Аннотация: Что делать, если твоя любимая голубая планета должна погибнуть? Ты используешь любой шанс и нарушишь любой закон, чтобы спасти её.
"Если вдруг вас разделили миры, не скучайте друг по другу. Ищите способы быть вместе. Они всегда есть."
Так было написано в книге, которую подарил мне брат. Только эти слова. Они часто приходят мне на ум.
У каждого есть прошлое. Только не каждому дано его помнить. Я не помню своего прошлого, а может, просто у меня его нет. Однажды ко мне пришел он и сказал, что он мой брат. И я поверил ему. Теперь я тот, кем стал рядом с ним.
Брат всегда говорил мне, что я добрый. И я стал добрым. Он говорил мне, что я наивный, и я стал наивным. Он говорил мне, что я способен на многое, и однажды я спас целый мир. Работа у меня такая, связанная с людьми. А люди всегда на грани катастрофы. Не могу сказать, что я устал, но...
Так вот. Я расскажу вам о том, как один мир избежал гибели. Один прекрасный мир, вода в котором была прозрачной и пела, стремясь от одного материка к другому.
Люди, которые любили друг друга столетиями, и однажды забыли об этом, нечаянно встретились. И... Этого оказалось достаточно.
Когда я говорю "нечаянно", я скромничаю. Потому что я много для этого сделал. Но для них все выглядело именно так. Они встретились и даже не поняли, что спасли свой мир от гибели. Впрочем это было уже не важно.
Всплеск материи, петля времени, закрученная в несколько простых событий, развернувшихся в ограниченном пространстве. Так выглядело это для меня.
Для них все выглядело очень просто. Как отпуск, возможно последний в своей жизни, который каждый из них захотел вдруг провести с единомышленниками. Ведь лететь в пропасть всегда хочется с тем, кто разделит твое чувство полета.
Постараюсь рассказать обо всем по порядку.
В каждом мире основополагающую роль играет равновесие. Так и в моем. Мой брат в свою очередь сделал все возможное, чтобы катастрофа случилась, и наш мир погиб. Не потому что он злой. Он мало чем отличается от меня. Мы близнецы. А потому что кто-то всегда должен противостоять тебе, чтобы ты шел в выбранном направлении.
Мне повезло чуть больше, чем ему. Совсем чуть-чуть.
Будь я человеком, я бы бился над разгадкой этого чуда. Но я не человек. И механизм чуда мне известен.
Последний раз мы виделись с братом, стоя во дворе старинного особняка. Шел восемнадцатый век от Рождества Христова. Мы молча смотрели на то, как семеро детей Аарона, чей род вел свое основание от Авеля, сына Адама, ссорились не на жизнь, а на смерть. Я редко видел Ааронов во время своих визитов на Землю, и поэтому сейчас был просто рад лицезреть их, несмотря на то, что творилось непоправимое.
Эти души, перевоплощаясь раз за разом и вновь приходя на землю, которое столетие шли бок о бок. Они искренне любили друг друга. И все же с каждой жизнью отчуждались все больше.
Эта загадка мироздания никак не поддавалась моему понимаю.
Им было, что делить.
Но мы с братом смогли поделить мир. И остались братьями.
- Ты наивный, - говорил мне брат. - Веришь во всякую ерунду.
- Типа людей? - спросил я, с грустью глядя на то, как дочь Аарона выкрикивала своей сестре в лицо жестокие обвинения.
Брат промолчал. На фоне все больше распаляющейся ссоры слова не требовались.
Ветер теребил его темные кудри, и они волновались в невесомых лучах заката. Его взгляд стал жестким, а губы сложились в решительную черту.
Я знал, что он сейчас скажет, и поэтому перебил его:
- Неужели в мироздание закралась ошибка? Не может быть для человека ничего дороже любви! Не может человек забыть об этом самом главном сокровище своего сердца из-за монет, камней, акров земли и прочего.
Брат повернулся ко мне и покачал темноволосой головой:
- Ты такой наивный.
