Аннотация: "...Скоро исполнится четыре года со дня смерти Жени. Время бежит, а я всё никак не могу забыть его, жалею его сильно. Такой молодой, красивый и добрый был парень... "
С младшим братишкой Женей мы вместе росли, вместе играли в одни игры, в детстве спали в одной постели, были всегда рядом. Судьба его сложилась трагично. Ранняя смерть Жени была для меня большим потрясением.
Брат родился четырьмя годами позже меня, 24 октября 1954 года, еще в старой деревне Куватка до затопления её Братским водохранилищем. Рос он добрым и простодушным, веселым, живым и озорным мальчишкой. Окончил 8 классов. В период между окончанием школы и службой в армии работал в деревне, помогал родителям по хозяйству: колол и пилил дрова, носил из колодца воду, ухаживал за скотом, часто ходил с отцом на охоту и рыбалку.
Высокого роста, стройный, со слегка вьющимися на висках темно-русыми волосами, по характеру мягкий, добродушный, безвредный человек он вызывал симпатию у деревенских девушек и парней, и снискал уважение у сельчан. До армии не курил и не употреблял спиртного.
Перед призывом на действительную военную службу по линии военкомата закончил курсы шоферов в Братске и 4 марта 1972 года получил права водителя категории В, С. В армии служил с декабря 1972 по конец 1974 г. в Монголии, в Улан-Баторе.
После демобилизации из армии он жил в Братске у нашей тетки Марфы - сестры мамы и работал водителем КАМАЗа. Там и произошло его роковое знакомство с братчанкой Людмилой - любительницей застолий, ресторанов и разгульной жизни. Она быстро приобщила брата к своему образу жизни. После застолья, пока брат спал, она обшаривала его карманы и забирала зарплату. Когда брат стал возмущаться этими действиями, требовал прекратить их и возвратить деньги, непорядочная женщина решила отомстить ему по-своему.
Утром, опохмелив его изрядной дозой спиртного и выпроводив на работу, позвонила в ГАИ и сообщила, что водитель КАМАЗа, государственный номер такой-то, вышел на работу в нетрезвом виде и она, жена его, очень опасается, как бы чего не случилось и просит ГАИ задержать водителя.
Инспектор ГАИ остановил машину брата, потребовал предъявить водительское удостоверение, но Женя не подчинился его требованиям и, якобы, оказал инспектору физическое сопротивление.
За эти противоправные действия брат был осужден на 2 года с отработкой на стройках народного хозяйства или, как это называют в народе, к двум годам "химии", и направлен в город Иркутск на кирпичный завод, что в Лисихе. Женя работал на обжиге кирпича, толкал вагонетки в печь и обратно.
Я часто навещал его, чтобы повидаться, поговорить, приносил ему продукты, сигареты. "Химики" много пили, недоедали, их бытовые условия были ужасные. Я постоянно настраивал брата на трезвый образ жизни, на примерный труд, чтобы быстрее выйти отсюда и жить полноценной жизнью.
Но через полгода брат совершил побег с кирпичного завода, уехал в Братск и там скрывался в течение нескольких месяцев, пока не был задержан милицией. Приговор суда был пересмотрен и Женя был помещен в Тулунскую исправительную колонию 272-8.
Освободился он 5 мая 1981 года и прибыл к родителям в деревню. Через некоторое время Женя вновь устроился в Братске водителем КРАЗа, уезжал в Усть-Илимск, кратковременно работал в Богучанах. Но пребывание в колонии не лучшим образом сказалось на его образе жизни: пил, часто менял место работы.
Наконец, он возвратился в Куватку, где сблизился с молодой, обаятельной деревенской вдовой Галиной, у которой было трое детей. Галина жила по соседству с моими родителями, много работала, была домовитой, с мягким, покладистым характером, одна воспитывала своих малолетних детей.
В июне 1982 года в одном из писем ко мне в Иркутск мама пишет:
"Женя живет с Галей. Засадили они картошкой два огорода. Он у Гали навел во дворе порядок: все дрова переколол, навоз весь вывез на пашню, топоры все повыточил, как хороший хозяин. Женя работает слесарем в совхозе. Понемногу втягивается в работу, а то немного разболтался, работать не хотел, часто выпивал, а сейчас стал пить реже. Я им сейчас довольна. С Галей живут не плохо. Он к ней привязался, да и она к нему не меньше. Женя ей во всем помогает: и стирают вместе, и вот капусту на днях крошили вдвоём. Я думала, что он совсем пропадёт из-за этой водки, а сейчас вижу - дело налаживается".
