Аннотация: Господа, спасайте свои жизни, ибо Дамоклов меч* висит над вами. Но скоро он упадет на ваши головы. Франция будет залита протестантской кровью. Вот и все, что я хотел донести до вашего сведения
Мое дело сказать правду, а не заставлять верить в нее.
Жан-Жак Руссо
Остаток ночи Фезонзак провел в размышлениях. Сомнение охватило его. Он думал о де Ле Мане. Кто этот человек, который спал на его кровати. Кто он? Тронутый ли рассудком фанатик или католический шпион, ведущий такую отчаянную игру. Что может быть труднее, чем уберечься от врага, надевшего на себя личину преданного друга? И, несмотря на свою подозрительность, Этьен чувствовал к нему какую-то странную симпатию, объяснить ее он не мог. Это взволновало юношу до глубины души. Чтобы успокоится, Фезонзак встал у открытого окна и вдохнул прохладный воздух.
Через некоторое время Этьен разбудил Ле Мана. Вместе они привели в порядок свой туалет, желая придать посещению к адмиралу особую торжественность, подобающую в столь серьезных обстоятельствах. Позавтракав, друзья вышли из дома. Повернув на улицу Бетизи, они направились к неказистому трехэтажному особняку.
- Вот и дом Шатийона, - сказал Мишель.
- Но не весь, - возразил Фезонзак, - месье де Колиньи скромен в своих потребностях. Ему принадлежат здесь всего лишь три комнаты.
Перед тем, как подняться по лестнице, стража из швейцарцев преградила им путь.
- Подождите меня, я скоро вернусь. - Этьен отвел друга в сторону, а сам подошел к швейцарцам, сказал пароль, и его пропустили.
Гаспар де Колиньи не заставил долго ждать молодого человека. Когда ему доложили о приходе Фезонзака. Он сразу же велел позвать гасконца. Адмирал многим был обязан его отцу графу Роберу де Фезонзаку, который в прошлом преданно служил братьям Шатийонам: старшему Гаспару и младшему Одэ. Вместе с Одэ он эмигрировал в Англию, а после смерти последнего оставил службу из-за своего преклонного возраста, найдя себе замену в лице собственного сына.
Юный реформат застал адмирала в обществе немногих дворян.
- А, наш добрый виконт, - так, шутя, Колиньи называл гасконца.
Это прозвище было не случайным, ибо среди приверженцев адмирала он пользовался репутацией человека, восхваляющего добродетель и благочестие. Однако в свите Колиньи к нему относились с недоверием. И на то были свои причины. Познакомившись с учением реформаторов, юный неофит пришел к заключению, что они остановились на полдороге, что истинное христианство во всей его первоначальной чистоте уходит корнями в глубь веков. Зная "язык богов", Фезонзак искал истину в духовном наследии античных авторов, которые считали источником веры человеческий разум. Опираясь на слова Лютера, о том, что мысль человеческая свободна, Фезонзак сомневался в правильности вывода кальвинистского учения о предопределении, хотя всегда готов был выступить в его защиту перед любым католиком.
- Можем ли мы говорить о вечном избрании, если люди его никогда не видели? - Из-за этого вопроса Этьен часто спорил с кальвинистскими проповедниками, нередко превращая в словесную игру цитаты на латыни. Сначала эта комедия развлекала его новых товарищей, но со временем его чрезмерная навязчивость стала их раздражать. И кое-кто сменил почтительное уважение к "доброму виконту" на страстную неприязнь. Еще бы! Быть снисходительными к иным мнениям поборники истинной веры считали себя не вправе перед Богом.
- Но так ведь нельзя! - возмутился однажды Фезонзак, - вы хотите заменить одни догмы на другие! А кто говорил о свободе совести, о праве человеческого ума на самостоятельное исследование истины? Мы же протестанты, а не паписты!
После этого заявления, Фезонзака кое-кто перестал считать протестантом, в полной мере. Слишком он казался независимым, не имеющим стойких убеждений.
Зять адмирала Шарль де Телиньи корил юного реформата за излишнюю терпимость к католикам, называя его втихомолку Лютером наизнанку.
- Уж не хочет ли он оправдать римскую мерзость? - сказал он однажды Генриху Наваррскому.
- А может быть, он пишет псалмы на латыни и отсылает их папе, дабы тот наконец-то стал реформировать церковь. - Генрих попросту осыпал Фезонзака насмешками.
