И он вошёл в её горячие объятия, слившись с ней в долгом пламенном поцелуе. Крепкой паутиной оплели его тело жаркие руки. Губы пекло, но не было сил вырваться.
Его нашли возле кустарников ольхи с многочисленными ожогами, так же, как и остальных восьмерых членов экспедиции.
Часть первая
Простая одноэтажная хата с поросшей мхом черепичной крышей стояла в некотором отдалении от деревни. Этот дом построили ещё дед с бабушкой в голодные тридцатые годы из брёвен и досок, которые позаимствовали из ближайшего леса, плотной стеной выступающего за колхозным полем. Раненый в гражданскую войну дед и красавица бабушка таскали и пилили брёвна, прикладывали тяжёлые обтёсанные стволы друг к другу, покрывали крышу новой черепицей, вставляли стёкла в узкие оконца.
Это была почти что любовь в шалаше, взаимная, трогательная, безграничная, которую разом оборвала новая война.
Его дедушка и отец были призваны на фронт в 1942 году и погибли где-то под Курском. Папу он почти не знал и помнил только в общих чертах: колючие усы, копна соломенных волос на голове, табачное дыхание, жёлтые зубы, чёрные от ударов молотка ногти.
Жил он с матерью и бабушкой, тихими одинокими женщинами, на лицах которых, казалось, навсегда запечатлелось страдание от тяжёлых полевых работ и потери любимых супругов.
С детства он привык работать на огороде с плугом, лопатой или тяпкой, утирая застилающий глаза пот рукавом рубахи; идти в поле с косой, ритмично срезая сочные травы; пасти коров на дальних лугах, усыпанных цветущим клевером и одуванчиками; доить корову, выжимая осторожными движениями струю горячего парного молока в алюминиевое ведро.
В свободное от работ время он ходил гулять в деревню, где играл с мальчишками, воюя деревянными палками против вымышленных армий "белых" или фашистов. Вместе с ребятами он строил шалаши на деревьях, сооружал ловушки для ловли воробьёв, дразнил местного юродивого, убегая от него по огородам, следил за бабкой, которую все боялись и считали колдуньей, и сидел на ветках яблонь в деревенском саду, наедаясь до отвала душистыми антоновками.
Иногда они выманивали из полевых нор крупных пауков, ловили их и пугали визжащих девчонок. Однажды во время такой шумной и весёлой забавы он погнался за одной из девчонок, которая ему больше всех нравилась, сжимая двумя пальцами шевелящего лапками паука. Девочка пищала и неслась со всех ног куда глаза глядят. Он гнался следом, смеясь и испытывая азарт погони. Они уже далеко убежали от всех, как вдруг девочка поскользнулась и упала. Он остановился в растерянности, а девочка поморщилась и зашипела сквозь стиснутые зубы, разглядывая ссадину на коленке. Он отметил про себя, что травма пустяковая и двинулся на неё с шевелящим лапками насекомым. Она испуганно взглянула на него, закрыла ладонями лицо и взмолилась: "Пожалуйста, не надо, прошу тебя". Но он был неумолим, приседая рядом и поднося к ней здоровенного мохнатого паука. "Ты дурак, прекрати! Убери его!" - крикнула она злобно, показывая влажные зубы, и отползая назад. На её красивых глазах выступили слёзы. Нагнувшись и удерживая паука на уровне её лица, он двигался вслед за ней. "Прости, умоляю, не надо, - жалостливо зашептала она, бледная от ужаса. "Я тебя поцелую, только убери эту дрянь", - крикнула она внезапно и закусила губу, испугавшись сама своих слов. Он замер и посмотрел ей в глаза, в которых застыли боязнь, мольба и смущение. "По рукам! Я выбрасываю паука, а ты меня целуешь. И только попробуй обмануть" - "Да, да, выбрасывай его", - натянуто улыбнулась она, чувствуя внутри нарастающий страх иного рода, не связанный с пауком. Он бросил насекомое далеко в кусты ловким движением и подал ей руку. Она поднялась, оправляя платье. "Только в губы", - серьёзно сказал он. Она покраснела, воровато осмотрелась по сторонам и звучно прикоснулась своими губами к его губам. Потом медленно отстранилась, глянула ему в глаза, покраснела ещё больше и бросилась бежать. Ошеломлённый этой близостью, равно как и первым в своей жизни поцелуем, он слушал быстрый стук своего сердца, наблюдая, как грациозно двигаются ноги убегающей девочки. "А ведь могла просто обмануть", - думал он, трогая пальцами губы, ставшие какими-то другими.
С тех пор он стал чаще приходить в деревню, но только лишь для того, чтобы увидеть её. Она смотрела на него больше, чем на других мальчишек, и в этом взгляде было что-то новое, неведомое ему, от чего внутри всё радостно сжималось, и учащалось сердцебиение. Однажды вечером, когда все уже разошлись по домам, а окна хат озарились светом керосиновых ламп, он молча проводил её до калитки. Нужно было что-то сказать, но ничего не приходило в голову. Она стояла у берёзы, опустив глаза, когда он, наклонившись, попытался поцеловать её, но попал губами только в уголок её рта. Девочка подняла вспыхнувшие каким-то волшебным огнём глаза, встала на носочки и потянулась к нему.