В ноябре 1982 года мама пишет:
" С Галей пока живут, но Женя часто выпивает, никого не слушает: ни нас, ни Галю. Из Куватки не хочет никуда уезжать, да и тянуться они друг к другу. Пусть живут. Мы с отцом им не мешаем. Где и дети её придут к нам, накормлю их".
Пагубная страсть к спиртному сделала свое недоброе дело. Работая скотником на ферме, Женя совершил кражу нескольких мешков комбикорма, и был осужден условно на 2 года с вычетом 20 процентов заработка в доход государства. Но желания работать у брата уже не было.
Мама в ноябре 1983 года пишет мне:
"Женя где-то в Богучанах или в Братске. Приезжал следователь, разговаривал с нами, сказал, что сыну нужно работать, чтобы погасить задолженность перед совхозом и все будет хорошо. А где я его найду? Дала сестре Маше в Братск телеграмму. Она пишет, что Женя к ним не приходит, они его не видят. Он, Саша, не хочет совсем работать, такой лбина. Я его и по - хорошему просила, и ругали мы его с папкой. Ничего до него не доходит. Сел в автобус и уехал. Вот зима настает, а он даже теплую одежду не взял, поехал в туфельках".
В декабре 1983 года мама сообщает:
"Женя был недавно у тети Маши. Уже пять месяцев нигде не работает, болтается по Братску".
Из письма мамы от июля 1984 года:
"Женя нигде не работает. Жил у нас в деревне полтора месяца. Рыбачил. Снова уехал в город. В сентябре вновь возвратился в Куватку. Уже милиция его вызывала. Сказали, что если не хочешь работать на воле - посадим. Там отработаешь свои обязательства перед совхозом. Вот уже полмесяца у нас живет. Покурить надо, поесть тоже, одеваем его, обуваем. А он сидит и ни о чем не думает".
В письме 15 октября 1984 года мама впервые упоминает о болезни брата:
"... Женя сейчас дома у нас, милиция его пока не беспокоит. Нигде не работает. Сейчас болеет, сильно кашляет, простыл. Посылаем его в больницу".
Из письма матери от 6 ноября:
"... Женя еще у нас. После ноябрьских праздников поедет в город, в больницу. Что - то сильно кашляет. Наверно, перестыл где-то в Братске. Сейчас пьет жир барсучий. Папка добыл одного барсука. Я натопила жиру. Женя пьет с молоком".
При обследовании в центральной районной больнице у брата выявлено тяжелое заболевание легких. Определенно, что болезнь он получил в тулунской колонии во время отбывания наказания. Женя был госпитализирован в больницу в поселке Гидростроитель. Прошел курс лечения в течение нескольких месяцев, но как только почувствовал улучшение, в апреле 1985 года самовольно оставил стационар. И это при его форме заболевания, когда было необходимо упорное, настойчивое, продолжительное лечение, возможно в комбинации с хирургическим удалением наиболее пораженных участков легкого. Но брат недооценивал тяжесть своего состояния и серьезность положения, в котором оказался.
11 июля 1985 года мама в письме ко мне сообщает:
"...Женя в Братске. Живет на квартире у какой-то женщины. Лечиться дальше не стал, самовольно покинул больницу. Врач вызывает его на долечивание, а он не идет. Мы с папкой его просили, уговаривали, чтобы он лег в стационар. Но он не идет, говорит, что ему стало легче. Что мы можем сделать? Он взрослый человек, сам должен все понимать".
В августе состояние здоровья брата резко ухудшилось. Его друг Иван доставил его, еле стоящего на ногах, снова в больницу. Но помочь Жене было уже невозможно, и дни его были сочтены.
В начале октября мне из Братска позвонил двоюродный брат Юрий и сообщил, что Женя находится в больничном стационаре в тяжелом состоянии.
7 Октября я был уже в Гидростроителе, в больнице, где проводил свои последние дни жизни Женя.
Двухместная палата в самом конце коридора. Кровать брата у окна. Он лежал на левом боку, головой к двери, бледный, худой, истощенный болезнью, с ввалившимися и потухшими глазами. Но черты лица его были все те же − до боли родные мне и с детства знакомые. Левая нога его, не покрытая простыней, была отечная.