- Эх! Отведал бы он войны, и вся дурь из башки разом бы вылетела, - отвечал Наваррцу Франсуа де Ла Рошфуко.
И только Колиньи чувствовал в Фезонзаке человека с добрым сердцем, готовым пожертвовать собой ради святого дела. Адмирал неоднократно убеждался в том, что тех, кто становится протестантами, интересует не столько истина, сколько выгода, которую сулило то или иное дело:
- А этот сумасброд из-за своей молодости не имеет корыстных целей, - защищал он Этьена. - Он что называется, еще чист перед Богом и им движет желание творить добро.
- Заранее прошу прощения, месье адмирал, что потревожил вас в то время, когда вы заняты делами, - сказал Фезонзак, отвешивая церемонный поклон.
- Полноте, разве вы не имеете отношения к моим замыслам? - Лицо Колиньи стало серьезным. - Чем мы обязаны вашему визиту?
- Месье, один человек просит позволения видеться с вами.
- Кто он?
- Его имя граф де Ле Ман.
- Оно мне ни о чем не говорит. Что ему надо?
- Видите ли, он пришел не с совсем обычным делом. Он знает... Нечто.
- Хорошо, но от кого послан этот ваш граф...
- Ни от кого.
- Как ни от кого. Да вы с ума сошли, мой добрый друг, - рассердился Колиньи. В его обращении с людьми была одновременно удивительная мягкость, составлявшая полную противоположность деспотической манере и резкому тону. - Вы давно его знаете?
- Со вчерашнего дня, месье.
- Надеюсь, он один из нас?
- Увы, нет.
Лоб Колиньи покрылся густой сетью недовольных морщин. Люди, находившиеся в зале, заволновались. Очевидно, де Ле Ман им также не внушал доверия.
- Граф де Ле Ман - мне знакомо имя этого человека, месье, - сказал зять адмирала де Телиньи. - Он еще со вчерашнего дня домогается аудиенции, о которой теперь так хлопочет наш добрый виконт.
- Это правда, - отозвался гасконец, - и ему отказали в этой малости, поскольку месье адмирал находился в Лувре.
- В таком случае уверены ли вы, Фезонзак, что сообщение действительно стоит нашего внимания? - спросил Колиньи.
Фезонзак опустил глаза.
- Если честно, то вчера, когда приходил этот дворянин, желая встретиться с вами, я наблюдал за ним. Вид у него был растерянный. Казалось, его одолевали какие-то мысли, от которых он никуда не мог деться. Но я понял это не сразу. Внешне он держал себя довольно холодно. И тогда мне захотелось оказать вам услугу и самому разузнать, что ему надо.
- И что? Вы разузнали? - заметил Телиньи.
- Я прошу выслушать меня, - и Фезонзак рассказал, как они познакомились с Ле Маном, не забыв упомянуть о стычке перед "Белой голубкой".
- Что ж интересная история, - улыбнулся адмирал. - Пожалуй, я соглашусь принять вашего протеже, но при нашем разговоре будут присутствовать все, кто здесь есть. Годится ли такое условие?
- Конечно, - скромно ответил Этьен.
- Тогда пускай он войдет сюда.
Этьен спустился к Ле Ману, который, держа барет в руке, смиренно ожидал его возвращения.
- Получилось, - шепнул Фезонзак, - теперь все зависит от вас, - добавил он в полный голос.
- Идемте, я готов, - произнес Мишель и последовал за виконтом.
Когда они вошли в залу, Колиньи сидел за столом в окружении своих приверженцев. Глядя на них, можно было подумать, что речь пойдет о деле государственной важности.
Ле Ман отвесил глубокий поклон сначала Колиньи, потом остальным присутствующим.
Адмирал вежливо поприветствовал Ле Мана и сказал:
- Вы что-то намерены сообщить нам?
- Да, месье де Шатийон.
- Говорите, милостивый государь, мы вас внимательно слушаем.
