Замок Ле Ман, стоящий на берегу Сарты, не отличался особым изяществом и вкусом. Отстроенный в начале XIV века, он представлял собой сооружение в виде треугольника, в центре которого устремлялась в высь мощная квадратная башня-донжон. Толстые стены, окружённые рвами, служили преградой для врагов. Угловые башни, укреплённые ворота и мосты, ряды бойниц, соединенные галереями и ходами, позволяли вести бой сразу на нескольких уровнях. Каждый из владельцев замка Ле Ман старался сделать его ещё более неприступным, и каждый, кто пытался его осаждать, уходил от его стен либо ни с чем, либо наголову разбитым.
В одно февральское утро 1562 года, когда первые лучи восходящего солнца осветили угрюмые серые стены старого замка, утреннея сонная тишина была нарушена тонким металлическим позвякиванием. В парадной зале замка, украшенном знаменами и оружием, шёл поединок между двумя людьми.
Худощавый юноша, почти мальчик, с каштановыми короткими волосами, слегка вздернутым носом и карими глазами, горевшими решимостью, стремительно вёл бой. Изысканный вид придавал его лицу острый подбородок, украшенный посредине ямочкой. Но что-то в облике юнца казалось неестественным и даже в том, как он двигался, было много правильного, надуманного и создавало впечатление, будто он стремится быть объектом восхищения возможных зрителей или, по меньшей мере, их всеобщего внимания. Демонстративно, театрально, он принимал и отражал уверенные удары своего противника - высокого мужчины лет сорока пяти, крепкого сложения, как у уроженцев Нормандии, с тронутыми проседью волосами и такими же рыжими усами. В глазах старого воина ощущалась постоянная настороженность человека, привыкшего смотреть в лицо опасности. Расчетливо, не делая лишних движений, он медленно отступал, не выдерживая яростного натиска юноши.
- Я выучил все ваши приемы месье де Мортен, - воскликнул юноша, парируя очередной удар противника.
- Не спешите, мой мальчик. Приемы надо еще отработать, а это требует терпения. - Нормандец сделал два ловких выпада, и рапира его партнера вылетела в окно. - Поменьше спеси, и из вас вышел бы превосходный escrimadores . Но ничего, хладнокровие приходит с опытом. - Де Мортен вложил рапиру в ножны и снял защитную куртку.
Юноша молчал и угрюмо смотрел на нормандца.
- Что же вы молчите, граф? Неужели обиделись? Напрасно, напрасно, мой мальчик. Хотя, впрочем, обижаться можете, но обижайтесь при этом на самого себя. Вы слишком горячитесь, а фехтование требует терпения, - назидательно повторил де Мортен.
Губы юноши искривились в надменной улыбке и он резко проговорил:
- Шевалье, вы же сами видели, что я отлично отработал те приемы, которым вы меня обучили, просто вы сражались нечестно. Вы предприняли серию атак с двойным ударом, которых раньше никогда не показывали. Я считал вас честным, ведь вы обещали меня обучить фехтованию, и ничего при этом не утаивать из того, что знаете сами. Сколько раз вы хвалили меня и восхищались, как четко я воспринял ваши наставления. В последующее время я всегда брал верх над вами, так как с утра до ночи упражнялся. Это вы тоже прекрасно знаете. И вы не вправе упрекать меня в нерадивости. Просто сегодня, когда у нас состоялся экзаменационный поединок, вы нарочно унизили меня, использовав неизвестный мне способ атаки. И теперь, в день нашего отъезда, вы можете быть довольны, указав мальчишке на его место, но я-то считал вас честным учителем и партнером!
- Не сердитесь, граф, не сердитесь. Признаюсь, и в самом деле, мне было неприятно, что вы постоянно на последних наших поединках одерживали победы. И, отчасти, вы правы, этот прием я приберег, и специально не открывал до экзамена. Не думайте, что обучение закончилось. Оно как раз сегодня-то и начинается. И учителем вашим буду уже не я. Все те испытания, которые выпадут на вашу жизнь, все те люди, с которыми вы сталкнётесь в открытом бою, они теперь будут преподавать вам уроки, поэтому-то я и использовал те атаки, о каких вы еще не знали, чтобы вы помнили: таких неожиданностей будет сколько угодно на вашем пути. Вот почему я так поступил, хотя и из-за чувства самолюбия, конечно. А теперь, идите за своей рапирой, нам надо собираться.
