Я могу просить у вас прощения ещё тысячу раз и тысячу лет.
Сейчас вы плачете и, наверное, очень злитесь на меня. Сейчас вы говорите, что я - дурочка. Вы ненавидите меня так сильно, как может ненавидеть лишь тот, кто любит. Вы любите меня. И я тоже очень вас люблю. Теперь, стоя на последнем берегу, я очень хорошо это понимаю. Меня и вас разделило время. Моё "теперь" и ваше "сейчас" - между ними пропасть. Она всегда была.
Раньше я не понимала, как можно любить кого-то, кого совершенно не понимаешь, а лишь покорно принимаешь как данность. Вы пытались переделать меня, а я - вас. Но наши взаимные попытки вызвали к жизни лишь много боли, и совершенно никаких результатов.
Простите меня.
Я всегда обманывала всех, но больше всего - себя. Кокон лжи сомкнулся вокруг меня так крепко, что разорвать его не может уже никто. Чем дальше ведёт меня жизнь, тем больше лжи я взращиваю. Вы и сами понимаете, что это не может продолжаться вечно.
Вечно... Ах, если бы даже у меня была вечность, всё осталось бы прежним. Моё глухое отчаяние не лечится временем. Я так привыкла к нему, привыкла, как оно убивает меня, как сжимает моё сердце. И каждую ночь я беззвучно рыдаю с ним в унисон.
Моё одиночество - всё, что у меня осталось. Ваша любовь, будь её даже в тысячу раз больше, не смогла бы заменить мне то, чего желает моё сердце больше всего на свете.
Мне всегда было трудно сказать вам об этом. Но сейчас молчание не имеет смысла. Я не услышу ваших упрёков, вы не разочаруете меня, не попытаетесь растоптать остатки моих идеалов, пусть и во благо мне.
Я желаю чувство, большее чем любовь. Связь между двумя людьми, более крепкую, чем любовные узы. Нечто, что может заменить собою весь остальной мир. У этого чувства нет названия, но любовь земная мне не нужна.
Я очень долго надеялась, что уже очень скоро случится чудо, и это чувство посетит меня. Но... Мои крылья слабели день ото дня, и совсем недавно я полностью их лишилась.
Я не могу написать больше ни строчки. Слова рассыпаются под моими пальцами, как тусклые прошлогодние листья.
Отчаяние - мой последний приют, но каждый странник знает, что пребывание там не длится долго. Оттуда есть две дороги : одна, озарённая светом, и другая, скованная ледяной тьмой.
Я выбираю тьму.
Простите меня, и не плачьте обо мне. Мне больно оставлять вас, но эта боль - лишь капля в море той боли, которую я испытываю уже очень давно.
Прощайте.
Когда ничего не останется, ты исчезнешь.
Она в страхе оглянулась. "Кто это сказал? Только что, я же слышала...". Волна серебристых в лунном свете волос метнулась к окну. Снаружи не было ничего, кроме скромного звёздного неба и огромного светлого диска.
Ей вдруг вспомнилось, что Луна светит отражённым светом. "Ничего своего", - усмехнулась она про себя. - "Совсем как у меня. Я тоже свечу отражённым светом. А внутри так пусто, что даже кричать - бесполезно".
Как это сентиментально - писать записки в темноте, при свете Луны. Писать, и не видеть, что пишешь.
Она ещё раз посмотрела на нестройные ряды букв. "Я совсем разучилась писать," - вздохнула она. - "И от руки тоже. Нет, предсмертные записки не бывают такими длинными и написанными таким корявым почерком. Надо будет переписать всё это. Утром. Если я доживу до утра".
Она тихонько рассмеялась, так, чтобы никого не разбудить. "Сколько бы я ни просила о смерти, я всё равно доживу до утра. Я проживу весь этот проклятый следующий день, я буду смеяться, и буду плакать. Я буду чувствовать, совсем как обычный человек. Я притворюсь нормальной ненормальной, такой, какой они привыкли меня видеть. Откуда им знать, что внутри меня ничего нет?"
Она зевнула. Было так поздно, что, скорее, рано. Она лениво потянулась, а уснула едва лишь её голова коснулась подушки.
