Сладкоголосье внутренних сирен сминает корабли о плоть гранита,
И опьянение берёт в лозовый плен пиратов с почерневшего корыта,
И Скилла ждёт, свои точа клыки, ей надо шесть, Харибда ж всех поглотит -
И древний миф в конце любой строки, окно-ловушка в смысловом болоте.

Культурный пласт, забытый след и сталь речей доживших до седины мира,
Тяжёлый груз - привычная мораль - основа обесцвеченных кумиров,
Противоречье холостых богов самим себе - и тишина их знаков -
Остались тем, кто пил из этих слов, лепил себя из взлётов их и страхов.

Прошла любовь. Песчаный кенотаф смывает море мусорным приливом.
Отныне всё равно, кто лев, кто прав, кто отступает перед пробой силы
Кого-то из уже седых юнцов, помесков Зевса с пролетариатом.
Достойные наследники отцов служивших всем. И бедным. И богатым.

Какая разница теперь, кто будет жить, а кто умрёт, когда пройдёт эпоха?
Какая разница теперь, кто волчья сыть, а кто живой и радостный пройдоха?
Линяет мир. Ссыпаются стихи ещё вчера скреплявшие единство
Всех малых сих, хороших и плохих. Разъела ржа комфортную темницу.

И тёмные века милее дня, пришедшего в сиянии обмана,
Пир возрожденья поднял древний яд, и он пленил свидетелей дурманом
Легенд, которые, казалось бы, могли хоть что-то объяснить в привычном мире.
Хватаясь за истерзанную нить шли поколенья в братскую могилу.

И мёртвых греков огнеглазый рой, родивших рейх известной нам европы,
И некрономикон - славянский домострой - посконный, домотканный, для холопов,
И викингов рога, презренный клич, внезапно ставший доблестью и честью -
Остались здесь. Их можно не беречь, не занимать для них в грядущем место.

Культурный слой иссяк, истёрся в пыль. Взошли плоды - гнилы, блеклы, бесплодны.
Оставшийся нетронутым ковыль умрёт чуть позже, и иссякнут воды,
И все уйдут, оставив мир идей, вскормивших орды, покоривших сушу.
И прекратится треск сухих костей. И будет время выживших не слушать.