Я вздохнул.
- Пора заканчивать с этим миром. Тысяча и восемнадцать столетий - достаточный срок, чтобы убедиться в бесполезности твоих ожиданий.
- Не достаточный, - возразил я взволнованно. - Вот и не достаточный.
Брат, сжав скулы, остановил на мне тяжелый взгляд.
- В следующий раз они начнут убивать друг друга.
- Не начнут! - с горячностью воскликнул я. - Дай им еще один шанс. Всего один.
- Это самый древний человеческий род. Но даже сила предков не спасает их. Золото всегда будет для человека дороже любви.
- Всего один, - я готов был умолять, валяясь у брата в ногах.
- Что мне с тобой делать? - спросил он со вздохом. - Это не может тянуться бесконечно. Уже столько времени потеряно!
- Но Любовь до сих пор жива! Жива в их сердцах! Даже если её нет в голове! - в подобные моменты я всегда начинал говорить что-то высокопарное. Чаще всего о Любви. Ведь других аргументов у меня никогда и не было.
- Докажи это! - бросил мне брат.
- Давай заключим пари. На их следующую жизнь, - предложил я.
- Я раскидаю их по разным уголкам земли, - тут же последовала угроза.
- Кидай.
- Они никогда даже не встретятся.
- Значит, останутся живы.
- Как раз наоборот.
- Что ты имеешь ввиду? - насторожился я.
- Если они не встретятся, если в их сердцах не проснется любовь и не приведет их друг к другу, то этому миру придет конец, - объяснил он, кидая взгляд на одного из сыновей Аарона, вцепившегося в глотку другому.
- И..идет, - кивнул я, согласный на что угодно, лишь бы оттянуть момент гибели любимого из миров.
Потому что море на этой планете было таким голубым и прозрачным, как нигде больше.
- И еще! - брат поднял вверх тонкий указательный палец. - Чтобы встретиться им придется, оставить все, что у них есть.
Умно. Ничего не скажешь. Если сейчас они забыли о главном из-за мелочей, то чтобы доказать свою человечность, им придется забыть обо всем ради главного.
- Я согласен. Только пусть...
Брат посмотрел на меня сердито. Потому что мне в голову вечно приходили всякие глупости.
- Путь для каждого это будет отпуск. Я достаточно изучил человеческую натуру и могу с уверенностью сказать, что человек именно всем и может пожертвовать, чтобы хорошо отдохнуть.
- Хорошо, - вздохнул брат. - Отпуск вместе. Так тому и быть. Но если хоть один не придет, я уничтожу этот мир.
Я опустил глаза и поднял руки в знак того, что не буду возражать.
Прошло два с лишним столетия. Спасибо брату, все главные действующие лица вновь пришли на землю в одно время. Иногда мне кажется, брат только притворяется, будто противостоит мне. Да, я на самом деле наивен. Иначе сложно верить во все то, во что мне необходимо верить по роду деятельности.
Поздним пятничным вечером я нашел первого из семерых потомков Аарона. Возможно, любимого из них. Сердце мое подпрыгнуло в груди от волнения. Двадцать столетий я следил за перипетиями её судьбы, следил за тем, как любовь в её душе боролась с искушениями, и побеждала. За исключением последнего раза.
Я успел привязаться к ней, как к собственному ребенку. Да, на этот раз это была она.
Глория.
Не часто я испытываю чувство восхищения смертными. И вот один из них. В этой жизни Глории никак не везло. Она была красива, умна, добра, и все же каждый раз её влюбленности заканчивались ничем. Я уже начинал подозревать, что кто-то просто боится совершенства и не может вынести его рядом с собой. Несмотря ни на что Глория верила в себя и знала, что достойна любви. И я видел, что отчаянию не подобраться к её сердцу, и что она никогда не опустит руки в этом вечном поиске.
У нее были непослушные черные кудри и пронзительные синие глаза. И в них все. Мне всегда достаточно было лишь мельком посмотреть в её глаза, чтобы понять, что творилось у неё в душе.