"Саня приехал!" - произнес он, еле шевеля губами, и его ввалившиеся в орбиты глаза заблестели от слез. "Саня, - продолжал он, - я, наверно, не выйду отсюда в этот раз. В августе свалился, целый месяц лежал, не вставал с постели у женщины одной, пенсионерки. Она меня кормила и ухаживала за мной. Совсем ослаб. В больницу увез Иван, друг".
"Женя, почему ты ушел из больницы в апреле, почему не слушал врачей?"- спросил я его.
" Не знаешь что ли? Весна наступила, ну я и попёр" - тихо ответил он, отводя от меня взгляд.
Я взял в свои ладони его исхудавшую, костлявую руку. Она была холодна, как лед.
"Женя, что тебе принести, чего бы ты хотел поесть? "- спросил я.
" Есть ничего не хочется... но принеси творожка жиденького... Что-то уколов мало делают. Беспокоюсь за свою ногу, опухоль не проходит.
Знаешь, Саня, иногда проснёшься и, как ни в чём не бывало, пытаешься вскочить с кровати и тут только вспоминаешь, что ты болен, что ты в больнице, и так становится тяжко на душе.
Сань, на днях мама из деревни приезжала. Зашла, взглянула на меня и как кинется с криком из палаты: испугалась моего болезненного вида и страшной худобы. Долго не заходила. Все стояла в коридоре и плакала. Не ожидала она увидеть меня таким жалким, истощенным и замученным болезнью. Мне жаль ее. Я причиняю ей душевные страдания и боль".
Я сидел у постели брата, слушал с трудом произносимые им слова и едва сдерживал подступавшие к горлу и готовые вырваться рыдания. Я чувствовал, как брату хочется жить, как он цепляется за жизнь всеми силами. Попрощавшись, я вышел из палаты в коридор и не смог сдержать слез.
В этот же день я встретился с лечащим врачом брата. Позвонил ему домой и, хотя был праздничный день (7 октября - День Конституции), доктор любезно согласился приехать и поговорить со мной.
Он сказал: "Болезнь у вашего брата запущена, поражены оба лёгкие. Если бы весной, в апреле, он не ушел из больницы, еще можно было на что-то надеяться. А сейчас поздно. Пациент безнадежен".
Врач показал мне и прокомментировал рентгеновские снимки грудной клетки брата - двухсторонний далеко зашедший фиброзно-кавернозный процесс.
Женя умер через 2 дня, в четверг,10 октября 1985 года на тридцать первом году от рождения.
Хоронили его на деревенском кладбище в воскресенье, 13 октября.
Смерть Жени мама и отец пережили тяжело. После похорон, в конце октября, мама писала мне:
" ...Саша, пишу тебе после твоего отъезда третье письмо. Тяжело у меня на душе, да и папка тоже переживает и плачет. Растили, растили детей, а теперь хороним. Но, ты, Саша, за нас не тревожься . Мы с папкой переживём как-нибудь это горе. Мы остались сейчас с ним в доме вдвоём. Прожили 37 лет. Это не малый срок, будем доживать помаленьку свой век. Алешу надо дождаться из армии, да поддержать его на первых порах. Может, обидится на нас, что не вызвали его домой на похороны Жени. Не хотели его волновать и отрывать от службы. Не знаю, правильно ли мы сделали. Жду от него письмо, что он напишет.
Папка ездил в сельсовет. Выписали свидетельство о Жениной смерти. Забрали паспорт его, и военный билет тоже забрали. Списали его с земли и все, больше мы не увидим его никогда. Он был безвредный человек, ласковый с нами. Приедет, бывало, домой, обнимает нас с папкой, целует. Но жизнь сам себе испортил. Никого не слушал: ни родню, ни нас с папкой.
Сейчас я дома боюсь одна оставаться: Женя стоит все время у меня перед глазами, я рассматриваю его фотографии, неотступно думаю о нем и плачу. Хочу забыться от горя за работой, но всё валится у меня из рук. Мне очень жалко, что такой парень погиб ни за что, ни про что..."
Из письма матери от сентября 1989 года:
"...Скоро исполнится четыре года со дня смерти Жени. Время бежит, а я никак не могу забыть его, жалею его сильно. Такой молодой, красивый и добрый был парень. Несправедливо обижен он судьбой... ".