С тех пор они встречались каждый день, но не в деревне вместе со всеми, а только вдвоём у реки на закате. Обнявшись, они наблюдали, как за лесистыми холмами медленно садится солнце, раскрашивая небо розовыми оттенками и отражаясь в воде румяной дорожкой. Им было спокойно и уютно вдвоём проводить тихие вечера, полные разговоров и томительных поцелуев, от обилия которых кружилась голова и вспухали поутру губы.
Как-то раз он отправился на выпас коров с несколькими ребятами. Погоняя палками непослушное стадо, целый день они бродили с ним по окрестностям деревни, останавливаясь на заросших полянах, где скотина долго щипала горячую траву. Пока коровы вяло жевали, нагибаясь, фыркая и отгоняя хвостами назойливых мух, ребята отдыхали в горячей зелени трав, изредка переговариваясь. Кто-то развязывал узелок с квасом и домашним хлебом, кто-то закуривал на ветру самокрутку, пряча в пригоршне горящую спичку, кто-то ложился и, закинув руки за голову, наблюдал умиротворяющее течение облаков.
В полдень, когда воздух раскалился и, казалось, неподвижно стоял оранжевым маревом перед глазами, мальчишки повели стадо на водопой к ослепительно сияющей издалека реке. Измученные жарой и жаждой, коровы вбегали в реку, поднимая во все стороны брызги, и, опустив морды в качающиеся волны, жадно замирали. Только и видно было, как двигалась шея от больших глотков, да раздавалось фырканье и плеск воды.
Ребята сбросили с себя одежду и тоже забежали в реку. Вода приятно охладила нагретое за день тело. Он плыл и нырял, щурясь от солнца и шумно выдыхая влажный воздух. Приятно и весело было разгребать руками толщу воды, ложиться на спину и сквозь капли воды на ресницах смотреть в сияющие голубизной облачные разрывы на небе. Ребята задорно и весело барахтались в воде не менее часа, играя в догонялки, кидаясь водорослями и совсем позабыв про коров.
Когда же они вышли из воды, дрожащие, усталые, с посиневшими губами и спутанными волосами, то недосчитались одной коровы. Стали думать и решать, куда она могла деться. Вдоль по течению реки в стороне леса было болото, и корова могла уйти в ту сторону, пока они купались. В топкой трясине животное могла запросто погибнуть, и тогда беды не миновать. Он вызвался сходить на болото, потому что хорошо знал его: в прошлом году насобирал там целую корзину клюквы.
Оставив ребят, решивших искать корову в других местах, он пошёл вдоль берега по течению реки. В двух километрах отсюда река постепенно сужалась и мельчала, превращаясь в болото. В деревне рассказывали, что в хлюпкой трясине погиб не один человек в прошлом. Впрочем, это его не смущало: он знал, что идти следует по исхоженным тропам, прощупывая длинной палкой покрытую мохом землю, и обращать внимание на траву белоус, которая растёт только там, где ступала нога человека.
Солнце медленно клонилось к закату. Зной постепенно спадал. Ближе к болоту появились тучи мошкары, и сильно потянуло прелой сыростью. Он нашёл оставленную кем-то палку и, пробуя кончиком влажные бугорки моха впереди себя, пошёл по тропинкам болота, выкрикивая имя коровы и прислушиваясь. Но всё вокруг было тихо, кроме бултыхания пузырей в топких местах, кваканья лягушек, да криков уток вдалеке. "Либо корова совсем не здесь, либо уже погибла", - размышлял он, взмахами свободной руки отгоняя мошкару и прислушиваясь. Впереди была полянка, густо заросшая ольхой, к которой вела едва заметная, давно не хоженая тропинка. Разгребая заросли ольхи с мягкими, как будто тряпичными серёжками, он пошёл по ней. Вдруг перед ним возник торчащий из болота ботинок с ребристой подошвой. "Что это значит? Просто ботинок или человек?" С минуту стоял он в раздумьях. "А что, если человек?". Наклонившись, он осторожно потянул за ботинок. Обувь была надета на ноге. Прошли ещё минуты томительных раздумий. "Неправильно вот так оставлять. Может, чей-то родственник на деревне".
Когда он, наконец, вытащил тело, то был уже весь мокрый от пота и болотной воды. То, что это оказался труп немецкого солдата, он понял, когда из воды показался ремень с орлом и свастикой на бляшке. Сначала хотел бросить такую находку обратно, но любопытство пересилило. Он заметил, что тело было почти не тронуто разложением. Если вид фашистской свастики был ему знаком, то что означал знак в виде сдвоенных громовых молний на форме, он не знал. В окоченевших пальцах с облезлой кожей немец сжимал ручку металлического чемоданчика. С трудом и отвращением разжав скрюченные пальцы, он осмотрел коробку. Она была крепко заперта и имела на себе замочную скважину. Возможно, ключ имелся в карманах у немца, но желания обыскивать их не было: ему хватило неприятного прикосновения к холодному трупу.