Молодой человек вышел, а нормандец остался стоять на месте, о чем-то глубоко задумавшись. Но мысли его были уже далеки от того, что произошло здесь. Он размышлял над теми словами, которые должен был сказать хозяйке замка, матери молодого графа. С некоторых пор, когда умер ее муж, прежний хозяин замка, шевалье де Мортен стал частым гостем Регины-Луизы-Жанетты-Франсуазы де Ле Ман д"Ольи. Эта женщина в свои 34 года оставалась такой же очаровательной как и в семнадцать. Годы почти не изменили ее, лишь недавняя смерть мужа чуть-чуть омрачила ее прекрасные черты. Но эта легкая печаль сделала еще более привлекательной милую вдовушку. И можно понять чувства капитана де Мортена, привезшего весть о гибели мужа бедной мадам де Ле Ман, когда он впервые увидел ее. Дело в том, что капитан де Мортен сам вдовел уже четыре года. Он не мог спокойно перенести тех слез, которые пролила мадам, узнав о горе, постигшем ее семью. Состраданье, да и не только, оно заставило проявить поистине отеческую заботу о сыне мадам де Ле Ман, молодом графе. Да, не только сострадание, в нем шевельнулось забытое чувство любви, о которой он уже и не помышлял с тех пор, как умерла его супруга. Но если честно, шевалье де Мортен еще до конца не разобрался, что же его привязывает к этой женщине. Сочувствие ее горю или, действительно, она задела его очерствевшее в походах сердце. Тем более, что де Мортен чувствовал вину перед своим соратником и другом, с кем он вместе воевал в Италии и откуда де Ле Ман так и не вернулся. Все эти мысли пришли ему сейчас в голову, когда он стоял посреди залы, рассматривая старый гобелен. Сегодня он должен навсегда покинуть этот милый его сердцу замок, чтобы увезти юного графа и представить Герцогу Франсуа де Гизу, кому служил сам и кому погибший граф завещал служить своему сыну.
Вздохнув, де Мортен вышел из залы, направляясь в покои мадам Регины, чтобы сказать ей прощальное слово. Но каково же будет оно? В голове возникали сотни слов, но нужно было выбрать самые главные, которые определят: будет ли это прощанье навсегда, или у него останется надежда увидеться с ней. А слова так и не приходили. Вот уже служанка открыла перед ним двери в комнату мадам, вот он уже увидел перед собой глаза Регины де Ле Ман, полные грусти, а слова всё не приходили.
Первой молчание нарушила хозяйка:
- Уезжаете, дорогой Анри, - медленно, с дрожью в голосе, произнесла она, - я так благодарна вам за вашу заботу о моем мальчике. Я прошу вас и впредь сопровождать его и по возможности уберечь его от тех поступков, которые плохо отразятся на его карьере и взаимоотношениях с окружением. Вы ведь знаете, он такой вспыльчивый, а мне не на кого больше надеяться кроме вас. Присмотрите за ним, пожалуйста.
Де Мортен видел с каким усилием она произносит эти слова, чтобы не дать волю слезам. Сейчас он ждал от нее одного: даст ли она возможность надеяться на будущую встречу или сегодняшняя беседа последняя.
Графиня тем временем продолжала:
- Я не знаю, как выразить свою благодарность, месье, за все то, что вы для нас сделали, за ту доброту по отношению ко мне и те усилия, которые вы приложили, обучая моего сына. Он стал мужчиной, и за это я благодарна вам. Примите мой прощальный дар в знак уважения к вам и признательности. Прощайте, Анри.
"Ну вот и все, что ж, значит такова наша с вами судьба", - подумал де Мортен, а вслух произнес:
- Прощайте, мадам.
Она протянула ему руку для поцелуя, он склонился над ней, но этот поцелуй был чуть-чуть дольше, чем простой знак вежливости. Когда де Мортен поднял взгляд на мадам де Ле Ман, он увидел слезы, застывшие в ее глазах. Но тут же она взяла себя в руки.
- Мой подарок, месье, вы увидите во дворе. Храни вас Бог. - Она сделала шаг назад, и нормандец вышел, так и не произнеся ни одного из тех слов, которые он мог бы сказать этой женщине, если бы было всё иначе.
