Рябинина Татьяна
Семь понедельников подряд

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Не каждый день узнаешь, что брошка, с которой в детстве играла, а потом сломала и выбросила, не дешевая побрякушка, а настоящая драгоценность, часть креста, который в собранном виде указывает, где спрятан клад. Однако слишком уж неправдоподобно звучал рассказ дальней родственницы, которая предложила Ольге заняться поисками фамильных сокровищ. И хотя из-за них уже погиб двоюродный брат Светланы, Ольга позволила втянуть себя в эту авантюру. Так начался безумный вояж наперегонки с таинственными конкурентами... Опубликовано издательством ЭКСМО в 2005 г.
[]

РОДОСЛОВНОЕ ДРЕВО

1.

  
   Как обычно под утро, снилось мне что-то очень приятное. Какая-то ярко освещенная солнцем полянка, я бегаю по ней, кругом птички, бабочки, кузнечики поют. В общем, красота, даже просыпаться не хочется. Но будильнику все это до лампочки. Он - мой злейший враг.
   Мой рабочий день на радиостанции начинается в девять. Если успеваю на автобус, то добираюсь за полчаса. Чтобы собраться, мне нужно примерно столько же, потому что косметикой я практически не пользуюсь, прическа моя требует минимального ухода - расчесала и пошла, - а на завтрак довольствуюсь чашкой растворимого кофе и йогуртом. Так что вполне можно было бы вставать в восемь, тем более что я классическая сова и раньше полуночи никогда не ложусь. Но вот беда, приходиться вскакивать на час раньше, чтобы накормить завтраком и выпроводить из дома мужа Лешу и сына Борьку. Одного на работу, другого, соответственно, в школу. Разумеется, в выходные я сплю до обеда. Это право мною завоевано в упорной и длительной борьбе. Теперь у нас дела обстоят так: по субботам завтрак готовит Лешка, а по воскресеньям - Борька. Я встаю - когда в одиннадцать, когда в двенадцать - и доедаю то, что они мне оставят.
   Выходные... О них я начинаю мечтать уже в понедельник. Нет, даже в воскресенье вечером. Потому что работа моя - полный караул. Спрашивается, почему был ее не сменить. Да потому что с моей экзотической специальностью "филолог-русист" одна дорога - преподавать в школе русский язык и литературу. Кроме того, мое нынешнее приложение силы позволяет безвылазно сидеть в интернете, что весьма полезно для моего хобби.
   Поясняю. Тружусь я на совершенно отстойной станции "Радио-Эль", который год болтающейся на грани закрытия, и в моей трудовой книжке записано: "корреспондент". А на самом деле с девяти до восемнадцати, с перерывом на обед копаюсь в "паутине", выискивая всевозможные шутки, хохмы и приколы для диджеев, которые не могут придумать их самостоятельно. Оттуда же я скачиваю новости для новостного отдела и всякие феньки для отдела "продакшн". Где-то раз или два в месяц меня отправляют "на задание" - взять интервью, но это вполне можно вытерпеть.
   Зато не было ни дня, чтобы я ушла домой с пустой дискетой. На нее я сбрасываю все, что может пригодиться в процессе творчества. Дело в том, что я подрабатываю на булавки написанием детективов. Делаю это, разумеется, под псевдонимом, поэтому никто, кроме родных и хороших знакомых, о моем занятии не догадывается: я строго запретила делать мне паблисити. Пишу я, кстати, не только из-за денег, довольно-таки невеликих, но больше по графоманскому позыву. Сколько себя помню, всегда что-то сочиняла. В детстве - сказки, потом - душераздирающие любовные романы (ни один из них так и не был окончен) и дрянные стихи.
   Однажды, еще в школе, мне даже захотелось увидеть свои творения в опубликованном виде. Я отпечатала десяток стихотворений на машинке и без всяких комментариев отправила в журнал "Аврора". Очень скоро пришел ответ на красивом бланке. "Уважаемая Ольга Игоревна, - отвечал мне литконсультант со странной фамилией Бабоедов, - к сожалению, Ваши стихи не подходят для публикации в нашем журнале, потому что..." Далее Бабоедов вполне интеллигентно возил меня мордой по луже и в конце желал творческих успехов.
   "А пошел ты!" - сказала я и, как мне казалось, навсегда отставила в сторону желание предать свои измышления гласности. Правда, был еще один забавный момент, когда мой однокурсник Гена, такой же дрянной рифмоплет (какой же студент-филолог не пописывал втихаря стишки?), предложил мне поучаствовать в коллективном сборнике. Я было согласилась, но когда узнала, что сборник печатается на средства авторов, тут же отказалась. Сборничек потом мне был все-таки подарен - тридцать страничек серой туалетной бумаги. Когда же я полистала его, то очень обрадовалась, что не оказалась в творческом соседстве с такими ядреными концептуалистами. У меня-то все было просто: "розы-морозы, кровь-любовь"...
   Почему я так подробно рассказываю об этом? Дело в том, что после окончания ЛГУ я сменила не одно место работы. Радости душе или хотя бы кошельку от них не было никакой. Правда, Лешка зарабатывал неплохо, я вполне могла бы сидеть дома и возиться с Борькой, но за те три года, пока сын был еще маленький и не ходил в садик, я просто закисла от тоски - стирка, уборка, готовка, прогулка, чтение "Курочки-рябы" и т.д. - и готова была идти работать хоть кем. Сама была готова заплатить, лишь бы только вырваться из дома.
   В этот момент мне и встретился Генка. За восемь лет, как мы не виделись, он заматерел, превратился из тощего и вечноголодного паренька в солидного, красиво лысеющего и толстеющего дядьку. Генка пригласил меня завернуть в кафе и довез до дома на новенькой красной "Тойоте".
   - Оля, хочешь работу? - спросил он по дороге.
   - Спрашиваешь! - с готовностью отозвалась я. - Только, желательно, без интима.
   Он посмотрел на меня с циничной иронией, но от комментария воздержался. И правда, хоть мне никто никогда не давал моих лет (маленькая собака до старости щенок!), но все же тридцатилетняя дама не слишком ухоженной внешности (плотное сидение дома не особо располагает к заботе о себе) и с тоской во взоре - не самая лучшая кандидатура для интимной работы.
   - Напиши что-нибудь, а я напечатаю.
   - ??? - молча удивилась я.
   - Ну, дамский роман или там детектив. Я зам главного редактора, - и он назвал вполне солидное издательство.
   Дело в том, что я, изголодавшись по общению, почти все время, пока мы сидели в кафе, говорила одна, не давая ему раскрыть рта и, соответственно, рассказать о себе.
   В общем, я посмеялась и забыла. А через несколько месяцев мне предложили мою нынешнюю работу. На первый взгляд, интересную, а на второй и последующие - достаточно нудную. Тем более коллектив на станции подобрался на редкость склочный.
   Ковыряясь в сети, я невольно начала отмечать что-то для себя. Например, когда просматривала милицейские сайты для криминальной сводки новостей. Потом как-то сам собой сложился сюжет. И поехало... С тех пор прошло почти пять лет, я написала десяток кошмарных книг, а Генка добросовестно их издал. Впрочем, насколько мне известно, никого пока еще от них не стошнило. Без лишней скромности, читала и похуже.
   С работы я так и не ушла, хотя, как уже сказала, с воскресенья начинаю ждать вечера пятницы. Во-первых, материал, во-вторых, хоть какие-то люди вокруг, кроме мужа, сына и еще десятка перманентных персонажей, вроде соседей, Борькиной учительницы и кассирш в универсаме.
  
   Будильник продолжал надрываться, и я, нащупав на тумбочке его ненавистную скользкую тушу, нажала на кнопку.
   Боже, какое счастье!
   Ведь сегодня первый день отпуска. И ни души! Вчера вечером я проводила Лешку с Борькой в Петрозаводск - в гости к свекрови, клятвенно пообещав, что ровно через одиннадцать дней присоединюсь к ним. И правда, билет на двадцатое июня уже был куплен. Оставшиеся до отъезда дни я собиралась провести в совершенно свинском безделье. Ну, пусть не все - все-таки надо было съездить на дачу, помочь маме. Но хотя бы несколько. Спать, пока спится, не готовить, не стирать, не пылесосить! И никуда не ходить, кроме гастронома, в котором можно будет покупать только то, что хочется мне!
   Вчера вечером я съела тазик вареников с картошкой, которые мои мужчинки дружно презирают, полтора часа пролежала в ванне, а потом играла на компьютере в "Гарри Поттера" и разгадывала японские кроссворды. Надо ли говорить, что обычно мне не удается понежиться в ванной больше получаса ("Мама, у меня не получается математика!", "Оля, скоро ужин?"), что на компьютере мне дозволено только ваять нетленку, а япошки вызывают у Лешки стойкую аллергию ("Сколько можно карандашом шуршать? Пошла бы лучше поработала. Или пирожок испекла"). Надо ли говорить, что я ни на минуту не включала телевизор, у которого мои любезные проводят все свободное от еды и компьютера время. Кроме того, никто не вопил, не пел, не бренчал на синтезаторе и не боролся на ковре.
   Нет, не подумайте, своей семейной жизнью я вполне довольна - грех жаловаться. Но, как говорится,
   Богатство и в силе, и в слабости,
   Богатство и в горе, и в радости.
   Не то чтоб в прямом обладании -
   А именно в чередовании...
   Поэтому я наслаждалась тишиной, покоем и одиночеством. И даже будильник в порыве восхитительного мазохизма поставила, как обычно, на семь. Чтобы проснуться, вспомнить, что начался отпуск, испустить сладострастный стон и упасть обратно на подушку. И спать, спать, спать... А потом весь день бродить по квартире в халате или даже в одних трусах, не причесываться, питаться кофе с бутербродами, валяться на диване. Может, даже подумать о следующей книжке. Последнюю - ой, нет, только не последнюю, предыдущую! - я сдала пару недель назад. Обычно к концу работы у меня уже болталась пара-тройка задумок, но в этот раз чердак был сказочно пуст. Были, правда, кое-какие творческие мыслишки, давно уже, но я никак не решалась подступиться к ним вплотную.
   Будильник заверещал снова. Я продрала глаза и с недоумением посмотрела на него. Вас ист дас? Половина шестого! Еще и солнце где-то за домами прячется, даром что белые ночи.
   Только тут я сообразила, что это не будильник, а дверной звонок. Нельзя сказать, что их позывные очень похожи, но спросонку можно и перепутать.
   Призывая самые страшные проклятья на голову звонившего, кто бы он ни был, я накинула халат и поплелась к двери. Посмотрела в глазок - пусто. Ушли или стоят сбоку, там, где не видно?
   Между прочим, похожая ситуевина была в одной из моих книг. Там, правда, дело происходило ночью и в квартиру ломилась блудная дочь главной героини.
   - Кто там? - грозно поинтересовалась я.
   - Ольга Игоревна, откройте, пожалуйста, - пропищал жалобный девичий голосок.
   - А вы кто? - не сдавалась я.
   - Я ваша родственница из Москвы, Света Зимина.
   Никакой родственницы из Москвы по имени Света Зимина я не знала. Нет, какие-то очень дальние родственники в Москве у нас есть, но их фамилии Громовы и Плетниковы. Хотя... Да, у Громовых есть дочь Света, моя многоюродная сестра, которую я никогда в жизни не видела. Она вполне могла выйти замуж и сменить фамилию.
   Я приоткрыла дверь и высунула над цепочкой нос. На площадке стояла, прижимая к себе дорожную сумку, тощенькая девица примерно моего роста (метр пятьдесят восемь), одетая в расклешенные джинсы, серый джемпер и голубую ветровку. Ее неопределенного цвета волосы были стянуты розовой махрушкой в негустой хвостик. Страдальчески наморщенный лобик притянул редкие бровки друг к другу, из-под них выглядывали круглые голубые глаза. Остренький, какой-то птичий клювик жалобно подрагивал ноздрями, в такт ноздрям подрагивали и тонкие губы. Казанская сирота во всей своей красе. Сейчас скажет, что ей совершенно негде остановиться недельки на две - на три. А то и на месячишко.
   - Ну заходите, - вздохнула я, впуская ее в квартиру. - Пойдемте на кухню.
   Хана Празднику Одиночеству! Ну уж нет, сейчас я напою ее чаем и выставлю. Скажу, что уезжаю. Если хочет, пусть отправляется к Марье Петровне. Это тоже наша родственница. Ни много ни мало жена двоюродного брата моего деда. Она любым гостям рада, заболтает до смерти.
   - Ну? - подбодрила я Свету, когда та проскользнула за столом на угловой диванчик и, ссутулившись, устроилась на нем.
   Вместо ответа она вытащила что-то из кармана джинсов, со стуком положила на стол и вдруг громко зарыдала, некрасиво отвесив нижнюю губу. Я растерялась и вместо того, чтобы попытаться утешить ее, стала разглядывать вещицу, которую достала Света.
   Это был довольно аляпистый кулон-трилистник бутылочно-зеленого цвета со странно вытянутым ушком для цепочки. Мелкие стекляшки, оправленные в желтый металл, напоминали чешую. Какое-то смутное воспоминание закопошилось в голове, но так и не смогло преодолеть стадию желеобразной амебы.
   Света продолжала завывать и всхлипывать, громко шмыгая носом.
   - Послушайте, - я тронула ее за плечо. - Давайте-ка сначала выясним, кем вы мне приходитесь. Не знаю я никакой Светы Зиминой. Видите ли, я в нашем семействе что-то вроде архивариуса и генеалогическое древо примерно представляю. Вы кто, а?
   Светины слезы моментально высохли.
   - Знаете, Ольга Игоревна, - она воинственно задрала нос, - я до вчерашнего дня тоже о вас ничего не знала. Хотя в нашем семействе я тоже что-то вроде архивариуса. И не вроде тоже. Потому что закончила историко-архивный институт. У вас древо это самое есть? Ну, на бумаге?
   Древо у меня было в компьютере, но имелся и парадный вариант, предназначенный для показа гостям: свиток трехметровой длины. Вернее, ширины, потому что закопаться в глубину веков дальше середины XIX века мне пока не удалось. Я добросовестно зафиксировала все, что удалось вытрясти из бабушек и дедушки (они у меня еще живы), а дальше надо ехать в Тамбов, Саратов, Новгород, Тверь и в Хохляндию или хотя бы писать туда письма с запросами. Рыться в областных архивах, где хранятся все сведения, начиная с XVIII века. А если еще раньше - то в Москве, в Центральном архиве. Может быть, как-нибудь потом, говорила я себе. Когда времени будет побольше. И денег, потому что генеалогия - хобби довольно дорогостоящее.
   Света с жадностью размотала свиток, равнодушно скользнула глазами по Лешкиной родне, по украинским родственникам бабушки Веры, по Климовым, Копытиным, Александровым, чуть задержалась на Громовых и радостно ткнула пальцем туда, где расположилась ветвь Калединых.
   - Вот! - завопила она. - Да у вас тут вообще ничего нет. А вот этого нет у меня. Ух ты! Надо мне все это будет потом перерисовать.
   Тут она схватила валявшуюся на подоконнике ручку и начала чертить прямо на свитке, который я делала не один день: сначала сводила все ветви в одном файле, потом распечатывала и клеила.
   - Смотрите! Вот Андрей Кириллович Каледин. Он наш с вами прапрадед. Я даже не знала точно, сколько у него детей было. Значит, семь.
   - Семь - это которые до взрослости дожили. А сколько всего - не знаю.
   - Ага-ага, - рассеянно кивнула Света, продолжая возюкать ручкой по чертежу. - Вот мой прадед, Григорий Андреевич. А дальше у вас пустое место.
   Она была права. Про Григория Андреевича дедушка Ваня ничего не знал. Только то, что он куда-то уехал из Вараксы, еще до революции. Вообще-то в нашей родословной "белых пятен" немало. Выглядит это так. "А у дядьки Спиридона было шесть детей от первой жены и четверо от второй, да у той второй еще от первого мужа своих было трое", - рассказывала бабушка Вера. "А как их звали?" - "Да Бог их знает". И я чертила на схеме тринадцать квадратиков с вопросительными знаками. Правда, показательный чертеж пустыми квадратами старалась не перегружать.
   - Он женился на Галине Петровне Карповой, и у них родилась дочка Анна. Анна вышла замуж за моего деда, Сергея Ивановича Кириленко, и у них было двое детей: моя мама Антонина и тетя Лида. Мама вышла замуж за Николая Владимировича Зимина, родилась я. А тетя Лида вышла за Олега Гавриловича Шахова, у них родился сын Максим, - тут Света снова истерично всхлипнула.
   Я поспешила предложить ей чай или кофе - благо чайник начал подпрыгивать на плите, пуская в потолок клубы пара. Света отказалась, а я налила себе чашку кофе - надо же все-таки проснуться.
   - Ладно, Света, теперь понятно, мы с вами четвероюродные сестры, - "Да уж, очень близкое родство, нашему плетню троюродный племянник!" - А теперь объясните все-таки, что случилось, при чем здесь эта зеленая фиговина и почему вы ревете, как белуга.
   - Понимаете, Ольга Игоревна... - Света запнулась. - Может, мы все-таки на ты перейдем? Все-таки мы родственницы, тем более я не намного вас младше.
   У меня даже челюсть отвисла. Конечно, тридцать пять мне обычно никто не дает, но этой-то соплячке лет двадцать, от силы двадцать два. И тут она повернулась, беспощадный утренний свет упал на ее лицо, и я увидела то, что не смогла разглядеть при тусклой лампочке в прихожей. Предательские морщинки в углах глаз, наметившиеся складочки вниз от губ, слегка оплывший подбородок. Да и грудь под джемпером явно знавала лучшие времена. Я скосила глаза на ее правую руку - кольца не было.
   - Мне тридцать, - Света правильно поняла мое удивление. - Я в 72-ом родилась. А что касается зеленой, как вы...
   - Ладно, давай на ты.
   - Как ты сказала, зеленой фиговины... Она тебе ничего не напоминает?
   И вот здесь-то желеобразная амеба оформилась наконец в яркое до невероятности воспоминание.
   ...- Бабушка, это настоящая золотая брошка с настоящими бриллиантами? - вопила я, роясь в расписной деревянной шкатулке.
   - Да что ты, Оленька, какие там бриллианты, - улыбалась бабушка Вера. - Латунь и стеклышки. Откуда у нас быть бриллиантам.
   Мне было тогда года четыре. Родители оставили меня у бабушки с дедушкой, а сами уехали в санаторий. От скуки я облазила всю квартиру, заглядывая в каждую щель, наконец добралась и до бабушкиных украшений.
   Брошка представляла собой восьмиконечную звездочку из мелких белых граненых стекляшек, оправленных в желтый металл. На потускневшей изнанке крепилась застежка-булавка, которая закрывалась крохотным язычком. По ребру брошки между лучами симметрично располагались таинственные глубокие ямки, назначение которых так и осталось для меня тайной, - всего четыре штуки. Бабушка тоже не знала, зачем они нужны. "Так уж сделали", - говорила она. И добавляла, что брошку эту ей давным-давно подарила дедушкина мама - моя прабабушка Ирина.
   Потом, каждый раз, когда мы с родителями приходили к бабушке с дедушкой в гости, я залезала в шкатулку и играла с брошкой. Не скажу, чтобы она мне так уж нравилась, скорее даже не очень. Она почему-то казалась мне какой-то... недоделанной. Поэтому я с ней особо и не церемонилась. То цепляла ее на большую плюшевую обезьяну, то вешала на занавески. Бабушка не возражала. И ничего удивительно не было в том, что очень скоро брошка приказала долго жить. Застежка отломалась, а стекляшки начали выпадать из лапок одна за другой. В итоге я получила ее в полную и нераздельную собственность. Выковыряла все "бриллианты" и хранила их в жестяной коробке из-под польского печенья вместе с цветными стекляшками, которые вывалились из сломанного калейдоскопа. А металлическую изнанку просто выбросила.
   - Вижу, вспомнила что-то, - глядя на меня, тускло улыбнулась Света. - Тогда смотри.
   Она достала из сумки, которую не захотела оставить в прихожей и взяла с собой на кухню, сложенный вчетверо лист бумаги и протянула мне. Я развернула.
   Похоже, рисунок отсканировали из какой-то старой книги, а потом распечатали на хорошем цветном принтере. На нем красовался широкий четырехконечный крест, по форме похожий на мальтийский, но концы его были не вырезаны, а расходились тремя лепестками. Сердцевина креста представляла собой белую восьмилучевую звезду, а концы - медальоны-трилистники: синий, желтый, красный и зеленый. Под рисунком была надпись: "Изъ коллекцiи графа Протасова".
   Если бы я уже не сидела, то, наверно, плюхнулась бы. Может даже, мимо стула.
   - Ты хочешь сказать... - от ужаса я даже не закончила фразу.
   - У тебя тоже есть медальон? - спросила Света.
   - Был, - совершенно убито ответила я. - То есть была. Звездочка. Брошка.
   - Брошка?! - теперь уже поразилась Света. - И что с ней стало?
   - Я ее разломала и выбросила. Представляешь? Ведь это же были настоящие золото и бриллианты, да? Представляешь, я разломала и выбросила золотую брошку с бриллиантами. А бабушка думала, это латунь. Кошмар! - тараторила я, не в силах остановиться. - Вот теперь я понимаю, что это на ней были за ямки. Чтобы в них вставлять ушки от кулонов. Хочешь - будет брошка, хочешь - четыре кулона. А вместе - крест.
   - Оля, подожди! - взмолилась Света. - Это когда было? Давно?
   - Давно. Лет тридцать назад. И ты представляешь, я ведь с ней играла. У меня была такая огромная черная обезьяна...
   - Да прекрати ты! - рявкнула она и стукнула кулаком по столу, да так, что кофе выпрыгнул из чашки. Я вздрогнула и прекратила нести чушь.
   Пожав плечами, вытерла кофе со стола салфеткой.
   - Извини, это нервное. От неожиданности. Не каждый день узнаешь про себя такое. Будь добра, объясни наконец. Я знаю, что наш общий прапрадедушка Андрей Кириллович был у графа Протасова управляющим в Вараксе. И что?
   - Что? - со вздохом переспросила Света. - А говоришь, архивариус. Ну слушай.
  