С добрым утром, солнышко-которое-не-светит-никому-даже-себе. Дожила-таки до утра. И плакать уже не хочется. Крыльев нет, но глаза-то остались прежними. Разум взял контроль над чувствами. Он всегда делает это внезапно, и очень грубо. Но это неважно, ведь чувств нет на самом деле. Не у меня.
Меня зовут А.Р., и я хочу умереть.
А утро-то сегодня какое - загляденье. Румяное и солнечное, что смотреть больно. И всё вокруг кипит - и жизнь, и воздух. Асфальт плавится.
Ненавижу лето. С этого года. А раньше любила.
Завидую ему - так радоваться жизни, зная, что век твой короток - на это способен далеко не каждый. Ненавижу лето. Оно совсем меня не понимает. Я хотела, чтобы оно стало хотя бы более холодным и дождливым, в унисон с моим настроением. А оно только хорошеет и пьёт из меня все соки. Как будто бы ему хорошо оттого, что мне плохо. Оно такое эгоистичное - именно это меня поначалу и привлекло. Но потом, со временем, я разобралась, какое же оно на самом деле лицемерное. Прикрывает ветви листьями. Деревья без листьев выглядят просто ужасно. Парад мертвецов на каждой зимней улице.
А тут выглянешь в окно - и всё как в кино, или на красивой картинке. Карамельно-сахарно до отвращения. Нарисованные облака. Нарисованная рябь на воде. Нарисованный свет на куполах и крышах. Нарисованный румянец на лицах.
Приходит лето и разрисовывает всё сообразно своему безумному художественному вкусу.
Разве это не отвратительно, а?
Стук в дверь. Дверь открывается. Кто-то входит, но я ничего этого не слышу.
- Первым делом - ты к окну. Нет бы выйти из комнаты, доброе утро сказать, - голос звучал добро и ворчливо одновременно. Это К., моя единственная связь с реальным миром. Она живёт в соседней комнате. Мы меньше, чем друзья, но больше, чем соседи. Я ничего о ней не знаю, по крайней мере, ничего из того, что нужно знать, чтобы узнать человека по-настоящему.
- Доброе утро, каким бы злым оно не казалось, - говорю я, но не поворачиваюсь. Значит, сегодня меня уже видели, и самое время надевать маску.
- Прости, я только что проснулась, и вот, застряла у окна, - я повернулась, улыбаясь. Называйте это как хотите, но я не могу не улыбаться людям, которые улыбаются мне. И тем, которые не улыбаются, тоже. Они ведь не виноваты, что я такая, какая есть.
- Рада, что ты, как всегда сияешь, - К. бросила быстрый взгляд на письменный стол. - С каких это пор ты пишешь от руки?
- Ах, это... - я надеюсь, что внезапный румянец не выдал меня. - Это так, набросок. Захотелось написать что-нибудь собственной рукой.
- Можно посмотреть? - К. двинулась к столу, но я ловко опередила её, схватив листок, и спрятав его за спиной.
- Ты же знаешь, я не люблю, когда мои черновики читают.
Глаза К. заблестели как-то странно, и это мне очень не понравилось.
- А может это... - начала она медленно, - ...любовное письмо?
- Что-о? - я не могла сдержать возглас удивления, но знала, что теперь эта версия точно станет для неё доминирующей. Когда я говорю правду, мои глаза всегда блестят настолько лукаво, что люди думают, будто я лгу. И, напротив, мой невинный вид сбивает с толку всех, кого я обманываю. Какой же я всё-таки страшный человек...
- Да-а, это точно любовное письмо, - с удовольствием протянула К., присаживаясь на стол. - Ну что ж, давно пора. И кому же оно адресовано? Расскажи, а то я умру от любопытства.
- Это НЕ любовное письмо, - я физически чувствую, как краснею. Как всегда, это происходит со мной очень не вовремя.
- Я же по глазам вижу, что это оно и есть, - настаивает К.
Временами я её просто ненавижу. Она ждёт продолжения, ждёт, что сейчас я не выдержу эмоционального давления и сломаюсь. Я начинаю злиться, и, как всегда в таких случаях, делаю глупость.
Одним резким жестом я передаю ей листок. Она жадно хватает его, но уже после первых строк огоньки в её глазах гаснут, а любопытство сменяется тревогой.