Все взоры обратились к Ле Ману. Казалось, он собирается с мыслями, смотря в одну точку. Наконец, он произнес:
- Месье, прежде чем высказать вам свои мысли, позвольте признаться. Я боюсь вашего недоверия, поскольку у меня нет доказательств...- Мишель говорил сдержанно и даже с некоторой робостью. - И это одно обстоятельство зачеркивает все, что я скажу. Дело тут не в том, что я принадлежу к другой вере, вовсе не в этом, месье. - После такого вступления на губах протестантов появились улыбки. Но они ни сколько не смутили Ле Мана. Призвав на помощь все свое хладнокровие, он продолжал. - Пожалуй, не стану дальше испытывать вашего терпения и перейду к тому, ради чего я вынужден здесь находиться. - Мишель вобрал в себя побольше воздуха и выпалил на одном дыхании. - Господа, спасайте свои жизни, ибо Дамоклов меч* висит над вами. Но скоро он упадет на ваши головы. Франция будет залита протестантской кровью. Вот и все, что я хотел донести до вашего сведения.
После слов Ле Мана, произнесенных строгим и звучным голосом, наступила напряженная тишина. Колиньи первый рассеял ее:
- Кто вы такой, месье, и по какому праву вы смеете так дерзко распускать себя?
- Я всего лишь предостерегаю вас, месье де Шатийон, как некогда Кассандра предостерегала семейство Приама.
- Так вы считаете себя ее преемником? - усмехнулся граф де Ла Рошфуко, находившийся по левую руку от адмирала.
- Нет месье, но...
- Но тогда объясните нам, кого мы должны бояться и почему?
- Фуко прав, - подхватил следующий голос, принадлежавший маркизу де Ренелю.
- Вы слышите, месье, отвечайте, когда вас спрашивают, - бросил зять адмирала.
- Хорошо, - сказал в свою очередь Колиньи, - месье де Ле Ман, мы в праве требовать от вас объяснений.
- Если вы настаиваете, господа, я напомню вам одну историю. В конце июня 1559 года, когда Анри II ударом копья сбросил герцога Гиза, по случаю придворных празднеств, королева Екатерина, умоляла его отказаться от следующего поединка с графом Монтгомери. А маршал де Вьейльвиль сказал тогда королю: "Клянусь Богом, Ваше величество, вот уже более трех ночей мне снится, что с вами сегодня должно произойти какое-нибудь несчастье". Однако все было напрасно. Король твердо стоял на своем. Когда же он в очередной раз бился с графом Монтгомери, обломок копья, угодив ему прямо в забрало, пронзил его глаз:
Льва старого сразит лев молодой,
Пронзив ему в злащенной клетке око.
На поединке чести боевой
Удар из двух, смерть после, смерть жестока.
Этот катрен был написан мэтром Нотрдамом еще при жизни Анри II. Хоть я и не Нострадамус, но то, чем я стараюсь вас предостеречь, это кошмар. Не подходите близко к роковой черте, за нею - смерть. Я чувствую ее запах уже здесь в этом доме.
- Так от кого нам ждать смерти, милостивый государь? - Колиньи нервно забарабанил пальцами по ручке кресла.
- Вам виднее, месье де Шатийон. Бойтесь данайцев, дары приносящих.
- Что вы хотите этим сказать? - неожиданно воскликнул Телиньи.
- Вы не понимаете меня, месье? - удивился Ле Ман, - что ж, я отвечу вам прямо без прикрас. Бойтесь Парижа, который тешит вас балами да пирами, заставляет плясать свои жертвы, откармливает как на убой, чтобы потом перерезать их всех и надругаться над ними.
Сила убеждения слов де Ле Мана оказала воздействие. Среди протестантов невольно пробежал ропот и только Ла Рошфуко скептически усмехнулся.
- Глупость несусветная, - сказал он и обратился к человеку, одетому более чем скромно. - Что вы об этом думаете пастор Мерлен?
- Король не допустит кровопролития теперь, когда Анри Наваррский стал его родственником, - отвечал тот, - неужели Шарль IX подобен Нерону, созерцавшему объятый пламенем Рим? Нет, король не может с беспечностью смотреть на гибель верноподданных, ибо для него это обернется, по меньшей мере, казнью собственной души.
- Вы не взяли в расчет королеву-мать, пастор, - заметил Ренель. - Полагаю в правилах итальянцев ласкать одной рукой, в то время как другой направлять нож убийцы. Согласитесь со мной, Пардайян, вы же большой знаток итальянских обычаев.
- Да, - подтвердил дворянин, к которому обратился Ренель, - этот народ по своей природе коварен и подл. И среди всех наций он держит первенство по хитрости и лукавству.
- Не забывайте, маркиз, речь идет не об убийстве, а об убийствах, - пояснил Телиньи.