Только сейчас он заметил, что уже опустились сумерки, и стал быстро собираться, боясь, что в темноте может невольно оступиться и разделить участь этого фашиста. Чемоданчик он прихватил с собой, но что было делать с самим трупом, не знал. Постояв в раздумьях, он решил вернуться завтра и закопать его. Человек всё-таки, хоть и бывший враг.
Вернувшись домой, он узнал от матери, что приходили ребята. Они сказали, что корова нашлась: своенравная бурёнка дремала в зарослях камышей метрах в двухстах от стада в противоположном направлении от того, куда он пошёл к болоту.
После скорого ужина он закрылся в гараже, где стоял дедушкин "Муравей" и было навалено много инструментов, запчастей к мотоциклу и строительного мусора. Ему пришлось долго попотеть, чтобы с помощью молотка и зубила вскрыть чемоданчик, который на удивление оказался водонепроницаемым: внутри было совсем сухо. Стенки коробки были обиты шёлком, на дне лежала стопка бумаг, а поверх неё серебряный портсигар и пистолет в кожаной кобуре. Оружие оказалось чёрным блестящим "Вальтером" с полной патронов обоймой в магазине. Запасных обойм больше не оказалось. Он не сомневался, что пистолет был работоспособным. Остальные вещи его не слишком привлекали. Портсигар, в котором было двадцать сигарет, можно было обменять на что-нибудь курящим ребятам, например, на то, чтобы они за него три месяца пасли коров. Но про пистолет он никому не хотел даже говорить: ребята будут просить посмотреть, подержать, пострелять, а кто-то обязательно проболтается взрослым - и тогда прощай, ценная находка. Он решил встать утром пораньше, чтобы сходить на болото, закопать немца, а заодно и опробовать на утках пистолет. Авось удастся подстрелить крякву.
Бумаги были на немецком языке с какими-то печатями и штампами в виде орлов и свастик. Почти все документы начинались надписью печатными большими буквами "Ahnenerbe". Ему были непонятны, да и неинтересны эти фашистские каракули, так что он бросил листы на дно чемоданчика, туда, где они и лежали. Из бумаг случайно выпали две фотографии девушек с длинными волосами, похожими на конские хвосты. На обратных сторонах карточек стояли надписи: "Sirgun" и "MariaOrschitsch". "Наверно возлюбленные немца", - подумал он, бросая фотографии к бумагам, и тут же с ужасом вспомнил, что сегодня не встретился со своей любимой, а ведь она наверно ждала его у реки на закате. Сердце тоскливо заныло, когда он представил её одну, стоящую на берегу у ивы и смотрящую до боли в глазах на безлюдное поле в надежде, не покажется ли он. Завтра он непременно всё ей расскажет и попросит прощения.
Часть вторая
Утром он позавтракал молоком и блинами, прихватил со стола яблоко, взял из гаража лопату, засунул пистолет в карман штанов и пошёл на болото. Восходящее солнце уже пригревало росистую траву, капельки на которой сверкали и осыпались от его шагов. Кузнечики выпрыгивали в разные стороны из зелёных зарослей травы, спугнутые его движением. Он бодро шагал, обдуваемый лёгким ветерком, кусая сочное яблоко и любуясь по сторонам свежей, как будто помолодевшей за ночь природой. Река серебрилась тысячью блестящих чешуек. Причудливые узоры облаков отражались в медленно текущей воде с островками ряски. Паучки-водомерки скользили на тонких лапках по зеркальной поверхности. Глядя на них, он вспомнил первый поцелуй и приятно улыбнулся. Сегодня он увидит её. Наверно, она опять придёт в нарядном белом платьице, в котором она казалась ему взрослее и красивее. Подходя к болоту, он разыскал брошенную вчера в кусты палку и стал осторожно пробираться по тропинке к заросшей ольхой полянке, где вчера нашёл немца. Мокрый мох чавкал под ногами. Лягушки при его приближении спрыгивали в воду с солнечных местечек. Он без труда нашёл это место, потому что такого обилия ольховых кустов не было больше нигде на болоте. Отодвигая ветки с мягкими зеленовато-серыми серёжками, он вошёл в заросли, но не увидел никакого трупа. Это было странно, потому что он точно помнил, в каком месте оставил его. Рядом лежал только чёрный ботинок, снявшийся вчера с ноги немца, пока он вытягивал тело. Туча мошкары кружилась в снопе солнечного света рядом с ребристой подошвой. Он стал обходить полянку, пытаясь вспомнить, где же всё-таки вчера оставил этого солдата. "Может, ночью поднялась вода и смыла его назад в болото? - размышлял он, - навряд ли, тогда бы потонула и эта полянка или уровень воды бы поднялся". Вдруг среди кустов мелькнул белый силуэт.
- Эй, кто это там?