- Это правда ты написала? - спрашивает она. Как будто это мог написать кто-то ещё. - Ты не должна писать такие вещи. Навсегда забудь о самоубийстве. Ты слишком импульсивная, и всегда делаешь глупости. Не смей больше писать об этом, и думать тоже.
Разум очень кстати подталкивает меня к выходу. Мне опять придётся солгать.
- Ты поверила? - я прилагаю все силы, чтобы моя искусственная улыбка выглядела как можно более естественной.
Её глаза расширяются. Она не понимает, что происходит. Она совершенно сбита с толку.
Я смеюсь, как если бы всё, что я сейчас скажу ей, было бы правдой.
- Я же сказала тебе, что это - всего лишь набросок, черновик. Ночью меня посетило вдохновение, и я записала этот отрывок, чтобы не забыть. По-моему, очень хорошо получилось.
- Ты хочешь вставить это в свой новый роман? - беспокойство постепенно покидало её, но недоверчивость всё ещё покалывала меня откуда-то из глубины её глаз.
- Разумеется, - я пошла в наступление. - Или, по-твоему, это недостаточно хорошо написано?
- Нет, что ты! - похоже, мне удалось её убедить. - Ты ведь знаешь, я твоя большая поклонница. Я даже не могу критиковать то, что ты пишешь.
- Это мне нравится в тебе больше всего, - я улыбалась ей, теперь уже искренне. К. такая забавная, так по-детски радуется всему. Хотела бы и я...
- А что ещё тебе во мне нравится? - спросила она, явно напрашиваясь на комплимент.
- Ну-у, - протянула я. - Наверное то, что ты всегда вовремя приходишь и вовремя уходишь.
- Что-о? Повезло тебе, что я не могу на тебя злиться, - она улыбалась, как ни в чём не бывало. - Но ты права, мне действительно пора.
- Свидание с утра пораньше? - во что бы то ни стало, мне нужно было перевести беседу на неё, и соблюсти эту чёртову вежливость.
- Если бы... Всего лишь работа. Я ведь не писатель, я не могу работать дома, или там, где мне вздумается. В отличие от тебя.
Она ещё раз улыбнулась, пожелала мне удачного дня, и ушла. Я услышала, как захлопывается входная дверь.
Наконец-то я одна. Улыбка отклеилась от моего лица, и я слегка повела губами, чтобы от неё не осталось и следа.
Её последние слова по какой-то очень жестокой причине застряли у меня в ушах.
Она не писатель... Да и я теперь тоже. Но она об этом ещё не знает.
Я делаю вид, что работаю, но на самом деле я лишь жестоко убиваю отпущенные мне дни. У меня не хватает смелости сказать ей об этом. Я пока никому не могу об этом сказать.
Всё прекратилось после Нового Года, как мне кажется. Просто раз - и кончилось. Сначала я не заметила, а когда заметила, было уже слишком поздно для каких бы то ни было мер.
Было время, когда я желала быть талантливой. Потом было время, когда я наслаждалась своим талантом, но оно быстро кончилось. Я начала сомневаться в себе и в нём. Мы оба есть нечто иллюзорное, но понимаю я это лишь сейчас. Мне всё ещё было, что сказать, но я стала замечать, что говорить мне всё труднее. Идеи переполняли меня, но соответственного выхода им не было. На меня свалилось больше, чем я могла пережить. Я стала молить о том, чтобы меня избавили от этого. Я больше не хотела писать, но всё ещё могла.
Потом пустота пришла за мной.
Лишь одно моё желание исполнилось - теперь я не могу писать.
Если раньше мне стоило лишь коснуться клавиш, и слова лились, как по заказу, и все верные, точные, стройные и красивые, то теперь мои неуклюжие попытки сочинить хоть что-нибудь были больше похожи на попытки умирающего вернуться к жизни.
Только теперь я осознаю, что по-настоящему была жива лишь тогда, когда мой талант был при мне. Я не знаю, что в прошлом я сделала не так, где я свернула не на ту дорогу. Даже мысленно я не могу туда вернуться, ведь прошлого попросту нет. Оно каждую секунду исчезает, и не остаётся совсем ничего.
Моя память... Она переполнена. Но не воспоминаниями. В ней живёт информация, которая меня интересовала, которая была мне нужна. А ещё в ней живут все те, кого я придумала.