А во дворе он увидел своего коня в великолепном снаряжении. Так вот каков подарок хозяйки. Она заказала новую сбрую, вместо старой, изрядно потрепанной. Новыми были также седло, стремена и попона из тафты. Седельные пистолеты с декоративным прикладом красовались в двух кобурах, притороченных по бокам лошади. Весь убор был богато украшен серебром.
Анри де Мортен оценил роскошный подарок. Сердце его еще сжималось от мятущихся чувств, но твердый голос уже четко отдавал команды суетящимся людям. Воля этого человека в очередной раз оказала ему услугу, не давая забыть о долге и своих обязанностях.
А в это время по лестнице в комнату матушки шел молодой граф. Он тоже спешил услышать добрые напутственные слова из ее уст.
Открыв дверь, юноша бросился в объятья матери. Некоторое время они стояли, не шелохнувшись. Наконец, мадам Регина нежно отстранив от себя сына, заговорила:
- Мишель, сын мой! Вы выбрали нелегкий путь. Вам еще пятнадцать...
- Скоро шестнадцать, матушка, - воскликнул юноша.
- Пусть так, но послушайте меня, вы слишком рано хотите испытать на себе тяготы походной жизни... Вы самый старший в семье и вам по праву надлежит наследовать этот дом, эту землю. Ваши младшие братья - Робер, Бертран и Шарль - их предназначенье служба. Нет, я не собираюсь отговаривать вас, ибо знаю, что вы все равно не откажетесь от своей затеи. Но запомните, с судьбой лучше не спорить. Вы не созданы для войны...
- Но, матушка, мой отец хотел, чтоб я служил, - пылко возразил Мишель.
- Сын мой! Выслушайте меня, у вашего отца, упокой его душу, было много добродетелей, однако все они перечеркивались одним пороком - нетерпимостью. Умейте сдерживать свои чувства и не поддавайтесь гневу. Поверьте, это избавит вас от многих бед. Следите за своим языком, ибо он у вас слишком острый. Избегайте ненужных стычек, и не вынимайте меч тогда, когда вам не приказывают. Не забывайте своей веры, будьте добрым католиком, но и не хулите протестантскую веру. Не насмехайтесь над ней и не губите понапрасну ничью душу и тело. Старайтесь превратить своих врагов в своих друзей, ищите ключи к сердцам людей, дабы любой мог перед вами раскрыться и поведать о своих бедах и радостях жизни. Но и не переусердствуйте. Вы хотите быть похожим на шевалье Ланселота, что ж будьте им, только знайте, честь нынче не в почете. Из-за рыцарских предубеждений царствование Жана Доброго едва не стало гибельным для Франции и если б не его рыцарское упрямство, Англия никогда бы не одержала победу при Пуатье. Смотрите, как бы ваши идеалы не погубили вас. А теперь преклоните колено, месье.
Мишель медленно опустился на пол, и теперь уже внимал голосу матери, затаив дыхание. Казалось, он лишь в эту минуту понял, что покидает свой отчий дом, в котором родился и вырос. Он вдруг на мгновенье ощутил себя птенцом, слабым и беспомощным. Как странно, ведь он еще никуда не уехал. Откуда, откуда этот необъяснимый страх? Мишель взглянул в глаза матери и увидел, как по ее щеке скатилась слеза. Сердце юноши забилось сильнее, а к горлу подступил ком. Он понял: все, что чувствовало сейчас мать, вся ее боль и волнение каким-то образом передавалась ему. И все же, несмотря на это, он вдруг начал обретать силу, как тот птенец из гнезда, который, наконец, взмахнув крыльями, взлетает и летит туда, куда его манит небо.
Мадам Регина открыла шкатулку и извлекла оттуда медальон на серебряной цепочке. Приблизившись к Мишелю, она надела его на сына с таким благоговением, словно свершала магический ритуал. Потом она поцеловала его в лоб и произнесла:
- На этом медальоне изображена Дева Мария, носи его, как память обо мне. И помни, я всегда с тобой. И раз ты выбрал такой путь, то пообещай, что вернешься в срок, и лучше раньше на день, чем позже на час.
Юноша с удивлением посмотрел на мать.