Никто не отозвался. Наверно оттого, что сам он шёл, пробираясь сквозь ольху, сначала показалось, что и силуэт движется, прячется или бежит. Но приостановившись, он заметил, что белое пятно неподвижно. Напрягая зрение, пошёл вперёд. Девочка стояла спиной к нему в белом полупрозрачном платьице. Её босые ноги по щиколотку утопали во мху, образуя вокруг лужицы воды. Она медленно повернулась. Это была совсем маленькая девочка с бледным лицом и светло-голубоватыми, как будто прозрачными глазами. У неё было миловидное личико с вздёрнутым носом, обрамлённое прямыми рыжими волосами. Смотрела она как-то совсем по-взрослому, разумно и серьёзно, без особого интереса разглядывая его.
- Ты чего здесь делаешь? - спросил он.
- Ничего, - промолвила она отстранённо.
- Ты потерялась?
- Нет.
- Откуда ты?
- Отсюда.
- Никогда не видел тебя в деревне. Ты из соседнего села?
- Я отсюда, с болота, - сказала она, показывая глазами на булькающую топь.
Проигнорировав ответ, он спросил:
- Кто твой отец? Давай я отведу тебя домой, здесь опасно.
- Болото - мой дом, а Лесной Царь - мой отец.
- Да ты сказочница, - усмехнулся он.
- Ты вчера достал из болота моего отца.
Он похолодел.
- Откуда тебе известно?
- Мне отец сказал.
- Ты видела труп немца?
- Конечно, только он больше не труп.
Он почувствовал тревожное напряжение в груди.
- Что за байки! - попробовал он рассмеяться, но вышло как-то криво.
- Ты спас жизнь моего отца, и он хочет отблагодарить тебя. Он очень могущественный.
- Прекрати, это какой-то бред, - махнул он рукой и отвернулся в беспокойстве, - труп не мог просто так исчезнуть, - уже больше себе, чем ей, сказал он.
- Отец готов отдать меня тебе в жёны. Ты получишь большую власть...
- Девочка, - резко оборвал он её, - у тебя, кажется, не в порядке с головой. Я не знаю, кто ты и откуда, но я отведу тебя в деревню, и милиция разберётся во всём.
Как только он шагнул ей навстречу, она бросилась бежать в заросли ольхи. Он погнался за ней, но оступился и провалился одной ногой в болото. Испуганно вытащил мокрую ногу, огляделся, но девочки уже и след простыл. Обыскав болото, он не обнаружил девочки, впрочем, как и немца.
Возвращался он в волнении. Того гляди, что девочка, убегая, провалилась в трясину. Но криков о помощи он не слышал. Странно всё это, думал он. Желание стрелять уток у него отпало. Он шёл домой, морщась и пытаясь понять, о чём говорила девочка. Но все эти слова казались какой-то сказочной выдумкой из детской книжки.
До вечера он работал на огороде. Приближалось свидание, и он гадал: придёт ли она сегодня? Может, её обидело вчера то, что он не пришёл, и сегодня она ответит ему тем же?
Два часа он ждал её, прислонясь к иве и до боли в глазах глядя в волнистую зелень некошеного луга: не бежит ли она в малиновом свете закатного солнца по высокой траве с развевающимися волосами. Но в пустом поле носились только одинокие жаворонки.
Не в силах больше ждать, он пошёл прямиком к ней в деревню. Ясное дело, что обиделась, думал он. Его встретила её расстроенная мать: девочка в полдень ушла за земляникой в лес с подружками и не вернулась до сих пор. Сердце его судорожно сжалось. "Мужики собираются на поиски, иди и ты с ними, коли хочешь помочь", - сказала она, отворачиваясь, чтобы он не видел её наворачивающихся слёз.
Сам не свой, до глубокой ночи ходил он с мужиками по лесу, выкрикивая имя своей возлюбленной. Порой, за деревом чудилось ему белое платье и слышался как будто знакомый девический смех, но то просто качалась и скрипела берёза. Иногда мнилось, что в кустах глядит на него чьё-то милое личико, но то лишь ветви сплетались причудливым узором. Казалось, что чьи-то волосы развеваются за пригорком, но это лишь ночной ветер трепал листву. С десяток километров прошёл он с мужиками вдоль и поперёк леса, но они так никого и не нашли. Опустошённый и подавленный, ни с чем возвращался он домой. От усталости даже плакать не мог, в горле стоял ком, а внутри расстилалось холодное отчаяние. Рано утром он решил непременно продолжить поиски.
Проснувшись утром от беспокойного сна, он стал думать, где искать. Восточная сторона леса упиралась в болото, которое вчера никто, разумеется, не проверял. Вполне возможно, что... Но слишком страшно и тяжело было продолжать эту мысль.
Не завтракая, вышел он в утреннюю прохладу и зашагал уже привычной дорогой. Но на этот раз ничто вокруг не радовало его взор. Погружённый весь в себя, со страдальческой бледностью на лице, шёл он, не замечая ничего вокруг и смотря только под ноги. Карман штанов оттопыривал не выложенный до сих пор пистолет.
Подобрав свою палку, он пошёл по тропе, ведущую в середину болота. Но почему-то свернул направо и направился в сторону поляны с зарослями ольхи. Что-то подсказывало ему, что он встретит здесь кого-то. И почти с облегчением увидел среди кустов белое платье, и с губ само по себе сорвалось имя своей возлюбленной. Окрылённый надеждой, он выкрикивал имя и бежал к призрачно-сияющей белизне, раздвигая ветки кустов. Но он обманулся. Это была вчерашняя маленькая девочка. Она стояла боком, перебирая ольховые серёжки.