В моей памяти нет ни кусочка реальности, а если и есть, я всё равно не могу отличить её от собственных фантазий. Вчерашние дни, равно как и завтрашние, кажутся мне сном, но теперь я не знаю, нужно ли просыпаться.
Оказывается, в глубине души, я не хотела, чтобы мой талант исчезал, по крайней мере, до тех пор, пока я не найду более-менее приличный смысл жизни.
Но меня снова не спросили. Талант мой исчез также внезапно, как и появился. Несколько месяцев бесплодных попыток и метаний, пока его тень исчезала из меня, как золотая пыль. Я хочу вернуть прошлое, но понимаю, что ни при каких условиях это невозможно.
Когда меня не стало, я имею в виду свою творческую смерть, всё вокруг разом обесценилось. Я не дам и гроша за свои прошлые мечты. Я больше ни во что не верю.
Никто в целом мире не может меня понять. Я так и не дождалась человека, который хотя бы смутно был на меня похож, который смог бы по-настоящему мне помочь. Все те слова, что я слышу - не более, чем слова. Они пусты, потому что в них не вложили ничего. Потому что в них нечего было вкладывать.
На самом деле, я очень жестокий человек. Если бы люди знали, что я о них думаю, они бы убили меня. Но я не позволю им узнать. В конце концов, во всём, что со мной случилось и случится, нет их вины.
Когда я была талантлива, я зажигала звёзды лишь одним прикосновением. Я создавала миры за считанные минуты. Самые причудливые личности оживали, потому что я вдыхала в них жизнь. Я была тем, что люди называют "божество".
Когда мой талант превратился в моё проклятие? Нет ответа.
Я запуталась и устала. Я больше не пытаюсь реанимировать прошлое, но что-то всё ещё держит меня в этой жизни. Страх? Возможно. Сожаление? Очень вероятно. Боль? Может быть. Любовь? Нет, уж точно не любовь.
- Привет, К. - его голос звучал радостно, как первый майский день.
- Привет, Р.А. - К. не знала, что такое грусть. - Ну как, сочинил что-нибудь новенькое?
Р.А. улыбнулся. Он всегда улыбается очень искренне, как человек, который вдруг ощутил себя могущественным, но в душе остался ребёнком.
- Да так, пару стихов, несколько миниатюр... Хочешь прочесть? - в его глазах горело нетерпение.
- Конечно, - К. улыбнулась. Р.А. тут же скрылся в глубине квартиры. К. оглядела комнату придирчивым женским взглядом. Уборка бы здесь пришлась очень кстати. Но писатели, как известно, не фанаты чистоты и порядка. К. улыбнулась своим мыслям. Р.А. был талантлив настолько, что ему можно было всё простить. Настолько же он был и красив. К. в который раз пожалела, что годится ему чуть ли не в матери.
Р.А. вернулся через пару минут. За его спиной, в широком солнечном луче, взметнулась пыль. Часть её вылетела в открытое окно. Р.А. жил на первом этаже и часто любил сидеть на подоконнике. Он говорил, что так он видит и землю, и небо, и, следовательно, может совместить их в себе.
К. за долгие годы работы привыкла ко всем странностям творческих людей, и Р.А. стал ещё одним милым подтверждением того факта, что все писатели - немного не в себе. Попадались, конечно, и более тяжёлые случаи, но о них говорить сейчас не время.
Р.А. протянул К. несколько мятых листков. К. неторопливо уселась на обитый шёлком диван. Р.А. устроился в кресле напротив, нетерпеливо ломая пальцы. "Он знает, что талантлив, но всё равно нервничает, - отметила про себя К. - и это очень хорошо, ведь пока он не уверен в себе, он не сможет остановиться".
Р.А. не старался поймать её взгляд. Наоборот, он прятал собственный по пыльным углам, или отпускал его в свободное плавание по стопкам книг, которые, как необитаемые островки, громоздились тут и там.
Р.А. ждал её первых слов.
- По-моему, это просто восхитительно, - промолвила К., не покривив душой.
- Правда? - К. вскочил. В отличие от многих сверстников, он не пытался казаться взрослее и серьёзнее, чем на самом деле. Казалось, будто он каким-то непостижимым образом понял, что чем дольше он сохранит теперешнее отношение к жизни, тем дольше он проживёт как писатель.