- Да, Мишель, я знаю, ты вернешься, и вернешься по собственной воле.
- Матушка, - только и мог сказать юный граф.
- Сын мой. - Слова мадам Регины прозвучали легко и нежно как дуновение ветерка.
- Матушка, - снова повторил Мишель, - да я вернусь, лет через десять, - в запальчивости крикнул он и тут только до него дошел смысл сказанных им слов.
- Хорошо, я верю, вы сдержите обещание, и буду молиться, и ждать вас, мой любимый сын. Не забывайте свою мать, и где бы вы ни были, сообщайте, что живы и здоровы. Это моя последняя просьба. Идите сын мой, да благословит вас Господь!
Мадам Регина перекрестила сына и тот, поймав ее прощальный взгляд, стремглав бросился к двери, точно боясь того, что еще немного и он не сможет уйти, не сможет взлететь и покинуть родовое гнездо.
Когда он исчез за дверью, мать подошла к окну и долго смотрела вослед нескольким удаляющимся всадникам, повторяя одну и ту же молитву, пока они не скрылись из виду. И даже когда на горизонте уже ничего не было видно, и дорога перестала пылиться, и лишь огромное безоблачное небо осеняло все вокруг своей ясною лазурью, ее губы беззвучно продолжали повторять:
- Господь Бог, обереги моего сына своими ангелами, сохрани его от всякого злого человека, от всякого худа, от всякой скверны, чтобы он шел по Твоему пути, как бы трудно ему не было, и чтоб не сворачивал на ложный путь и поддавался дьявольским искушениям. Во имя Отца и Сына и святого Духа. Аминь.
Август 1572 года (спустя десять с половиной лет)
В конце одной из Шартрских улиц в зарослях дрока и вереска стоял серый приземистый двухэтажный домик. Высокая деревянная изгородь, преграждающая с трех сторон путь к этому дому, состояла из полусгнивших жердей. Ночью, когда ставни были закрыты и разросшиеся вокруг деревья отбрасывали длинные тени, дом приобретал мрачный и нежилой вид.
По дороге, освещенной одним только лунным светом, к дому стремительно приближался низкорослый человек. Достигнув своей цели и пермахнув через ограду, он продрался сквозь кусты и заколотил в дверь. Окно близстоящего трактира приоткрылось, и из него высунулась голова недоумевающего соседа. Теперь уже неизвестный колотил в дверь что есть силы. Это продолжалось до тех пор, пока за дверью на его стук не отозвался хриплый голос.
- Да что там с ума все посходили что ли? Иду!
- Жерар, открывай скорее, это я Сезар.
- Сезар?
Дверь быстро отворилась. В помещение ввалился горбун в одежде, покрытой грязью. Он тяжело дышал, в глазах его застыл ужас, а по лицу струился пот.
- Где твои ученики? - задыхаясь, заговорил горбун.
- Их здесь нет.
- Так ты один?
- Да, но что случилось? - спросил заспанный хозяин. Он был в халате и домашних туфлях.
- Не спрашивай меня, запри дверь, меня преследуют.
- Как ты здесь очутился? Ты же должен быть в Париже.
- Мы теряем время! Дай мне твою свечу, - горбун, чуть ли не с силой вырвал ее из рук оторопевшего хозяина, - одевайся и оставайся здесь, пока я тебя не позову, - добавил он и стал подниматься по лестнице.
- Но, Сезар... - Хозяин хотел было последовать за ним, однако горбун его остановил.
- Заклинаю тебя, Жерар, всем тем, к чему мы стремимся, оставайся здесь, и если будут стучать, никому не отпирай. - Поднявшись, горбун вошел в комнату и поставил свечу на стол, заваленный книгами и бумагами. Сев за стол, он выбрал из груды книг самую маленькую по формату и открыл ее с первой страницы. Затем он вспорол подкладку своего камзола, вынул оттуда флакончик с какой-то белой жидкостью и, обмакнув в него перо, стал что-то спешно записывать.
Через некоторое время Сезар услышал оглушительные удары в дверь и угрожающие мужские голоса, но, несмотря на это, продолжал сидеть на месте. Торопливо схватив со стола белый лист бумаги, и обмакнув перо теперь уже в обычные чернила, горбун снова приступил к письму. Закончив писать, и наскоро обсыпав бумагу песком, он положил ее на ту маленькую книгу, страница которой уже высохла.