2.

  
   Граф Василий Степанович Протасов вернулся из Москвы в свое поместье Варакса, что в Тамбовской губернии, в 1888 году. Необременительную должность при генерал-губернаторе он оставил после смерти жены, Ульяны Тимофеевны. Вернулся с двумя детьми, Марьей, которой в то время было двенадцать лет, и трехлетним Петенькой. Хозяйство, за которым следил управляющий, Андрей Кириллович Каледин, он нашел в образцовом порядке, поэтому менять что-либо не счел нужным. Занялся охотой, рыбной ловлей, конными прогулками, легким чтением и общением с соседями-помещиками. У Маши была гувернантка-француженка, а Петеньку отдали на попечение супруги Андрея Кирилловича, Клавдии Пантелеевны. Товарищем по играм для Петеньки стал его сверстник, сын Андрея Кирилловича и Клавдии Пантелеевны - Гриша. Так и росли они вместе. А когда подросли и пришла пора приглашать Петеньке учителей, Гриша учился вместе с ним. О тамбовской гимназии даже речи быть не могло, так что мальчики получили образование дома.
   Петя и Гриша были неразлучны. Они не расставались с раннего утра и до позднего вечера, когда Грише приходилось возвращаться в большой тесовый дом Калединых в двух минутах ходьбы от усадьбы. Граф был либералом и не видел в подобной дружбе ничего зазорного. Только графиня Марья Васильевна презрительно поджимала губки, видя брата вместе с "этим мужланом". Андрей Кириллович тоже был доволен. Он, как и граф, был уже немолод. Мысль о том, что Гриша, возможно, сменит его на посту управляющего при молодом Протасове, радовала.
   Но вот пришла пора Петеньке, то есть Петру Васильевичу, поступать в университет, и он уехал в Москву. Настали для Гриши нелегкие времена. Пришлось заниматься обычной крестьянской работой, к которой до сих пор его никогда не принуждали. Да и с братьями и сестрами он не слишком ладил. Но особенно тяжело было с Марьей Васильевной, которая и раньше-то его недолюбливала, а после отъезда брата и вовсе проходу не давала. Так и норовила отругать, а потом отцу пожаловаться на его непочтительность. Хоть беги из села куда глаза глядят. Графиня к двадцати семи годами превратилась в настоящую старую деву, злобную и высохшую. Завидев ее, идущую по селу в белом муслиновом платьице, с кружевным зонтиком, все, от старух до малых детей, старались побыстрее спрятаться. Матери пугали своих непослушных чад: "Смотри ужо, придет графиня-то!"
   Однажды после обедни Гриша встал на колени перед Николаем Угодником и долго, со слезами молил Чудотворца избавить его от нападок графской дочки. Ушел он из церкви с какой-то странной успокоенностью и надеждой. А через несколько дней у Марьи Васильевны завязался бурный роман с поручиком Тихомировым, который проводил отпуск у своего приятеля, соседа Протасовых.
   К концу отпуска Тихомиров приехал к Василию Степановичу просить руки его дочери. И хотя граф уже отчаялся сбыть с рук засидевшуюся в девках дочь-перестарка, вынужден был поручику отказать. И дело даже не в том, что тот был беден, как церковная мышь, а в том, что состояние это плачевное он сам себе обеспечил пьяными кутежами, игрой в карты и общением с сомнительными женщинами.
   Делать нечего. Тихомиров уехал в Пичаево, а Марья Васильевна, совсем как в любимых ею романах, тихонько собралась и под покровом ночи убежала. Прислала потом весточку: так и так, дорогой папа, простите, но без Савелия Евграфыча жизнь мне не мила. Теперь мы с ним обвенчаны по православному закону, а яже Бог сочета, человек да не разлучает.
   Василий Степанович погоревал-погоревал, но делать нечего. Проклинать дочь не стал, наследства лишать тоже, запретил только приезжать ей в Вараксу вместе с мужем. Одной - пожалуйста.
   Но Марья Васильевна так больше и не приехала. Через год граф получил письмо, в котором ему сообщали, что поручик Тихомиров по пьяному делу утонул в реке Цне, а Марья Васильевна с горя разрешилась от бремени раньше положенного и в родах скончалась.
  