- Ты видела здесь девчонку? - запыханно бросил он, оглядываясь по сторонам.
- Какую?
- Русоволосая такая, в беленьком платье, красивая.
- Видела я где-то здесь белое платье.
- Где? - чуть не вскрикнул он. Смутная надежда опять замаячила перед ним.
- Там, под водой.
Он думал, что задохнётся на месте, - так спёрло дыхание и почернело перед глазами.
- Пошли, я покажу.
Он чувствовал, как сердце будто пропускает удары, и в эти промежутки между стуками он мысленно повторял её имя. Не чувствуя под собой земли, шатаясь, плёлся он вслед за белым платьем.
Девочка подвела его к топкому месту в зарослях редких камышей.
- Вон, белеется, - указала она пальцем.
В пяти метрах от того места, где они стояли, он с содроганием ужаса увидел белеющий из-под воды кусок материи.
- Ты лжёшь, это не она, - крикнул он и заметался в поисках прута. Его палка была слишком короткой. Судорожно выломав из ольхового деревца длинную крепкую ветку, он наскоро оборвал отходящие в стороны отростки и протянул прут к белеющему пятну. Да, это была материя, но это ещё ничего не доказывало.
- Подковырни получше, - сказала она.
Несколько раз кончик прута соскакивал и проваливался в глубину. По его напряжённому лицу стекали капли пота. Рука и поясница затекли от усилия. Вдруг он подцепил материю и слегка потянул вверх. Под водой различимо мелькнуло знакомое лицо. Волосы зашевелились у него на затылке. Земля ушла из-под ног. Он упал на колени и заплакал.
- Нет! - закричал он, хватая себя за голову, - нет, нет, нет, - ревел он и изо всех сил бил прутом по воде, взрывая брызги.
- Так даже лучше: теперь у тебя нет преград для брака со мной.
До него сначала не дошло значение её слов. Но как только он понял, что сказала девочка, звериная злоба охватила его.
- Это ты её убила? - спросил он, подхватываясь. Его лицо перекосила злоба. Девочка глядела на него игривыми ясными голубыми глазами и молчала.
- Говори, тварь, - крикнул он, заметив на её губах тень затаённой улыбки.
- Иди за мной, - сказала девочка, разворачиваясь и уходя.
- Это ты убила её! - почти со злорадным торжеством закричал он и, выхватив из кармана пистолет, выстрелил девочке в спину.
Пуля пролетела сквозь тело, вспыхнувшее голубым цветом в месте попадания, и попала в дерево.
Девочка медленно повернулась. На лице у неё была печаль и разочарование.
- Зря ты это сделал. Ты оскорбил Лесного Царя, не приняв его благодарность. Теперь тебе нет от него защиты.
Она сказала это очень серьёзно и грустно, опустив глаза. Но вдруг подняла взор и быстро прошептала: "Беги как можно дальше и сторонись лесов, если хочешь жить". В тот же миг по кустам что-то зашевелилось, зашепталось с разных сторон. Из болота забулькали зловонные пузыри. Он стал явственно различать какую-то песню. Она была так нежна и красива, что хотелось слушать её вечно. Он весь превратился в слух и закрыл глаза: так приятна была музыка и голос, который пел про то, как весело и беззаботно в лесном царстве, как много там красот и удовольствий. Но вдруг его пронзил шёпот девочки: "Беги и заткни уши, если хочешь жить, не то песня погубит тебя". Он открыл глаза. Сумерки как будто опустились на болото, а внезапно налетавший ветер растрепал рыжие волосы девочки, которая указывала пальцем путь к бегству.
Со всех ног понёсся он по лабиринтам болотных тропинок, падая и поднимаясь вновь. Позади доносилась песня, и так хотелось остановиться, чтобы послушать её, но он помнил наказ девочки и старался отвлечься, чтобы только не слышать музыки и голоса, который предлагал ему ласки царских дочерей, пуховую постель и райский сон. Он бежал во весь дух, затыкая уши и выкрикивая что-то, чтобы слышать только звук своего голоса, а не слова сладкозвучной песни. Когда он выбежал с болота и летел уже по большой тропе около реки, то услышал позади себя приближающийся топот копыт. Песня, казалось, исходила из невидимого всадника, который всё нагонял его. Он в ужасе ощущал, что его затылок уже обдаёт тлетворным ветром из конских ноздрей. А голос томно пел о том, что ему незачем убегать, ведь в лесном царстве его будут любить и оберегать, нежить и лелеять. Он весь взмок от пота и задыхался, но сильнее затыкал уши и старался только не останавливаться. Страх придавал ему силы.
Вскоре конский топот стал отставать, а потом и вовсе исчез. Но он не дал себе отдыха: вне себя от ужаса нёсся он по дороге среди зелени и покрытой блестящей чешуёй реки, а в ушах ещё стоял сладкоголосый мотив.
