- интеллектуальному уровню может выбрать себе любой объект. Все открыто перед ним! Наша многострадальная земля, прозрачна как хрустальный глобус и жители Прибайкалья могут свободно видеть чем занимаются в этом момент их братья по человечеству сообществу во Флориде. Теперь каждый может провести индивидуальный сексомост и связаться с любым сексабонентом на земле. Посмотрите, как смотрит очаровательная пухленькая гречанка, которая лежит под своим темнокожим партнером. И как она пожирает взглядом сибирского парня Гаврилу, также поедающего ее глазами, отдыхая после эпизода со своей Катериной. В то время, как Катерина, задумчиво смежив светлые длинные ресницы созерцает полные изящного совершенства сексогобелены эпохи Людовина Четырнадцатого. История, литература, художество- все пришло в гармоническую и вечную связь. При помощи ренгеносексоскопии вы можете легко стать обладателем даже гарема мамелюкского султана, который с присущей ему жестокостью расправляется со своими прелестными одалискам... И наконец, разогнавшись, подобно торпеде, заставляет в мучительном крике боли и наслаждения сделать вашим сотоварищем по сексгармонии мальчика-прислужника!..
  
   ХХХ
  Кармен: Витенька! Чудный, добрый, заботливый, веселый придумщик. Он умел так заразительно смеяться, он обожал разыгрывать незнакомых людей, и ее тоже, изобретать безумные игры, при этом отдавая свою нежность, которая вот- вот должна была загореться факелом любви...
  Амазонка: Свечей, скромной и тихой... Витенька почти исцелил ее от хандры и высокой печали по Алексу. В Витеньке чудесным образом сочеталось спокойствие и мужская сила, нежность и уверенность в себе. Она слушала его простую болтовню, которая совершенно не имела отношения к высокой поэзии и искусству, в котором она жила. Он был слишком далек, и совсем бы не понял, если б она вздумала читать ему стихи своего любимого Лабида. Его бы даже не восхитили ее переводы, ее причастность к древнему. Он говорил о бане и рыбалке, тренировках и еде, о дорогах и цветах, о море и небе. Она, впервые в жизни, позабыв о гордыне, не отвергала его наивных советов, и даже тосковала по нему, в ожидании звонков из крохотного приграничного с Польшей Слуцка... А как он мило называл ее -пани, балаболил по польски и артистически рассказывал анекдоты, над которыми она смеялась до изнеможения. Она простила ему футбол, который был огромной частью его жизни. Но он не позволял этой страсти поглотить все свое внимание. Она даже попыталась понять способы его мышления , и поняла. Футбол был его страстью, но он не смешивал страсть с любовью. Любовь он оставлял всему живому. Она же так не умела. Она любила слишком много мертвого, застывшего, слишком красивого! Это была своеобразная патология- болезненная страсть к своей восточной поэзии, к Востоку, к его роскошным образам и великолепию. Некрофилия...
  Медленно-медленно я выплываю из омута боли. Я открываю глаза и вижу свое отражение в зеркале. В кривом зеркале моей жизни. Вот что произошло! Я потеряла еще и Витеньку! Он был тем самым человеком, которого я не успела догнать. Я не успела ему сказать, что хочу быть только с ним, с ним дойти до края горизонта. Как просто это было сделать. Но я не сделала. Надо было только сказать:' Витенька, давай изменим нашу жизнь и победим вместе!'.
  Но я снова позволила ему исчезнуть за новым поворотом жизни.
  
  Ах, где я была, куда я плыла,
  На крыльях стрекозьих, куда возносилась?
  В каких я мирах на лучших пирах
  До утренних зорь веселилась?
  
  Нектара глоток- крутой кипяток на рану,
  Не кончился срок - упал лепесток-как рано!
  Рой вспугнутых пчел вонзился в плечо - не больно!
  Была не была сломала крыла, сказала- довольно!
  
  Мой дальний полет, пустой перелет окончен.
  Заката краса, как рана пуста этой ночью.
  Ах, кем я была, куда я плыла, кого я любила?
  Но синяя мгла мне веки легла - все забыла...
  