   - Ладно, Света! - в нетерпении перебила ее я. - Все это, конечно, очень интересно и высокохудожественно, но очень уж длинно. Хотя кое-что новое я для себя узнала. Например, то, что Григорий Андреевич был у молодого графа наипершим другом.
   - Будет тебе белка, будет и свисток, - обиженно вздохнула Света. - Если так не терпится, начну с другого конца. Помнишь, я сказала, что у меня есть двоюродным брат, Максим? То есть был, - помрачнев, поправилась она.
   - Что значит был? Что с ним случилось? - насторожилась я.
   Не хватало только детектива наяву. Я уже давно, чуть ли не с первой своей книжки заметила: кое-что из плодов моей буйной фантазии вдруг начинало прорываться в реальность. Не самое худшее, слава Богу, но одна знакомая заметила: "Ох, насочиняешься ты, Олька, на свою голову!"
   - Он умер. Вернее, его убили, - каким-то сухим и бесцветным голосом сказала Света.
   Приплыли!
   - Почему? - глупо спросила я. - Вернее, из-за чего?
   - Да вот из-за этой штучки, - Света постучала пальцами по кулону. - Вляпались мы с тобой, Оленька, по самое дальше некуда.
   - Это почему это? - возмутилась я. - Почему это я вляпалась, а? Из-за того, что ты ко мне приехала? За тобой что, следят?
   Такая фишка тоже была в одной из моих книжек. Однако, как сказал чукча, тенденция.
   - Не знаю. Может, и следят. Но если бы я к тебе и не приехала, было бы еще хуже. Так ты хоть знать будешь, чего ждать. Может, вместе чего придумаем. Ну хватит стонать, лучше слушай.
   Вот здорово! Не прошло и получаса с того момента, как я ее впервые в жизни увидела, а она уже командует мною, как дембель "сынком". Что-то будет дальше?
   - Так уж вышло, - начала Света, машинально продолжая постукивать пальцами по кулону, - что у нас с Максом никого из близких родственников не осталось. Вернее, мой отец жив, но мы уже лет семь не виделись. Он от нас ушел, когда я еще маленькая была, появлялся пару раз в год, а потом и вовсе испарился. А у Макса родители в автокатастрофе погибли, когда ему шесть было. Мы тогда жили все вместе на Остоженке, в двух комнатах огромной коммуналки. Сначала всемером, а потом только мы с мамой, бабушка Аня и Макс. Он старше меня на год. Короче, мы были очень близкими друзьями, если не сказать больше. Одно время даже пожениться хотели, но мама с бабушкой встали на дыбы. По их мнению, это слишком близкое родство.
   - Ну и глупо! - перебила я. - Не такое уж и близкое. Тем более если в семье нет наследственных болячек. На худой конец можно было просто не заводить детей.
   - Кто бы нам тогда об этом сказал! - печально усмехнулась Света. - Ты не куришь?
   - Нет.
   - А я закурю, если ты не против.
   - Кури, - милостиво разрешила я и достала с полки Лешкину медную пепельницу в виде башмака, которую он привез из Голландии.
   - Так вот, - Света жадно затянулась, - Макс снял комнату, а потом женился на своей соседке. Я тоже вышла замуж. Но ничего толкового из этого не вышло. Макса хватило всего на год семейной жизни, я мужественно протянула шесть. Он после развода жил в нашей квартире, с мамой и бабушкой, а мне бывший муж купил однокомнатную квартирку на Юго-Западе. К этому времени все уже перегорело, общались просто как родственники. Мама умерла в 89-ом, а бабушка - в прошлом году. Макс ухаживал за ней до последнего дня. Она вообще любила его больше, чем меня.
   И вот после ее смерти Макс стал каким-то очень странным. Первое, что он сделал после похорон, это спросил, не случилось ли что-нибудь с прабабкиным кулоном. Приехал ко мне домой, крутил его, разглядывал со всех сторон, бормотал что-то. Потом начал интересоваться, не знаю ли я что-нибудь об остальных Калединых, а если не знаю, то не могу ли узнать. У меня тогда по работе дел было много - я в одном "ящике" работаю заведующей архивом. Так что отмахнулась от него и забыла. После этого мы несколько месяцев не виделись. И вдруг - это было где-то недели две назад - он приехал, на ночь глядя, весь какой-то дерганый, взмыленный, снова кулон разглядывал. А у меня было с деньгами туго, и я подумывала, а не продать ли его. И когда Максу об этом сказала, он просто взбесился, наорал на меня. Я тебе, говорит, руки поотрываю вместе с башкой, только попробуй. Хотел вообще забрать его, но я уперлась. Бабушка его маме подарила, а мама - мне. Хотя его никогда и не носила. Уродистый он какой-то. И цвет дикий, прямо как бутылка. Я и не знала, что изумруды такие темные бывают.
   А позавчера вечером звонок. Из института Склифосовского. У нас, говорят, ваш брат находится, в очень тяжелом состоянии, приезжайте скорее, он хочет вас видеть. Я сорвалась, такси поймала, приезжаю туда. Макс в реанимации. Сначала меня пускать не хотели, потом какой-то главный вышел, провел. Сказал, что Макс вряд ли до утра доживет, очень тяжелые травмы. Ушибы, переломы, а главное - сквозное ранение в грудь. Ему сразу сделали операцию, но шансов практически нет. Когда он после наркоза очнулся, попросил мне позвонить.
   Зашла в палату - Макс лежит весь в бинтах, трубки, провода, мониторы. Он вообще-то красивый парень... был, не то что я. Высокий, темноволосый, глаза синие. Чем-то на Пирса Броснана смахивал. Ну, который Джеймса Бонда играл. А тут посмотрела - ужас. Не лицо, а один сплошной кровоподтек. Я к нему наклонилась, он шепчет: "Света, у меня в комнате в письменном столе тайник. За ящиками двойная стенка. Поезжай туда, достань все, прочитай. И немедленно уезжай. Поезжай в Питер к Ольге". "К какой Ольге?" - спрашиваю. "Прочитаешь - узнаешь. Не задерживайся в Москве, это очень опасно. Может, тебя уже ищут". Тут ему совсем плохо стало, врачи меня выгонять начали. Я только успела спросить: "Кто это был?" Он сказал: "Это все сын..." И все. И умер.
   Ее голос предательски дрогнул, она еще раз судорожно затянулась и погасила сигарету.
   - Дальше, дальше! - я дернула ее за рукав.
   - Дальше я из Склифа поехала к нему домой. Это уже утром было. Вся комната перевернута вверх дном. Соседка сказала, что пришла с работы, а замок на входной двери взломан. Макс лежал в комнате, весь в крови. Сначала она подумала, что он мертвый, но потом увидела, что дышит, вызвала "скорую". Я достала из тайника этот рисунок и письмо. На, читай, - она вытащила из сумки еще один листок и протянула мне.
   "Цветик-семицветик! - крупным размашистым почерком было написано на листке из школьной тетради в линеечку. - Если ты это читаешь, значит, со мной что-то случилось, но я успел тебе сказать, где искать. Я знаю, бабуля тебе многое рассказывала о наших предках, но кое о чем предпочла помалкивать. И рассказала мне перед самой смертью. Как ты уже поняла, кулон - часть сборного креста, принадлежавшего графу Протасову. Наша прапрабабушка Клавдия Пантелеевна отдала все его части своим детям. Вернее, все, кроме твоего кулона - его она отдала вдове Григория. Ты знаешь, что Григорий был в услужении у молодого Протасова. После революции старого графа убили в лесу мужики, а молодой уехал во Францию. Где-то в середине 20-х Петр Протасов вернулся в Россию, его тут же арестовали как шпиона и расстреляли. Но бабушка была уверена, что он все-таки успел встретиться с Григорием, потому что тот вдруг ни с того ни с сего собрался и поехал в Вараксу. Но не доехал. Его нашли убитым на полпути из Пичаева. Через несколько месяцев Клавдия Пантелеевна приехала в Москву к вдове сына Галине и отдала ей кулон, сказав, что он принадлежал Протасовым. Что она, по распоряжению старого графа, должна была отдать его или Петру, или Григорию. Но поскольку ни того, ни другого уже не было в живых, решила отдать кулон Галине. Я полагаю, что остальные части креста она раздала другим своим детям. Цветик, их непременно нужно найти и собрать крест. С этим связана какая-то тайна. Будь осторожна, кто-то ищет кулон и все остальное. Мне звонили и предлагали большие деньги за него. Не знаю почему, но кто-то считает, что он у меня. Боюсь, этим не ограничится. Не хотелось бы идти в милицию, но, наверно, придется. Впрочем, вряд ли мне позволят. Вчера я заметил, что за мной следят. Цветик, если со мной что-нибудь случится и кулон не найдут, они возьмутся за тебя. Поэтому немедленно уезжай. К сожалению, я так и не узнал адреса наших питерских родственников, кроме Ольги Погодиной. Она правнучка Ирины Андреевны. И если бабушка была права и у Ольги тоже есть часть креста, ей, как и тебе, грозит опасность. Предупреди ее. Целую, люблю. Максим".
   - Я поехала домой, чтобы собраться, - продолжила рассказывать Света, когда я закончила читать письмо. - И у самого дома меня обогнала черная иномарка. Мне почему-то вдруг стало очень страшно. Особенно когда я увидела, что из машины вылезли три здоровенных жлоба и вошли в мой подъезд. А потом в моем окне загорелся свет. Я спряталась за угол и часа полтора топталась там, пока они не вышли и не уехали. Вот тогда я потихоньку поднялась к себе. Не буду описывать, что увидела. Словно Мамай прошел.
   - Почему ты не позвонила в милицию? - удивилась я.
   - Я позвонила, - пожала плечами Света. - Они приехали через час, написали протокол и сказали, что дело тухлое. Что квартирные кражи раскрываются редко, так что... Чтобы я ни на что особо не рассчитывала.
   - Нет, почему ты не позвонила сразу? Пока они еще были там?
   - Во-первых, у меня нет сотового. И автоматов поблизости нет. Во-вторых, что бы я им сказала?
   - Как что? - возмутилась я. - Что в твою квартиру воры забрались.
   - Ну да, ну да! "Помогите, дяденьки менты! В моей квартире свет горит. А мимо меня мужики страшные на черной тачке проехали и в подъезд вошли". Да они бы меня послали просто: мол, вы сами забыли выключить.
   - Что за глупости! Зачем про свет-то говорить? Забрались воры и все тут. Да, а как же кулон? Не нашли? Или ты тоже прятала его в тайнике?
   - Нет. Просто так уж вышло, что накануне я взяла его с собой на работу. Решила все-таки потихоньку от Макса продать. Так уж вышло, меня залили соседи сверху, пришлось делать ремонт. Вот и влезла в долги. Одна моя сослуживица нашла покупателя. Но в цене не сошлись. Так он у меня в сумке и остался. Короче, менты уехали, я схватила первые попавшиеся вещи, покидала в сумку и бегом на вокзал. Билеты были только на вечер.
   Та-ак... Натяжек в ее рассказе было слишком уж много. Либо он нуждался во многих уточнениях, либо это какая-то не слишком искусная выдумка. Вот только зачем?
   Я с подозрением посмотрела на Свету. Откуда я знаю, может, она вовсе мне и не родственница. Если бы мы хоть похожи были. Так ведь и родные сестры не всегда похожи, а тут... Кроме роста, у нас не было ничего общего. Она - худая, как весенний еж, я - не корова, конечно, но и не топ-модель. У меня волосы вьющиеся, каштановые с рыжиной, у нее - неопределенно-русые и прямые, словно конский хвост. У меня широкие скулы, широко расставленные глаза болотного цвета и слегка вздернутый нос. Света лицом напоминала мелкую птичку. Впрочем, я больше похожа на маму, а та удалась в хохляцкую породу. Света на Калединых - рослых, полных и кривоногих - тоже не была похожа, но, может, она пошла в своего отца?
   Наверно, я слишком откровенно ее разглядывала, потому что она в ответ начала рассматривать меня. Перевела взгляд с деталей упакованного в халат торса на босые ноги и вдруг тоненько прыснула. Потом стащила с правой ноги носок и продемонстрировала мне ступню, тоже не похожую на мою, хоть и маленькую, но широкую и по-южному толстопятую. У нее же и размер был побольше, и пальцы подлиннее, но вот два из них, средний и указательный (забавно все-таки - указательный палец на ноге!), напоминали два сросшихся гриба-близнеца, выросших из одного корня. Точно так же, как и у меня, и у мамы, и у дедушки Вани. Света по-кошачьи растопырила пальцы, но два средних так и остались тесно прижатыми друг к другу. Я сделала то же самое. Мы посмотрели друг на друга и рассмеялись. Напряжение ушло.
   Я как могла перечислила ей все то, что плохо монтировалось.
   - Света, - с занудливой въедливостью бурчала я, - ладно, с милицией ты лопухнулась. Но я другого не могу понять. Во-первых, каким образом такие драгоценности можно было везти из Москвы в Тамбов и обратно. Сначала граф вез их в Вараксу. Я правильно поняла, он всю свою, как там написано, "коллекцiю" в поместье перетащил? Зачем? Зачем она ему там нужна была, а? Неужели негде было в Москве хранить?
   - Правильно поняла. Перетащил. У него там сейф был в кабинете, большой-пребольшой. Как именно и зачем он это сделал - не представляю. Но факт, что перевез. А коллекция у него была немаленькая, большой ценности. Его покойная супруга очень камни любила. Почему не захотел оставить их в Москве? Ума не приложу. У каждого свои тараканы в голове. Как видишь, Григорий рассказал об этом своей жене, та дочери, а бабушка - нам с Максом.
   - Ладно, допустим. Нанял охрану, наверно. А вот как наша прапрабабушка не побоялась в такое дикое время с этим крестом, даже на части разобранным, ехать из Вараксы в Москву и Питер?
   - Прапрабабушка наша, Оля, была женщина решительная. К тому же в то время она была уже смертельно больна и, наверно, знала об этом.
   Я вспомнила большую выцветшую фотографию, которую уже который год собиралась отдать на реставрацию. Клавдия Пантелеевна смотрела в объектив сурово и напряженно. Резкие, решительные черты, скорбная складка у рта. Дочери, Ирина и Дарья, казались рядом с ней беззаботными девчонками. Да, пожалуй, такая женщина вполне могла путешествовать с драгоценностями в багаже.
   - А почему, интересно, Григорий рассказывал жене столько всего о семье графа, но ничего о своих собственных братьях и сестрах?
   - Я же тебе говорила, - досадливо поморщилась Света и потянулась за новой сигаретой. - Он с ними не ладил. А может, и рассказывал, да Галина не запомнила. Или запомнила, но дочери не стала про них рассказывать. Или рассказала, да бабушка Аня забыла. Не все ли равно. Что тебя еще смущает?
   - Много чего, - я встала и открыла форточку.
   С улицы ворвался шум проснувшегося проспекта. Я посмотрела на часы - они показывали половину седьмого. Оказывается, мы разговаривали уже почти час.
   - Например, почему твой брат узнал именно мой адрес?
   - А что тебя удивляет?
   - Да то, что за четыре поколения сменилось три фамилии. Сначала Ирина стала Климовой, потом моя мама Александровой, а уж потом и я - Погодиной. При всем притом, что у Андрея Кирилловича было, кроме Григория, еще три сына, дети и внуки которых - тоже Каледины. Это ж как надо было из-под себя выпрыгнуть, сколько архивов перевернуть. И не в Москве, заметь, а в Питере. И потом, надо было еще с чего-то начинать поиски. А если он, как и ты, не знал ничего о детях Андрея Кирилловича, как он это сделал?
   Света задумалась.
   - И правда, как? - наконец сказала она. - Я могу только предположить, что он поехал в Тамбов, пошел в областной архив и как-то упросил, чтобы ему дали просмотреть церковные метрические книги по Вараксе. Во всяком случае, я бы сделала так.
   - А он ездил в Тамбов? - усомнилась я.
   - Не представляю. Мы с ним довольно долго не виделись. Впрочем, все это можно и по интернету сделать. Или письмо в архив написать. Скажи, может, ты знаешь, твоя прабабушка замуж выходила в Вараксе?
   - Да.
   - А остальные?
   Теперь уже задумалась я.
   - Ксения, кажется, в Тамбове, они там с Прохором Трофимычем вместе работали у мельника. Дарья уже в Питере. Михаил и Дмитрий тоже. А вот Сергей... Сергей тоже в Вараксе, но раньше, чем Ирина. Ирина вообще была самая младшая. Она замуж вышла в пятнадцать лет, два года себе добавила. И что? - спохватилась я.
   - А то, что он мог за последнюю запись о Калединых ухватился - я имею в виду, о живых - и за эту ниточку потянул. Пошуровал в московских архивах - нету. На удачу нырнул в питерские - и нашел. Это только так кажется, что все архисложно. На самом деле, не такая уж и великая проблема, если захотеть. Надо только правильно сформулировать задачу. Это я тебе как профессионал говорю. Ну а дальше...
   - Короче, пошел по линии наибольшего сопротивления, - перебила ее я. - А вот дальше начинается детектив. Что такого рассказала твоему брату ваша бабушка, что он начал активные поиски? Что это за тайна, связанная с крестом? И кому, интересно, понадобилось его убивать из-за этой штучки, пусть даже изумрудной? Что это еще за сын такой?
   - Не знаю, Оля, не знаю. Самой интересно. Но кое-какие соображения есть. Все-таки у меня было больше времени подумать. Всю ночь в поезде не спала. Думаю, все дело в графских драгоценностях. Куда они могли деться? Когда в усадьбу пришли, сейф был пустой. Мужики дом разграбить не успели. Поджечь пытались - да, но и только. Графа-то не слишком боялись, а вот Андрея Кирилловича с женой - тех побаивались. Впрочем, прапрадедушка наш как раз тогда и умер. Знаешь, как?
   - От удара. Когда узнал про революцию.
   - Ага. Только сначала он с ума сошел. Бегал по селу в одном исподнем и кричал: "Революция! Революция!". А потом упал на улице и умер. Усадьбу все-таки подожгли тогда, граф переселился в дом управляющего, Клавдия Пантелеевна за ним ухаживала - слуги-то все разбежались.
   - А когда графа убили?
   - Не знаю точно. Где-то через год. Или даже раньше. Странно только, что его не арестовали, как других. Я так думаю, он все свои драгоценности где-то спрятал. А крест - это что-то вроде указателя. Смотри, - Света кивнула на рисунок. - Синий - север, красный - юг. А теперь сюда, - она перевернула кулон. - Видишь?
   На обороте я разглядела полустертую выцарапанную цифру. То ли семь, то ли четыре. И еще буковку какую-то.
   - "4 в". Наверно, это значит "четыре версты".
   - А почему не "четыре вершка"? - поинтересовалась я.
   - Четыре вершка - это слишком мало. Вряд ли ты вспомнишь... Может, на броши было что-то?
   - Абсолютно ничего! - с уверенность ответила я. - Только застежка и ямки по бокам. Потом я застежку отломала и пыталась брошкой зайчики пускать. Но она очень тусклая была. Если бы там были какие-то царапины, я бы заметила. А с чего ты взяла, что это указание на клад?
   - У тебя есть другие версии? - возмутилась Света. - Подумай головой! Драгоценности пропали, но их никто не конфисковывал. Кто-то охотится за крестом. Не только за этим кулоном, но за всем крестом. И Максим писал, что с ним связана какая-то тайна. Именно этот крест Клавдия Пантелеевна должна была отдать или сыну графа, или Григорию - чтобы тот передал его Петру. Наверно, у старого графа с сыном была какая-то на этот счет договоренность. Думаю, он боялся, что с ним что-то случится, вот и доверился ей. Впрочем, скорее всего, она не знала, в чем дело. Иначе не раздала бы крест по частям.
   - Звучит правдоподобно, - вынуждена была признать я. - Но все-таки что за сын?
   - Первая мысль, которая с дури приходит в голову, что это сам сын графа. Но это невозможно. Вторая - что это его сын, ну, Петра. Допустим, во Франции у него родился ребенок. Но прикинь, сколько ему должно быть тогда лет!
   - Порядка восьмидесяти. Конечно, если нанять кого-нибудь в помощь... Но непонятно тогда, почему именно сейчас. Послушай, Света! - мне в голову пришла такая мысль, что я даже вскочила. - А что, если это кто-то из Калединых? Может, Максим имел в виду кого-то из сыновей Андрея Кирилловича, вернее, их потомков?
   - А что? - подумав, оценила мысль Света. - У кого-то из них вполне мог оказаться еще один кулон с цифрой. Не обязательно ведь, что граф обозначил расстояние только на одном кулоне. Даже скорее всего, что не на одном. И вот этот кто-то увидел такую вот картинку - а она, думаю, не только в этом каталоге была, - что-то сопоставил...
   - Делать-то что будем? - я снова перебила ее.
   И тут зазвонил телефон. Я вздрогнула так, что скинула со стола ложку, которая со звоном отлетела в угол.
   Кто мог звонить в такую рань? Лешка с Борькой хоть и приехали уже, но звонить мне будут не раньше обеда. Разве только случилось что, не дай Бог! А может, Свету уже засекли и рядом с домом пасутся дюжие хлопцы?
   Мысленно перекрестившись, я сняла трубку.
   - Оля, прости, пожалуйста, что так рано, это Михаил говорит. Алексей мне папку должен был оставить.
   Я с трудом перевела дух. До чего же Мишка, Лешкин сослуживец, тупорылый! Лешка действительно оставил ему какую-то папку с бумагами, но не дома, а в офисе. Объяснив это Мишке, я положила трубку. Так и паранойю недолго заиметь.
   - Что делать? - задумчиво переспросила Света, словно и не было паузы. - Наверно, клад искать.
   - Может лучше в милицию? - неуверенно протянула я, прекрасно понимая смехотворность своего предложения. - Слушай, мне через десять дней уезжать надо.
   - Да ты спятила! Ладно, предположим, меня они потеряли, хотя я бы не стала на это особо рассчитывать. Но если Макс тебя нашел, то и они найдут - как здрасьте. Так что нам надо их опередить. Найти остальные кулоны, собрать крест, поехать в Вараксу и найти клад.
   В ее облике появилось что-то безумно-фанатичное. Глаза блестели, голос напряженно звенел. Все это нравилось мне меньше и меньше. Пропади они пропадом, сокровища. Если они еще есть.
   - Послушай, Света, - поморщившись от подступившей изжоги, сказала я. - Дело в том, что мы с другими Каледиными почти не общаемся. Там много всяких разностей было, в том числе и не очень приятных. Так сказать, семейные скелеты. И я никого из них толком не знаю. Однажды в какой-то праздник пыталась собрать их всех вместе. Тоска получилась смертная. Может, это и не очень хорошо, но они мне более интересны как генеалогические единицы. Так что сейчас мы поедем к Марье Петровне. Вот она как раз со всеми поддерживает связь. Узнаешь, кто где - и ищи себе на здоровье. А я поеду к своим. Могу даже билет поменять и раньше уехать. А квартира у нас на сигнализации, пусть лезут, если хотят. Все эти кладоискательские игры мне совершенно не интересны. Если бы это были драгоценности моих предков, я бы еще подумала. А чужие мне и даром не нужны. Дурацкая деньга впрок не идет.
   - С ума сойти, какая ты правильная! - фыркнула Света. - А вот мне деньги очень даже нужны.
   - Я предпочитаю жить бедно, но долго. Тем более мы и так не особо бедствуем. И вообще, все это глупость. Предположим, найдешь ты этот клад. К великой радости тех, кто тоже им интересуется. Ты будешь разыскивать графские бриллианты, а они проследят за тобой и элементарно треснут по башке. Об том ты не думала? Слушай, у меня есть один знакомый опер из убойного отдела... Нет, опер не пойдет, - тут я вздохнула, вспомнив, что Ванька не слишком ко мне расположен после того, как я использовала в одной своей книге кое-какие моменты из его частной жизни. - Есть еще следователь из прокуратуры...
   - На фиг! - отрезала Света. - Никакой милиции.
   - Но почему? Неужели ты не понимаешь, что, даже если тебя не найдут здесь, то уж в Вараксе подловят непременно.
   - С милицией одни проблемы будут. И клада не увидишь, как своих ушей. Даже пресловутые двадцать пять процентов, - безапелляционно заявила она, вытаскивая из пачки очередную сигарету. - А эти... Мы собьем их со следа.
   - Не мы, а ты, если тебе так угодно, - я твердо решила, что ей не удастся втянуть меня в эту авантюру. - Бабке Марье Петровне я позвоню, поедем к ней, узнаешь про всю родню, телефоны, адреса - и вперед. Ищи кулоны, вообще, делай, что хочешь, а я сегодня же в Петрозаводск уеду. Мне моя жизнь дорога, как память.
   Света надулась, как мышь на крупу. Видимо, действовать в одиночку ей было страшновато. Ее пальцы мелко дрожали, пепел с сигареты просыпался мимо пепельницы.
   - Да-а, не ожидала, - разочарованно протянула она.
   - Извини, - коротко отрезала я. - Пока еще рано, можешь душ принять, если хочешь. Бабка Марья раньше десяти не поднимается, а если раньше разбудить, будет жутко сердитая и разговаривать не захочет. Да и позавтракать не мешает.
   Тяжело вздохнув и каждым своим движением изображая оскорбленную добродетель, Света поплелась в ванную.
   - Чистые полотенца в пенале, на верхней полке, - крикнула я в дверь, захлопнувшуюся перед моим носом.
   Омлет с сыром успел уже опасть, а Света все еще возилась в ванной. Я натянула джинсы, пуловер, причесалась и вытащила из шкафа дорожную сумку, прикидывая, что нужно взять с собою, поскольку на самом деле решила уехать сегодня же вечером. Билет не проблема, Петрозаводск не Сочи, на худой конец договорюсь с проводником. Вот только маме надо позвонить. Своих я решила заранее не беспокоить, дабы не провоцировать расспросы. Пусть будет им приятный сюрприз. Или не очень приятный, не суть, переживут. Вещей возьму минимум, от вокзала до дома свекрови недалеко, дойду пешочком.
   Вытаскивая из глубины шкафа упавшие с вешалки брюки, я не сразу сообразила, что звонит телефон. Пока добежала, на том конце уже дали отбой. В ухо противно забила морзянка коротких гудков. Почему-то мне стало не по себе, словно я вот-вот должна была идти на экзамен. Только я положила трубку, как телефон зазвонил снова. На тот раз мне в ухо задышала тишина.
   - Алло! Алло! - тупо повторяла я раз за разом, почему-то не в силах нажать на рычаг. - Вас не слышно. Алло!
   Зачем-то дунув в трубку, я уже хотела положить ее и вдруг услышала тихий, словно сдавленный мужской голос:
   - Будьте осторожны! Вам грозит опасность.
  