- Ты не перестаёшь меня удивлять, - продолжала К. - Я не понимаю, как тебе удаётся так здорово писать. Твои слова просто волшебны.
Р.А. слегка покраснел. Похвала попала в цель.
- Ты же знаешь, что я и сам этого не понимаю. Я просто вижу какие-то картинки, так же ясно, как вижу тебя сейчас, и будто бы знаю, о чём они. Всё, что мне остаётся - лишь сесть и записать то, что я увидел. Откуда же берутся эти образы, я не знаю, но думаю, что откуда-то извне. Нельзя ведь представить то, что никогда не видел, правда, ведь?
"Ах, если бы всё было так просто," - подумала К., и лёгкая горечь тронула её взгляд.
- Конечно, Р.А. По-моему, твой талант - самое прекрасное, что может быть на свете, - она постаралась отогнать воспоминания, всплывшие так некстати.
Они замолчали. Видно было, что Р.А. собирается сказать что-то ещё. Его лицо пылало энтузиазмом.
- А ещё я купил себе флейту, - похвастался он.
- Да что ты говоришь? Правда? - К. разговаривала с ним тоном, который больше подходит для маленького ребёнка. Но Р.А. никогда этого не замечал. Он жил в мире, где сказанные слова значат не так уж много.
- Я просто подумал, что когда ночью мне нечем заняться, и я сижу на подоконнике и смотрю в открытое ночное небо, неплохо бы сыграть что-нибудь на флейте. По-моему это очень поэтично. Кроме того, мне нравится флейта. Звучит так нежно, и звуки её такие хрупкие. Самые хрупкие на свете. И какие-то неземные. Меня они всегда завораживали. Я всегда удивлялся, как из такого вполне земного и материального инструмента появляются такие неземные звуки. Они ведь как призраки, как лёгкий туман. Они есть, но их будто бы и нет. Идеальный аккомпанемент для лунной ночи. Придаёт ей оттенок грусти.
К. заслушалась.
Р.А. замолчал и смотрел на неё выжидающе.
- Прости, я говорю слишком пылко, да? Но когда дело касается музыки, я не могу оставаться равнодушным. Я чувствую, что летаю, когда у меня в руках флейта.
- А что ты чувствуешь, когда пишешь?
- Я чувствую счастье, которое нельзя описать словами.
К счастью, к обеду небо затянуло тучами. Я уже не могла смотреть, как оно сияет. Неужели оно не понимает, как мне больно видеть его радость?
Я ещё раз перечитала то, что написала ночью, свою квазипредсмертную записку. Глупость-то какая. Я и в самом деле ничего не могу сделать как надо, даже из жизни уйти.
Может, если написать её кровью, получится эффектнее? Да, но на такой огромный текст крови нужен целый литр, не меньше. Я умру раньше, чем допишу, а это будет выглядеть совсем глупо. Можно, конечно, написать и чужой кровью, но это как-то совсем не так. Да и где я возьму столько крови? Если только убить кого-нибудь, кого я очень сильно не люблю. Но выбрать будет трудновато.
Что ж, похоже затею с самоубийством пока придётся отложить. Жаль, так я была хоть чем-то занята.
Скоро вернётся К. и засыплет меня вопросами и придирками. Как же я это ненавижу, кто бы знал!
Вот и она. Даже немного раньше, чем я ожидала. Нужно сделать вид, что я работаю, не покладая сердца и ума.
Она заглянула ко мне, хотя знала, что я не люблю, когда меня беспокоят, когда я пишу.
За окном прогремел гром, целых два раза. Тучи сегодня были отвратительно синие, как дешёвая акварель. Смотреть противно. Не тучи, а недоразумение. Никакого дождя из них не получится, абсолютно точно. И уж тем более очистительного ливня. А он был бы сейчас очень кстати.
- Тебе нужно больше отдыхать, - сказала К.
Я сделала вид, что разминаю пальцы, уставшие от долгой работы.
- Ты целыми днями пишешь. Я понимаю, что твой талант просто требует этого, но нельзя ведь приносить себя ему в жертву.
Я слабо улыбнулась, как если бы её слова хоть немного соответствовали истине.
- Ты ведь знаешь, что я - всего лишь инструмент, я в рабстве у собственного таланта. И это мне даже нравится, - чувствую, что улыбка у меня сейчас получилось мазохистской, но кому какое дело, в конце концов...