В эту минуту некий дворянин, до тех пор, молчавший и внимательно слушавший, с живостью сказал:
- Но даже, если всем нам грозит смерть, мы примем ее с достоинством, ибо все, что произойдет, должно произойти. Судьба обычно не меняет своих привычек. Мы можем молиться с утра до вечера, можем каяться в грехах, хотя бы каждый день, можем разбить себе лоб, кладя земные поклоны, но мы не изменим своей судьбы ни на йоту, ведь наша судьба не зависит ни от молитв, ни от поклонов, ни от покаяния. Наша судьба в руках Господних. Поэтому пророчество не есть достоверность.
- Месье -...Мишель не успел, ответить, его опередил Фезонзак.
- Вы правы, Байанкур, но только не в этом случае. Человек, который стоит сейчас перед вами, я имею в виду графа де Ле Мана, рано получил от жизни нескончаемую боль. Посмотрите на его седые волосы, если не верите мне. А теперь я спрашиваю всех. Братья, разве не глубокие страдания очищают нас, разве не они открывают истину жертвы Христа?
- Ошибаетесь, - это слово упало на слушателей как молот на наковальню. - Ошибаетесь любезный Фезонзак. Страдания месье де Ле Мана привели к тому, что его покинула не только Божья благодать, но и людская.
Мишель содрогнулся, словно пораженный в самое сердце. Где-то он уже слышал этот сухой отрывистый тон и резкий голос. Мишель взглянул в лицо говорившего, но не узнал его, однако в приятной внешности протестанта угадывались до боли знакомые черты.
- Господа, - продолжал обладатель звучного голоса, не дав возможность Ле Ману придти в себя, - кому-то просто захотелось нас поинтриговать, попугать зловещими предсказаниями. И этот кто-то зовется ни кем иным, как герцогом Гизом!
Гул изумления пробежал по зале. Колиньи поднял руку, призывая всех к молчанию, потом отвернулся и в глубокой задумчивости посмотрел в окно.
- Ледигьер, откуда вы это знаете? - спросил он.
Услышав имя своего обидчика, Мишель побледнел и зажмурил глаза, отдавшись полностью на растерзание горестным воспоминаниям. Франсуа де Ледигьер! Это был кузен несчастной Элен де Лоран, которую он Мишель когда-то любил.
- Потому что я знаю месье де Ле Мана, - ответил Ледигьер. - Но чтобы доказать вам истинность моих слов, достаточно спросить самого графа, при ком он раньше состоял на службе, и кому он поклялся быть верным до конца дней своих?
- Отвечайте, граф, - воскликнул Телиньи.
- Я попросил бы вас не указывать мне, месье. - Мишель быстро овладел собой. - Если месье де Шатийон соизволит меня спросить...
- Отвечайте, месье или оправдываетесь, - оборвал Колиньи.
Как не старался Мишель сохранить спокойствие, тут он его потерял.
- Я служил королю, - громко сказал он.
- А до этого? - с презрением заметил Ледигьер.
- Что вы имеете в виду?
- Я имею в виду вашего благодетеля Франсуа де Гиза.
- Да, я служил Гизу и не только ему, - ответил Ле Ман, обращаясь, прежде всего к Колиньи. - и еще, например, Данвилю и Екатерине Медичи. Я служил им также верно, как и королю. И не вижу в этом ничего предосудительного, так как мой дворянский долг обязывал меня...
- Ложь, гнусная ложь, - не выдержал Ледигьер, - не пытайтесь скрыть, благодаря кому вы надели мундир капитана королевских стрелков.
- Месье де Шатийон, я сказал все, что должен был сказать, и мне очень жаль, что я не нахожу здесь понимания. К сожалению, вас окружают те, кто хочет очернить меня в ваших глазах и использовать это в своих целях. В данный момент я не являюсь сторонником какой-либо политической группировки, а то, что случилось со мной раньше - все кануло в прошлое. Мой долг - предупредить о грозящей беде, а ваше право - последовать предупреждению или высмеять меня как безумца. А теперь - прощайте господа. Далее оставаться мне не имеет смысла.
По зале снова прокатился гул голосов, но адмирал молчал. Он продолжал молчать и тогда, когда Мишель, отвесив ему поклон, быстро зашагал к выходу. Лишь у самой двери Ле Мана настиг его голос:
- Прощайте, месье, вам не зачем было приходить сюда.
- Как вы можете отпускать его, месье де Колиньи, если любому понятно, что этот человек - наш враг. Он подослан Гизом. И Бог весть, что затевает этот интриган, - воскликнул Ледигьер.