   3.
  
   Может, я еще сплю? Может, мне все это снится? И московская сирота Света Зимина, и графские сокровища, и таинственные телефонные звонки? Все это напоминало плохое кино. Или мой собственный детектив.
   Но увы - из ванной доносился плеск и шум воды, а на кухне рядом со столом валялась чужая синяя сумка. Я налила себе еще кофе и села за стол.
   У моего Лешки есть такая дежурная присказка: "Что же делать, что же делать?" Он напевает всю эту беду себе под нос на разные мотивы, когда обдумывает свои рабочие проблемы. Обычно это изрядно меня бесит, но тут я поймала себя на том, что делаю то же самое, да еще на мотив детской песенки о чумовой белке, которая пела и плясала, пока не оттоптала все подметки.
   Что делать? Известно что - ноги!
   Пока Света приводила себя в порядок и поедала остывший омлет, я собрала вещи, деньги, документы, чтобы больше домой уже не возвращаться, и уставилась взглядом удава на часы, которые все еще показывали несусветную рань. Наконец, когда большая стрелка переползла за девять часов, я не выдержала и набрала номер Марьи Петровны.
   Вопреки моим опасениям, она уже проснулась, и в голосе ее звучал традиционный оптимизм. Она заверила, что чрезвычайно рада будет увидеть меня и "девочку Свету", чем быстрее, тем лучше, поскольку немедленно ставит тесто на пирог "Смерть гостям".
   Пока мы шли пешком до метро, я постоянно озиралась, чем чрезвычайно нервировала Свету. Минут через пять мне отчаянно захотелось стукнуть ее по голове и отправить по вполне конкретному адресу. Ну зачем, зачем только я открыла дверь, сиреной завывало в мозгу.
   У метро паслись несколько пустых такси. Поскольку мой последний гонорар был истрачен еще не полностью, я решила воспользоваться их услугами - Марья Петровна живет в Уткиной заводи, и ехать к ней надо с несколькими пересадками. С умным видом я прошествовала мимо первой в очереди машины, потом мимо второй и распахнула дверцу третьей. Коллеги моего избранника заволновались.
   - Поехали! - прошипела я, за руку втаскивая Свету в салон. - На проспект Большевиков.
   - Далековато, - заворчал водила. - В какое место-то?
   - Да почти к Утке, - обрадовала я.
   Те временем в первое по порядку такси вскочил какой-то суетливый мужичок, одетый не по погоде в футболочку и карманчатую безрукавку. Ну вскочил и вскочил, только вот почему-то трогаться машина не спешила. До тех пор, пока не отъехали мы. Голубой "москвич" с клетчатой нашлепкой на крыше пристроился в кильватере. Я по-страусиному попыталась убедить себя, что это не более, чем совпадение, и, чтобы отвлечься, попыталась рассказать Свете, что из себя представляет Марья Петровна.
   В нашем семействе она была чем-то вроде стержня, который не позволял отпрыскам клана Калединых окончательно разлететься в разные стороны. Именно она поддерживала отношения со всеми и именно она помогла мне собрать родню на пресловутый юбилей дедушки Вани (в чем мы обе потом долго раскаивались).
   Марье Петровне перевалило за восемьдесят, она уже тридцать с лишним лет была вдовой Василия Сергеевича, одного из многочисленных двоюродных братьев моего деда. Маленькая, кругленькая, необычайно живая, несмотря на целый букет разнообразных болячек. Всю жизнь она проработала портнихой, обшивала родню и себя не забывала, по-прежнему одевалась щегольски, раз в месяц ходила в парикмахерскую. Ее оптимизму и жизнерадостности позавидовали бы многие молодые, и я в том числе. Единственным исключением были те случаи, когда ей приходилось рано вставать - поспать Марья Петровна любила. А так ее прекрасное настроение не могли испортить даже непутевая дочь Нина, сменившая уже трех мужей, и внучек Артем, редкий лоботряс, который нигде не работал и не учился, а сидел у матери на шее, свесив ноги.
   Есть такие люди, которые готовы дружить со всеми. Они знают всех без исключения соседей и продавцов окрестных магазинов, всех местных детей, алкоголиков и собак. Они со всеми здороваются, разговаривают о болезнях и поздравляют с праздниками. И в этом нет ничего лицемерно-подхалимского, просто они считают, что даже с самым противным человеком вполне можно мирно сосуществовать и даже общаться, если нигде ничего не заострять, а наоборот - сглаживать. Марья Петровна - как раз такая. В нашем семейном шкафу немало скелетов. До войны родственнички писали друг на друга доносы, во время блокады таскали друг у друга продукты, а после войны некрасиво делили уцелевшее имущество. В конце концов бабушка с дедушкой вообще перестали с кем-либо из них общаться, но Марья Петровна словно ничего не замечала. Иногда меня это даже коробило, но нет худа без добра, потому что именно от нее я узнала массу семейных историй, о которых ничего не знал дедушка.
   - Эй, девчата, похоже, кто-то упал вам на хвост, - с нездоровым энтузиазмом прервал мои россказни водитель. Его маленькие, похожие на черную смородину глазки азартно блестели, щекастая физиономия лучилась любопытством. - Вон тот "москвичара" прет за нами от самой стоянки.
   Света побледнела и засунула в рот костяшку большого пальца. Я почувствовала, что по спине ползут даже не мурашки, а огромные, откормленные термиты.
   - Ну что, оторвемся? - подмигнул нам водитель.
   - А вы можете? - скептически уточнила Света.
   Ее сомнение было мне вполне понятно. Таксист наш меньше всего был похож на лихого гонщика, способного уйти от преследования. Маленький, толстенький парнишка лет двадцати с инфантильной мордочкой в обрамлении клочковатых кудряшек. Мысленно я пририсовала ему скобки на зубы, короткие штанишки с помочами и бублик в руку. Получился Петя Буржуйчиков из бессмертного творения Маяковского.
   - А то! - снова подмигнул Петя Буржуйчиков (так я про себя стала его звать) и так нажал на газ, что его не первой молодости "волга" буквально прыгнула вперед, а меня вдавило в спинку сиденья, как на американских горках. Света тоненько взвизгнула.
   Когда по телевизору показывают погоню, это всегда эффектно и захватывающе, особенно если сопровождается будоражащей музыкой. На деле все оказалось совсем не так. Визг покрышек, толчки, рывки, развороты, от которых темнеет в глазах и желудок подпрыгивает к ушам. Я хотела что-то сказать, открыла рот и тут же больно прикусила язык, когда машина подскочила на трамвайных рельсах.
   - Смотри-ка, не отстает! - удивился Петя. - На трассе-то я бы его в два счета сделал, а в городе неудобняк. Может, маленькую аварию устроить? Не, не люблю членовредительства. Да и с гаишниками не охота базар разводить. Слушайте, девки, а те, в "москвиче", они чего от вас хотят?
   - А фига ж его знает, - буркнула, в очередной раз зеленея, Света. - Наверно, убить и съесть. Давай уже, отрывайся, Шумахер!
   - А ну-ка! - Петя что-то прикинул в уме и на полной скорости понесся к оживленному перекрестку, где только-только начал мигать зеленый свет. "Москвич" тоже наддал ходу.
   - Держись, бабы! - азартно крикнул Петя и резко свернул на тротуар.
   Пешеходы брызнули в стороны, как арбузные семечки. Переваливаясь через поребрики, "волга" ринулась во двор. "Москвич" по инерции проскочил прямо на перекресток и только там затормозил. Именно в этот момент желтый свет сменился красным, и несчастный "москвич" оказался в кольце машин, двинувшихся с перпендикулярной улицы. Пробка организовалась нешуточная. Но мы все это видели уже издали. И совсем недолго, потому что перекресток тут же выпал из поля зрения - мы пересекли один двор, потом другой, третий и выехали на какую-то совершенно не знакомую мне улицу. Погони не наблюдалось. Дальше до проспекта Большевиков мы ехали без приключений.
   Петя даже не хотел брать с нас деньги, с трудом уломали. Может, ему адреналина не хватает?
   - Как тебя зовут-то? - спросила я, вылезая из машины, и истерично засмеялась, услышав в ответ: "Петя".
  