Полночи он не спал. Топтание конских копыт слышалось под окном хаты. Он видел через стекло при свете луны огромную тень всадника на земле. В волнении он ждал песни, и как только услышал первые звуки её, то тут же белой простынью крепко заткнул уши. Заснул он только на рассвете, когда топтание под окном утихло.
Утром он узнал от матери, вернувшейся из деревенского магазина, что минувшей ночью пропали двое мальчишек из деревни. Просто вышли среди ночи из хат и исчезли.
Позавтракав, он зашёл в гараж, где до сих пор стоял оставшийся от деда ещё рабочий "Муравей". Кинув в кузов канистру бензина, он выкатил мотоцикл из гаража и завёл. Через десять минут он уже стоял у кромки леса и обливал из канистры ближайшие деревья. А в лесу постепенно нарастал шум. Что-то заухало в кронах деревьев и яростно зашумело листьями, как от резкого порыва ветра. Отовсюду стал раздаваться шёпот, быстро перерастающий в неумолчный гомон сотен голосов. "Беги, беги, - повторяли они сотнями детских голосов, - он уже близко". Опустошив канистру, он кинулся к "Муравью". А из глубины леса уже отчётливо доносился конский топот и знакомая, волнующая, манящая мелодия. Резким движением ноги завёл мотоцикл, вставил заранее приготовленные затычки в уши, достал из коробка спичку, чиркнул и бросил в сторону леса.
До упора он выворачивал ручку газа, выжимая максимальную скорость, когда за ним летел всадник. На миг обернувшись, он впервые увидел его. Это было едва различимое призрачное существо, подобно хамелеону меняющее цвет в тон с окружающей средой. В том районе, где якобы должно было находиться лицо, что-то шевелились - и эта была та песня, которая так влекла к нему. Но ушные затычки защищали его от сладких и опасных звуков.
При приближении к дому Лесной Царь отстал и ещё некоторое время был различим на пригорке. Потом вдруг дёрнул за узды и скрылся.
Позже ему рассказывали, что лес полыхал двое суток, выгорев дотла. Но после этого дети перестали пропадать. Он же в день поджога уехал в город к тётке: ему не хотелось оставаться в этом зловещем месте, с которым теперь было связано так много трагических и невероятных воспоминаний. К тому же он опасался возмездия Лесного Царя. Мать и бабушку он даже не предупредил об отъезде: объяснять и сочинять причину внезапного отъезда не было ни сил, ни времени, а в правду бы всё равно никто не поверил.
Часть третья
Город нисколько не напоминал деревню: здесь не было ни широких луговых просторов, ни блестящей глади реки, ни леса. Только высокие однотипные кирпичные дома, пыль асфальтовых дорог, рёв машин и на фоне всего этого торжественно возвышающаяся башня химического завода, исторгающая в небо столб дыма. Камень и металл вместо земли и деревьев. Первое время он чувствовал уныние и опустошённость. Рядом не было близких людей, которым бы он мог довериться.
Он поселился у сестры отца, которую едва знал. Она нянчила его в младенчестве, но из-за давней ссоры с его матерью не приезжала гостить в деревню. Потому тётя казалась ему почти чужым человеком.
Через день после его бегства приехала запыхавшаяся мать, испугавшаяся до смерти исчезновения сына, которое уже связала с остальными пропажами детей в деревне. Она плакала, обнимала и целовала его, как после долгой разлуки. Он сообщил, что хочет жить и учиться здесь в городе. На удивление, мать спокойно восприняла это известие, грустно промолвив: "Да, там сейчас опасно. Пропадают люди, намедни вот лес горел", - и пошла договариваться с тётей в соседнюю комнату.
Он спустился в магазин за пряниками, когда же вернулся, то дело было улажено: мама и тётя сидели умиротворённые, с заплаканными глазами, держась за руки. Он оставил их одних, притворив дверь в комнате. Им нужно было многое сказать друг другу: ведь он невольно стал поводом к их перемирию.
Он стал ходить в новую трёхэтажную школу, чистую и ещё пахнущую краской. Она выглядела гораздо красивее одноэтажной деревенской школы со скрипящими полами и осыпающейся штукатуркой. Началась новая жизнь в новом месте. Помимо школы, он ходил в библиотеку и на танцевальные вечера, проходящие каждую субботу в "Доме культуры". Там он приглашал на танец девчонок, но редко знакомился. Друзей у него почти не было. Его отношения с тётей были чисто формальными, хоть и любила она его не меньше, а может даже и больше матери. Своих детей у неё не было, но материнский инстинкт побуждал её заботиться о нём, как о собственном сыне. Он ценил эту трогательную нежность, но был слишком закрыт, недоверчив и углублён в себя, чтобы отвечать взаимностью.
Он тяготился школьной рутиной и на уроках подолгу смотрел в окно, пока учитель объяснял что-то у доски. Он наблюдал, как безмолвно колышутся листьями каштановые деревья на школьном дворе; глядел на детей младших классов, прыгающих по вкопанным в землю автомобильным шинам; любовался причудливыми формами облаков, которые иногда складывались в знакомые фигурки, напоминающие каких-то зверьков или, что чаще, её.