На этот раз Глория облачилась в изящное, хрупкое тело. Она выглядела такой беззащитной, и все же холодный блеск в глубине её глаз напоминал мне о несгибаемой натуре.
Я нашел её на подходе к отелю на берегу Средиземного моря. И вот она уже затерялась среди немногочисленных прохожих. На лицах людей лежала печать усталости, даже не беспокойства, а усталого, обессиленного смирения.
"Покайтесь!" - кричал с плаката мужчина в строгом одеянии, хмуро сдвинув брови.
Размноженный в десятках копий, наклеенных одна к другой на остановках, заборах, он смотрел буквально отовсюду, сверля безумным взглядом мою нежную душу.
Я покачал головой.
"Рэйв-пати накануне конца света", - гласил другой плакат рядом, взрывая яркими красками серую набережную.
Люди бежали мимо, бросая редкие взгляды друг на друга, и еще более редкие на привычные лозунги, взывающие к ним с застывших в молчании зданий.
Холодок пробежал по моей спине. Нельзя было терять ни минуты.
Отыскав взглядом Глорию, я последовал за ней в небольшой, милый отельчик, чья стеклянная дверь сверкала рыжими всполохами на закате.
Разволновавшись, я сел в кресло, где уже расположился пожилой господин с газетой, и стал наблюдать за дочерью Аарона.
Глория подошла к стойке ресепшн, опустила спортивную сумку на пол и подала паспорт для регистрации.
Девушка за стойкой мило улыбнулась ей и стала искать в компьютере бронь. Улыбка её с каждой секундой становилась все напряженнее. Потому что бронь никак не отыскивалась. Я довольно кивнул и посмотрел в сторону прозрачных входных дверей. Но те, кого я ждал, никак не появлялись. Хотя их поезд прибыл на станцию полчаса назад, и я сам убедился, что они сели в такси и направились сюда.
Возможно, мой брат тоже включился в игру. Я смиренно вздохнул: таковы правила. Газета у пожилого господина заколыхалась, как на ветру.
- Спасибо, - Глория поблагодарила администратора, когда та протянула ей ключ от номера.
- Нет-нет-нет! Не уходи! - я вскочил на ноги и подлетел к ней.
Она подняла с пола сумку и стала подниматься по лестнице.
В этот момент стеклянные двери расплылись в стороны, и в отель вошла женщина с девочкой лет семи. Вид у блондинки был какой-то взъерошенный. А чемодан, который она тащила обеими руками, казалось, весил тонну.
Девочка же, напротив, казалась умиротворенной. Она заинтересованно смотрела по сторонам, хлопая круглыми синими глазками.
"И все-таки это удивительно", - подумал я про себя.
- Такси сломалось за квартал отсюда, - выпалила блондинка, подходя к пустой стойке ресепшн. - У чемодана отлетели колесики, еще и администратора нет на месте. Что ж за день то такой!
Я с пониманием кивнул и взлетел на лестничную площадку, прямо перед своей подопечной, которая преодолевала последние ступеньки.
- Глория, - шепнул я ей на ухо.
Мне нельзя было с ней заговаривать, но когда речь идет о судьбе мира, кому нужны правила?
Глория услышала, как кто-то позвал её и резко обернулась.
И увидела внизу блондинку с маленькой девочкой.
И замерла на месте.
Выпустив сумку из рук, она медленно, не веря своим глазам, стала спускаться.
Сначала Глория пристально смотрела на девочку, которая даже не замечала чужого внимания, продолжая вертеть по сторонам черноволосой головкой с милыми кудряшками.
Затем Глория перевела ледяной взгляд на нервничающую блондинку.
- Мэри? - спросила она тихо, но твердо, подойдя к той.
Блондинка подскочила, как ужаленная, при звуках её голоса.
Чемодан с грохотом повалился на плитку.