   В подъезд мы зашли, продолжая нервно хихикать. А вот в лифте я смеяться перестала, толкнула Свету к стене и зашипела прямо в лицо, благо росту хватило:
   - Ну как, довольна? "Мы их собьем со следа", да? Из дома выйти не успели - и вот, пожалуйста. А если хочешь знать... - тут я ей выложила про телефонный звонок, предупреждавший меня об опасности.
   Света открыла рот, чтобы ответить, но тут лифт остановился, створки разъехались. А из квартиры, лучась радостью, уже выглядывала Марья Петровна - наверно, увидела нас из окна.
   - Ну наконец-то, девочки! - всплеснув руками, она бросилась нас обнимать, словно мы не виделись лет пятнадцать, хотя я была у нее в гостях пару недель назад, а Свету она вообще увидела впервые в жизни.
   Снимая обувь в тесной прихожей, где даже аромат пирога не мог перебить запах лежалой пыли и кошатины, Света больно ткнула меня локтем в бок и зашипела в ответ:
   - Неужели ты такая дура, что думаешь, будто я во всем этом виновата? Думаешь, если бы я к тебе не приехала, ничего не было бы, да? А я подумала, ты умнее. Дело не во мне и не в тебе, а в этих чертовых побрякушках, которые настоятельно кому-то понадобились.
   - Тебе тоже понадобились эти, как ты говоришь, чертовы побрякушки. Или я ошибаюсь?
   Света надулась и не ответила. Ну что ж, вольному воля, а спасенным - рай.
   За чаем Марья Петровна, одетая в связи с торжественным случаем в парадное вишневое платье, старательно пытала Свету, радуясь возможности исследовать семейную терра инкогнита. Я столь же старательно поедала пирог, отпихивала ногой линючую приставучую кошку Мыру и прикидывала, как лучше начать ответные расспросы. Коронное блюдо Марьи Петровны недаром носило грозное название "Смерть гостям". На самом деле большой круглый пирог состоял из множества соединенных вместе крохотных пирожков с разными начинками. Отрезав ломоть, можно было получить вполне пристойное соединение яблок, кураги и лимона, либо совершенно неудобоваримое сочетание, к примеру, капусты и варенья. Обнаружив в своем куске рис, морковку и орехи, я не выдержала и пошла ва-банк:
   - Марь Петровна, мы тут вам одну штучку хотим показать.
   Ошарашенная Света, под носом у которой я пощелкала пальцами, достала кулон и положила на стол. Марья Петровна взяла его и начала внимательно разглядывать.
   - Интересная штучка, - дипломатично заметила она. - И что же?
   - Вспомните, может, вы видели что-нибудь подобное? У кого-нибудь из наших? Может, давно?
   Марья Петровна снова принялась рассматривать кулон, вертя его и так, и эдак.
   - Если мне не изменяет память... - она выжидательно замолчала.
   - Ну-ну! - подбодрила я.
   - Кажется, я видела что-то похожее у кого-то из Васиных сестер. Только тот был желтенький. У Тони? Нет, у Варвары. Или, все-таки, у Тони? Не помню, хоть убей. Помню черное шелковое платье с большим кружевным воротником, ну, так в пятидесятые модно было. И кулончик этот в вырезе. Он такой странный был, как и этот, - Марья Петровна поправила сползшие на кончик носа очки и пощелкала ногтем по ушку. - Я еще спросила, почему ушко такое, наверно, царапает. Но вот кто же это был?
   Она пригорюнилась. Еще бы! Память, которой она так гордилась, взяла вдруг и подвела.
   Звонок хлыстом ударил по нервам, я вздрогнула, пролила чай и хотела закричать: "Не открывайте!", но Марья Петровна уже спешила к двери. Это оказалась всего-навсего соседка. Пока старушки долго и нудно обсуждали проблему несправедливо завышенных коммунальных платежей, я лихорадочно обдумывала услышанное.
   Антонина, младшая из золовок Марьи Петровны, умерла два года назад, на несколько месяцев пережив единственного сына Леонида. С женой Леонид давным-давно развелся, их трое сыновей, которых я в жизни ни разу не видела, жили в других городах. Насколько мне известно, все они приезжали на похороны, часть имущества забрали себе, часть раздарили или выбросили. Безнадежный вариант.
   Варвара, которой недавно стукнуло восемьдесят три, пребывала в глубоком, безнадежном маразме. Она жила в Москве вместе с внучкой Светой, той самой, за которую я вначале чуть не приняла мою раннюю гостью. Когда-то Варвара была модной художницей, принадлежала к высшим слоям богемы. Как рассказывали дедушка и Марья Петровна, она была знатной красавицей, хотя сильно портила себя безвкусной одеждой, неумеренной косметикой и обилием дешевых побрякушек. Как знать, кто мог прибрать к руками эти самые побрякушки, дешевые и недешевые? Невестка Катерина? Или внучка?
   Света, похоже, думала в том же направлении.
   - Не забывай, кулоны эти сто лет назад могли продать, подарить, потерять и так далее, - вздохнула она.
   - Марь Петровна, у вас телефончик московский Громовых есть? - спросила я вернувшуюся старушку.
   - Конечно, - кивнула она, сгорая от любопытства. - Только вот Варя совсем плохая, ничего не соображает. Если только Светочка...
   - Светочка-то мне и нужна, - я повернулась к Свете: - Слушай, я не могу назвать себя слишком богатой...
   Та поняла с полуслова:
   - Звони. Я тебе куплю карточку.
   Я достала сотовый и набрала продиктованный Марьей Петровной номер. Трубку долго никто не брал, потом отозвался тоненький, слегка запыхавшийся голосок:
   - Алло?
   Я постаралась как можно быстрее и доходчивее объяснить, кто я и что мне надо. Света Громова задумалась.
   - Кулон-то я помню, - наконец сказала она с сомнением. - Но вот куда он делся? У мамы его точно нет. Бабушка никогда никому ничего из своих сокровищ не дарила, говорила, что все мне достанется. У нее огромная шкатулка всякой дребедени, целый ларец. Я иногда все вынимаю и ей показываю. Но в последний раз кулона, кажется, не было. Перезвоните мне через часик, я поищу.
   - А зачем вам кулон-то? - не выдержала Марья Петровна.
   - Видите ли, - неожиданно влезла Света, - я искусствовед. Пишу диссертацию о подобных украшениях. Это особый стиль, очень редкий.
   - А-а.. - протянула Марья Петровна, теряя к кулонам всяческий интерес. - Ладно, Светочка, лучше расскажите мне еще про ваших родных. У нас в семье, кроме нас с Оленькой, предками не слишком интересуются, к сожалению.
   - Ну почему же, - скромно возразила Света. - Я вот тоже интересуюсь.
   В другой момент было бы очень интересно послушать о неизвестных мне генеалогических единицах нашего семейного древа, но сейчас голова у меня была занята совсем другим. С одной стороны, выяснить поскорее судьбу остальных кулонов, если это возможно, и сплавить Светку куда подальше. А с другой... Неприятно признавать, но меня захватил какой-то азарт, что ли. И если бы все эти кладоискательские заботы не были связаны с известным риском, я, наверно, все же присоединилась бы к ним.
   Отрезав себе еще кусок пирога, поковыряв его украдкой, чтобы не попасть на очередное странноватое сочетание начинок, я достала из сумки блокнот и карандаш. Нашла чистый лист и выписала в столбик всех семерых отпрысков Андрея Кирилловича Каледина. А затем вычеркнула свою прабабушку Ирину Андреевну, Светиного прадедушку Григория Андреевича и свекра Марьи Петровны Сергея Андреевича. Остались четверо: Ксения, Дарья, Михаил и Дмитрий. И два кулона. Кому из четверых они достались?
   У Ксении и Дарьи детей не было. Михаил только официально был женат три раза. Один из его сыновей умер еще в блокаду, другой - год назад. Кроме того у него было несколько внебрачных детей, трое или четверо внуков и уж не знаю даже, сколько правнуков. Дмитрий женился дважды, у него была дочь от первого брака, двое сыновей от второго, двое внуков и двое правнуков. Про мелочь, моих многоюродных племянников, даже не упоминаю. Весьма разветвленный алгоритм. Даже если кулоны остались в пределах семьи, выловить их будет непросто.
   И потом, что, если действительно орудует кто-то из родственничков? Может быть, даже и Марью Петровну уже потрясли на предмет ностальгических воспоминаний о семейных драгоценностях?
   Я посмотрела на старушку с подозрением. Она оживленно болтала, сдвинув очки на кончик носа. Нет, насколько я ее знаю, не смогла бы она так притворяться, что кулоны ее совсем не волнуют. Но на всякий случай поинтересовалась, так, между прочим:
   - Марь Петровна, а вас никто об этих кулончиках больше не спрашивал?
   Поскольку я влезла прямо на середине фразы, она не сразу сообразила, что я от нее хочу:
   - Что? О кулончиках? Нет, никто. А что, должны были?
   Я покачала головой, и она снова начала расспрашивать Свету о ее бабушке и дедушке. Не знаю, как для Светы, которая оживленно чесала языком, а для меня час тянулся просто бесконечно. Ровно через шестьдесят минут после того, как закончился разговор со Светой Громовой, я снова набирала ее номер.
   Света сняла трубку сразу, словно сидела рядом с телефоном, и заговорила - взволнованно, захлебываясь:
   - Слушайте, Оля, пропал кулон. Все перевернула, нету. Зато нашла у бабки под подушкой сто баксов. А она, конечно, только хихикает и головой машет, как всегда. Я пошла к соседке. Она у нас что-то вроде домашней полиции. Дверь к лифту на замок не закрывается, зато скрипит сильно, так она сразу к глазку бежит смотреть, кто пришел. Да, говорит, приходил мужик какой-то, бабка ему дверь открыла, в квартиру впустила. Похоже, она ему кулон и продала за сто баксов, ничего другого не могу придумать.
   - А что за мужик, как выглядел, не спросили?
   - Спросила, да она не помнит. Вроде, не старый, среднего роста, только и всего.
   - И когда это было?
   - Да с неделю назад. Я ведь на заочном учусь, сейчас сессия как раз. Утром ухожу и только вечером прихожу. Сегодня вот день свободный, считайте, вам повезло, застали меня дома.
   Мне очень хотелось спросить Свету, не было ли на кулоне что-нибудь нацарапано, но постеснялась. Впрочем, не все ли равно, раз его нет?
   - Марь Петровна, вы чайку еще не поставите? - попросила я, скорчив Свете страшную рожу.
   - Конечно, конечно, девочки, - закудахтала Марья Петровна и потащила чайник на кухню.
   Изложив содержание разговора, я заметила:
   - Я не думаю, что этот кулон имеет такую ценность, как твой.
   - Почему?
   - Головой подумай. Зеленый - запад. Вторая координата должна быть либо на юг, либо на север.
   - А если так: столько-то верст на запад, потом столько-то на север и еще столько-то на восток? Или что-то в этом роде?
   - А зачем? - удивилась я. - К чему такие сложности?
   - А зачем тогда покупать пустой кулон? - нахмурилась Света.
   - Послушай, - осенило меня. - Это ведь мы догадались, в чем дело, потому что на твоем кулоне обозначено расстояние. А если человек об этом не знает? Знает, например, что нужно собрать крест и таким образом узнать, где клад? Тогда он будет искать все части креста.
   Света задумчиво хмыкнула, а меня осенило еще раз, и это осенение было прямым следствием предыдущего.
   Если кто-то ищет все части креста, не зная точно, у кого они, он будет искать везде. То есть у всех, у кого он теоретически может быть.
   Первым делом я позвонила на дачу. Мамы на месте не оказалось, она направилась на станцию в магазин. Трубку взяла бабушка. Для начала я "обрадовала" ее, что не приеду, потому что сегодня же уезжаю в Петрозаводск.
   - Что-то случилось? - испугалась бабушка. - Что-то с Борей? Или с Лешей?
   - Да ничего не случилось, - начала выкручиваться я. - Просто мне отпуск сократили. На работе проблемы. Предложили две недели сейчас и две недели потом, в августе.
   Она успокоилась, но я тут же подбросила новую "вводную":
   - Ба, у вас дома... все в порядке?
   - В смысле? - озадаченно уточнила бабушка.
   - Ну... Ничего не пропало случайно?
   - Оля, что ты темнишь? - она начала сердиться. Она всегда сердилась, когда чего-то не понимала. - В чем дело?
   - Ба, - я вышла с трубкой в коридор, потому что вернувшаяся Марья Петровна начала усиленно прислушиваться, и заговорила вполголоса, - я не могу сейчас объяснить. Поверь, ничего такого, это не мои совершенно проблемы... - тут я замолчала, так как поняла, что сама себя загнала в тупик: если "ничего такого", то чего ради я развожу тайны мадридского двора?
   Пока я что-то мямлила, лихорадочно соображая, как выкрутиться, бабушка сама пришла мне на выручку:
   - Слушай, Оль, мне вот тут кажется, что к нам кто-то в квартиру забрался. Мне не верит никто, дед говорит, что у меня, как вы, молодые, говорите, крыша потекла, а я знаю, что кто-то у нас в квартире все-таки был. Как раз перед тем, как мы на дачу переехали, числа так двадцатого мая.
   - Что-то пропало?
   - Нет. В том-то и дело! Все на месте, только... Ну, кое-что не так лежит. Я бы так никогда не положила.
   - Может, дед переложил?
   - Да нет, что ты! Он в моих вещах вообще не роется. А я на дачу когда собиралась, сразу поняла, кто-то здесь похозяйничал. Мы с дедом как раз двадцатого на кладбище ездили, часа четыре нас дома не было. А дед говорит, ты сама все раскидала и забыла. А у меня маразма еще не наблюдается пока.
   - Ладно, ба, не бери в голову. Не пропало ничего - и радуйтесь. Маме привет передавай и скажи, что я уезжаю.
   Я поспешила отключиться, пока бабушка не стала уточнять, а с чего это я интересуюсь, не случилось ли чего. Итак, ясно, у них действительно кто-то побывал, бабушка в таких вещах не ошибется. Она может забыть, что ела на завтрак и как зовут участкового врача, но что где лежит - ни за что. Искали кулон или брошку - короче, деталь креста. Искали аккуратно, без взлома и беспорядка. Если бы не бабушкина маниакальная педантичность, никто бы и не заметил. Как-то это не вязалось со Светиным рассказом о произошедшем в Москве. Впрочем, в Москве не одно только нападение на ее кузена приключилось. К Громовым тоже наведались. И так же мирно у сумасшедшей бабушки кулончик купили. Может, Максима просто не ждали? Пришел не вовремя? Тем более, ему, вроде, сначала за кулон деньги предлагали.
   У мамы, как и у нас, квартира на сигнализации. Пусть лезут, если хотят.
   Как ни старалась я говорить тихо, Марья Петровна все же что-то услышала. Или нюхом каким почуяла, уж не знаю, я ведь, вроде, ничего о том, что в квартиру кто-то забрался, не говорила. Тем не менее, она вытаращила из-под красноватых, почти безресничных век глаза:
   - Оленька, у кого-то в квартиру залезли?
   - Нет-нет, что вы, - натужно улыбнулась я. - С чего вы взяли?
   - Да так, просто. Я вам не рассказала, что у Коваленок недавно в Москве квартиру обчистили? Все до нитки вынесли! Мне Софа Нелидова звонила, рассказала.
   Я чуть не подавилась очередным куском смертельного пирога, на этот раз с курагой и творогом. Коваленко - это Ксения Андреевна. Сама она, разумеется, давным-давно умерла, муж ее Прохор Трофимович тоже. Был он когда-то большой шишкой, ни много ни мало зам наркома путей сообщения. Детей у них не завелось. После смерти жены Прохор Трофимович, которому тогда было уже хорошо за шестьдесят, женился на своей давней любовнице и усыновил ее сына Владимира. Говорили, разумеется, что это был его сын, но это уже без разницы. Факт, что именно Владимиру досталось все немаленькое наследство, в том числе и огромная квартира в центре Москвы. Сейчас в ней живут уже его сын с женой и дочерью. А Софа Нелидова - это еще одна не знакомая мне очень дальняя родственница. Лет тридцать назад она приезжала в Питер и останавливалась у Марьи Андреевны, с тех пор они регулярно перезваниваются и делятся семейными сплетнями: московскими с одной стороны и питерскими с другой.
   Я посмотрела со значением на Свету, та поджала губы и противно забарабанила по столу пальцами.
   - Может, совпадение? - едва слышно, почти одними губами спросила она, повернувшись так, чтобы Марья Петровна не видела и не слышала.
   Я скорчила страшную рожу, которая означала: "вряд ли".
   Если один из оставшихся кулонов находился у Ксении Андреевны, а затем у ее наследников, его, надо думать, нашли и забрали. И тогда наши шансы минимальны.
   "Наши"?! Ольга Игоревна, ты что, совсем рехнулась?
   Ну, не наши, Светины, какая разница. Факт, что минимальны.
   - Мария Петровна, мы пойдем на балкончик, покурим? - елейно улыбнулась Света.
   - Оленька, ты что, закурила? - ужаснулась бабка.
   - Нет, я за компанию.
   - Учти, пассивное курение не менее опасно, - Марья Петровна назидательно подняла указательный палец.
   Терпеть не могу эту манеру, но где-то ее можно понять, учитывая, что незабвенный Василий Сергеевич, ее супруг, умер от рака легких. С тех пор Марья Петровна, лояльная ко всякому безобразию, от тунеядства (внучек Артем) до гомосексуализма (такого у нас в семье, по счастью, кажется, пока не завелось), всеми своими силами борется с курением. Однажды ее даже чуть не побили отвязные подростки, которым она весьма агрессивно попыталась прочитать лекцию о недопустимости этой пагубной привычки в столь нежном возрасте. А что касается рака... Как-то мне довелось читать книгу о связи болезней с состоянием души. По этой теории излюбленный грех человека оформляется вполне предсказуемой болячкой. Так вот рак автор книги связывал с гордыней. Гордый и самолюбивый человек самого себя, драгоценного, ставит неизмеримо выше всего остального ничтожного человечества и в глубине души готов всем миром пожертвовать ради своего благополучия. Точно так же поступает и раковая клетка по отношению ко всему организму. Можно верить, можно не верить, но тамбовская линия нашего семейства издавна отличалась известным гонором, а смертность от рака у нас превысила все разумные пределы.
   Свету вопросы канцерогенности, похоже, не занимали. Захлопнув балконную дверь перед носом жалобно мяукнувшей Мыры, она лихорадочно закурила.
   - Ну, что скажешь? - жадно затягиваясь, поинтересовалась она.
   - Фиговато, - ответила я, глядя на двор с высоты десятого этажа. Отчаянно захотелось плюнуть вниз, но я удержалась. - Желтый кулон пропал, вполне вероятно, что и еще один, у Коваленко. Ксения Андреевна старшая была, наверняка мать ей один кулон дала. Да и не бедствовали они никогда, чтобы драгоценности продавать. И в бабушкину квартиру, похоже, кто-то забирался, за нами следят. Полный даун. Значит, все-таки тебя выследили.
   - Может, это за тобой? - сощурилась Света. Мне не менее отчаянно захотелось стукнуть ее по голове и скинуть с балкона.
   - А чего, собственно, за мной следить? Подождать, когда уйду, забраться и пошукать. А вот ты... Кстати, - хмыкнула я и все-таки плюнула вниз, чтобы меньшим желанием хоть немного перебить большее, - ты сказала, что хотела продать кулон и тебе нашли покупателя. Можно с этого места чуть подробнее?
   Где-то в самой сердцевине знакомо зазудело. Это начинал проклевываться сюжет. Кошмар, но я ничего не могла с собой поделать. Стоило мне узнать о чем-то криминальном из жизни окружающих, я тут же начинала прикидывать, а нельзя ли из этого состряпать очередную "нетленку". Чаще всего подобные наклевки умирали в зародыше, но и те, которые выжили, доставили мне немало хлопот: как ни пыталась я изуродовать действительность до неузнаваемости, знакомые все же себя узнавали и страшно обижались.
   Света оттопырила нижнюю губу, задумчиво поправила под водолазкой бретельку лифчика и бросила вниз окурок.
   - Сейчас вспомню точно. Есть у нас тетка одна на работе, копировщица. Она недавно пришла, я ее плохо знаю. Как-то мы пили с девчонками чай, она тоже пришлепала, хотя и не звал никто. Разговор пошел про деньги, вернее, про их отсутствие. Она и говорит, мол, есть у нее приятель, скупает золото, драгоценности. Если у кого-то денежные затруднения, она может с ним свести. Я подумала, подумала и...
   - Понятно, - кивнула я. - Что ничего не понятно. Если этот скупщик или та ваша тетка были теми, кто ищет кулон, или просто наводчиками, то почему просто его у тебя не отобрали? Если они знали, что кулон у тебя, то почему искали его у Максима?
   - Может, ты слишком все усложняешь? Может, это просто совпадение? А следят... Ну, выследили как-то. И вообще, Оля, у тебя, по-моему, один сплошной детектив в голове. Тебя послушать, так это какая-то жуткая мафия, просто коза ностра.
   - Дорогая моя, но ведь это явно не один человек, - возразила я.
   - А может, как раз один, но с большим количеством подручных, - заспорила Света, которая раздражала меня все больше и больше. Вот ведь свалилась на мою голову. Больше всего в этот момент мне хотелось наподдать ей коленом под зад и выставить на улицу расхлебывать кладоискательские проблемы в одиночку. Вместо этого я только пожала плечами и зашла обратно в комнату, к заскучавшей Марье Петровне.
   - Марь Петровна, миленькая, - я сконструировала такую улыбку, что свело челюсть, - вот тут оказалось, что один из четырех кулонов, который в Москве, пропал, может быть, и другой. А Свете надо еще хотя бы одни найти, чтобы диссертацию закончить. Давайте вместе подумаем, у кого бы он мог быть.
   Марья Петровна наморщила лоб, а заодно и подбородок, став похожей на английского бульдога.
   - Ой, девчата, даже и не знаю, что вам сказать. Давайте, я вам все адреса и телефоны дам, кого знаю, вы же не чужие, да и покупать не хотите. Тебе же, Светочка, только посмотреть, да?
   Светка неопределенно кивнула. Марья Петровна вытащила откуда-то свой пухлый талмуд и начала выписывать на листок телефоны.
   Я подумала, что Дарью Андреевну смело можно отбросить. Если кулон и был у нее, то стопроцентно пропал, например, во время войны. Потому что после развода с мужем она жила у сестры, моей прабабушки, которой и досталось все ее имущество. А от той перешло уже деду с бабушкой. Оставались двое - Михаил и Дмитрий, вернее, их потомки. С кого начать?
   Я взяла исписанный дрожащим старческим почерком листок. Первыми на нем значились три внучки Михаила Андреевича, правнучка и правнук. Я набрала уже несколько цифр первого номера и положила трубку.
   - Ты чего? - удивилась Света.
   - Думаю, это дохлый номер. Первая жена и младший сын Михаила умерли в блокаду. Они меняли на хлеб все, что только было. Надо думать, драгоценности, если они были, - в первую очередь. Так что попробуем с другого конца.
   Для начала я набрала номер бабки Натальи, дочери Дмитрия Андреевича от первого брака. Это была маленькая, рыхлая, не слишком опрятная старуха с командирским басом и короткой стрижкой в стиле 30-х годов. Всю жизнь она провела на различных комсомольских и партийных должностях и до сих пор состояла в рядах КПРФ. Перед последними выборами в Госдуму она звонила мне и настоятельно рекомендовала голосовать за коммунистов.
   - Кулон, говоришь? - пророкотала бабка Наталья, когда я изложила ей обстоятельства дела. - Был такой, синенький, если память мне не изменяет.
   Света больно вцепилась в мой локоть, и я с досадой отдернула руку.
   - Был? А где он сейчас?
   - Так где? - хмыкнула бабка Наталья. - Его папаша мамаше подарил. А когда разводился с ней, забрал обратно. Мол, это подарок его незабвенной мамочки. Жаль. Я любила с ним играть.
   Ничего удивительного. Марина Ивановна, мать бабки Натальи, была той еще дамочкой. Если судить по фотографиям, на редкость некрасивая - толстая, курносая, с круглыми глазами навыкате. Но это не мешало ей изменять мужу направо и налево. Однажды она поехала к себе на родину, в маленький провинциальный городок и там свела знакомство с местным фотографом. Он катал ее на лодке и фотографировал в абсолютно раздетом виде. По какой-то сложной дурости Марина Ивановна снимки зашила под подкладку пальто, а муж взял и нашел. Дальнейшее понятно. Удивительно другое. Марина Ивановна, которая считала своей святой обязанностью вмешиваться во все семейные дела, не оставила эту привычку и после развода. До самой своей смерти в середине 50-х она была настоящим семейным злым гением. Появлялась там, куда ее не приглашали, распускала слухи и сплетни, строила всевозможные козни. Ей невероятно хотелось всех рассорить, и, надо сказать, она в этом преуспела. Конечно, не она одна была виновата в том, что родственники перестали общаться, но ее вклад можно назвать самым весомым.
   - Ну что, Света, - повернулась я к сестрице. - Кулон был. Это уже кое-что. Если он сохранился, у тебя есть шанс.
   Дальше я позвонила младшему сыну Дмитрия Андреевича Валентину. Он сам вместе с женой оказались на даче, но их дочь твердо заявила, что ничего подобного никогда не видела. В списке остался только один телефон - Павла, сына старшего брата Валентина, умершего лет десять назад. Я набрала номер, но трубку никто не брал.
   - Странно, - удивилась Марья Петровна. - Куда он мог деться? Спит, может?
   Дело в том, что Павел был инвалидом первой группы. Лет пять назад он попал в автокатастрофу, и его парализовало. Не совсем, правда, но передвигаться самостоятельно он не мог, только в инвалидном кресле. Ни жены, ни детей у него не было, немного помогали соседи.
   - Вы бы съездили к нему, девочки, - предложила Марья Петровна. - Мало ли что. Заодно и про кулон узнаете. Я так поняла, что если у него нет, то и вообще ни у кого нет.
   Ехать к Павлу мне категорически не хотелось. Знакомы мы с ним не были, но от Марьи Петровны я слышала о нем немало. Ему недавно стукнул полтинник, он был старый замшелый холостяк, имел мизантропические склонности еще до аварии, а уж сейчас и вовсе возненавидел весь свет. Соседи ухаживали за ним, исключительно зарясь на его квартиру.
   Света посмотрела на меня умоляюще.
   - Ладно, поехали, - сдалась я. - Марь Петровна, говорите адрес.
   Распрощавшись со старушкой и отбившись от остатков пирога "на дорожку", мы вышли из дома. Я старательно озиралась по сторонам, но ничего подозрительного не заметила. Однако желание бросить Свету и немедленно уехать в Петрозаводск росло с каждой минутой.
   - Слушай, может, ты одна съездишь? - предложила я. - Далековато, конечно, на Расстанной, но я тебе расскажу, как добраться.
   - С ума сошла? - прошипела она, больно вцепившись в мою руку. - Он меня с лестницы спустит.
   - Не спустит. Поскольку не сможет. Разве что обругает по всякому. И учти, меня он тоже не знает. Может, и слышал о моем существовании, но я сомневаюсь.
   Света отпустила мой рукав и отвернулась. Но я успела заметить, что уголки ее губ стремительно поползли вниз.
   Вот ведь навязалась на мою голову!
   - Ладно, поехали, - сдалась я. - Только не реви, Бога ради! Но учти, Марь Петровна права. Если у него кулона нет, то ни у кого нет. И при любом раскладе, ты оставишь меня в покое. Поступай дальше, как знаешь, а я к своим поеду.
  