   П Р О Щ А Н И Е
  
  Однажды ночью Пенелопа проснулась от чужого присутствия. В открытое окно проникал лунный свет, струился дурманящий запах сирени. На ее месте, у туалетного столика, заставленного флаконами сидела Албасты. Она причесывала свои длинные желтые, скрывающие ее тело волосы, костяным гребнем с которым никогда не расставалась. Албасты смотрела на себя в зеркало, словно запоминая свой образ.
  -Ты зачем пришла?- спросила я тихо, боясь спугнуть степную ведьму.
  -Меня прислал Алекс. Собирайся, сестра. Он ждет тебя, там на берегу.
  Она протянула мне руку. Рука была мертвенно холодной и хищные ногти дивы безжалостной сталью блеснули в полутьме моей уютной обжитой спальни. Другой рукой ведьма бросила в зеркало гребень, и возникший ниоткуда вихрь увлек нас в воронку своего непостижимого движения.
  Мне до подробностей был знаком берег степного странного озера, с его ночными шорохами и вздохами камыша, белеющим у воды черепом сайгака.
  Алекс стоял ко мне спиной. На нем был черный длинный отороченный золотом плащ, делавший его похожим на марокканского кудесника. Его серебряные волосы шевелил слабый, такой же безжизненный, как и все вокруг ветерок. Я дотронулась до его плеча, - неестественно громким был шорох шелковой ткани, и он повернулся ко мне. Мы стояли лицо в лицо. Так никогда не было. Я видела его четко очерченные губы и бездонно-черные глаза, левый с легкой косинкой. Такие глаза принадлежат магам и чародеям, это их метка, по которой они узнаются собратьями по духу. Но я слишком поздно об этом узнала.
  -Милая моя! Я позвал тебя, чтобы сказать, что ухожу отсюда и больше не буду тревожить тебя по ночам.- сказал он мягким, живым голосом, который помнила каждая клетка моего существа.
  -Но почему, родной! Нам так хорошо было вместе на этом берегу в одиночестве. Ведь я всегда приходила сюда, когда ты звал меня.
  -Милая, ты должна научиться жить без меня.
  -Как я могу жить без тебя? Я думаю о тебе каждую минуту моей одинокой жизни. В этом бесчестном мире ты опять оставляешь меня одну?
  -Я знаю, что говорю. Верь мне. Ведь я намного старше тебя.
  - Но я не могу жить без тебя. Почему ты оставляешь меня? - в беспомощности я опустилась на твердый белесый солончак мертвой земли.- Я останусь с тобой, здесь! Мы будем счастливы как никогда не были счастливы в жизни!
  -Это невозможно. Счастье- это всего лишь стремление к счастью... А тебе еще многому нужно будет учиться. Учась жить, ты учишься умирать.
  -Что ты сказал? Умирать? Но я готова умереть для тебя. Как твоя рабыня, как твоя жена... Позволь, господин мой, мне умереть и доказать тебе свою любовь. Позволь мне сделать это, любимый!
  -Не позволю!- решительно сказал он, опускаясь рядом со мной на холодный растрескавшийся такыр.- Ты переживешь еще много тщеты и боли, страданий и обид, прежде чем подойдешь к порогу смерти. И это будет не скоро.
  -Но почему? Почему?- в гневе кричала я и стучала кулаками о твердокаменную почву мертвой земли.- Ты ушел так рано и оставил меня заложницей моего отчаянья, моих пороков, моих иллюзий...Ты обещал любить и оберегать меня.
  -Я это делаю уже много лет, любимая, даже после того, как умер. И ты сама трудишься над своей душой. Ты прекрасно трудишься. Ты умница, ты с каждым днем становишься красивее и умнее. Ты почти победила в себе тех двоих, терзающих тебя женщин. Но твой урок не закончен. Не злись на свои ошибки, отпусти их. Ведь если бы мы умели распознавать хорошую сторону плохого, то наше счастье было бы огромным и безмерным. Но мы не умеем, мы только учимся всей жизнью. Мужчины по своему, и по своему женщины. Но сила мужчины и смысл его жизни находится в сердце женщины. Единственный смысл нашего бытия , то без чего никто и никогда прожить не может, - это любовь. Отринь свой страх, что твоя любовь никому не нужна, отринь его, оставь его на этой мертвой земле, и ты возродишься к любви и жизни. Потому что отдавать любовь - единственная основа жизни.
  Природа женщины не терпит пустоты, ибо Мати Человеческая любит всех и всех одаряет милостью любви. Но не все мы можем принять этот великий дар. Но присутствие этого дара где-то рядом с собой мы ощущаем постоянно. Мы , которые по капле вытравляем в себе алчность и страсть к убийству любви, жестокость и равнодушие.
  Когда ты идешь по улице, и взглядом вырываешь из толпы мужскую фигуру, которая взволновала тебя, - убыстряй шаг навстречу ей - ведь твое сердце забилось от предчувствия.
  Знай, это Лилит - Мати Человеческая дала тебе знак - этот человек из твоей программы. Ты ли ему должна? Он ли твой должник? Вы проясните это через любовь и страдание, через отчаяние и радость взаимного понимания.
  Но может статься, ты его не догонишь...Или догнав, отпустишь, как Витеньку, не сумеешь заглянуть в глаза, чтобы и он узнал тебя - тогда время, которое в нашем измерении движется только вперед, - его время - уйдет вместе с ним. И если ты опоздала, тебе придется догонять его уже в следующей жизни...Поэтому я должен оставить тебя. Придет время и мы с тобою встретимся. Это будет не скоро, но мы сделали все для нашей будущей встречи.
  Он отступил назад и его бледная рука прощально качнулась в воздухе.
   -Только помни меня. Дверь всегда распахнута в память любви!
   ПОСЛЕСЛОВИЕ
  
  Останься,
  Мое маленькое сердце!
  Останься в сердце
  Человека
  Вот этого!
  Я этого хочу!
  Послушай!
  Слышишь,
  яростно и щедро
  клокочет кровь
  в его горячих жилах.
  Останься,
  мое маленькое сердце.
  Ты давно не юный акробат.
  Из сердца в сердце
  прыгать ты устало.
   2003 г.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"