О да, голос у Глории был такой, что мурашки по коже. Бьюсь об заклад, Мэри сдавливала свою голову руками, в бесполезных попытках избавиться от его звучания. Человек ушел, но его голос продолжает звучать в твоей голове. И ты знаешь, что ничего уже не будет хорошо и ничего не наладиться, и все самое волшебное в твоей жизни случилось и осталось в прошлом.
Будь я своим братом, то открыл бы лавочку по стиранию счастливых воспоминаний.
- Что это? - холодно и жестко спросила Глория, кивая на девочку. - Что это такое? - чеканя слова, повторила она.
Блондинка сглотнула и с вызовом вздернула подбородок.
Но они обе знали, кто выйдет победителем из этого поединка. Слишком много было таких поединков в прошлом.
Молча, Мэри сглотнула еще раз и потупила испуганный взгляд.
Честно сказать, она была в панике.
Я, качая головой, наблюдал за сценой.
- Это то, что я думаю? - спросила Глория.
Пожилой господин с газетой поежился в кресле оттого, сколько неприкрытой угрозы прозвучало в вопросе.
Мэри молчала. Затем вновь вскинула взгляд.
Я передернул плечами, потому что почувствовал нестерпимое желание Глории вцепиться в горло блондинке.
- Это то, что я думаю? - глухо повторила моя подопечная.
Мэри посмотрела на Глорию с каким-то даже состраданием.
- Познакомься, - произнесла блондинка.
У неё было такое выражение лица, словно она шагала в пропасть и испытывала облегчение оттого, что все заканчивается.
- Познакомься, это твоя дочь Кэтти.
Опасаясь за жизнь Мэри, я опустил руку на плечо Глории.
В такие моменты человек чувствует вдруг необъяснимое головокружение, потому что на него накатывает волна беспечности, и ярость, еще мгновение назад выжигавшая его изнутри бешеным огнем, улетучивается, уступая место способности увидеть свои проблемы со стороны и посмеяться над ними.
Так и Глория.
Сначала она стояла, как громом пораженная, а затем начала громко, заливисто смеяться на весь холл отеля.
- Ты сделала это? - проговорила она, наконец. - Ты это сделала!
Кэтти, до этого мирно созерцавшая убранство холла, посмотрела на Глорию.
Глория смотрела на Кэтти. Синева их глаз и черные кудри с такой очевидностью выдавали в них родных людей, что даже случайные свидетели этой сцены затаили дыхание, ожидая развязки.
- Ты моя вторая мама? - спросила Кэтти, по-детски запрокинув голову кверху.
"Первая", - услышал я мысль в голове Глории.
- Да, - ответила дочь Аарона вслух. - Да.
А затем присела перед девочкой на одно колено, чтобы иметь возможность заглядывать ей прямо в глаза.
Так продолжалось несколько минут, они просто изучали друг друга, привыкая, смиряясь с мыслью, с чувством, с присутствием, наличием друг друга в своей жизни.
Потом Глория резко поднялась и стала искать что-то по карманам джинс.
Она вытащила сложенную вчетверо листовку. Развернула. Прочитала текст, нахмурив брови.
Затем она решительно отвернулась к стойке ресепшн, припечатала ладонью листок к поверхности и требовательно произнесла, обращаясь к администратору:
- Дайте бумагу и ручку.
Женщина за стойкой испуганно хлопнула большими наивными глазами и исполнила требование Глории.
- Позовите еще кого-нибудь, - безапелляционно бросила Глория ей, не отрываясь от своего занятия. - Мне нужны свидетели.
Закончив, она повернулась к Мэри и Кэтти. Обе наблюдали за ней. Только одна недоуменно, а другая восхищенно. Дети всегда так смотрят на родителей.
Глория протянула исписанный листок бумаги Мэри.
- Что это? - спросила блондинка.
- Жест доброй воли, - просто ответила Глория. - Я отправляюсь в последний... - Она хотела сказать "путь", но произнесла вместо этого, - в отпуск, в отпуск вместе с такими же, как я. А это просто жест доброй воли.