   4.
  
   Улица Расстанная - место гаже не придумаешь. Хуже, наверно, только улица Шкапина, где периодически снимают кино о блокадном Ленинграде без всяких декораций. Грязь, заброшенные руины и железнодорожно-индустриальный пейзаж.
   О такси после утреннего ралли страшно было даже подумать. Добирались больше часа на маршрутках с пересадкой. По пути я еще раз позвонила Павлу, но трубку по-прежнему никто не брал.
   - Может, телефон не работает? - предположила Света.
   Я не ответила. В животе мятным холодком плескалось недоброе предчувствие.
   Выйдя из маршрутки, мы еще минут десять шлепали по пыльному тротуару, спотыкаясь на колдобинах. Номера домов привычно отсутствовали. Марья Петровна описала обиталище Павла как "старый такой желтый дом", но ничего подобного поблизости не наблюдалось. Наконец он все же нашелся - не желтый, правда, а серый, точнее, просто грязный. Видимо, Марья Петровна была у Павла в последний раз очень давно. И я ее за это не осуждаю. Во-первых, он ей родственник чисто номинально, как и мне, а во-вторых, судя по рассказам, поладить с ним могла разве что мать Тереза. Либо материально заинтересованные соседи.
   Темный и грязный подъезд был залит водой - видимо, где-то прорвало трубу. И, похоже, давно: в луже лежали успевшие прогнить доски, издающие аромат болота. Осторожно ступая на них, мы пробрались к неработающему лифту, повздыхали и поплелись на пятый этаж пешком.
   Света тащилась в кильватере и тяжело дышала. Засиделась, судя по всему, в своем архиве, спортом не занимается. Впрочем, я тоже целыми днями сижу и даже зарядку не делаю. Однако пешком стараюсь ходить побольше, так что дома без лифта меня не пугают. Хотя Света могла пыхтеть еще и от волнения: как же, вот-вот все решится...
   На площадку пятого этажа выходили двери двух квартир, одинаково обшарпанные. Номеров не было и здесь. Пришлось спуститься на один пролет и посмотреть, какие номера там. По логике вещей нужная нам квартира находилась слева. Я позвонила.
   Тишина. Позвонила снова, подольше.
   - Куда он мог деться? - повторила Света слова Марьи Петровны. - Инвалид в коляске! Может... помер?
   - Типун тебе на язык, - рассердилась я и позвонила еще раз.
   За дверью послышался какой-то шорох. Словно кто-то стоял с той стороны и прислушивался. Может, в глазок смотрел.
   - Павел Аркадьевич, откройте, пожалуйста, нас Марья Петровна Каледина прислала. Мы ваши родственницы.
   - Как он может открыть, если в коляске сидит? - зашипела Света.
   - Но откликнуться-то может? - прошипела в ответ я. - Может, соседям позвонить, у них должны ключи быть?
   Ответить Света не успела. Неловко переступив с ноги на ногу, она потеряла равновесие и, чтобы не упасть, ухватилась за дверную ручку, представляющую собой допотопную металлическую скобу. Дверь скрипнула и распахнулась.
   Света ахнула и попятилась. Что до меня, не знаю точно насчет ушедшей в пятки души, но ощущение было такое, словно все мои внутренности разом оборвались и устремились к естественному выходу.
   Перед нами стоял высокий, коротко стриженный мужчина в черных джинсах и серой ветровке. Похоже, он тоже не ожидал такого поворота событий, но справился с собой быстрее. Стремительно шагнув вперед, он втащил нас обеих в квартиру и толкнул вглубь коридора с такой силой, что мы обе полетели на пол.
   - Только пикните! - предупредил он тихим, слегка гнусавым голосом, и мы увидели в руке его нож, показавшийся мне просто огромным.
   Мужик подошел к нам ближе. Глаза у Светы полезли из орбит, а меня замутило: на лезвии ножа была свежая кровь.
   - Значит, родственницы? - улыбнулся он, и улыбка эта не предвещала ничего хорошего. Словно, глядя на тебя, улыбается огромный голодный питон.
   Он приблизился вплотную, и меня обдало ужасным запахом давно не мытого тела. Замутило еще сильнее: смертельный пирог явно просился наружу.
   - А родственничек-то ваш того, тю-тю, - еще шире улыбнулся питон. Растянутый гримасой рот и жуткие водянисто-серые глаза - сверлящие, режущие. - Немножко умер. Вот незадача. Ну ничего, вы скоро с ним встретитесь. Только сначала мы с вами малость позабавимся. Не пропадать же девкам зря. Хотя вы и не слишком-то девки... скорее, старухи. Но ничего, на пару сойдете. Если останусь доволен, то убью вас не больно.
   Светка разевала рот, как выброшенная на песок рыба, но не издавала ни звука. Вид у нее был на редкость непривлекательный. Думаю, что я выглядела не лучше, но подобным типам на красоту наплевать. Единственное, что им нужно, - почувствовать страх и боль жертвы.
   Может, этот кошмар тоже материализовался из какой-то моей книги, пришла в голову совершенно нелепая мысль. Да нет, у меня только один маньяк был, да и тот женского пола.
   Почему-то нам кажется, что ничего ужасного с нами произойти не может. С кем угодно, но только не с нами. И не с нашими родными или друзьями. Нет, теоретически, конечно, допускаем и даже боимся, но надежда на то, что этого не случится никогда, сродни уверенности.
   Молнией промелькнули всевозможные советы из газет и журналов на тему: что делать, если на тебя напал насильник, начиная от "кричи громче", до "расслабься и получи удовольствие". Ни один из них здесь явно не работал. Поскольку мужик явно собирался нас "по прочтении" прирезать. И все же я попыталась пойти на переговоры:
   - Послушай, - начала я, силясь улыбнуться, - зачем тебе нас убивать? Мы и так все сделаем, как надо, - Светка сдавленно ахнула. - А потом уйдем и никогда о тебе больше не вспомним.
   - Захлопни пасть, мочалка, - не слишком приветливо посоветовал мужик. - Откроешь тогда, когда я скажу.
   Оглядев нас с ног до головы, он сделал выбор:
   - Ты, - тычок в сторону Светы, - раздевайся. А ты, разговорчивая...
   Перекинув нож в левую руку, правой он расстегнул джинсы, приспустил, затем схватил меня за волосы и пригнул мою голову. Вонь ударила мне в нос, и тут произошло то, что, опять же, советуют мудрозадые журналисты: "попробуйте надавить на корень языка и вызвать рвоту". Совершенно идиотский и невыполнимый совет, но мне и нажимать никуда не понадобилось. Пирог Марьи Петровны вместе с чаем и утренним кофе хлынул фонтаном, обдав насильника с ног до головы.
   - С-сука! - заорал он и со всей дури заехал мне кулаком в скулу.
   Я отлетела в угол, свалив на пол вешалку. Заскорузлое тряпье завалило меня, и то, что произошло в следующее мгновение, я не увидела. Только услышала грохот, крик, матерную ругань, и тут же Светка схватила меня за руку, вытаскивая из-под вешалки.
   - Быстрее! - она рванула меня в сторону двери.
   Оглянувшись, я увидела, что мужик пытается выбраться из-за инвалидной коляски, которая сбила его с ног и зажала в углу, между шкафом и тумбочкой.
   - Это ты его? - спросила я на бегу, когда мы уже летели вниз по лестнице.
   - Да. Он на тебя отвлекся, я коляску увидела, ну и...
   Закончить она не успела, потому что мы услышали, как за нами с шумом распахнулась дверь, а потом грохот: мужик перепрыгивал по несколько ступенек сразу. Мы наддали, но он догонял. Только бы из подъезда выскочить, не будет же он нас на улице, при всем честном народе убивать.
   Оставалось совсем чуть-чуть, мы уже были внизу, и тут Светка, бежавшая сзади, поскользнулась в луже и упала. Я обернулась ей помочь, и тут мужик прыгнул на нас, как тигр, с пятой или шестой ступеньки. Каким-то чудом я успела выдернуть из-под него Светку, и он грузно рухнул прямо лицом в лужу. Дернулся, замычал и затих.
   Надо было бежать, но мы не могли сдвинуться с места. Одна секунда перетекала в другую, мужик не шевелился. Шумно вздохнув, Светка качнулась в его сторону, но я схватила ее за руку:
   - Ты что, сдурела? Сейчас он поднимется, и тогда...
   - Ага, как в ужастиках, - нервно сглотнула Светка. - Пошли отсюда. Хрен с ним со всем.
   Вот давно бы так!
   Я повернулась было к входной двери и только тут сообразила, что наши сумки остались на площадке пятого этажа.
   - Слушай, надо за сумками вернуться. Там же документы и вообще... Он же Павла убил, наверно. А тут наши сумки. И потом, может, он жив еще.
   Прижавшись к стеночке и обтирая с нее вековую грязь, мы начали пробираться к лестнице. Мужик в луже не шевелился.
   - Слушай, Оль, он не дышит, - сипло выдавила из себя Светка. - Может, шею сломал?
   - Предлагаешь вызвать ему "скорую"?
   - Не знаю. Может, просто позвонить из автомата и сказать, что там-то и там-то в подъезде человек лежит? Или в милицию?
   - Ладно, посмотрим по обстановке, - решила я.
   - Слушай, а вдруг он очнется, пока мы наверх поднимаемся?
   - Ты же сказала, что он не дышит?
   - Ну, не знаю.
   - Знаешь, не знаешь, а за сумками идти все равно надо. Пошли уже, хватит болтать. А то еще вылезет из берлоги кто-нибудь, увидит нас. Разумеется, нас потом в розыск объявят.
   Светка ойкнула и судорожно уцепилась за перила, словно подтягивая себя с их помощью.
   Дверь в квартиру Павла была открыта нараспашку. Я с опаской покосилась на соседнюю - не появились бы соседи. Вовнутрь мы зашли не без опаски.
   Пахло просто отвратительно - плесенью и лежалой пылью, как и во всех старых питерских домах, какой-то сгнившей едой, рвотой, туалетом. И во всю эту обонятельную какофонию тонкой струйкой вливался тошнотворный сладковатый запах. Светка побледнела, и я испугалась, что она упадет в обморок.
   - Валидолу хочешь?
   Она помотала головой и махнула рукой в сторону единственной комнаты.
   Как я уже говорила, от Марьи Петровны мы добирались больше часа. Телефон не отзывался уже тогда, когда мы были у нее. Сначала мне это показалось странным, неужели бандит все это время был в квартире Павла? Но когда я взглянула в комнату, то поняла, что он мог пробыть здесь и гораздо дольше.
   Комната была большая и квадратная, но довольно темная: два окна выходили во двор-колодец. Кавардак в ней царил просто неописуемый. Перевернутая мебель, выброшенная из шкафа одежда, разбросанные по полу книги. Несвежее постельное белье комом сброшено с продавленной грязно-зеленой тахты, а ее обивка распорота крест-накрест, и из дыры торчит поролон.
   - А где же Павел? - с недоумением спросила я и тут же увидела торчащую из-под белья руку и проступившие на простыне багровые пятна. Комната качнулась.
   Светка стояла, привалившись к стене и тяжело дышала. Посмотрев на нее, я поняла, что эта ворона нам не оборона. Придется самой. Подошла, осторожно приподняла простыню. И так же осторожно опустила.
   Это был среднего роста худощавый мужчина с неряшливой алюминиевой щетиной на впалых щеках. Сальные, наполовину седые волосы плохо подстрижены и слиплись сосульками, ногти на руках сильно отросли. В общем, обычный плохо ухоженный инвалид. Серые брюки советского образца и застиранная зеленая футболка. Впрочем, зеленой она осталась только сзади - весь перед был залит кровью из перерезанного горла. Приоткрытый в крике рот, выцветшие голубые глаза на выкате... Перед тем, как опустить простыню, я попыталась их закрыть, но ничего не получилось.
   - Он искал кулон.
   Света сказала это тихо, почти шепотом, но от неожиданности я вздрогнула.
   - Как думаешь, нашел?
   Я только плечами пожала:
   - Предлагаешь проверить? Еще поискать?
   Светка энергично замотала головой.
   - Пойдем скорее, - она отлипла от стены и вышла в прихожую. - Ему, как я понимаю, уже не поможешь. А вот нам, боюсь, кисло придется. Как бы нас действительно в розыск не объявили. Представляешь, выходим мы отсюда, с двумя дорожными сумками. И кто-то нас видит. А потом его тут находят. Разумеется, никто не поверит, что это не мы его убили. Еще как убили. И квартиру ограбили.
   - Семь бед - один рисет. Главное на данный момент, чтобы этот хмырь внизу не очухался. А то мы спускаемся, а он нас там ждет. Прикинь?
   Из квартиры мы вышли буквально на цыпочках, осторожно прикрыли дверь. Я обратила внимание, что замок не был взломан. Если учесть, что Павел вряд ли открыл ему дверь сам, выходит, бандюк подобрал ключи или отмычку.
   Все так же осторожно, стараясь ступать как можно тише, мы добрались до площадки второго этажа. Светка свесилась через перила вниз, пытаясь рассмотреть, что делается в подъезде.
   - Слушай, его нет, - сделав страшные глаза, прошептала она.
   Мне резко заплохело, даже тошнить снова начало.
   - Шучу, шучу, - успокоила Светка. - Вон лежит, не шевелится.
   - Вот дура, - от души высказалась я. - Нашла время шутить.
   Проходя мимо лежащего в луже тела, я снова прижалась к стене - на всякий случай, мало ли что. Какой-то камешек попался под ногу, я отфутболила его, проследила взглядом, как он ударился о батарею и звонко поскакал вниз по подвальной лестнице. И обмерла - попав в луч света из входной двери, камешек блеснул золотом и сочным синим бархатом.
   - Светка! - шепотом завопила я, тыча пальцем в сторону подвала.
   - Что? Что там такое?
   - Что-что! Вот то! Кулон. В подвал полетел. Он у этого, наверно, выпал. А я наступила и ногой поддала.
   - О-ой! - застонала Светка и ринулась вниз.
   Я крепко зажмурилась и тихонько захныкала. Ситуация была - веселее не придумаешь. Рядом лежит предположительно мертвый мужик, другой - наверху, в разгромленной квартире. Зайди сейчас кто-нибудь в подъезд - и...
   Я зажмурилась еще крепче, так, что в голове что-то тоненько запищало, а под веками побежали огненные пятна. Захотелось, неудержимо захотелось бросить Светку в подъезде и убежать далеко-далеко. На край света. Или хотя бы уехать в Петрозаводск.
   - Есть! - раздался из подвала торжествующий вопль. - Нашла!
   - Да тише ты! Выходи быстрее.
   Светка поднялась, сжимая добычу в кулаке, подхватила свою сумку, и мы вышли во двор. По счастью, безлюдный. Впрочем, где гарантия, что кто-то не наблюдал за нами из окна?
  
   Пройдя через подворотню, мы торопливо зашагали по улице.
   - Куда ты несешься? - дернула меня за рукав Светка. - Я за тобой не поспеваю. И вообще, хочешь, чтобы на нас обратили внимание и запомнили? Я так и вижу какую-нибудь криминальную сводку: "В доме номер таком-то по Расстанной улице обнаружены два мужских трупа - один в подъезде, другой в подвергшейся ограблению квартире. На улице недалеко от дома были замечены две подозрительные женщины примерно тридцати лет с дорожными сумками".
   - Ты погромче давай про трупы, погромче, - посоветовала я. - А то еще не все слышали. Кулон-то покажи.
   - Давай отойдем подальше, - Светка судорожно сжимала кулак, словно боялась, что находка просочится через пальцы и пропадет уже безвозвратно. - А в милицию-то звонить будем?
   - Давай отойдем подальше, - повторила я ее слова. - А лучше отъедем. Вон маршрутка какая-то.
   - А мы куда?
   - Да не все ли равно. Куда глаза глядят. Лишь бы отсюда убраться побыстрее.
   Маршруткины глаза глядели в Адмиралтейский район. Народу в салоне было всего два человека, так что мы расположились вольготно. Светка по-прежнему сжимала кулак так, что пальцы побелели. Покосившись на нее, я передала оплату за двоих.
   Через пару остановок пассажиры - пожилой мужчина и прыщавый подросток в бандане - вышли, и мы остались в салоне одни.
   - Покажи! - потребовала я.
   Светка бросила настороженный взгляд в направлении водительской спины и нехотя разжала ладонь. Золото было тусклым, словно уставшим, на поверхности виднелись царапинки. Но камни словно светились изнутри каким-то неправдоподобным синим светом. Они так же были не похож на обычные сапфиры, как и изумруды зеленого кулона на обычные изумруды.
   Перевернув кулон, Светка сдавленно ахнула:
   - Есть!
   Это "есть!" напомнило мне вопль Кисы Воробьянинова, нашедшего в очередном стуле шкатулку с табличкой, гласившей, что этим полукреслом мастер Гамбс начинает новую партию мебели. Однако надпись на кулоне действительно была. Почти совсем стершаяся.
   - Не могу понять, - нахмурилась Светка, поднося кулон к самым глазам. - То ли единица, то ли семерка.
   - Дай! - я взяла у нее кулон, подышала на него, потерла пальцем. - Мне кажется, все-таки единица. И еще что-то. "В", наверно, как и на том. Одна верста.
   - Да тише ты, - зашипела Светка, ткнув меня кулаком в бок. - Почему ты думаешь, что единица? Больше на семерку похоже.
   - Не похоже! - настаивала я. - И подумай головой, кто попрется за семь верст прятать... - тут Светка снова ткнула меня в бок и состроила зверскую физиономию. - Прятать что-то.
   - Не знаю, - буркнула она, старательно упрятала кулон в карман ветровки, в компанию к зеленому, и застегнула на молнию. - Ты есть не хочешь?
   Меня передернуло. Похоже, я никогда в жизни больше не захочу есть. И вообще мне не до кулона было. Пошла обратная реакция. Я все представляла и представляла, что было бы, если... И никак не могла отогнать от себя мерзкие картинки. А еще - что, если бы мои бабушка и дедушка не уехали на кладбище в тот день, когда кто-то наведался в их квартиру.
   А еще сильно болела скула. Я достала из сумки косметичку, раскрыла пудреницу.
   - Да-а, - прокомментировала Светка. - Красиво.
   Спасибо, что не фингал под глаз, подумала я, пытаясь запудрить большое синевато-красное пятно. И что не сломан нос. И не выбиты зубы. Всегда найдется, чему порадоваться, как утверждала девочка Полианна из одной назидательной детской книжки. Если подходить к делу с этой точки зрения, мы вообще счастливицы. Невредимыми (почти) выскользнули из лап насильника-убийцы, да еще и кулон нашли. О Павле я старалась не думать.
  