- Влюбиться тебе надо, - завела К. свою обычную песню. - В живого человека.
Я поморщилась.
- Не начинай, ладно? Тебе прекрасно известно...
- ...что ты не интересуешься мужчинами, - закончила она мою фразу. Неужели я и правда так часто это говорю? - Но, позволь, женщинами ты тоже не интересуешься, говори что хочешь...
- Просто я ещё не нашла своего человека, - прервала я её.
- Да как же ты его найдёшь, если ты и не ищешь?
Я не знала, что ей ответить. В вопросах, связанных с реальным миром, она всегда на голову меня опережала. Я всегда терялась, и не знала, что ей ответить.
- В любом случае, мне сейчас не до этого. Любовь сейчас будет только мешать, - наконец промолвила я. Иногда я сама верю в то, что говорю.
- Я просто хочу, чтобы ты была счастлива, - К. всегда говорила это так, как будто бы ей и правда было не всё равно, что со мной станется.
Пусть будут прокляты условности и предрассудки, согласно которым счастье обязательно связано с любовью, а любовь - с перспективой семейного счастья. Но я не могла сказать ей, что меня это всё не интересует.
- К., послушай, меня это всё не интересует, - сказала я вдруг. Отступать было поздно. Она заинтересовалась, и ждала, что я скажу ещё что-то. Но так трудно признаваться другому человеку в том, в чём трудно признаться даже себе. - Мне не нужна земная, обыденная любовь. Я не мечтаю о принце, который однажды появится на горизонте моей жизни. Я не мечтаю о любви с реальной перспективой. Я не мечтаю о семье.
- Подожди-ка, - прервала меня К. Очень вовремя, ведь мне уже стали противны собственные слова. - Я ведь не выдаю тебя замуж, и не побуждаю вешаться на первого встречного. Просто подумай, что тебе было бы полезно встречаться с кем-нибудь.
Я не могу сказать ей, что любые отношения меня обременяют. Та любовь, о которой она всё время мне твердит, есть большая ответственность, которую я не хочу на себя взваливать. Но я не могу ей сказать. Люди очень не любят правду, и очень обижаются, когда её слышат. Всё, что расходится с их собственным мнением, они могут максимум принять, но понять - никогда. Чужое мнение они готовы считать всем, чем угодно - причудой, капризом, самообманом, но не фактом реальной действительности.
А, чёрт... Мне ли говорить о действительности? Я ведь так и не знаю, что это такое. Быть может, мир вокруг - лишь сон во сне?
Мне показалось, что я проснулась, но на самом деле я лишь погрузилась ещё глубже в сон. В самое его сердце. Туда, куда реальность проникнуть не может.
- Иногда мне кажется, что ты живёшь в своём, выдуманном мире, - сказала К. задумчиво. От звука её голоса я вздрогнула. Её слова вырвали меня из паутины собственных мыслей. Теперь нужно было сосредоточиться, и вспомнить, о чём мы говорили.
- И что же в этом плохого? Я ведь творческий человек.
- И ты хочешь, чтобы за твой талант тебе всё прощалось? Так не бывает. Мир не вертится вокруг тебя.
Почему же? Мой собственный мир всегда вертелся, и сейчас не перестал. Но объяснять это ей - пустая трата времени. Она слишком реальная.
К. ушла, осознавая своё превосходство. Интересно, понимает ли она, какую боль мне причиняют её слова?
Когда К. пришла вновь, Р.А. играл на флейте. Глаза его были закрыты, лицо напряжено. К. отметила про себя, что для человека, который только учится играть, получается очень даже неплохо. Не зря ведь говорят - талантливый человек талантлив во всём. А такой талант, как у Р.А. - редкость, и это признают все. Несколько мнут она молча слушала, как он играет, пока Р.А. сам её ни заметил.
- Я так рад тебя видеть! - улыбнулся он, жестом приглашая К. сесть.
- Надеюсь, ты не подашься в музыканты? Бросить литературу, с твоим-то талантом, будет большим грехом, - рассмеялась К.
- Нет, что ты! Но если когда-нибудь я не смогу писать, тогда я подумаю о карьере музыканта. Но мне ещё учиться и учиться. Звуки пока получаются совсем не такими, как я их себе представлял. Они слишком земные. А они должны звучать будто бы из другой Вселенной.