Внешне спокойный, внутри он терзался воспоминаниями о ней. Её образ - белое платье, распущенные волосы, прилипшая к щеке прядь и дразнящая полуулыбка - преследовал его во сне и наяву. На улицах или школьной перемене он иногда на доли секунд замечал в толпе её лицо, игривые сощуренные глаза и ямочки на горящих румянцем щеках. И бросаясь в людскую массу, раздвигая её руками, жадно всматривался в чужие равнодушные лица и понимал, что обманулся случайным сходством, мнимой похожестью. Наверно, это была какая-то оптическая иллюзия его мозга, проецирующая в настоящее призрак прошлого, случайно всплывший из подсознания. Чем больше проходило времени, тем меньше он верил, что она безвозвратно исчезла. Слишком многое напоминало о ней. Ему снились кошмарные сны, в которых он вытаскивал её холодное посиневшее тело из болота, и через некоторое время она оживала, не помня, что случилось. Он обнаруживал её имя в тексте любой книги, какую бы ни читал, находил его выцарапанным разными почерками и размерами на всех школьных партах, за которыми ему доводилось сидеть.
Как-то летом, уже после выпускного экзамена, он возвращался домой по тесной улице и вдруг среди безликих прохожих увидел её профиль. О, он помнил этот плавный изгиб носа, припухлые губы, нежный подбородок и похожее на удивительную раковину ухо в обрамлении золотистых волос. О, он не спутал бы этот прелестный профиль ни с одним другим в мире. Белое платье, волнующееся от ветра, было только подтверждением его подозрения. Не сводя глаз с милой головки, инстинктивно он начал ускорять шаг. Как будто почувствовав его ускорившийся темп, она знакомым ему до боли движением руки зачесала за ухо выбившуюся прядь и, скосив на него глаза - он был уверен, что взгляд предназначался именно ему, - резко повернулась и пошла прочь. Прохожие, текущие нестройными, но густыми рядами, скрыли её. Толкаясь, он пробежал около двухсот метров, но её двойник как будто растворился в толпе. Людская масса вяло текла мимо, задевая плечами десятков тел. Он вертел головой, вставал на носочки, чтобы взглянуть поверх голов. Вдруг на противоположной стороне улицы сквозь поток машин мелькнуло белое платье и скрылось в какой-то двери. Не обращая внимания на отчаянные сигналы автомобилей, он перебежал дорогу и, бросив взгляд на вывеску, ворвался в зоомагазин. У аквариума с рыбками стояла девушка в платье, которая на шум захлопнувшейся двери тут же обернулась. На него удивлённо взглянуло незнакомое лицо, оценивающе сканируя его фигуру с головы до ног. Совершенно другие черты. Он вежливо извинился и тяжело выдохнул; его запал вмиг остыл. От преследования неведомого призрака в горле пересохло. Магазин оглашал разнообразный щебет запертых в клетках птиц. Он тяжело дышал, вытирая пот и блуждая по магазину, который изобиловал домашними питомцами. Помимо птиц и рыбок здесь были кролики, хомяки, черепахи, змеи, пауки. Вдруг в аквариуме с последними он заметил знакомый вид членистоногих: это был тот самый паук, которого он с мальчишками выманивал из нор в деревне и которым испугал свою возлюбленную, нечаянно получив за это поцелуй. В память о ней он и купил этого "сводника" вместе с аквариумом.
После окончания школы он поступил на геолого-географический факультет единственного в городе института. Ему хотелось изучать животный и растительный мир планеты, путешествовать и познавать мир во всём его природном многообразии. Возможно, на это повлияло деревенское детство на лоне природы и желание связать жизнь с чем-то натуральным, естественным и первозданно-прекрасным. В институте сначала показалось интересно, но потом всё стало так же скучно, как и в школе. Бесконечная теория и зубрёжка претили: его активная натура требовала действия. Поэтому, чтобы внести в пресную студенческую жизнь хоть какое-то разнообразие, он откликнулся на предложение декана факультета о наборе добровольцев в туристическую группу для покорения какой-то горной вершины Северного Урала. Кроме него больше никого из студентов факультета не привлекло опасное предложение в зимний мороз взобраться на покрытую снегом гору. С детства он неплохо ходил на лыжах. Это была хорошая возможность познакомиться с дикой зимней природой Урала и проверить свои силы, покорив высокую вершину. Такой вариант показался ему заманчивей, чем протирать штаны на сонливых лекциях по теоретическим теориям.
Но другой причиной его решения, которой он не отдавал себе отчёта, была она: ему нужно было развеяться, насытиться новыми впечатлениями, чтобы забыть, перестать думать о ней. Это путешествие могло вылечить его от безутешной тоски воспоминаний, холодным ветром Урала выветрить её неотступный образ из головы.