   Маршрутка довезла нас до Никольского собора.
   - Пойдем на лавке посидим, - предложила я. - А то у меня что-то коленки трясутся.
   Светка хмыкнула и воинственно задрала нос. Похоже, заполучив кулон, она полностью пришла в себя.
   - Ну пойдем, - смилостивилась она.
   Выйдя на Садовую, мы свернули к бульвару и устроились на первой попавшейся скамейке. Из-за деревьев на противоположной стороне канала выглядывали золотые купола собора. Голубые стены сливались с небом. Вода маслянисто поблескивала в густой тени.
   - Ну, теперь спокойно можно ехать в Вараксу, - откинувшись на спинку скамейки, Светка вальяжно положила ногу на ногу.
   Я вытаращила на нее глаза.
   - Что ты так на меня смотришь? - удивилась она. - Вот у нас оба кулона, надеюсь, этого достаточно. Можно ехать и искать.
   - Что?
   - Как что?! Клад.
   - Не боишься?
   - А чего теперь бояться? Может, это и негуманно, но все же надеюсь, что тот урод сломал таки себе шею.
   Бывает такое, читаешь что-нибудь смешное в общественном месте, книгу или журнал, и никак не можешь от смеха удержаться. Знаешь, что, вроде, неприлично в голос хохотать, давишься, фыркаешь, но ничего с собой поделать не можешь. В результате - потешные гримасы и непонятные сдавленные звуки. Примерно то же самое получилось и сейчас.
   - Я что-то смешное сказала? - оскорбилась Света. - Про "негуманно" или про "надеюсь"?
   - Знаешь, когда дурак говорит очередную глупость - это как-то обыденно. А вот когда глупость изрекает неглупый, казалось бы, человек - всегда очень забавно. Ну, вроде, как от несоответствия ожидаемого и действительности.
   - И в чем же ты видишь глупость?
   - Что спокойно можно ехать. Ты что, всерьез думаешь, что именно этот кошмар, который свернул себе шею, прошелся набегом по нашим родственникам?
   - Так ты все-таки думаешь, их целая преступная организация? - фыркнула Светка.
   - Ну, организация не организация, а у Павла, я думаю, был всего-навсего исполнитель. Один из исполнителей. Или, по-твоему, один человек мог так оперативно перескакивать из Москвы в Питер и обратно? Не забывай, Коваленко - раз, Громовы - два, твой Максим - три, мои бабушка с дедушкой - четыре. И Павел - пять. А еще кто-то следил за нами утром, не забыла?
   - Странно, - Светка вытащила из сумки сигареты и торопливо закурила. - Следили за нами, потеряли и отправились к Павлу? Выходит, этот хмырь за нами и следил?
   - Не факт, - я резко махнула рукой, вспугнув голубя, который разыскивал крошки у самых наших ног. - О чем я тебе и говорю. Следить мог один, а к Павлу пойти совсем другой. И не мог, а так и было. Потому что в то такси утром сел какой-то мелкий мужичонка в серой безрукавке, я точно помню.
   - Это осложняет дело, - нахмурилась Светка.
   - Ну наконец-то дошло. И вот еще что. Смотри. Надо думать, у этого охотника за бриллиантами сейчас либо один кулон, который он у Варвары в Москве купил, либо два. Мы же не знаем, был у Коваленко второй или нет. Значит, ему нужны еще два, а то и три. И брошка. И он будет их искать. У тех, у кого они теоретически могут быть. У тебя, например. У меня. Точнее, уже ищет. Иначе зачем было за нами следить.
   - Только не совсем понятно, это все-таки я хвост из Москвы привезла, или за тобой наблюдали.
   - Думаю, что ты. Чего за мной следить-то? Забирайся в квартиру и ищи. Можно даже прирезать, если помешаю. А вот ты - птица перелетная, мало ли куда тебя еще занесет.
   - Ну и юмор у тебя, - сморщилась Светка.
   - Это не юмор, а суровая и неприглядная проза жизни. Я беспокоюсь за других. Ну, родители мои на даче и в ближайшее время в город не приедут. Разве что за пенсией, но это еще почти через месяц. А вот та же Марья Петровна, к примеру? И другие?
   - М-да, - Светка бросила окурок в урну, не попала и наткнулась на осуждающий взгляд проходящей мимо старушки с пуделем. - Надо бы их как-то предупредить. Только вот как? Не рассказывать же про клад.
   - Боюсь, Марь Петровне все же придется рассказать. Не все, конечно, но кое-что. Она бабка хоть и безбашенная, но все же с головой, хоть это и парадокс. Вот только...
   - Ну что еще? - страдальчески вздохнула Светка.
   - Только по телефону это делать... ну, сама понимаешь.
   - Только не говори мне, что надо снова туда переться и лопать жуткий пирог.
   - Можешь не переться. Сама съезжу. А потом на вокзал. А ты можешь на вокзал отправляться прямо сейчас. Не знаю, правда, когда там поезд на Тамбов - или как там надо ехать?
   - До Тамбова - это три лаптя по карте. Надо до Моршанска. А еще лучше, если есть какой-нибудь жутко пассажирский поезд, или даже почтово-пассажирский. Который у каждого столба ногу задирает. Чтобы остановился на станции Фитингоф. Оттуда до Вараксы всего километров шесть или семь. Слушай, Оль, а может, все-таки со мной поедешь?
   - Нут уж, как-нибудь без меня.
   Если честно, мне вдруг ужасно захотелось с ней поехать. Прямо пел в уши кто-то противный, с тоненьким голоском: давай, давай, интересно ведь, здорово, а вдруг и правда клад найдется. Время от времени этот же голосок настоятельно предлагал мне бросить пару монеток в игровой автомат или купить лотерейный билет. До сих пор мне удавалось держать оборону. На этот раз я тоже решила не поддаваться, тем более риск был несоизмеримо больше, чем потеря некоторого количества дензнаков.
   - Зря, - вздохнула Светка. - И очень жаль. С тобой как-то... не знаю, спокойнее, что ли. И веселее.
   - Ага, обхохочешься.
   - Во всяком случае, я рада была познакомиться. Ну, адрес твой у меня теперь есть. Может, увидимся как-нибудь.
   Да-да. Увидимся. Если тебе башку не отвернут на Тамбовщине.
   Это я подумала так, а говорить вслух не стала.
   - На чем лучше до вокзала доехать? - спросила Светка, поднимаясь со скамейки.
   - Не представляю. Трамваи туда не ходят. На маршрутке какой-нибудь. А можно до метро пешочком дойти и пару остановок проехать. С пересадкой, правда.
   - Ничего, я не тороплюсь особо. А тебе в какую сторону?
   С минуту я пыталась сориентироваться на местности. Вообще-то я, что называется, страдаю топографическим кретинизмом и ориентируюсь очень плохо. В городе - в основном при помощи станций метро.
   - Ну, если ты на метро, то нам по пути. Только если подождешь минут десять - пятнадцать.
   - Зачем? - удивилась Светка.
   - А я в собор хочу зайти.
   Светку скисломордило, словно она откусила лимон.
   - Ты что, в Бога веришь? - спросила она то ли с изумлением, то ли с презрением, то ли с отвращением. А скорее, всего понемногу. Словно заподозрила меня в принадлежности к особо гнусному племени извращенцев.
   - Тебя это не устраивает? Ты общаешься только с пламенными атеистами? - усмехнулась я, привычная к подобной реакции. Было когда-то такое, что я в неофитском порыве принималась вдохновенно проповедовать, но поняла, что выгляжу глупо и убедить никого все равно не могу.
   - Я этого не понимаю, только и всего, - надменно выпятила губу Светка. - Охота дурью маяться, дело твое. Это сейчас модно.
   - Помолчи, а? - попросила я. - Не понимаешь - так и помалкивай. Посмотрим со временем, дурь или не дурь.
   Светка пожала плечами и демонстративно плюхнулась обратно на скамейку, закинув ногу на ногу: мол, пожалуйста, иди, если делать больше нечего, а меня туда на канате не затащишь. А я и не собиралась - кто-то же должен был стеречь мою сумку.
  
   В соборе я пробыла недолго. В брюках, с непокрытой головой - чувствовала себя совершенно не в своей тарелке. Кроме того, угнетало обилие праздных туристов. Правда, на их фоне я совершенно не выглядела чужеродным пятном, но меня это мало утешало.
   Поставив свечку Богородице, я кое-как прочитала благодарственные молитвы и остановилась в задумчивости перед кануном: можно ли молиться о блаженном упокоении практически не знакомых мне людей - Павла и Максима. Может, они и не крещеные даже. В конце концов, поставила свечи об упокоении всех моих умерших родственников сразу.
   Обычно в храме я чувствую себя, как в теплом уютном гнезде - уж не знаю, можно ли использовать такое сравнение. Во всяком случае, там мне всегда спокойно. Даже если кошки на душе скребут, на какое-то время они прекращают свою разрушительную деятельность и на время сворачиваются клубочком в дальнем уголке. Но сейчас мне было не по себе. Нервы? Ну да неудивительно, после всех утренних событий. Или неподобающий внешний вид? Я никогда, по примеру чересчур праведных бабушек, не делала замечаний размалеванным гражданкам в джинсах или мини: мол, чего это вы в храм так вырядились. Но тихо радовалась, что я-то в платке и юбке. Прямо евангельский фарисей: благодарю Тебя, Господи, что я не как тот презренный мытарь. Малопочтенное чувство, но... до святости нам всем, как сказала Светка, три лаптя по карте.
   И все же, все же... Смотрел на меня кто-то, что ли?
   Я озиралась усиленно, но, вроде, никому до меня дела не было.
   Или это уже мания преследования?
   Выходя, я замешкалась в дверях, и на меня налетел идущий следом мужчина. Оглянувшись возмущенно, я успела рассмотреть темно-русые волосы, темно-голубые, почти синие глаза и тонкий шрам на виске. Одет он был в серые брюки и синий джемпер, а в руках держал черную барсетку.
   - Простите, - мужчина придержал меня под локоть.
   - Ничего страшного, - буркнула я в ответ.
  
   5.
  
   Со Светкой мы расстались в метро. Она вышла на "Маяковской", а я поехала дальше, до "Ломоносовской", где предстояло пересесть на автобус или маршрутку. На прощание она так пылко меня обняла, что народ вокруг начал заинтересованно присматриваться.
   - Бдительность и еще раз бдительность! - напутствовала я ее. - И осторожность.
   Светка настороженно огляделась по сторонам, словно ожидая увидеть за спинами окружающих шпиона в маске и с кинжалом в зубах. Шпиона не наблюдалось. Вполне обыкновенные граждане.
   Вытолкнув Светку из вагона, я вздохнула с известной долей облегчения, и поехала дальше. Хотя, какое там облегчение! Если бы вместе с ней исчезли из моей жизни и проблемы, которые появились, опять же вместе с ней, сегодняшним утром. Вот так живешь себе, живешь, и вдруг, как снег на голову, сваливаются на тебя неприятности. И ладно бы еще сама себе их обеспечила, так нет. Впрочем, это уже несусветная банальность. Пришла, как говорится, беда, отворяй ворота. Да и Светку совсем вычеркивать из своей жизни не хотелось. Хотя она и вредная, и настырная, и где-то даже нахальная. Но... Хоть какая-то захудалая сестрица лучше, чем вообще ничего. У меня нет ни родных, ни двоюродных, а с n-ным количеством троюродных братьев и сестер мы либо совсем не знакомы, либо просто не общаемся.
   Из маршрутки я позвонила Марье Петровне и предупредила, что снова еду к ней. А то ведь еще уйдет куда-нибудь.
   - Забыла что-нибудь? - удивилась она.
   - Да нет, - замялась я. - Поговорить надо. Я одна, без Светы.
   - Это насчет Павла, - Марья Петровна не спрашивала, а утверждала. - Да?
   - Да, - вздохнула я.
   - Я тебя жду.
  