- Вот именно! - вторил Телиньи, - тем более, что Гизы поклялись убить вас!
- Вы все свободны, господа, я хочу побыть один. - Адмирал вынул из кармана тоненькую палочку и, глядя в окно, стал ковырять ею в зубах.
Дворяне один за другим покинули комнату. Фезонзак быстро догнал Ле Мана, который мерным шагом спускался к выходу.
- Постойте, граф, не уходите, - чуть слышно произнес Этьен.
Ле Ман молча остановился.
- Поверьте мне, я нисколько не усомнился в вас, - Фезонзак снова поднялся по лестнице и исчез из виду. Через полминуты он возвращался к Мишелю, но уже не один.
Вместе с ним шел молодой дворянин. Высокий, стройный, со спокойным строгим лицом и карими глазами, с бородкой и усами, и маленькими пухловатыми губами. Однако Мишель видел его не в первый раз. Этот человек, присутствовавший на утреннем приеме у Колиньи, был единственным слушателем, сохранившим полное молчание.
- Дорогой де Ле Ман, позвольте представить вам моего друга, - сказал Фезонзак.
- Филипп дю Плюсси-Морне, - произнес тот, кого Фезонзак назвал своим другом, - месье, простые слова не могут выразить всю степень моей благодарности вам.
Мишель с удивлением взглянул на говорившего и горько улыбнулся.
- Да, месье, - продолжал Морне, - к несчастью, я так же, как и вы предчувствую новые распри и кровопролития. Что поделать, войны подрывают устои государства, и нам уже не спастись под его руинами. А сегодняшнее примирение не больше - не меньше как отсрочка нашей гибели. Подобные мысли приходят ко мне, когда я вновь оказываюсь в стенах "Луврской тюрьмы". Вы удесятерили мои сомнения по поводу мира. И теперь я, месье, не премину поделиться ими с королем Наваррским. - Дю Плесси-Морне откланялся и вышел.
- Итак, месье, - провозгласил Фезонзак, - кто может высказаться, кто открыл все свои горести, кто поведал о падениях, тот почти избавился от них.
- О, нет, виконт, - наконец, заговорил Мишель, - я лишь исполнил долг перед ... самим собой.
Когда друзья выходили из дома, Ренель и Байанкур загородили им путь.
- Дорогу, господа, - крикнул Ле Ман.
- Пару слов, месье, - отвечал Ренель, обращаясь к Ле Ману.
- Виконт, соблаговолите оставить нас с этим месье на несколько минут, - сказал Байанкур.
- Извольте, господа. - Фезонзак отошел в сторону.
- Ну что ж, милостивый государь, вы, наверное, догадываетесь о цели нашей встречи, - спросил Ренель, пытаясь принять высокомерный вид.
- Я жду, когда вы сами об этом скажете, - Мишель старался говорить мягко.
- Мы имеем честь объявить о вызове и поединке, - ответил Байанкур.
- Ледигьер - он желает драться со мной?
- Вы очень догадливы, граф, - насмешливо произнес Байанкур.
- Я, признаться, не совсем понимаю причин его неприязни ко мне. - Ле Ман пожал плечами.
- А это не имеет никакого значения, - сказал Ренель, - вы принимаете вызов?
- Да.
- В таком случае выбор оружия на ваше усмотрение.
- Рапира, - сказал Мишель.
- Остается обсудить время и место, - добавил Байанкур, - завтра в семь на пустыре возле паромной переправы вас устроит?
- Это место называется Пре-о-Клер.
- Вы, что-то имеете против Пре-о-Клер? - спросил Ренель, - это излюбленное место встреч между поборниками красного креста и белого шарфа.
- Хорошо, и час, и место мне подходит, - согласился Ле Ман.
- Прекрасно, - заключил маркиз де Ренель, - и последнее, милостивый государь, с вашей стороны должны быть двое: секундант и тьерс*.
- Будьте покойны господа, я найду вам подходящую пару. - Мишель поклонился с неподражаемым изяществом.
- Байанкур и Ренель ограничились наклоном головы и удалились.
- Вот я и нажил себе врага, - сказал Ле Ман подошедшему Фезонзаку.
- Гм. Кто же удостоил себя честью быть вашим врагом, граф?
- Месье де Ледигьер, - с легким оттенком пренебрежения ответил де Ле Ман.
