Эсслен, изнемогая, бухнулся на жесткую, иссушенную поляну, подняв вверх стайку пушистых семян улетай-травы. Улетайчики покачались в воздухе и медленно опустились буро-желтыми хлопьями на твердую, как камень, землю. Ни дуновения ветерка.
Юноша покрутил головой, пытаясь устроиться щекой на колючей травинке. Тень от единственной, старой и раскидистой березы неумолимо отползала к северо-востоку. Измученная непогодой земля дышала сухим, горячечным жаром, - Эсслен ощущал это всем телом, прижимаясь, будто к женщине, к поляне. Он был уже почти мужчиной: на следующий год ему исполнится пятнадцать лет.
Когда-то деревня Эсслена стояла на самом оживленном торговом тракте. Так говорила юноше мать его матери, а той рассказывала ее бабка, и так не одно поколение подряд. Доказательством тому служила каменная дорога, выщербленная и заросшая сорняками, заброшенная на десятилетия. Путь, построенный Первопришедшими из Старшего Города в южное княжество Лэйгу, и забытый после падения Империи.
Насколько хватало глаза, вокруг простиралась зелено-желтая равнина. Лишь на востоке, словно призраки из детсккой сказки, поднимались голубоватые силуэты холмов. На западе, Эсслен это знал, было море. Там, в четырех или пяти днях быстрой скачки, стоял настоящий каменный оплот, древний, как эта дорога. То был лайн Тилнэйт, и его лорд Айдиан звался хозяином здешних земель.
Когда наступал сезон Покоя, отец Эсслена и другие мужчины деревни собирали шерсть, пряжу и теплые рубахи, свитые в деревне, в большой обоз и везли в Тилнэйт продавать. Оттуда, из гавани, красавцы корабли шли на север, где за теплую овечью шерсть охотно платили самородками, добытыми в глубоких шахтах.
Тень от березы окончательно уползла. Юноша с тоской глянул на перелесок, за которым начинались деревенские дворы. Овцы тоскливо пощипывали скудную траву. Нужно бы гнать стадо в степь, на дальние пастбища, на все лето - но странная апатия, вызванная, должно быть, жарой, заствляет и деревенского старосту, и старого пастуха Хэньяра, и самого Эсслена махнуть на все рукой. Немилостивы Стихии к их поселку в этом году. А вдруг что случится? Хотя - что случится в этой всеми забытой глуши...
Эсслен не сразу понял, что из степей к поселку движется человеческая фигура. Это было странно: единственная деревня, о которой знал юноша, была с другой стороны, к юго-востоку; на север же простиралась лесостепь на многие дни пути. Эсслену стало немного не по себе. Он слышал о лихих людях, но те, кажется, не ходят в одиночку; слышал об изгнанниках, лишенных дома, но, выросший в своей деревне, юноша не представлял, что можно пешком преодолеть долгие лиги пути.
Незнакомец, тем временем, приближался. Эсслен уже мог разглядеть серый дорожный плащ, бывший некогда, похоже, голубым. Ткань его, легкая и прочная, была хорошей защитой от палящего дневного зноя, как и, наверняка, от стужи степных ночей. Лицо незнакомца, смуглое и обветренное, было приятным и дружелюбным. Волосы, длинные, чуть тронутые сединой, были стянуты узкой лентой. Эсслен присмотрелся, но не увидел ни черной, ни черно-зеленой шнуровки - знака изгнанника. Рука юноши нащупала рукоять широкого ножа, висевшего на поясе. Потом разум возобладал над страхом.
- Да будет славен твой путь, незнакомец, - проговорил он и заставил себя улыбнуться. Человек улыбнулся в ответ и приветственно поднял руку.
- Будь славен дом твой, добрый юноша.
И - замолчал.
Эсслен стоял в напряжении несколько мгновений. Что делать, он не представлял. Незнакомец же просто ждал, и в зелено-голубых его глазах плясали отблески смеха. Наконец, странник нарушил молчание.
- Мое имя Хорне, - сказал он. - Я - Говорящий-со-Стихиями, заклинатель погоды. Мне кажется, здесь найдется работа для меня.
Эсслен не видел никогда настоящих эннеа-крейрен. В его деревне уже много лет не было даже колдуньи: жители сами обходились тем, что умели, и полагались на волю и милость стихий. Поэтому юноша смотрел на Хорне со смесью недоверия и восхищения.
- Славный человек... Это правда?... - от смущения юноша почувствовал в горле ком. - Правда ли, что ты говоришь со Стихиями?
- Тебе так интересно это узнать? - не переставая улыбаться, ответил Хорне вопросом на вопрос. - Мне показалось, о Стихиях забыли в этих местах. Ведь так?