   Она снова встретила меня в дверях квартиры. Щеки ее лихорадочно пылали - наверно, от волнения подскочило давление.
   - Ну что? Что там с ним? - Марья Петровна едва дала мне снять кроссовки. Мы даже до кухни еще не дошли.
   Всю дорогу я думала, как бы лучше ей рассказать. Чтобы и информацию дать, и лишнего не выболтать. Ну, и не слишком напугать с ходу. Но в этот момент вся моя дипломатия куда-то таинственно испарилась.
   - Убили Павла, - мрачно брякнула я.
   Ахнув, Марья Петровна схватилась за область бюста.
   - Это все из-за этих стекляшек! Ох, чуяло мое сердце...
   - Что это оно чуяло? - насторожилась я.
   - Ну... - покраснев еще больше, замялась Марья Петровна.
   - Нет уж, нет уж, сказали "а"... - я вцепилась в нее, как бульдог. - Что-то вы недоговариваете.
   Тут Марья Петровна плюхнулась на табуретку, упала головой на стол и зарыдала. Возможно, она надеялась, что я стану ее утешать и успокаивать, но я ждала. Сочувствовать не хотелось - я уже поняла, в чем дело, и ждала исповеди.
   Время шло, Марья Петровна рыдала, кухонные часы тикали. Я встала и поставила на плиту чайник.
   - Ты, Олечка, всегда была черствой девочкой, - как ни в чем ни бывало, совершенно спокойно, заметила Марья Петровна. Будто и не она только что захлебывалась слезами целых десять минут подряд.
   - Откуда вы знаете? - не поворачиваясь, отпарировала я. - Когда я была девочкой, вы меня ни разу не видели. Впервые мы с вами встретились, когда я заканчивала школу.
   - Мне рассказывала твоя бабушка.
   - Не выдумывайте, пожалуйста! - рассердилась я. - Это совершенно не в бабушкином стиле. Просто вам не хочется говорить, в чем дело, вот вы и тянете кота за хвост. Если так хотите, пусть я буду черствая, грубая и фиг еще знает какая. Но лучше все же ничего не скрывать. Поверьте, это для вашего же блага.
   - Ладно, ладно, Олечка, не сердись, - закудахтала Марья Петровна, старательно натирая глаза кулаками - совсем как маленькая девочка. - Сейчас все расскажу. Я же не знала, чем все обернется.
   - Но сердце ваше чуяло, - не удержалась я. - Рассказывайте.
   - Он пришел ко мне недели две назад. И начал расспрашивать про кулоны, про брошку. Ну, у кого они могут быть.
   - Постойте, постойте. Кто это "он"? Откуда взялся? Вот просто так взял и пришел? С улицы?
   - Да нет, конечно. Позвонил и сказал, что он наш родственник из Минска. Какой-то там племянник умершего Аркадия со стороны жены.
   - Ага! И вы сразу обрадовались и пригласили его в гости. Так?
   - Ну... - потупилась старушка.
   - Да вам кто угодно чего угодно наплетет, и вы тут же позовете его к себе на смертельный пирог. Лишь бы было сказано заветное слово "родственник". Выходит, вы нас со Светой обманули. Мы спрашивали, не интересовался ли кто-нибудь кулонами, вы ответили, что нет.
   - Ой, деточка, что-то у меня в глазах темно, - с пристаныванием пожаловалась Марья Петровна.
   - Пойдемте в комнату. Ляжете, - предложила я. - Только рассказать все равно придется.
   - Ладно, ладно, - согласилась она и поспешила в комнату, слишком бодро для темноты в глазах.
   В единственной комнате - гостиной, по совместительству, спальне - Марья Петровна улеглась на потертую тахту и уютно укрылась мохнатым серым пледом. Мыра тут же устроилась у нее в ногах и принялась вылизывать себе подмышки.
   - Может, лекарство какое? - спросила я, подтаскивая поближе громоздкий стул с высокой спинкой.
   - Нет, спасибо, не надо.
   - Тогда рассказывайте.
   - Ты прямо как следователь, - неодобрительно поджала губы Марья Петровна.
   - Ага, - кивнула я. - Из гестапо. Марь Петровна, вы понимаете, что дело нешуточное? Или не дошло еще?
   - Да-да, Оленька, я понимаю. Сейчас. Ну, так на чем я остановилась?
   - На том, что вам позвонил якобы племянник покойного Аркадия и вы пригласили его в гости, - собирая в кучку остатки терпения, сквозь зубы процедила я. Больше всего мне хотелось заорать, но я пока сдерживалась.
   - Ну да, ну да. Он пришел и стал расспрашивать про кулоны.
   - Как он объяснил свой интерес? Ну, откуда он о них узнал?
   - Не знаю, откуда узнал. Сказал, будто ему известно, что у нас в семье хранятся такие вот кулоны-трилистники и брошка-звездочка. Я не спрашивала, откуда он это знает. Он спросил, у кого именно они могут храниться.
   - И все-таки, он объяснил вам, зачем ему это надо? Согласитесь, не совсем обычный интерес, да?
   - Ну... Да, не совсем. Он сказал, что пишет диссертацию о каком-то там известном ювелире, и ему обязательно надо увидеть эти кулоны.
   - Что?! - оторопела я.
   - Да-да. Еще он сказал, что на эту тему пишет диссертацию еще один человек. И что человек этот может его опередить, если узнает, что... ну, что он тоже пишет. Чтобы я никому о нем не рассказывала. Если кто спросит.
   - Понятно, - вздохнула я. - И вы дали ему адреса?
   - Нет, только телефоны, - замотала головой Марья Петровна.
   - Чьи? Конкретно!
   - Ну...
   Эта ее манера тянуть напевно "ну-у-у" просто выводила меня из себя, особенно сейчас. Терпение мое было на исходе. Еще чуть-чуть, и я сорвусь, наговорю кучу грубостей, о которых потом буду жалеть.
   - Ну?
   - Коваленко, Громовых в Москве, а здесь - твоих бабушки с дедушкой, родителей, твой. И всех остальных.
   - И Павла? - можно было бы и не спрашивать.
   - И Павла, - Марья Петровна всхлипнула. - Но, деточка, я же не знала!
   - Как он выглядел?
   - Ну... Такой высокий. Лет тридцати. В джинсах и белой рубашке. Симпатичный. Коробку конфет мне принес.
   - Марь Петровна! - застонала я. - Это все? Волосы, глаза, нос? Толстый, худой? Говорил как?
   - Как говорил? - растерялась Марья Петровна. - Да обычно говорил, как все. Не шепелявил, не картавил. Правда, немножко странно... говорил. Ну так ведь из Минска же. И не толстый, нормальный. Волосы короткие. Обычные такие. И не светлые, и не темные. Глаза?..
   - Серые? - помогла я, с содроганием вспомнив жуткого мужика в квартире Павла. Тот, правда, темный был, но мало ли.
   - Нет, не серые, - наморщив лоб, с трудом припомнила Марья Петровна. - Скорее, голубые. Или зеленые. Но не карие, это точно. И нос совсем обычный.
   - Усы?
   - Нет, усов не было.
   - Вспомните, может еще что? - настаивала я. - Родинки, шрамы на лице, бородавки, прыщи?
   - Нет. Не помню, - снова чуть не плакала Марья Петровна.
   - Нет или не помню?
   - Не помню.
   - Ну ладно, а теперь слушайте.
   И я рассказала ей обо всем, что случилось в квартире Павла, без всяких купюр и смягчений. Старушка охала, ахала, бледнела, краснела и хлюпала носом.
   - Но я же не знала, - в который раз повторяла она.
   - Ладно, допустим, - я жестко оборвала ее, устав от этих причитаний. - Вы поверили этому неведомому родственнику, который, не сомневаюсь, таковым не является. Нас обманули. Ладно, так уж совпало с этой диссертацией, вам, допустим, он больше понравился, чем Света. Разумеется, коробку конфет подарил. Или не только коробку?
   Марья Петровна густо покраснела, сравнявшись тоном со своим вишневым платьем, которая она так и не успела снять после нашего утреннего визита. Понятно, можно не уточнять.
   - В таком случае, придется вам и выкручиваться. Вы здорово нас подставили. Не уверена, что нас никто не видел, когда мы шли к Павлу. Или выходили от него. Вы понимаете, что нас искать будут?
   - Ой! - Марья Петровна крепко зажмурилась.
   - Сделаем так... - я решила не рассказывать ей, зачем нам понадобились кулоны. Диссертация так диссертация. Незачем сюда еще сокровища приплетать. Дополнительный мотив подозревать нас в убийстве. - Вы знакомы с соседями Павла? Хотя откуда!
   - Да, откуда? - кивнула Марья Петровна.
   - А соседи? Кому теоретически они будут звонить, когда узнают, что Павла убили?
   - Как кому? В милицию, конечно.
   - Да нет. Должны же они родственникам позвонить? Хорошо, пусть не они, пусть те же менты? Но кого-то же они должны известить?
   - Не знаю, - Марья Петровна глубоко задумалась, покусывая синеватую губу. - У него же никого близких нет. Валентин разве что - его дядя?
   - А вы?
   - Что я? Мы с ним виделись последний раз лет десять назад, он еще в аварию не попал. Так, звонили друг другу раз в полгода, чаще я, чем он.
   - Ладно, сделаем так. Сейчас вы собираетесь и едете к нему.
   - К Павлу? - с ужасом переспросила Марья Петровна.
   - Да, к Павлу. И не говорите, что у вас темно в глазах. Думаю, труп в подъезде уже обнаружили. Может, и Павла нашли. Тогда там будет полно милиции. Или просто дверь опечатанная. Если так, то пойдете в ближайшее отделение милиции и...
   - А если не нашли, то что? - перебила Марья Петровна.
   - Тогда вы все равно пойдете в милицию и скажете, что приехали к родственнику-инвалиду, на звонок он не отвечает, а входная дверь открыта, вы побоялись входить. Впрочем, лучше позвоните сначала соседям. Если они дома, то пусть сами идут в квартиру, милицию вызывают. Но не уходите. Потому что будете давать показания.
   - А что я скажу?
   - Все!!!
   Терпение мое лопнуло, и я рявкнула так, что Марья Петровна от ужаса спряталась под плед с головой, а Мыра, коротко мяукнув, соскочила с тахты и выбежала из комнаты.
   - Скажете, что звонили Павлу целый день, но трубку никто не брал. Вы забеспокоились, потому что к вам приходил некий человек и интересовался фамильными драгоценностями. Опишите его поподробнее. Ни в коем случае не говорите, что дали ему телефоны, а то запишут соучастие, - припугнула я ее на всякий случай. - Скажите, ответили, что ничего не знаете. И не вздумайте упомянуть о нас со Светой. Запомните, мы к Павлу не ездили. И я ничего вам не говорила. Я вообще у вас не была. Забудьте о моем существовании.
   - Совсем? - робко пискнула Марья Петровна из-под пледа.
   - Временно, - сухо ответила я. - Подумайте головой. Коваленко обокрали, у чокнутой Варвары купили кулон за сотню баксов. К моим бабке с дедом в квартиру потихоньку забрались, обыскали все. Только не вздумайте у них ничего спрашивать, - прибавила я. - За нами со Светой следили. Теперь вот Павла убили. Я вот что вам скажу. Света - она да, действительно диссертацию пишет. А вот ваш якобы родственник каким-то образом узнал о кулонах, может, даже из Светиных материалов, не зря же он о диссертации говорил. На самом деле кулоны эти и брошка стоят бешеные деньги, сотни тысяч долларов. Вот он их и разыскивает. Короче, Светка домой в Москву поехала. Какая тут работа, своя шкура дороже. А я сегодня же уезжаю к своим, в Петрозаводск, от греха подальше.
   Сказав это, я тут же пожалела. Мало ли как обстоятельства сложатся. Не зная ничего обо мне, Марья Петровна никак не могла бы меня выдать, вольно или невольно.
   - И не вздумайте никому об этом рассказать! - тихо, но с нажимом сказала я.
  
   Из дома я вышла в самых растрепанных чувствах. Когда одно потрясение накладывается на другое, другое на третье и так далее, в конце концов перестаешь воспринимать их по отдельности - просто одним большим комом неприятностей. Чувства, которые во мне бурлили, вообще представляли из себя неудобоваримую мешанину, подобную деревенскому вареву для поросенка. Охарактеризовать их как-то компактно я не смогла бы при всем желании.
   И все же...
   Я готова была врезать сама себе, но пожалела. Только обозвала большим набором изысканных выражений. Поскольку из глубины варева булькнувшим пузырем всплыла противная мыслишка: а не начало ли это сюжета для моего очередного детектива.
   Маршрутки шли одна за другой, но почему-то набитые под завязку. Автобус, судя по пустой остановке, только что ушел. Если верить расписанию, следующий должен был появиться примерно через час. Я чувствовала себя на редкость уставшей и разбитой. О том, что впереди еще долгое ожидание на вокзале и ночь в поезде, думать вообще не хотелось.
   Наконец мне удалось притормозить относительно свободную маршрутку и даже устроиться у окошка. И тут же мысли вернулись к сегодняшним событиям - было бы странно, если б этого не произошло.
   Конечно, было бы здорово надеяться, что доблестная милиция скоренько выловит "минского вора" и избавит меня от переживаний. Но надо признать, что шансы на это невелики. Марья Петровна его даже описать толком не может.
   Я подумала, что была права, когда говорила Светке: тот жуткий тип в квартире Павла - просто исполнитель. Может, компаньон, может, наемник или обычная "шестерка". Минский "племянник" - вот кто голова. И теперь все стало более или менее понятно. Например, почему так по-разному все происходило. Коваленко, по словам Марьи Петровны, обнесли капитально, разгромили всю квартиру. У Светки тоже все перевернули вверх дном. Максима избили, ранили. Павла убили. А вот у сумасшедшей Варвары кулон купили. За сто долларов. Хотя могли просто отнять. К деду с бабкой забрались аккуратно, когда их не было дома. И если бы бабушка не была такой педантично аккуратной, никто б и не заметил. Да и Максиму сначала предложили кулон продать.
   Предположим, в первом случае действовал тот - убийца. Во втором - сам "племянник". Хотя Света говорила, что у нее побывали несколько человек. Но не суть. В Москве у "племянника" могли быть и другие подручные, почему бы и нет?
   Стоп, стоп!
   Координаты Светки и Максима Марья Петровна дать никак не могла, поскольку ничего о них не знала. Ладно, это неважно. Узнал как-то иначе.
   Что еще?
   Кто звонил мне и предупреждал о грозящей опасности?
   Тут у меня даже предположений никаких не было.
   Впрочем, все это было сущей ерундой по сравнению с тем, что еще может случиться. Два кулона у "племянника". А может, даже и один. Откуда я знаю, был ли красный у Коваленко. Два - у нас. То есть, прошу прощения, у Светы. Брошка пропала. Но он-то об этом не знает. И будет искать. У нас со Светкой. Почему? Да потому, что она так бодро удрала из Москвы. Значит, поняла, в чем дело. Значит, горячо! А у меня - потому что я тоже в списке. И потому что Светка поехала ко мне. Зря что ли за нами следили.
   Предположим, мы все-таки от "хвоста" ушли, потерялись. Где будут искать меня? Дома, на работе, на даче? На работе скажут, что я в отпуске. За дачей понаблюдают и моментально поймут, что меня там нет. И дома - тоже. Куда я еще могу деться? Спросят соседей, и те, разумеется, скажут, что мы все уехали в Петрозаводск. Ну а там разыскать нас - уже не проблема.
   Я поймала кривой взгляд соседки и сообразила, что старательно грызу ноготь, разве что не чавкаю. Есть у меня такая мерзкая привычка - когда задумываюсь глубоко, совершенно себя не контролирую.
   Что же делать, что же делать?
   Допустим, найдут меня в Петрозаводске - и что? Поймают и будут пытать на предмет графских сокровищ? Так нету у меня ничего, господа хорошие. Не верите - обыщите. И не знаю, у кого есть. Где Света? Тоже не знаю. Уехала. Зачем приезжала? А это вы ее спросите. Если найдете.
   Тут "племянник" расплачется от умиления и подарит мне коробку конфет - в качестве компенсации за беспокойство.
   Что-то у вас, Ольга Игоревна, мозга за мозгу зашла. Максим тоже, наверно, говорил, что у него нет ничего. Не слишком помогло. Не поверили. А там ведь еще и Борька с Лешкой!
   Хорошо, допустим, не поеду я в Петрозаводск. Что делать-то, а? Куда деваться? Остаться в Питере, попроситься к кому-нибудь из подруг и сидеть там, дрожа, что все-таки найдут? И долго сидеть? Мои в Петрозаводске если не сегодня, то завтра точно поднимут панику, не дозвонившись мне, потом добавится мама... Нет, это я преувеличиваю. Лешка позвонит мне на трубку, а маме я сама позвоню, опять же с трубы. Скажу, что в Петрозаводске телефон не работает, пусть, если надо, ищет по сотовому. Так я выиграю несколько дней. Потому что потом супруг вполне резонно поинтересуется, где это я застряла. Врать, что на работе проблемы и я не могу уехать? Ну да, он прекрасно знает, что никаких проблем на работе у меня быть не может. Что заболела? Возьмут еще и вернутся к одру болящей - кормить с ложки и выносить судно.
   Может, рассказать все как есть?
   Ой, только не это! По телефону ничего толком не объяснишь, так что псих будет тот еще. Приехать, попытаться объяснить, убедить, что надо уехать всем вместе? А вдруг там уже ждут? Да и куда уехать-то?
   Я совсем запуталась. Хотелось закрыть глаза, лечь и уснуть. И чтобы за это время проблема разрешилась сама собой.
  
   Так ничего и не придумав, я приехала на вокзал. До петрозаводского поезда оставалось еще несколько часов. Пристроив сумку в камеру хранения, я бесцельно бродила взад-вперед, зашла в кафе, выпила кофе с булочкой, купила бутылку минералки и несколько пирожков в дорогу.
   В дорогу? И это притом, что билет я как-то не торопилась покупать. По опыту знала, что билеты на этот поезд есть всегда. Прекрасно можно и за полчаса до отхода купить. Обычно я никогда так не делала, но сейчас... Что-то словно не давало мне подойти к кассе.
   Я позвонила Марье Петровне - так, на всякий случай. Трубку никто не брал. Надо понимать, уехала на Расстанную. Сразу же после этого на экране замигал конвертик: мне сообщили, что деньги на счету закончились и номер будет заблокирован вплоть до следующего платежа.
   Время шло, и надо было, в конце концов, что-то делать. Медленно, едва переставляя ноги, я направилась в сторону касс, словно надеясь на некий случай, который избавил бы меня от принятия решения. Можно, сказать на чудо.
   И "чудо" произошло. Не слишком чудесное, но все же.
   Под табло прибытия и отправления поездов с несчастным видом топталась Светка.
   Почему-то все это время, проведенное на вокзале, я не слишком о ней думала. Точнее, почти совсем не думала: уехала, наверно, ей проще.
   Увидев меня, Светка бросилась навстречу, не обращая никакого внимания на то, что ее болтающаяся на плече сумка задевает всех встречных и поперечных.
   - Оль, я уж думала, что случилось, - завопила она. - Или что передумала ехать. Звоню тебе домой - никто трубку не берет. Звоню на сотовый - недоступен.
   - Деньги кончились, - буркнула я. - Между прочим, кто-то карточку обещал купить. Или как - после реализации клада?
   Светка густо покраснела.
   - Прости. Из головы вылетело. Тут есть будка, сейчас сбегаю.
   Она бросила мне под ноги свою сумку и унеслась, словно за ней гнались. Я присела на корточки, прислонившись к стене. Никаких сидячих мест поблизости не наблюдалось.
   Ну, и что дальше?
   Ничего дельного надумать я так и не успела, потому что Светка вернулась почти мгновенно.
   - Такая подойдет? - спросила она, протягивая мне карточку.
   - Ты б сначала спросила, какую надо, а потом покупала, - продолжала бурчать я. - Ты еще не уехала?
   - Через сорок минут поезд. Думала, что так тебя и не увижу.
   Я задрала голову на табло. Ничего напоминающего Тамбов в указанный временной промежуток на нем не значилось. Только Мурманск, Адлер и Москва.
   - Ты решила для конспирации дать крюка через Мурманск? - ехидно поинтересовалась я, пытаясь активировать карту. - Побирахе деревня не круг?
   - Да конечно! - фыркнула Светка. - Просто добраться можно только через Москву.
   - Да ладно врать! - не поверила я. - Дед рассказывал, как они напрямую ездили. С Московского вокзала и до самого Фитингофа.
   - Давно это было? - прищурилась Светка.
   - Ну... - задумалась я. - Пожалуй, давненько. Вроде, дед после войны ни разу в Вараксе и не был. Там все поумирали.
   - Во-во! Давненько! Ни до Фитингофа, ни до Моршанска из Питера не доедешь. Только до Тамбова. Так что ехать надо на Пензу, а прямого поезда-то и нет. Я взяла билет до Москвы, а оттуда до Фитингофа на пензенский. Главное, чтобы поезд не опоздал, а то разрыв всего час. Только и успеешь с вокзала на вокзал перебраться.
   - Бог в помощь, - пожелала я, на что Светка снова фыркнула и дернула плечом.
   - А ты? Купила билет? Петрозаводский через полтора часа.
   - Нет, - созналась я.
   - Чего так?
   - Не знаю.
   - Ясненько, - забавно поджала губу Светка. - Может, сама решила на Тамбовщину податься? А что, цифирьки знаешь...
   - Ну ты и дура! - обиделась я и круто развернулась, чтобы взять курс на кассы.
   - Ольга, стой! - крикнула вслед Светка. - Сама ты дура плюшевая! Я пошутила.
   - Учти на будущее, - приостановилась я, - у меня с юмором напряженка. Могу и не так понять.
   - Ладно, учту. А может, все-таки поедешь со мной?
   Не успела я еще открыть рот, чтобы отправить ее куда подальше, как услышала за спиной:
   - Документики ваши попрошу, пожалуйста!
   Полностью книгу можно прочитать здесь: https://litmarket.ru/books/sem-ponedelnikov-podryad-1
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"