"Ну вот, больше я ничего, пожалуй, не успею, - подумал горбун, вытащив из мешочка какую-то пилюлю.
- Жерар, иди сюда, мой друг, - крикнул он и поднес пилюлю ко рту...
Хозяин дома, уже переодетый, без промедления явился на зов. За столом он увидел своего приятеля, корчившегося в агонии.
- Беги... Ты должен жить... Вот письмо... - Горбун вздрогнул, зрачки расширились, боль исказила губы, и он упал грудью на стол.
- Боже мой! Сезар! - Несколько секунд Жерар не мог придти в себя. Его прошиб холодный пот.
Потрясенный внезапной смертью своего друга, он не сразу взял со стола адресованное ему письмо.
Снизу послышался грохот. Входная дверь трещала, но не поддавалась. Послышались крики: "Тащите ломы, найдите топор!" С другой стороны дома тоже орали: "Нехристи! Выходите! Или мы подпалим ваше логово!"
Жерар кинулся к двери, ведущей в кабинет, заперся на замок, скомкал письмо и сунул его за пояс. Подбежав к окну, и распахнув его, он увидел толпу монахов в капюшонах, держащих факелы. Жерара заметили сразу.
- Вот они, дьяволопоклонники! Не давай им уйти! - в окно полетели камни. Жерар отпрянул в глубину комнаты.
Он прислушался и понял, что дверь на улицу сломана, и нападающие вот-вот будут здесь. Раздумывать было некогда, Жерар сиганул в окно. Едва он успел покинуть комнату, как дверь подалась вперед, и в кабинет ворвались четыре солдата с алебардами. За ними вошли два дворянина.
Солдат, первым приблизившийся к бездыханному телу горбуна с силой тряхнул его за плечо.
- Он мертв! - воскликнул он.
- Туда ему и дорога, обыскать, - приказал один из дворян пониже ростом.
Другой, моложавый, подошел к окну и выглянул. На улице он увидел только двух монахов.
- Упустили, монастырские крысы?
- Месье, - приблизился монах с разбитым носом, - за ним гонятся месье де Ла Мот и наши братья.
- Значит, придется начинать все сначала, - дворянин со злостью хлопнул рамой окна, возвращаясь к мертвецу.
Солдат, который обыскивал горбуна, извлек из одежды твердый прямоугольный брусок, завернутый в тряпицу.
- Дай-ка его сюда, - дворянин, приказавший обыскать покойника, тотчас выхватил у солдата сверток.
- Нет, барон, что бы это ни было, этот предмет должен быть у меня, - протянул руку моложавый.
- С какой стати, месье... Ах, извините, мадемуазель де Сент-Йон. Вы сделали свое дело, и как женщина чрезвычайно нелепо. Упустили врага - ловите снова. Но я уверен, что вы его не поймаете. Здесь нужна мужская хватка. А на счет этого, - "барон" подбросил сверток на ладони, - не беспокойтесь. Это мое.
- Арестуйте его! - голос женщины, одетой в мужское платье, прозвучал с подчеркнутой жесткостью.
Тот, которого назвали "бароном" успел опередить выполнение приказа. С быстротою молнии, выхватив шпагу и кинжал, он сделал всего четыре шага, и всякий раз его шпага возвращалась обагренная кровью. Первый солдат свалился, пронзенный насквозь, второй, припал на одно колено, прижимая рану на бедре, третий, лишившись, уха, отскочил в сторону, а четвертый осел мешком у стены, с проткнутым животом. Все произошло в какие-то считанные секунды.
А на победителе этого короткого сражения не было и царапины.
Глядя на него с ненавистью, женщина попятилась. Кто бы мог подумать, что этот худенький коротышка с изнеженными руками способен драться как зверь.
- Нет! Вас я убивать не стану. Я не дерусь с дамами, - Низкорослый "барон" направился к выходу, но при этом, не спуская глаз с женщины.
- Будьте вы прокляты! - ее голос дрожал.
- Мадемуазель де Сент-Йон, - ответил тот, - я прошу вас впредь не вмешиваться в то, что вас не должно касаться. - Улыбнувшись уголками губ, он спокойно удалился.