- А-а, - протянул Фезонзак, - а Байанкур и Ренель? По всей видимости, кто-то из них желает быть его секундантом.
- Почти угадали, только месье де Ледигьер решил себя утроить.
- Даже так. Тогда я был бы рад вам оказать услугу в столь затруднительном положении, но нам нужно найти третьего участника.
- Не торопитесь, Фезонзак, месье де Ледигьер и те двое дворян так же, как и вы, протестанты, я не хочу, чтобы вы проливали кровь своих единоверцев.
- Да, но вы друг мне, а Ледигьер не является моим другом и вообще он...- Фезонзак остановился не найдя что сказать.
- Что он?
- Словом он мне не нравится, хотя среди нас, его относят к разряду ревностных служителей истинной веры, а Колиньи ему безгранично доверяет.
- Тем более, своим вмешательством вы лишний раз скомпрометируете себя в глазах своих товарищей. Зачем вам это надо? Мало того, что они не поверили мне, они еще посчитали меня своим врагом, клевретом Гиза.
- Как же вы теперь намерены поступить?
- О, не беспокойтесь, в Париже у меня есть друзья, на которых я могу положиться, по крайней мере, были. Так что за секундантом и тьерсом дело не станет. Люди не без удовольствия придут посмотреть, как один человек убивает другого. Вы читали о гладиаторских боях в древнем Риме?
- Читал, ну и что с того, вам нужны не зрители, а участники.
- Тем более. Сейчас все обуреваемы жаждой убийств.
Этьен намеревался опровергнуть последние слова Ле Мана, но неожиданно для себя передумал: "Он познал силу человеческой жестокости, и никто теперь его не переубедит". Желая сбросить с чела облачко, омрачившее его, реформат тряхнул головой.
- В таком случае вы без труда найдёте желающих, - сказал он. - Жду вас к обеду.
- Лучше к ужину.
- Договорились.
"Вот и пришло время навестить своих старых друзей Антонио де Помпейо и барона де Ватто", - и Мишель отправился к парому.
Переправившись на левый берег Сены, Мишель свернул на улицу Университета. Дойдя до школы фехтованья Помпейо, он толкнул дверь и очутился в знакомой прихожей. Однако из залы, откуда некогда доносился звон клинков и бравый итальянский голос, ничего подобного не было слышно. Ле Ман постучался в дверь залы, которая запиралась чаще всего на ночь, и очень удивился, когда на его стук никто не ответил. Он уже хотел удалиться, как за дверью послышался кашель и хриплый голос:
- Вам кого?
- Мэтра Антонио де Помпейо.
- Синьора де Помпейо нет дома.
- А когда он придет?
- А кто имеет честь его спрашивать?
- Мишель де Санталь граф де Ле Ман.
- Месье де Ле Ман? - в голосе появились нотки удивления.
Засов быстро открылся и Мишель увидел перед собой седого старика, которого мгновенно узнал.
- Так это ты, Ногарэ, что с твоим голосом? Похоже ты болен?
- Не говорите, месье де Ле Ман. С тех пор как уехал, синьор де Помпейо, меня терзает простуда... А, да что я жалуюсь. Сейчас мне легче, намного легче. - И старик зашелся в кашле.
- Но скажи мой добрый Ногарэ, куда же уехал твой господин?
- Синьор де Помпейо, как и прежде изволит путешествовать вместе со своим другом бароном де Ватто.
- Значит и барон с ним. - Мишель грустно улыбнулся, - Да, иначе и быть не могло они же двое неразлучных.
Увидев расстроенного де Ле Мана, Ногарэ, попытался его развеселить:
- Э! Да вы входите, месье де Ле Ман, входите, я специально в честь вашего приезда велю откупорить бочонок вина. - От предвкушения пирушки старик даже расправил плечи, выпятил вперед пузо и, хлопнув по нему пятерней, довольный крякнул:
- Эх, гром меня разрази, вот попируем.
- Благодарю, тебя, мой друг, благодарю. Раз нет твоего господина...
- Да бросьте вы, месье...
- Нет! - жестко произнес Мишель.
- Ну, как хотите, - Ногарэ развел руками и помрачнел.
- Когда же приедет мэтр де Помпейо?
- Примерно через неделю месье де Ле Ман.
- Что ж прощай Ногарэ, прощай.
- Прощайте, месье де Ле Ман, жаль, что вы...Э-э! - и, махнув рукой, старик закрыл дверь.