- Ты? - не верила своим ушам Мэри, разглядывая витиеватую подпись на составленном на скорую руку документе. - Ты завещаешь мне что-то?
Этот вопрос вызвал новый приступ смеха у дочери Аарона.
- Не тебе. А ей. Все, что у меня есть. Учитывая, что у Кэтти нет будущего, как и у всех нас, это немного нечестно, но таковы правила.
- Какие правила? - все больше нервничала Мэри.
Глория опустилась перед девочкой на колени и взяла её ладошки в свои загорелые руки.
- Мне нечего сказать тебе, малыш, - произнесла она спокойно. - Все будет звучать оправданием, а я ни в чем перед тобой не виновата.
- Нам всем осталось немного, и это "немного" мое сердце будет принадлежать тебе.
- Возьми меня с собой? - вдруг попросила девочка.
Глория с усмешкой покачала головой.
- Не могу.
Затем встала и, не оборачиваясь, ушла. Как уходят те, кто не возвращается.
Мэри нахмурилась. Потом вспомнила, что Глория перед уходом положила на стойку какой-то листок бумаги, видимо, обладавший для неё особенной ценностью. Но она боялась даже коснуться его. В нем была заключена неведомая сила, заставившая Глорию, всю жизнь только и стремившуюся к тому, чтобы обеспечить себе достойное, безбедное существование, в миг отказаться от всего.
- Иногда мне кажется, я могу умереть от заполняющего меня чувства одиночества. - Вальтер сидел в кресле на приеме у психоаналитика. Сложив руки между коленками, он, съежившись, устало смотрел в пол. - Оно темное и холодное. И словно всегда было во мне. У меня прекрасная работа, любящая жена. Но это чувство... Я забываюсь на время, а потом... Потом вспоминаю, что оно всегда было во мне. Словно когда-то я потерял что-то. Что-то важное, и мне никак не вспомнить, что. Доктор, вы понимаете?
Вальтер поднял на врача светлые глаза, полные нежной грусти.
- Дорогая, как ты думаешь, это неизвестное тело большое?
Вальтер вел автомобиль по гладкому, утреннему шоссе, переговариваясь с женой, которая полу дремала на пассажирском сиденье.
- Мне кажется, оно такое белое, как луна. Мне не терпится увидеть его в небе.
Ответом ему послужило несколько пренебрежительное молчание.
- Все равно он там появится, - неуверенно добавил Вальтер, чтобы сгладить недовольство жены.
Солнце только поднималось над горизонтом, придавая стелящемуся по долине туману желтоватый цвет.
- Ты же читала этой странный рекламный проспект?
Вальтер мельком повернул голову, чтобы убедиться, что жена слушает его.
- Про последний отведенный нам отпуск на краю света. Край света - лучшее место, чтобы встретить конец света. Свободным, - процитировал он весело.
Но супруга продолжала молча созерцать дорогу.
- Вместе с такими же свободными, как и ты, - закончил Вальтер и смущенно улыбнулся сам себе.
Эта мысль неожиданно грела его. Как не грела уже давно ни одна другая.
- Интересно, какие они? - продолжал свой монолог Вальтер. - Хоть бы одним глазком поглядеть на свободных людей, побыть среди них. Может, мне удастся сойти за своего.
Он поправил коротковатые брюки, которые липли к ногам, бывшим долго в одном положении. Покрутил головой. Осторожно, чтобы не упали очки. Но расслабить галстук не решился. Ведущий банковский служащий.
Я сидел на заднем сиденье. Я наблюдал за Вальтером с упоением. Соскучился как никак.
Светлые глаза с явно ощущаемой доброжелательностью, словно почувствовав мое присутствие, улыбнулись мне в зеркале заднего вида.
Милый Вальтер.
- Дорогая, хочешь мы остановимся позавтракать? - спросил он у супруги.
- Да, родной, я пожалуй съела бы бургер, - раздался ответ.