- Я думаю, у тебя всё получится. Только никогда не отказывайся от своего таланта, - К. вдруг стала серьёзной и немного печальной.
- С чего бы вдруг? Мне нравится писать. Это очень весело, - Р.А. смотрел на К. непонимающе.
Она всё ещё хранила молчание.
- Хочешь, я расскажу тебе одну сказку? Вернее, это сказка наполовину...
- Да, конечно, я очень люблю сказки, ты знаешь это, - он улыбался, как прежде, а в глазах загорелось любопытство.
К. начала свой рассказ.
- Давным-давно я знала одну девушку. Она была очень необычной персоной. Она всегда хотела научиться летать, но вот беда - люди от природы лишены крыльев. Но чудеса иногда случаются, и, в один прекрасный день, она получила свои крылья. Теперь она могла летать по-настоящему. Её крылья были прекраснее ангельских, и очень скоро она научилась летать так красиво, что никто не мог с ней сравниться. Но отчего-то, с каждым днём, она грустила всё больше и больше, и никто не мог понять, что же с ней произошло.
Она всё больше отдалялась от людей, и вскоре уже никто не мог её узнать. Время шло, и вот, однажды, девушка прокляла свои крылья, и стала молить, чтобы их забрали. Никто не мог понять, почему она так поступает. И её молитвы вновь были услышаны - в один из дней она поняла, что больше не может летать. Она потеряла свои крылья так же внезапно, как ранее их получила. Но это не принесло ей счастья. Напротив, она ещё больше замкнулась в себе. Она так и не смогла вернуться к той жизни, которую вела раньше, и свыкнуться с тем, что крыльев у неё больше нет. Единожды вкусив радость полёта, она не могла согласиться на меньшее. С того самого дня она стала молить о смерти, считая, что раз у неё ничего больше нет, то не стоит и продолжать бессмысленную жизнь. Но на этот раз её мольбы никто не хотел исполнять. Возможно, потому что она на самом деле хотела совсем не смерти. Она всё ещё надеялась, что крылья вернуться к ней. Она поняла, как ей нравилось летать лишь только тогда, когда потеряла эту способность.
Месяц тянулся за месяцем, но ничего не происходило. Постепенно, она предала все свои мечты, она сама убила их, причиняя себе ещё большую боль. Я видела всё это, но не понимала, что именно я вижу. Со стороны казалось, будто происходит что-то хорошее и естественное. Дальнейшего развития событий никто не мог предотвратить. Её жизнь угасала с каждым днём, но этот процесс оставался невидимым для всего остального мира. В конце концов, она устала от ожидания. Она решила предпринять последнюю попытку хоть что-то изменить. Она преобразилась, как будто бы жизнь проснулась в ней с прежней силой. Но, как всегда, она всё сделала неправильно. Желая освободиться от прошлого, она разбила свою последнюю, самую заветную мечту. И лишь только это произошло, она исчезла. Просто пропала, не оставив и следа. Здесь моя история заканчивается. Я до сих пор не знаю ни причин того, что с ней произошло, ни куда она пропала. Она даже записки не оставила.
- Это ведь просто, - отозвался Р.А. Пока он слушал, лицо его приобрело задумчивое выражение, как если бы он уже слышал эту историю. - Когда ничего не останется, ты исчезнешь.
- Но почему она прокляла свои крылья? Можешь ты мне ответить?
- Думаю, что могу. Ей нужен был другой человек, с такими же крыльями, как и у неё. Её зеркало, вторая половина, если хочешь. Должно быть, она хотела чувства большего, чем любовь.
К. вздрогнула.
- Ты с такой лёгкостью говоришь об этом, будто бы всё видел своими глазами.
Р.А. робко улыбнулся.
- Ты опять меня хвалишь. Я не видел, но я мог бы написать об этом.
- Да, я думаю ей тоже бы это понравилось.
К. вернулась поздно вечером. Она застала А.Р. стоящей на балконе. Та прислонилась к дверному косяку, и что-то пристально разглядывала вдали.
- Чем занимаешься? - К. действительно было интересно, каким будет ответ.
- Жду чуда, - отозвалась А.Р. - Я смирилась с тем, что чудес больше не бывает, но сегодня вечер так прекрасен, что я хочу, чтобы для меня случилось ещё одно, пусть самое последнее чудо.