Набив рюкзак тёплыми вещами и консервами, а также банкой с пауком, в середине января 1959 года по льготному билету от факультета он поехал в Свердловск, где должна была состояться встреча с другими участниками туристической группы. За окном поезда сыпал влажный снег, и его пушистые хлопья прилипали к стеклу. В плацкартном вагоне было тепло и уютно. Мимо бежали заснеженные поля, кое-где чернеющие воронами да проталинами. Мелькали столбы электропередач, упирающиеся в низкое светло-серое небо. Под равномерное перестукивание колёс он быстро заснул. Его разбудил вагоновожатый, когда поезд уже прибывал на Свердловский вокзал.
На автобусе он доехал до Уральского Политехнического института, где его встретил Игорь Дятлов - студент пятого курса и руководитель туристической группы. В этот же день на тренировке в местном лыжном клубе он познакомился и с остальными участниками будущего похода. Группа состояла из десяти человек: восьми парней и двух девушек. В течение недели проводилась совместная подготовка к походу. За это время он вспомнил, как правильно ставить палатку, научился управляться с альпинистским снаряжением и подробно узнал, как выживать в холодных климатических условиях.
За 16 дней группа должна была пройти на лыжах около 350 километров по Свердловской области и взобраться на горы Отортен и Ойко-Чакур.
В продолжение путешествия он ежедневно вёл путевой дневник. Эти сухие и лаконичные записи остались в нём.
"23 января. Мы выступили. Выехали на поезде из Свердловска в Серов. Заночевали в гостинице.
24 января. Посетили местную школу. Опытные участники группы долго рассказывали любопытным школьникам о прелестях туризма. Вечером отправились в Ивдень.
25 января. Выехали в Вижай. Заночевали в гостинице.
26 января. Утром нас подвёз случайный водитель на грузовике в рабочий посёлок, где заготавливливается лес.
27 января. Начальник лесного участка благородно выделил нам подводу, на которую мы сложили рюкзаки и отправились уже на лыжах к заброшенному посёлку, где когда-то был рудник.
28 января. Один из участников, Юдин ещё вчера защемил нерв в ноге, а сегодня утром из-за боли вынужден вернуться назад. Прощались. Он отдал нам свой груз и запас тёплой одежды. Весь день шли на лыжах вдоль реки Лозьвы. С наступлением сумерек остались ночевать в палатках на берегу.
29 января. Вышли на тропу коренного народа этой земли манси, хороших охотников и оленеводов.
30 января. Продолжаем продвигаться по санно-оленьей тропе манси, которая тянется вдоль притока Лозьвы.
31 января. Мы попытались подняться на гору Холатчахль, но из-за сильного ветра отступили назад к реке.
1 февраля. Оставили кое-какие вещи у реки в тайном складе, чтобы освободиться от тяжёлой ноши, и снова попытались подняться на Холатчахль. Ветер был куда слабее, чем вчера, и нам удалось подняться далеко вверх по отлогому склону к безымянному перевалу. Но темнота заставила остановиться и разбить здесь лагерь. Банка разбилась, мой паук сбежал". Вот на такой внезапно личной ноте прервался его путевой дневник.
Они поставили палатку неподалёку от леса, плотной щетиной чернеющего до самого горизонта, и закутались в тёплые спальники, прижавшись друг к другу. За день все устали и промёрзли, так что заснули мгновенно.
Он пробудился от какого-то шума. Творилось нечто странное. Лежащие рядом с ним ребята подхватывались и выбегали из палатки. Спросони ещё не совсем понимая, продолжение сна ли это или реальность, он попытался схватить кого-то и спросить, что происходит, но тот вырвался от него и выскочил в снежную тьму. Только когда до него донёсся звук как будто мелодии, он понял, в чём дело, и содрогнулся. Это пел Лесной Царь. Молниеносно пролетели в голове мрачные воспоминания, которые он долгие годы старался забыть и почти уже похоронил их в глубине памяти. Стремительно закрыв уши рукавицами, он нырнул под одеяло, но почувствовал, как сквозь щели в неплотно прижатых варежках до слуха доносится смертельно сладкая песня. Почти попадая уже во власть музыки, он вскочил и судорожно стал стягивать двухслойные рукавицы в надежде пальцами создать ушные затычки, как в тот первый раз, когда он убегал с болота от всадника. Но под рукавицами были ещё перчатки и он мысленно проклял тот момент, когда на днях пододел их для большего тепла. Возясь с перчатками, он вдруг ощутил, как теряет контроль над собой. Мелодия проникала сквозь него, успокаивая и подчиняя волю и разум. Слова песни были самыми приятными в жизни комплиментами, они соблазняли обещанием неземного счастья, они пленяли райским сном наяву, они сулили любовь и вечное блаженство, они обезоруживали красотой, они опьяняли сладкими грёзами. Он весь затрясся от томительного вожделения, подхватился и выскочил из палатки в звёздную снежную ночь. Он бежал, проваливаясь по колено в снегу, ведомый чудесными звуками и словами. Там, где начинались малорослые ольховые деревья леса, он увидел её, свою детскую любовь. Она была в том памятном белом платье, которое колыхалось от ледяного ветра, подчёркивая изгибы юного девического тела.
- Но как... - только и промямлил он.
- Тсс, - она приложила палец к его губам, - теперь я дочь Лесного Царя. Будь моим супругом. И всё будет так, как раньше.