Я сжал скулы и отвел взгляд.
Надо было что-то делать.
Что?
Вальтер заказал себе курицу в китайском соусе, а жене блины.
Они молча сидели за столиком придорожной забегаловки, от нечего делать листая меню.
- Дорогая, извини, что я кормлю тебя завтраком не в шикарном ресторане, - серьезно произнес мой подопечный.
И мне стало больно от того чувства вины, которое я услышал в его тихом голосе.
Вальтер потянулся к галстуку, но в последний момент опустил руку. Я подул на скрипящий над окном почти нерабочий кондиционер, и тот, кряхтя, стал набирать обороты, разбавляя застоявшийся воздух забегаловки прохладными потоками.
Где-то на кухне я услышал детский смех. Вот кто бы мне сейчас помог.
В этот момент кухонная дверь распахнулась, и двое ребят, мальчик и девочка, выбежали в зал, где ранним утром из посетителей были только Вальтер с женой.
Дети стали бегать между столиками, играя в догонялки.
Затем мальчик стащил у кассы две большие бумажных тарелки, скомкал из салфетки шарик, и предложил девочке поиграть в бадминтон.
Вальтер с застывшей восхищенной улыбкой наблюдал за тем, как белый шарик вздымал к потолку забегаловки. И лицо его лучше зеркала отражало зародившееся в груди чувство полета.
После завтрака Вальтер стал вдруг каким-то молчаливым и даже суровым. Он сосредоточенно вел машину. Я видел, как он хмурил брови, будто перед ним стояла задача, у которой было только одно не самое приятное решение.
Мимо проносились идеально ровные кусты.
Вдруг Вальтер, не отрывая глаз от дороги, рванул галстук на горле. Нервными, но уверенными рывками, он освободился от него и бросил на пассажирское сиденье. Галстук притаился там, как змея, отползшая в укрытие, но готовящая новое нападение.
Я подул Вальтеру на затылок, взывая к недавним воспоминаниям: мальчик со смехом бумажной тарелкой отбивает шарик, и шарик летит вверх, кувыркаясь в воздухе.
- Нам надо заехать в одно место, - произнес Вальтер, еще больше нахмурившись. - Чем быстрее, тем лучше.
Я расслабленно откинулся на сиденье.
Я был согласен с Вальтером. Какой смысл влачить жалкое существование? Особенно, когда скоро оно все равно закончится.
- Я бы хотел отказаться от всего, что имею, - сказал Вальтер, опускаясь в безликое кожаное кресло в кабинете у нотариуса.
Кондиционер в кабинете работал исправно. Жалюзи были подняты, являя взору крыши двухэтажных домов, выросших по соседству с деловым кварталом.
"Почетный Нотариус Хиллз", - гласила золотая табличка на столе.
- В чью пользу? - спросил господин Хиллз, приподнимая очки. Он не подавал виду, хотя был удивлен.
- В пользу женщины, которую люблю, - ответил Вальтер, заинтересованно осматривая стены кабинета так, словно он собирался поселиться здесь.
Затем он остановил взгляд на нотариусе, который неподвижно сидел за письменным столом, ожидая последующих действий Вальтера.
- Я передаю все, что у меня есть, ей, - сказал сын Аарона и положил на стол перед мужчиной вырезанную из журнала фотографию брюнетки с распущенными волосами.
Девушка выглядела, как из рекламы шампуня.
- Это моя жена.
Глаза нотариуса полезли на лоб, но больше он ничем не выдал своего удивления.
- Ка..как её зовут? - спросил он.
Вальтер пожал плечами.
- Не знаю. Я зову её "дорогая".
- Как я должен по-вашему это осуществить? - спросил Хиллз.
- Мне все равно. Просто освободите меня.
- Она не любила тебя. И заставляла носить галстук, - сказал я Вальтеру, когда мы ехали по дороге в сторону Шотландии.
Именно там, на высоком берегу Атлантического океана должна была состояться встреча Ааронов.