- Чего же ты хочешь?
А.Р. не ответила. Она по-прежнему стояла и смотрела, как последние лучи окрашивают город в мягкие небесные цвета. То тут, то там, полыхали золотой и пурпурный, нежно-фиолетовый смыкался с пронзительно-синим.
- К., я потеряла свой талант, - было слышно, что А.Р. говорит серьёзно.
- Что ты такое говоришь? Брось эти глупости. У тебя и раньше бывали сомнения в собственных силах...
- Нет, на этот раз всё по-настоящему. Это случилось в последний раз, - в голосе осталась одна горечь.
К. хотела приблизиться, но А.Р. остановила её жестом.
- Пожалуйста, не подходи. Ты испортишь мне вечер. Завтра я собираюсь начать новую жизнь, но сейчас - не отнимай у меня этих волшебных минут своей жалостью и убеждениями. Ты здесь ни при чём.
К. стояла, будто в оцепенении.
- Знаешь, - вдруг сказала А.Р. - вчера вечером я опять слышала флейту. Я очень давно её не слышала, но так и не знаю, кто на ней играет. Я пыталась определить, откуда исходит музыка, но у меня такое чувство, будто она - из другой Вселенной.
Пожалуй, стоит и впрямь всё бросить. Я не могу больше жить прошлым - мне слишком больно. Но куда же могу я уйти? Может, я выбрала неверный путь с самого начала? Может, сочинить ещё одну записку? Этакий манифест своей будущей жизни...
Дорогая моя Большая Любовь!
Я поняла, что ждать тебя более не стоит. Ты не звонишь в дверь тёплым майским утром, не стучишься в мои сны глухими зимними ночами, не встречаешь меня на бесконечных летних аллеях, не пишешь мне писем на последних октябрьских листках.
Я уже сомневаюсь, что ты вообще когда-либо существовала хоть где-то, кроме моего больного богатого воображения. Я ждала тебя слишком долго, но ты никогда не стремилась ко мне. Ты лишь смеялась надо мной. И так было всегда. Но я - всего лишь человек, лишённый теперь самого главного - крыльев. Если исполосовать сердце острым ножом много-много раз, оно перестаёт чувствовать боль. Оно перестаёт чувствовать вообще.
Я не буду тебе мстить; знаешь, я вообще не тот человек, за которого себя принимаю. Внутри меня нет чувств, по крайней мере, глубоких. Вне меня их тоже нет. По крайней мере, глубоких. Любовь, я больше не жду и не желаю тебя. Пусть все мои раны затянутся в последний раз. Я хочу лишь немного покоя. Прошу, не тревожь меня больше.
Ну вот, эта записка получилась намного лучше. По крайней мере, лучше чем предыдущая. Но написать - мало. Нужно ещё, чтобы эти слова ожили. Нужно заставить их работать.
Я беру записку со стола. Ещё раз смотрю на то, что написала. И рву её на мелкие кусочки. Через минуту обрывки бумаги, словно мотыльки, разлетаются от моего открытого окна. Я сделала всё, что смогла. Теперь я просто стою и слушаю, как в ночной тишине рождаются едва различимые звуки флейты. Мне хочется, чтобы эта мелодия не прекращалась.
В этот день К. пришла рано утром.
Р.А. выглядел немного сбитым с толку.
- Что-то случилось? Я никогда тебя таким не видела.
- Вообще-то да, - Р.А. нерешительно улыбнулся. - Помнишь, несколько дней назад ты рассказала мне историю о своей давней знакомой?
- Ты всё ещё думаешь об этом? - К. потупила взгляд. - Забудь, я совсем не хотела, чтобы ты слышал эту историю.
- Ну почему же, по-моему, история отличная. И теперь я уверен, что смогу её написать. Прошлой ночью, когда я играл на флейте, откуда-то из воздуха возникла эта записка, - он продемонстрировал небольшой мятый листок. - Почерк довольно-таки неразборчивый, но я всё-таки смог её прочесть. И я думаю, что это - отличное начало для такой истории. Написано замечательно. Хотел бы я познакомиться с тем, кто это писал. Вот послушай: "Дорогая моя Большая Любовь! Я поняла, что ждать тебя более не стоит..."