- Что ты, что ты, нет! - замахал руками Эсслен. Он почувствовал себя отчего-то уязвленным. - Я знаю даже Старших Стихий по именам! Но что мне толку! Они никогда не откликались на мой призыв...
Юноша в бессилии сжал кулаки. Мать воспитала его в почтении к Силам Сентаны, и много раз, бродя по редким перелескам и по бескрайней степи, он мечтал, как однажды услышит божественный голос, который даст ему силы направлять ветра и пробуждать родники. И вправду, Эсслен лучше всех мог прочитать грядущее по облакам, понимал бессловесные взгляды животных, от матери выучился различать и отыскивать целебные травы... Но это было простое, человеческое умение, доступное каждому, не сложнее, чем высечь огонь из волшебного камня-самопала, или словом оградить погреб от грызунов. Юноша же в тайне мечтал о настоящей силе.
- А ты уверен, что они тебя не слышат? - Хорне говорил почти ласково, а глаза его смеялись. - И о том ли ты просишь их?
Юноша не понял вопроса, и странник пояснил.
- Вот пред тобой стоит заклинатель погоды, пришедший в изнывающую от засухи деревню. Вместо того, чтобы лететь домой со всех ног, дать приют страннику, к старейшине отвести, ты спрашиваешь меня о том, что знаешь сам, и мечтаешь о собственной силе. Скажи, мальчик, а для чего тебе сила? Для славы? Но нет славы тому, кто думает лишь о себе. Не слышат Стихии того, кто лишь о себе вопрошает, потому что нет им дела до каждого человека. Но если душа твоя болит за родную землю, если ты знаешь, что ты - часть мира, где ты живешь, тогда ты сможешь услышать, как сущности мира обращаются к тебе.
Эсслену стало очень стыдно. Он стоял, опустив голову, перед странником в сине-сером плаще, сказавшем справедливые слова. Не о деревне он подумал, а о давней, заветной мечте, которой теперь сбыться суждено не скоро.
- Деревня там, за перелеском, - глухо произнес он. - Прости меня, славный человек, слова твои были справедливы. Но ты сейчас придешь, пошлешь дождь в эти земли, а потом отправишься дальше, и сушь вернется.
И вдруг, охваченный внезапным порывом, Эсслен встал на колени перед заклинателем.
- Умоляю тебя, славный Хорне! Останься в нашей деревне, хотя бы на полугод! Я сам уговорю отца, чтобы в нашем обозе тебе выделели лучшее место, если ты решишь покинуть нас в сезон Покоя. Но прошу, останься так долго, как можешь! Принеси благодать Стихий на наши земли... и позволь мне стать твоим учеником.
Взгляд юноши сочетал в себе отчаянную мольбу и упрямую дерзость, так что странник не выдержал и рассмеялся. Он поднял Эсслена с колен, и голубой плащ взметнулся под порывом внезапного ветра.
- Что ж, мальчик, ты почти усвоил урок, - со смехом сказал странник. - Ты неправ: Стихии слышат твои мольбы, когда ты не забываешь о своей родной деревне. Скажи: готов ли ты провести здесь, в людьми забытом уголке, всю свою жизнь до смерти, чтобы от имени всех своих односельчан говорить с миром?
Внезапно севшим от волнения голосом юноша произнес: "Да". Он видел голубой ореол, окутавший странника, и понял, что пред ним не человек, но один из величайших Ennea - Йэхэан, повелитель ветров. Эсслен со смесью благоговения и восторга взглянул в глаза не-человеку и понял, что никогда больше не поставит себя превыше мира, и никогда не забудет ни о близких своих, ни о доме, ни о степи, что этот дом окружает. Мир словно проник в него, и навсегда стал неразрывной его частью.
Эсслен очнулся и увидел, что огромный диск светила уже коснулся пылающим краем горизонта. Приснился ли ему разговор этот? Был или нет странный гость? Или же это был морок, вызванный долгой жарой?
Юноша взглянул на стадо и мысленно поманил Ойро к деревне. Черный баран на удивление легко бросил щипать траву и покорно пошел, увлекая все стадо за собой. Эсслен присвистнул. Не всегда удавался ему этот трюк. Только сейчас юноша заметил, что с запада, с далекого моря, дует ровный и сильный ветер, несущий прохладу. "Завтра будет гроза", - понял юноша вдруг. - "Сильная и стремительная, пьянящая, живительная и живая, и за ней снова травы пойдут в рост".
И, повернувшись лицом к упругому ветру, Эсслен рассмеялся. И в голосе ветра ему послышался ответный смех.