Именно там они должны были встретить конец света.
- Я знаю, - ответил Вальтер. - Я любил её и этого мне было достаточно. Но галстук - это перебор.
Я помню Сесилию в прошлой жизни. До сих пор перед глазами стоит жуткая картина того, как с пеной у рта она бросалась на свою сестру, отвоевывая лишний кусок отцовского наследства. Тогда она поразила меня больше всех. Казалось, ничто её так не радует, как мысли о грядущем богатстве.
Не удивительно, что ей досталась такая жизнь. Не в наказание. Никак нет. Это был выбор её души.
Пока все найденные мною потомки Аароны были одиноки. И не удивительно.
Но одиночество Глории и Вальтера не должно было идти ни в какое сравнение с одиночеством Сесилии. Потому что её отказ от любви в прошлой жизни был в разы сильнее, чем у братьев и сестер.
Да, я переживал за неё больше, чем за остальных. Я переживал о том, сможет ли душа Сесилии вспомнить свой дом и то, к чему она всегда стремилась до этого.
По иронии судьбы, а может по извращенному чувству юмора моего брата, Сесилия жила в том самом доме, из-за которого они тогда вдрыск рассорились.
Сейчас это был особняк в строгом аристократическом стиле, к которому прилегало несколько гектаров земли.
Мы с братом одновременно появились в торжественной, строгой гостиной. Сесилия сидела в изящном кресле ручной работы из красного дуба.
Интересно, она вообще знала о том, что приближается конец света?
Затем я заметил в её руках свой так сказать рекламный проспект.
Значит, знала.
Интересно, что она испытывала при мыслях о смерти? Облегчение, оттого что скоро все закончится?
Ей было всего семнадцать. Или чуть больше.
Она никогда не знала своих родителей. Первые четыре года Сесилия провела в детском интернате. После чего её удочерила премьер-министр - одна из самых богатых женщин страны. Четыре года - достаточный возраст для того, чтобы помнить, что твоя мать отказалась от тебя, и ты никому в целом свете не нужен.
Удочерение не сильно изменило ситуацию. Потому что приемная мать Сесилии в силу своей невероятной занятости уделяла девочке совсем не столько внимания, сколько необходимо было ребенку, обуреваемому чувством собственной ненужности.
Когда Сесилии было четырнадцать, её приемная мать погибла в автокатастрофе.
И с тех пор девочка жила одна. В огромном особняке.
Она почти не выходила на улицу. В наследство ей досталось огромное состояние, позволявшее быть затворницей в том самом доме, ради которого жизнь назад она убила в своей душе любовь.
- Ну что? - спросил меня брат, проводя пальцем по толстому слою пыли, покрывавшему каминную полку.
На белом мраморе осталась неровная дорожка.
- Что? - переспросил я, отрывая взгляд от Сесилии, застывшей в кресле с листовкой в руках.
- Эта точно не твоя, - ухмыльнулся брат.
- Почему? - удивился я. - Эта как раз моя. Она успела понять, в чем счастья нет.
Брат посмотрел на меня так, как смотрят на умалишенных без надежды на выздоровление.
Затем наше внимание привлекли всхлипы. Сесилия обхватила свои плечи руками и закачалась в кресле, плотно сомкнув глаза.
- У меня все будет хорошо, - проговорила она речитативом. - У меня все будет хорошо, - повторила она с нажимом. А потом вдруг всхлипнула и спросила в витающую где-то под потолком холодную пустоту: - Правда ведь?
- Правда-правда, - ответил ей брат, - особенно если всю жизнь просидеть в кресле, причитая.
- Ты жесток, - покачал я головой. - Надо же помочь человеку. Подтолкнуть его.
- Устал я. За две тысячи лет толкать.
Но затем лицо его вытянулось, когда Сесилия вдруг поднялась в каком-то безумном порыве и подошла к телефону.
Она набрала номер и произнесла в трубку уже спокойно и собранно: